Текст книги "Кинжал Немезиды (СИ)"

Автор книги: Дмитрий Чайка

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 14 страниц)

Возницы, погоняющие коней жуткими воплями, свистом и гиканьем, не имеют такой защиты, как знатные воины, стоящие позади. Они гибнут первыми, но несутся в бой, налитые каким-то сумасшедшим задором. Они управляют лошадьми кончиками пальцев, и те, послушные легчайшему движению, объезжают тела убитых и раненых, которыми завалено все поле. Плюмбаты сразили сотни. Закованные в бронзу микенские аристократы догоняли бегущих и кололи их копьями, а летящие в их сторону стрелы не причиняли вреда, лишь бессильно скользили, не причиняя вреда.

Отступление превратилось в повальное бегство. Как это и бывает, фланг увлек за собой центр, а за ним рухнуло все. Мои гвардейцы, ухмыляясь в усы, потащили из ножен последний изыск оружейной моды. Махайра. Меч, напоминающий своим изгибом серп. Он оставляет такие раны, которые никакой лекарь не зашьет. Раны жуткие, глубокие, прорезающие плоть до костей. Они поскакали добивать бегущую пехоту, а я поехал назад. Больная нога разболелась, просто сил нет. Думал, зажила, ан нет, я разбередил ее снова. Да и не царское это дело, тут все закончат и без меня.

Наш центр выдержал. Измотанные до конца аркадяне, наполовину изрубленные наемники Мувасы и он сам, забрызганный до бровей чужой кровью, с чужим щитом и без шлема, который сорвало ударом. Жуткой звериной силой несло от этого парня, который сегодня дал нам время победить. Вся лучшая пехота Ореста ударила именно сюда, пытаясь разорвать строй и зайти нам в тыл. У них ничего не вышло.

– Ты сегодня получишь достойную награду, – сказал я, и он только оскалил белоснежные зубы.

Совсем скоро по полю пойдут собирать раненых и трофеи, а потом специально обученные люди начнут распределять добычу. Тут она велика. Одного скота не счесть. Коринфяне облизываются, пускают жалостливую слезу, но сделать ничего не могут. Что в бою взято, то свято. Они вернут немного из своего, но теперь им придется начинать жить заново. Тем более что множество овец зарежут на вечерний пир.

Победный пир – это поток хвастовства, взаимных славословий, пустых клятв и лицемерных признаний в любви. Таков формат этого мероприятия, и не мне его менять. К концу вечера все перепьются, насвинячат и заснут в объедках. Это тоже часть священного ритуала, служащая поводом для гордости и источником воспоминаний в старости. Это я тоже менять не собираюсь, но, пока все не перепились, снимая стресс, развернул карту.

– Итак, благородные!

Цари Пелопоннеса вытянули шеи, а аркадяне особенно. Они рисунки на папирусе никогда не видели, и даже не понимали, что это и зачем. Цари востока были малость поцивилизованней. Они всмотрелись в папирус, и их усы зашевелились в предвкушении. А я жестом фокусника провел пальцем по карте и посмотрел на Менелая.

– Ты, отважный Менелай, получаешь Амиклы и Хелос. Все земли от истоков Эврота и до самого его устья теперь твои. От Тайгетского хребта на западе до хребта Парнон на востоке.

– О-ох! – выдохнули все, а Менелай только глазами моргал и мычал что-то невразумительное.

– За твою верность клятве, – торжественно заявил я и подал ему бронзовую пластину, на которой был выбит соответствующий текст. Ярлык. Так это называлось когда-то.

– Там же старого Тиндарея родня правит, – растерянно произнес Менелай. – И моя родня по жене.

– Мне они не родня, – отрезал я. – Они проливали сегодня кровь? Ты их видишь здесь? Нет? И я не вижу. Поэтому им надлежит города и земли передать тебе, а самим удалиться в изгнание.

– А если они не согласятся? – удивленно посмотрел на меня Менелай.

– А они и не согласятся, – усмехнулся я. – И тогда ты и остальные цари пойдете на них войной и накажете. Как сегодня наказали Ореста. Кстати, его нашли?

