Текст книги "Бастард Александра 2 (СИ)"

Автор книги: Дмитрий Емельянов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 19 страниц)

Тетрархия катафрактов врубилась в строй гетайров и буквально развалила его пополам. Я вижу, что те, хоть и пытаются что-то сделать, но ужас уже начинает проникать в их сознание. Они гнали трусливо убегающего врага, а наткнулись на монстров, что крушат их направо и налево.

И это так! Лошади моих катафрактов прилично выше, чем у всадников Деметрия, плюс высокие седла, плюс стоящие в стременах воины в своей многослойной броне! Все это делает их похожими на огромных мифических титанов, которых невозможно убить ни копьем, ни мечом!

Вслед за катафрактами в пробитую брешь идут мои стрелки, расширяя прорыв и опрокидывая разрезанные фланги гетайров вместе с фессалийцами. Последние вообще не готовы к такой мясорубке; они, как и тарентийцы, горазды пострелять издалека, побросать дротики и свалить, а тут такое!

Те льняные и кожаные панцири, что одеты на них, могут защитить от скользящего удара копья или меча, но в плотной сече против рубящей тяжелой сабли они бессильны. Тем более что с высоты своих коней мои всадники рубят фессалийцев почти как пехоту – сверху вниз и с потягом. Даже бронзовые шлемы не спасают врага: после такой контузии они уже не способны усидеть на лошади и валятся на землю.

Рыча как дикая зверюга, Аттила рвется вперед, кусая и лягая стоящих перед ним лошадей, а я обрушиваю свою булаву, не глядя и не целясь. Куда бы она ни попадала, она все равно либо уносит чью-то жизнь, либо сбрасывает всадников под копыта коней.

Чувствую, что количество пропускаемых ударов возросло, а отбитая левая рука уже еле держит щит. Улучив момент в этом бешено-кровавом водовороте, бросаю взгляд вправо и вижу только Зенона. Поворачиваю голову влево – никого из своих!

– Чёрт! – чертыхаюсь в голос, понимая, что слишком увлекся.

Насколько далеко – неизвестно, ведь назад-то не обернешься! Враг впереди, слева и справа! Он хоть и шарахается от меня, но всё равно норовит ткнуть копьём издали.

«Раз сзади не бьют, значит, тыл всё же прикрыт! – успокаиваю себя, но всё же придерживаю Аттилу. – Коли оторвался не фатально, то надо просто притормозить и подождать своих!»

Мысль здравая и как раз вовремя, потому как вижу, что неприятеля прибыло. Это вступила в бой агема Антигона и весь резерв его конницы. Теперь врага стало почти в четыре раза больше, чем нас, и Антигон разумно решил взять мою конницу в клещи. Его тяжелая кавалерия пошла в лоб, дабы поддержать сына, а вся прочая, растянувшись по фронту, пытается охватить нас с флангов.

Всё это я предвидел, и именно для этой минуты остались в резерве пехотный таксис наёмников и согдийцы Стасанора.

Мысленно адресую свой посыл Патроклу и сатрапу Согдианы:

«Ну, давайте, парни, не подведите!»

Может, почувствовав мой призыв, а скорее, здраво анализируя обстановку на поле боя, и Стасанор, и мой одноглазый учитель двинули свои отряды на врага почти одновременно. Согдийская конница встретила охват моего правого фланга, а пехота Патрокла – левого.

Теперь соотношение сил практически выровнялось, и весь фронт на нашем левом фланге на мгновение замер. Зато вот центр и правый фланг, наоборот, только-только начали входить во вкус.

Если бы я мог взлететь как птица, то увидел бы, что, несмотря на то что у меня на фланге рубилово уже давно в полном разгаре, в центре пехота до сих пор топчется на месте. Обе фаланги все еще не вступили в бой, наблюдая за схваткой слонов и перестрелкой легкой пехоты и лучников.

На правом крыле дело обстоит получше: там наши шестьдесят слонов опрокинули сопротивление двенадцати слонов противника и вломились в ряды его конницы. Чтобы уменьшить потери, Пифон приказал своим всадникам рассредоточиться, чем не преминул воспользоваться Эвмен.

