Текст книги "Блюз чёрной собаки"

Автор книги: Дмитрий Скирюк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 24 страниц)

Наконец мне показалось, что я вижу свет впереди, да и порядком надоевшую мне кирпичную кладку сменил вполне современный бетон. Я утвердился понадёжней, взял телефон в руки, выключил фонарь и присмотрелся. Так и есть! Прямо надо мной, даже не очень далеко, сквозь щели пробивался дневной свет. Без очков я видел неважно, но тут ошибиться невозможно. А сейчас, когда я остановился, даже стал слышен доносящийся снаружи шум машин. Я поднажал и вскоре уже пробовал на прочность обитые ржавым железом доски-сороковки. Вторая или третья поддалась, и в колодец хлынули потоки солнечного света и восхитительно тёплого воздуха. Я высунулся наружу и зажмурился.

– Ну, наконец-то! – с облегчением сказал кто-то за моей спиной. – Где тебя носило так долго?

Я чуть не сверзился обратно. Обернулся и долго моргал. Глаза отчаянно слезились. Впрочем, мог бы и не смотреть: этот голос я и так узнал.

Сзади стояла Танука.

Я снова посмотрел направо, налево, вверх и наконец сориентировался.

Два часа блуждания под землёй привели меня на пустырь возле стадиона «Динамо». Шахта, из которой я вылез, оказалась горловиной колодца, выступающего над землёй примерно на полметра. Сверху бетонное кольцо было основательно заложено досками и кровельным железом.

– Ты что здесь делаешь? – прохрипел я. Танука пожала плечами:

– Тебя жду. Что ж ещё-то?

– Нет, как ты тут оказалась?

– Пришла я, – ядовитым тоном сказала девушка и окинула меня взглядом с ног до головы. – Ну и видок у тебя! На кого ты похож…

Свой облик я уже описывал, однако к нему теперь для полноты картины следовало добавить пыль, которой я был припорошен с ног до головы, и пятна от ржавчины и рыжей глины. К тому же от пережитого и от летнего тепла меня всего трясло. Я не думал даже, что так сильно промёрз. А вот Танука выглядела очень даже ничего, хотя оделась в высшей степени странно: зелёные камуфляжные брючки, толстая водолазка с рукавом, кроссовки и… тёплый стёганый жилет, крытый серебристым винилом, который девушка носила нараспашку. Жилет меня просто убил. Раскатал в блинчик. Так, отстранённо подумал я. И чего теперь мне ждать? Тайфуна? Снегопада? Заморозков на нервной почве?

Я задрал башку: на небе ни облачка. Стояла жарища, с тополей гроздьями летел пух и комками катался по асфальту.

Может, мы на полюс отправляемся?

– Чего ты хочешь от человека, который полдня ползал под землей? – огрызнулся я, вылез целиком и принялся отряхивать штаны. – Скажи спасибо, что я вообще жив. Блин, если б ты только знала, что со мной было…

Танука мотнула головой:

– Потом расскажешь. Тут недалеко колонка, пошли, умоешься.

– Переодеться бы…

– Хорошая идея. Если останется время, заглянем на рынок.

– Останется время? – Я выпрямился и нехорошо прищурился. – А… мы куда-то торопимся?

– Подальше от Перми, – отрезала Танука и развернулась. – Идём.

– Подальше от Перми? – растерянно обронил я, но девчонка уже быстрым шагом шла к воротам и не удостоила меня ответом. Я не придумал ничего лучшего, кроме как поспешить за ней. Сторож отсутствовал. Вслед за девушкой я еле протиснулся в щель между створками ворот, запертых на цепь и висячий замок, и долго плескался под струёй воды из колонки. Танука всем весом повисла на рычаге, болтала ногой и давала советы:

– Шею сзади вымой… Да не там, справа… И вообще, мылся б ты сразу до пояса! А то от тебя несёт, как от бомжа.

И впрямь дельный совет. Я стянул футболку, доверил телефон своей спутнице и в меру сил, без мыла, вымыл волосы и подставил под тугую струю шею и плечи. Вокруг меня искрились радужные брызги, я фыркал, как тюлень, и изо всех сил тёр себя руками. Пассажиры в проезжающих мимо автобусах косились на меня не то с завистью, не то с сочувствием. Видимо, колонкой пользовались давно: вода шла тёплая, прогретая. Никогда ещё мытьё не доставляло мне такого наслаждения. Катакомбы казались страшным сном, как и милиция… Кстати, о милиции. Несомненно, сбежав из-под ареста, я нажил себе дополнительные неприятности, но сейчас предпочитал об этом не думать.

