Текст книги "Нина Сагайдак"

Автор книги: Дмитрий Мищенко

XVIII

 
Проходят дни, проходит лето;
Настала осень, шелестит
Лист пожелтевший. Радость, где ты?
Старик, потупившись, сидит.
Яринина не слышно смеха —
Отца единая утеха
Больна; с кем будет век дожит?
Чем старость обогреть? И снова
Он вспомнил сына молодого,
Свои хорошие лета.
Вспомнил и заплакал
Седой богатый сирота.
 

«Боже, – удивляется Нина, – писал человек чуть ли не сто лет тому назад, а кажется, будто о нас, о сегодняшнем дне! Разметала лихая доля кого на войну, кого в могилу. И сидим осиротевшие, пытаемся заглянуть в будущее, угадать свою судьбу. Только и разницы, что на завалинке не дед, а бабушка горюет и плачет. Пора бы уже успокоиться, ведь четвертый месяц пошел, как не стало дедушки, а она все плачет и тает прямо на глазах.

– Бабуся, – громко зовет Нина, чтобы отвлечь ее от горьких мыслей, – не приходила еще Мария?

– Нет, не приходила.

– Опять где-то замешкалась. Вот квартирантку послал нам бог. Носится по городу со своим товаром, как ведьма на помеле.

В голосе девушки звучат смешливые нотки. Нет уже той настороженности и недоверия, которые сковывали Нину раньше, после первого знакомства с Марией.

Всегда веселая, приветливая, ласковая к детям молодица сумела завоевать сердца и старухи и ребят. Мария сдержала слово. Не отделываясь обещаниями, она уже через неделю поехала в село и, вернувшись оттуда, привезла полмешка гречневой и ячневой крупы для Лидии Леопольдовны – часть в уплату за комнату, а часть за деньги. За продукты взяла на диво мало и только просила старуху, чтобы та не рассказывала соседям, сколько платила за крупу.

– Как узнают, бабуся, перекупщицы, почем вам я продала, скажут, я цену сбиваю, а они народ мстительный. Постараются мне напакостить. Время такое, что со всеми надо жить в ладу. Иначе из моей торговли выйдет один пшик.

Мария, видимо, навезла немало всякого добра, потому что, поторговав на базаре, не уехала в село, а осталась в городе. «Где она шатается весь день?» – думала Лидия Леопольдовна. Соседи говорили, будто на вокзале около поездов торгует. Нина тоже не расспрашивала Марию о ее делах, но про себя не раз думала: «Ну и пройдоха! Я только раз сунулась было обменять вещи на продукты, и ничего не вышло – вещи пропали, зерно отобрали. А она любого вокруг пальца обведет, все ей удается. Такие не только переживут оккупацию, а может, еще и наживутся на ней».

Тем не менее Нина все больше и больше сближалась с Марией. Молодая женщина привлекала к себе теплотой, душевностью, лаской. Вечерами они вдвоем засиживались у остывавшей печки, когда Лидия Леопольдовна и дети уже спали.

– Тетя Мария, – спрашивала Нина, – как живут теперь крестьяне в деревне?

– Невесело, девонька. Работают. Надо же работать. Без этого и они и все мы пропадем.

– Весной засеялись?

– А как же!

– И летом собрали урожай?

– Конечно, собрали.

– Зачем? Фашисты ведь все равно забрали хлеб.

– Не весь, Ниночка, не весь.

– Разве крестьянам на трудодни давали зерно?

– Ха! Держи карман шире. Наелись бы того, что дадут. Выдали крохи, а остальное… мы свое же зерно крали прямо с поля. У нас в селе немцы не часто бывают. Орудуют староста да полицаи. А этих мы научились обводить. Много нашего хлеба и к партизанам ушло.

– Правда? – оживилась девушка. – А как вы его переправили к ним?

Мария задумалась, глядя на мигающий огонек коптилки.

– Я, признаться, сама не видела, но от людей слышала, что мужчины наши нагрузили возы зерном и повезли вроде на железнодорожную станцию. А как выехали за село, вскоре свернули в лес к партизанам. Ну, а оттуда привезли липовую квитанцию, что хлеб сдан немцам. И все обошлось чин чином.