Сжатый кулак из пяти агем всех подчиненных ему сатрапов ударил в образовавшийся прорыв. Тяжелая конница прикрыла с тыла атаку элефантерии, и противостоять этому у Пифона было нечем. Его агему попросту смяли превосходящие силы, а растянувшиеся ряды мидийской конницы атаковала кавалерия персидского сатрапа Феспия.

Левый фланг Антигона затрещал по всем швам и срочно потребовал подкрепления, но помочь ему было некому. Сам Антигон в это момент рубился с моими катафрактами, а все его резервы были уже брошены в бой. Даже те слоны, что с частью фессалийской конницы так азартно преследовали бегущих бактрийцев, и то не могли им помочь. Потому что им самим ударила в спину вторая волна отступающих бактрийских всадников и неожиданно для себя из догоняющих они вдруг превратились в преследуемых.

Там, вдали от общего боя, образовался свой отдельный фронт, поскольку превосходящие по численности бактрийцы в ближний бой не лезли, но и выйти слонам и фессалийцам из внезапно образовавшейся ловушки не давали.

Всё это я мог бы увидеть, если бы вдруг превратился в птицу, но без крыльев у меня оставалась лишь возможность отчаянно махать булавой и верить, что всё идёт так, как задумано.

Подождав, пока ко мне и Зенону пробьётся подкрепление, я вновь бросаю Аттилу вперёд. Сил осталось немного, и надо потратить их с максимальной отдачей. Стоять на месте нельзя, поскольку таранный удар тетрархии катафрактов задаёт тон всему моему флангу. Таран идёт вперёд – и все остальные давят; таран останавливается – и весь фланг буксует.

Взятый в самом начале темп оказался слишком высок для меня, но это я чувствую только сейчас. Булава поднимается вверх всё труднее, а дыхание становится всё чаще и тяжелее. Частота моих ударов редеет с каждой минутой, а сердце в груди, наоборот, бухает всё сильнее и чаще.

Рыча и скаля зубы, я заставляю себя отвлечься от мыслей о парализующей усталости.

«Ну что, не просто быть героем⁈ – подначиваю самого себя. – А ты думал как! Не будь девчонкой, не сдавайся! Вспомни, у Жанны д’Арк секира была любимым оружием, и ничего, она не плакала и не скулила как ты!»

Злость помогает отвлечься, и я с новой силой кидаюсь в бой. Хрясь! Мой удар проломил чей-то череп, а щит принял атаку меча с другой стороны. Вражеский меч настырно бьёт снова и снова, норовя обойти щит, но Аттила, словно понимая логику боя, крутанулся как бес и подставил врага под удар моей правой руки.

Вновь взлетела булава и – хрясь! – впечатываясь в щит, снесла врага с лошади!

Сражение на моём фланге топчется на месте, но я знаю, что время работает на нас. Пока мы вяжем боем лучшую конницу Антигона, его центр и левый фланг отступают под натиском превосходящих сил. Уже вступили в бой аргираспиды и буквально разорвали середину вражеской фаланги, а Эвмен со слонами и тяжёлой конницей из агем сатрапов обратил в бегство кавалерию Пифона.

Я вижу самого Антигона и его сына, но прорваться к ним у меня уже нет сил. Я всё ещё на острие атаки, но почти не двигаюсь вперёд, а тетрархия катафрактов, сжавшись вокруг меня в плотный треугольник, рубится со всей антигоновской агемой.

К счастью, наш противник тоже не из железа. То, что творится у них на другом фланге и в центре, давит на психику, надрываясь в сознании оскаленным, кричащим ртом.

– Обходят! Обходят, гады!

Их полководец тоже понимает, что продолжение боя грозит ему полным окружением. Антигон видит, что битва уже проиграна, и сколько бы он ни рубился здесь, на своём фланге, центр и противоположное крыло уже не спасти.

