Текст книги "Кинжал Немезиды (СИ)"

Автор книги: Дмитрий Чайка

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 14 страниц)

– Глупенькая, – поцеловал я ее. – Неужели ты думаешь, что я разменяю мать своих детей на очередную смазливую мордашку? Ты думаешь, я забыл, что ты для нас всех сделала?

– Я сейчас нехороша, – заплакала она, закрыв лицо руками. – Я лежу колодой, и меня мутит день и ночь. Ну почему так? Почему любая рыбачка может работать до самого последнего дня, смеяться, хлопотать по дому, а потом родить под кустом, встать и просто пойти дальше? Почему мне дети даются такими муками? Моя матушка дюжину родила, и у нее никогда не бывало такого.

Я сел рядом, обнял ее за плечи и прошептал на ухо.

– Хочешь, я научу тебя ткать такое покрывало, которое ты сама не сможешь сделать ни за что?

– Что ты сделаешь? Ты научишь ткать? Меня? – Креуса так удивилась, что даже плакать перестала. И по-моему, ее даже перестало тошнить. Она смотрела на меня расширенными глазами, а потом вспомнила. – Как тогда носки, да?

– Да, – кивнул я. – Слушай! Когда делаешь толстое полотно из шерстяной или льняной пряжи, то в него можно вплетать короткие нити. Они привязываются к основе узелками и потом обрезаются ножиком. Вот таким!

И я протянул ей небольшой кинжал с крючком на конце.

– Эта нить называется ворс, а в месте, которое можно закрыть пальцем, будет десяток узелков. Такой ковер согреет тебя в самую лютую стужу. Повесь его на стену, и он сохранит тепло в доме.

– Я, кажется, поняла-а… – прошептала Креуса, которая уже позабыла о своей немощи. – А если нити будут разноцветные, то ведь можно любой узор сделать. Господин мой! Неужто тебя и Великая Мать благословила тоже?

– Я пойду? – лукаво улыбнулся я, похлопав ее по пышному бедру. – Не скучай, царица. И пожалуйста, умерь свой любовный пыл. Пусть твои рабыни приходят в мою спальню три раза в неделю. А лучше пока два. Ты меня совсем заездила

– Алуна! Гания! – закричала моя жена. – Одеваться! И супа горячего подайте!

– Лапша! – стукнул я себя по лбу, уже выйдя в коридор. – Совсем забыл про лапшу. Ладно, в следующий раз скажу.

Заседание Царского совета сегодня проходило в расширенном составе. Египтянин Анхер, который койне уже вполне освоил, использовал свой устрашающий акцент только на стройке вместе с палкой. Он изъяснялся понятно, и имен египетских богов всуе больше не употреблял. Он теперь вообще мало напоминал настоящего египтянина. Умение умножать в столбик и знание истинного значения числа пи поселили в его душе изрядный скепсис. Да и боги египетские в моей земле не имели власти, навсегда изменив этого парня. По слухам, он даже волосы начал отращивать, и того же потребовал от своей жены. По какой-то непонятной причине лысые женщины ему теперь не нравились. Впрочем, если посмотреть, с кого именно он изваял статую Великой Матери, то становилось понятно, почему Нефрет с такой искренней радостью провожала в порту свою лучшую подругу Феано. Есть все-таки в женской дружбе нечто загадочное, недоступное моему пониманию.

Глиняный макет будущего города обступили самые уважаемые люди Энгоми. Купцы, писцы и военачальники. Они спорили, тыча пальцами в идеально прямые кварталы и в площади с храмами, которые стояли на пересечении улиц. Когда я вошел, все дружно поклонились, даже Ил, который на совете присутствовал всегда. Мальчишка постоянно тянул руку, чтобы потрогать что-нибудь, но тут же отдергивал ее назад, встретившись с чьим-нибудь укоризненным взглядом.

– Государь, – обратился ко мне Рапану. – Рынок за стеной расположили. Нехорошо это. Налетят разбойники с моря, ограбят. Купцы просят площади у храмов под торговлю отдать.

