Текст книги "Зеркала - 1: Маскарад"

Автор книги: Дмитрий Колодан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 16 страниц)

– А! – сказала Томка. – Понятно...

Теперь ясно, что чемодан принесла Лаура. Томка даже обиделась – неужели мошенница о ней такого невысокого мнения, что думает, будто ее можно провести столь нелепой маскировкой?

– А вы правда из России? – спросил портье, приглаживая волосы. Томка кивнула. – В жизни бы не поверил! У меня дядя троюродный ездил в Россию. Столько наплел про рampushki... Вот ведь врун!

Томка поперхнулась. Метнув в сторону портье взгляд, от которого поежился бы и полярник, Томка зашагала к двери, сопя точно обиженный еж. Тинкет и Снуппи догнали ее только на улице.

День выдался облачный, но теплый. Обошлось без стылой мороси, пробирающейся сквозь одежду, и холодного тумана. Солнце то и дело выглядывало сквозь прорехи в облаках, золотистыми бликами отражаясь в темно-зеленой воде канала. Томка, как кошка сощурилась от яркого света.

Мимо, громко тарахтя, проплыла моторка, груженная ящиками с фруктами. Лодочник, коренастый тип в матерчатой кепке, во все горло орал похабную песню, в подробностях объяснявшую, чем же венецианские девушки отличаются от девушек из Милана, Неаполя и особенно – Генуи. Толпа японских туристов, сгрудившись на соседнем мостике, радостно снимали его выступление на видеокамеры. Радость их не убавилась даже после того, как лодочник ловко ввернул куплет про девушек японских, после которого любой уважающий себя потомок самураев должен был выхватить фамильную катану и изрубить певца на мелкие кусочки.

– Куда теперь? – спросила Томка подошедшего фокусника.

– К Большому Каналу, – сказал Тинкет. – Там сядем на вапоретто и доберемся до Мурано...

Томка сразу увидела ошибку в его расчетах. Проплывшая лодка напомнила о проблемах насущных:

– Эй! Погоди! А кормить ты меня не собираешься?

– Что? – оторопел Тинкет.

– Ты сам взял меня в ассистентки, – напомнила Томка. – Тем самым принял на себя определенные обязательства. В частности – кормить меня завтраками, обедами и ужинами. В любой энциклопедии написано, что ассистентки нуждаются в регулярном полноценном питании. В противном случае они становятся вспыльчивыми, раздражительными и злыми, бросаются на людей и могут кого-нибудь укусить. И вообще – графиня поручила тебе следить за моим питанием. Мы в ответе за тех, кого приручили.

Все красноречие, которое девушка вложила в свой вдохновенный монолог, пропало даром. Тинкет лишь смущенно откашлялся.

– Мы перекусим у Бруно, – сказал фокусник. – У него наверняка что-нибудь найдется... А готовит он – пальчики оближешь. Надеюсь.

Томка вздрогнула, уголки ее губ печально опустились. Прекрасное видение завтрака в уютном венецианском кафе, с горячим кофе и горячими булочками растаяло, как дым, и даже не помахало на прощание.

– Что, у нас совсем нет денег?

– Практически. Хватит только на билеты на вапоретто.

– А на яблоко? – спросила Томка, решив, что в отношениях главное – искать и находить компромиссы.

Тинкет посмотрел в ее большие и грустные глаза. Томка медленно-медленно моргнула.

– На билеты и на яблоко, – обреченно сказал фокусник. Царь Трои Парис тоже бы не смог ей отказать.

– Кто такой этот Бруно? – спросила Томка, когда приземистый теплоходик вапоретто выходил из Большого Канала в Лагуну.

Они стояли на носу кораблика. Томка с упоением вгрызалась в огромное зеленое яблоко, которое Тинкет купил ей на рынке Риальто; фокусник смотрел на удаляющийся город, размышляя о выступлении на дне рождения Маркиза Де Морта; Снуппи разглядывал собственные лапы и думал, что если бы не левая была короче правой, а наоборот, мир стал бы чуточку лучше.

– Бруно? – Тинкет повернулся. – Забавный такой старичок. Как это принято говорить – затворник. Живет на Мурано и в жизни оттуда не выбирался... Он изобретатель или что-то в этом роде.

– А что он изобретает?

