Текст книги "Бастард Александра 2 (СИ)"

Автор книги: Дмитрий Емельянов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 19 страниц)

Глава 15
// Часть 2 Короля играет свита!

Сатрапия Сузиана, город Сузы, конец июля 316 года до н.э.

Ослабляю повод, и Софос тут же, выгнув шею, потянулся к кустикам жесткой травы, дабы со всей своей философской мудростью насладиться их свежим вкусом. Не мешаю ему набивать свой лошадиный живот и, подняв голову, обвожу взглядом раскинувшуюся вокруг равнину.

К востоку в серовато-голубой дымке высятся вершины горного хребта Загрос, а на запад расстилается бесконечная зеленая равнина.

«Вот она, колыбель человеческой цивилизации! – мысленно проговариваю про себя. – Элам, Шумеры, Аккад!»

Мой взгляд смещается дальше к югу и упирается в видимые издали городские стены. Это город Сузы, или, по-местному, Шушан, – бывшая столица Элама, затем третья столица персидской державы Ахеменидов, а ныне главный город сатрапии Сузиана. Сатрапии, что теперь входит в мое царство, полные границы которого я еще и сам не могу четко представить.

Сейчас, маясь от безделья и щурясь на беспощадное солнце, я смотрю то на город, раскинувшийся между двух рек, то на величественную бескрайнюю долину и невольно отвечаю себе на незаданный вопрос – почему человеческая цивилизация зародилась именно здесь.

Да потому что тут идеальное место для выращивания чего-либо, но при этом ничто не растет само по себе. Воткни голую палку, неустанно поливай ее – и в ней проснется жизнь, зацветут цветы и созреют плоды; а не будешь поливать – дерево засохнет и погибнет. Я это к тому, что сия земля Обетованная – далеко не райские острова Океании! Там можно жить в шалаше под пальмой, ничего не делать, а питаться бананами и кокосами, что растут сами по себе. На этой земле надо трудиться в поте лица, чтобы вырастить урожай, но при этом на любое вложение эта земля ответит сторицей, и один человек с крохотного надела способен прокормить десяток, а то и больше.

«То бишь, – развиваю дальше свою мысль, – Господь Бог умышленно привел человека в такое место, где без борьбы и усилий тот погибнет, но за тяжкий труд будет ему достойное вознаграждение!»

Глядя на бесконечные квадратики полей, разрезанные голубыми артериями каналов, не могу удержаться от пафосной иронии.

«И сказал он им: трудитесь, человецы, и да воздастся вам за труды ваши!»

– Кажись, вона едут!

Слышу за спиной ворчливое восклицание Экзарма и не чувствую в нем ни капли радости. Что ж, вполне его понимаю. Сейчас на этой дороге мы встречаем «мою дорогую мамочку», и не все рады этой встрече так, как я. Экзарму, например, радоваться нечему, ведь Барсина с самого первого дня не испытывала к нему теплых чувств и никогда не считала нужным это скрывать.

Смотрю на показавшихся всадников и ползущие за ними многочисленные повозки. Число их все растет и растет, и я почти с умилением вспоминаю те три скрипящие арбы, на которых мы когда-то покидали Вавилон.

«Да уж, – не могу удержаться от сарказма, – растет благосостояние народа!»

Впереди каравана неспешным шагом едет большой отряд охраны, и в его рядах я различаю фигуры моих дядьев. За ними тянется цепочка из более десятка самых разномастных повозок, за которыми топают слуги и рабы. Дальше – небольшое стадо вьючных лошадей, а уж за ними – арьергард из десятка всадников.

Слышу за спиной насмешливый голос своего «единокровного братца»:

– По всей видимости, госпожа Барсина забрала с собой все свое имение! – Развеселившись от собственной шутки, Фарнабаз довольно крякнул, и его тут же поддержал Экзарм.

– И половину Пергама в придачу!

Поворачиваюсь к ним и награждаю обоих красноречиво говорящим молчанием, мол, угомонитесь оба и не вздумайте брякнуть что-нибудь подобное при Барсине!