– Да ни за что! Кто за вами убирать будет? – взвился градоначальник Энгоми, носивший гордое звание эпарха. Его недавно пришлось назначить, потому что хозяйство разрасталось не по дням, а по часам, а нити водопроводов тянулись все дальше и дальше, к самым окраинам. Следить за всем этим было просто некому.

– Торговцы сами… э-э-э… уберут, – несмело возразил Рапану и сам застеснялся настолько наивного вранья.

Эпарх хмыкнул и отвернулся. Этот раунд остался за ним. А мне пришла в голову неожиданная идея. Я ведь был в Риме и помню форум Траяна, первый в истории торговый центр.

– Вот этого квартала не будет, – сказал я, показывая на север города, недалеко от порта. – Здесь будет рынок.

– Места мало, господин, – поморщился Рапану. – Город растет.

– Построим в три этажа, – отрезал я. – И все купеческие кварталы соберем вокруг него. Делайте лавки на первых этажах своих домов.

– О-ох! – одномоментно выдохнули купцы, ослепленные неслыханными перспективами. А я скромно добавил.

– Ваша помощь не понадобится, почтенные. Казна построит рынок сама. Где эконом?

– Я здесь, господин.

Низенький писец, один из уцелевших при погроме столицы бандами «живущих на кораблях», управлял огромным дворцовым хозяйством, включая мои имения, стада и сады. Должность его называлась ойокономос, но мне это было выговаривать лень, и он смирился.

– Возьмешь в свое ведение.

Тот молча поклонился до самой земли и застыл в таком положении. Не может подняться, сволочь. Боится, что я увижу его счастливую улыбку. Он уже прикинул, сколько соберет с купцов за право занять лучшие места. Испорчу-ка ему настроение. Петросян я или где.

– Когда сделаете план каждого этажа, покажете мне. Я определю начальную цену каждой лавки. А потом места будут проданы с аукциона на срок в пять лет.

Бинго! Мой эконом сначала побледнел, потом покраснел, а потом его физиономия приняла красивый зеленоватый оттенок. Как хорошо, однако, когда не ошибаешься в людях. Купцы нахмурились тоже. Они-таки надеялись пропетлять, сунув увесистый кошель кому надо.

Мне надо! Мне суйте! – так и хотелось мне крикнуть им в лицо, но я благоразумно промолчал. – Император Веспасиан брал ведь взятки вместо своих чиновников, а я чем хуже. У меня тоже задница, а не бюджет. Я строю город и огромные корабли, которые непонятно когда еще начнут давать прибыль. У меня на носу война и торговое эмбарго в отношении Египта, и оно неизвестно чем закончится.

– Нет, ребятки, – пробурчал я по-русски. – Легко жить хотите. Я вас выпотрошу.

– А мясной рынок? – поднял голос Рапану. – А рыба? А зелень?

– За стену! – отрезал я. – Бойни на десять стадий от пригорода отнести. Кто из мясников загадит реку отходами, повиснет на кресте. И выселите, наконец, из столицы всех кожевенников… Где мы пришлых сидонцев размещаем?

– В Кирении, господин, – напомнил эконом.

– Вот в Кирению и выселите, – милостиво кивнул я. – Пусть эту вонь сидонцы нюхают. Когда ветер с севера, во дворце дышать нечем.

– А мы под кожевенников целый квартал отвели, – растерянно переглянулись вельможи.

– Который? – спросил я.

– Вот этот! – показали мне кусочек города на отшибе.

– Мы там построим термы, – решительно ответил я, а когда ощутил на себе два десятка непонимающих взглядов, пояснил. – Купальни с холодной и горячей водой, с бассейнами и комнатами отдыха.

– Дорого получится, государь, – непонимающе смотрел на меня диойкет.

– Так это и не сейчас, – горестно вздохнул я, мечтая о баньке из сруба. – Просто оставьте местечко. Лет через пять вернемся к этому разговору.

Стоп! А почему это я должен мечтать о бане? У меня что, дерева нет? Печь я не сложу, не умею, но мне и простого очага хватит. По-черному банька тоже очень даже ничего. Бывал как-то в такой в Сибири. Дальше высокое собрание пошло где-то за пределами моего сознания. Я мечтал о бане и дубовом венике, и на лице моем блуждала идиотская улыбка.