– Все подряд, – сказал Тинкет. – Велосипеды, кофемолки, водопроводные краны, межконтинентальные баллистические ракеты... Мне он помогает с иллюзиями, где одной ловкостью рук не обойтись и требуются другие уловки.

– Как с чемоданом, – подсказала Томка.

– Именно, – согласился Тинкет. – Еще у него самая большая в Италии коллекция хлама и барахла.

– Что значит «коллекция хлама и барахла»? – нахмурилась девушка.

– То и значит. Представляешь, что такое «блошиный рынок»?

– Само собой, – Томка вспомнила толкучку в Удельной. Там она нашла свой чемодан, там же, при желании, всегда можно найти самые волшебные вещи.

– А теперь вообрази самый большой блошиный рынок, какой только можешь, и запихни в один дом.

– Ого! Твой приятель Бруно... он антиквар?

– Хуже. Он старьевщик. Старьевщик-изобретатель, если ты можешь такое представить.

– Могу, – сказала Томка. – Мне это даже нравится. Есть в этом здоровая эксцентричность. А как он собирает свой хлам, если безвылазно живет на острове?

– Не спрашивай. Есть многое на свете, друг Горацио, что и не снилось нашим мудрецам.

Бруно жил в самой глубине острова Мурано, с одной стороны – рядом с базиликой Дуомо ди Мурано, но достаточно далеко от основных туристических троп. С виду это был обычный двухэтажный дом, цвета среднего между розовым и рыжим, с закрытыми ставнями окнами и кованым балкончиком над входной дверью. В классическом венецианском стиле, даже дверной молоток сделан в форме львиной головы. На Мурано таких зданий предостаточно; единственное, что выделяло этот дом и свидетельствовало о наклонностях хозяина – пара ржавых велосипедных колес на балконе.

Тинкет минут пять колотил в дверь, прежде чем с той стороны раздались шаркающие шаги.

– Кого еще черти принесли? – голос прозвучал, будто слова выкрикивали в огромную кастрюлю.

– Открывай, старый мусорщик. Я битый час пытаюсь до тебя достучаться, совсем оглох на старости лет?!

Томка, не ожидавшая от фокусника столь фамильярных выражений, вскинула брови. Однако из-за двери послышался хохот; Бруно, похоже, обрадовался, что беседа началась в таком ключе.

– А! Это ты, Карлито. Явился к старику... avanti, avanti, – дверь приоткрылась, и из щели показались красный нос и растрепанная седая бороденка, вся в табачных крошках. – Да ты, погляжу, с невестой...

– Это моя ассистентка.

– Вижу, вижу. Buon giorno, синьорина. Дайте-ка я погляжу, что за красавица снизошла до этого дурня...

Вслед за носом и бороденкой появилось морщинистое красное лицо. Чем-то Бруно напоминал старого, умудренного жизнью бульдога. Некоторое время он подслеповато щурился, разглядывая Томку. Сообразив, что она стоит против солнца, девушка вежливо отступила в тень.

Едва ли она ожидала, что это произведет такой эффект. Глаза старика чуть не выскочили из орбит, словно кто-то хорошенько ударил его по затылку. Челюсть задрожала, кадык ходил ходуном. Бруно стал похож на бульдога, который подавился котлетой.

– Ты... Ты... – прохрипел он, тыча в Томку узловатым пальцем. – Ты... Как...

– Простите?

Бруно сглотнул.

– Марш в дом! – рявкнул он так, что любой армейский сержант лопнул бы от зависти. – Быстро!

У Томки и мысли не возникло перечить. Сжавшись, как мышка, она юркнула в дом.

– Ты чего разорался, друг? – спросил Тинкет, проходя следом. – Что-то случилось?

– Где ты ее нашел, дурень? Ты хотя бы понимаешь, кто это?

Посмотрев на Томку, чтобы удостовериться, что за время поездки та не превратилась в сказочное чудище вроде единорога, Тинкет выдвинул свою версию:

– Моя ассистентка?

Бруно запыхтел.

– Как тебя только земля носит... Ты хотя бы понимаешь, во что вляпался?

– Конечно... – протянул Тинкет, продолжая глядеть на Томку. Та уставилась себе под ноги, носком ботинка ковыряя дыру в досках паркета.