Вскоре я снова начал подмерзать, торопливо схватил футболку и стал растираться. Танука критически осмотрела меня со всех сторон и кивнула.

– Сойдёт, – сказала она. – Не очень гламурно, но вполне готично. На, держи. – Она протянула мне мои очки.

– О! А я думал, потерял их. Молодец. Давай сюда.

Пока я мылся, что-то смутно беспокоило меня, какая-то деталь на грани восприятия, будто я забыл о чём-то и не могу вспомнить, помню только сам факт, что забыл. Так бывает, когда в твоей комнате внезапно исчезает какой-нибудь маленький, но привычный предмет обстановки: ты входишь и не можешь понять, что не так. Тренировка памяти – занятия по психологии, второй курс. Только сейчас-то что не так? Я исподтишка взглянул на Тануку – вроде выглядит как обычно, если не считать безумного прикида… Может, в городе какие неполадки? Вполне возможно, только разве их разглядишь, когда без очков не видишь дальше собственного носа! Да и в очках всё нормально: идиллическая картина – птички поют, ветер дует, солнышко светит… Я тоже в порядке, если не считать следов побоев. Руки-ноги гнутся, сердце стучит, а голова – кость, там болеть нечему.

Я надел мокрую футболку, потянулся расправить один рукав, другой – и замер. Моя наколка!!!

Плечо было девственно чистым. Ни следа рисунка, ни точечки, ни шрамчика. Пару секунд я ошеломленно пялился на свою незагорелую, покрытую веснушками кожу, потом торопливо задрал второй рукав, будто наколка могла перескочить с одного плеча на другое, но и там её не было. Буквы «ЦГВ» и танк «Т-80» в ракурсе три четверти – гордость Серёги Адокова из Барнаула, нашего лучшего ротного кольщика, исчезли без следа.

Ничего не понимая, я, как дурак, вытаращился на девушку.

– Пропала? – сочувственно спросила она.

– М-м… – растерянно выдавил я.

– Ты что, так дорожил ею?

– Нет, но… я не понимаю! Слушай! Может, всё-таки ты объяснишь мне, что происходит?

Я был в состоянии, близком к панике, и почему-то был уверен, что девчонка в курсе всей этой белиберды. В конце концов, все странности начались, именно когда я её встретил, а верней, когда она попросила меня «побыть с ней».

– Не сейчас, – уклончиво сказала она.

– Не сейчас? – переспросил я и повторил: – Не сейчас? А когда?

Танука вздохнула. Поправила бейсболку.

– Жан, ну ты чего тупишь? Я же сказала: сейчас нет времени. Я всё расскажу, дай срок, всё, что знаю. Хотя я не уверена, что тебе станет легче. Я даже не уверена, что ты всё поймёшь. Пока просто прими всё как есть.

– Да не собираюсь я ничего принимать! – возмутился я. – И вообще, может, мне лучше пойти сейчас и сдаться, а то мне ещё срок влепят за побег из-под стражи. С места не сойду, пока не скажешь, что ты затеяла!

– Нет уж, придётся сойти, – глядя мне в глаза, серьёзно сказала Танука. – Тебя сейчас вся городская милиция ищет… меня, кстати, тоже. Но срок за побег тебе точно не «влепят». Ты хоть знаешь, что участок сгорел?

– Ка-акой участок?

– Милицейский, где тебя мариновали.

– Как сгорел? Ничего не понимаю… Когда сгорел?

– Да в общем-то недавно. Может быть, ещё горит даже… – Она посмотрела направо, приподнялась на цыпочки. – Хотя, наверно, нет… Уже, наверно, потушили. Дым даже отсюда было видно.

– А точно это он горел? Откуда знаешь? Уж не ты ли подожгла?

– Ты что, совсем дурак? – Танука повертела пальцем у виска. – Я ж не террористка!

– Кто тебя знает… – проворчал я. – Так меня поэтому ищут?

– Не совсем. Пошли. Нам ещё надо купить билеты и чего-нибудь поесть. У тебя есть деньги?

– Нету. Ни копейки нету, всё забрали – вещи, деньги… Всё.

– Как всё? А телефон?

