Текст книги "Бастард Александра (СИ)"

Автор книги: Дмитрий Емельянов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 19 страниц)

Глава 24

Сатрапия Геллеспонтская Фригия, город Пергам, начало июня 318 года до н.э.

От поворота дороги, закрытого рощей раскидистых деревьев, показались носилки и группа всадников. Еще нельзя различить лиц, но я и так знаю: всадник в шлеме с пышным плюмажем, что едет впереди всей кавалькады, – это Эвмен, а опущенный балдахин носилок скрывает от палящего солнца мою «обожаемую мамочку».

Повернувшись к Энею, киваю на стоящие у кромки леса сотни:

– Прикажи строиться! Надо встретить гостей со всей торжественностью!

Развернув своего мерина, Эней пустил его сходу в галоп, и уже через пару мгновений до меня долетел надрывный звук трубы, призывающий к построению.

Глядя на ровняющиеся ряды всадников, я подумал о том, что прошедший год потрачен не зря, и мои сегодняшние возможности сильно отличаются от того, что было еще совсем недавно.

Эти большие изменения в политической и военной жизни коснулись не только меня и Пергама, но и всей македонской державы. Как я и предсказывал, в конце прошлого года бессменный наместник Македонии отошел в мир иной. Это событие уже само по себе могло привести к немалым потрясениям, но старик Антипатр еще и подлил масла в огонь, в своем завещании передав власть в Македонии не старшему сыну Кассандру, а своему старому другу и соратнику Полиперхону.

Кассандра, естественно, такое завещание не устроило, и он немедленно поднял мятеж. В этой расколовшей Элладу борьбе Полиперхона поддержали мать и вдова Великого Александра, а на сторону Кассандра встала Эвридика, жена второго легитимного царя, слабоумного Филиппа III Арридея.

Старика Антипатра еще не похоронили, а Олимпиада и Роксана с малолетним царственным сыном Александром IV уже вернулись из Эпира и примкнули к войску Полиперхона. На это их противники, Кассандр и Эвридика, ответили спешным набором фалангитов в свои отряды.

Этот поначалу чисто македонский конфликт немедленно перерос во вселенский, как только в эту свару вмешались еще два крупнейших диадоха гибнущей империи: сатрап Великой Фригии Антигон и сатрап Египта Птолемей. Оба встали на сторону Кассандра, и это в корне изменило всю конфигурацию фигур на доске, в одно мгновение сделав Полиперхона и Олимпиаду слабейшей из сторон.

В этой критической ситуации коалиция из двух царственных матрон и Полиперхона не нашла ничего лучшего, как обратиться за помощью к Эвмену. Властью регента малолетнего царя Александра II Полиперхон объявил об амнистии Эвмена, приговоренного к смерти прежним наместником Антипатром. Более того, он вновь наделил грека полномочиями командующего царскими войсками в Азии и указал всем сатрапам, сохранившим верность истинному царю, принять командование Эвмена.

Для грека этот указ стал неожиданным спасением. За прошедшие два года от него отвернулись почти все союзники. Ресурсы истощились, и денег на содержание войск не осталось совсем. Этим не преминул воспользоваться Антигон и стал, не стесняясь, перекупать его воинов и командиров.

Войско грека начало редеть, а оставшимся он уже не мог полностью доверять, опасаясь предательства. Опасения его оказались не напрасны! Так, в результате предательства командующего конницей Аполлонида, Эвмен потерпел поражение в генеральном сражении при Оркинии.

После этого ему оставалось лишь отступать. Он попытался было отойти в Армению для перегруппировки, но Антигон вновь предложил всем его воинам щедрое вознаграждение за измену, и отступающее войско начало таять прямо на глазах.

Пробиваться с боем в таких условиях было нереально, и Эвмен принял единственно возможное решение. Он распустил остатки своей армии, а сам с шестьюстами самых верных всадников укрылся в неприступной крепости Нора. После шести месяцев осады ему удалось хитростью вырваться из добровольного плена. Он получил свободу, но оказался без денег, без армии и без надежды!

