Текст книги "Блюз чёрной собаки"

Автор книги: Дмитрий Скирюк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 24 страниц)

Нет, всё-таки странное это было время – начало 90-х! Время путчей и референдумов, баррикад и концертов Ростроповича, время выставок и стрельбы из танков по белым домам, время русской мафии и финансовых пирамид, время эпатажа и эйфории – почти декаданс. Отечественный рок был тогда на подъёме. Ещё был жив Цой, «Наутилус» собирал многотысячные залы, известный кашевар Макаревич всё ещё пел, Мамонов снимался в кино, Шуфутинский сидел у себя на Брайтон-Бич и носа оттуда не казал, а про рэйв никто и слыхом не слыхивал. И в то же время это были годы больших крахов. Кабинеты министров летели один за другим. Количество банков превысило все мыслимые пределы. Немудрено, что истории «про лагерь с пришельцами» просто затерялись в этом потоке.

После пережитого на меня напал жор – я сосал карамельку за карамелькой, наслаждаясь ацетоновой сладостью, рассеянно пробегал глазами отпечатанные листки и размышлял. Весть о том, что на меня заведено дело, меня не столько напугала, сколько удивила. Хотя, если вдуматься, можно было догадаться, что до этого дойдёт. Как там сказал Роберт Плант? «Я стал жертвой какой-то неконтролируемой, невидимой силы»? Именно так – неконтролируемой и невидимой.

Тут на глаза мне попался ещё один интересный кусок: корреспондент напоминал, что прошло шестьдесят лет со времени Третьего Обращения Коалиции Наблюдателей к Человечеству, прозвучавшего в 1929 году по радио на основных языках нашей планеты: английском, китайском, русском и испанском. Правительства стран тогда оставили Обращение без комментариев, а пресса поспешила объявить его розыгрышем, вроде нашумевшего радиоспектакля по роману Уэллса «Война миров». Хотя Человечеству на размышления давалось пятьдесят лет, в России этот текст стал широко известен лишь в 1991 году, после выхода книги «Асгард – город богов», когда сроки для ответа уже прошли. Судя по этому документу, наблюдатели, посланные на Землю, ещё не располагали достоверной информацией о ситуации на нашей планете.

От всех этих статей у меня разболелась голова и холодок бежал по коже. В мыслях я снова и снова возвращался к событиям прошлого дня, особенно к концерту, и не сразу понял, что уже несколько раз подряд читаю один абзац. Я заставил себя вернуться к тексту, прочитал его внимательно и вытаращил глаза.

«Мы возвращались с речки и вдруг увидели одного – он был такой высокий, что голова его торчала над забором, а забор был два метра в высоту, – рассказывал ученик 31-й школы города Перми Игнат Капустин. – Мой друг начал бросать в него кусками асфальта, и тогда пришелец выстрелил в нас из какого-то оружия, похожего на расчёску. От выстрела загорелась трава…»

Я оторвался от газетных строк. Игнат Капустин!

Час от часу не легче. Что ж это, выходит, Сорока в это лето отдыхал в этом дурацком «Солнечном»? Вот так раз! По дате вроде совпадало: хотя он тогда был совсем сопляком. М-да… Попробуйте после такого говорить о простом совпадении! Хотя фамилия и не самая редкая, но сочетание…

– Эй, ты! – окликнули меня.

Я поднял взгляд. У двери «обезьянника» стоял высокий рыжий мент с усами щёточкой, один из тех, что брали меня прошлым вечером, я сразу его узнал.

– Что?

– Распишись и забирай свою мобилу, – процедил он, протягивая мне лист бумаги и авторучку.

Я прочитал (это оказалась расписка, подтверждающая, что телефон мне вернули в целости и сохранности) и поставил внизу свою подпись, после чего мент достал из кармана и бросил мне телефон. Даже не бросил – швырнул. Труба ударилась об пол, подскочила, перевернулась и замерла у моих ног. Мент развернулся и ушёл, поигрывая дубинкой. Даже не оглянулся.

– Сволочь, – тихо выругался я, поднял трубку и поспешно её осмотрел. Корпус побился, стекло экранчика треснуло, но в целом телефон работал. Менты не поленились даже батарейку зарядить. Ещё бы – для себя старались! Я набрал PIN-код и разблокировал сим-карту. Интересно, остались ещё деньги на счёте?

