Текст книги "Бастард Александра (СИ)"

Автор книги: Дмитрий Емельянов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 19 страниц)

Глава 10

Сатрапия Вавилония, середина ноября 323 года до н. э

Две груженые арбы медленно катятся по пыльной дороге. Чуть впереди них также неторопливо движется еще одна двухколесная повозка. Внешне она мало чем отличается от двух других, пожалуй, лишь резными столбами, на которых закреплен навес. Внутри же различия более кардинальные: тут вместо мешков, сундуков и прочего скарба лежит множество цветных подушек, на которых с максимально возможным в этих условиях комфортом разместились Барсина и Мемнон.

Мне с величайшим трудом удалось избежать этой привилегии. «Мамочка» ни в какую не желала меня слушать и настойчиво пыталась усадить рядом с собой, убеждая, что дорога дальняя и вымотает меня.

Пришлось призвать на помощь весь арсенал воздействия ребенка на любящих родителей и даже применить пару запрещенных приемов. В общем, в неравной борьбе я все-таки вышел победителем и теперь еду верхом на Софосе в голове колонны.

Рядом со мной покачивается в седле Эней; в шаге за нами плетутся пешком Гуруш и Самир. Далее катится повозка с Барсиной, за ней, шлепая в пыли босыми ногами, идут рабыни Петра и Коки. Следом едут две арбы с поклажей, а замыкает наш маленький караван Торсан.

Самир и Торсан – такие же рабы, как и Гуруш, только эти двое родились рабами в семье Барсины и служили еще ее отцу, Артабазу. Потому они в особом доверии и даже вооружены: у каждого из них на поясе висит широкий тесак из сырого железа с деревянной ручкой. Эти двое – и есть вся наша охрана, возглавляет которую, конечно же, Эней.

За те пять месяцев, что Эней живет у нас, «мамочка» настолько прониклась к нему доверием, что Мемнон даже начал ревновать. Всякий раз, когда она спрашивает совета у грека, он начинает недовольно сопеть и фыркать. Барсина, естественно, не обращает на него никакого внимания, что, наверное, ранит утончённую душу толстяка.

Сколько бы Мемнон ни фыркал и ни возмущался, в душе он понимает, что не в состоянии выполнить и десятой доли той работы, что тащит на себе однорукий грек. Понимает и потому лишь демонстрирует недовольство, чем реально таковое испытывает.

Кроме того, что Эней возглавляет нашу охрану, он еще тянет на себе все организационные вопросы, связанные с поездкой: где встать на ночлег, чем кормить лошадей, как сохранить обоз и прочее… В общем, все валится на грека, и он безропотно со всем справляется. Его спокойный, до непробиваемости, нрав действует на Барсину положительно, вселяя в ее нервную и вечно сомневающуюся натуру чуточку спокойствия.

Особенно она оценила надежность грека во время мятежа. Без всяких просьб и приказов он взял на себя всю заботу о нашем семействе, включая Гуруша, Мемнона и прочих рабов. На несколько дней вся жизнь дворца перевернулась с ног на голову, и обычно самые простые вопросы – еда, вода и прочее – вдруг встали неразрешимой проблемой.

Эней все решил, обо всем позаботился, и мы не знали голода и жажды в те тяжелые дни сидения в общей зале. Еще он вооружил тесаками Самира и Торсана, для коих в одночасье стал непререкаемым авторитетом. Вид троих вооруженных людей, стоящих на защите ее семьи, успокаивал Барсину, более склонную к чувственной сиюминутной оценке, чем к серьезному анализу.

В общем после мятежа статус Энея как-то самопроизвольно повысился. Из моего учителя и телохранителя он в одночасье превратился в главного администратора, советника и охранника всего семейства.

Кстати, как я и предполагал, после моих поправок рельсы Истории вернулись на круги своя. Роксана убедила Пердикку поступиться малым, чтобы сохранить главное. Тот, будучи человеком не глупым, согласился с доводами разума, тем более что Кинана была не единственной царской сестрой и возможности для маневра у него оставались.

Пердикка обратился с речью к мятежному войску и объявил о свадьбе Адеи и Арридея. Затем вывел их за руки и под довольные крики тысяч воинов благословил на брак. Тут же он объявил амнистию всем, кто, пусть и противозаконно, но выступил на защиту царской семьи, и тем погасил едва разгоревшееся пламя мятежа.