– Ну, вот только телефон и оставили. Друг приехал, замолвил словечко.

– Хорошие у тебя друзья.

– Да уж, не жалуюсь…

Мы разговаривали, а сами уже шли в сторону автовокзала. Одежда на мне быстро высыхала. Шёл я босиком, и народ на меня откровенно таращился. Как только Танука заговорила о еде, мне сразу захотелось есть. В ларьке с кавказской выпечкой мы взяли две самсы, но слоёное тесто с пряной, пересоленной начинкой буквально застревало в горле. В отчаянии я вспомнил про лежащие в кармане карамельки, торопливо развернул одну и запихал за щёку.

– Мог бы даме предложить, – укоризненно сказала моя спутница.

– Извини, – пробормотал я и полез за второй. – Держи.

– Спасибо, не хочу.

– Что ж тогда ругалась?

– Слушай, Жан, – возмутилась Танука, – ты в какой берлоге сидел тридцать лет? Положено так: если парни что-то едят или там покупают – сигареты, конфеты, то всегда сперва предлагают девушке. Возьму я или не возьму – это дело десятое, твоё дело предложить. Понял?

– Ну извини, извини!

– Да ладно, проехали.

– Куда хоть едем-то?

– Пока в Березники.

– «Пока»? Как это «пока»? А потом куда?

Танука пожала плечами, дожевала последний кусок и скомкала бумажку.

– Там видно будет. На месте решим.

Похоже, спорить было бесполезно. Я вздохнул и решил отдаться на волю течения.

– Денег-то хватит?

– Туда хватит.

У касс толпился народ. Мы приобрели билеты и, поскольку до отправления автобуса оставался без малого час (пятьдесят пять минут), пошли через подземный переход на рынок. В подземном переходе мне едва не сделалось дурно, но я сдержался.

– Нас будут искать, – говорила Танука, змейкой протискиваясь в толпе, я едва за нею поспевал. – Наверно, нас и так уже ищут. Вот, возьми. Зайди в секонд-хенд, на развал, купи себе что-нибудь из обуви и куртку, а лучше жилет, как у меня. По утрам холодно.

Я пересчитал бумажки.

– Этого мало.

– Сегодня пятница, скидки. Бери что подешевле, на один раз, не шикуй. И купи еды в дорогу, а то я могу не успеть – надо кое-куда зайти.

– Где встретимся?

– Дурак, да? У тебя билет есть или нет? Вот у автобуса и встретимся. Да, и ещё: купи мне рыбы.

– Рыбы? – растерялся я.

– Ну да. Какой-нибудь хамсы в пакете, вяленой. Обязательно в пакете! Только сам не ешь.

Я совсем перестал что-либо понимать.

– Ладно, не буду.

Девчонка потолкалась у лотка с шампунями, приобрела какую-то мелочевку вроде прокладок, засунула всё в рюкзачок и быстро удалилась. Я купил на лотке две пары носков и трусы-боксёры и двинул в секонд-хенд, где, как советовала девушка, выбрал мокасины и куртку потеплей. На оставшиеся деньги я взял колбасы, пирожков и бутыль минералки. Куртка оказалась настоящая South Pole, совершенно новая, только с пятном белой краски на рукаве и животе. От неё разило одорантом. Бесполезно было надеяться, что запах скоро выветрится, и я сложил её в другой пакет. В последний момент я вспомнил о рыбе и купил пакетик сушёной ставридки. К ставридке полагалось бы пивка, но денег уже не оставалось, впрочем как и времени. Автобус ещё не подали. С пакетами в руках я стоял на перроне, смотрел на часы и вертел головой, высматривая в толпе Тануку. Однако как я ни старался, девчонка подобралась незаметно. Тронула меня за плечо, я даже испугался – решил, что это милиция. Я обернулся и остолбенел.

– Йохан бэ…

Чёрной помады и подведённых глаз ей, видно, показалось мало: Танука выкрасила волосы. В вишнёвый цвет.

Да… Современная химия творит чудеса. Но вот у девки определённо не все дома. Немудрено, что я не разглядел её в толпе!

– Ну, как? – спросила она, поворачиваясь в профиль. – Нравится?

– Ты что, совсем с ума сошла? – поинтересовался я. – Это называется «сменила приметы», да?

– Не кипятись: они ищут тебя и блондинку. Кстати, у них есть твоя фотка?

– Есть, как не быть! Я же работал там, фотокарточка осталась. Достаточно поднять личное дело.