– Ушел, гаденыш, – покачал головой Эгисф, не скрывавший своего сожаления. – И дружок его Пилад ушел тоже. Они снова в Фокиде скроются.

– А мне что дашь? – жадно спросил Сфенел, царь Аргоса. Они так и правили вдвоем с сыном, отбившим жену у Диомеда. Быстро позабылась боевая дружба, когда появилась возможность отжать долю товарища.

– Кинурию заберешь, – сказал я. – У вас по ней давний спор со Спартой. Теперь этого спора нет. Эта земля принадлежит Аргосу.

– Согласен, – кивнул Сфенел, и Менелай неохотно кивнул вслед за ним. Он тоже претендовал на эту землю, но и так уже получил очень много.

– А я? А мне? – жадно вытянул шею Эгисф.

– Тебе отойдет Эпидавр и земли восточней него, – ткнул я в карту. Вождей этого народа Махаона и Подалирия убили. Там правит какой-то Никомед. Я его даже не знаю, поэтому ты волен поступить с ним, как тебе будет угодно.

– Хорошо, – расплылся в улыбке Эгисф, разглядывая отполированную бронзовую пластину. Впрочем, он все равно не умел читать.

– Но у меня будет одно условие, благородные, – сказал вдруг я, и они насторожились. – После вашей смерти эти земли получат своих царей из мужей вашего рода. Границы должны вернуться к тем, что есть сейчас.

– Но у меня только один сын, – растерялся Менелай.

– А как же Мегапенф? – напомнил я. – Ты же его признал. Мальчишке уже пять, и он растет у меня во дворце. Он дружен с моим сыном.

– Ах, Мегапенф… – с трудом припомнил царь. – Да, конечно… Тогда я отдам Амиклы ему.

– А ты себе что заберешь? – спросил вдруг Эгисф, жадно глядя на карту.

– А я заберу в свой теменос вот это. Все, что западнее Тайгеткого хребта.

И я скромно провел линию с севера на юг полуострова, отчего все коллективно выдохнули. На их глазах Мессения и древний Пилос свое существование как независимое царство прекращали. Как и царства Элиды. Нужны они мне? Да не особенно. Но уж больно много от них суеты и неприятностей. Проще установить там прямую диктатуру, чем раз в год гасить мятеж. И это не Аркадия, изрезанная горами. Вот уж она мне не нужна точно. Пусть живут как хотят. А Мессения и Элида – это все же реки, равнины, пастбища и очень неплохие пашни.

Люди пытались переварить услышанное, но ничего не говорили. В том, что у меня это получится, тут ни у кого сомнений уже не оставалось. Над царским родом висит проклятие божественного судьи, спутника Аида, а армия Пилоса не идет ни в какое сравнение с моей. И даже твердыня акрополя, сложенного из камней, мне теперь не помеха. Все уже знали, как была взята Троя. Мои воины в общем лагере вели себя, как центровые телки, заехавшие на колхозную дискотеку. Говоря понятным языком, вовсю хвастались перед заштатной микенской деревенщиной.

После таких новостей пир пошел как-то вяло. Цари, получив многое, завидовали тому, что получил я. Эгисф и Менелай тупо накидывались, вливая в себя кубок за кубком, а вожди аркадян мысленно кусали себе локти, потому что им я не дал ничего. А за что? Это они мне кругом должны. Впрочем…

– А вы, благородные, чего теряетесь? – спросил я. – Разве басилеи севера не пришли к вам войной? Вы в своем праве. Эгий, Гелика, Пеллена, Эгира… Идите и возьмите свое.

– И то верно, – приободрились они. – Сходим и возьмем…

– А кого править поставишь над Мессенией и Элидой? – спросил вдруг Эгисф. – Тамошние басилеи твоих писцов прогнали, а скот забрали себе.

– А вот его и поставлю! – я ткнул в Мувасу, который с упоением обгрызал баранью лопатку, не обращая внимания на наши разговоры. – Он достойно бился, и он царского рода. Сиятельный Муваса!

Тот, услышав свое имя, оторвался от баранины и вопросительно уставился на меня.