Не успел я об этом подумать, как телефон завибрировал. «Танука» – услужливо высветил экран. Я даже не успел удивиться – палец сам нажал на приём.

– Танука, где ты?!

– Жан, это ты? – Голос был еле слышен, трубка принимала на последнюю палку, вероятно, сигнал экранировала решётка.

– Я, я! Ты где? С тобой всё хорошо?

– Это действительно ты?

– Кто ж ещё?

– Если ты, тогда скажи, какая мелодия у меня стоит на мобильнике?

– Нет у тебя никакой мелодии, обычный звонок.

– «Блям-блям» или «дзынь-дзынь»?

– «Дринь-дринь»! – рассердился я. – Что за дурацкие розыгрыши? Ты где?

– Извини, так было нужно… Я – где надо, а вот ты где? В милиции?

– Да, в отделении на Белинского, у бывшего ДК Профсоюзов.

Последовала небольшая пауза. Похоже, девчонка пыталась сориентироваться на местности.

– Что ты там делаешь? Тебя арестовали, да? Арестовали? Когда тебя выпустят?

– Сложный вопрос, – уклончиво ответил я. – Похоже, не скоро: у меня неприятности.

– А… – протянула Танука, – понятно… Слушай, ты как вообще? Ходить можешь?

– Могу. А что?

– Ну, хорошо. Тогда постарайся хоть немного отдохнуть.

И она отключилась. Я стал давить на кнопки, пробовал перезвонить, но вызов срывался: «Абонент не отвечает или временно отключён». Я прекратил эти попытки.

А через полчаса позвонил Олег Тигунов.

– Так. Телефон тебе, значит, вернули? – без предисловий начал он. – Отлично. Значит, слушай. Адрес, который ты мне дал, – пустышка. Съёмная квартира. Хозяйка живёт в Нагорном, на Леонова, говорит, сдавала квартиру племяннице, только племянница там не жила, а жила какая-то её подруга, абитуриентка из области. Обычная история – квартиру сдают, а налог платить не хотят, вот и делают вид, что пускают родственников. А девчонка эта, говорит, уже неделю как с квартиры съехала: провалилась на вступительных. Так что тут голяк.

– Так. – Я лихорадочно пытался собраться с мыслями. – А телефон?

– С телефоном ещё хуже. В базах данных такого номера нет.

– То есть… то есть как – нет? – опешил я. – Быть того не может!

– Может, может. Я проверил – нет такого номера ни на «Мегафоне», ни на «Ю-тел».

– А на «белене» и «метисе»?

– Тоже нет. Так что девочка твоя, наверно, привидение.

– Э-э-э, ты так не шути! Ладно. Что с Игнатом?

– Выясняю. Пока много узнать не удалось. В одном ты оказался прав – телефона у парня при себе не было.

– Ты уверен? По вашей описи и у меня телефона «не было».

– Нет, нет, я проверял – ребята надёжные. Теперь насчёт описи вещей…

– Погоди, я запишу.

Я зашарил по карманам в поисках ручки, но Олег меня остановил:

– Не надо, их мало, так запомнишь. Значит, так: зажигалка, медиатор, ключ с кольцом, билет на электричку, бумажник, двести семьдесят рублей денег и три банки пива.

– Пива? – переспросил я.

– Да. Тут даже сорт указан, вот: «Ред Булл».

– Постой-постой… Их что, у него в карманах нашли, эти банки?

– Наверное, в карманах. А что?

– Да как-то странно это – три банки пива в карманах. Я вот не ношу пиво в карманах. Во-первых, неудобно, во-вторых, согреется… А билет туда или обратно? И в какую зону?

– Этого я пока не знаю. Сейчас пытаюсь пробиться к вещдокам. Как ты там?

– Пока терпимо. Карамельки твои грызу.

– Ну, грызи. До связи!

– Ага, пока.