Фарнабаз и Экзарм тут же замолкают, а я прохожусь взглядом по лицам остальных членов почетной делегации. Это Эвмен, Эней, Патрокл и полусотня охраны из илы Клита во главе со своим илархом. Все серьезны и излучают торжественность с умеренной долей показной радости!

«Сойдет!» – удовлетворенно бормочу про себя и трогаю коня навстречу подъезжающему каравану.

Кто-то может спросить, зачем я вообще вытащил сюда Барсину? Сидела бы себе в Пергаме – всем было бы спокойней! Всем, кроме меня! Еще покидая Пергам, я понимал, что в любом случае – как успеха, так и поражения – Барсину в покое не оставят. Насчёт порядочности своих нынешних противников я иллюзий не питал. Ради того чтобы досадить мне, они пойдут на любую подлость, и захват Барсины будет меньшим из того, на что они способны. Поэтому у нас с «мамочкой» был уговор: как только я покину Пергам, она тоже начнет собираться и тронется в путь так быстро, как только сможет. Торопиться Барсина не умела в принципе, и сборы продлились почти месяц; еще семь понадобилось ей, чтобы добраться до Суз.

И вот я встречаю всю свою родню живой и здоровой! Всю, включая даже Шираза. Этот родственничек держался за место архонта сколько мог, но после сражения при Габиене это стало практически невозможно. Антигон с остатками войска бежал на запад, а его гонцы неслись по всем городам Малой Азии, требуя от наместников срочного набора нового войска и искоренения измены. Конечно же, в первую очередь земля загорелась под ногами моих дядьев. Родной город им пришлось покидать в спешке и налегке, поэтому они смогли нагнать свою сестру еще на полпути в Сузы. Их, в отличие от Барсины, я не звал, но родня все же; придется принять. К тому же, как ни крути, людей, коим я могу доверять, у меня не так много. Шираз, конечно, тот еще фрукт! Веры ему особой нет, но одно бесспорно: он кровно заинтересован в моей победе, а это уже стимул!

Пока Софос неспешно шагает навстречу каравану моей «мамочки», невольно вспоминаю о том, что я здесь, в Сузах, уже почти три месяца, и сделано за это время уже немало.

Начинать же пришлось практически на следующий день после победы. Как ни парадоксально это прозвучит, но первой и самой серьёзной проблемой стало то, к чему я так долго и упорно стремился, – а именно войско! Другими словами, там, в долине Габиены, под моим началом скопилась уж слишком большая армия. Вместе с перешедшими на мою сторону бойцами Антигона у меня набралось больше сорока тысяч пехоты и около десяти тысяч конницы. Для нынешнего времени это даже не трудности, это катастрофа! Финансовая, продовольственная, эпидемиологическая, да ещё бог знает какая! Армия таких размеров не может стоять в принципе, она может только двигаться широким фронтом, уничтожая страну противника как саранча. В тот момент, когда она остановится, она немедленно начнет пожирать своих создателей.

Я это понял, едва ознакомился с отчетностью, в которой яснее ясного читалась угроза всем моим планам. Достаточно было взять минимальную оплату воина в моем войске – это три обола в день! Значит, тысяча воинов в год обойдется в тридцать талантов серебра, а пятьдесят тысяч – уже в полторы тысячи талантов. Эта сумма практически равнялась тому, что я рассчитывал найти в царской сокровищнице в Сузах. В таких условиях ни о каком перевооружении и реорганизации и речи быть не могло. Какие уж тут проекты, если финансов едва хватает на жалованье и жратву, а ведь в некоторых подразделениях договора предусматривали оплату по пять-шесть оболов в день!

«Ну вот и как Олимпийским богам угодить тебе! – съеронизировал я тогда. – То плачешь, что у тебя слишком маленькое войско, то жалуешься, что его слишком много!»

В общем, в тот момент я встал перед неразрешимой дилеммой. Преследовать Антигона так же самоубийственно, как и не преследовать! Причины разные, но суть одна: и тот и другой путь несут в себе очень высокие риски провала.