– Вот молодцы! – обрадовалась Нина. – Староста небось и не догадался?

– Может, и догадался, но и он вскоре исчез вместе с квитанцией.

Нина удивленно раскрыла глаза.

– Ох, ты! Как ловко! А далеко от вас Елино, тетя Мария?

– Не близко.

– Вы слышали, там шли бои между партизанами и карателями.

– А как же. Не только слышала, но и видела, сколько их полегло там.

– Карателей?

– Ну да. Когда после боя партизаны отошли, оккупанты стали свозить в село своих раненых и убитых.

– Так им и нужно, собакам!

Мария внимательно и как-то необычно строго глянула на собеседницу.

– Уже поздно, девонька. Пора и спать ложиться.

Нина подумала, что сгоряча, кажется, сказала лишнее.

Впрочем, на другой день все шло, как обычно. Нина разговоров о партизанах больше не затевала. Вместе с Лидией Леопольдовной она возилась по хозяйству, а Мария в полдень отправилась в город, взвалив на плечи довольно увесистый мешок с фасолью.

Вернулась она под вечер вся в синяках. Едва переступив порог, стала ругаться на чем свет стоит.

– Кто это вас так? – испуганно кинулась к ней Лидия Леопольдовна.

– Немцы. Сволочьё это! Пусть бы их земля сырая ела, не переставая! Холера бы их взяла, паразитов! И детей их, и все фашистское кодло, аж до десятого колена!

– Как же это случилось?

– Да вот была я на железнодорожной станции, хотела продать фасоль. И всегда-то немцев я обхожу десятой стороной, а тут, как на грех, проглядела. Увидел какой-то офицер, что я торгую на перроне, подошел да бах ногой. Так и полетела моя фасоль по всей платформе. Мне бы все кинуть да смыться побыстрее, а я фасоль собираю. Ну, тут он кликнул солдат. Те подбежали и, не спрашивая, что к чему, погнали меня взашей, надавали тумаков и выбросили с перрона на привокзальную площадь.

Мария всхлипывала, потирая то бока, то шею, то встряхивая остатки фасоли в мешке.

– Хватит слезы разводить, – вдруг строго сказала бабушка. – Давай раздевайся да помойся хорошенько горячей водой и поужинай толком. А от таких дел не нагорюешься, не наплачешься. Силы надо беречь. Так-то мой старик наказывал.

Когда Нина вернулась домой, она застала Марию за ужином. Только стала было квартирантка рассказывать о происшествии на станции, как пришла Ольга Осиповна. Повторив свой рассказ, Мария ушла к себе в комнату; вслед за ней пошла и Ольга Осиповна и, побыв там недолго, ушла домой.

Утром Мария уехала в деревню, несмотря на то что был воскресный день, на базаре множество народа и можно было выгодно поторговать.

Прошло три дня. Мария не появлялась. Нина зашла в ее комнату, чтобы убрать, вытереть пыль, и увидела, что квартирантка не все продала. Под кроватью стояли мешочки с фасолью, луком, в одном было несколько килограммов муки.

– Что делать с этими продуктами? – спросила Нина бабушку.

– Пусть стоят. Она придет за ними, будь спокойна. Выждет немного, пока забудут о ней немцы, и придет.

И в самом деле, дней через десять Мария снова постучалась к ним.

– Здоровеньки булы! – весело поздоровалась она с порога. – Соскучились?

Казалось, она принесла с собой не кошелки со всякой всячиной, предназначенной для продажи на базаре, а целый мешок радостей. Глянула на обитателей бабушкиной хаты – и глаза у всех заискрились, на устах появились теплые улыбки. Даже Ляля весело потянулась ей навстречу.

– Ишь ты, малышка, видно, чует, что тетя Мария не забыла привезти ей гостинца. Ну, как тут? – продолжала Мария. – Не искали меня немцы?

– Да нет, бог миловал.

– А я, признаться, испугалась. Потому и не показывалась недели две на базаре. Что, если ищут, думаю?