Войско враз успокоилось, и воины, еще недавно истово желавшие ему смерти, с тем же энтузиазмом восславили его и разошлись по своим лагерям. Уже через час после выступления Пердикки только мусор у дворцовых стен да черные пятна кострищ напоминали о еще недавно бушующих страстях.

Через неделю после этих событий Барсина испросила позволения отъехать в Пергам, где у нашей семьи есть дом и поместье. Пердикка, еще будучи под впечатлением того, как ловко он выбрался из очередной заварухи, был в хорошем настроении и пошел ей навстречу. У него как раз начались очередные проблемы с деньгами, и просьба Барсины пришлась, можно сказать, ко двору.

«Персидская наложница и ее байстрюк не опасны, – примерно так рассудил он, – они уже вне игры! Пусть едут, здесь они только мешаются под ногами да постоянно требуют денег! Пусть убираются, глядишь, лишних ртов станет меньше!»

Еще неделя ушла на сборы, и вот сегодня с утра мы тронулись в путь. Дорога предстоит неблизкая. По меркам двадцать первого века, надо пересечь три страны: Ирак, Сирию, Турцию и выйти к побережью Эгейского моря. Это больше двух тысяч километров! Ведь Пергам, насколько я помню, находится чуть южнее турецкого пролива Дарданеллы.

Сейчас, мерно покачиваясь в седле, я вдруг впервые задумался о том, сколько же займет времени наше путешествие.

«Учитывая допотопный и вечно ломающийся транспорт, – я обернулся назад и еще раз оценил надрывно скрипящие повозки, их пассажиров и понуро шагающих мулов, – а также отсутствие сменных лошадей, непривычность Барсины к длительным путешествиям и всевозможные другие задержки, не следует рассчитывать, что в среднем удастся проходить больше, чем десять-пятнадцать километров в сутки».

Быстро делю в уме километры на скорость и прихожу к ошарашивающему результату: путешествие займет не менее полугода! К тому же надо учитывать, что постоянно двигаться в течение шести месяцев нереально и время от времени нужен будет более длительный отдых, чем просто ночевка. Это означает, что заряжаться надо на год, не меньше.

До этого я не задумывался об этом, и сейчас даже расстроился. Конечно же, я представлял, что путешествие займет время, что мерить расстояние надо не часами, не сутками, а месяцами, но все равно цифра неприятно впечатлила. Согласитесь, что даже двенадцать месяцев звучит куда безобиднее, чем целый год!

«А что, даже неплохо, – мысленно пытаюсь сменить негативный настрой и взглянуть на все с позитивной стороны, – когда приедем в Пергам, мое тело на целый год будет больше соответствовать моему возрасту!»

Ирония помогла, и я даже улыбнулся, подумав об этом.

«Действительно, какая тебе разница – сидеть в четырех стенах или куда-то ехать? В пути куда больше шансов остаться в живых, чем во дворце! А каждый прожитый в этом мире день приносит тебе новый опыт и помогает примириться как с непривычным телом, так и с суровыми условиями! Время работает на тебя, так что живи и радуйся!»

Остановившись на этой позитивной мысли, я совсем расслабился и заерзал, поудобнее устраивая свою задницу на спине Софоса. В этот момент замечаю маленькую фигуру, бредущую по обочине дороги. Тощие босые ноги, грязный хитон, из-под головного платка выбиваются завитки черных кудрявых волос.

«Кого-то она мне напоминает?» – напрягаю память. И в этот момент фигура оборачивается и радостно-удивленно восклицает:

– Эней?

Перевожу взгляд на своего телохранителя и вижу на его лице такое же искреннее недоумение.

– Арета⁈

Грек явно не ожидал увидеть девчонку здесь, на дороге, так далеко за городом. После первых мгновений растерянности он озабоченно хмурит брови.

– Ты почему здесь⁈ Где Феба?

На этот вопрос в девичьих глазах мгновенно собирается еле сдерживаемая слеза, а в голосе звучит еще не пережитое горе.

– Мама умерла!

