Текст книги "Кинжал Немезиды (СИ)"

Автор книги: Дмитрий Чайка

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 14 страниц)

– Да? – озадаченно почесал затылок Абарис. – Я как-то раз в нее расписную микенскую чашу бросил, так она целых два дня молчала. Хороший способ, государь, но только дорого очень. Пятнадцать чаш в месяц! Боюсь, не по карману мне спокойная жизнь.

– Закончили, государь! – командир расчета наклонил голову. – Десять шаров легли за стену. Теперь камни?

– Камни, – зевнул я. – Пехоту отрядите, пусть булыжники тащат и подгоняют по весу. Сменяйтесь по очереди. Камни должны лететь без остановки.

Артиллерия моя – классические римские онагры, компактный переносной вариант, развернуть который можно за несколько часов. Но сегодня мы познакомим аборигенов с гравитационной метательной техникой. Увы. Воловьи жилы не дадут мне забросить за стену что-то более-менее ощутимое по весу. Горшки с горючей смесью – да, камень хотя бы в пять-семь кило – уже нет. Все крепости стоят на высоких холмах и на отвесных скалах. Онагр просто не добросит туда тяжелый груз, а вот требушет с противовесом в тонну – легко. Тяговые манганели мы применяем на объектах попроще. Здесь они бесполезны.

Мой новый камнемет бросает пять килограммов на четыреста метров, а больше мне и не нужно. Взявший разгон силикатный кирпич, который летит тебе на голову, в наших условиях – абсолютное оружие. От него нет спасения. А города, построенные из воды, дерьма и ветра (читаем – из самана), таким снарядам на один зуб. Они просто крошат в труху хлипкие стены домов и перекрытия из жердей, обмазанных глиной. Когда вы мечетесь по тесному городку, пытаясь потушить пожары, а на голову вам летят камни, то сидение в осаде превращается из скучного до невозможности занятия в совершеннейший ад. Так-то…

– Вес добавить! – раздалась команда.

– Дня два продержатся, не больше, – прикинул я, увидев, как полетевший чуть ниже задуманного камень выбил кирпичный фонтан из городской стены.

– Один, – веско уронил Абарис.

– Если они завтра до заката вылезут, – повернулся я к нему, – то обещаю, что тобой не только я, но и собственная жена восхищаться начнет. Да так, что будет перед такими же тупыми кури… э-э-э… знатными дамами хвастаться.

– Быть того не может! – преданно выпучился Абарис.

– Точно тебе говорю, – заговорщицки шепнул я. – Лисианасса будет заглядывать тебе в глаза и каждые пять минут блеять: да, мой господин, как прикажет мой господин. Конница их с рассветом подойдет. Отгоните их без меня, ладно? Устал что-то, пойду подремлю немного…

– А ну, бездельники! – заревел Абарис, покрывая целые гектары мощью своего баса. – Тащите сюда камни. И чтобы каждый в два моих кулака был, не меньше! Не ваших кулака! Моих! Кто меньше десяти принесет, тот у меня в Каркар служить поедет! Никаких вам скачек, никаких плясок и никаких шлюх! Будете там с козами миловаться! Вы что, еще здесь? А ну, бегом! Устремились, песьи дети!

Камней в нашей местности полно, и Абарис справился. Видимо, пара огненных шаров в час и булыжники, падающие на головы каждые десять-пятнадцать минут, довели людей в Трое до ручки. Потому-то к концу следующего дня ворота города со скрипом распахнулись, и оттуда повалила пехота, которая была тут же встречена конными лучниками. Троянцы падали, но шли вперед, укрываясь щитами. Их выходило все больше и больше, и вскоре ответный шквал стрел стал таков, что моя конница отошла. Их ведь совсем мало здесь, Кипр и Угарит тоже кому-то охранять нужно.

Троянцы валили с горы, распаляя себя грозными воплями. Странно. Координация родов войск у них примерно на уровне океанского дна, а это значит, что получить поддержку кавалерии им будет сложно. Та действовала сама по себе, пытаясь изводить нас наскоками, причем исключительно на рассвете. Такие вот коварные и непредсказуемые хитрецы здесь живут. А еще троянская конница держалась вдалеке от города, пытаясь не пустить нас вглубь страны. Они еще не поняли, что мы снабжаемся с моря, а не так, как всегда.