– Какое дело? Постой… где ты работал? В ментуре?! Вот это новость… – Девушка казалась ошарашенной, однако быстро взяла себя в руки. – Ну, всё равно. Это было давно, а тебя сейчас родная мама не узнает после вчерашнего.

– Да по синякам опознают, если захотят, – отмахнулся я. – Ты не могла выбрать что-нибудь менее броское?

– «Хочешь остаться на тёмной улице незамеченным – встань под фонарём», – наставительно процитировала Танука. – Вот увидишь, никто и не посмотрит мне в лицо. И уж если ты меня не узнал… Об остальном я позабочусь. Дай мне пять минут, я всё замажу. Ты всё купил?

– Вроде всё…

Танука посмотрела на мои кроссовки, на пакет, где лежала куртка, и на второй – с провизией, и тронула меня за футболку:

– Майку сними, да.

– Зачем? – не понял я. Танука поморщилась:

– Грязная же!

– А другой нету, – огрызнулся я. – Что мне, голым ходить? Я б купил, да уже денег не оставалось.

Танука скинула с плеча рюкзачок и вытащила из него какую-то тряпку:

– На мою.

Я развернул. Это оказалась футболка, белая, хлопковая, без рукавов, моего размера. На груди красовался рисунок – море, пляж, песок. И солнце в синем небе.

И над всем этим великолепием надпись: «SUN OF THE BEACH».

– Ну, блин… У тебя хоть одна нормальная футболка в гардеробе есть?

– Бери, бери. А то и этого не будет…

Мы отошли за угол, Танука извлекла коробочку с тенями, и через пять минут, как она и обещала, синяк и ссадина скрылись под тяжёлым макияжем. Я посмотрелся в зеркальце. М-да, видок что надо: хоть сейчас в семейку Адамс…

Напоследок она сняла и повесила мне на шею свой увесистый дырчатый крест на цепочке.

– Смотри не потеряй, – пригрозила она. – Он серебряный.

– Что это за штука вообще?

– Анкх. Египетский крест. Символ вечной жизни.

– И что, все готы его носят?

– Ага. Это, наверно, из-за фильма «Голод». Смотрел? Там его вампиры носили, с ножичком внутри.

– Этот тоже с ножичком?

– Дурак, да?

Пока мы возились, объявили посадку. Наступал вечер пятницы, пароду было много, свободные кресла в салоне отсутствовали. Мы сели на свои места (Танука у окна, я возле прохода), автобус тронулся и начал пробираться по запруженным улицам к выезду из города. Был час пик. Огромная тётка впереди нас мгновенно заснула и принялась храпеть. Я молчал. В предшествующие часы я собирался задать Тануке сто вопросов, а как только выдалась такая возможность, растерялся. Мысли разбегались. Я подумал так и этак и решил подождать, когда девчонка сама пойдёт на контакт. В конце концов, она обещала, а главный вопрос – что происходит, я ей уже задал.

– Сколько нам ехать? – спросил я вместо этого.

– Три с половиной часа.

Три с половиной, прикинул я. Ага. Что ж, вполне можно соснуть, а то я зверски устал – за последние несколько дней у меня совершенно не было возможности отдохнуть. Я откинул спинку кресла и постарался расслабиться. Однако сон не шёл. Автобус миновал Комсомольскую площадь, дамбу, Мотовилиху, улицу 1905 года, выехал на Соликамский тракт и резво покатил к Чусовской переправе, а я всё не спал, наоборот: стоило закрыть глаза – и мною сразу начинала овладевать неясная тревога.

Куда мы едем? Зачем? Что мы забыли в этих Березниках? Из неясных намёков, обмолвок и недоговорок девчонки я понял, что Березники – временная остановка. Если ехать туда три часа (почти четыре, строго говоря), мы прибудем около семи. И вряд ли собираемся там ночевать. Куда в такое время можно ехать, на чём? Вряд ли куда-то далеко. Я стал припоминать, какие поблизости есть города, посёлки, городки, но толку было мало: названия вспоминались, а вот местоположение их я представлял довольно смутно и вскоре окончательно запутался.

– Ты обещала рассказать, – напомнил я, когда мост остался позади и автобус начал одолевать подъём.

– Не мешай. Я думаю, – сосредоточенно глядя в окно, ответила Танука.

– Тоже мне удав Каа… О чём?