И тут – такой подарок судьбы! Указ Полиперхона не только прощал ему прежние прегрешения, но и вновь возвращал в игру, уже в качестве командующего войском малолетнего царя Александра II. Ему указывалось срочно прибыть в Киинду, где хранились захваченные еще во времена Великого похода сокровища персидских царей. Из них ему выделялось целых пятьсот талантов золотом на наем войска. Охраняющим же царскую казну командирам аргираспидов (серебряных щитов) предписывалось оказать полное содействие Эвмену и подчиняться его приказам.

Как только до меня дошел слух об этих событиях, я немедленно написал Эвмену письмо, предлагая ему на пути в Киинду посетить Пергам. Больших надежд на то, что он согласится, я не питал, но неведомые нити судьбы оказались благосклонны ко мне, и где-то месяц назад от грека пришел ответ, в котором он извещал, что непременно заедет в Пергам и будет очень рад, если многоуважаемая Барсина и ее сын примут его.

Надо сказать, ответ грека обрадовал меня. Я по-прежнему рассчитывал на Эвмена, тем более что за прошедший год мне удалось серьезно подготовиться к такой встрече. Для этого все финансовые возможности не только моего предприятия, но и всего поместья были брошены на наем, экипировку и обучение пятисот пятидесяти всадников нового образца.

Посаженный мною в кресло председателя ареопага Шираз оказал мне максимальную поддержку в этом. Его помощь сыграла решающую роль, несмотря на почти открытое противодействие стратега Никанора и пассивное сопротивление казначея Эвита.

Они смогли заблокировать финансовое участие города в новом наборе, но помешать мне нанимать бойцов не смогли, как не смогли и запретить финикийским банкам кредитовать мое предприятие.

То, как я протащил Шираза на пост архонта и председателя ареопага, произвело на банкиров впечатление, и меня посчитали привлекательной целью для инвестиций. Моя родня, то бишь братья Барсины, тоже не осталась в стороне и решила вложиться в мое будущее. Все это принесло мне приличный дополнительный доход, хоть и под людоедские проценты.

Размер процентов хоть и пугал меня, но я принимал любые деньги, не думая о том, как их возвращать. Игра выходила на такой уровень, что будущая победа покрывала любые затраты, а поражение неизбежно вело к гибели! Тут либо грудь в крестах, либо голова в кустах! Так что думать о размере процента по ссуде было бы смешно.

И вот неделю назад Эвмен прибыл в Пергам. Город встретил его с почетом, но сдержанно. Все понимали: ситуация мутная, и лучше всего держать нейтралитет, ведь еще неизвестно, кто выйдет победителем из назревающей войны. Поэтому ни денег, ни воинов от города Эвмен не получил, хоть и приложил для этого немало стараний.

Немного расстроенный неудачей, он приехал вчера в наше поместье, где, в отличие от города, встретил самый радушный прием. Барсина была сама любезность, отвела дорогому гостю лучшие комнаты и угощала его самыми изысканными яствами. Я же, воспользовавшись моментом, пригласил его взглянуть на мою конницу. Грек принял приглашение, хотя, по его виду, я понял, что он считает мой отряд чем-то вроде детской забавы и согласился скорее из вежливости, чем всерьез заинтересовался.

В тот момент я не обиделся, а сказал себе: так даже лучше! Чем ниже ожидания, тем сильнее эффект от увиденного.

Мне нужно было поразить грека, потому как демонстрацией своего отряда я хотел не просто выпендриться, а преследовал одну конкретную цель – показать Эвмену, на что я способен. Показать и под этот шумок прощупать его на предмет поддержки моих притязаний на трон.

Смотр назначили на сегодня, и Барсина тоже изъявила желание посмотреть. Я не стал возражать.

«Пусть увидит, куда утекают ее денежки, может, ворчать перестанет!» – мысленно пошутил я тогда.