Я смотрю на строящееся войско и удивляюсь. Понять не могу, на что они рассчитывают? Да, их невероятно много. Непонятно, как они там вообще поместились. Из крепости вышло тысяч пять разномастно вооруженного сброда. Большинство из них одето в одну лишь набедренную повязку, имеет лук или копье и щит. Только у некоторых есть шлем, а бронзовый доспех и вовсе у единиц. Судя по всему, здесь не только троянская знать со своими отрядами, но и наемники из Мисии, Сехи и Миры, и фракийцы из-за Пролива. Более чем достаточно, чтобы держать осаду, но недостаточно совершенно, чтобы лоб в лоб столкнуться с неполным, но хорошо обученным легионом.

– Дым, государь! – ткнул рукой Абарис.

– И что? – не понял я. – Там уже второй день дым. Пожары же начались.

– Рывками дым идет, – покачал он головой. – Сигнал это. Конница скоро подойдет.

– Значит, они все-таки небезнадежны, – хмыкнул я. – Сколько у них? Пять сотен?

– Около того, – кивнул легат. – Всех пастухов на коней посадили. Но ни седел, ни стремян у них нет. Это только у знати. Правда, пастухи из лука хорошо бьют, ничего плохого про них не скажу.

– Решили нас из лагеря выманить, боем связать и в спину ударить, – задумался я. – Толково придумано. А мы их обманем и из-за стен не выйдем. Что я им, Агаменон, при наличии таких укреплений в чистом поле сражения устраивать? У меня всего две турмы всадников и три с половиной тысячи пехоты. Нашли дурака. Конницу вернуть в лагерь! Лошадей укрыть!

Походный лагерь легиона – это наспех выкопанный ров, вал и не слишком аккуратный частокол с двумя щелястыми башнями, нужными для наблюдения. Колья стены стоят редко, а промежутки между ними густо заплетены ветками. Вместо домов здесь палатки из телячьей кожи, пропитанной маслом. И вроде бы невелико препятствие, а поди еще возьми. Какая-никакая, а самая настоящая крепость, ворота и бревна для которой были подготовлены за зиму архонтом Милаванды. Надо было видеть перекошенные лица троянцев, когда у них на глазах за несколько дней вырос целый городок, почти такой же по размеру, как сама Троя. Впрочем, они рассчитывали на длительную осаду с нашей стороны, а потому на серьезную вылазку так и не сподобились. Наша же кавалерия работала по принципу монголов: лошадка идет вдоль стены неспешным шагом, а всадник реагирует на каждое движение, выпуская туда стрелу. Уже к обеду первого дня поголовье любителей потрясти гениталиями сократилось до краснокнижного уровня, и на стене воцарилась благостная пустота.

– Ну, с богом, – хмыкнул я, когда воины заняли свои места, а лучники натянули тетиву.

– С каким именно богом, государь? – насторожился Абарис.

– С Аресом Эниалием сегодня, – махнул я рукой. – Посейдон нам здесь не помощник.

– И то верно, – глубокомысленно ответил он и пошел к воротам, к которым двигался сильный отряд с грубо отесанным бревном.

А ведь они кое-чему научились, – с удивлением думал я, слыша мерные удары в ворота. Их заливают ливнем стрел, но они укрылись щитами, словно черепашьим панцирем, и молотят изо всех сил, пытаясь прорваться в лагерь. Хорошо, что ворота сзади заложили мешками с песком, а то вдруг у них получится…

Безумный накат на стены лагеря оказался для троянцев кровавым. Мои лучники и копейщики били прямо сквозь щели в переплетении веток, почти не неся потерь. Вражеские воины или не добегали до стен, получая стрелу, или падали в ров, ужаленные наконечником копья. И только самый сильный отряд, укрытый доспехами и огромными щитами, пытался разбить ворота. Две башенки, стоявшие по бокам от них, заняты лучниками и пельтастами, которые мечут дротики. Там горячо. Я даже губу от злости прикусил, увидев, как за считаные минуты было убито как минимум пятеро.

– Их конница подошла, государь, – подбежал вестовой от Абариса.