Пока я не знаю, как мне на все это реагировать, и просто смотрю, как Эней спрыгнул на землю, а девчонка, уже не сдерживаясь, бросилась к нему в объятия.

Во всей этой сцене, кроме жалости к бедному, потерявшему мать ребенку, я почему-то испытываю ощущение грядущих неприятностей. Не то чтобы у меня были предубеждения против этой девочки, но мое сознание автоматически ассоциирует ее с проблемами, и есть отчего! Предыдущие встречи с ней не оставили у меня приятных воспоминаний.

Сквозь всхлипывания до меня долетает рассказ, из которого выходит, что местный сутенер забрал Арету у матери за долги, а та попыталась помешать и получила сильный удар в живот, от которого скончалась. Девчонка в отместку подожгла дом сутенера и сбежала. Понятно, что теперь оставаться в Вавилоне она не могла и потому вот идет куда глаза глядят, лишь бы подальше от города.

Чем дольше я слушаю, тем ощущение грядущих неприятностей становится все явственней, и я уже начинаю понимать, в чем дело.

«Кажется, сейчас я лишусь своего единственного стоящего защитника и учителя! – Оцениваю взглядом напряженную фигуру Энея и его замерший напряженно-заботливый взгляд. – Уж не знаю, кем эта девочка ему приходится, но он ее точно здесь не бросит! Тогда что получается⁈ Либо он берет ее с собой, то бишь с нами, либо остается с ней. Чтобы взять с собой, надо просить Барсину, а просить он в принципе не умеет. Во-первых, слишком гордый, а во-вторых, тогда ему надо будет за эту девку поручиться, а может ли он это сделать⁈ Ведь он знает, кто эта девчонка и чем дышит! По первому знакомству – малолетняя проститутка, воровка, член уличной банды! Как говорится, клейма ставить некуда!»

Все эти рассуждения крутятся в моей голове, пока я смотрю на застывшую спину грека. Мне уже ясно, что он думает примерно так же и предпочтет оставить службу, чем бросит беднягу на дороге или поручится за нее перед Барсиной. Он слишком хорошо знает эту малолетнюю воровку, чтобы ручаться за нее, а бросаться попусту словами Эней не привык.

Мне, если честно, совсем не хочется расставаться с Энеем, да и не только мне! Вся моя новоявленная семейка уже настолько привыкла к нему, что всем, включая Барсину, сегодня даже трудно представить, как мы вообще раньше обходились без него. К тому же найти в пути нового учителя фехтования невозможно, а ведь я только-только начал делать успехи. Уйдет Эней, и я потеряю целый год!

«Нет! Энея отпускать нельзя! – Делаю однозначный вывод и вижу, как тот поворачивается ко мне и уже открывает рот, чтобы сказать: „Прости, юный господин, но злой рок вынуждает меня расторгнуть наш договор!“»

Опережаю его на долю мгновения и, обернувшись, кричу Барсине, нажимая на требовательно-капризную ноту:

– Мама! Это девочка потеряла свою мать и совсем одна! Давай возьмем ее с собой!

Краем глаза вижу, как грек пытается возразить, и бросаю ему резко и совсем другим тоном:

– Ты хочешь, чтобы она нищенствовала и продавала себя за деньги⁈

Тот несколько ошарашенно мотает головой, и я затыкаю ему рот:

– Тогда молчи!

Наш стремительный диалог прошел для Барсины незамеченным. Она была раздражена с самого утра и занята только собой и своим недовольством всем человечеством.

На мой возглас она приподнялась на подушках и, глянув вниз на девчонку, брезгливо поджала губы.

– Страшна-то, господи, как! У нее, поди, и вшей полно! – «Мамочка» подняла на меня просительный взгляд. – Геракл, мой дорогой, может, давай дадим ей пару оболов, и пусть идет куда шла!

Вижу, как у девчонки зло затвердели скулы, а Эней сильнее сжал ей руку.

«Как я и думал, – оцениваю свое наблюдение, – девчонка несдержанная и своевольная. Хапну я еще с ней горя!»

Моя нужда в Энее перевешивает все остальные риски, и на слова Барсины я молча разворачиваю коня и подъезжаю к ее повозке.

Свесившись с седла, шепчу ей прямо в ухо.