В тот же вечер решили, что Эвмен и «мамочка» приедут на следующий день, как соберутся, а я поеду пораньше, дабы все подготовить.

Поэтому еще не рассвело, а я был уже в седле на пути в долину реки Селинос, где на уже вытоптанных скотом пастбищах Эней и Экзарм тренировали набранных в этом году воинов. Там уже неделю готовились к смотру: начищали оружие, холили коней и оттачивали слаженность сотен и десятков.

Мой приезд в лагере восприняли с облегчением. Эта неделя подготовки превратилась для воинов в настоящий ад. Эней, Экзарм и Патрокл гоняли их с утра до ночи, изводя бесконечными тренировками и придирками, так что все были рады, что этот надрыв наконец-то закончится.

Сейчас, глядя на ползущие по пыльной дороге носилки Барсины, на блеск начищенных панцирей охраны Эвмена, я ловлю себя на мысли, что сегодняшний день может стать не просто очередным смотром моих сил, а чем-то большим.

Подумав, соглашаюсь с самим собой:

«Пожалуй, да. Оценку Эвмена моей конницы можно рассматривать как общую оценку тому, насколько эффективно я потратил отпущенные мне годы».

Обернувшись, окидываю взглядом строящиеся сотни и, удовлетворенно кивнув Энею, трогаю Софоса навстречу гостям. Караван из охраны Эвмена и носилок Барсины уже совсем близко. Несколько секунд парадного аллюра – и я уже вновь натягиваю узду.

Поприветствовав Эвмена, кланяюсь выглянувшей из-за занавесей «мамочке». Та благосклонно машет мне рукой, а ответивший на мое приветствие грек с интересом переводит взгляд на ровные ряды всадников за моей спиной.

– Так это и есть твоя гвардия? – Он поднял на меня свои карие, проницательные глаза, и теперь я ловлю в них заинтересованное удивление.

– Ну, давай показывай! – Эвмен ткнул пятками своего коня и поскакал вперед.

Трогаюсь за ним вслед и догоняю как раз перед строем. Вижу, что Эвмен с трудом сдерживается, чтобы не соскочить с коня и не броситься рассматривать высокие седла и стремена стоящих перед ним всадников.

– Что это? Для чего? – Он ткнул пальцем в сторону ближайшего воина, указывая на носок сапога, торчащий из широкого стремени.

Я не тороплюсь объяснять и говорю спокойно и негромко:

– Мы называем это стременами. А для чего… Это лучше увидеть, чем объяснять.

Эвмен соглашающе кивнул и подъехал ближе, рассматривая броню и вооружение всадника.

В отличие от прочих полководцев Александра Македонского, Эвмен не относился к коннице как к вспомогательной силе, а всегда уделял ей особое внимание. Во всех своих сражениях он делал на нее главную ставку, и она не раз приносила ему победу. Битва при Геллеспонте – блестящий пример его умелого применения конницы на поле боя. В сражении при Оркинии он не смог эффективно применить ее лишь по одной причине: командующий его кавалерией Аполлонид перешел на сторону врага.

Все это говорит мне о том, что Эвмен прекрасно разбирается в тонкостях вооружения всадника. Знает как преимущества, так и недостатки конницы и умеет правильно использовать ее в бою.

Вижу, как он молча едет вдоль строя, рассматривая моих всадников, и читаю на его лице не только искренний интерес, но и с трудом сдерживаемые вопросы. Проявлять излишнее любопытство и спрашивать у пятнадцатилетнего парня ему не позволяет статус. Он – опытный полководец, командующий армией царя, а кто я?

Так старательно скрываемый интерес Эвмена понятен: ведь вооружение моих конных стрелков сильно отличается от вооружения его охраны, да и всей греко-македонской конницы.

Обернувшись, окидываю взглядом телохранителей грека.