– Благородные вожди интересуются, – медовым голосом спросил я. – Представь, что ты наместник, и правишь царскими землями. У тебя есть закон и есть люди, которые этот закон толкуют. Твоя власть справедлива и угодна богам. Мои писцы точно знают, сколько взять с каждой деревни, и ты не берешь с людей лишнего. Даже ячменного зернышка не берешь, только строго установленную подать. А когда приходит голод, ты с них совсем ничего не берешь и даешь людям зерно из царских запасов. Как ты поступишь с теми, кто вздумает вдруг бунтовать?

– Если вдруг найдутся дураки, которые вздумают бунтовать, государь, – уверенно ответил он, – то я возьму войско и пройду по тем землям огнем и мечом. Я казню старейшин всех восставших родов, потому что они глупы и не смогли уберечь своих людей от гнева царя царей. Потом я казню их детей и их внуков, потому что не может быть у таких дурней достойного потомства. Всех, кто поднимет оружие, я сначала посажу на кол, а потом сдеру с них кожу. Их баб и их выродков продам в рабство. Их скотом я вознагражу своих воинов, а их землями – тех из крестьян, кто останется верен. И так я буду поступать каждый раз, когда кто-то посмеет воспротивиться твоей воле.

– Ну вот, – я с удовлетворением смотрел на вытянувшиеся и слегка побледневшие лица басилеев. – Я уверен, что если бы царевич Муваса правил моим теменосом раньше, то ничего подобного сегодняшнему сражению никогда бы не случилось. Муваса, ты примешь мою службу в этих землях? Ты получишь в пользование дворец Пилоса, две тысячи наложниц и десятую часть доходов с этих земель.

– Согласен! – глаза бродячего отморозка засияли, как два солнца, а цари смотрели на меня с затаенным ужасом. Сажать на кол знатных воинов тут было, мягко говоря, не принято. Даже если они начинали мятеж.

Плохой выбор? – думал я. – Да не особенно. Восстания будут случаться все равно. И пиратство продолжится. У меня нет времени заниматься Пелопоннесом. Пусть каратель, никому не ведомый чужак возьмет на себя всю грязную работу и постепенно приведет все к единому знаменателю. Я не хочу больше приходить сюда. Мне надоело играться в этой песочнице. У меня своих дел по горло. Меня ждет сложный разговор с фараоном Рамзесом третьим. И видят боги, этот парень из Египта куда серьезней, чем все недалекие и жадные ахейские царьки вместе взятые.

1 В Илиаде Аркадия указана как область, а несколько ее вождей, пошедших на Троянскую войну, не именовались басилеями. Даже их глава, Агапенор, назван «вождем» (или «предводителем» – в оригинале используется слово ηγεμων, игемон), но не царем. Это говорит о том, что Аркадия того времени – это рыхлый набор вождеств, но не государство.

Глава 16

Год 4 от основания храма. Месяц пятый, Гермаос, богу, покровителю скота и торговцев посвященный, время убывающего месяца(1). Пер-Рамзес.

Тянуть дальше было нельзя. Море ласково, словно новорожденный теленок, а его воды покрылись пенными следами купеческих кораблей. Магон, посланник чати, давно уже прибыл в Энгоми, передав настойчивое приглашение, но Рапану не спешил, всеми силами оттягивая свою поездку. Господин так велел, дабы размять клиента. Что это значило, Рапану понимал смутно, но общий смысл уловил верно. Время на их стороне. Да, кое-какие убытки они несут, но совершенно точно отработают все потери позже, когда придут к соглашению.И вот, когда в Энгоми прибыл лесовоз из Фракии, он понял, что тянуть дальше уже нельзя. Обида будет смертная. Ведь чати звал к себе именно его, а не кого-то еще. Рапану понимал, что ни при каких условиях чиновники Египта не поедут в Энгоми, чтобы о чем-то просить самим. Для чати подобное унижение будет означать конец, полный и бесповоротный. Его уничтожат свои же. Но даже то, что передали его приглашение, означало многое. Они прогнулись, но теперь просто стараются сохранить лицо.