– Эта девчонка – незаконная дочь Энея! Если мы не возьмем ее с собой, то он уйдет, а мы останемся без охраны!

Что такое незаконнорожденный ребенок, Барсина знает не понаслышке. Это сразу делает грязную нищенку почти соратницей по несчастью, а мои слова про Энея окончательно меняют ее решение.

Ее взгляд оценивающе прошелся по лицу девчонки, затем остановился на греке. Разительная разница между ними заставила ее недоуменно хмыкнуть, а затем она милостиво махнула рукой.

– Ладно, пусть нищенка остается! – процедила она и обернулась к стоящей у повозки рабыне. – Только, ради всех богов, Петра, отмой ее и найди ей какое-нибудь дело!

В ответ та склонила голову в почтительном поклоне, а я довольно повернул Софоса обратно.

Подъехав к все еще стоящему в нерешительности Энею, вижу на его лице растерянное непонимание. Все произошло так быстро, что в его голове еще не успело сформироваться окончательное решение.

Заговорщицки подмигиваю ему правым глазом.

– Можешь не благодарить! – улыбнувшись, проезжаю мимо, оставляю ему только одну возможность – последовать за мной!

* * *

Сижу на ступеньке крыльца и, закрыв глаза, пытаюсь уцепиться за последние мгновения сна. Мимо меня из дома во двор и обратно непрестанно шуршат суетливые шаги и звучат приглушенные голоса – это наш маленький караван готовится покинуть место ночевки.

Женщины снуют туда-сюда, вынося поклажу из дома, а мужчины грузят ее на повозки. Среди общей суеты выделяются командный бас Энея, нервное ржание лошадей и заливистый лай собак. Все это звучит где-то далеко, за пределами моего сна, и нисколько меня не тревожит. Я знаю: пока не позвали, можно ухватить еще пару мгновений и поспать.

Это очередное утро еще одного дня пути. Прошло всего пара недель, как мы покинули Вавилон, а кажется, что я всю жизнь только и делаю, что куда-то еду. Все вошло в привычную будничную колею, где каждый новый день абсолютно похож на предыдущий.

Единственным плюсом в этой рутине можно считать то, что наконец-то прошла одуряющая усталость первых дней. Та усталость, когда с утра ноги и руки вообще отказывались служить, когда я, стиснув зубы, заставлял себя через силу забираться в седло. Когда каждый новый рассвет начинался с отчаянной борьбы с самим собой, где всякая клетка моего ноющего тела умоляла оставить выматывающую лошадиную спину и переместиться на мягкие подушки в мамочкиной повозке.

Я клял себя за несговорчивость, ругал самыми последними словами за глупость, но каждое утро под одобрительный взгляд Энея упорно лез на лошадь. Эта мука длилась дней десять, а потом в какое-то утро я проснулся и не почувствовал обычной ноющей боли измотанных мышц. За утренней суетой я даже не понял этого, а оценил уже позже, сидя в седле.

«Кажется, твое хилое тело наконец-то приспособилось и теперь перестанет кошмарить тебя по утрам!» – мысленно поздравил я самого себя.

Единственно, с чем мой юный организм до сих пор наотрез отказывается мириться, – это подъем с восходом солнца. Я по-прежнему тяну до последнего, желая урвать хотя бы еще одно драгоценное мгновение сна.

Вот и сейчас, сквозь сон, я слышу руководящий голос Энея, тяжелые шаги Самира и Торсана, суетливую поступь Петры и бодрый скок Ареты. Они собирают наш маленький караван к еще одному дню бесконечной дороги.

Девчонка, надо сказать, влилась в наш «дружный и сплоченный» коллектив без особых проблем. Петра взяла над ней шефство, гоняя ее по всяким мелким поручениям. Та воспринимала все как должное, не огрызалась, не спорила и вообще вела себя как пай-девочка. Ее прошлые наклонности и привычки никак не проявлялись, и я уже начал подумывать, что мои опасения были напрасны.

Сквозь полудрему слышу голос Энея.

– Арета, сходи позови госпожу! Скажи, мы готовы выезжать!

Девчонка умчалась в дом, и это значит, что и мне пора вставать. Собравшись с силами, распахиваю глаза и резко поднимаюсь. Тут главное – не дать себе шанса отыграть назад.