Броня и оружие – в полном соответствии с традициями гетайров (тяжеловооруженной конницы) Великого Александра. На голове каждого из них – беотийский шлем из кованой бронзы. Грудь и спину защищает рельефный бронзовый панцирь с выдавленным рисунком мышц груди и пресса. Застегивающиеся спереди наплечники панциря довольно узкие и полностью не закрывают плечи и верхнюю часть рук. Защитные кожаные ремни-птеруги спускаются на бедрах, как разрезанная на десятки полос юбка. Нижняя часть ног до колен прикрыта поножами, а наручи защищают руки до локтя. Короткий меч, больше подходящий пехотинцу для боя в плотном строю, чем всаднику. Большой круглый щит, на мой взгляд, слишком большой и неудобный. И, наконец, основное оружие атаки – длинное копье-сариса.

Всё это вооружение очень дорогое, потому тяжелая конница в македонской армии состоит либо из аристократии, способной потянуть такие расходы, либо из наемников, коих полководец вооружает за свой счет. Вся остальная кавалерия – это по большей части племенная наемная конница, вооруженная кто во что горазд и используемая лишь для преследования противника.

Все пять сотен моей конницы вооружены иначе, и это сразу же бросилось в глаза Эвмену. Во-первых, панцирь! Он состоит из стёганой льняной многослойной куртки с наклёпанными на груди и спине бронзовыми пластинами. Такой композитный доспех уступит цельнокованому панцирю в случае прямого копейного удара, но зато намного дешевле и проще в производстве. Ещё он легче и не так сковывает движения, что для лучника крайне важно.

Шлем тоже отличается. Он без всяких дорогостоящих прибамбасов и состоит из двух кованых половинок. Эти две части скреплены ободом по окружности и гребнем по верхнему сварному шву. Гребень намного ниже привычных грекам коринфских или фригийских шлемов, но достаточно мощный, чтобы выдержать удар меча. Такую конструкцию я выбрал исключительно из-за простоты производства, ведь всё вооружение требовалось изготовить всего лишь за год. По меркам нынешнего производства – это сверхрекордные сроки.

Правда, для этого мне пришлось разместить заказы не только в Пергаме и близлежащих городах, но даже в Милете, Галикарнасе и Эфесе. Предварительная разведка и единичные заказы выявили мастеров, что могли справиться с такой работой лучше остальных. С ними заранее были обговорены детали, а как только у меня появились необходимые средства и свобода действий, я авансировал расширение их производства до нужного мне объёма.

Почти год на меня работало до сотни самых разных мастеров в пяти городах Ионийской Греции, но всё необходимое было сделано вовремя.

Кроме доспеха и шлема, каждый стрелок имел пристёгиваемые кованые наплечники и, в дополнение к наручам и поножам, налокотники и наколенники.

Также, в отличие от македонских всадников, у которых под панцирем была лишь плотная туника, мои носили многослойную льняную куртку с длинными рукавами и штаны. Это позволяло надевать наручи, поножи и прочее не на голое тело, что избавляло воинов от лишних натертостей и болезненных ссадин.

В атакующем вооружении отличий было еще больше. Вместо короткого меча мои всадники имели некое подобие сабли. Я говорю «подобие», потому что качество нынешнего железа было далеко от будущей дамасской стали. И все же это был длинный, чуть изогнутый железный меч с односторонней заточкой. Таким можно было достать вражеского пехотинца прямо с седла. За спиной у каждого висел колчан с тридцатью стрелами и композитным луком, а к седлу приторочена легкая трехметровая пика.

Щит был раз в два меньше, чем у македонских гетайров, зато во время атаки его можно было повесить на грудь, а для отступления – перекинуть на спину.

Эвмен едет вдоль строя, и я вижу, что он подмечает каждое такое отличие и мысленно оценивает его эффективность. Так, молча, он проехал по всему фронту, но на правом фланге все же остановился и повернулся ко мне.

– Хорошие кони! – похвалил он, глядя на высоких мощных жеребцов в белых льняных попонах.

Он явно хотел добавить еще эпитетов, но сдержался, и это усилие видно невооруженным глазом. Стоящие на этом фланге пять десятков тяжелой конницы произвели на него впечатление.