Бруно затоптался на месте, будто в штаны ему запустили пригоршню муравьев.

– Ни черта ты не понимаешь! Это же Гуттаперчевая Принцесса!

Тут Томка решила, что пора ей вставить слово.

– Нет, не я.

– Что?!

– Гуттаперчевая принцесса – это не я, – повторила Томка. – Вы перепутали.

– Ха-ха! – с надрывом произнес Бруно и попытался выдрать из головы клок волос. По тому, как перекосило его лицо, ему почти удалось. – Это ты этому дурню будешь сказки рассказывать!

– Я не рассказываю сказок, – Томка начала злиться. – Никакая я не принцесса...

– Ха-ха!

– Хотя ошибка понятна, – настойчиво продолжала Томка. – Вас ввело в заблуждение некоторое внешнее сходство...

– Некоторое? Ха-ха!

– Но оно объясняется тем, что синьора, которую вы называете Гуттаперчевая Принцесса – моя прабабка.

Томка рассчитывала, что новость огорошит Бруно, и не ошиблась. Едва слова о родстве со знаменитой артисткой сорвались с ее губ, сардонические смешки встали у старика поперек горла. Старьевщик-изобретатель стал похож на бульдога, который хорошенько разогнавшись, преследуя кошку, впечатался мордой в дерево. А кошка, легко запрыгнув на это самое дерево, сидит себе наверху и посмеивается – такой кошкой и чувствовала себя Томка.

– Что? Но... Прабабка?! Как прабабка?

– Так прабабка. По материнской линии.

– Ах... Вот оно как... – Бруно затряс головой, и табачные крошки посыпались на пол, точно конфетти. – Правнучка Гуттаперчевой Принцессы?

– Именно. Меня тоже зовут Тамара... Назвали в ее честь.

– В ее честь!

– Теперь, – влез в разговор Тинкет, – когда мы разобрались, кто есть кто, может, ты соизволишь принять нас, как полагается? Открывай закрома и неси дорогие яства, выкатывай бочки вина.

– Какое, к чертям, вино?! – произнес Бруно таким тоном, словно фокусник предложил ему слизняка. – У меня, дурень, чуть разрыв сердца не случился. Пойду хлебну граппы... Это же надо – правнучка Гуттаперчевой Принцессы!

– А что... – начала Томка, но Бруно уже пошаркал вглубь дома. Тинкет посмотрел на девушку и развел руками.

До сих пор у Томки не было возможности оглядеться. А сделать это стоило – жилище Бруно впечатляло. Назвать его домом язык не поворачивался. По сути это был большой шкаф, разросшийся до невероятных размеров. И в этом шкафу никто и никогда не наводил порядок. Сравнив это место с блошиным рынком, Тинкет не погрешил против истины, а кое в чем даже преуменьшил. Томка первым делом подумала о заброшенной свалке.

Чего тут только не было: старые велосипеды, разбитые часы, пыльные керосиновые лампы, свернутые ковры, вазы, клетки для попугаев, чучело гагары и похожие на гробы радиоприемники, коробки с пластинками... В некоторых местах горы хлама достигали потолка, поддерживаемые лишь парой хрупких стремянок. Казалось, одно неверное движение – и они рухнут, сметая все и вся, как снежная лавина. Отовсюду слышались зловещие скрипы и треск.

Каждый раз Томка нервно вздрагивала – ей бы не хотелось заканчивать жизнь под грудами барахла, которое не на всякую помойку возьмут. Чтобы этого не случилось, видимо, стоило соблюдать максимальную осторожность, передвигаться исключительно на цыпочках и говорить шепотом.

Бруно вскоре вернулся, с бутылкой в одной руке и грязным стаканом в другой. Делиться выпивкой с гостями он, похоже, не собирался. Плеснув себе граппы на три пальца, старьевщик-изобретель выпил ее одним глотком, и некоторое время кривился и морщился, будто хотел показать Томке и Тинкету, какие он умеет корчить рожи. Диапазон у старика оказался широкий. За первым стаканом последовал второй и только после этого Бруно решился заговорить.

– Говори, зачем приехал? – Бруно вытер губы рукавом. – Только без сказочек, мол, хотел показать старику свою пассию, чтобы тот порадовался за дурака.