Пара тысяч рабочих рук, работавших за еду, придала стройке совершенно неслыханный темп. Я прилюдно поклялся, что отпущу пленных, как только будут закончены стены, и даже небольшую награду дам. Ошалевшие от таких перспектив люди старались изо всех сил. И сидонцы, и тирцы, и библосцы, и даже горстка уцелевших пеласгов из-под Газы… Впрочем, нет, этих бандитов пришлось распять. Отмороженные оказались на всю голову. А держать по стражнику на каждого такого заключенного экономически неэффективно. У ханаанеев семьи есть, их дома ждут. А этим терять совсем нечего. Не люди, волки лютые. Привыкли кровь лить как водицу. Вот поэтому у нас мужчин в плен практически не берут, ибо содержать нерентабельно. До вершин рабовладения времен Катона Старшего мы еще не скоро дойдем.

Огромные десятитонные блоки, что легли в основание стены, сменили блоки вдвое меньшие, а потом, на самом верху, их сменят камни весом до тонны. Нет нужды такую тяжесть на высоту волочь. Робкие намеки окружающих на тему: а почему бы не построить стены из сырцового кирпича, как все нормальные цари, я отмел с негодованием. Недолгая неразбериха в Ассирии подходит к концу, и они очень скоро выйдут на авансцену. Выйдут вместе со своими таранами и маленькими кирками, которые несет в ручной клади каждый воин. Они кирпичную стену разберут на раз.

А наш главный строитель снова потерялся. Во время вынужденного отпуска на Родосе я вспомнил про такую штуку, как полиспаст и римский подъемный кран со ступальным колесом, рассказал ему о них, и он снова забухал. Слабоваты нервишки оказались у парня. Непробиваемая корка воспитания правоверного египтянина уже давно лопнула с треском, но у него все еще случался культурный шок. Он никак не мог поверить, что два блока уменьшают необходимое усилие почти в два раза, а четыре блока – еще больше. Он сделал модель, проверил и пропал. Только горький плач Нефрет, проклинающей своего непутевого мужа-пьяницу, сигнализировал всему южному кварталу, что господин Великий строитель все еще жив и даже частично здоров. Просто пока не совсем пригоден к работе. Думаю подшутить над ним со всей свойственной мне искрометностью. Как только Анхер выйдет из сумрака, расскажу ему, что усилие может передаваться через два ступальных колеса. Вот весело будет.

– Куда теперь, государь? – почтительно спросил Сосруко, видя, что я застыл на месте, пока мой конь объедал какой-то куст, опрометчиво свесившийся из-за забора.

– В храм Наказующей, – сказал я, и Сосруко оживился не на шутку.

Он что-то сказал на своем гортанном наречии родственникам, ехавшим за мной, и те оживленно загомонили. Я так и не смог разгадать эту загадку. Еще совсем недавно они на выстрел к этому храму боялись подойти, а теперь их оттуда за уши не вытащить. И возвращались они оттуда веселые, даже песни пели. А ведь ничего нового не произошло. Разве что еще один перегонный аппарат мой алхимик получил. Мне жена и Кассандра весь мозг пробили, требовали ароматных масел и притираний. Интересно, какая может быть связь между новым аламбиком у игромана-вавилонянина и хорошим настроением у моей охраны? Решительно не понимаю. Они у меня в употреблении ароматов не замечены.

Зачем я еду в храм Немезиды? Сегодня в порт пришел корабль с зерном такого качества, то его целиком забрали для нужд дворца. А это значит, что агент-сидонец смог найти общий язык с премьер-министром Египта. У меня в подвале есть небольшая комнатка с дырой, ведущей в соседнее помещение. Я послушаю разговор. Не к лицу самому царю беседовать с простым купцом и ставить ему задачи. Пусть Кассандра этим занимается. Но услышать я это хочу своими ушами. Дело слишком важно для того, чтобы отдать его кому-то.

– Говори, Магон, – услышал я голос свояченицы, слегка искаженный эхом, блуждающим по камням кладки.

– Ваше поручение исполнено, госпожа, – раздался подобострастный голос. – Господин чати поверил мне. Он повелел мне стать глазами и ушами во дворце государя.