В эти элитные десятки был отдельный набор. Тут каждый жеребец стоил как полсотни других коней, а стандартное вооружение дополнялось бронзовой кольчугой с койфом и кольчужными чулками.

Кольчуга натягивалась на стёганый льняной поддоспешник, а сверху на нее уже пластинчатый композитный доспех. Закрытый шлем, наподобие коринфского, надевался на кольчужный койф, а наплечники, наколенники и налокотники – на кольчужные рукава и чулки. Всадник получался очень тяжелым, потому и коней под них подбирали богатырских.

Такой доспех не пробивался ни мечом, ни копьем. Одолеть столь защищенного всадника можно было только выбив из седла или оглушив тяжелой секирой, а выбить его из седла было куда сложнее, чем любого другого воина в нынешних армиях. Тут моим катафрактам в помощь шли и стремена, и высокие луки седел, дающие дополнительный упор. Секир, опять же, не было в наборе вооружения ни у одной нынешней армии, как и копий с крючьями для стаскивания рыцаря с седла.

Так что на данном временном отрезке я вполне мог считать свое творение неуязвимым. Вот только вооружение одного такого всадника вместе с конем выходило так дорого, что мне никак не потянуть такие расходы, но случай подсказал мне простое и эффективное решение.

Богатых сынков у меня в отряде было немного, но всё-таки были. И вот как-то папаша одного из таких подошел к Энею и сказал, что, по мнению семьи, защита его сына слишком слаба, а конь под ним жидковат. Мол, если разрешат, то он сам готов оплатить броню и коня своему сыну.

Эней передал мне этот разговор, но разрешить такое я не мог: ведь подобный пример мог стать заразительным, а разделения на бедных и богатых в своем отряде я бы не потерпел. Зато именно тогда мне пришла в голову мысль о создании полусотни тяжелой конницы.

«Пусть все, кто захочет иметь сверхтяжелый доспех, оплачивает его сам! – решил я в тот момент. – Только это будет не прихоть богатеньких сынков, а особое подразделение!»

Если задуматься, то разницы вроде бы никакой нет: отдельные богатеи в дорогих доспехах или особый отряд для богачей – какая разница? Однако разница, скажу я вам, есть. Да, в такой отряд будут зачисляться только люди состоятельные, способные сами оплатить коня и доспехи, но это будет целостный отряд со своими специфическими задачами, а не какая-то привилегия для отдельных богатеньких сынков.

Все эти мысли стремительно пронеслись в моей голове, пока Эвмен придирчиво осматривал моих «рыцарей».

Вот, закончив смотр, он повернулся ко мне и покачал головой.

– Уж больно тяжелы! Такой всадник в бою долго не продержится!

Улыбнувшись, соглашаюсь с греком.

– Ты, как всегда, прав, благородный Эвмен! Потому такую тяжелую конницу на поле боя следует использовать очень расчетливо, как выверенный удар меча – стремительно и неотвратимо!

Эвмен посмотрел на меня, потом на всадников, явно представляя себе атаку этих бронированных монстров, и не удержался от проявления эмоций.

– Да уж, устоять против таких гигантов будет непросто!

Улыбаюсь ему в ответ, думая, что в одном грек прав: такой инструмент, как тяжелая конница, не предназначен для черновой работы войны. Он не годится для взламывания пехотного строя, для маневренного кавалерийского сражения и еще много для чего не годится! Но…! Как я уже сказал греку, его задача на поле боя – в другом: нанести один разгромный удар врагу, а уж место и время должен выбрать полководец, если он, конечно, умеет пользоваться таким архисложным инструментом.

Финал первого тому уже завтра! Продолжаем работать!

Глава 25

Сатрапия Геллеспонтская Фригия, город Пергам, начало июня 318 года до н.э.