– Нужна твоя помощь, – сказал Тинкет. – Я задумал одну иллюзию и нужно сделать оборудование. Выступление сегодня вечером.

Бруно фыркнул так, словно в животе у него был спрятан воздушный шарик, из которого вдруг выпустили воздух.

– Рехнулся? А раньше ты где был?! Нельзя готовить оборудование за полдня до представления.

– Раньше у меня не было ассистентки. Так что придется поработать.

– О, Господи! – Бруно снова налил себе граппы. – Будь проклят тот день, когда я с тобой связался. Вы, шотландцы, сумасшедшие, все до единого... Ты же в жизни не работал с ассистентками!

– Не встречал подходящей, – возразил фокусник. – Сам знаешь – легче найти жену, чем хорошую ассистентку.

– И когда же она у тебя появилась?

– Вчера, – признался Тинкет. – Так вышло, что я спас ее от бандитов.

Буравя Томку взглядом, Бруно осушил стакан. Добрая девушка обеспокоилась за старика, о чем не преминула ему сообщить:

– Нельзя столько пить, особенно с утра. В вашем возрасте стоит подумать о печени...

– Лучше бы ты жену себе нашел, – Бруно сплюнул под ноги. – От стакана доброй граппы, милая, никому вреда не было. От нее одна только польза: и кости согревает, и в голове порядок наводит. Хочешь, и тебе налью?

– Нет, благодарю, – поспешила отказаться Томка. Она была не в том настроении и не том возрасте, чтобы по утрам глушить стаканами виноградную водку.

– А прабабка твоя никогда от граппы не отказывалась. Могла за раз бутыль выпить, глотка у нее была луженая. И представь себе – никогда не пьянела, вообще никогда. Талант!

– А вы откуда знаете? – Томка не подозревала о подобных способностях своей родственницы.

– Да так... Знаю.

Не сказать, чтобы новость обрадовала девушку. Томка знала, что артисты, а особенно циркачи, много пьют. За все приходится расплачиваться. Не так-то просто вертеться вниз головой над острыми копьями и языками пламени, рискуя в любой момент сорваться. После такого самому убежденному трезвеннику захочется пропустить стаканчик чего покрепче... Но когда смотришь на выступление артиста, никогда не думаешь об оборотной стороне медали. Видишь, как в воздухе порхает что-то легкое, гибкое и сверкающее, и не подозреваешь, что это легкое и сверкающее за кулисами бочками поглощает горючие жидкости.

– Ты бы лучше девушке еды предложил, – сурово сказал Тинкет. – Нечего спаивать мою ассистентку.

– Еды?! – возмутился Бруно. – По-твоему, здесь бесплатный ресторан, чтобы ты сюда девиц водил?

– Часто водит? – уточнила Томка.

Бруно смерил девушку взглядом.

– До сих пор не было такого, – недовольно сказал он. – Но и одного раза достаточно... Ладно, пойдем, посмотрим – может, найдем сухарей да корочку сыра. Только что тебе мои стариковские крохи? На один зуб, поди? Прабабка твоя ела как лошадь, даром что сама была как спичка. А ты, погляжу, костью в нее пошла.

Он взмахнул бутылкой, призывая следовать за собой, и пошаркал вглубь дома.

– Какими судьбами правнучку занесло в Венецию? – спросил Бруно, когда Томка подошла ближе. – Пошла по семейной стезе? Захотелось славы, цветов и поклонников?

– Нет, я... – Томка запнулась. Она же собиралась в Венецию на гастроли с родным уличным театриком... И что? За последними перипетиями ни разу она о нем не вспомнила. Девушке стало стыдно. – Я захотела посмотреть город... Как туристка.

– Посмотреть? Ну-ну... – Бруно усмехнулся. – Туристка, говоришь. А стала ассистенткой этого криворукого дурня? Ловко, ловко.

– Так получилось, – Томка тряхнула челкой. – И не называйте Чарльза криворуким! Он талантливый, способный иллюзионист.

– При тебе больше не буду, – пообещал Бруно. – Если ты в прабабку пошла, то и покалечить можешь. А я уже не молод, чтобы так рисковать.

– Мудро, – согласилась Томка.

– Но и ты дай обещание...

– Какое? – удивилась девушка.