– Хорошо, – кивнул я. – Передай легату: они скоро поймут, что ворота им не разбить, и полезут растаскивать частокол.

– Да, государь, – приложил руку к сердцу воин и побежал с вестью.

– Сосруко! Ты со мной, – скомандовал я, и тот привычно склонил голову. Его подразделение теперь называется агема, гвардия царя, элита элит. В нее входит мой личный конный отряд, называемый гетайры, и они, парни с Кавказа, которые спасли свой род. Я уже одел всю стражу в пластинчатый доспех, а потому в бою мы с ними – ударная сила жуткой мощи. Три десятка закованных в железо воинов способны переломить ситуацию в считаные минуты.

– Восточная стена! – послышался рев Абариса. – Вторая когорта пошла!

Да, они таки поняли, что с воротами неувязочка получается, и бросили не меньше тысячи воинов на штурм одного участка стены. Птицей взлетели волосяные петли и охватили сразу несколько столбов частокола. За стеной раздалось утробное уханье, прерываемое криками боли и стонами. Троянцы тянули веревки изо всех сил, а щитоносцы пытались их прикрыть от града стрел, дротиков и камней. Воины падали, но на их место тут же становились другие. У них не было выбора. В городе им не продержаться. Я ведь знаю, что такое Троя. Там есть колодцы и цистерны для воды. Их хватило бы надолго, но только не тогда, когда каждый день нужно тушить новый пожар.

Арканы рубили, но петли летели вновь в вновь, расшатывая понемногу стену. В те же места лезли здоровенные мужики с топорами и мечами, которые секли ветки плетня, не обращая внимания на удары копий. Участок стены шириной в пару метров пал, и туда полезли озверевшие люди, устилающие путь своими телами. Они рубили ветви, прикрывая захваченный форпост, а вслед за ними лезли все новые и новые силы. Собственно, теперь вся троянская армия, включая спешенную конницу, от которой здесь не было никакого толку, лезла именно сюда.

– Надо же! – невольно восхитился я, увидев это совершеннейшее безумие. – Они что, отвара мухоморов выпили? Они же прямо по трупам идут. Странно. Потери такие, что уже разбежаться должны были. Сосруко!

Вот для таких случаев я и нужен. Думаю, с прорывом разобралась бы и без меня, но удар небольшого отряда во главе с царем, сверкающим золотом шлема – штука для поднятия воинского духа совершенно необходимая.

Железная стена с длинными мечами, которая бьет в жидкий фланг полуголой пехоты – зрелище жуткое. Вертолетный винт натворил бы меньше бед. Я ору что-то, до бровей залитый адреналином, отбиваю копья, летящие в лицо, и не обращаю внимания на те, что целят в корпус. Им не пробить доспеха. Почти каждый мой удар или перерубает чье-то копье, или крошит щит, или разит тело. Брызги крови летят под бронзы меча, а рядом плечом к плечу бьются кобанцы, которым и в голову не приходит меня защищать. Я же царь, первый из воинов. Я просто выполняю свой долг. Передо мной мелькают перекошенные лица, а вопли раненых сливаются в один жуткий гул, от которого сводит зубы.

Вот на меня насел кто-то из аристократов. Я помню его, а он совершенно точно знает меня. Его имя крутится в голове, но позабылось в горячке боя. Наше знакомство совершенно не мешает ему наседать на меня с длинным копьем. Его щит отлетел в сторону, изрубленный в щепки, и теперь он держит меня на расстоянии, не давая подойти на дистанцию удара. Этот воин хорош. Он словно танцует со своим копьем, пытаясь найти слабину в моей защите. Он бьет в лицо, заставляя меня все время задирать щит, а потом делает шаг в сторону и проводит укол, чтобы поразить боковую часть бедра, не прикрытую юбкой доспеха. Вот ведь хитрая сволочь!

Вспомнил. Муваса его зовут. Младший сын мелкого царька, правящего одним из осколков Арцавы. Он бился под Троей, потому что продает свой меч всем, кто заплатит. Ему не стать царем, он рожден от младшей жены. Видимо, он и в прошлый раз бился неплохо, раз остался жив и пришел сюда еще. Он один из тех, кто погрузил в кровавый хаос этот несчастный мир. Волк, вечно голодный волк, который ничего не знает, кроме войны. Такие, как он, всё ищут свое царство, но находят лишь безымянную могилу. Тысячи их.