Лихие кормчие Энгоми давно уже ходили в Египет напрямую, тратя вместо привычных десяти дней три. Даже ночью они, держа за спиной звезду Собачий хвост, шли точно на юг. Месяц Гермаос на дворе, а это время, когда море наиболее спокойно. Штормов сейчас не бывает, а потому и риска почти нет. Нет смысла ползти вдоль берега, подвергаясь куда более вероятной опасности. Банды «живущих на кораблях» уже вполне обжились в южном Ханаане. Египтяне сами поселили их там, в надежде, что они примут на себя натиск других племен.

Так, совсем скоро Рапану сошел на пристани Пер-Рамзеса, передав портовым писцам гору слегка отесаных бревен, лишенных коры. Полуголый толстячок в грубом парике и короткой юбке коршуном бросился к кораблю, словно пытаясь обнять драгоценный груз, а следом бежал еще один, пылая чиновничьим рвением. Стражники-нубийцы, патрулировавшие порт, скалили белоснежные зубы и без стеснения тыкали пальцами, обсуждая нелепый вид чужака. И впрямь, Рапану сегодня не в плаще, а в легком, почти невесомом халате с рукавами. Немыслимая роскошь, что пошла недавно в народ, спустившись с Царской горы. Рапану по праву гордился собой. Халат получился на загляденье: длинный, почти до земли, расшитый золотыми и пурпурными нитями, и с серебряными пуговицами. Такого еще нет ни у кого. Три его жены потратили не один месяц, пока создали такую красоту.

Бросив прощальный взгляд на корабль, купец поморщился. Везти брус и доску куда выгодней, но говорить об этом рано. Первую лесопилку только-только ставят в горах Троодоса на Кипре. Но даже так фракийская сосна получается куда дешевле кедра, ведь ее не волокут с гор, надрывая жилы, а сплавляют по реке прямо к борту. Кедр же, самые крупные бревна которого сидонцы тащили сюда неделями, приходилось привязывать к кораблю крепкими канатами и так буксировать до самого Пер-Рамзеса. Это было чистым мучением. Оттого-то, хоть и грабили египтяне своих фенху нещадно, цена такого дерева все равно получалась чудовищно высокой.

Рапану вслушался в восторженное щебетание писцов, любовно гладивших круглые бока толстенных сосен. Они давно не видели здесь такого. Торговая блокада, которую установил Господин Моря – а именно так называли теперь царя Энея – давала свои плоды. Рапану причмокнул губами, вспоминая, как они втайне выкупили почти весь кедр, что заготовили за зиму сидонцы. И выкупили его по хорошей цене, отдав за него груз соленого тунца. Если египтяне узнают, получится очень некрасиво. Именно поэтому в этой схеме задействовали торговцев с независимой Эвбеи, накинув им за участие немного серебра. Рапану вытянул губы трубочкой, а потом его круглое кошачье лицо осветила счастливая улыбка. Он всегда радовался, когда получалось обдурить кого-то. А когда получалось обдурить зазнаек-египтян, радовался вдвойне.

Его приняли по местным меркам незамедлительно, буквально на третий день, и это тоже говорило о многом. Когда писец, стоявший перед входом в заветную дверь, попытался снять с Рапану халат, купец так рыкнул на него, что тот лишь испуганно отдернул руки и промямлил что-то про величие господина нашего чати и дерзость ничтожного купчишки. Рапану гордо отвернулся, зная, что эти двери откроются перед ним в любом случае. А еще сегодня он заговорит первым.

Привычный полумрак покоев второго лица Страны Возлюбленной ударил в нос Рапану тяжелым запахом ароматных смол и духоты, идущей от бронзовых ламп. Купец вошел и с достоинством поклонился, глядя в чисто выбритый подбородок визиря. Он не видел, скорее почувствовал, как у того ходят желваки от гнева, но это его не напугало. Напротив, он набрал воздуха в грудь и произнес.

– Славься, слуга Гора.

Речевку о том, что он прах у его ног, Рапану опустил, и напряжение в покоях визиря еще более усилилось. Рапану шкурой чуял гнев этого могущественного человека и наслаждался им.

– Сегодня, о господин чати, – почтительно продолжил он, – я облечен полномочиями посла. Прошу слугу Ра называть меня именно так, иначе ущерб чести моего повелителя будет непозволителен.