– Неплохо, – милостиво ответила Кассандра. – Пока ты можешь рассказать ему все, что увидишь и услышишь. Нам нечего скрывать. Даже про весенний поход под Трою.

– Великий царь покинет Энгоми вместе с войском? – деловито спросил купец.

– Да, – ответила Кассандра. – У нас мир с соседями, а флот будет бороздить море и топить всех подряд. Особенно тех, кто поплывет в Египет, не получив патент в казначействе Энгоми.

– Чати просто сойдет с ума от злости, – с едва сдерживаемым восторгом произнес Магон.

– Ты должен будешь сказать им следующее, купец, – чеканным голосом ответила Кассандра. – Весной, когда взойдут Семь Сестер, корабли Алассии не повезут медь в Черную Землю, потому что визирь Та запретил им это. Ванакс Эней скорбит о нарушенной дружбе со своим царственным братом, сыном Ра, но признает право Египта торговать с тем, с кем ему угодно.А право царя Энея брать силой любой корабль в море, ибо он сын Морского бога, и визирь Черной Земли ему не указ.

– И кому я должен буду сказать об этом, госпожа? – уныло спросил Магон.

– Кому-то из царедворцев-ааму, своих земляков, – ответила Кассандра. – При дворе много вельмож-ханнанеев. Великий дом покровительствует им.

– Чати просто сойдет с ума от злости, – снова сказал Магон, но в это раз в его голосе никакого восторга слышно не было.

– Но скажешь ты это только в том случае, – успокоила его Кассандра, – если вдруг увидишь, что в Египте стало не хватать меди. По любой причине, понял? По любой!

– Да, госпожа, – уверенно ответил Магон. – Все исполню, как приказали. Меди сейчас мало, но ее везут с Синая в Фиванские мастерские. О перебоях я не слышал, но племена пастухов-шасу частенько шалят на караванных путях. Если что-то такое случится, я все сделаю.

– Ты получишь сорок талантов меди на продажу, – ответила Кассандра. – И не криви лицо, купец! Скромность пристала тому, кто приносит жертвы Гермесу Агорейосу.

Слушать дальше я не стал. Дело рискованное, но если Тимофей отработает свою часть программы, визирь-чати окажется на растяжке. И тогда мы возьмем его за горло. Синайская добыча не покрывает их потребностей даже две трети, и качество этого металла низкое. Мышьяка слишком много, из него не сделать хорошего оружия. Мы и так их придавим, лишив железа, меди Кипра и дерева Ханаана. Но если после начала навигации остановить поступление меди вообще, это будет чертовски красиво. Они должны будут умерить спесь и начать договариваться. А у меня уже такой список пожеланий, что никакого папируса не хватит.

Я шел быстрым шагом в сторону лаборатории мастера Син-аххе-эриба, а войдя, остановился, словно громом пораженный. Вавилонянин валяется на полу, пьяный в слюни, и испускает носом необыкновенно затейливые мелодии. Моя охрана пьет прямо из кувшина какой-то продукт со странно знакомым запахом. А вот тот аламбик, в котором кое-кто должен был перегонять нефть, сиротливо стоит в дальнем углу, никому не нужный. На полу валяются пустые кувшины из-под вина и куски мыла, а на потухшей жаровне стоит котел с растопленным салом. Причем его явно топили не один раз. Жидкая фракция аккуратно слита в чашу, а в котле осталась лишь плотная белая масса. Я посмотрел на пребывающего в нирване парфюмера, вздохнул, глядя на смущенных кобанцев, и сказал, пристально рассматривая твердый жир на своем пальце:

– Палок бы всыпать дураку, но ведь он сделал стеарин. Или это не стеарин… Я не знаю, что это. Я же не химик. Но из этого совершенно точно можно делать свечи. Сосруко! Поднять, разбудить, похмелить, не калечить! Он мне еще пригодится.

