Текст книги "В старой Африке"

Автор книги: Дмитрий Быстролетов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 23 страниц)

Ничтожная книга, нелепый бред и заумная чепуха, заслуженно отвергнутая читателями в 1919 году, была в 1933 году случайно найдена и вместе с другим националистическим мусором заряжена в жерло оглушительной пропаганды и выстрелена в лоб немецкому обывателю. И что же? Она сработала.

«Самое великое чудо, которое мне приходилось видеть и пережить, – думал Гай, опустив глаза и не смея взглянуть на сержанта, – это себялюбивое равнодушие, гораздо более отвратительное, опасное и позорное, чем жестокость: видеть ужасы этой несправедливой жизни, самоустраниться и при этом считать себя свободным и человечным – о, да, вот это поистине чудо!»

– Я, знаете ли, скоро уезжаю домой, в Германию, – вещал Реминг. – Я – берлинец.

– Вы член гитлеровской партии, герр Реминг?

– Пока нет. Но скоро буду.

– И действительно верите в то, что писали? Доктор философии усмехнулся и пожал плечами.

– Плох тот пастух, который думает то же, что и его дойные коровы.

– А вы намерены стать пастухом?

Герр Реминг отрицательно покачал головой.

Я люблю говядину, но не в стаде, а в собственной тарелке. Вот герр Гитлер – это действительно человек, который нужен в Германии. Он искренне верит в миф, и это весьма удобно для тех, кто дергает за спиной веревочку. Но наш фюрер кончит плохо. Ловкий торговец знает не только хорошие, но и плохие качества своего товара, и сам не очень-то верит в собственную рекламу. Герр Гитлер не удержится, если всерьез решит управлять стадом. А мне, мсье, моя шея нужна.

– Для чего же?

– Хотя бы для этого. – Философ поднял бутылку и стал разглядывать этикетку. – Не плохо, одобряю вкус лейтенанта.

Герр Реминг с довольным видом приступил к еде.

– Кушайте, кушайте, дорогой гость! Что это вы призадумались? Э-э, бросьте! Как бы мне хотелось найти тему для дружеской беседы, да не придумаю, где ее искать. Человек-то вы пока еще мне непонятный.

Гаи нахмурился.

– Если мой вопрос не покажется вам назойливым, то скажите, герр доктор: давно ли вы знакомы с сержантом Сифом?

Реминг уперся обеими руками в землю и оглушительно захохотал. Тело его колыхалось, как гора зыбкого желе.

– Го-го-го! Вот так вопрос! Го-го-го! Клянусь честью, этого негодяя я таскаю на своих плечах уже двадцать лет! Но я рад, что Сиф вас занимает – вот тема для задушевного разговорчика и найдена! Ничто так не сближает, как сентиментальные воспоминания! Ведь верно, а? Жаль, что еще не взошла луна!

Он опрокинул в свою тарелку половину большой банки, допил стакан и снова наполнил его. Затем приступил к еде и рассказу.

– В студенческие, годы я рос идеалистом. Чтобы стать ангелом, мне не хватало только пары крылышек… Удобного местечка на земле для себя я не видел, а потому парил в туманных высотах метафизики: добро, идеалы, свободная воля, бог. Хо-хо-хо! Приходилось питаться такой дрянью за неимением мелкой монетки на гороховый суп с копченой свининой… Да, было время… Между прочим, особенно часто в поднебесье загонял меня приятель-студент своим материализмом. Пришпоренный смутным сознанием его правоты, я трусливо нырял в метафизику и отчаянно пытался оторваться от настоящего мира. Годы шли… Началась война… С величайшими затруднениями мой приятель добыл документы об инвалидности и пристроился в тылу. Я же, едва получив звание доктора, бросился на фронт. «Идиот!» – сказал мне на прощанье трезвый и расчетливый приятель. «Скоро поймешь, что лучше быть пять минут трусом, чем всю жизнь трупом». Четыре года я похрапывал под гром канонады и с аппетитом ел суп, прислушиваясь к свисту пуль. Моего умника в первый год войны задавил на улице трамвай.