Легкий ветерок заносит прохладу вовнутрь расставленного шатра, где прямо на траве расстелены вытканные золотом ковры. На них, среди десятка мягких подушек, возлежит Барсина. Рядом с ней, сложив по-татарски ноги, сидит Мемнон, а мы с Эвменом стоим у открытого полога и смотрим на выходящие к исходному рубежу конные сотни.

– Геракл, мой мальчик! – доносится из шатра капризный голос «мамочки». – Давай уж заканчивать! Смотри, какая жара! Ты совсем утомил нашего гостя.

Поворачиваюсь к ней и награждаю ее многозначительным взглядом, мол, тебя сюда насильно никто не тащил, а раз сама вызвалась ехать, то терпи и не мешай.

Барсина терпеть не может, когда я позволяю себе подобное, и ее ярко накрашенные глаза ответили мне гневным прищуром. Не будь рядом Эвмена, я бы услышал много чего о непочтительных и неблагодарных сыновьях, но сейчас ругаться со мной при госте ей не с руки. Сдержавшись, она все же выплеснула свое недовольство на стоящих рядом рабов с опахалами.

– Да что вы как вареные мухи…! Может, выпороть вас для бодрости?

Те дернулись от испуга и еще яростней замахали над ней опахалами из страусиных перьев.

Эвмен, хранивший до этого момента молчание, решил, что пора разрядить ситуацию. Он мягко улыбнулся моей «мамочке» и постарался вложить в голос максимум уважительной признательности.

– Не волнуйся за меня, достопочтенная Барсина, я воин и давно уже привык как к жаре, так и к холоду. К тому же я с большим интересом посмотрю на выучку бойцов твоего сына.

Слова грека немного успокоили «мамочку», но она все же не утерпела и бросила на меня весьма выразительный взгляд, мол, никогда больше не смей на меня так смотреть!

Я извинительно склонил голову, выражая почтение и покорность добропорядочного сына. Барсина тут же смягчилась, но в этот миг где-то далеко надрывно завыла труба. Сигнал «к атаке» с другим не спутаешь, и мне уже стало не до «мамочкиных» капризов.

Вместе с Эвменом мы резко развернулись в сторону долины, где первая сотня уже пошла в атаку на строй соломенных чучел с выставленными вперед кольями.

Развернувшись лавой, сотня с гиканьем полетела на противника. Со стороны кажется, что это дикое, хаотичное движение, но это далеко не так. Все маневры многократно отработаны на учениях и доведены до автоматизма.

Вижу, как на дистанции в триста шагов лава вытягивается в линию, и каждый всадник натягивает лук и накладывает стрелу. Общий залп – и стрелы дождем посыпались на соломенного врага. Сверху, по навесной траектории, они падают, как удары смертоносного града.

Конница идет галопом, продолжая посылать стрелы сплошным потоком, а дистанция стремительно уменьшается. Двести шагов, сто, пятьдесят! Кажется, сейчас лошади налетят на выставленные колья, но за тридцать шагов шеренга всадников вдруг резко разворачивается на девяносто градусов. Теперь сотня мчится вдоль строя, продолжая осыпать стрелами неподвижного противника, только сейчас стрельба идет в упор и, что называется, прямой наводкой.

Вслед за первой сотней в атаку пошла следующая. С напряжением слежу за тем, как она в точности повторяет маневр первой, но уходит уже на другой фланг. Сразу за второй тронулась с места и третья сотня, и теперь все триста всадников, вытянувшись вдоль вражеского строя, непрестанно обстреливают соломенную пехоту.

Оторвавшись от этого зрелища, Эвмен обернулся ко мне.

– Неплохо! Только в реальном бою конница противника не позволит безнаказанно расстреливать своих пехотинцев.

Не споря, сразу соглашаюсь с греком.

– Конечно! У врага тоже есть кавалерия! – Тут же, улыбнувшись, указываю рукой в сторону чучел. – А вот и она!

На возвышенности, у правого фланга символического противника, показались стройные шеренги всадников. Они, словно бы демонстрируя свою мощь, замерли на гребне, но в тот же миг рев трубы призвал их к атаке.