Я все-таки выбрал тот, в котором останавливаюсь на год, а может и побольше, для организации устойчивой вертикали власти и реформирования войска, и это значило, что значительную часть армии нужно было срочно распускать. На этом пути тоже имелись скрытые угрозы. Основная из них заключалась в опасности не собрать это войско вновь в момент острой необходимости, но это были задачи уже завтрашнего дня.

Однако их решение следовало закладывать с первого же дня, и голова у меня просто пухла от тяжелых мыслей. В общем, я не нашел ничего лучше, как прикомандировать к каждому отъезжающему сатрапу своего комиссара.

«Времена меняются, а методы те же! – вздохнул я тогда. – Какая революция без комиссаров в пыльных шлемах!»

Поскольку идеологической составляющей не существовало, то сам по себе комиссарский чин веса не имел. Всем моим представителям требовалась солидная должность. Обмозговав всё как следует и посовещавшись с Энеем, я выбрал из своих стрелков десять десятников и всучил их сатрапам в ранге гиппархов особых подразделений конницы, которые ещё предстояло нанять в их сатрапиях.

Таким ходом я убивал сразу двух зайцев! Приставлял к каждому сатрапу своего человека, дабы иметь глаза и уши среди моих «верных соратников», и, создавая новую должность, избегал конфликта интересов с прежней служилой аристократией.

Каждый десятник для большего веса прикомандировывался со своим десятком, на базе которого им следовало формировать новую конницу. Я понимал, что без денег они никого там не наймут и ничего не создадут, но это уже было вторично. Главная их задача заключалась в слежке за тем, чтобы сатрапы не забывали, что они всего лишь сатрапы, и не уклонялись от основного своего долга – верности царю! Решение вопроса с деньгами я оставил на тот момент, когда они появятся у меня самого.

За всеми этими желаниями минимизировать расходы я всё же не забывал о главном. Я царь ровно до тех пор, пока у меня есть армия! Поэтому о роспуске всего войска речи не шло. Я всё-таки не сумасшедший! Финансы финансами, а безопасность – прежде всего!

Распуская войска сатрапов, я оставлял у себя те подразделения, которые распускать было нельзя ни при каких обстоятельствах. Я говорю о тех двенадцати тысячах пехоты и около шести тысячах конницы, что перешли ко мне от Антигона.

Это уже само по себе было немалым войском; правда, из этого числа пришлось выдать вновь назначенному сатрапу Мидии Фарнабазу четыре тысячи мидийской конницы и столько же пехоты с целью выдворить из Мидии и Парфии ставленников Антигона и навести там порядок.

Другим сатрапам я подкреплений не давал, а наоборот, даже состриг с них немного шерсти. Так, Эвдам, отправившись со всем своим войском домой, в Гандару или Индию, как еще называли эту сатрапию, оставил мне своих боевых слонов с погонщиками и обслугой. С сатрапов Бактрии и Согдианы я взял по две тысячи всадников. Со всех остальных набралась еще тысяча. Так что вместе с персидской конницей Феспия у меня в Сузах набралось десять тысяч самой разной кавалерии, не считая моей личной агемы. Пехоты оказалось еще больше – почти шестнадцать тысяч. Причем я забрал себе лучшие соединения из тех, что сражались под Габиеной, такие как аргираспиды, греческие наемники, персидские фалангиты и доставшийся от Антигона македонский таксис.

Переход через горы Загрос прошел без потерь, и уже к концу апреля мое войско подошло к Сузам. Бывший сатрап Сузианы Антиген был убит мною в лагере аргираспидов, и вот уже месяц в городе царил паралич власти. Какой бы ни был порядок, он всегда лучше хаоса, и потому горожане встретили меня, что называется, хлебом-солью. За это я одарил их своей милостью и не допустил войска в город. Армия встала лагерем севернее городских ворот, на равнине между реками Керхе и Дез.