Ещё несколько мгновений яростной сечи – и я слышу протяжный вой трубы. Это Антигон трубит отступление: он ещё хочет спасти своё войско, отойти и перегруппироваться.

На это я лишь рычу про себя:

«Ну нет! Я с тобой тут бесконечно возиться не собираюсь!»

Мне уже видно, что разорванная в центре фаланга противника отступает, а конница Пифона попросту бежит, оголяя тыл всего войска. Это победа, и сейчас, во что бы то ни стало, надо развить этот успех и не дать Антигону организованно отойти и закрепиться в лагере.

Взмахиваю булавой и ору во всё горло:

– За мной! Ураааа!

Аттила бросается вперед, как настоящий демон войны, и мой бронированный клин впивается в отступающего врага, обращая его в паническое бегство.

Глава 14

Сатрапия Персида, область Габиена, 17–18 марта 316 года до н.э.

По краям большого шатра, несмотря на открытый полог, прячется сумрак, и только в центре, где горят свечи в четырёх бронзовых подсвечниках, достаточно света, чтобы осветить лица собравшихся здесь людей. Сейчас в моём шатре собраны все полководцы и сатрапы как моего, так и ещё недавно вражеского войска.

Да, вчера Антигон был полностью разгромлен! И пусть ему, Деметрию и ещё немногим его приспешникам удалось уйти с несколькими сотнями самой преданной кавалерии, всё равно это был полный и безусловный разгром. Фаланга противника была окружена и после предложения о сдаче, не особо раздумывая, перешла на мою сторону. Большая часть мидийской и прочей конницы тоже сдалась на милость победителя вместе с оставшимися в живых слонами.

Преследовать бегущего Антигона и остатки его войск я отправил Феспия со свежими частями персидской конницы. Своих стрелков в преследование я не пустил, полагая, что самые преданные воины в это неспокойное время будут более полезны в лагере. Кто-то должен охранять юного царя, то бишь меня. Мало ли что придет в голову всем этим людям, что теперь окружают меня. С виду они все вдруг стали милые и пушистые, а что там внутри – один бог знает! Я ни на миг не забываю про участь царя Филиппа, убитого приближённым телохранителем, смерть «своего отца» и будущее убийство Селевка человеком, клявшимся ему в преданности и почитании.

Тем же вечером я устроил смотр всем перешедшим на мою сторону войскам, и все эти сдавшиеся синтагмы, илы и тетрархии принесли мне клятву верности. Та лёгкость, с которой люди, ещё вчера яростно сражавшиеся против меня, выразили готовность теперь убивать по моему приказу, породила у меня тревожные мысли.

«Как мне быть с этими „псами войны“, которым всё равно, за кого воевать? – спрашивал я себя, идя вдоль строя сдавшихся воинов. – Завтра, не дай бог, оступлюсь я, и они вновь переметнутся к моим врагам!»

Мысль об этом грызла мой мозг, рисуя грядущие неприятности, но в отсутствие понимания, как это можно исправить, приходилось мириться и принимать сей факт как неизбежность.

«Это войско вроде бы огромно, – вздохнул я в тот момент, – но оно как капитал на фондовом рынке: вроде бы есть, но в один миг может исчезнуть, как и не было никогда!»

Так я шёл вдоль строя и капризно ворчал, хотя знал, что на тот момент всё это было незначительной мелочью, а главное заключалось в том, что я победил на поле боя и вся эта огромная армия признала меня царём. Впервые имя Геракла прозвучало на весь мир и не просто как имя незаконного сына Великого Александра, а как имя царя и повелителя, как минимум, всей восточной части Великого царства.

Сегодня с утра я собрал своих новых и старых полководцев как раз по этому поводу. Мне нужно услышать мнение всех этих в одночасье ставших важными для меня людей о том, что делать дальше. Преследовать ли Антигона и идти на запад, подчиняя оставшиеся сатрапии своей власти, или остановиться, закрепиться на этой части Ойкумены, усилить армию, подтянуть финансы и, наконец, дать шанс мятежным властителям покаяться и присягнуть мне на верность без войны и потерь.