Задвинув под кровать мешки и наскоро пообедав, Мария ушла в город.

А вскоре после того наведалась Ольга Осиповна. Как всегда, поиграла с маленькой Лялей, поговорила о городских новостях с Лидией Леопольдовной, а потом, воспользовавшись минутой, когда та вышла в сени, тихо сказала:

– Мне нужно поговорить с тобой, Ниночка.

– Пожалуйста.

– Здесь нам могут помешать. Выйдем куда-нибудь.

– А куда?

– Да хоть на огород. Кстати, все ли у вас там сделано?

– Да нет, картошка еще не вся выкопана.

– Вот и хорошо, пойдем на огород.

Нина накинула платок, и они вдвоем, взяв заступ и ведро, пошли тропинкой со двора на огород.

– Скажи, Нина, – прервала молчание Ольга Осиповна, – ты после той листовки ничего не писала?

– Ничего. А что, снова появились листовки?

– Нет. Я не об этом. Ты что, испугалась тогда, что листовки наделали столько бед, и решила отказаться от этого дела или просто послушалась моего совета?

Нина подняла удивленные глаза:

– Почему вы так думаете? Не было о чем писать, потому и не писала.

– Вот как… – усмехнулась Ольга Осиповна и снова замолчала.

– А почему вас это интересует? – нетерпеливо спросила девушка.

– Хочу предложить тебе работу.

– Какую?

– При железнодорожном клубе есть театральный кружок. Они, правда, называют себя громко: «Театральная труппа города Сновска» или «Труппа Чернова». Так вот, им не хватает артисток, особенно танцовщиц. А ты, насколько я помню, в этом деле мастак. На спектаклях в клубе бывают немецкие офицеры и солдаты – для них в нашем городишке это единственное развлечение.

Нина хмуро уставилась на тетку.

– Что же вы хотите, чтобы я шла веселить фашистов?

– А что тут такого? – усмехнулась Ольга Осиповна. – Веселить – не убивать. Большой смелости для этого не требуется.

– А я хочу убивать их, понимаете? – вдруг вся вспыхнув, ответила Нина и стала с ожесточением кидать в ведро собранный картофель.

– Успокойся, – Ольга Осиповна ласково прикоснулась к Нине, – не горячись. Будто ты и в самом деле способна кого-то убить. Подумай лучше, как жить будете. Семья все-таки, есть-то всем нужно. Пойдешь в клубную труппу, получишь продовольственные карточки, деньги.

– Не уговаривайте. Не пойду я работать на немцев! Да еще куда – в клуб, куда они ходят развлекаться.

– Но ведь там паек дают и кое-какие деньги все же платят…

– Ну и пусть подавятся своим пайком! Он мне поперек горла станет.

Ольга Осиповна помолчала.

– Значит, ты и меня презираешь за то, что я пошла работать в больницу. На немцев, так сказать.

Нина не отозвалась.

– Почему молчишь? Говори прямо.

– Не знаю, что сказать, тетя Оля. Может, у вас действительно нет иного выхода. Вы до войны были кандидатом партии, немцы, наверно, следят за вами, держат под наблюдением. Но мне все же кажется, лучше было бы, если бы вы пошли к партизанам.

– Конечно, лучше, – сразу согласилась Ольга Осиповна, – но ты же сама говоришь, что я кандидат партии, а партийному человеку нельзя выбирать, где лучше…

Нина озадаченно смотрела на тетку большими темно-синими глазами.

– Я вас не понимаю, – сказала она растерянно.

– Что тут непонятного? Как ты думаешь: должен быть у партизан в городе такой человек, который живет здесь тихо, незаметно и делает необходимое для них дело?

– Н-не знаю… Видимо, должен быть…

– Ну, а если бы тебе предложили помогать им?

– Кто предложил?

– Партизаны. Ты согласилась бы?

– Конечно.

– Ну вот, они тебе это и предлагают.

Нина вздрогнула.

– Вы это серьезно, тетя Оля?

– Вполне. Предлагают идти в клуб работать, в театральную труппу, и работать для партизан.