Снова удар в лицо, и я чувствую, как свинцовой тяжестью наливается левая рука. Я, кажется, начал уставать. Пот заливает глаза, а моя охрана благородно не прерывает поединок, считая это оскорблением для меня. М-да… Я бы сейчас проглотил оскорбление, и даже не поморщился бы. Охрана уже изрубила всех вокруг, а легионеры прогнали троянцев за ров, который теперь не годится для того, чтобы служить препятствием. Он наполовину завален стонущими телами. Раненые не имеют сил уйти. Они так и лежат там, под грузом мертвых товарищей.

Кажется, этот бой идет бесконечно, и Муваса чувствует, что я слабею. Я в молод и в хорошей форме, но этот парень как будто сделан из железа. Он дышит ровно и не суетится. Его глаза довольно сверкают под бронзой шлема, а зубы то и дело скалятся в веселой улыбке. Проклятье! Он все-таки кольнул меня в бедро, и я почувствовал, как по ноге заструилась кровь. Нога начала понемногу неметь, а Муваса торжествующе заорал и ударил копьем сверху, целя в незащищенную шею. Ну и дурак, – подумал я, – привык с полуголыми бродягами воевать. Надо было сначала дать мне кровью истечь.

Я отвел его удар щитом, а потом сделал шаг вперед и пробил ему прямо в пах. Пыром. Со всей дури. Кожаным носком легионной калиги. И при этом сам едва устоял на раненой ноге. Да, я сволочь, но не рубить же его. Он мне еще пригодится. Воин застыл на мгновение, а потом закатил глаза и рухнул, воя от невыносимой боли.

– Связать и под караул! – бросил я охране, зажимая рану. – Лекаря сюда.

– Государь, – ко мне подошел Абарис. – Пока ты с этим демоном дрался, я приказал ворота лагеря открыть и гетайров выпустить. Они остатки конницы добили.

– Много сбежало? – морщился я, пока мне в рану лили живой виноградный спирт и заматывали ногу полотняным бинтом.

– Да кто их считал, – пожал плечами Абарис. – Но коней захватили много.

– Сколько? – нетерпеливо спросил я и получил ожидаемый ответ.

– Да кто их считал! Говорю же, много.

– Тьфу ты, пропасть! – не выдержал я содержательности этого диалога. – Десять шаров по Трое выпустить! Пусть подумают как следует.

– Они уже хорошо подумали, государь, – уверил меня Абарис. – Вон, за воротами стоят и ветками машут. И, по-моему, они обделались, пока сюда дошли. Помнишь, нам великий жрец Гелен про Тартар рассказывал? Так вот, прямо за воротами лагеря он самый и есть.

Глава 13

Каждый царь, просидевший на троне дольше года, знает, что людская верность простирается не дальше первого серьезного поражения. Все те люди, что еще вчера кланялись тебе и умильно улыбались, продадут тут же и без малейших угрызений совести. Воинская аристократия держалась чуть дольше, но тоже сдавала неудачника, когда полоса поражений затягивалась. Потому как по языческим понятиям, царь, потерявший милость богов, – это вовсе не царь, а какое-то недоразумение. Править может только сильный.

Моя теща тоже знала этот закон, а потому сидела в собственном дворце под караулом, охраняемая благодарными подданными. Я не стал разговаривать с делегацией купцов и вельмож в лагере и отправил их назад, готовить торжественную встречу законного царя. Они возвращались в город, с ужасом разглядывая заваленное телами поле битвы и шепча молитвы непослушными губами. А ведь даже в прошлую войну здесь не было настолько весело. Сражение прошло быстро и закончилось таким чудовищным разгромом, какого в этих землях не видели никогда. Норма потерь у нас – процентов пять, ну десять, хотя это уже много… В полисных войнах Древней Греции случались вполне себе настоящие битвы двух фаланг с нулевым счетом. Если погибала шестая часть войска, то это считалось страшнейшим поражением. Здесь же полегла едва ли не пятая часть, и еще вдвое больше было раненых. Они не бойцы, а их уцелевшие товарищи предпочли задать стрекача. Наемники сложили оружие под мое слово, часть из них просто ушла домой, решив взять свое с крестьян на обратном пути, а жалкие остатки троянцев утекли за стену и там вогнали всех в панику. Слишком велик оказался контраст между тем войском, что вышло из ворот, и тем, что прибежало обратно через несколько часов. Легион как будто провернул через мясорубку тысячи людей, превратив их в фарш. А летящие без перерыва камни только добавили происходящему недостающую перчинку. Расчет требушета работал без перерыва все это время, даже когда в лагерь лез озверевший враг.