– Господин наш чати вопрошает, посол, – услышал Рапану голос глашатая. – Что за бревна ты привез в Страну Возлюбленную?

– Это сосна из Фракии, о великий, – поклонился Рапану. – Это не заменит кедр, но цена его примерно в два раза меньше. Нет нужды тратить драгоценное дерево на простые поделки, если есть отличная сосна.

– Господину нашему чати угодно знать, сколько такого дерева передаст в дар Великому Дому твой царь, – услышал Рапану надменный голос писца.

– Нисколько, – спокойно ответил купец. – Мой господин не дарит ничего и никому. Он продает, и у этого товара есть твердая цена. Эта партия будет пробной. Если мы договоримся, то такие корабли пойдут в Страну Возлюбленную в том количестве, которое потребуется Великому Дому. Леса Фракии – это не скудный Ханаан. Они не имеют ни конца, ни края. Но для этого мы должны прийти к соглашению. У моего господина есть ряд условий. Если они будут исполнены, он снова откроет морские дороги.

– Говори, – последовал хлесткий ответ.

– Прежде всего, – набрал воздуха в грудь Рапану, – мой повелитель требует, чтобы сын Ра, Могучий бык и Господин Неба именовал его братом. Он повелитель Алассии, Вилусы и Аххиявы, и он не примет иного обращения.

– Согласны, – послышался ответ. – Цари Аххиявы издревле именовались Великим Домом братьями, как и цари хеттов.

– Мой господин согласится торговать с Великим Домом только на основании договоров, скрепленных печатями, – продолжил купец. – Там будет указано количество товара, его свойства и его цена. А также будет указано, что и в каком количестве поставит в ответ Великий Дом. И какого качества, если это зерно. Тамкары великого царя будут сами проверять каждый мешок, а писцы не станут им мешать. И не станут пытаться всучить зерно качеством хуже.

– Это возможно, – услышал Рапану после небольшой паузы.

– Мой господин хочет, чтобы его купцы могли селиться в специально отведенных местах. Там, где им позволит господин наш чати. И никто не станет препятствовать им в том, чтобы попасть в свои дома. Они вольны жить там, сколько захотят.

– И это возможно, – раздался ответ.

– Мой господин желает убрать все поборы с купцов, – нажал Рапану. – И требует особого суда чати для их жалоб. Ни один писец не сможет больше бить палкой купца из людей Моря, не сможет отнять его имущества, наложить штраф или бросить в темницу. Только суд господина нашего чати.

Откат! Он чуть было не забыл про откат! Непозволительная ошибка, после которой воцарилась тяжелая пауза. Рапану спешно добавил.

– Подарки для нашего господина чати будут укрыты в стоимости товара. Тридцатая часть, как договаривались.

– Мы даруем вам такую милость, – важно ответил писец.

– Мой господин хочет, чтобы его купцы имели право свободного прохода на юг, вплоть до порогов и страны Куш, – продолжил Рапану, повышая планку требований.

– Зачем вам это? – не понял чати. – Все зерно идет прямо сюда. Купцам царя Энея нет нужды плыть вглубь страны. Только если они не захотят разведать пути для войска. Поэтому, нет. Мы не позволим чужакам идти так далеко.

На это Рапану не особенно рассчитывал, но попробовать все же стоило.

– Мой господин предлагает свою родственницу в жены Великому Дому. Ее приданое будет достойно царицы. За нее дадут медь и железо.

– Если приданое будет достойным, пусть присылает сразу двоих, – голос писца был скучающим, и Рапану даже немного растерялся.Его предупреждали, что когда у фараонов пустела казна, они требовали себе жен у окрестных царей, закрывая их добром свои финансовые дыры. Но чтобы так…

– Дальше… посол, – раздался нетерпеливый голос, в котором сейчас слышалось презрение и насмешка.

– Мой господин хочет получить в качестве выкупа за молодую царицу клочок бесплодной земли в сотне стадий к западу от реки Ихет(2). Это пустыня, кусок берега между морем и озером Ремев. Царица построит там город и порт, через который мой господин повезет в Страну Возлюбленную товары. И оттуда он будет вывозить зерно.