– А вы не шутите?

– Такими вещами нынче не шутят, сама должна понимать.

– Что же я должна делать?

– Сначала ты должна дать свое твердое согласие.

– Да я уже сказала, я всей душой…

– Тогда слушай. Весной и летом партизаны действовали в других районах. Сейчас их интересует наша железнодорожная станция и вообще линия Гомель – Бахмач. Там наши люди должны разведывать, когда и с чем проходят эшелоны через станцию. Об этом будут сообщать тебе, а ты Марии.

– Какой Марии?

– Вашей квартирантке…

Нина так и застыла, держа в руках картофелину.

– Чему ты удивляешься? – сказала Ольга Осиповна.

– Мария? Не может быть!

– Мария – партизанская связная.

– Никогда, бы не подумала.

– Очень хорошо, что не подумала бы. Ну, так как же, управишься с заданием?

– Да с чем тут управляться – пересказать, и все.

– Задание с виду несложное. Но выполнять его надо чрезвычайно аккуратно. То, что ты перескажешь, будет иметь большое значение для наших советских войск, для успешной борьбы партизан. Имей в виду: надо очень строго соблюдать конспирацию. Передавать сведения тебе будет один паренек из театральной труппы. Постарайся быть внимательной к нему. Хорошо, если бы вместе вы производили впечатление влюбленных.

Нина покраснела, но Ольга Осиповна не дала ей возразить.

– Ради дела можно сыграть и роль влюбленных. Тебе скоро шестнадцать, ему на год или два больше. Все, как нужно. Никто ничего не заподозрит, если увидит, что вы часто встречаетесь, уединяетесь, разговариваете друг с другом…

– А как же Мария? – спросила Нина. – Она знает, что вы привлекаете меня к этой работе?

– Конечно. Она первая и заговорила об этом. Особенно когда узнала, что ты можешь устроиться в клуб, в театральную труппу. Я не сразу соглашалась. Да что поделать? Теперь Марии, после того что случилось на перроне, показываться на вокзал нельзя.

XIX

Вот так и началась ее «театральная жизнь», как, добродушно посмеиваясь, называла эту работу Ольга Осиповна.

Нину познакомили сначала с директором клуба Черновым. Это был солидный мужчина, с директорским баском и замашками. Не любитель, а настоящий актер Полтавского областного театра, суровыми ветрами войны занесенный в маленький провинциальный городок.

Он вызвал к себе руководительницу танцевальной группы Тину Яковлевну Лабушеву.

– Вот та девушка, – показал он на Нину, – про которую мне прожужжали уши. Говорят, она отлично танцевала в пионерском клубе.

– А мы знакомы, – дружески улыбнулась Лабушева, – я знаю Нину и видела, как она танцует.

– Ну вот и берите ее. В танцевальной группе нужны люди, вы это знаете лучше меня.

Тина Яковлевна была хорошим педагогом, терпеливым и настойчивым. Нина добросовестно ходила на репетиции, старательно выполняла указания своей наставницы. Но мысли ее были далеки от танцев, от клуба, от ровного голоса Тины Яковлевны. Иное было на уме: кто содействовал ее поступлению в клуб? Кто тот паренек, что должен связаться с ней здесь? Кто среди людей, окружающих ее, друзья, кто недруги?

Однажды, придя домой, она застала Ольгу Осиповну и пыталась у нее выяснить все это. Но та уклонилась от ответа и сказала лишь, что паренек, который подойдет к ней в клубе или на улице, должен в разговоре произнести условный пароль: «Есть такая станция Сновск». А на обиженные сетования Нины о недоверии строго заметила:

– Помни всегда важнейшее требование конспирации: никто не должен знать ничего лишнего. Каждому следует знать только необходимое, самое необходимое.

Постепенно Нина привыкала к работе в клубном театре. Потянулись дни утомительных, долгих репетиций. Жить стало еще труднее, чем раньше, потому что бабушка еле-еле управлялась по хозяйству. Нина топила печи, приносила дрова и воду, готовила обед, мыла посуду. И все думала, думала, думала… Когда же начнется настоящее дело? Когда она сделает что-нибудь ценное для партизан?