Я вошел в ворота города и присвистнул от удивления. Треть домов выгорела, и довольно много оказалось побито камнями. Провалившиеся крыши и проломленные стены как ничто другое свидетельствовали о хрупкости бытия. Саманный кирпич – полнейшая дрянь, он не может защитить от увесистого камня, летящего с неба. Мой конь аккуратно переступал через мусор, которым были завалены улицы, и лишь брезгливо фыркал, когда наш с ним путь пролегал мимо очередной горелой проплешины. Даже дворец оказался изрядно поврежден. Прямо около входа стена пошла трещиной, а одного из каменных львов разбило в щебень. Жаль, мне эти скульптуры очень нравились. Эдакая примитивная, но довольно милая архаика.

Толпа бывших хозяев города встречала нас поклонами, протягивая подарки. Они ринулись было ко мне, но охрана легким вразумлением в область ливера вернула их назад и выстроила в неровную линию. Над площадью повисла тугая, пронизанная липким ужасом тишина. Я смотрел на них, а они – на меня. Я так и не слез с коня, а они так и не поняли, чего я от них хочу, только кланялись без перерыва.

– Прощения просим, великий царь, – гудели купцы и вельможи. – Не губи! Всех богов за тебя молить будем. Слава! Слава великому царю!

Я продолжал молчать, не слезая с седла, и их славословия и извинения понемногу превратились в жалкий, унылый скулеж. Я же, окруженный закованной в железо стражей, смотрел на троянскую знать в упор и не говорил ни слова. Кажется, до них дошло! Один за другим они начали становиться на колени, утыкаясь лбом в землю. Все, кроме двоих. Клитий, старый соратник царя Париамы, так и не склонился передо мной, презрительно оглядывая своих бывших друзей. А в пяти шагах от него стоял смутно знакомый воин в кожаной рубахе, обшитой бронзовыми бляхами. Какой-то небогатый аристократ с окраины Вилусы, не помню его имени. Он ранен, голова перевязана окровавленной тряпкой, но он смело смотрит мне в лицо, упрямо оскалив зубы. Ну, что же. Все уже выбрали свою судьбу, и я поднял руку.

Первым упал Клитий, которого один из стражников зарубил секирой. А вот воин решил умереть в бою. Он выхватил меч и с ревом бросился на меня. Он повис на копьях, не сделав и пяти шагов, и после этого я заговорил.

– Ну, что же, почтенные. Вы пока останетесь здесь и будете стоять на коленях. Вас позовут, когда понадобитесь. Головы не поднимать, смотреть в землю, думать о вечном, молить богов о милости.

И я слез с коня, стараясь не заорать от боли в раненой ноге. Так себе зрелище – хромающий царь, который бредет, опираясь на копье. Хорошо, что они так и не посмели поднять головы, я хотя бы дойду до трона.

– Царицу приведите! – плюхнулся я на свое законное место и огляделся по сторонам. В Трое и раньше был не мегарон, а полнейшее убожество, а со смертью Париамы отсюда как будто ушла жизнь. Только горы каких-то корзин и мешков напоминали о том, что тут есть люди. Не дворец, а расселенная хрущовка перед сносом.

Царица сильно сдала. Я помню ее пожилой, но все еще красивой женщиной с резким, выразительным лицом. А сейчас передо мной стоит старуха, седая и сморщенная, в которой от знакомой мне Гекубы остались лишь глаза. И они полыхали такой ненавистью, что мне даже немного не по себе стало.