У меня было своё мнение на этот счёт, но сначала я хотел услышать, что думают об этом все эти люди, что теперь называют меня царём.

Первым высказался лишь вчера назначенный сатрапом Мидии Фратаферн. Сразу же после битвы я отметил геройские действия Эвтидема и вернул ему командование его же согдийскими войсками. Фратаферну же в награду за лояльность и преданность новому царю, то бишь мне, я доверил навести порядок в Мидии. Эта сатрапия до сих пор была под управлением брата Пифона, сторонника и добровольного помощника Антигона. После нашей победы такое положение дел было уже недопустимо и требовало срочно определить туда нового сатрапа.

Я остановил свой выбор на персе Фратаферне как на человеке, опытном в управлении провинцией, а главное – менее способном на предательство. Не потому, что он такой честный, а потому что с македонянами и греками ему, персу, точно не по пути. К тому же ещё с прошлых времён у Фратаферна сохранились хорошие связи с мидийской элитой, что давало надежду на бескровную смену власти в Экбатанах.

Видимо, решив, что поход на запад более всего соответствует моим интересам, Фратаферн поспешил встроиться в ещё не озвученное мною решение. Горячо и эмоционально он предложил немедленно начать преследование Антигона, дабы не дать тому времени на сбор и подготовку нового войска.

Неожиданно для меня перса поддержали почти все сатрапы так называемых верхних провинций. Иначе говоря, все владетели восточной Азии дружно дали мне понять, что желают скорейшего переноса театра военных действий на запад, подальше от своих сатрапий.

«О как! – иронично хмыкнул я про себя. – То есть когда враг стоял у ворот, вы все хотели отхода поближе к своим границам, а как угроза вторжения миновала, так мнение сразу же изменилось!»

Их мотивация мне понятна: пока армия стоит на твоей земле, так и убытки – тоже твои. Лучше уж перенести войну на запад; там и добычи можно будет больше собрать, и траты на провиант лягут уже на чужие плечи.

Спокойно пережидаю многословие Эвдама и Стасанора, а потом перевожу взгляд на Эвмена:

– Ну, а ты что думаешь?

Собрав на лбу глубокие морщины и глубокомысленно помолчав, грек неожиданно нарушил дружное единодушие предыдущих ораторов.

– Мне кажется, – начал он, осторожно поглядывая на меня, – нам не стоит торопиться. Поход на Запад – слишком серьёзная военная кампания, чтобы начинать её без надлежащей подготовки.

Он замолчал, следя за моей реакцией, и я понимаю почему. Слушая один за другим призывы к немедленному походу, он решил, что это неспроста, что в этом единомыслии просматривается моё подспудное давление. В его понимании, я – горячий и пылкий юноша, желающий немедленного преследования Антигона, и ему очень не хочется в одиночку противопоставлять своё мнение моему.

То, что он, несмотря на такое понимание ситуации, всё же решился сказать «нет», дорогого стоит. Талантливый и умный человек ценен уже сам по себе, а если он ещё и способен высказать своё мнение в любых условиях, то ценен вдвойне.

Ничего не отвечая Эвмену и храня на лице полнейшую невозмутимость, поворачиваюсь к Энею:

– Твоё мнение?

Это первое собрание высших чинов, на котором присутствует Эней, и он слегка робеет. Ему, некогда простому фалангиту, неуютно в присутствии стольких аристократов и полководцев.

«Ничего, ничего, дружище! – мысленно поддерживаю друга. – Это только поначалу трудно! Не успеешь и глазом моргнуть, как привыкнешь!»

Вижу, что Эней не торопится начать по той же причине, что и Эвмен, и даже расстраиваюсь.

«Да что же вы все обо мне так плохо думаете-то! – в сердцах даже слегка раздражаюсь. – Когда это я поступал необдуманно, полагаясь лишь на эмоции⁈»

Мой жёсткий взгляд требует ответа, и Эней всё же решается.

– Я согласен с Эвменом! Спешить с походом не нужно! Война предстоит долгая, и к ней надо хорошенько подготовиться.