– С чего начать. – Она повернулась ко мне. Я всё никак не мог привыкнуть к её малиновым волосам. – Не хочу играть в одни ворота. Расскажи сперва ты.

– Я? А я-то что должен тебе рассказывать?

– Ты ведь что-то пережил в последние дни. Необычное, странное что-то… Я права?

– Ну… – неопределённо протянул я. – Я вообще-то не обязан тебе докладывать. И вообще, мало ли что мне померещилось!

– А ты всё равно расскажи. Даже если померещилось.

Я провёл ладонью по лицу.

– Танука, я не знаю. До встречи с тобой, до этого случая с Игнатом я жил спокойно. Может, скучновато, но спокойно. Не задумывался ни о чём таком. Ага. И уж тем более не бегал от ментов и меня не преследовали глюки. А сейчас мне всё время мерещится всякая чушь. Первый раз это случилось в кинотеатре – помнишь, я отрубился? Я списал всё на усталость, отравление, но те следы… Да и после эта хрень накатывала, раз за разом. И что-то странное было, когда ты подговорила меня выйти с «Кабинетами». А вчера, когда я был в ментовке… Знаешь, я просто не могу объяснить, не понимаю, как я очутился под землёй, в тех переходах. Но ведь объяснять ничего не надо, верно? Ты же заранее знала, что я там, даже знала, где я вылезу, и ждала меня. И ещё… – Я помедлил, собираясь с мыслями. – Да, ещё. Дурь, конечно, ты только не смейся: мне всё время чудится какая-то собака. Ага. Чёрная. Чуть только начнётся заварушка, она тут как тут. Я, правда, ни разу не смог её разглядеть. Скажи, это с тобой как-то связано?

– Как-то связано, – подтвердила девушка, по-прежнему глядя в окно.

Я ожидал подобного ответа, но всё равно похолодел.

– Танука, – тихо спросил я, – кто ты?

– Давай пока не будем об этом, – ушла от ответа она. – Во-первых, долго объяснять. Во-вторых… ну, ты пока не готов.

– К чему не готов? Ты оборотень?

Танука поморщилась.

– Оборотней не бывает. Ты читал Кастанеду?

– А при чём тут Кастанеда?

– Не увиливай. Читал или нет?

– Ну, читал, – неохотно признался я. – Не помню сколько. Первые тома. И, если честно, думал, что это бредятина.

– И сейчас так думаешь? – Я промолчал, и Танука продолжила: – Так вот, если ты помнишь, там сказано, что человек своей волей может изменять реальность вокруг себя, переходить в другие миры, меняться сам и всё такое.

– Сказано-то сказано, – согласился я, – только они там полкниги были укуренные в дрова и кактусы жрали. А по обкурке чего не примерещится! Написать можно всякое. У меня двое друзей на этой книжке съехали потом. Набрали дури, заперлись в подвале и неделю там сидели, кумарили. Расширяли, блин, сознание. Один в итоге в дурку загремел, другой в тюрягу – вёз пакован травы из Самары, его и сцапали. Пять лет получил. Вот тебе и Кастанеда. А ты говоришь…

Девчонка на это только хмыкнула.

– Вот сразу и видно, что ты читал только первую книгу. А даже там, между прочим, сказано, что трава, кактусы и всякое такое – это только первая ступень. Инициация. И без наставника этим нельзя заниматься. А тот старый индеец, дон Хуан, просто хотел «пробудить» ученика побыстрее. Вот и дал ему пинка, устроил встряску.

– Зачем?

– Затем что старый был уже, боялся, что не успеет обучить его всему, что нужно! А в других книгах Кастанеда пишет, что психоделики на самом деле вовсе не нужны, что это лишнее и даже опасное, а главное – в медитации, в особых упражнениях. И вообще, учение дона Хуана – практика духовная. И путешествовать по другим мирам можно без всяких там кактусов. Между прочим, там написано, как он в ворону превращался. Только фишка в том, что дальше третьей книжки его обычно никто не читает, и все наши придурочные наркоты прутся от Кастанеды, типа он за наркоту, а главного не понимают. И Кастанеда тоже многого не понимал.

– Постой, постой… Так ты хочешь сказать, что галлюцинаций вообще не бывает?

– Почему не бывает? Бывают. Просто есть вещи, которые реальны, а их всё равно принимают за галлюцинации. Главное – это уметь их различать.

– А ты различаешь?