Глава 8

Год 4 от основания храма. Месяц первый, Посейдеон, Морскому богу посвященный. Январь 1172 года до н. э, самый его конец. Запад страны Атики. Земля богини Хатхор. (в настоящее время – местность Серабит-эль-Хадим. Синай)

Они шли небыстро, и причина этому была проста. Дорога от рудников запада через Синай – это целая цепь башен и небольших крепостей, охранявших источники воды. Тимофей, воины иври и пара сотен рабов, которых они освободили, вырезали там всех до последнего человека. Башни попросту разваливали кирками, а в крепостях рубили ворота и врывались внутрь. Здесь, в пустыне, гарнизоны по двадцать-тридцать разноплеменных наемников – шарданов. Им нипочем не удержать такую толпу.

Сотни людей – что-то неслыханное для этих мест. Чтобы пересечь пустыню, нужно потратить дюжину дней. И все это время приходится поить и кормить десятки ослов и лошадей. Люди могут работать голодные, а животные нет. Они для этого слишком слабы. Вот потому-то Тимофей приказал выгрести все запасы на разоренном руднике, забить весь лишний скот, включая раненых лошадей, а на оставшихся колесницах провести загонную охоту. В отряде нашлось несколько младших сыновей знатных отцов, что могли управляться с ними. Мясо газелей, старых ослов, раненых коней, коз и овец порезали на ломти и высушили над огнем. Именно оно и взятые в крепости зерно и финики, питало войско в пути.

– А тут египтяне работают, – шепнул Тимофей, когда они с Шаммой снова пошли на разведку, с ночи расположившись на вершине горы.

– Тут все по-другому, – буркнул Шамма. – Сюда люди приходят, добывают бирюзу и медь, а потом уходят. Постоянно тут живет только горстка солдат и жрецы демоницы Хатхор, да и те меняются. Здесь просто невыносимо.

– Они что, сюда приходят на время? – заинтересовался Тимофей.

– Да, – кивнул Шамма. – Летом здесь жить невозможно. Люди мицраим приходят сюда, когда спадает жара, и когда начинают лить дожди. И они уходят, когда дожди еще идут, а ручьи и колодцы полны. Поэтому их так много, и они трудятся от зари до зари. Им нужно быстро заготовить медь и уйти, пока есть вода, и не началась жара.

– Им идти в Фивы не меньше месяца, – прикинул Тимофей.

– Шесть недель, – покачал головой Шамма. – А то и все восемь. Не забывай, что идет караван с грузом, идут рабочие и писцы. Они не могучие воины, как ты. Все эти люди плетутся от источника до источника. Они останавливаются за день три-четыре раза, чтобы напоить ослов и набрать воды.

– Так это что получается? – Тимофей поднял на товарища восторженный взгляд.

– Это значит, что они вот-вот пойдут домой, – усмехнулся Шамма. – Я же тебе говорил, я вырос в этих местах. Я привел тебя ко времени, и мне неохота самому собирать медь по всему лагерю. Я хочу забрать ее вместе с корзинами и ослами.

– Сколько с ними воинов? – жадно спросил Тимофей.

– Обычно идет три сотни, – ответил Шамма. – Рабочих еще тысяча, мастеров и писцов сотня. Но они не бойцы. Сейчас, я думаю, воинов идет больше. Уж больно жизнь стала беспокойная.

Ждать оказалось очень тяжело. То, что египтяне скоро уйдут, было видно невооруженным глазом, но последние два дня в лагере Тимофея кормили только ослов и лошадей. Еда подошла к концу, а последние кусочки сухого мяса уже не ели, а просто держали во рту, пока они не растворятся. Если бы не финики, привычная еда людей пустыни, воины уже давно бы с голоду подохли. А так – пять штук на брата, и ни в чем себе не отказывай. Но к назначенному дню закончились и они. Почему не напали раньше? Да потому что колесниц у этих египтян не было, одна пехота, а штурмом крепость не взять. Стоит она высоко, и дорога к ней ведет крутая. Перестреляют, пока дойдешь до ворот. Скрытно подобраться к крепости не выйдет, стража на вышках бдит. А про осаду даже говорить смешно. Какая осада без еды? Вот так вот Тимофей, который высох до того, что на нем болтался доспех, и решил ждать до последнего, чтобы напасть на караван в пути. Благо удобные для засады места – это единственное, чего имелось в избытке в этой проклятой земле.