Чуть кивнув ему, обвожу взглядом всех собравшихся. Вижу напряжённые, раскрасневшиеся лица, но не тороплюсь. Мхатовская пауза в этой части драмы как нельзя кстати.

Я думал над этой проблемой всю последнюю ночь и рад, что те, на кого я рассчитывал прежде всего, не подвели меня. Не поддались общему стремлению потрафить юному царю, а остались верны своей рассудительности и логике. Действительно, бросаться сейчас в погоню за Антигоном было бы опрометчиво.

Я не питаю иллюзий и прекрасно понимаю, что все эти сатрапы, что сейчас ратуют за немедленное преследование Антигона, при малейших трудностях так же легко поменяют своё мнение. Сейчас они называют меня царём, а при первой же неудаче припомнят мне всё: и казнь Антигена, и убийство Певкеста, и ещё бог знает что! Делать ставку на их армии было бы верхом глупости! Нет сомнений, что при нынешнем раскладе то подчинение сатрапов, которого мне удалось добиться, продлится недолго. Как только они сговорятся у меня за спиной, почувствуют мою зависимость от их армий и преданности, то тут же начнут выкручивать мне руки. В лучшем случае ограничатся требованием преференций, а в худшем – могут пойти и на открытое неповиновение.

На таких подданных опираться нельзя! Чтобы идти на запад и чувствовать себя более-менее уверенно, мне нужна своя армия; и теперь, когда у меня есть материал, мне требуется только время, чтобы вылепить из него то, что я хочу видеть. Только так и никак иначе! Без надёжной армии, без достаточного количества денег, без уверенности, что в тылу мне не ударят в спину, поход на запад имеет все шансы закончиться катастрофой.

Кто-то может сказать, что пока я тут готовлюсь, Антигон тоже сидеть без дела не будет. Он соберёт новое войско, потребует помощи от союзников, и нас встретит новая сильная армия. Ну что ж, посмотрим, у кого лучше получится! К тому же есть и ещё один фактор. До Великой Фригии, основной базы и сатрапии Антигона, моё войско будет шагать полгода минимум. За это время противник всё равно успеет подготовиться, тогда как я подойду туда с уставшей за время похода армией, без денег и, вследствие этого, с кучей противоречий и неразрешимых проблем.

Дождавшись, когда напряжение в шатре достигнет пика, объявляю своё царское слово:

– Господа, моё решение таково! Идём в Сузы! Там армия остановится для дальнейшей подготовки Западного похода!

Почему я выбрал именно этот город? Да всё просто! Сузы, столица некогда мощного государства Элам, – это один из трёх городов в этой части Азии, где «мой великий отец» хранил награбленную за десять лет похода добычу. Всё, что он захватил в двух персидских столицах, Пасаргадах и Персеполе, было сначала вывезено в Экбатаны и Сузы, а после войны перемещено в одну царскую сокровищницу в Сузах.

Там, по моим подсчётам, должно быть около двухсот талантов золота, что равносильно двум тысячам талантов серебра! Это на сегодняшний день очень и очень немалая сумма. Именно поэтому, отправляя Феспия в погоню за Антигоном, я наказал ему в первую очередь перекрыть беглецу дорогу в Элам, а часть войск немедленно отправить в Сузы и взять город под контроль.

Вижу, что сейчас мои слова встречает молчаливое, но удивлённое недоумение, и добавляю всем повода для размышлений:

– Несмотря на вчерашнюю победу, я считаю, что в таком состоянии, как сейчас, войско неспособно вести длительную войну и привести меня к трону! Оно нуждается в реорганизации, как и всё царство! Для этого понадобится время! Поэтому отсюда я поведу войско на Сузы. Там мы встанем лагерем, возможно, до будущей весны.

Вижу, что сатрапов распирает от вопросов, но первым подставляться никому не хочется. У меня тоже нет ни малейшего желания растолковывать суть моих замыслов всем и сейчас, поэтому с некоторым облегчением пользуюсь их замешательством:

– Раз у вас, господа, нет ко мне вопросов, то я вас более не задерживаю!