Я повертел трубу в руках. Вспомнилось, что перед самым задержанием или во время него мне как будто пришло сообщение. Я проверил записи, но память оказалась пуста: то ли менты всё стёрли, то ли сработала автоочистка. Делать было нечего. Газетные заметки кончились. Я сидел и вспоминал статьи, которые читал у Севрюка. Вероятно, при наличии закваски и тихого места в голове начинают бродить мысли. Может, было нужно, чтобы я оказался в таком месте, в изоляции, вдали от телевизора, компьютера и книг.

А «закваской» послужил разговор с Олегом: мне вдруг вспомнился Мэнсон. Не певица Ширли Мэнсон и даже не кумир сегодняшних готиков Мэрилин Мэнсон, а его, так сказать, «прототип» – маньяк-убийца Чарльз Мэнсон, предводитель религиозной секты из Калифорнии. Секта эта «прославилась» кровавой резнёй в августе 1969-го: тогда они убили жену режиссёра Романа Полански – беременную на девятом месяце актрису Шэрон Тэйт, и всех её гостей. Внятно объяснить, зачем они это сделали, сектанты не смогли. Сам Мэнсон на суде уверял, что его «благословила» на убийство… песня «Битлз» Helter Skelter. Но у этой истории была другая сторона: Мэнсон считал себя прежде всего музыкантом, играл на гитаре, пел, писал песни, но известности не добился. Он скитался, жил в коммуне хиппи, сидел в тюрьме, и однажды куколка лопнула – он провозгласил себя одновременно Христом и сатаной и стал призывать к «последней войне на Земле». В Калифорнии всегда хватало чудиков и ненормальных: под жарким солнцем юга шиза расцветает особенно пышно. Очень скоро вокруг Мэнсона объединилось «племя», которое стало кочевать по Западному побережью США, потом поселилось коммуной в национальном парке «Долина Смерти», в заброшенных декорациях ковбойских фильмов. Тогда-то и произошла эта кровавая история – устав ожидать начала «последней войны», Мэнсон решил развязать её самолично. Раскрыли преступление лишь благодаря случайности. Мэнсона и его подельников приговорили к смертной казни, но в итоге посадили пожизненно. Как-то Мэнсон обмолвился, что незадолго до ареста закопал свою гитару где-то в пустыне, и каждый раз, когда на ней лопается очередная струна, Америка содрогается от ужаса. Многие всерьёз уверены, что одна из них лопнула в тот страшный день, 11 сентября, когда рухнули башни-близнецы на Манхэттене.

Если разобраться, у всех людей, отмеченных этой печатью, был в жизни поворотный пункт, какая-то точка, после которой всё круто меняется; неудавшийся священник и поэт Иосиф Джугашвили и неудавшийся художник Адольф Шикльгрубер становятся правителями двух самых могущественных в мире держав и самыми кровавыми тиранами века. Кто-то помнит и осознаёт этот «момент перехода», кто-то нет. Известно, например, что Гитлера такое «озарение» настигло в 1909 году, в музее Императорского дворца Хофбург, где он увидел копьё легионера Гая Лонгина, пронзившее Христа. Всё это возымело поистине странные последствия. «Человек, который слышал Гитлера, внезапно наблюдал появление вождя, – рассказывал впоследствии его соратник и соперник Отто Штрессер, – словно освещалось тёмное окно. Господин со смешной щёточкой усов превращался в архангела… Потом архангел улетал, и оставался только усталый Гитлер с остекленевшим взором».

Для Чарльза Мэнсона университетом стала его первая большая отсидка в тюрьме – он много читал, увлёкся психологией и психиатрией, занимался самоанализом, учился играть на гитаре. Там ему впервые в голову пришла бредовая идея о том, что ему дана власть над добром и злом. Дальнейшее было уже следствием.