– Иногда, – призналась девушка. – Но мне нужно, чтобы ты их научился различать.

– Тебе нужно?

Танука заглянула мне в глаза.

– Да, мне, – твёрдо сказала она. – Извини, но у меня не было другого выхода. Потому что только ты сейчас можешь мне помочь.

Тут в голове у меня что-то щёлкнуло, и до меня медленно стало доходить.

– Ты что-то дала мне, – ошеломленно произнёс я. – Тогда, в кинотеатре. Бог мой, как я сразу не догадался… Подсыпала в попкорн. Или в пепси. Какую-то дрянь – псилоцибин или ещё чего-нибудь. Так?

– А в фотик Михалыча я что подсыпала?

Я не нашёл, что на это ответить. Танука тоже умолкла. Автобус ехал с прежней скоростью. Тётка впереди храпела, маленький ребёнок позади нас непрерывно повторял «пука-кака» и после этого хохотал, будто его щекотали, да ещё водитель запустил кино по видео, и пассажиры вперились в экран. На нас никто не обращал внимания, мы говорили тихо, и всё равно в этот миг мне казалось, будто все к нам прислушиваются. М-да. Думаю, самый правильный диагноз относительно меня – это паранойя. Плохая новость. Но с другой стороны, есть и хорошая: у меня паранойя, потому что меня преследуют!

Я с силой потёр лоб. Соображай, голова, соображай…

– Ну, ладно. Допустим, я не в обиде, что ты решила поскорей «инициировать» меня, допустим. Но на фига тебе это? Ради чего?

Танука долго кусала губу, я уже решил, что на этот вопрос ответа не будет, как вдруг он последовал.

– Я хочу найти Игната, – объявила она. – И вернуть его.

– Вернуть Игната? – тупо повторил я. – Как это? Я не понял. Как это – вернуть? Куда вернуть?

– Сюда, – простодушно пояснила она. – Обратно. К нам.

– Ну, знаешь! – фыркнул я и откинулся в кресле. – У тебя с головой всё в порядке? Всякое я слыхал, но такое… Извини, но он в морге лежит, как ты его вернёшь? Зомби, что ли, из него сделаешь? Нет, Танука, тут ты чего-то недопоняла. Давай лучше сразу разберёмся, чтобы после не тупить.

– А ты на мгновенье допусти, что в морге Игната нет, – предложила она.

Ага, подумал я. Тепло, тепло… уже совсем горячо. Сделаем-ка морду чайником, изобразим удивление и посмотрим, что будет дальше.

– Как нет? А кто там?

Танука пожала плечами:

– Какой-то неопознанный трупак.

– С белыми волосами?

– А хоть бы и с белыми.

– А где тогда Сорока?

– Я не знаю. Но ты забудь, что его нет. Постарайся забыть. А то вы все его уже заранее похоронили: Хельг, Дрын, ребята… сестра его… все! А ты допусти, что он просто где-то заблудился. И ждёт помощи. Нас ждёт.

Я не сдержал усмешки.

– Слушай, Танука, хватит рассказывать сказки. Не верю я в такую дурь, не могу и не хочу. Это бред какой-то… В конце концов, это просто невозможно!

– Не ори. – Теперь уже моя спутница усмехнулась и откинула спинку сиденья. – Невозможно ему… А через пол провалиться – это возможно? А играть как бог, когда ты первый раз вылез на сцену, – это возможно? Тоже мне, Эрик Клэптон… Или ты уже забыл тот концерт? Сам же удивлялся: «И как это у меня получилось?» Чего замолчал? А, Жан? Давай, возрази мне. Или ты в натуре такой виртуоз?

Вот тут она меня уела, нечего сказать. Любые доводы разума разбивались о факты. Да мне достаточно взглянуть на собственное плечо, чтоб убедиться, что это не сон!

Танука тоже долго молчала и отводила взгляд. Потом заговорила опять.

– Ты извини, что я так… Ты же, наверное, сам уже всё понял.

– Что я должен понять?

Танука сложила ладони меж колен и снова глянула в окно.

– Сорока… был на рубеже, – медленно, осторожно подбирая слова, начала она. – На границе. Он гениальный. Когда я его встретила, он уже раскопал эти дела. Я ж неспроста водила тебя к Севрюку и всё такое… Ты же знаешь, как Игнат серьёзно ко всему относился. Я прямо-таки чувствовала: ещё чуть-чуть – и он прорвётся. Блин, да все это чувствовали! Только он не хотел ждать. Видишь ли, я… – Тут она замешкалась, потом махнула рукой. – Впрочем, это не важно. Я только успела нарисовать ему собаку… ту, на стенке… чтобы он запомнил – так, на всякий случай… Я не думала, что это случится так скоро.