Военачальники начали покидать шатер, и у многих из них на лицах читается недовольство. Это понятно: после вчерашней победы все считают, что Западный поход – это слава, добыча и прочее, а что сулит им стоянка в Сузах⁈ Они этого не знают, и такая неопределенность многих заботит, как и новый царь, что появился из ниоткуда, непредсказуем и уж больно скор на суд и расправу.

«Ничего, рассосется как-нибудь!» – успокаиваю сам себя, потому как ничего другого мне не остается.

* * *

Иду вдоль наскоро сколоченного загона, только за жердями забора – не скотина, а люди. Несколько тысяч рабов, что были захвачены в лагере Антигона. За мной торопливо перебирает ногами Гуруш, а следом, держась на почтительном расстоянии, семенят трое купцов-работорговцев. Эта троица и раньше постоянно отиралась при войске Эвмена, и сейчас они тоже слетелись, как акулы, почуяв запах крови.

«Вот она, настоящая добыча и главная ценность войны!» – мрачно философствую, глядя на измождённые лица за забором.

В прошлой жизни, ещё будучи молодым и читая про походы древних царей и богатую добычу, я всегда недоумевал. Какая добыча? Ведь люди жили чудовищно бедно! Ну, взяли город, что они там могли найти? Золото-серебро жители попрятали, а остальное что – подержанная одежда, посуда, скот? В общем, крохи, особенно если это война с варварами! Что у них там вообще можно взять⁈ Что-то, конечно, можно, но не озолотишься ведь, как, например, Цезарь за годы Галльской войны!

Тогда я не мог догадаться, потому что детство и юность мои прошли в СССР. В той стране ребёнок не мог даже представить, что главной добычей и ценностью этих войн были люди! Рабы, которых продавали тут же, на месте разграбленных селений и городов, превращая человеческую трагедию в звонкую монету.

Почему я вспомнил об этом? Да потому что несколько тысяч пленников, захваченных в лагере Антигона, не дают мне покоя. Это, по большей части, слуги, погонщики, жёны и прочий обслуживающий персонал большой армии. Антигон бежал, его войско в большинстве своём перешло под мои знамёна, а их имущество по законам войны досталось победителям.

Всех этих людей согнали в загон, и с каждым новым днём проблемы от них только растут. С одной стороны, их надо чем-то кормить, охранять и обслуживать – как минимум, выносить трупы, чтобы не пошла эпидемия. А с другой, меня одолевают всевозможные прилипалы с «выгоднейшими предложениями» продать всех оптом и избавиться от хлопот.

До сего дня я на посулы не вёлся и никого ещё не продал. Почему? Нет, этическо-моральные резоны тут ни при чём! За семь лет в местных условиях я как-то примирился с рабством и всеми прочими прелестями рабовладельческого строя. Так что о смене общественно-экономической формации даже в мечтах не помышляю.

Тут у меня другой и сугубо меркантильный интерес. Именно поэтому сегодня, на второй день после битвы, я сам вышел на осмотр полона.

Сразу же вижу, что общий загон разделён на две половины: в одной – мужчины, в другой – женщины и даже дети.

Нахожу глазами командира стражи и показываю ему на мужской загон:

– Отворяй, начнём отсюда!

По знаку своего десятника патлатый мужик, по виду мало отличающийся от тех, кого он охраняет, переложил копьё в левую руку и поднял жердину, заменяющую ворота. Вошедшие впереди меня воины, не церемонясь, подняли пленников и выстроили у одной из стен ограждения.

Подойдя к строю, обращаюсь к невольникам громко, так, чтобы слышали все:

– Тот из вас, кто владеет каким-нибудь ремеслом, пусть сделает шаг вперёд!

По рядам пленников пробежал еле слышный шёпот, но никто на мой призыв не откликнулся. Вижу, что сработал извечный принцип «лучше не высовываться», и добавляю в голос угрозы:

– Мне повторить⁈

На это из толпы раздался неуверенный голос, и вперёд протиснулся щуплый мужичонка:

– Я гончар! – чуть замявшись, он добавил: – Посуду в лагере лепил!