– Головой так не тряси, хорошо? А то слишком на прабабку похоже. У меня прям мурашки по коже забегали.

Томка нахмурилась.

– Вы так странно о ней говорите...

– Странно?

– Да. Про то, как она трясла головой, или как... хм... ела. Будто сами видели.

– А если и видел? – прищурился Бруно.

Девушка рассмеялась, хотя и немного нервно.

– Шутите? Моя прабабка была в Венеции сто лет назад.

– А знаешь, что с ней здесь случилось?

– Знаю, – кивнула Томка и, чуть помедлив, добавила: – Даже больше, чем хотелось бы.

– Жуткая история, – вздохнул старьевщик-изобретатель. – Врагу не пожелаешь... Она же совсем юной была, немножко старше, чем ты сейчас. Приехала на гастроли... А в России у нее осталась пара прелестных детишек, она могла часами о них говорить. И как все обернулось.

Томка внимательно посмотрела на старьевщика-изобретателя. Показалось, или в его голосе промелькнула горечь, словно он говорил о знакомом и близком ему человеке? На вид Бруно было не больше шестидесяти. Томка, конечно, не отличалась выдающимися математическими способностями – интегралы и логарифмы ей вообще не давались, – но такой простейший пример оказался ей по силам. Бруно не мог лично знать ее прабабку, несмотря на все его намеки.

Поймав взгляд девушки, старик выразительно подмигнул.

Кухня Бруно соответствовала прочей обстановке дома. Томка заметила не менее дюжины старинных холодильников.

И все они гудели на разные голоса, кто-то стучал, кто-то тарахтел, а парочка подпрыгивала на месте, видимо, от избытка чувств.

– Ну-с, посмотрим, – сказал старьевщик-изобретатель. – Чем бы угостить прекрасную синьорину...

Он распахнул дверцу одного из холодильников. Томка заглянула ему через плечо... Сверху донизу рефрижератор был заставлен большими кругами вонючего сыра с плесенью. Очень вонючего сыра.

У Томки перехватило дыхание, в голове помутилось, а на глаза навернулись слезы. Запах, который она почувствовала, можно было сравнить только с прямым ударом по носу. Томка слышала, что бывают вонючие сыры, но не представляла, насколько мягким может быть это слово. Аромат был резким, плотным и весомым, как тонна кирпичей, обрушившаяся на голову. Сложно представить, как запах может пробирать до костей, но именно это и случилось.

Жалобно посмотрев на Тинкета, девушка увидела, что и его глаза блестят от влаги. А какие муки испытывал Снуппи с его тонким обонянием, невозможно представить. Наверняка пес решил, что он попал в собачий ад. Тихо скуля, Снуппи попятился от порога кухни.

– Так-с, – сказал Бруно, доставая покрытую белой плесенью головку сыра размером с небольшую кастрюльку. В плесени определенно кто-то копошился, видимо, пауки или карликовые мыши-мутанты. – Твоя прабабка очень любила этот сыр. Знаешь, что каждый вид сыра положено запивать своим вином?

Томка молча кивнула – открыть рот она бы сейчас не рискнула.

– А этот сыр полагается запивать граппой, – сказал Бруно. – Это мое собственное изобретение.

Томку раздирали самые противоречивые чувства. Она всегда была готова попробовать что-нибудь новое и необычное. Но предел есть любому любопытству. Сыр выглядел и пах так, будто ко времени их знакомства с Томкой новые формы жизни в нем не только зародились, но и успели вымереть.

– Ничего другого нет? – проговорила Томка, стараясь не разжимать зубов.

– Есть, конечно, – сказал Бруно. – Но этот сыр ты обязана попробовать. Твоя прабабка говорила, что он пахнет, как... dohlaya koshka, но съешь кусочек и мир становится прекраснее.

Прижав сыр к груди, Бруно полной грудью вдохнул жуткий аромат и счастливо заулыбался.

– Да... Старушка умела ценить жизнь.

Закрыв холодильник, старьевщик-изобретатель заметался между остальными рефрижераторами, и вскоре на крошечном кухонном столике выросла гора продуктов.