Много хлопот было и с костюмом для танцев. Из старого она уже выросла, а новый сшить не на что. Хоть и неловко, но она вынуждена была сказать об этом Лабушевой. Тина Яковлевна обещала помочь. Как-то во время перерыва между репетициями она пошла к директору и выклянчила у него балетки и чулки. На другой день раздобыла где-то целый рулон марли: позвала к себе Нину крахмалить материал и вместе шить костюм лебедя.

Доброта Тины Яковлевны, сердечные заботы мало-помалу заполняли душу Нины чувством благодарности и привязанности.

Через два дня костюм был готов, и Тина Яковлевна подвела девушку к зеркалу.

– Смотри, как хорошо! Ни грима, ни парфюмерии никакой не нужно. Вот так и можешь выходить на сцену.

Глянула Нина на себя и почувствовала, как взволнованно забилось сердце. Именно такой мечтала она когда-то видеть себя на сцене…

Домой возвращалась радостно возбужденная, совсем не похожая на ту опечаленную, обремененную тяжкими думами девушку, какой окружающие привыкли ее видеть за последние полтора года. Словно в самом деле произошло какое-то очень радостное событие в ее жизни. Словно сбывалось то, о чем мечталось. А может, оно и в самом деле сбудется?..

– Добрый день!

Нина вздрогнула от неожиданности. На тротуаре, шагах в трех от нее, стоял среднего роста паренек и дружески улыбался.

– Здравствуйте, – с недоумением разглядывая его, отозвалась Нина.

– Вы узнаете меня?

Нина силилась вспомнить, где она встречала его. Постой, да ведь он… Кажется, она видела его среди группы чтецов-декламаторов. Неужели это…

– Узнали, правда?

– Как будто.

– Ну раз так, то разрешите проводить вас домой.

Нина не возражала. Они шли рядом по тротуару, и ей казалось, будто шла она с ним в толпе любопытных, которые их разглядывали. Неужели это он? Неужели? Но почему же он подошел не в клубе, а на улице?

– Я могу показаться вам дерзким, – улыбнулся паренек, – но есть причина, вынудившая меня подойти к вам на улице.

– Какая причина?

– Мы с вами почти родственники. Есть такая станция Сновск…

Она, видимо, заметно вздрогнула, а может, и побледнела, потому что он взял ее под руку и сказал:

– Не волнуйтесь. Ну, пойдемте, чего же вы стали?

Теперь она, наверно, и час шла бы молча, не осмеливаясь заговорить первой. Он нарушил молчание:

– Разве Ольга Осиповна не говорила вам, что я работаю в клубе?

– Говорила. Но я почему-то иным представляла вас…

– Вы думали, что я лучше?

– Да нет…

Девушка неловко замялась.

– Простите, что встретился с вами на улице…

– В самом деле, почему вы подошли ко мне на улице?

– Дело в том, что из Городни вышел поезд. Везет танки. И много. Надо его встретить.

Нина какое-то мгновение помолчала, потом подняла на парня решительный взгляд:

– Когда поезд будет в Щорсе?

– В восемь вечера. Стоянка минут тридцать.

– Следовательно, нужно спешить.

– Да, люди уже на месте, готовы к встрече. Но предупредить следует немедленно. Обеспечены ли вы пропуском?

– Да.

– Тогда на перекрестке этих улиц будем расходиться…

Вот и произошло первое знакомство, подумала Нина. Сейчас он подаст ей руку, скажет, что-то на прощание и уйдет. А она поспешит домой, к Марии. Не побежать бы только, не выдать себя. Ведь уже поздно, а Мария должна будет куда-то идти, кому-то передать, что из Городни движется немецкий эшелон с танками. Успеют ли передать партизанам? Говорят, что они готовы к встрече, ждут сигнала…

Вот и перекресток. Сейчас они остановятся на миг, попрощаются – и все.

– А кто вам сказал, что я у Лабушевой? – спросила вдруг Нина.