Придирчиво посмотрев ему в глаза, спрашиваю для проверки:

– На круге работаешь?

– А как же! – мужичонка недоумённо пожал плечами. – Как же без круга-то!

Одобрительно хмыкнув, киваю начальнику стражи:

– Этого в сторону! Накормить и отправить к Энею!

Едва я произнёс волшебное слово «накормить», как количество желающих поведать о своих талантах сразу же возросло в разы. Буквально за несколько минут из почти пяти сотен рабов я отобрал с пару десятков кузнецов, семь плотников, одиннадцать кожевников и ещё около десятка самых разных мастеров.

Зачем мне это? Вопрос праздный! В этом времени любой мастер на вес золота, ведь тут в магазин не пойдёшь и не купишь что надо. Ассортимент того, что есть на местных рынках, скуден, и в большей мере всё, что необходимо, надо производить самому; недаром Антигон таскал за собой столько ремесленников. Сбрую починить, доспех залатать, оружие поправить, опять же посуда – пить-есть-то надо! Все это в походных условиях требует наличия мастеров в войске, иначе воевать невозможно.

Хотя я собираю мастеров для других целей. Для войны в лагере Эвмена своих мастеров достаточно, и менять их я не собираюсь. У меня на этих пленников другие планы.

Раз уж войско встаёт на долгую стоянку, решил я, то это время надо использовать не только с военной пользой. Нужно запускать производство хотя бы того, что уже было освоено. У меня есть единичные мастера, такие как кузнец Евдор или плотник Кассандр, но для массового производства нужны рабочие, много рабочих, и лучше – имеющих хоть какой-то навык.

Закончив с мужчинами, перехожу в женский загон и задаю тот же вопрос, но чуть по-другому:

– Кто из вас умеет прясть, шить, ткать или ещё каким ремеслом владеет – шаг вперёд!

Неуверенно косясь на меня, но всё же из строя вышло около сотни женщин, что дало мне повод для сарказма.

«О времена, о нравы! – слегка удивлённо ворчу про себя. – Из почти пятисот баб только сотня умеют шить, а остальные-то чем занимались⁈»

Строго оглядев замерших под моим взглядом женщин, на всякий случай добавляю жесткости:

– Если обманул кто – накажу!

После этого даю команду увести отобранных рабынь, а сам поворачиваюсь к ждущим моего решения работорговцам. Первым выбираю невысокого и толстого, словно шар, перса:

– Ну что, Охтияр, сколько ты готов заплатить за всех оптом? – Киваю в сторону оставшихся рабов, и толстяк разом оживившись аж потер свои маленькие пухлые ладошки.

– Только из уважения к юному, но уже не уступающему в славе своему великому отцу…

Резко обрываю его поток лести.

– Сколько?

Тот понимающе прижимает ладошки к сердцу и называет просто грабительскую цену:

– Готов дать пятнадцать драхм за голову, не считаясь, мужчина это или жен…

Не дожидаясь окончания фразы, бросаю жёсткий взгляд на высокого сухого вавилонянина:

– А ты что скажешь, Асклепиодор?

Склонившись в поклоне, тот стрельнул в меня хитрыми узкими глазками:

– Только из уважения к тебе, Великий царь, могу набросить одну драхму!

«Ясно! – делаю про себя обобщающий вывод. – Сговорились, гады!»

Моё раздражение понятно: самая дешёвая цена на любом рынке Азии как минимум в десять раз больше. Я знаю, что туда ещё надо людей отогнать, кормить по дороге, охранять, кто-то непременно умрёт в пути, и всё это ляжет в расходы. Я всё это знаю, но в десять раз меньше – всё равно перебор!

Бросаю на торговцев злой взгляд, и все трое, даже не успевший поучаствовать в торге сириец Бавур, опасливо делают шаг назад. Они озадачены тем, что им приходится иметь дело с самим царём. Обычно этим занимается специальный доверенный человек полководца. С ним им было бы проще и удобнее договориться, а тут на тебе – царь сам влез! Им это в диковинку, да и опасаются справедливо: а вдруг осерчает! Опасаются, но прибыль терять не хотят всё равно.