– Даже речи быть не может, – услышал Рапану жесткий ответ. – Для ничтожной великая честь стать женой живого бога. Великий Дом не покупает себе жен и не торгует своей землей. Не для того нам даровали ее боги.

– Но, господин! – развел руками Рапану. – На верфях Энгоми строятся новые корабли, и они просто не пройдут в рукава Нила. Они сядут на мель.

– Пусть сюда приходят те корабли, что приходили раньше, – услышал он издевательский ответ. – Зачем вы строите корабли, которые не могут войти в порт. У твоего царя помутился разум, посол?

– У меня осталось последнее требование, о слуга Гора, – ответил Рапану, который под своим халатом был мокрый как мышь. – Но я не смогу произнести его, пока здесь посторонние. Мой господин сказал, что боги не зря поместили язык так близко к ушам.

– Говори, – услышал он. – От слуг чати нет тайн.

– А если речь пойдет о пророчестве, в котором говорится про самого сына Ра? – Рапану поднял глаза и посмотрел прямо на того, чьего лица никогда не видел.

Мужчина за сорок, со впалыми щеками, как будто прочерченными резцом мастера Анхера. Легкие морщины у глаз и брезгливо поджатые губы. На его шее висит тяжеленная золотая пластина, закрывающая грудь, а на голове – парик из человеческих волос, уложенных в сложную прическу из кос. Почуяв на себе взгляд, чати нахмурился, а на его скулах снова заходили желваки.

– Оставь нас, – процедил визирь, и писец вышел, пятясь назад. На его лице застыло полнейшее изумление.

– И ты тоже! – щелкнул он пальцами, и из покоев выкатился носитель опахала, который все это время напряженно трудился, создавая прохладу своему повелителю.

– Говори, – бросил чати. – И берегись, купец, если твоя весть не будет важной. С тебя сдерут шкуру палками. Я достаточно терпел сегодня твою дерзость.

– Прежде всего, великий, – Рапану облизнул пересохшие губы. – Я передал твоим писцам чертеж колеса, которое может подавать воду на большие расстояния.

– Мы не нуждаемся в твоих подарках, – раздраженно бросил чати. – У вас нет ничего, что было бы нам интересно. Не вам учить нас, как почитать бога Хапи. Переходи к делу, и побыстрей.

– Страну Возлюбленную поразит голод, и на сына Ра совершат покушение, – ответил Рапану. – Так сказали боги.

– Кто это сделает? Когда? – наклонился вперед чати.

– Это мне неведомо, господин, – покачал головой Рапану. – Только государю известно полное пророчество. Он молился в храме Посейдона, и на него снизошло откровение. Господин Моря расскажет о нем Господину Неба при личной встрече. Это его последнее слово.

– Ты спятил? – заорал чати. – Убирайся отсюда! Чтобы ноги твоей здесь больше не было! Да что твой царек о себе возомнил!

– Мой рот покидают слова, которые мне не принадлежат, великий, – Рапану покорно пятился к двери. – Я всего лишь посол. И я пытаюсь предотвратить беду, нависшую над вами.

– Стой! – услышал он. – Сыну Ра и в самом деле угрожает опасность?

– Да, господин, – ответил Рапану, который остановился и смиренно опустил голову. – Мой повелитель просил передать, что если ответ чати будет отрицательным, то о пророчестве узнает семья Хори(3) и виночерпии-ааму, близкие к телу Гора во плоти. Он не сможет больше утаивать такое от Великого Дома. Гибель царственного брата станет тяжким ударом для него.

– Скажи писцам, где тебя найти, – послышался задумчивый голос визиря. – Город не покидать. Ты скоро узнаешь наш ответ.

– Отец! – прошептал Рапану, когда двери покоев за ним закрылись. – Гордись мной. Сегодня я победил.

* * *

В то же самое время. Афины. Аттика.

В Афинах нужного платка не оказалось, как Феано ни искала. Хотя она боялась сама себе признаться, что искала его скорее для виду. Афины – городок крошечный, и торговля тут убогая. Откуда здесь такой красоте взяться? Это в Арголиду плыть нужно. Она каждый день ходила на рынок, а потом шла домой, к Тимофею, и виновато разводила руками. Нет, мол, нужного платка.