Бреду к «оседланному» Софосу, пытаясь на ходу прогнать остатки сна. Под ногами утоптанная земля большого двора. Это поместье Ойкос. Обычно мы предпочитаем останавливаться на ночь в таких поместьях. В них больше места и комфорта, чем в деревенских домах.

Хозяева этих вилл чаще всего отсутствуют, и Эней договаривается о ночлеге с эпитропом, то бишь с управляющим. Это обычная практика нынешних времен: и путнику хорошо, и управляющему пара оболов лишними не будут!

В противном случае остается ночевка под открытым небом, ведь постоялые дворы нынче редкость. Они есть только в крупных городах, а между ними – огромные пустынные пространства с редкими оазисами таких вот поместий или деревень.

По ходу бросаю взгляд в сторону и вижу у амбара мрачного бородатого мужика, беззастенчиво пялящегося на нас. Это местный эргастерий – старший надсмотрщик за рабами. Пытаюсь вспомнить, как вчера его представил управляющий, и с удовлетворением отмечаю, что память меня еще не подводит.

«Парменид! – довольный собой, повторяю еще раз. – Надсмотрщик за рабами, Парменид!»

Взгляд у этого надсмотрщика неприятный, но, с другой стороны, а какой еще может быть взгляд у смотрителя за рабами? Подумав так, иронично усмехаюсь и выбрасываю эти мысли из головы.

Подхожу к своему коню и натыкаюсь на стоящего рядом Гуруша. Тот пытается изобразить радушную улыбку, но на его бледном лице она больше похожа на гримасу мертвеца.

– Доброе утро, юный господин! – щерится он редкими зубами и складывает ладони лодочкой.

– Доброе, Гуруш! – сквозь сон цежу я и ставлю свою сандалию на выставленные руки.

Рывок, и я уже в седле. Софос – конь высокий, и без такой помощи мне на него не забраться. Здесь, в отличие от манежа, нет специальных ступенек, а искать каждый раз что-нибудь подручное очень неудобно. Поэтому еще в самом начале пути Эней решил проблему кардинально и просто. Подставив мне свою ладонь и усадив в «седло», он тыкнул пальцем в Гуруша:

– Отныне ты будешь делать это! Назначаю тебя «стремянным» юного господина!

Надо сказать, Гурушу новая должность очень понравилась. С первых дней дороги его тяготила и пугала собственная бесполезность. В пути он перестал быть нужным, отпала нужда в его талантах. Сплетни дворни мне были неинтересны, а собирать другие новости ему было просто негде. Во всех остальных хозяйственных делах он совершенно никчемен и лишь мешался под ногами, где его постоянно шпыняли и бранили. Помня желание Барсины его продать, Гуруш совсем было поник, но новое назначение вернуло его к жизни. Теперь у него было дело! Стоило мне сойти с коня, как он тут же прилипал к Софосу и не отходил от него, пока вновь не закидывал меня к нему на спину.

Вижу, что наш караван уже выстроился, готовый тронуться в путь. Ждем только мамочку.

Вот она появилась в дверях дома, неспешно прошла через двор к повозке. Здесь Самир с Торсаном буквально занесли ее на арбу, и, устроившись там поудобнее, она махнула Энею рукой: поехали!

Тот сразу же тронул своего коня, я – за ним, а следом и весь наш крохотный караван втянулся в ворота поместья.

Глава 11

Сатрапия Вавилония, середина ноября 323 года до н. э

По ощущениям, прошло не больше часа пути, когда Эней повернулся назад и озабоченно нахмурил брови. Я оглянулся вслед за ним и увидел на горизонте облако пыли.

Тут даже мне ничего объяснять не надо. Там позади несколько всадников гнали коней во весь опор. Только скачущая галопом лошадь поднимает столб пыли, а судя по размеру этого столба, там точно не одна.

– Погоня? – негромко, чтобы не услышали остальные, спрашиваю я Энея, и тот награждает меня напряженным взглядом.

– Посмотрим!

В его тоне я слышу молчаливое осуждение. Он словно бы говорит мне, мол, ты, конечно, ребенок, но, прежде чем задавать идиотские вопросы, дай труд себе подумать.