Сорвавшись с места, две конные сотни потекли вниз, грозя смять левый фланг стрелков, увлеченных обстрелом.

Вижу, как одобрительно кивнул Эвмен. Он бы поступил точно так же. Такой фланговый удар, по его мнению, должен не только снять угрозу безнаказанного обстрела, но и привести к полному разгрому бегущего противника.

Битва при Гавгамелах навсегда вошла в анналы военной истории, и ход мыслей грека для меня не секрет. Он мало отличается от того, что проповедуют и другие македонские стратеги. Их тактика со времен Великого похода проста, но эффективна: блокировать центр противника фалангой и нанести ему стратегическое поражение фланговыми ударами.

Сейчас Эвмен думает, что именно этот маневр я ему и демонстрирую, но это не так. Я хочу показать ему другое. То, как можно ловить хваленых македонских полководцев на их желании ни в чем не уступать Великому Александру.

К этому времени расстреливающие чучела стрелки заметили надвигающуюся угрозу и начали спешно разворачивать коней. Их хаотичное отступление полностью оголило фланг, и атакующая конница рассыпалась лавой, частично преследуя бегущего врага, но основной массой устремившись к лагерю противника. Так сделал когда-то Александр, и так бы поступил сегодня Эвмен и любой из македонских полководцев.

Сейчас я смотрю на него и вижу, что он с большим интересом наблюдает за тем, как для отражения прорыва из-за полотняных шатров, символизирующих лагерь, начали выезжать всадники. По белым попонам на лошадях и плюмажам на шлемах в них легко опознается та самая полусотня тяжело бронированной конницы. Выстроившись в три шеренги, они начали встречную атаку под пронзительный вой трубы.

Мы с Эвменом смотрим, как две конные лавы идут друг на друга с неумолимым намерением столкнуться в смертельной схватке… Но нет! Это всего лишь показательный маневр. Он отработан до мелочей, и, чем ближе друг к другу встречные лавы, тем легче заметить, как они перестраиваются в отдельные колонны так, чтобы одно подразделение смогло пройти сквозь порядки другого.

В момент символического столкновения оба отряда поднимают вверх копья и чуть сбавляют скорость. Пять рядов тяжелой полусотни проходят сквозь расступившиеся ряды встречных всадников. Маневр выполнен безукоризненно, и Эвмен одобрительно цокает языком.

– Блестяще, Геракл! Выучке твоих воинов можно только позавидовать!

Я с благодарностью склоняю голову, но предлагаю ему не отвлекаться, мол, действие еще не закончилось.

– Вот как! – Эвмен с интересом вернул взгляд к месту «схватки».

Там все замерло, и, вроде бы, ничего уже не происходит. Все сотни остановились, фиксируя свою позицию на поле, как на шахматной доске. Все сделано так, дабы любой, даже не профессионал, смог увидеть, что оторвавшаяся от своей пехоты конница попала в полное окружение превосходящих сил. Против нее уже развернулась не только тяжелая полусотня и тот отряд, что она преследовала, но и стрелки с центра и другого фланга.

Эвмен смотрит на эту картину, а я произношу негромко и словно бы ни к кому не обращаясь:

– Если бы Дарий проделал то же самое при Гавгамелах, то, скорее всего, Великий греко-македонский поход на Восток там бы и закончился!

Пройдясь еще одним взглядом по «полю боя», Эвмен одобрительно кивнул, но все же добавил:

– История не любит сослагательных наклонений, мой друг, а исход каждой битвы решают Олимпийские боги!

Отвечаю ему мягкой ироничной улыбкой, мол, спорить не будем! Что было, того уже не изменишь, но будущее ведь в наших руках!

Я показал маневры своего отряда Эвмену только с одной целью – чтобы он мог взглянуть на меня не только как на внебрачного сына, но и как на продолжателя великих свершений Александра. Чтобы в его голове самопроизвольно родилась мысль о том, что я – лучший претендент на трон Великого царства; что вместе со мной он может разбить войска не только Антигона, но и союза всех остальных сатрапов.