Пару дней спустя египтяне все-таки тронулись в путь. Гигантский караван из полутора тысяч человек и такого же количества ослов брел на северо-запад, по старой дороге. Она поначалу ведет через горы, а потом вдоль берега моря Ретту, оставляя горы по правую руку. Там их могли и корабли встретить. Но такого уже давно не бывало, по большей части караван гнали пешком до самых Фив, где их ждали в царских мастерских. Поезд растянулся цепочкой на тысячи локтей, и к концу дня люди уже едва могли передвигать ноги, даже воины. Уж больно утомителен путь по горам, а ведь на каждой стоянке нужно распрячь ослов, чтобы напоить. Лучники несли свое оружие, забросив его на спину, а то и, по примеру копьеносцев, клали на ближайшую телегу. Только кажется, что щит и колчан стрел не так тяжелы. Пройди с ними полдня, и они оттянут плечи, а то и натрут их до крови.

Впереди идет сильный отряд. Воины начеку. Они осматривают скалы, что окружают дорогу, боясь пропустить засаду. Такой же отряд идет позади. Рабочие, мастера, писцы и груз тащатся между ними. До предела уставшие люди едва переставляют ноги. Они хотят есть, хотят пить и спать. А еще они хотят увидеть свои семьи, проклиная тот день, когда господин имир пер, надсмотрщик за имуществом в их септе, указал именно на них. Крестьян не спрашивают, хотят ли они идти куда-то. Им приказывают, и они идут, как было заведено тысячи лет назад. Им не платят, как воинам, они работают за еду.

Тимофей и Шамма выбрали горный перевал, один из многих здесь. Он был удобен, здесь легко устроить камнепад. Афинянин все рассчитал точно. У него намного больше воинов, а крестьяне-рудокопы ему не помеха. Ему плевать на них, но воины, писцы и мастера-плавильщики должны быть истреблены. Таков приказ господина, и он исполнит его со всем тщанием.

– Зажигай костер, – велел Тимофей, когда караван втянулся в узкий горный проход.

Дым взлетел к небесам, давая команду тем, кто стоит впереди. Огромные валуны покатились вниз, прямо на головы передового отряда, а на скалах поднялись сотни людей, которые одновременно взмахнули пращой, только что служившей им поясом. Тучи камней полетели вниз, убивая и калеча несчастных египтян.

Крестьяне кинулись под защиту скал, бросив животных и груз. А воины, спешно натягивая тетиву на лук, начали понемногу отвечать. Щитоносцы сгрудились в небольшие группы, пытаясь закрыть лучников, но получалось у них скверно. Уж слишком сильно растянулся караван.

Египтян избивали камнями, почти не получая ответа, и даже афиняне бросали камни вниз, правда, без особого успеха. Руке человека нипочем не сравниться с пращой. Египтяне пока держались, но сколько ударов вынесет дерево щита? Не так-то и много. И вот уже первый из них лопнул вдоль, обнажив тело хозяина. Без щита воин не продержался и десяти вдохов, удар в грудь свалил его наземь. Его товарищи сделали шаг и сомкнули ряды, но все уже было предрешено. Воины фараона падали один за другим. Тимофей наблюдал, выжидая момент для атаки. Незачем терять людей понапрасну.

– Бей! – заревел Тимофей, и сотни людей потекли вниз, прямо на окровавленных египтян, упрямо выставивших копья.

Он скатился с горы и снес щитом сразу двоих. А утробное уханье Главка и тошнотворный хруст кости позади означали, что возвращаться и добивать уже нет нужды. Выставить строй у него не вышло, но волны нападающих попросту смели жидкие цепочки египтян, которые пытались продать свою жизнь подороже.

– Скалы обыскать! – орал Тимофей. – Убить всех!

* * *

Два месяца спустя. Месяц Хонсу, время Перет. Март 1172 года до новой эры. Пер-Рамзес.