Грек, конечно же, прав, и спрашивать тут не о чем. То, что это погоня, ясно как божий день! Простой путник, идущий сам по себе или в караване, не будет гнать лошадей по такой жаре, да еще посреди безводной равнины. Нет, люди, решившиеся на длинный переход, спешить не будут. Такое может позволить себе только царский гонец, но он был бы один, а тут, явно, скачет группа.

На пустынной дороге у такой скачущей во весь опор команды может быть только одна цель – догнать нас!

Продумав все это про себя, вновь спрашиваю Энея:

– Что будем делать?

В ответ получаю тот же самый ответ:

– Посмотрим!

Сказав это, грек тронул коня и, как ни в чем не бывало, продолжил путь.

Оправдывая свое имя, Софос самостоятельно двинулся вслед за греком, и я понимаю, что они правы. Пока не ясно, сколько людей нас преследуют и зачем; забивать себе голову бесполезными вопросами глупо.

«Может, они вообще не по нашу душу! – успокаиваю я себя и настраиваюсь на позитивный лад. – Мало ли кто тут может торопиться по своим делам!»

Прошло еще примерно около часа, прежде чем нас нагнали пятеро вооруженных всадников. Они даже не успели остановиться и ничего сказать, а я уже понял, что опасения мои были не напрасны. В главаре этой пятерки я узнал того самого бородатого Парменида, надсмотрщика за рабами из поместья.

Пропылив мимо нашего каравана, всадники остановились на дороге, преграждая нам путь. Оценив эту пятерку прищуренным взглядом, Эней придержал своего коня, а вслед за ним остановились и все остальные.

Из повозки сразу же донесся встревоженно-возмущенный голос Барсины:

– Кто эти люди⁈ Как они смеют⁈ – Она приподнялась на подушках, чтобы ее было видно. – Да знаете ли вы, кому заступили дорогу⁈

Преследователи не обратили никакого внимания на слова Барсины, а вот на вопрос Энея – что вам нужно, – их главарь выехал вперед.

– Нехорошо вы поступаете! – На его лице заиграла кривая усмешка. – Нехорошо! Эпитроп Халид дал вам приют и кров на ночь, а чем вы его отблагодарили⁈ Украли ценную вещь!

Эней еще больше нахмурился и процедил, не спуская глаз с главаря:

– Что за вещь?

– Бронзовая статуэтка Афродиты, – бородач раздвинул ладони, показывая размер. – Маленькая такая!

Ощерясь, главарь замолчал, ожидая от грека оправданий, но Эней спешить со словами не стал. Вижу, как он мастерски держит паузу, спокойно встречая требовательно-наглый взгляд эргастерия, и эта его неторопливая уверенность заставляет того нервничать.

Внезапно в эту борьбу взглядов вмешалась Барсина. Разнервничавшись и раскрасневшись, она выкрикнула из своей повозки:

– Мы ничего у вас не крали, но чёрт с вами…! Сколько стоит эта ваша статуэтка, я заплачу⁈

По тому, как надменно скривились губы бородача, понимаю, что именно такой реакции он и ждал. И весь этот демонстративный налёт устроен именно из-за этого.

«Что-то мне это напоминает! – пытаюсь я иронией унять нервную дрожь. – Всё как там, на базаре, только вместо пацанов – бородатые мужики, а вместо живой нахальной девки – холодная бронзовая Афродита!»

Эргастерий удовлетворённо перевёл взгляд на Барсину.

– Это очень дорогая вещь. – Он неторопливо снял овчинную шапку и утёр выбритую налысо голову. – Очень! Хозяева заплатили за неё тысячу драхм серебром.

Цифра астрономическая и только подтверждает мой вывод, что это – чистой воды грабёж и никакой статуэтки не было вообще.

Названная сумма произвела впечатление и на Барсину.

– Вы с ума сошли! – даже не думая сдерживаться, вскричала она. – За тысячу драхм можно купить всё ваше поместье вместе с вами, дурачье деревенское!

Барсина еще не поняла, насколько всё серьезно, и не стесняется в выражениях.

Вижу, как на её оскорбления в глазах бородача промелькнула ледяная безжалостная искра, и мне уже ясно, что нас не собираются оставлять в живых. Сумма специально названа такой высокой. В случае отказа это послужит поводом для начала резни, а в случае попытки откупиться они увидят, где мы прячем деньги.