Рок-н-ролл, как и большая политика, тоже подразумевает публичные выступления перед большим скоплением народа. Хоть это и звучит кощунственно, с великими музыкантами, наверное, происходит нечто схожее. Роберт Джонсон был адептом вуду. Ричи Блэкмор, Джимми Пейдж и Оззи Осборн всерьёз интересовались оккультизмом. Марк Болан год прожил «в замке колдуна». «Битлз» в полном составе брали уроки трансцедентальной медитации у Махариши Махеш Йоги. Элвис Арон Пресли (кстати, у него был брат-близнец, Джесси Харон Пресли, который умер во время родов) очень интересовался своим необычным именем, считая, что в нём скрыта некая мистическая, духовная сила. Поиски привели его к Ветхому Завету; там он и нашел имя Элохим – так евреи называют Бога. «Арон» на древнееврейском – «ковчег»; всё вместе получилось – «Ковчег Завета». Элвис сильно изменился, увидев в этом открытии очень важный для себя смысл, даже на время ушёл из музыки. Джим Моррисон в начале карьеры был толстым стеснительным подростком и никудышным певцом. В «лето любви» он едет в пустыню, где предаётся медитации, «расширяет сознание» при помощи пейотля, ЛСД и мескалина и пишет странные, лунатические стихи. Вернулся он другим человеком. Концерты «Дорз» походили на ритуальное действо, шаманский транс, индейское пау-вау. Джим творил непонятные вещи со звуком, лазал по занавесу, провоцировал публику, изображал на сцене культ «поклонения ящерице», на ходу придумывал стихи… Через Джима, словно сквозь дыру, в наш мир снисходило странное и непонятное, будто он в самом деле был «дверью» в неизвестное измерение. «Считайте, что это спиритический сеанс в среде, которая стала враждебной жизни: холодной, сковывающей, – говорил Джим. – Люди чувствуют, что умирают на фоне губительного ландшафта. И вот они собираются и устраивают спиритический сеанс, чтобы призвать мёртвых, умилостивить их и увести прочь посредством декламации, музыки, пения и танцев. Они пытаются излечиться и вернуть в свой мир гармонию».

Интересно, вдруг подумал я, имеет это отношение ко вчерашнему эпизоду на концерте? Если я снова выйду на сцену – повторится это «состояние улёта» или нет? И если нет, куда направится, чем станет сила, заставлявшая звучать мою гитару? На минуту мне стало не по себе.

На бешеной коде, во время гитарного соло —

Взлететь…

Разобьётся фонарь.

В тишине стадиона будет

Долго сирена реветь.

От укола едва ли он сможет

Когда-нибудь снова запеть,

Потому что звезда рок-н-ролла должна умереть…

Я не уверен, что музыка – моё призвание. И хотя эйфорию после выступления можно сравнить с тем давним ощущением от концерта «Чайфа», чего-то главного не хватало. Может быть, всё произошло чересчур сумбурно, а может, это чувство просто настигло меня слишком поздно. Ведь что ни говори, а тридцать пять – совсем не восемнадцать и даже не двадцать семь.

Наверное, неспроста поп-звёзд в просторечии именуют «идолами» и «кумирами». Ведь что такое идол, кумир в исходном значении слова? Некий образ, на который в процессе ритуала поклонения снисходит сверхъестественная сила. И в жизни этих людей наступает момент, когда эта «сила» оставляет их. Нередко за этим следует смерть, скоропостижная и такая же странная, как и их жизнь. Соратники Гитлера не могли понять, как он всего за полгода превратился из подтянутого аскета-вегетарианца в «полную развалину, пожирающую пирожные». Но и Сталин ненадолго пережил Гитлера. Осенью пятьдесят второго года страна с изумлением увидела в кинохронике своего вождя – измождённого старичка с погасшим взглядом.

Красавчик Элвис к сорока годам прекратил выступать, стал рыхлым толстяком, сидящим на таблетках. Моррисон тоже нажил себе целый комплекс болезней и безобразно растолстел. Умер он в Париже, но дух оставил его немного раньше – на последнем концерте в Новом Орлеане. «Все, кто был там в этот вечер, видели это, – вспоминали музыканты группы. – Он повис на микрофонной стойке, и из него просто вытекла жизненная сила». Джим повторил судьбу Элвиса: его тоже хоронили в закрытом гробу. Без Джима «Двери» закрылись, словно группа была единым организмом, где каждый участник играл роль жизненно важного органа, без которого его хозяин просто погибает. То же и «Лед Зеппелин»: многим памятно их выступление 13 июля 1985 года на шоу «Live Aid». Место за ударной установкой занял Фил Коллинз, барабанщик экстра-класса, но концерт стал пыткой для бывших «Цеппелинов». Пейдж расхаживал по сцене, пытаясь играть на совершенно расстроенной гитаре, а Плант, вцепившись в микрофон, не пел, а скорее простуженно хрипел. Всё это напоминало пародию на великую группу.