Судя по запасам, Бруно готовился к ядерной войне, однако не удосужился прочитать ни одной книжки о выживании. Никакой тушенки, прессованных сухарей и обезвоженных бульонов в кубиках в его доме не было. Нет уж – приход ядерной зимы старьевщик-изобретатель собирался встретить с шиком, объедаясь деликатесами. Холодильники ломились от сыров и колбас, копченой рыбы и маринованных моллюсков, всевозможных солений и прочее, и прочее... Даже не верилось, что это чудо существует на самом деле. В завершение Бруно достал две винные бутылки из черного стекла.

Если бы Томкины глаза не слезились от запаха кошмарного сыра, она бы расплакалась именно сейчас. Все-таки есть на земле справедливость, и рано или поздно добро торжествует. Она дождалась: вот она – награда за ее мучения и беды! Как во сне, девушка протянула руку к столу с едой.

Грубый окрик вернул ее на землю. Бруно едва не ударил ее по пальцам, а смотрел так, словно еще шаг, и он это сделает.

– Сперва – мой особый сыр, – сказал он тоном, не допускающим возражений.

Томка замерла, сглатывая слюну. Для девушки с ее аппетитом испытание не из легких. Перед ней – стол, ломящийся от яств, о которых она и мечтать не могла, и все что нужно – съесть кусочек сыра... Казалось бы, куда проще? Однако, как она ни старалась, решиться не могла. Без толку говорить себе, что это просто сыр, и что камамбер тоже пахнет не лучшим образом... Доводы разума против этого запаха были бессильны.

В конце концов, Томка не выдержала:

– Так нечестно!

– Такова жизнь, – вздохнул Бруно. – Я вам отрежу по кусочку?

Сыр Бруно резал с осторожностью сапера, перерезающего красный провод в бомбе с часовым механизмом. Едва нож вскрыл плесневелую корку, запах стал еще сильнее. Будто кто-то разлил в крошечной кухне ведро нашатырного спирта. Изнутри сыра что-то брызнуло и зашипело на лезвии ножа. Девушке стало не по себе.

– Вы уверены, что это можно есть?

– Конечно! – заявил Бруно. Таким же тоном Цезарь Борджиа отвечал на вопрос, все ли в порядке с вином.

– Да? А это законно?

– Кхм... Возможно. Вот, держите...

Бережно, как пробирку с нитроглицерином, Томка взяла ломтик.

– Смелее, – подбодрил девушку Бруно. – Ваша прабабка глотала этот сыр, не моргнув глазом.

– Не верю, – сказала Томка. – Это невозможно.

– А зря, – сказал старьевщик-изобретатель. – Она крепко зажмуривалась и не могла моргать.

– Хм...

– И все равно. Она набрасывалась на него, как львица.

– Хорошо, – Томка зажмурилась так сильно, как могла, и положила ломтик сыра в рот.

Сперва, она ничего не почувствовала. Томка прожевала кусочек сыра, и все было в порядке. Сыр как сыр, похож на горгондзолу, может, малость островат. Видимо, аммиачный запах на время притупил ее чувство вкуса.

А невидимый таймер уже начал отсчет: три, два, один... Коротко вскрикнув, Томка взвилась в воздух и заскакала по комнате, как кошка по раскаленной крыше.

Она не могла даже описать свои ощущения. Во рту точно взорвалась бомба, начиненная гвоздями, битым стеклом и кайенским перцем. Томка закружилась на месте, отплевываясь и ругаясь на всех языках, какие только знала:

– Тьфу! Черт! Дрянь... Какая гадость! Muck! Dreck! Saleté! Porcheria!

Все, что ей хотелось – как можно скорее прополоскать рот щелочью. Она не верила, что это поможет избавиться от гадкого вкуса, но нужно было сделать хоть что-то!

Ответом на ее молитвы стала рука, появившаяся перед лицом и сжимающая стакан. Видимо, та самая пресловутая «рука помощи», о которой так много говорят и пишут. Недолго думая, Томка схватила стакан и осушила одним глотком. Сколько градусов было в граппе – неизвестно, но Томка выпила ее легко, как стакан воды.

И на землю снизошла благодать.

Словно девушка из самой бездны ада воспарила прямиком на небеса. Мир вдруг стал невыразимо прекрасен, краски обрели потрясающую яркость, а поскуливание Снуппи зазвучало как пение райских птиц. Потом девушка сообразила, что причиной всему стало то, что противный вкус исчез, будто его и не было. Полными изумления глазами Томка уставилась на старьевщика-изобретателя.