«Дело пахнет керосином!» – вспыхивает в голове испуганная мысль, и я быстро прохожусь глазами по фигурам грабителей.

Все – рослые, здоровенные мужики; у каждого на поясе широкий тесак, наподобие тех, что носят наши Самир и Торсан. Брони и шлемов, к счастью, нет! На слегка заплывших жирком волосатых телах – лишь грязные хитоны, подвязанные обыкновенной верёвкой.

Из всей банды выделяется только сам эргастерий. У него чистая, даже я бы сказал, выглаженная одежда, широкий кожаный пояс с бронзовыми бляхами, а вместо тесака – ножны с армейским обоюдоострым мечом.

«Все пятеро привычны убивать, – читаю это по сально-предвкушающему выражению их лиц, явно не обременённых интеллектом. – Положат нас всех, и ни у кого из них ничего не ёкнет в душе!»

Барсина разошлась не на шутку, кроя грабителей почём зря, и их главарю это, наконец, надоело.

– Заткнись, сука! – Он зло рявкнул на неё, и та в момент осеклась.

С ней никогда и никто так не разговаривал, и подобная откровенная грубость разом прояснила ей мозги, и она поняла, к какой развязке движется дело. Мгновенно навалившийся страх, как обычно, загнал её в состояние полного ступора, а главарь Парменид осклабился и ещё раз с удовольствием повторил:

– Заткнись, сука, или я тебе брюхо вспорю!

Этот рык главаря послужил сигналом, и его приспешники, скатившись с седел, мгновенно разоружили наших оторопевших рабов. Они оттеснили их вместе со старой Петрой в сторону, а затем грубо вытащили из повозки Мемнона и пинками загнали его и Гуруша к остальным.

После этого Парменид повернулся к нам:

– А тебе, однорукий, что, особое приглашение нужно⁈ – Он зло стиснул зубы и положил ладонь на эфес меча. – Оружие на землю и сам слезай с лошади! Живо!

Мой взгляд метнулся к Энею – что делать? – и тот едва заметно кивнул, мол, подчиняйся.

Сползаю на землю, и меня тут же хватает за ворот чья-то жесткая рука и волочет в общую кучу.

Отсюда вижу, как Эней снял пояс с мечом и бросил на землю. Едва ножны упали в пыль, как грека тут же стянули с коня и, наградив парой ударов ногами, оттащили к нам. Женщин отделили от общей группы, и по тем взглядам, что бросают на них грабители, мне абсолютно ясно, что эти пятеро хотят не просто ограбить нас и убить, но прежде изнасиловать наших женщин.

Во мне всё кипит от негодования и собственного бессилия. Что может десятилетний ребёнок против пятерых здоровенных мужиков⁈ Вся надежда на Энея и Самира с Торсаном, но двое последних стоят, опустив глаза, а у грека на лице полная невозмутимость, словно бы вообще ничего страшного не происходит.

Двое из пятерых грабителей стоят напротив, наставив на нас свои тесаки, а трое других уже решили заняться «делом». Видать, уж больно невтерпёж!

Тот, что помельче, завалил Коки прямо на землю, а второй, здоровый как бык, схватил Арету за руку. У здоровяка сразу не заладилось, и пять тонких девичьих пальцев с грязными обкусанными ногтями впились ему в щёку, оставляя ярко-кровавый след.

– Ай, тварь! – Тыльная сторона мужской ладони наотмашь ударила Арету, опрокидывая ту под колёса повозки.

Этот удар вызвал радостную реакцию у подельников.

– Вжарь ей, Пифон! – загоготали двое их охранников. – Вжарь, а мы потом ещё добавим!

Под общий довольный гам Парменид протянул руку к Барсине, всё ещё сидящей в повозке.

– Какая ты холёная! – На его роже расплылась сальная усмешка. – Иди ко мне, я тебя приголублю!

С ужасом на лице Барсина забилась в противоположный угол.

– Не трожь меня, урод! – истерично завопила она, своим криком заводя насильника ещё пуще.