Не исключено, что Мэнсон чувствовал приближение этого момента и предпочёл кончине тюрьму. Быть может, он испугался и решил подставить другого (вернее, других). Ведь каким-то чудом самый известный маньяк-убийца Америки и его соратники избежали смерти, угодив в тот короткий период, когда смертная казнь в штате Калифорния была отменена. Всё же, наверное, любовь его адептов возымела результат – сила у него была. На суде Мэнсон держался нагло, именовал себя Иисусом-сатаной, произносил гневные речи и даже однажды остановил взглядом стенные часы. И всех поразило, как внезапно изменился Мэнсон, и вместо вдохновенного оратора с обликом ветхозаветного пророка перед публикой предстал тщедушный человечишка, пустая оболочка с потухшим взором. «Архангел» улетел, остался только «фюрер». Хотя Мэнсон и сейчас поёт песни и пишет стихи, оставаясь единственным в Америке известным певцом, чьи записи не изданы и передаются из рук в руки.

Как водится, через десятки лет история повторилась, но уже как фарс: в начале 90-х один американский музыкант избрал для себя странный андрогинный образ и нарёк его Мэрилином Мэнсоном, соединив имя топ-модели и фамилию серийного маньяка…

Сидеть надоело. Я встал с намерением размяться и вдруг почувствовал, что пол уходит у меня из-под ног.

Чёрт, кажется, на меня опять накатило!..

Мне стало трудно дышать, я схватился за горло. Сердце глухо бухало в груди, макушку и виски сдавило, будто в голову вросла дуга наушников. Мир стремительно терял краски. Пол под ногами стал как пластилиновый – ступни ощущали омерзительную мягкость и податливость. Я опустил глаза, увидел далеко внизу свои ноги и поспешно отвёл взгляд – так сильно закружилась голова: мне показалось, что росту во мне добрых пять метров. Стало страшно. Вслед за цветом исчезли звуки, а затем и запахи. Охваченный ужасом, я хотел закричать, позвать на помощь, но язык опять онемел, как тогда в кинотеатре. Я балансировал руками, задушенно повторял: «Что это… господи, что это?!» – и беспомощно вертел головой. Странное дело! – на меня никто не обращал внимания, ни дежурный за стеклом, ни сотрудники, время от времени проходившие мимо. Фигуры людей были как из дымчатого стекла. Внутри у них я различал движение каких-то странных искорок, их приглушённый свет, казалось, с огромным трудом просачивается наружу.

Это был какой-то кошмар, одна большая непреходящая галлюцинация. В страхе я закрыл глаза, сосчитал до десяти, но ничего не изменилось, наоборот: ноги за это время погрузились в бетон по самые икры – пол подо мной уже откровенно проседал, был вязким, тягучим, как гудрон. Проваливаясь по щиколотку, буквально руками вытаскивая ноги, я добрался до двери и ухватился за решётку и дёрнулся – пальцы пронзила боль, будто прутья были раскалёнными. От резкого движения я потерял равновесие и повалился на спину, на пол. Вязкая поверхность приняла меня в свои объятия, руки сразу погрузились в пол по локоть. Я закричал, вернее, захрипел и забился, как муха на липучке. Движения мои сделались замедленными, вялыми. Ещё немного – и я быстро-быстро начал погружаться. Я тонул, как в киселе. Грудь сдавило, но давление достигло некоей критической величины и прекратилось. Двигаться я больше не мог, дышал рывками и неглубоко. Ощущения были ужасающие, кажется, я даже обмочился. Последнее, что я запомнил, были мои кроссовки возле лавки с торчащими из них скомканными носками и рассыпавшиеся по клетке смятые листки газетных ксерокопий.

Потом я отрубился.