Собаку, растерянно подумал я. Чтоб запомнил… Честно говоря, я ничего не понимал.

– Та-ак… Ну-ну. И что он замыслил? Уйти в лес и нажраться грибов?

– Не знаю. Может быть. Не знаю… – Танука подняла взгляд. – Ты ведь понял уже, что рок-н-ролл – это не только музыка?

– А что же?

– Транс, – без тени иронии сказала Танука. – Вуду. Разговор с духами. И это не от бога и не от дьявола, просто такие люди всегда «на грани». Ты не смотри на меня так. Это всегда было, даже очень давно, в каменном веке. Только раньше шамана в племени готовили с детства, под присмотром старого – посвящали, учили камлать, разговаривать с духами, лечить больных, «летать» в астрале, всё такое. А сейчас, если появляется такой человек… Чего лыбишься? – неожиданно рассердилась она. – Небось думаешь, такие уже не рождаются? Фиг тебе: рождаются, ещё как!

– Хочешь сказать, у Игната такая же фигня?

– Угу. А попёрся он туда один и совершил ошибку. Уж не знаю, что случилось. Только чувствую, что он где-то рядом… Историю про Фрэнка Марино помнишь? Ну, у Севрюка сидели, помнишь?

– Фрэнк Марино? – Я нахмурился. – Фрэнк Марино… А, ну да: это тот парнишка, к которому явился Джими Хендрикс после смерти. Ну и что?

– Да ничего. Просто подумай снова: с чего ты зажигал так вчера на концерте? М-м?

Я опять похолодел от затылка до поясницы.

– Так ты думаешь, это было… – пробормотал я.

– Ничего я не думаю, – грубо прервала меня Танука, посмотрела в окно (мы как раз проехали Полазну) и вдруг потребовала: – Достань рыбу.

– Что? – растерялся я.

– Рыбу, говорю, достань. И воды мне дай…

Я вытащил ставридку. Танука надорвала пакет, высыпала на ладошку горстку сухих рыбных ломтиков, остальное выбросила в форточку, набила рот и принялась жевать, давясь и запивая минералкой.

– Помедленней, куда ты! – попытался урезонить я её. – Давишься, как сова.

– Я не сова!

Боже, опять этот испепеляющий взгляд… Чего я такого сказал-то?

Проглотив последний кусок, она полезла рукой под волосы, долго там возилась, расстёгивая пряжку, наконец сняла ошейник, свернула его в улитку шипами вовнутрь и спрятала в карман.

– Не беспокой меня, о'кей? – попросила она.

– Спать будешь?

– Типа того, – буркнула Девчонка.

Она накрылась жилеткой, надвинула бейсболку на глаза и отвернулась к окну. С тем она и уснула или притворилась, что уснула. А я бездумно смотрел на экран телевизора, где бегали, взрывали и стреляли друг в дружку какие-то мужики. Признаться, разговор заставил меня задуматься и (чего греха таить) немного напугал. Ну, насчёт Игната – это мы и сами с усами, потом я с девочкой на эту тему отдельно поговорю. А вот насчёт остального… В самом деле, кто знает, какие демоны таятся в неокрепшей душе! (Мне опять пришёл на память Сито: «А с гитарой шутки плохи. Ей надо душу продать».) И вот в пятнадцать лет мальчишка берёт гитару, в семнадцать выходит на сцену, в двадцать пляшет на краю, ширяется, таблетки жрёт и сам не знает, с чем заигрывает. А в двадцать два, глядишь, его уже нет – с моста сиганул, или от передоза кеды в угол двинул, или что другое в этом роде.

Есть такое выражение расхожее: «дух рок-н-ролла». Странно, что так говорят только про него. Я никогда не слышал, чтобы кто-нибудь сказал «дух джаза» или «дух блюза». Нет, конечно, говорят иносказательно, там: «ветер прерий», «дуновение джаза», «дыхание готики»… но никак не «дух».

А кто у нас умеет разговаривать с духами?