Именно тогда я ввел новый чин – префект лагеря – и наградил им хилиарха аргираспидов Леонида. Его задача включала в себя не только разбить идеально правильный прямоугольник, но и привить всем подразделениям такую же неукоснительную тягу к порядку, как и у аргираспидов. То есть: ров, вал, сторожевые башни и круглосуточная охрана периметра. Внутри же – строгие линии палаток, центральный плац и отхожие места в строго отведенной зоне. Всё остальное, включая кузни, другие ремесленные мастерские, харчевни и бордели, – только за пределами лагеря. Для исполнения этих мер я наделил должность префекта почти неограниченными полномочиями, подчинив его непосредственно себе.

Первый месяц ушел чисто на организационные мероприятия. Постоянно чего-то не хватало, кто-то чего-то просил, и по всем вопросам все лезли прямо ко мне. К счастью, царская казна осталась нетронутой, и македонские части, охранявшие её в цитадели, не оказали сопротивления. Весь гарнизон города присягнул мне как царю и влился в мое войско.

Побарахтавшись в этой круговерти каждодневных проблем, я понял, что свихнусь, если сам со всем буду разбираться, и повысил Эвмена с поста военного министра до премьера, то есть, говоря нынешним языком, назначил его главой своей канцелярии. Такая должность Эвмену была не в новинку: он, как-никак, у двух царей этот пост занимал, и оба остались довольны. Сам Эвмен воспринял это повышение так, словно никогда не покидал царскую канцелярию, и сразу же взялся разгребать «авгиевы конюшни», то есть валящиеся потоком каждодневные дела.

Следующим шагом я приказал Феспию прекратить преследование Антигона и занять Вавилон. Сатрап Вавилонии Селевк был сторонником Антигона, а я не собирался отдавать им этот крупнейший город античного мира. В двадцать дней Феспий с двумя таксисами пехоты и своей персидской конницей преодолел расстояние до Вавилона, не дав Селевку шанса организовать сопротивление. Городская верхушка отказалась садиться в осаду и тихо саботировала все начинания Селевка. В результате, узнав о приближающейся армии врага, тот попросту бежал из города.

Феспия я оставил в Вавилоне сатрапом, приказав организовать новый набор фалангитов до полноценных четырёх таксисов. Кто-то скажет, мол, зачем было распускать одни войска, чтобы потом нанимать другие? Это будет человек, не понимающий тонкости местной финансовой политики. Войска тех сатрапов, что я уводил из родных мест, ложились тяжким грузом на мою казну, а вот армия, набранная на месте, становилась проблемой местного сатрапа и той территории, на которой собрана.

Я понимал, что такая система крайне порочна и несёт в себе первопричины всех гражданских войн и мятежей, что сотрясали когда-то персидскую державу Ахеменидов, но на тот момент такой баланс меня устраивал. У меня были деньги на содержание армии в ближайшие полгода, и за это время я планировал как-то разрулить эту проблему.

Решив на первое время проблему с финансами, я сразу же столкнулся с другой. Теперь, будучи царём, я издавал в день десятки указов, распоряжений и прочее. Всё это необходимо было записывать и вести постоянный учёт всего, что исходило от меня, ибо в такой круговерти я был не в состоянии удержать всё в голове. Требовался грамотный секретарь, а попытка усадить за эту работу Арету закончилась весьма плачевно. Писала она так медленно, к тому же постоянно переспрашивая и прося повторить, что я не выдержал и получаса. Вскипел, разорался и выгнал её с глаз долой!

Пришлось обратиться к Эвмену. К счастью, Сузы – большой город с огромным наследием, и здесь можно найти грамотных людей, владеющих как фарси, так и греческим. Так что, как только я озвучил своё желание, Эвмен тут же нашёл мне сразу двух писцов: одного грека, а второго – эламца, владеющего персидской грамотой.

Едва нашли писцов, как тут же вскрылась другая беда – в городе не осталось папируса. Никто в Сузах не рассчитывал на такую бурную канцелярскую деятельность, а раз нет спроса, то нет и предложения. Заказ новой партии из Вавилона мог прийти только через полтора-два месяца, и я решил, что это, видимо, Небеса дают мне знак, что пора заняться бумагой.