– Ну как? – было видно, что ему не терпится узнать ее мнение.

– Это... это... – на большее Томку не хватило.

– Вот теперь, – сказал Бруно, – я уверен, что ты правнучка Гуттаперчевой Принцессы. Всякий раз, попробовав этого сыра, она скакала по дому один в один как ты. И слова употребляла похожие...

– Зачем она его ела? – Томка не могла поверить, что человек, хоть раз попробовавший этого сыра, решится повторить эксперимент.

– Видимо, он ей нравился, – предположил Бруно.

На это у Томки был однозначный ответ:

– Вранье.

– Тогда так, – Бруно не стал спорить с очевидным. – Ты же знаешь, чем она зарабатывала на хлеб с маслом? Выполняла чертовски опасные трюки... Крутилась там под куполом безо всякой страховки. Она говорила, что если съесть кусочек моего сыра, то любой риск покажется детской забавой.

– Хм...

Свой резон в словах старьевщика-изобретателя определенно был. После того, как Томка попробовала сыра, ее собственный прыжок с парашютом с неисправным кольцом выглядел именно детской шалостью. Да и в предстоящем выступлении на вечеринке у Маркиза она уже не видела ничего опасного. Ну да, там будут Лучано и Бобо, и что с того? Томке доводилось читать истории про «эликсир храбрости», но она и не думала, что выглядит этот эликсир как круг плесневелого вонючего сыра.

– А теперь прошу к столу, – Бруно приветственно взмахнул рукой. – Заодно расскажите, какую иллюзию вы там задумали, и что за помощь требуется...

Так, за поздним завтраком, Тинкет рассказал старику о фокусе под названием «Смертельный Чемодан». Бруно сразу включился в обсуждение. Идею трюка он уловил еще до того, как Тинкет рассказал и половину, и с ходу предложил пару усовершенствований. В «коллекции» старика имелось все необходимое, чтобы подготовить реквизит, включая дюжину рыбацких острог, которые решили использовать вместо копий, и тумбочку, где должна была прятаться ассистентка.

Томка в обсуждении не участвовала, сосредоточившись на деликатесах. Сейчас каждый кусочек ветчины или копченой рыбы казался ей подобным нектару и амброзии, и она не собиралась тратить время на болтовню. Поэт Гораций сказал бы – вот человек, который понимает, что такое «сarpe diem».

– Но ведь это не все, – сказал Бруно, когда с деталями фокуса было покончено. – Вы же явились не только ради чемоданов с резиновыми вставками.

– Твоя правда, старик, – согласился Тинкет. – Ты ведь все знаешь о зеркалах?

– Так, так... – проговорил Бруно, переменившись в лице. – О зеркалах, говоришь?

– Да. Тебе не знаком такой мастер... Как его звали?

– Аретти, – подсказала Томка. – Пьетро Аретти.

Как раз в этот момент Бруно глотнул из стакана с граппой. Слова Томки подействовали так, словно она с размаху ударила старика по спине, и выпивка попала не в то горло. Бруно громко закашлялся...

– Знаком?! Еще как знаком, – проговорил Бруно, тяжело дыша. – Но вы-то откуда о нем знаете?

Тинкет вытащил из сумки осколок зеркала и протянул старику. Некоторое время Бруно разглядывал свое отражение, затем перевернул осколок и посмотрел на печать мастера.

– Давненько я не видел ничего подобного.

– Значит, ты знаешь этого Аретти?

– Да... Мастер Аретти. Настоящий зеркальщик, последний, кто с полным правом носил этот титул.

– Титул? – удивилась Томка.

– Именно. Во времена Республики «зеркальщик» – это была не просто профессия. Зеркальщиков принимали в самых лучших домах. Их дочери имели право выходить замуж за аристократов.

– И дочь Аретти тоже? – предположила Томка.

– Не было у него детей, – вздохнул Бруно. – Только маленький и глупый ученик, жалкий трусишка, который не смог защитить своего мастера...

– Защитить? – удивилась Томка.

Бруно кивнул, потягивая граппу.

– Темная история, – сказал он.

– А она имеет отношение... к египетской амальгаме? – Томка заерзала на стуле.