* * *

Очнулся я во мраке. Даже нет – в кромешной тьме, про которую говорят «хоть глаз выколи». Пахло плесенью и канализацией. Воздух сырой и спёртый, но это, по крайней мере, воздух, а не земля и не бетон: вокруг меня было пустое пространство. Через миг я осознал, что могу двигаться, суетливо зашарил руками и вскоре наткнулся на стену кирпичной кладки. С другой стороны оказалась такая же. Вот так. Только решишь, что избавился от одного кошмара, – сразу попадаешь в другой…

Я попытался прежде всего успокоиться. Давай-ка размышлять. Допустим, я не сплю и всё происходит наяву. Я в самом деле куда-то провалился. Утонул в полу, как в болоте, и оказался в этом месте. Бр-р, мерзость какая… Ладно, как мне удалось – подумаю над этим завтра, а сейчас неплохо бы выяснить, что это за место. Что у нас может находиться под милицией? Подвал? Тир? Бытовка? Тюремные камеры? Впрочем, последнее вряд ли, а то прямо замок какой-то получается средневековый, а не ментовка. Слишком готично для реальной жизни. Эх, жаль, что я не курящий, сейчас бы подсветил зажигалкой…

Стоп! Какой же я дурак – ведь у меня есть телефон.

Я зашарил по карманам, с чувством небывалого облегчения отыскал мобильник, врубил фонарик и сразу зажмурился: так ярок показался свет. Белое световое пятно забегало по стенам. Так и есть: кирпичи. Потолок полукруглый и тоже кирпичный. Я не спец, но даже мне понятно, что кладка очень старая, в пятнах плесени и белых разводах селитры. Пол земляной. Справа и слева, в обе стороны в темноту уходил проход.

Нет, это что угодно, только не подвал. Больше всего напоминает подземный ход из дурного исторического фильма. Чёрт побери, может, я уже мёртв? Что там говорили про туннель и всё такое? Я осмотрел себя. Одежда на месте, хотя я по-прежнему был бос. Ноги мёрзли. В кармане завалялась пара карамелек. Я раз ущипнул себя, похлопал по щекам… Нет, вряд ли я умер. Разве что первобытные представления о загробной жизни оказались верными, и все личные вещи следуют за человеком на тот свет. Сомневаюсь, правда, что там будет работать мобильная труба.

Приёма, кстати, не было.

– Эй! – позвал я. – Есть тут кто-нибудь?

Ответом было молчание. Собственный голос показался мне каким-то чужим и ненастоящим, но прозвучал вполне отчётливо.

Надо было что-то решать. Кроме как встать и идти, ничего в голову не приходило. Свет гасить я не стал – производитель телефона утверждает, что для фонарика батарейки хватит на семь часов. Вот заодно и проверим. Оставалось только решить, в которую из двух сторон направиться. Уклон, если и был, совершенно не ощущался. Колебаться долго смысла не было. Я выбрал наугад один из проходов, сделал несколько шагов и вдруг остановился как вкопанный.

Кто-то шёл ко мне из темноты туннеля.

Час от часу не легче! Давно ли я посмеивался над фантазиями журналистов – над пришельцами и крысами-мутантами, и что теперь? Я огляделся, за неимением оружия подобрал осколок кирпича, сжал его в кулаке и затаил дыхание. Шаги отчётливые, лёгкие, но слишком громкие для крысы. Разве что это в самом деле крыса-мутант, в чём я лично сомневался. Но сомневаться легко, когда ты дома, наверху, на свежем воздухе, а здесь, под землёй, поверишь во что угодно. Как говорится: «не бывает атеистов в окопах под огнём».

Темнота впереди шевельнулась. Медленно проступали очертания: чёрный силуэт в тёмном туннеле. Зеленовато блеснули глаза. Зверь замер, так и не приблизившись, но я и так знал, кто это. Собака! Хотя собаки не живут под землёй, я был уверен, что это она. В последнее время мне фатально везёт на собак, особенно на чёрных. Я стоял и молчал. Светил фонариком, как дурак, и не двигался. Всё во мне напряглось, натянулось, как струна. Был порыв отступить, уйти спиной вперёд, не выпуская тварь из виду, но смысл? Туннель узкий, кончается неизвестно чем и неизвестно где… Кинься она на меня – всё будет кончено, не помогут никакие кирпичи. Но если собака откуда-то пришла, есть шанс и мне отсюда выбраться. Не родилась же она здесь!

Между тем собака шумно выдохнула, блеснула глазами, развернулась и… пошла прочь. Миг – и передо мной остался только тёмный зев туннеля.