Ко всем прочим проблемам в городе возникла острая нехватка муки. Причём зерна было в достатке, но вот местные мощности по помолу явно не справлялись с резко увеличившимся количеством едоков.

Для решения как первой, так и второй задачи я решил построить мельницу с водяным приводом, благо для этого в Сузах были все условия. В первую очередь – люди, обладающие знанием и мастерством. В рытье каналов местные были большими мастерами, но, к моему удивлению, водяное колесо здесь практически не использовалось. Доискиваться причин этому я не стал, а вместе с местным архитектоном Абиссаром нашёл подходящее место для строительства в районе порога на реке Дез. Перекрывать всю реку было делом весьма трудоёмким, и я приказал вырыть там обводной канал. Роют тут, как я уже говорил, быстро, и на днях мне докладывали, что строительство уже подходит к концу.

Требовалось колесо, привод и прочее. В общем, необходимо было заняться этой задачей плотнее, но тут пришла весть, что Барсина на подъезде, и вновь всё пришлось отложить.

Первые всадники каравана уже в трёх шагах, и я, спрыгивая на землю, бросаю поводья подскочившей Арете, а навстречу мне уже торопятся дядья. Растопырив руки во всю ширь и изобразив на лице безграничную радость, Шираз норовит стиснуть меня в объятиях, но между нами тут же вырастает Эней.

Его строгий взгляд останавливает дядю.

– Достопочтенный Шираз, ты хорошо осознаёшь, что делаешь? – глаза грека сверкнули ледяной искрой. – Пред тобой царь! Склони голову и изъяви почтение и покорность!

«Дядюшка» на миг замер, но уже в следующее мгновение он и Мирван склонились до земли.

– Позволь мне, верному слуге и рабу твоему, Ширазу, – забубнил старший из дядьев, вскидывая на меня глаза, – приветствовать тебя, Великий царь! Да пошлют тебе всемогущие боги здоровья и процветания!

Такая мгновенная смена поведения говорит мне, что слухи о стремительном возвышении его племянника до Шираза таки дошли, но он не был бы Ширазом, если бы не попытался прощупать, на какой бонус он может рассчитывать за свои прежние заслуги!

– Полноте, дяди! – милостиво разрешаю им выпрямиться. – Мы же с вами не чужие!

В этот момент Барсина уже спустилась с повозки, и я вижу, что она остановилась в нерешительности. Пример братьев показал ей, что перед ней уже не её малыш, не её Геракл, а какой-то новый, совсем другой человек, к которому она даже не знает, как обращаться.

«Ну нет! – ощущаю неловкость из-за этой ситуации. – Мамочка, она и для царя мамочка!»

Порывисто шагаю вперёд и обнимаю прильнувшую к моей груди женщину. Слышу её всхлипы и причитания и иронизирую про себя:

«Ну не родная, так что ж теперь, не любить её, что ли⁈ Бывают же приёмные дети, а у меня вот приёмная мамочка!»

Глава 16

Сатрапия Сузиана, город Сузы, 5 августа 316 года до н.э.

Подняв голову, прислушиваюсь к шагам за дверью. Судя по тому, что шаги не женские и охрана молча пропустила идущего, – это Эней. Он почти единственный, кто может входить ко мне без уведомления. Остальных останавливают охрана и мой бессменный и, кажется, никогда не спящий адъютант Арета. Она с особым удовольствием тормозит любого в приемной и, заставив ждать, идет спрашивать у меня – приму ли я посетителя или нет. Исключение, с моего, конечно, позволения, она делает только для Барсины и своего высшего авторитета и защитника – Энея. Все это полностью соответствует введенным мною же правилам безопасности, так что претензий к Арете никто не предъявляет.