– Прозит! – сказал Гай и поднял стакан.

– На фронте меня больше всего поразила легкость и бессмысленность разрушения. Сотни лет несчетные поколения трудятся и копят ценности. Потом один человек нажмет спусковой механизм – взрыв! – и ничего нет! Груда мусора на месте домов, музеев, театров, библиотек, церквей, заводов… И с каждым таким взрывом в моей голове становилось все светлее, все просторнее. Начался спуск из поднебесья на грешную землю. Я подходил к своим богам и по очереди каждому давал пинок в заднюю часть. Тьфу! – Реминг сочно сплюнул через плечо. – Еще и теперь чувствую облегчение: ведь этакий хлам приходилось таскать на горбе, мешок, набитый идолами! Вот уж могу сказать: груз сбросил! Освободился!

– Продолжайте!

– Извольте слушать. После разгрома армии я вернулся домой и пережил разоренье семьи. Это было время инфляции – десяток Тиссенов рос за счет сотен тысяч Ремингов. Отец покончил с собой, я поселился с матерью на чердаке. Работы не было, да я и не умел ничего делать… Ведь после университетской скамьи меня сразу научили только убивать. Голодный, сидел я в своей дыре и думал… Написал ненужную книгу. Где-то вокруг двигались миллионные массы, вздымались и падали волны революций и контрреволюций… Я не чувствовал у своего плеча друга – справа и слева зияла пустота… Однажды я разгладил ветхий костюмчик, нацепил ордена, сунул в карман маузер и отправился в город. На Фридрих-штрассе процветал ресторан «Кемпински» – храм обжорства для спекулянтов и новоиспеченных богачей. Я вошел в лучший кабинет, где упивались жратвой с десяток жирных, приземистых фигур. «Господа, прошу внимания!» – крикнул я, остановясь у двери. С недовольным хрюканьем повернулись ко мне хищные морды, они приняли меня за безработного попрошайку. Я выхватил пистолет и перестрелял их.

Рассказчик тяжело перевел дух. Видно было, что воспоминания взволновали его. Минуту Реминг молчал. Потом, встряхнувшись, закончил со смехом:

– А вот и конец забавной истории: после громкого процесса– каторжный приговор, вмешательство бывших фронтовиков, освобождение… Но я стал лишним человеком на своей родине. Когда от гамбургской пристани отвалил пароход, направлявшийся в Южную Америку, на его палубе боязливо жался будущий наемник любой армии, ландскнехт, гладиатор и профессиональный убийца, теперешний жирный сержант Сиф!

– Крепко сказано, герр Реминг! Но неужели фигура Сифа – чисто отрицательная? Без единого светлогб пятнышка?

Никоим образом. Достоинства у него, конечно, тоже есть. Главное из них – цельность характера. А таких людей в наши дни мало! Сиф не любил сидеть на двух стульях, как, например, пытался сделать сей юноша.

Пальцем, похожим на кусок колбасы, доктор философии ткнул за спину.

– Была ли у убитого руководящая идея? – серьезно спросил Реминг. – Нарушая присягу и долг офицера, этот мальчик отпускал всех выявленных мною агитаторов! Отпустил даже пробравшегося сюда из Алжира араба-коммуниста с пачкой брошюр. Я их берегу у себя… Он погиб, потому что не нашел в себе сил сделать последний логический шаг, как и я когда-то в Берлине. Реминг из трусости стал Сифом, а д'Антрэг из слабости – трупом! Хо-хо!

– Да, девизом убитого было одно слово – культура.

– Хи-хи-хи, – вдруг тоненько засмеялся Реминг.

– Чему это вы? – удивился Гай.

– Ой, не смешите, достопочтенный! Колониальный офицер – и культура!