Вот то-то и оно…

Мне вспомнился странный случай, связанный с музыкой. Была в СССР в начале девяностых группа «Чолбон» из Якутии, так их солист был шаман в четвёртом поколении, с бубном выступал. У северных народов, как известно, трансовая культура очень сильна. Ну, ребята и зажигали – обе столицы на уши ставили. На фестивали ездили, диск записали на «Мелодии», Троицкий их хвалил… А кончилась их карьера вот чем: явились в клуб старейшины местные, якутские. Посидели, покурили, послушали музыку, покачали головами и говорят: слишком высоко вы, ребята, летаете, туда вам нельзя. Завязывайте: опасное это дело. И группы не стало. Вот.

Мои размышления прервало назойливое жужжание мобильника. Я подумал, что пришла очередная SMS, но это оказался Михалыч. Я долго медлил – отвечать, не отвечать, но Артур был настойчив, и я решился: будь что будет.

– Жан? – позвал Артур. – Жан, ты где?

– Я в автобусе еду, а что?

– Слушай, надо встретиться. Я тут в милиции сижу… Я похолодел и подумал, что ослышался: между Пермью и Березниками «мёртвая зона» – сеть уже сейчас ловила на два с плюсом, голос то и дело пропадал, а к ментам безобидный Михалыч мог попасть разве что по рассеянности.

– Где-где? – на всякий случай переспросил я.

– В милиции.

– Ты как туда попал? Тебя что, замели?

– Нет, я сам. Я заявление пишу.

– Какое заявление? Зачем?

– У тебя рисунки те остались? – не слушая меня, спросил Артур. – Ты их ещё себе на комп сбрасывал, помнишь?

– А, эти… Остались, наверное. А в чём дело?

– Так я звоню сказать, чтоб ты их не стирал. Меня вчера какие-то гопники побили во дворе на Плеханова. Камеру раскокали, палец сломали… Ну и бумажник дёрнули. А там флэшка лежала.

– Ни фига себе… Ты сам-то цел?

– Да цел я, цел. Палец только…

– Ты вот что, слушай: я сейчас не могу, я в автобусе еду. Давай денька через два я тебе перезвоню, мы всё обговорим. Лады?

– Ага.

– И слышь, ты это… Не болтай там про меня, в милиции, хорошо?

– А что так? – насторожился тот.

– Ну, просто – не болтай, – отшутился я. – Бережёного Бог бережёт.

– Ага… Ну, спасибо. Пока!

Михалыч дал отбой, а я откинулся в кресле и попытался успокоиться. Откинуться получилось, успокоиться – не очень. Плохи мои дела, ой плохи… В самом деле сдаться, что ли, пока не поздно?

Или уже поздно?

Пока я разговаривал, что-то произошло: экран телевизора погас, автобус замедлил ход, принял к обочине и затормозил. Я выглянул в окошко и хмыкнул: остановки вроде поблизости не наблюдалось. Солнце пекло немилосердно. Сразу за пыльной обочиной начиналась луговина, слышно было, как стрекочут в траве кузнечики. А дальше…

А дальше сердце у меня упало, ибо на дороге, чуть позади нас, стояла милицейская машина с синими полосками.

Шофер открыл переднюю дверь, в салон поднялись две женщины и громогласно потребовали предъявить билеты для контроля. За ними влез сержант милиции – мордатый, толстый, с пятнами пота на серой рубашке и фуражке. Влез он как бы для проформы, чтоб народ не возникал, но по тому, как он держался, всматривался в лица пассажиров, хмурил брови и усиленно делал вид, что он тут ни при чём, я понял: амба, всё, тут наша с Танукой поездка и закончится. Но спорить с контролёрами не стоило. Перед поездкой мы разделились, мой билет остался у меня, а Танукин, соответственно, у неё. Я принялся тормошить свою подругу:

– Танука, просыпайся. Просыпайся… Доставай билет: проверка.

Девчонка выглянула из-под жилетки, подняла голову, и я отшатнулся.

– Ё-моё!..

Я с места не вставал после того, как она уснула полчаса назад, иначе бы поклялся, что девчонку подменили: так она преобразилась. Лицо как будто сделалось полнее, глаза разъехались к вискам, взгляд стал раскосым, каким-то восточным. Обликом Танука теперь смахивала на карикатурную лисичку из советского мультфильма, разве что с чёрными глазами. Только одежда и волосы остались прежние. Дышала она сосредоточенно и тяжело, на лбу блестели капли пота.