Я расположился в бывшем царском дворце, построенном еще Артаксерксом II. В сравнении с самим городом Сузы, которому уже тысячи лет, сам дворец можно считать новоделом. Ему меньше ста! Говорят, что царь Артаксеркс построил его на месте сгоревшего и даже расширил его. Несмотря на это, дворец кажется мне очень неудобным, а по меркам двадцать первого века, так почти непригодным для жизни.

В моем былом представлении царский дворец – это нечто огромное и величественное. Высоченные потолки, огромные залы, а тут… Под эти критерии более-менее могут подойти только два тронных зала, что находятся в противоположных концах дворца. Здесь действительно есть величественная монументальность, которая достигается за счет того, что в обоих залах имеется лишь одна полноценная стена, а с трех других их границу несут на себе два ряда массивных четырехугольных колонн.

Все же другие помещения – это множество маленьких комнатушек, соединенных между собой длинными темными коридорами. Часть из них, так называемые зимние комнаты, вообще без окон. Это еще больше ухудшает впечатление, но что меня особенно бесит, так это практически полное отсутствие дверей. Максимум на что можно рассчитывать – занавесь в проеме из плотной дорогой ткани, и это я уже должен считать царской привилегией.

В той комнате, что я выбрал своим рабочим кабинетом, – большой арочный проем с видом на сад и такой же вместо входной двери. За ней, так называемая приемная, где сидит мой цербер Арета и два гоплита охраны стерегут вход.

Останавливаю взгляд на входной арке, и шаги в коридоре, не разочаровывая ожиданий, трансформируются в Энея. Не задерживаясь на пороге, он проходит прямо к столу, держа в руках два кожаных тубуса.

Что это – понятно и так, поэтому спрашиваю без лишних предисловий.

– Откуда?

– Этот! – Грек положил на стол первый футляр. – От Феспия из Вавилона. А другой…

Он пристроил второй тубус рядом с первым.

– От Луфуса.

– От кого? – Я не сразу сообразил, и Эней напомнил.

– Ну, помнишь, ты дал Гекатею в помощь ученого грека!

Теперь я припоминаю, что, отправляя своих десятников присматривать за сатрапами, я постарался выбрать для этой цели тех парней, что хотя бы умели читать и писать. Таких грамотных нашлось только девять, а десятому, Гекатею, пришлось дать в помощь грека Луфуса из канцелярии Эвмена.

И вот теперь первое известие пришло именно от него.

«И что тут странного! – мысленно реагирую на свое невольное удивление. – Парни писать не горазды, а греку не привыкать. Ему, как говорится, сам бог велел!»

Несмотря на любопытство, первым беру послание Феспия. Решительно срезаю печать, открываю тубус и вынимаю скрученный трубочкой папирус. Быстро пробежав глазами, узнаю, что аристократическая верхушка Вавилона открыла моему полководцу ворота и признала меня царем и законным наследником.

Кроме взятия города и установления в нем моей власти, перед Феспием стояла еще одна стратегическая задача – выкачать из вавилонских толстосумов тысячу талантов серебром на предстоящую военную кампанию. С этим у грека возникло проблем больше, чем с взятием города.

«Клятвенно клянутся, что за период межвластия город обнищал и денег ни у кого нет, мол, последнее Селевк забрал, – извещал меня Феспий почти каллиграфическим почерком. – Посадил пятерых под замок в надежде, может, одумаются, но куда там! Готовы под топор палача идти, сквалыги, лишь бы не раскошеливаться!»

В конце письма он все же порадовал меня тем, что с грехом пополам все-таки выбил из городской старшины обязательство на триста талантов серебром до конца года.

«Ну что ж, – почти удовлетворенно заключаю я, – с паршивой овцы хоть шерсти клок!»

Отложив послание Феспия, открываю письмо из далекой Гандары. Тут почерк такой же идеальный, словно Луфус с Феспием один класс заканчивали.

С первой же строки, пользуясь неграмотностью своего шефа, Луфус не преминул на него наябедничать, мол, с бойцами своими строг излишне, а главным делом, что поручено ему, не занимается вовсе.