– Но все равно – намерения у него были хорошие…

– Кой черт нам до добрых намерений! Ими вымощена дорога в ад!

Герр Реминг поднял к небу волосатую лапу, как бы присягая, и торжественно провозгласил:

– Сиф – законченный негодяй! Опаснейший подлец, которому нет места в порядочном обществе! Мерзавец – откровенный и безжалостный!

Гай сделал вид, что не понял угрозы. «К чему он клонит? Неужели между нами станет Тэллюа?» Голос рассудка требовал отступить – зачем ему похмелье в чужом пиру? Но радость жизни, молодость и сознание своей силы влекли его в гущу опасностей. «Нужно заставить его сказать, наконец, главное, и тогда будет видно, что мне делать».

– Вижу, что вы – новый Заратустра! – сказал он, подзадоривая Реминга. Философ уже расправился с рыбой и вытряхнул из банки здоровенный кусок мяса. На слова Гая он ответил брезгливой гримасой.

– Заратустра сыплет на головы не меньше запретов, чем сам Иисус. Что же касается Сифа, – тут герр Реминг сделал энергичное движение рукой, – то этот веселый толстячок любит чужую собственность, он так и шныряет глазами в поисках того, что плохо лежит. Великий расточитель, Сиф по необходимости должен быть и великим стяжателем.

Герр Реминг сгреб с тарелки кусок мяса и, держа его за косточку, стал обгладывать мякоть.

– Вот почему, мсье ван Эгмонд, вас нисколько не удивит и мой маленький вопросик.

Доктор философии поднял глаза к темнеющему вечернему небу и закончил мягко, невинно, как дитя:

– Скажите, где лежит золото?

Так и есть… Сердце Гая опять тревожно дрогнуло. Никакого успокоения от тяжести пистолета в кармане… Неужели по милости Сифа он обзаведется дырой в груди?

По возможности спокойнее и обстоятельнее Гай рассказал о последних минутах жизни профессора.

– Итак, вы ничего не знаете? Это точно?

– Герр доктор…

– Простите! В пустыне начинаешь становиться неучтивым.

Опустив руки на колени, Реминг некоторое время задумчиво рассматривал Гая. Гай понимал, что в эти минуты решается его судьба. Солнце краем уже спустилось на гребень горы, голубые тени перекинулись через поле – одна непомерно широкая и короткая, другая тонкая и прямая…

На лице Реминга Гай прочел сомнение.

Он поглядел на часы. Герр Реминг заметил это движение.

– Не спешите. У меня имеется еще один вопрос, герр ван Эгмонд.

– К вашим услугам.

– Каковы ваши планы на ближайшее будущее?

– Зачем вам они? – спросил холодно Гай.

– Да, видите ли, сейчас здесь старший начальник я. Мне нужно решить, как поступить с вами…

Инстинктивно Гай повернулся и посмотрел на верблюдов, груженных оружием. Проклятье, пройдоха опять перехватил его взгляд! Подперев голову рукой, он сидел и медово улыбался.

– Ох уж и надоел мне этот железный скарб! Но здесь он необходим – тут все решает сила, а она на моей стороне. Если я не властен уберечь свою жизнь, то всегда могу укоротить вашу. Милейший гость и друг, здесь не Париж!

«Или я, или он. Времени терять нельзя. Он еще не принял решения. Сейчас стемнеет, африканская ночь покроет все тайны, нужно спешить! Но как подойти к этому носорогу? Он сейчас сильнее… Но вернее пули его сразит блеф. Да, да… Только блеф, больше у меня ничего нет…»

– Вы напрасно понимаете силу только в ее физическом аспекте. Силой, герр доктор, может быть и знание. – Гай скромно отхлебнул глоток вина и вяло продолжал: – Вы надеетесь дать своей комбинации выгодный разворот только потому, что обладаете крупицей кое-какой информации. Она страшнее пулеметов и командует ими.