– Я знал, что вы второй день шьете там костюм.

– А если бы не застали меня или я задержалась бы больше, чем нужно?

– Придумал бы что-нибудь. Во всяком случае, я не собирался ждать. Шел прямо к Лабушевой и встретил вас. До свидания.

– До свидания…

Часть вторая
В ШЕСТНАДЦАТЬ НЕПОЛНЫХ ЛЕТ

I

Теперь Песчаная стала для Нины самой привычной улицей. По ней она ходит два раза в день. Из дома в клуб, на репетиции, из клуба – домой. Это тихая улица, не такая людная, как другие, и тем, собственно, удобная. Правда, Нина может ходить по городу даже поздно вечером; она имеет постоянный пропуск, но лучше все же не встречать по дороге немецкие патрули и вообще солдат, полицаев.

День сегодня славный. Прохладный, уже по-настоящему осенний, но сухой, солнечный. Когда-то мама любила в такие дни бродить вместе с Ниной меж деревьями. Бывало, долго-долго ходят по лесу или на кладбище, собирают опавшие листья. А могучие клены стояли, словно объятые пламенем, золотисто-оранжевые, багровые. На тонких осинках краснели листочки, такие яркие и блестящие, будто и не листья это, а цветы. Как хороши были пышные осенние букеты, которые они приносили домой! Нина весело болтала, а мама обычно молчала, тихая, печальная. О чем она думала тогда? Почему осенние листья навевали на нее грусть? А однажды даже заплакала. Это было в воскресенье, когда они гуляли недалеко от железнодорожной станции. Там тоже много деревьев, и маме захотелось вернуться домой с пучком золотистых, только что опавших листьев. Они медленно шли рядом и о чем-то говорили, наклоняясь всякий раз, чтобы поднять листок. Вдруг мама остановилась, прислушалась к песне, доносившейся из репродуктора. Остановилась и Нина.

 
Розвійтеся з вітром, листочки зів’ялі,
Розвійтесь, як тихе зітхання!
Незгоєні рани, невтишені жалі,
Завмерлеє в серці кохання.
     В зів’ялих листочках хто може вгадати
     Красу всю зеленого гаю?
     Хто взнає, який я чуття скарб багатий
     В ті вбогії вірші вкладаю?
Ті скарби найкращі душі молодої
Розтративши марно, без тями,
Жебрак одинокий, назустріч недолі
Піду я сумними стежками.
 

Песня стихла, а мама все еще стояла как зачарованная. И Нина увидела, как по лицу ее катятся частые слезы.

Это было давно, еще до того, как в доме появился отчим. Нине шел тогда десятый год. Она не могла понять, отчего плачет мама. А потом и вовсе забыла об этом. Наверно, потому, что мама умела быть веселой. Да, она всегда была больше веселой, чем грустной. А вот теперь Нине кажется, что она понимает маму. Надо было много прожить и еще больше пережить, чтобы понять и ту задушевную песню, и материнские слезы.

Погруженная в свои мысли, Нина машинально шла знакомой улицей и не услышала позади себя чьих-то поспешных шагов. Обернулась лишь тогда, когда догонявший легонько дернул сумочку, которую она держала под мышкой.

– Привет артистам!

– Ой! Как ты напугал меня!

То был Жора Павловский. Веселый, приветливый, празднично одетый.

– Пугливой стала? Раньше за тобой такого не замечал.

– Раньше были мирные времена, а теперь война.

– Где она, та война?

– Говорят, совсем рядом.

– Э, чепуха! Немцы свободно разгуливают, значит, фронт далеко, а нам его чего бояться?

– Да ведь немцев-то и страшно.

– Тебе страшно? Что ты! Кто же тронет известную в городе балерину?

Нине послышалась ирония в его голосе.

– Насмешничаешь? – спросила она тихо и обиженно.

– Почему насмешничаю? Я же был в клубе на концерте и слышал, как тебе аплодируют.

– Ты был в клубе?

– А почему бы и нет? Не только же немцам любоваться твоими танцами. А ты не заметила меня?