Главным, то бишь слежкой за сатрапом Эвдамом. Ведь я отправил своих людей в провинции, дабы они доносили мне о всех событиях, что там происходят.

Как я понял из доноса грека, Гекатей, наоборот, двор сатрапа обходит стороной, а все силы прикладывает только на поддержание боевой подготовки своего десятка.

Прочитав это Энею вслух, я даже беззлобно выругался.

– Вот ведь засранец! Ему что в Пергаме, что в Гандаре – только ристалище одно и видит!

Поскольку всю десятку рекомендовали илархи, утверждал экзарх, а окончательное слово было за Энеем, я поднимаю на него вопросительный взгляд, мол, что скажешь, твой протеже?

Эней невозмутимо пожимает плечами.

– Рано еще судить, кто там чего стоит!

Мысленно согласившись с греком, продолжаю читать и нахожу очень занятную новость. Луфус сообщает мне, что, поскольку у Гекатея ему заниматься нечем, то он устроился в канцелярию к сатрапу Эвдаму. Там он подсмотрел тайную переписку Эвдама с царем Таксилом, в которой этот самый царь подговаривал Эвдама избавиться от престарелого царя Пенджаба Пора. Мол, когда тот приедет этой осенью с данью и дарами, убить старика, а его земли поделить между собой.

Отставив послание, напрягаю память и вспоминаю, что да, убийство сие имело место, вот только кончилось оно не так, как хотели злоумышленники. Пенджаб и все царство Пора досталось не им, а совсем другому. Вынырнувший, как черт из табакерки, Чандрагупта воспользовался отсутствием сильных конкурентов и захватил не только Пенджаб, но и Таксилу, а потом и все восточные сатрапии Великого царства.

«Нехорошо это! – мысленно прикидываю, как лучше поступить. – Сил воевать на два фронта у меня нет, но и разбрасываться территориями тоже не хотелось бы!»

Понятно, реально вмешаться в дела восточных сатрапий я сейчас не могу, но зато могу попытаться помешать им наделать глупостей. Кликнув Арету, велю ей позвать своего нового секретаря Калана.

Арета хоть и грамотна, но пишет коряво, а при нынешнем «совершенстве» письменных приборов почерк приобретает крайне важный аспект, иначе любой текст становится больше похож на рецепт врача, где разобрать написанное может только сам написавший!

Калан появился мгновенно, и я быстро надиктовываю ему два письма. Одно – сатрапу Эвдаму, в котором прямо указываю ему всеми силами сохранять баланс между царствами Таксила и Пора и ни в коем случае не давать одному из них подмять другого.

Второе письмо адресую Гекатею, где приказываю тому выполнять порученную миссию с большим усердием и особо проследить, чтобы осенью с царем Пором не случилось ничего худого.

Мои переживания и активность по поводу какого-то неизвестного царя удивляют Энея, но он традиционно хранит полнейшую невозмутимость. На его лице в этот момент можно прочесть только одну философскую мысль: если бы я всерьёз пытался понять всё, что делает этот странный юноша, то я бы давно свихнулся.

* * *

Стоя на самом краю котлована, смотрю, как внизу строители суетятся у запорной дамбы. Заканчиваются последние приготовления перед пуском, и мое присутствие нервирует архитектона Абиссара. Он не переставая орёт на своих подопечных, заставляя их поторапливаться.

Я приехал взглянуть на открытие канала, который должен запустить первое водяное колесо с приводом на мельницу и лесопилку. Этот канал начали рыть буквально через неделю после моего приезда в Сузы. Место выбрали на реке Дез у большого порога, где имелся приемлемый перепад высот. Замысел был прост: всю реку перекрыть крайне трудно, а вот неширокий канал – запросто. Перепад высот даст необходимую скорость потока, а дамба ещё добавит ему мощности.

Сейчас всё уже готово: канал, дамба и закреплённое на оси водяное колесо чуть ниже дамбы. От него тянется деревянный вал с жёстко закреплённым на нём шкивом. С этого большого двухдорожечного шкива идут два ременных привода на повышающие обороты маленькие шкивы, а от них уже жёсткий привод на мельничный жернов и циркулярку. Одновременно два привода в полной нагрузке механизм не потянет, но всегда можно выбрать то, что больше требуется в конкретный момент.