Реминг вздрогнул. Ему очень хотелось посмотреть на Гая, забросать вопросами. Но он овладел собой; взяв банку, он заглянул в нее, выбирая кусочек пожирнее.

– Что же это за крупица?

– Мне известно, что Аллар был недавно использозан в качестве письмоносца.

Глаза герра Реминга перестали источать елей и мед.

– О какой комбинации вы говорите, герр ван Эгмонд?

– О той самой, о которой давеча упоминали вы. Вы, герр Реминг! Я знаю все до мелочей. Слышите? Все!

Секунду толстяк колебался. Потом успокоился и взялся за банку.

– Да, туземцы иногда употребляются нами для связи, – с усилием выдавил он из себя.

– Вами?! – спросил Гай строго. – Вами?! Значит, я должен понять, что вы сознательно поддерживали преступную связь с одним лицом, которое находится сейчас у крепости?

Герр Реминг оставил банку и оторопело взглянул на Гая выпученными глазами. Лицо его медленно побагровело. Он сел, как мешок, словно невидимая рука трахнула его по макушке и слегка вбила в землю.

– Аллар находился на скрещении нескольких оперативных линий… Я хорошо платил… И он показал пакет… Клянусь, что я никогда…

– Жаль, что туземцы ненадежны, – перебил Гай, – мне тоже хотелось передать с ними в крепость срочный пакет.

– Как вы сказали?

Не отвечая, Гай медленно закурил, умышленно затягивая молчание. По лбу толстяка поползли капли пота.

– Что же вы не кушаете, герр Реминг? Время идет!

– Да, да! Нужно торопиться! – волосатая лапа неуверенно потянулась к банке. – Поступайте как знаете, моя голова занята другим. – Он продолжал есть без всякого аппетита.

– Знаю, знаю – разворотом комбинации, – усмехнулся Гай. – Хотите использовать Аллара как главного свидетеля и как громоотвод? Не поздно ли вы решили выполнить воинский долг, сержант № 606?

Герр Реминг побледнел. Загорелое лицо стало грязно-зеленым. Машинально сунул он палец себе за ворот и обвел им вокруг шеи.

– Я своевременно докладывал лейтенанту д'Антрэгу, – почти крикнул он в лицо Гаю. – Я не знаю, почему он повел патруль прямо сюда! Я ни при чем! Я докажу!.. Я…

– Малый, вина! – скомандовал Гай через плечо. – Выпьем еще по стакану, и пора кончать разговор, любезный герр доктор. Меня не интересует разворот вашей комбинации, потому что со следующей машиной я уезжаю из этих мест навсегда. Турист я или нет – неважно, думайте что хотите, возможно, что и не турист… Но не забывайте одного: я не участник в драке за золото и в борьбе за коммуникации в Хоггаре.

Гай добавил с едва заметным английским акцентом:

– Сахара – только часть Африки, а Африка – только часть света.

Потом, нагнувшись, взял Реминга за плечо и небрежно закончил:

– Оставляю вам доску с партией, розыгрыш которой уже начат. Делайте мат и получите приз королевы Ранавалоны!

– Занятный вы человек, герр ван Эгмонд, очень занятный! Герр Реминг был похож на больного, перенесшего приступ лихорадки. Он сидел, обмахиваясь грязным, засаленным шлемом, как веером.

– Закружили вы мне голову, что и говорить. Сбили с толку. И все-таки я рад нашей встрече: вы самый странный из всех проезжающих, каких мне приходилось здесь видеть!

– И я рад нашей встрече, – ответил Гай вполне искренне. – Вы для меня – ценнейшая находка! Подумать только – я тащился сюда поглядеть на дикарей… и нашел, что в Африке их нет. Туземцы имеют свою, чуждую нам культуру, но они ее имеют. Туарег набит правилами и идеями, как и любой европеец. И вдруг – вы! Свободный человек с пустым мешком за плечами… Культурный зверь… Нет, герр доктор, просто-напросто вы – настоящий дикарь, первый дикарь Африки!