– Где уж мне замечать! Я вообще никого и ничего не вижу, когда танцую.

– Волнуешься?

– Конечно.

Они подходили к Базарной площади. Павловский осторожно взял Нину за руку.

– У меня к тебе просьба, – сказал он после небольшой паузы. – Не только от себя, но и от товарищей.

– От каких товарищей? – насторожилась Нина.

– Ну, от наших, классных. Нудно, знаешь, валандаться вот так, решили собраться у меня, повеселиться.

Нина задумалась. «Почему бы не пойти? Встретиться с друзьями, вспомнить школу, поговорить, попеть, потанцевать».

– А еще кто будет?

– Леня Курилин, Борис Иванов, Женя Терехов, возможно, Гировец и я. А девочек ты позовешь.

– Хорошо, – улыбнулась Нина. – Когда же вы думаете собраться?

– Давай в субботу.

– В субботу не выйдет. Во-первых, кто-то задержится если не на работе, так по домашним делам. А потом, пока соберемся, настанет вечер, глядишь, и расходиться пора. Изберем лучше на первый раз воскресенье.

– Хорошо. Я согласен. Днем часа в два, ладно?

– Ладно.

– Очень рад. До свидания, Ниночка.

– До свидания, Жора.

Они пожали друг другу руки, и каждый пошел своей дорогой. Нина, как и раньше, медленно, задумавшись. Павловский – наоборот, широким быстрым шагом; казалось, вот-вот побежит.

Дома, за обедом, Лидия Леопольдовна сказала, что заходила Ольга Осиповна, спрашивала, скоро ли Нина вернется из клуба.

– И что же вы сказали, бабуся?

– Сказала, что будешь к четырем часам.

– Ольга Осиповна не говорила, чтобы я зашла к ней?

– Нет, не говорила.

«Странно, – подумала Нина. – Если бы не было нужды, она не спрашивала обо мне. А если нужна, почему не сказала, где ее искать?»

Была бы Мария, можно бы узнать у нее. Но Мария почему-то не появляется. Исчезла после разговора об эшелоне с танками и больше носа не кажет.

После обеда Нина размышляла, не пойти ли ей к Ольге Осиповне. Но та сама не заставила себя ждать, снова наведалась к Сагайдакам.

Поговорив с бабушкой и поиграв с Лялей, Ольга Осиповна собралась уходить. Нина вышла ее проводить.

– Что-нибудь случилось? – спросила девушка, прикрыв за собой дверь.

– В госпитале лежит сейчас один из командиров партизанского отряда…

Нина насторожилась:

– Раненый?

– Да. Немцы хотят подлечить его, чтобы потом добиться нужных им показаний.

– Кто же он?

– Бывший работник НКВД из Корюковки.

– Это ужасно. Они ведь могут многое от него узнать.

– Узнают или не узнают – это, как говорится, еще бабушка надвое гадала, а мучить будут долго. Нужно спасать человека. И не одного его – в госпитале лежат еще две девушки: их немцы захватили в лесу.

– Что же мы можем сделать?

Ольга Осиповна словно не расслышала вопроса.

– Когда у тебя ближайший концерт в клубе?

– Наверно, в субботу.

– Значит, придется подождать. Ну ничего. Будем надеяться, что до субботы немцы их не заберут из госпиталя; ранения у них довольно тяжелые. Важно знать наверняка, будет ли в субботу концерт.

– Ну, это-то я могу узнать.

– Хорошо. Так и договорились. Уточнишь и скажешь мне.

– Непременно. А что вы собираетесь делать? – не утерпела Нина.

– Ты слушай. Нужно как можно шире распространить по городу программу концерта. Хорошо, если бы в программе упоминалось твое имя. Господин начальник госпиталя не нахвалится твоими танцами. Он пойдет обязательно, а за ним и другие начальники и подначальнички. Они любят угождать ему и от него не отстанут. А пока они будут в клубе, мы потихоньку вывезем наших раненых из госпиталя.

Нина побледнела и ответила тихо, вся в напряжении:

– Сделаю, тетя Оля, все сделаю. Реклама будет настоящей.