На самом деле Феано просто не хотела уезжать отсюда, ведь она была здесь совершенно счастлива. Счастлива, как никогда раньше. Дни ее наполнены совершеннейшим бездельем, а ночи – любовью, от которой сгорали они оба. Впрочем, нет. Иногда и дни были наполнены любовью тоже. У них не всегда получалось дотерпеть до темноты. Он, когда они оставались наедине, называл ее своим сокровищем, маленькой пальмой или цветочком. А еще – фила, любимая, или агапита, возлюбленная. А то и просто, Феанотис, маленькая Феано, отчего девушка млела и слабела в коленях. Надо сказать, все эти нежности в исполнении свирепого наемника смотрелись немного нелепо, но Феано нравилось. Они оба как будто сошли с ума, ведя себя как дети.

Но все хорошее когда-нибудь заканчивается, и вот Феано, расцеловав будущую родню, села на корабль вместе с Тимофеем, Главком и двумя десятками головорезов, которые прошли с ее суженым полмира. Она сидела в шатре на корме купеческого кораблика, шедшего в Навплион, и привычно закрывала лицо от свирепого солнца. Повадки знатной дамы въелись в нее намертво. Она и сама уже не замечала, насколько отличается от других людей. Как говорит, как ест и как шутит. А Тимофей только грудь выпячивал, подкручивая ус. Он как бы показывал всем своим видом: смотрите, какая у меня баба, самого царя Энея родня. Ведь и выглядела Феано не чета крестьянкам и женам гончаров. Ее густая, непослушная грива всегда была вымыта с травами и расчесана волосок к волоску, а ногти поражали окружающих своей длиной и аккуратностью. В Афинах таких ногтей больше ни у кого не было. Грязь въедалась в руки здешних женщин с самого рождения.

– Как же мне эту старуху убить? – шептала Феано, но нужного ответа не находила. Тимофей с ней своими мыслями не делился, но выглядел при этом так уверенно, что она совершенно успокоилась. Впервые в жизни появился тот, кто подумает за нее и сделает все, как нужно. И это новое чувство тоже оказалось безумно приятным.

В Навплион они прибыли только к обеду следующего дня, и рынок ворот Арголиды оказался не в пример богаче афинского. Тут продают и стекло из Сидона, и тирский пурпур, и роскошную посуду здешней выделки, и оружие из Энгоми. И ткани из Энгоми. И стекло из Энгоми. И украшения из Энгоми. И даже статуэтки богов из Энгоми. Даже тех богов, которым на Кипре не поклоняются. И да, почти все сделанное из бронзы и меди везли оттуда же. Обычный металл ванакс Эней по какой-то непонятной никому причине обложил высокими пошлинами, вот и приходится теперь купцам тащить жаровни, чаши и доспехи из новой столицы ремесла, засиявшей над Великим морем.

– Этот! – Феано показала на платок, как нельзя лучше подходивший тому описанию, что дал Тимофей.

– Примерь, – сказал он, а когда она повязала его, внимательно посмотрел и добавил. – Волосы прибери!

Феано послушалась, спрятав свою густую копну, а он, не торгуясь, сыпанул купцу серебра и потащил ее на корабль. У бедной женщины даже сердце зашлось. Две цены отдали, не меньше. Её Тимофей оказался широк душой, и Феано взяла на заметку: денежки у него надо изымать. А то прогуляет все, что скоплено нелегким разбойным трудом. Но пока она, до поры, рот раскрывать не смела, благоразумно полагая, что возьмет свое потом, после свадьбы. Не стоит портить впечатление о себе такой малостью. О наличии сына она не менее благоразумно умолчала тоже. А то вдруг будущий муж передумает. В Афинах баб с детьми, а особенно с сыновьями, замуж почему-то брать не любили. Это как-то с землей было связано.

Они пошли от острова к острову. Сначала скакнули к Китносу, а уже оттуда, пытаясь обогнуть каторжный Серифос, где разбойная рвань добывала железную руду, поплыли было к Золотому острову. Невредно поклониться Морскому богу перед важным делом.