Великан, запрокинувшись назад, оглушительно захохотал, так что солдаты недоуменно оглянулись на них и даже пыльный верблюд брата Гиацинта с любопытством поднял голову.

– Го-го-го! – как из пушки стрелял Реминг. – Уморили! Настоящий дикарь! Ну, голубчик, поздравляю и благодарю: вы первый поняли меня так прекрасно! Спасибо!

И вдруг вскочил и расправил богатырскую грудь.

– Хватит болтовни. Время на исходе. Сейчас увидите, как я двину фигуры на шахматной доске. Эй, люди, сюда! Малый! Смотайся в лагерь экспедиции и притащи сюда обоих носильщиков, которые были с профессором в его последнем походе. Да пригласи сюда мсье де Авелано и Тэллюа! Шифо! Пашоль! Скорей!

– Сиф снова здесь? – улыбнулся Гай. Сержант подмигнул.

– Взвод, становись!

Солдаты нехотя встали, разобрали оружие и амуницию. Затопали ботинки, зазвякало железо, и над дорогой поднялась пыль.

– Зафернуть тело в презент! Подфязать на этот животное. Ты, польфан, захоти с той сторона!

В вечерней сиреневой дымке густо расползлась отборная брань. Тэллюа отошла в сторону и спокойно стояла, сложив руки на груди.

Взбешенный Лоренцо подскочил к сержанту с кулаками.

– Зачем вам мои рабочие?! Сиф нагло усмехнулся:

– Для допроса. Заберу их в крепость.

– Не смеете! Не забывайтесь! – Лоренцо пронзительно завизжал. Он был вне себя и бессмысленно размахивал длинными руками. – Я знаю, зачем вам эти люди…

– Тем лучше, – хладнокровно процедил Сиф и обернулся к капралу: – Заберите обоих. Стеречь как Аллара. Шкуру спущу, если они останутся здесь или удерут.

– Но мне они нужны! Я завтра…

– Они вам уже не нужны. Завтра вы свертываете лагерь и возвращаетесь в крепость.

– Что?! – Лоренцо поражен, как громом, – Вы рехнулись?!

– Пока нет. И поймите, мсье де Авелано, это – приказ. Сиф угрожающе надвинулся необъятным брюхом на тощую фигурку Лоренцо.

– Понятно? Приказ!!

– Я не подчинюсь!

– Тогда подчинитесь силе. Я вас арестую. Эй, свяжите его!

Руки Лоренцо нервно бегали по одежде. Он то снимал шляпу, то порывисто надевал… Губы его беспомощно дрожали. Сиф каменным взглядом давил его, и Лоренцо в конце концов развел руками и отошел в сторону. Он был совершенно подавлен.

– Кстати, сержант, – вмешался Гай, жаль, что вы забираете обоих проводников. Мне хотелось бы завтра отправиться с ними в горы.

– Куда? – прорычал Сиф.

– К месту последней стоянки профессора Балли.

– Зачем?! – Лоренцо подскочил к Гаю. – А-а, так я и говорил! Вы знаете место!!

Гаю стало жаль человека, надежды которого катастрофически рухнули. – Успокойтесь, – как можно мягче проговорил он. – Мне ничего не нужно. Но я буду в Цюрихе и обязательно зайду к фрау Балли рассказать о трагедии, передать фотографии похорон, могилы и места рокового привала. Иных целей у меня нет. Я – корреспондент.

– Когда вы возвращаетесь в крепость? – подозрительно спросил Сиф.

– Послезавтра.

– Почему не завтра?

– Я должен сделать несколько сот снимков, устроить массовые постановки. Завтра у меня дела.

– Дела, – недовольно пробурчал Сиф. – Ну, ладно. Оставайтесь. Однако проводников я не дам.

Он отвернулся.

– Эй ты, Тэллюа!

– Я здесь, начальник!