Время Перет на исходе, но Земля Возлюбленная цветет, густо покрытая сочной зеленью. Люди радуются и поют, глядя на наливающееся зерно в полях, а сиятельный Та, чати Верхнего и Нижнего царства, господин Шести Домов, трясся, словно лист акации на ветру. Он отлично понимал, зачем его позвал к себе сын Ра, и знал, что ничего хорошего ему эта встреча не сулит. Ему уже неделю как доложили, что синайские рудники разгромлены, и все это время сиятельный чати думал, как бы ему выпутаться из этой дикой ситуации. То, что Господин Неба, Могучий бык и прочая, прочая, прочая узнает об этом, он не сомневался ни на одно мгновение. Рамзес III ведь не витающий в облаках Эхнатон и не Тутанхамон, его уродец-сын, за которого правили жрецы. Новая династия молода и зубаста. Она еще не успела выродиться. А все почему? Да потому что нет крови государей в матери фараона. Царица Тия-Меренисе не сестра была своему супругу, как предписывает обычай. А жаль! Еще бы три-четыре поколения, и священная кровь превратилась в мутное пиво. Кровосмесительные браки быстро делают из потомков победителей убогих калек, послушных своим вельможам. А тут на трон сел муж, полный сил, умный и хваткий.

– На мою голову, – уныло пробурчал Та.

Он никогда не тратил время на сожаления, иначе не занял бы своего места. Но даже его изворотливый разум пасовал перед свалившейся на него невыполнимой задачей. Он бы усмотрел в происходящем какую-то изощренную ловушку, но ведь это он сам прогнал купца Рапану. Кто же мог подумать, что дерзость царька Алассии превысит все возможное разумение. Он был просто обязан прислать дары, чтобы смягчить гнев главного вельможи повелителя мира. А вместо этого он посмел продать всю свою медь вавилонянам и собрался уходить на войну. У сиятельного Та в голове не укладывалось, как такое возможно. Какая может быть война, если не решен вопрос с медью и деревом для Страны Возлюбленной? Как он вообще посмел пренебречь священными интересами Египта!

Разодетый напыщенный слуга приоткрыл дверь личных покоев царя и, увидев чати, склонился, скроив самое умильное выражение на своей круглой физиономии. Он жестами и поклонами показал: заходите, мол, великий господин, ждут вас.

Та зашел в покои фараона и распростерся ниц. Он мог ограничиться глубоким поклоном, но чутье кричало ему об опасности. Один неверный шаг, и ему конец. Господин Неба мог и в изгнание отправить. Вот поэтому он даже не стал смотреть на повелителя, устремив покорный взгляд на каменные плиты пола. Он видит лишь украшенные золотом сандалии и мускулистые, лишенные волос голени.

– Да живёт Гор, могучий бык, любимец Маат, царь Верхнего и Нижнего Египта, сын Ра, владыка Обеих земель, – проговорил чати положенное приветствие.

Дело дрянь. В покоях царя нет никого, даже охраны, а это значит, что разговор пойдет по душам, без лишних церемоний. Впрочем, его проклятых слуг ааму здесь тоже нет, и это дает определенную надежду. Сейчас будет избиение и, если бы оно прошло на глазах этих бородачей, заполонивших дворец, жизнь визиря Верхнего и Нижнего Египта была бы кончена.

– Встань, Та, – услышал чати усталый голос государя. – Рассказывай.

– У нас наблюдаются некоторые проблемы с медью, о сын Ра, – произнес чати, стараясь, чтобы голос его не дрожал. – Но они поправимы. Мы восстановим добычу.

– А почему ты не хочешь перекрыть потери медью Кипра? – послышался насмешливый голос фараона. Грустная это была насмешка, а под ней угадывалась клокочущая ярость.

Он и это знает! – чати пробил пот. – Ну конечно, его виночерпии-ааму доложили вести, пришедшие из родного Сидона и Библа. Какой позор! Повелитель мира боится принять кубок с вином из рук знатного египтянина и привечает всякую бородатую шваль.

– Медь с Кипра скоро прибудет в положенном объеме, о сын Ра, – спокойно ответил визирь. – Сейчас море штормит, и купцы Алассии сидят в порту. Как только море откроет свои пути, корабли пойдут в Страну Возлюбленную так, как шли всегда.

– Странно, – протянул фараон. – Мне говорили другое. Я слышал, что царю Алассии запретили входить в наши воды, пока он не выполнит ряд условий. И по слухам, он их выполнять не собирается. Ты, наверное, думал запугать его. Скажи, а ты никогда не думал, как можно запугать того, кто вылез из какой-то никому неизвестной дыры и за пару лет подмял под себя Великое море?