– Смотри! Смотри! – азартно заорали гребцы. – Беглый плывет! За ним давай! Вот свезло-то!

К удивлению Феано, которая увидела какого-то бедолагу, что пытался плыть в сторону Китноса, кормчий не сказал ни слова и заложил весло вправо. Корабль описал крутую дугу, а беглец, увидев погоню, припустил, что было мочи. Да только куда ему уйти от корабля.

– Веслом! Веслом его! – орали матросы. – Да легонько! Смотри не утопи, дурень!

– Что они делают? – не выдержала Феано.

– Как что, госпожа? – удивился кормчий. – Парни свои двадцать сиклей зарабатывают. Столько за живого беглого дают. За мертвого – десять. Давно никто с Серифоса не бежал. Вот ведь повезло нам. Придется на Золотом Острове задержаться. Парни, пока все не пропьют, дальше не поплывут. Примета такая: все, что в море взято, должно в кабаке остаться. Иначе не будет удачи.

– Это вам трактирщик на Сифносе сказал? – прищурилась Феано.

– Ну а кто же еще, – бесхитростно посмотрел на нее кормчий. – Но вы, госпожа, не волнуйтесь. Нас много, дня за три управимся.

– Господин мой, – Феано теперь именовала Тимофея как мужа. – Так зачем мне этот платок? Говори, а то я ничего делать не стану.

– Понимаешь, – неохотно ответил Тимофей, – я узнал про Родос все, что можно. Дворец Поликсо неприступен. Его с камнеметами брать надо, да и то сложно будет. Он стоит на высокой горе, а к воротам одна узкая дорога ведет. Я не хочу собирать войско и устраивать длинную осаду. Тогда добыча не окупит расходов. Мы там на год-другой можем застрять. Значит, нам нужно схитрить. Царица стала осторожна, как суслик. В крепость Линдоса посторонних больше не впускают. Никого и никогда. Только ее доверенные люди бывают там. В самом акрополе живут рабы и три десятка ближних воинов с семьями. У остальных в Нижнем городе дома. На горе места совсем мало, многих не поселить. Но если случится какая беда, в крепость тут же сбегутся мужи из Нижнего города с оружием.

Тимофей помолчал, а потом продолжил.

– В это время года большая часть ее людей море бороздит, ничейные берега грабит, и корабли без патента берет. Во дворце полные пифосы зерна и цистерны с водой. Стрел и камней лежит на целую армию. Поликсо всегда готова к осаде. А в Энгоми она приплыла, потому что там ее охраняет клятва государя. Она намеренно это сделала, чтобы еще сильнее унизить его. Но вот дома она бережется, боится, тварь, что перекупят кого-нибудь, и ее прирежут во сне. Поэтому при себе держит только тех, кого много лет знает. Есть единственный способ выманить ее из норы. Больше, чем тебя, она ненавидит только одного человека: царицу Хеленэ из Спарты. Вот ее имя мы и используем. Повадки у тебя подходящие, так что справишься. Думаю, Поликсо захочет или убить тебя собственными руками, или насладиться зрелищем, как тебя убивают другие. На этом мы ее и подловим.

– А платок? – спросила ошеломленная Феано. – Платок зачем? А! Поняла! Хеленэ же светловолосая! А Поликсо из Аргоса пришла, ей это известно. И вот зачем я это спросила! Лучше бы узнала все в самый последний момент.

– Так я потому и не хотел тебе говорить, – Тимофей пожал могучими плечами. – Вдруг ты переживать начнешь. Один матрос из Аргоса проболтается на Родосе, что царица Хеленэ плывет в Энгоми, поклониться Великой Матери. Он скажет, что басилейя назовется другим именем, и при этом опишет тебя. Он уже там, ушел с предыдущим кораблем. Но ты не волнуйся, любимая, с тобой ничего не случится. Я все продумал.

– Ты у меня просто чудо! Ты такой заботливый! – простонала Феано, схватившись за голову, а Тимофей довольно улыбнулся и гордо выпятил грудь. Да, он именно такой. Он еще не знал, что такое сарказм. Это понятие только-только родилось на Царской горе Энгоми и делало свои первые шаги в новом для себя мире.