Мне известно, что он уже присягнул Олимпиаде и ее внуку от Роксаны, но я все же не теряю надежды склонить его на свою сторону. Для этого я когда-то придумал призрак «моего отца», и для этого же я продемонстрировал ему сегодня тактику, способную разгромить непобедимую македонскую фалангу.

Когда-то, еще только собираясь бороться за престол рушащейся империи, я предвидел, что на поле боя мне придется сражаться именно с этой фалангой, как и с лучшими полководцами Александра. С теми, кто за десять лет похода прошел с боями от Греции до Индии. Поэтому тогда я призвал на помощь все свои знания по военной истории как этого периода, так и будущих времен. По многу раз я прокручивал в голове все плюсы и минусы македонского боевого построения, прежде чем пришел к такому решению.

Созданная еще Филиппом II фаланга была доведена его сыном Александром до совершенства. Перечисляя себе достоинства и недостатки этого тактического пехотного построения, я пришел к выводу, что оно имело исключительно оборонительный характер. В достижении победы и Филипп, и его сын Александр отводили своему детищу весьма второстепенную роль.

Главной задачей фаланги они считали блокирование противника по фронту. Своим видом она должна была угрожать врагу и оттягивать на себя его главные силы. У любого, кто встречался с македонской фалангой, было два варианта: либо держать строй, готовясь к ее нападению, либо атаковать самим. В первом случае главные силы врага бесцельно стояли в ожидании, а во втором – несли огромные потери в попытках взломать пехотные шеренги в лоб. Задача пробить македонскую фалангу фронтальной атакой не удалась никому, даже римским легионам. На тот момент такое пехотное построение было непробиваемо, как гранитная скала.

Вот только одной обороной победы не добиться, и потому у такого малоподвижного монстра, как фаланга, были мобильные и очень активные фланги. Именно они приносили победу, пока войско врага либо завороженно смотрело на ровные македонские порядки, либо пыталось их взломать. Филипп II держал на флангах отряды тяжелой конницы и пехоты, которые и наносили смертельные удары врагу. Его сын Александр увеличил численность и качество этих самых отрядов, создав образцовую на тот момент тяжелую конницу (гетайров).

Без такого флангового прикрытия македонская фаланга представляла собой довольно легкую добычу, особенно для легкой конницы. Ведь сила и слабость фаланги заключались в одном – в ее монументальной неподвижности. При любом движении глубокий македонский строй терял свою сплоченность и непробиваемость, а это было смерти подобно. Стоило лишь врагу прорвать первые две-три линии и ворваться вовнутрь строя, как все…! Разгром становился неизбежен, поскольку фаланга была прикрыта тяжелой пехотой лишь по периметру, как орех скорлупой! Внутри же построения фалангиты подчас не имели вообще никакого защитного вооружения, а из оружия – лишь длинное копье-сарису, бесполезное в плотном ближнем бою.

Александр Македонский это хорошо понимал и потому старался увеличить отряды конных гетайров и тяжеловооруженных гоплитов. Именно этими подразделениями он очень умело оперировал, добиваясь победы на поле битвы. Фаланга же зачастую вообще не участвовала в сражении, ограничиваясь только блокированием главных сил врага. Ярчайший пример этому – битва при Гавгамелах, где все участие фаланги вылилось лишь в отражении атаки колесниц.

Однако у таких элитных фланговых формирований были свои проблемы. Главной из них была их высокая стоимость и трудности с восполнением потерь. Обучить простого фалангита несложно, а вооружение его, как я уже говорил, вообще ничего не стоит. Таких воинов Александр мог набирать и обучать прямо на покоренных землях, из местного населения. Потому и потери фаланги быстро восполнялись, а вот с высокопрофессиональными и тяжело вооруженными фланговыми отрядами было куда сложнее. Обучение их требовало намного больше времени, а вооружение стоило в десятки раз дороже.