– Ну что, теперь ты доволен, зятек? – презрительно посмотрела она на меня. – Ты же опять победил! Какие жертвы и какому богу ты приносишь, что тебе дается такая удача?

– Доволен? – удивленно посмотрел я на нее. – Чем я должен быть доволен? Тем, что мой город разгромлен, а его люди погибли? Я скорблю, а не радуюсь победе! В Тартар такие победы.

– Вот как? – по-моему, она даже немного растерялась. – И что же ты будешь теперь делать? Казнишь меня?

– Ты родила хороших детей, царица, – ответил я ей. – И благодаря им останешься жить. Я не хочу расстраивать Креусу, иначе, поверь, ты бы уже болталась на кресте.

– Надо же, – она смотрела на меня растерянно, словно не узнавая. – Креусу он не хочет расстраивать… Вот бы никогда не подумала… Ты стал другим, зять. Еще недавно ты был мальчишкой, который убивал направо и налево, топтал чужую гордость, лишал людей достояния и лез наверх по головам…

– Я уже залез куда хотел, – хмыкнул я. – И я по-прежнему топчу, отнимаю и убиваю направо и налево, если в этом появляется нужда. Только в одном ты ошибаешься, царица. Я не получаю от этого ни малейшего удовольствия. Отвечу на вопрос, который ты боишься задать. Нет, я не казню твоего внука. Его заберет к себе Гелен, и он станет жрецом. Я слышал, что мальчишка неглуп и любопытен. Он никогда не женится, но он проживет хорошую жизнь, если не сделает ту же ошибку, что его мать и бабка. Я не хочу проливать родную кровь без нужды. Боги покарают за это.

Это что сейчас было? Кто-то всхлипнул? Гекуба заплакала? Да быть этого не может. Мне показалось! Или все-таки нет? У нее и правда текут слезы. Эта железная баба, оказывается, кого-то любит в этой жизни. Никогда бы не подумал. Креусе от нее доставалось немного ласки.

– Это весьма достойно с твоей стороны, – ответила она, тут же оправившись от минутной слабости. – Ты вернешь нас с Андромахой на Милос?

– На Антимилос, – поправил я ее.

– Но это же совсем крошечный островок, – у Гекубы вытянулось лицо. – Я видела его из своего окна. Там ведь нет никого.

– Не преувеличивай, – примирительно поднял я руки. – Там водятся дикие козлы и тюлени. Вам с Андромахой будет не скучно вдвоем.

– Ты не посмеешь, – ледяным тоном произнесла она. – Я никуда не поеду без своих служанок. Лучше казни меня.

– Можешь прямо по прибытии броситься со скалы. Мне все равно, это уже будет твоим собственным выбором, – любезно ответил я и махнул рукой охране. – Увести.

Земельная знать и купцы стояли передо мной, склонив головы. Так уж случайно получилось, что тело их вожака Клития упало прямо перед входом во дворец, и для того, чтобы войти, этим людям понадобилось переступить через товарища, с которым еще недавно они пировали. Лужа крови из разрубленной головы получилась такой, что некоторые из них замарали сандалии и теперь пугливо смотрели на собственные следы. Символично вышло, многих даже пот пробил. Их почти три десятка, тех, кто заварил эту кашу. У половины сегодня погибли сыновья, и сами они тоже ждут наказания. Только одно их греет: семьи укрылись за Проливом, у Реса, царя фракийского племени одрисов. Подбросим угольку…

– Абарис, – обратился я к легату, – ты с дарданцами договорился?

– Да, государь, – склонился тот. – В лагерь от них посол приезжал, из дальней родни моей. Как увидел, что огонь в Трою летит, тут же сказал, что они всегда ванаксу верны были, и никакого царя Астианакта знать не знают. А все, что про них говорят – это наветы завистников. Пусть, сказал, их за это боги покарают чесоткой и поносом. Пусть выпадут их бороды, а мужской корень отсохнет.

– Так и сказал? – не на шутку заинтересовался я.

– Слово в слово! – кивнул Абарис. – Сказал, сел в колесницу и ускакал. В аккурат тогда, как войско из ворот поперло. Думаю, он на пригорке остановился и все до конца досмотрел.

– Семьи этих где? – я ткнул в понурую знать.