Я помедлил и двинулся за ней. Всё равно выбора у меня не было.

Светя фонариком, скользя и оступаясь, я пробирался по туннелям больше часа, иногда осколком кирпича царапая на стенках букву «Ж». Кирпичный свод сменился выщербленными плитами бетонных перекрытий, кое-где их выдавило в проход и они опасно нависали над головой. Попадались места, где я мог стоять во весь рост, но чаще приходилось нагибаться, а пару раз и вовсе двигаться на четвереньках. Странная провожатая не оставляла меня и, стоило появиться развилке, терпеливо дожидалась, избегая, впрочем, попадать в луч света. Я всякий раз следовал за ней, иногда для этого приходилось нагибаться и отыскивать следы на грязном полу. Как я ни старался, мне не удавалось разглядеть её в подробностях, определить размер, породу, с ошейником она или без, – я просто шёл за ней, и всё. Пару раз я попробовал подманить её свистом, соблазняя карамелькой, но псина не поддалась, даже один раз заворчала, и я прекратил эти попытки.

Коридоры становились всё теснее и грязнее. Изредка из-под ног шорохом и писком разбегались крысы, всякий раз заставляя меня вздрагивать и ругаться. Сверху капало. Воздух сделался влажным и тяжёлым. Мы явно приближались к реке.

Каждый в Перми слыхал о подземных ходах, но, кроме кучки диггеров-любителей, никто этим вопросом не интересовался, даже инженеры, ведающие городской застройкой, хоть им положено по службе. В любом городе всегда что-то роют, канализацию, водопровод, ямы под фундамент, но в Перми с этим делом всё время происходит что-то странное. То в Индустриальном районе свая после удара «бабы» вдруг ухнет в пустоту – только её и видели, то в Ленинском строители при раскопках найдут старый ход, то ещё чего-нибудь…

Пермь – город закрытый. Я ещё застал времена, когда сюда вообще иностранцев не пускали. Военное производство – что вы хотите! Говорят, все оборонные предприятия города связаны в единую сеть подземными ходами Специалисты иронически называют их «Пермское метро» Что примечательно – Пермь, наверное, единственный в России город с миллионным населением, где нет своего метро. И это при его огромной протяжённости и колоссальной перегруженности транспортной сети! Каких только отговорок не слышали жители: и дорого, мол, и нерентабельно, и почвы под нами, видите ли, непригодные – водные пласты кругом… С одной стороны, конечно, да. Но с другой – сейсмоопасный Ташкент и болотистый Питер имеют своё метро, невзирая на гораздо большие трудности И потом, какие болота, что за бред: ведь известно, что Пермь стоит на холмах! И сколько у нас «водяных пластов», если в городе всего две маленькие речушки – Данилиха да Егошиха, и каждая, даже в половодье, не шире среднего ручья?

Причина, скорее, кроется в ином. Просто метро давно построено, вернее, прорыты ходы. По слухам, за Камой, в Кировском районе, есть своя подземная сеть и даже целый подземный завод, о котором диггеры говорят только шёпотом, с оглядкой. Мотовилиха – вообще разговор особый, там одних только старых шахт штук семьсот; треснувший пополам дом около площади Дружбы тому немой свидетель. Исследовать их невероятно сложно: пустоты заполнены угарным газом, спички уже в верхних ходах на уровне пояса гаснут… Говорят, там чаще всего встречается Хозяйка пермских подземелий – огромная белая крыса без хвоста, после встречи с которой лучше повернуть назад. Вот такушки. Времена дедушки Бажова канули в Лету, и уральская ящерка – Медной горы Хозяйка, видимо, тоже сменила обличье. Мутировала, так сказать.

Ящерица… Белая крыса… Чёрная собака… Куда я угодил?!

Впрочем, пока мне везло. Отчаиваться было рано: туннели, по которым я шёл, были сухи и вполне проходимы – ни воды, ни угарного газа, ни оползней. Пару раз мне показалось, что я слышу над головой шум проезжающего трамвая и почва под ногами еле слышно подрагивает, но проверить, так ли это, у меня не было возможности. А вскоре туннель сделал поворот, я выбрался в другое помещение – и ахнул.