– Он был в плену, величайший, – попробовал возразить чати. – Он опозорен.

– Я слышал, на берегах Лукки теперь живут только скорпионы, – насмешливо ответил Рамзес. – Он неплохо отомстил за свой позор. Города уцелели, но все остальное Эней разорил. И он даже не нарушил свою клятву при этом. Царица Родоса еще правит, но я готов поспорить, что и она скоро умрет. Подними глаза!

Резкий окрик застал чати врасплох, и он вздрогнул. Посмотреть в глаза разъяренному фараону? Да он умрет от страха, как только увидит бушующую там бездну. Тем не менее, голову он поднял и уставился прямо на бороду повелителя, напоминающую кошачий хвост, приклеенный к подбородку.Поднять взгляд выше он не посмел.

– Давай поспорим, – ледяным тоном произнес Рамзес, – что царица Родоса не проживет и года. И что смерть ее будет крайне неприятной. Такой, чтобы ни одна сволочь на побережье Великой Зелени не посмела усомниться в том, что царь Алассии отдает свои долги. И он опять не нарушит свою клятву. Будем спорить, Та?

– Как прикажет господин… – промямлил чати. – Не нужно, господин… Я полностью согласен с великим Гором, любимцем Маат.

– Жаль! – совершенно искренне ответил фараон. – А я хотел поспорить на твою голову. Согласен, значит. А раз ты согласен, то как ты мог выставить ему такие требования?

– У меня выбора не было, о сын Ра, – хмуро ответил чати. – Он не дает нам меди и железа. А потом забрал лес Ханаана. Мы не можем воевать с ним. Он перетопит наши корабли. А боевые корабли Сидона и Библа он или сжег, или захватил.

– Убить его ты не смог, – продолжил Рамзес. – Потом ты заплатил Поликсо, чтобы его убила она. Но она провела тебя, как последнего дурня, и взяла с него выкуп. Ты натравил на Кипр сидонцев, но его жена расколотила их вдребезги. Скажи, Та, почему я еще разговариваю с тобой, а не бросил тебя крокодилам, как простого разбойника? Клянусь, разбойники приносят мне меньше бед.

– Я все исправлю, о Могучий Бык, любимец Маат… – залепетал визирь.

– Ты дурак! Дурак! – заревел фараон. – Жрецы правят за меня югом страны. Южнее Фив уже нет моей власти! Великий жрец Амона Рамсеснахт каждый год выбивает из меня новые пожалования. Знаешь, сколько крестьян я пообещал отдать своему погребальному храму? Шестьдесят тысяч! Шестьдесят, понимаешь! И только тогда у моего величества будет посмертие, достойное сына Ра. Они делают меня беднее водоноса, и мне скоро уже не на что будет собрать армию! Пока бог Хапи благоволит нам, и разлив умерен. Хвала ему! А что случится, если страну поразит голод? Сколько лет не разливался Нил при царе Мернептахе? Три года?

– Четыре, о Господин Неба, – посмел ответить чати.

– Если такой голод повторится снова, нам конец! – ледяным тоном произнес фараон. – Мой бог-отец, Сеннахт, да будет добрым его посмертие, смирил смуту в стране и принес мир. Но смута может повториться, а казна будет пуста. А знаешь, почему она пуста?

– Такова воля богов, – прошептал Та.

– Наверное, – невесело усмехнулся фараон. – Раз у меня такие слуги. Последний караван шел в Фивы! В Фивы, понимаешь ты! Это город, где правит не мой наместник, а великий жрец Амона. И именно его жителей перебили проклятые хапиру! Что стоит Рамсеснахту заявить на ступенях храма, что царь стал слаб и не может защитить своих людей! А если вдруг умрет священный бык Апис? Нет знамения хуже! Ведь это значит, что Великий Дом стал неугоден богам. Тогда восстанет весь Египет, как было уже не раз. А ведь мы только что успокоили страну, смирив мятежи и разгромив северян.

– Мы покараем налетчиков! – произнес Та, но царь не стал даже орать на него, просто посмотрел-ка на полоумного.