Бруно ответил не сразу.

– Для обычной правнучки, – наконец сказал старьевщик-изобретатель, – ты слишком много знаешь.

– Я и не говорила, что я обычная правнучка, – парировала Томка.

– И то верно, – согласился Бруно. – Будь ты обычной правнучкой, было бы легче. Откуда ты знаешь про египетскую амальгаму?

– Слышала от кое-кого, – уклончиво ответила Томка.

– А разве это не сказки? – спросил Тинкет. – Истории про Клеопатру, атлантов и прочее?

– Карлито, Карлито, – покачал головой старик. – Для волшебника ты слишком мало веришь в волшебство.

Тинкет, казалось, обиделся.

– Я не волшебник. Я иллюзионист.

Он щелкнул пальцами, и на подушечке указательного волчком закрутилась монета.

– Может, в дремучем средневековье подобное могло сойти за волшебство, – сказал фокусник, – но ничего сверхъестественного здесь нет. Только ловкость рук и долгие тренировки.

– В дремучем средневековье прекрасно понимали, в чем разница между колдовством и ловкостью рук, – буркнул Бруно. – Нечего считать людей идиотами только потому, что они жили пятьсот или тысячу лет назад. Во многих вещах они разбирались куда лучше, чем те, кто живет сейчас. Египетская амальгама – не сказка, можешь поверить.

– Я верю. Я просто хочу понять, каким образом она заставляет вещи выглядеть лучше, чем они есть на самом деле, – Тинкет заставил монету исчезнуть. – Чисто профессиональный интерес. Сам понимаешь, чего можно добиться, если в арсенале фокусника появятся такие зеркала. У меня уже есть идеи на три иллюзии...

– Не стоит, – резко оборвал его Бруно. – Поверь на слово, ничего хорошего из этого не выйдет. С такими вещами не шутят.

– Кто говорит о шутках? Я к своему искусству отношусь серьезно.

– Все равно у тебя ничего не получится. В наше время только один... хм... человек знает этот секрет. И он сделает все возможное, чтобы тайна осталась тайной. Не советую становиться у него на пути.

– Доктор Коппелиус, – тихо сказала Томка.

Старьевщик-изобретатель печально посмотрел на девушку.

– Но боюсь, с советами я опоздал.

– Вы что-нибудь про него знаете? – спросила Томка.

Она сидела на краешке стула, ломая пальцы. Как только в разговоре всплыла тема жуткого карлика, у нее пропал всякий аппетит.

– Эх... – покачал головой Бруно, щедро посыпая пол табачными крошками из бороды. – Я бы полжизни отдал, чтобы про него не знать, а это, поверь, не мало.

– Кто он такой?

– Никто не знает... Кто он, откуда появился и чего на самом деле хочет – вопросы, на которые я не нашел ответов.

– Он похищает души, – шепотом сказала Томка, удивляясь тому, что Бруно этого не знает. – И заключает их в зеркала.

А потом... Не знаю, мне кажется, он показывает их в своем «Театре Кошмаров» как в шоу уродов или кабинете восковых фигур. Я сама не видела, только афиши, но мне кажется...

Бруно прервал ее взмахом руки.

– Когда я узнал о Коппелиусе, никакого «Театра Кошмаров» не было и в помине. Он появился много позже... Как же он тогда назывался? «Удивительные и ужасные фигуры, представленные посредством волшебного фонаря», вот. Потом доктор свернул лавочку, затем открыл под новым названием. Но на самом деле театр ему не нужен. Это такая же маска, как и его птичья морда, а что под ней скрывается – никому не известно.

– Он всегда ходит в «докторе чумы»?

– Да. Никто не видел его без маски. Когда-то я даже думал, что их несколько – не масок, а Коппелиусов... Очень удобно, когда никто не видит твоего лица.

От мысли, что существует целое тайное общество, состоящее сплошь из кошмарных карликов в масках, Томке сделалось дурно. Она представила, как они собираются вокруг круглого стола, в комнате, освещенной лишь тусклыми свечами, качают птичьими головами... К счастью, Бруно развеял ее страхи.

– Но он такой один, – сказал старик. – Земля бы не вынесла второго доктора Коппелиуса.

В этом вопросе Томка была согласна с ним на тысячу процентов.