Вся эта механика затянула бы строительство куда дольше, чем рытьё канала, если бы всё делалось местными силами. К счастью, изобретать велосипед не пришлось, потому что, покидая Пергам, кроме двух с половиной тысяч воинов, я забрал из нашего поместья ещё и полтора десятка самых разных мастеров. В первую очередь кузнеца Евдора с тремя сыновьями-подмастерьями, трёх плотников во главе со стариком Кассандром и мастера композитных луков Несторида.

Естественно, ехать никто никуда не хотел, и тут пришлось импровизировать. Евдору я посулил позаботиться о судьбе его младших сыновей, с Кассандром, наоборот, – раскошелиться на приданое дочери. С Несторидом было сложнее всего, но, как говорится, против лома нет приёма. Когда ни деньги, ни уговоры не сработали, пришлось прибегнуть к банальной угрозе: либо он едет со мной и продолжает с большой выгодой заниматься любимым делом, либо пускается в бега с непредсказуемым исходом, потому что в Пергаме ему жизни уже не будет. Поскольку я после некоторых известных событий приобрёл славу человека, с которым лучше не связываться, Несторид повздыхал-повздыхал и согласился на переезд.

Все долгие месяцы похода эти мастера следовали за моим войском в обозе, и это не какая-то моя прихоть, а необходимость. Техника во все времена, какая бы она ни была, требует обслуживания. Машинам и самолётам нужны механики, а лукам, лошадям и мечам – плотники, кузнецы и кожевники. Все изделия со временем имеют свойство ломаться, стираться и ржаветь! Всему время от времени требуется ремонт, не говоря уже про сражения, когда во множестве ломаются стрелы и мечи, рвётся сбруя и пробиваются панцири.

В общем, мои мастера, уже знакомые с инновациями, наладили в Сузах токарный станок и циркулярку с велосипедным приводом, что позволило в кратчайшие сроки провести все плотницкие работы. К тому же сам принцип был для них не нов, и в создании привода от водяного колеса к мельнице и циркулярке проблем не возникло.

Сейчас, глядя на рабочих и главу всего строительства архитектона Абиссара, я думаю о том, что пока всё идёт неплохо.

«В три месяца построили целое гидротехническое сооружение, – иронично усмехаюсь про себя, – и это только начало! То ли ещё будет!»

Слышу, что крики Абиссара затихли, и это значит, что всё готово к пуску. Ещё пара минут, и вот он уже сам выбрался на поверхность. В заляпанном грязью хитоне, с нервно взъерошенной шевелюрой, он глянул на меня горящими глазами.

– Что скажешь, мой царь? Начинаем⁈

– Давай! – Взмахом руки даю отмашку.

Тут же на том конце канала, где он ответвляется от реки, заскрипели блоки, натянулись канаты, и рабочие начали вытаскивать камни из запорной плотины.

Едва в ней образовалась брешь, как вода рванулась в канал. Бурный поток пронёсся по руслу, одним махом преодолел повышающую уровень преграду и уже более спокойно покатился дальше на выход в реку.

Следя за потоком, я на миг отвлекся, и довольный вскрик Абиссара вернул меня к тому, ради чего всё это было затеяно.

– Крутится, мой царь! Крутится!

Радостное возбуждение захлёстывает моего не в меру эмоционального строителя, что я даже начинаю опасаться, как бы его не хватил удар. Но это всё «лирика», а суровая победная правда в том, что водяное колесо действительно завертелось, приводя в действие вал, насаженный на него шкив и, далее, ременные приводы на шкивы мельницы и лесопилки.

Едва успокоившись, Абиссар уже тянет меня посмотреть на всё вблизи и проверить первый помол. Мне самому интересно взглянуть и на первый помол, и на первое распиленное бревно, так что я охотно соглашаюсь.