Новый ход, в котором я оказался, был просто огромным: луч фонарика едва доставал до потолка. Здесь было добрых четыре метра в высоту, а что до ширины, тут вполне могли разъехаться две гужевые повозки. Пол завален землёй и битым камнем, обломками ящиков и бочек, прогнившими досками, кирпичами и ржавой арматурой. Чёрный силуэт моей провожатой мелькнул слева и исчез в темноте, но, прежде чем последовать за ним, я посветил по сторонам и огляделся. Здесь явно бывали люди – то тут, то там на стенах виднелись меловые надписи. Кладка опять оказалась очень старая, ещё дореволюционная, «крестовая», хотя на потолок пошёл армированный бетон – а это уже век XIX. Я стоял пень пнём и терялся в догадках. Вспомнилось, что некогда под Пермью проходила сеть купеческих ходов – то ли четырёх, то ли пяти. До революции они принадлежали крупному промышленнику Поклёвских-Козелу, хотя на кой ему понадобились такие циклопические сооружения, можно только гадать. Недавно на остатки одного такого хода наткнулись рабочие, ремонтировавшие здание на улице Кирова. Обычно если строители натыкаются на них, то стремятся поскорее завалить – это у них такой способ борьбы с археологами: кому нужна задержка? У нас и здания-то исторические не щадят при перестройке, чего уж говорить об исторических подземельях. Вообще, отсутствие в городских архивах подземных карт, сомнительные утверждения о невообразимой дороговизне строительства метро, нелепая, но прилипчивая версия о купцах, гоняющих по подземельям бочки с пивом, – всё это нехорошо попахивает.

От всех этих размышлений я разволновался. Всё время, что я провёл под землёй, я находился в состоянии лёгкой паники, но сейчас у меня снова разболелась голова, да и вообще, похоже, я температурил. Я блуждал по подземельям уже больше двух часов, пора было выбираться. Может, я зря пошёл за собакой? Впрочем, этот выбор не хуже другого… Эх, мне б только добраться до первого канализационного люка, а там хоть трава не расти! Даже если он залит асфальтом, прошибу, хоть головой, но прошибу – вот как решительно я был настроен! Я свернул влево и двинулся вперёд, пробираясь меж завалов и светя телефоном. Мельком взглянул на индикатор заряда и с неудовольствием отметил, что из трёх палочек светятся уже только две. Вот тебе и семь часов…

Сигнал SMS, прозвучавший в этот момент, заставил меня подскочить на месте.

– Тьфу ты, господи!..

С трудом попадая по кнопкам трясущимися пальцами, я выгнал сообщение на экран. Там было всего одно слово:

«НАВЕРХ!!!»

Наверх? Я чуть не рассмеялся. У моего информатора было своеобразное чувство юмора! Естественно, мне нужно наверх! Но как? Хотя, погодите…

Как сюда прошёл сигнал?

Я огляделся, заодно ища и собаку, но её и след простыл. А вот осмотр принёс результаты. Не иначе вынужденная остановка пошла мне на пользу, ибо я слегка отупел от усталости, дурного воздуха и темноты. Слева на стене, среди рисунков, ржавых кронштейнов и обрывков коммуникаций я разглядел вмурованные скобы, а посветив выше – уходящую вверх вертикальную шахту. Пробормотав: «Ни фига себе», я взял телефон в зубы, чтоб луч света был направлен вверх, и принялся карабкаться. Лестница была неимоверно старая: скобами давно не пользовались, половина перекладин прогнили, при каждом движении вниз, как бабочки, летели хлопья ржавчины. Мне всё время хотелось чихнуть. Босые ноги соскальзывали. Я лез, наверное, уже минут пять, туннель давно скрылся из виду, а лестница никак не кончалась. Зато она вела всё выше и выше, и уже одно это придавало мне сил. Несколько раз мне пришлось продираться через какие-то доски и торчащие из стен переплетения железок, будто кто-то пытался перегородить колодец. Один раз я чуть не упал, решив опереться на ржавый обрезок трубы, застрявший поперёк шахты: тот поддался и полетел в темноту. Я вжался в стену и застыл, считая секунды. На четвёртой или пятой снизу донёсся приглушённый грохот. Я застыл от ужаса, но потом продолжил подъём.