– Сегодня ночью соберешься и завтра же убирайся отсюда! Куда – твое дело. Чтобы завтра к вечеру тебя здесь не было. Но далеко не уходи, будешь нужна. Поняла?

Тэллюа поклонилась.

– Капрал!

– Слушаю, мой сержант!

– Оставить здесь восемь человек с пулеметом. Снабдить всем необходимым до прихода следующего патруля. Задание: проследить за выполнением моих приказов. Чтобы к завтрашнему вечеру ни экспедиции, ни становища туарегов здесь не было. Герр ван Эгмонд со своими людьми уйдет последним. Пикет расположить на бугре у дороги. При первом признаке сопротивления – открыть прицельный огонь!

Сиф поднял страшную лапу.

– Сми-р-р-но! Р-р-р-равняйсь!!

Патруль выстроился. Уже стемнело, голова колонны была едва видна в призрачном сумраке.

– Ну, как? – хвастливо обернулся он к Гаю. – Партия начата недурно? Две пешки вовремя изъяты, резвая кобылка удалена, королю сделан шах. Доска заметно очистилась от фигур. Но это не все. По возвращении в крепость защита противника будет окончательно сломлена. Тогда я скажу «Мат!» и…

– И протянете руку за добычей.

В сумраке Гай видел довольное лицо Сифа.

Темнота сгущалась. Солдаты с мерным топотом проходили мимо. Вот прошел верблюд с большим брезентовым свертком на спине. Гай стиснул зубы. Как не похожи эти проводы патруля на те, что были сегодня после обеда… Всего несколько часов – и…

Мимо проплыл верблюд. За ним тащится осужденный к повешению, остриженный наголо и переодетый в костюм рабочего экспедиции хоггарский пастух, которому предстоит умереть за свободу, которой он пока не понимает и даже не ищет…

– Как вы сказали? Настоящий дикарь? – гремит зычный голос. – Первый дикарь Африки? Го-го-го!

Идолго еще грохочут раскаты буйного смеха под первыми нежными звездами.

Гай оглянулся – никого. Только Тэллюа да он.

– Пойдем ко мне, Большой Господин.

– Сейчас?

– Ночь – служанка любви.

– Послушай, Тэллюа, не ты ли сидела сейчас у тела лейтенанта, прикрывши лицо полой халата?

– Я, – подтвердила девушка. И добавила деловито: – Так надо: здесь я молилась по нашему закону, а похороны сделает толстый начальник по вашим. Все по правилам. Душа красивого офицера довольна. Только не говори о нем.

– Почему? Разве ты уже не любишь Лионеля? Тэллюа озадачена. В синеве ночи Гай увидел ее чистые и правдивые глаза.

– Люблю? Его? Но ведь он умер, – проговорила она в недоумении. Девушка нагнулась и поднесла к лицу Гая узенькую ладонь, в которой виднелась горсточка дорожной пыли.

– Разве можно любить землю? – Легким движением она подбросила еще теплую пыль. – Его нет. Мы здесь. Хорошо! Смотри, вот наша ночь!

Звезды – фонарики на куполе их спальни. Черным бархатным занавесом сомкнулись вокруг горы. Воздух прохладен, но от земли веет теплотой, словно от приготовленного на ночь желанного ложа. Все кажется сейчас мелким и ненужным.

Цепкие пальчики взяли Гая за рубашку.

– Постой, Тэллюа, а где сейчас мсье де Авелано?

– Ты боишься его, Большой Господин? Ай-ай-ай! Не бойся! Он в своем шатре – складывает рубахи и штаны, завтра уезжает. Это – приказ толстого начальника. Он – злой. Его надо слушаться. Пойдем!

– Постой, еще одно дело: нужно сообщить моим слугам, что я буду у тебя!

– Зачем? Ты не желаешь поскорее нашей ночи? Надо, чтобы ты поскорее обнял меня!

И тонкая фигурка Тэллюа неудержимо повлекла Гая вперед, в синюю тайну сахарской ночи…