– Скоро привезут, государь, – ответил тот. – Мой человек царю Ресу пояснил, что если он их сюда не пришлет, то наше войско после Трои к нему на огонек заглянет.

– Хорошо, – удовлетворенно сказал я. – Вот все и разъяснилось.

– О милости просим, государь, – глухо уронил старший из купцов, выйдя вперед. – Возьми любую виру за нашу вину, но пощади детей.

– Так, у вас же нет ничего, – развеселился я. – Вся земля Вилусы теперь принадлежит мне. А вы, купцы, и вовсе голодранцы! Чем вы мне виру отдадите?

– Так, наше добро… – произнес тот и осекся.

Он осознал. Все его достояние сложено здесь, в Трое. И теперь это не его добро, а мое. Что ни говори, а город войной взят. Воины не поймут, если их добычи лишат. На такое даже я не решусь.

– Что же с нами будет теперь? – прямо спросил купец. – Убивать ты нас не стал, имущества лишил. Мы теперь в этой жизни не стоим ничего.

– Олово кто из вас с севера возит? – спросил я.

– Да мы все его понемногу возим, – растерянно ответил купец. – Кто из Колхиды, кто от синдов.

– Я бы не стал вас щадить, но не так уж и много купцов, кто с теми племенами дела ведет. Предлагаю вам пойти тамкарами к Сосруко, царю Боспора Таврического, – показал я на начальника охраны. – Он вам справедливую долю выделит и от разбойников защитит.

– Таврического? – выпучили глаза купцы. – Тавры – племя дикое. Спасу от них нет. Мы из-за них вдоль южного берега моря Аззи плывем. Это же разбойники, каких поискать. Они родами живут, по двести-триста семей. Никогда там царей не было.

– Ну вот, – удовлетворенно посмотрел я на Сосруко. – Я же говорил, двух тысяч человек тебе хватит. Напомни, я тебе на карте удобную бухту покажу. Там город и поставишь.

– Как назовем, государь? – преданно посмотрел на меня Сосруко.

– Пантикапей, – подумав, сказал я.

Можно, конечно, и Керчью назвать, но не будем умножать сущности без необходимости. Пантикапа означает «рыбный путь». Рыбы сейчас в Азове столько, что они на одной осетрине разбогатеют. Никакого олова не нужно. Да! Не забыть бы научить их икру солить. А то ведь выбрасывать будут.

– Ну вот и славно, – сказал я. – У вас теперь ничего нет, почтенные, но зато есть царь, который о вас позаботится. Вы отплываете через месяц. Мои люди как раз собирают счастливых подданных по всему лукканскому берегу. Кстати, где архонт Антенор?

– Государь! – старик Антенор, которого привезли с Лемноса, выглядел плохо. Вид родного города, почти уничтоженного войной, привел его в полное уныние.

– У тебя будет много работы, Антенор, – я встал, хромая, и обнял его. – Приведи в порядок свой город. Сколько семей знати и купцов остались верны?

– Четырнадцать, государь, – ответил он, пряча глаза от стыда. – Они все ушли в изгнание вместе со мной.

– Наградим, – кивнул я. – Купцы на пять лет без налогов, а знать… А имена знати занесем на Столб у храма Великой Матери. Там лучшие из лучших записаны. Ну и землицы прирежем из доли вот этих… – я небрежно ткнул в сторону понурых мятежников.

– Благодарствую, государь, – склонился Антенор и вс тал на свое место. – Сколько ты еще будешь чтить нас своим присутствием?

– Три дня, – махнул я рукой. – Надо спешить. У меня еще в Аххияве дела есть. Мувасу приведите сюда.

Пленный царевич из Арцавы смотрел на меня с угрюмой усмешкой. Он связан, но смотрит смело и открыто. Я знаю этот взгляд. Так умирают храбрые люди. Этот уже умер. Он просто хочет услышать, какой именно казни его подвергнут. Что же, удивлю его.

– Ты честно бился, Муваса.

– В отличие от тебя, – усмехнулся он.

– Я спас тебе жизнь, – укоризненно посмотрел я на него. – А мог бы зарубить.

– Мог бы, – неохотно сказал он. – Ты был хорош. Я ошибся, и ты меня поймал. Сейчас бы я не совершил такую ошибку. Но что сделано, то сделано. Боги были на твоей стороне, царь.