– Я тебе покажу, кто здесь урод! – зарычал Парменид и, вытащив нож, полез в повозку. – Я тебе сейчас всю рожу разрисую, тогда посмотрим, кто тут урод!

Один из стражей тут же повернулся в ту сторону.

– Подожди, Парменид, нам оставь! – заорал он обеспокоенно. – Потом порежешь!

Взгляд второго тоже направлен не на нас. Он полностью отвернулся и, пуская слюну, смотрит на задранный хитон Коки и её раздвинутые голые ноги.

В этот момент я краем глаза ловлю движение Энея. Его ступня резко бьёт слюнявого под колено, и, вскинув руки, тот валится на землю.

Всё как в замедленной съёмке! Медленно падающее тело, выпученные от ужаса глаза. Медленно падающее тело, выпученные от ужаса глаза. Рука с тесаком неестественно вскинута вверх. Затем, словно в кадр добавили скорости, – это выверенное движение грека перехватывает руку с оружием.

Хруст вывернутого сустава – и тесак уже у грека. Ещё миг, и грабитель валится на каменистую землю, а из перерезанного горла хлещет кровавый поток.

Его напарник успевает лишь развернуться и вылупить изумлённые глаза, когда удар тесака вспарывает ему брюхо.

Кишки вываливаются наружу, и предсмертный хрип оглашает пустыню. Трое оставшихся насильников разом разворачиваются на крик. Ближе всех тот, кто навалился на Коки, – его голая задница белеет между смуглых ног девушки.

Он пытается вскочить, но женские руки, ещё мгновение назад отчаянно упиравшиеся ему в грудь, неожиданно обвиваются вокруг шеи.

– Куда же ты, милый! – шепчет Коки, и её лицо искривляется маской жгучей ненависти. – Сдохни!

Потеряв долю секунды, насильник разрывает эти «любовные узы», но уже поздно. Тесак грека опускается ему на голову. Трещит налысо выбритый череп, кровища рекой заливает лежащую под ним девушку, а Эней уже рванулся к следующему.

Это тот здоровяк, что врезал Арете по лицу. Он успел подняться и, чуть присев в стойке, выставил своё оружие вперёд. Его начальник, Парменид, тоже оставил свою жертву и рванул было на помощь подельнику, но, запутавшись в подушках, упал и упустил драгоценные мгновения.

Я видел Энея в драке на рынке, видел, как учитель дрался на песке ристалища, и вот теперь могу оценить его в настоящем бою.

Здоровяк с расцарапанной мордой явно умеет держать меч. Он не ждёт нападения и атакует сам. Один замах, второй…! Эней держит дистанцию, уклоняясь от ударов. Надсмотрщик ярится, скалясь во весь рот.

– Что, гадёныш, страшно⁈ – Он всё больше и больше верит в свои силы и рвётся покончить с противником.

Ложный замах и атака с яростным криком:

– Сдохни, однорукий!

От такого удара уже не увернуться, и Эней принимает его на свой тесак. Железо высекло искру о железо, две силы упёрлись друг в друга! Кто в этот миг уступит, тот и проиграл.

Заскрежетав зубами, расцарапанный здоровяк надавил всем телом. Он словно гора навис над греком, и в этот момент я вижу, что Парменид выбрался-таки из плена подушек и спрыгнул с повозки. Ещё миг – и он ударит Энею в спину!

Думать тут некогда! В памяти, как вспышка, проносится кадр из далёкого детства. Я с другом против парня постарше из соседнего двора. Он уверен в своём превосходстве и ведёт себя вызывающе, но у нас своя техника. Мой друг кидается ему сзади под ноги, а я толкаю спереди. Крепыш падает на спину, а мы бросаемся на него сверху и молотим изо всех сил!

Из этой вспышки воспоминаний в сознании остаётся только одно: маленький и слабый может остановить большого и сильного, если…!

Это оформляется в мозгу как разумная мысль, когда я уже лечу в ноги Пармениду. Волосатая нога в тяжёлой сандалии врезается мне в бок, и вся масса огромной фигуры по инерции валится через меня на землю. Рука надсмотрщика до последнего держится за меч и не успевает амортизировать падение тела. Грузная масса опрокидывается в дорожную пыль, и широкий нос с бородатой харей принимают на себя всю тяжесть падения.