«Вот же торгашеская натура! – мысленно крою их про себя. – Боятся, жмутся, а выгоду свою блюдут пуще жизни!»

Пока я думаю, как мне быть, – ведь не отдавать же задарма совсем, – к моему уху склоняется Гуруш и шепчет:

– Вчера в шинке (питейное заведение) некий Ширдар брал кувшин ячменного пива и сетовал на то, что это его хозяин Охтияр зачем-то распродал всех своих рабов купцам, уходящим с караваном в Экбатаны.

Оценив полученную информацию, проникаюсь пониманием, что тот жирный перс, с коего я начал, ещё вчера пронюхал о моём решении идти на Сузы и быстро избавился от всех рабов, что имел, ради того, чтобы хапнуть из нового полона как можно больше.

«А что, – иронично хмыкаю про себя, – парень не дурак! Он тем купцам уступил в цене, надеясь купить у меня в три-четыре раза дешевле. С учётом того, что до столицы Элама не так далеко, а там цена будет в десять-пятнадцать раз выше, то подняться „наш друг“ Охтияр собрался не слабо!»

То, что информация с совещания утекла так быстро, меня не удивляет – народу там было много, так что донести было кому. Другое дело, как быстро эта троица успела сговориться! Исподволь слежу за торгашами, и у меня вдруг возникает ощущение, что из всех троих ва-банк играет только один Охтияр. Он уговорил остальных держать цену на минимуме и не играть друг против друга, собираясь захапать себе львиную долю.

Не использовать такой козырь было бы глупо, и я упираюсь взглядом в вавилонянина:

– Ладно, Асклепиодор, по рукам! – одеваю на лицо радушную улыбку. – Бери всех по шестнадцать за голову!

В ответ тот замялся, теребя свою куцую бородёнку:

– Прости, царь, но на всех у меня не хватит денег, могу взять… – Вскинув глаза к небу, он стал лихорадочно подсчитывать, но я опережаю его:

– Не можешь один – возьми в складчину с Бавуром!

Вавилонянин бросил взгляд на сирийца, и тот утвердительно кивнул. Но тут в торг вмешался Охтияр:

– Великий царь, не торопись! – Он сложился пополам в глубоком поклоне и, выпрямившись, затараторил: – Я сейчас всё обдумал и понял, что был не прав, и готов предложить тебе за всех по двадцать драхм за голову!

«А куда тебе деваться!» – чуть ли не смеюсь про себя, понимая, что не промахнулся с выводом. Продав по дешёвке своих рабов, ему теперь кровь из носу надо что-то купить, иначе он приедет в Сузы ни с чем, оставшись в убытке.

Поведение бывшего партнёра, внезапно нарушившего договорённости, вызвало недовольство у двух других торговцев.

– Э-э, зачем так поступаешь, нехорошо! – Асклепиодор схватил за рукав перса. – Мы договорились уже, а ты лезешь!

Толстяк вырвал руку и зашипел на вавилонянина:

– Не твоё дело! Делаю что хочу!

Глядя на этот спор, сириец Бавур поднял на меня взгляд и тихо произнёс:

– Тридцать!

После этого крику стало ещё больше, и уже через час яростных дебатов цена поднялась до пятидесяти. На этом рубеже отвалился вавилонянин, а на шестидесяти отступил и сириец.

Только после этого раскрасневшийся, охрипший и буквально мокрый от пота Охтияр вдруг осознал, что его занесло куда-то не туда. Он поднял на меня заискивающе-вопросительный взгляд, словно бы надеясь, что я ничего не слышал и всё ещё можно отыграть назад.

Лишая его последних иллюзий, одобрительно хлопаю толстяка по плечу:

– Договорились! Забирай всех!

И, уже повернувшись к Гурушу, добавляю:

– Получи с этого человека полагающуюся сумму и принеси ко мне в шатёр!