– Чего ты хочешь, Муваса? – спросил я его. – О чем ты мечтаешь? Я могу дать тебе все.

– Я хочу жить в огромном дворце, – оскалился он, поймав отчаянный кураж смертника. – Хочу быть несметно богат и иметь сотню наложниц. А лучше две. Как тебе такая мечта?

– Это окончательная цена? – прищурился я. – Или ты хочешь поторговаться?

– А ты что, готов мне это дать? – царевич совершенно растерялся.

– Готов, – кивнул я. – Если ты будешь служить мне верой и правдой.

– Никто не назовет меня лжецом! – он гордо выпятил грудь, что в его положении выглядело довольно двусмысленно. – Если я дам клятву, то умру за тебя.

– Тогда договорились, – кивнул я. – Цена названа, и она меня устраивает. Жертвенник прямо перед тобой, царевич. Приступай.

* * *

Две недели спустя. Олинф. Фракия.

Я не мог больше есть и пить. Баранина во всех видах и вино вызывали у меня только тошноту. Но таково было гостеприимство в этой земле, свирепой к врагам и щедрой к друзьям. Отказаться пировать – немыслимое оскорбление для хозяев, а потому я мужественно запихивал в себя очередной бараний бок, который мне подавала Спато, жена моего брата. Впрочем, все плохое когда-нибудь заканчивается, и этот бесконечный пир тоже. А может быть, мы истребили всех баранов в округе, не знаю. Тем не менее, пьяный угар прошел, передав эстафету делам более насущным.

– Что у тебя с пастбищами, отец? – спросил я, когда мы остались вчетвером. Я, Элим, Анхис и фракиец Комо, его соправитель.

– Теперь я понимаю, что их немного, – невесело усмехнулся тот. – Поначалу мне эта земля казалась огромной и изобильной, но уже становится тесновато. Здесь всего одна долина, подходящая для выпаса. Наши стада принесли новый приплод, и скоро хорошие травы будут доставаться только лучшим из моих коней.

– Покажи мне, какие земли вы взяли? – я развернул на столе грубый чертеж, составленный еще в прошлый мой визит. Фракиец Комо, для которого любой рисунок был колдовством, опасливо отодвинулся и смотрел на карту издалека.

– Вот отсюда на западе, – Анхис уверенно показал в будущие Салоники, – от горячих ключей, и до вот этой реки. Там есть удобная переправа, мы там собираем пошлины.

Он ткнул в реку Стримон, что текла восточней Халкидики.

– И вот эти озера под нами, – закончил он, показывая на север полуострова. – Рыба нас сильно выручает.

– Вам нужно дойти вот сюда! – я ткнул в центр Греции. – Это лучшие реки и лучшие травы.

– Фессалия? – несказанно удивился Анхис. – Но это же далеко!

– Всего пять дней пути на юг от горячих ключей, – усмехнулся я. – Мир не так уж и велик, отец. Нужно взять все, что восточнее хребта Пинд. Хороших пастбищ у нас просто нет. Несколько лугов вокруг Олинфа не в счет. Если мы заберем Фессалию, то через пять лет у нас будет лучшая конница мира.

– Большая земля, – задумчиво теребил бороду Анхис. – Даже больше Вилусы.

– И там куда больше рек, – в тон ему ответил я. – Лес, зерно и кони. Через пять лет вы будете богаче египетского фараона.

– Первый корабль с лесом ушел на юг, – испытующе посмотрел на меня Анхис. – Мы хотели бы получить железные плуги, кирки, клинья, топоры, тесла и оружие.

– Вы все получите, – кивнул я. – А еще получите ткани, стекло и красивую посуду. Вы подарите своим воинам столько добра, что они не только Фессалию, а даже Додону возьмут.

– Мы позовем в поход соседние племена, – произнес вдруг Комо, изрядно оживившийся при слове «добро». – Если за лес и правда придет такая роскошь, то сбегутся парни со всей Фракии. Мы их купим за оружие и добычу. Твоего брата, Эней, уже считают удачливым вождем. Наши воины ходят в серебре и едят с расписной посуды.