Текст книги "Искатель. 1978. Выпуск №4"

Автор книги: Дмитрий Биленкин

Соавторы: Казимеж Козьневский,Александр Буртынский
сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 13 страниц)

Алиби? У персонала гостиницы, работавшего в вечернюю смену, нет никакого алиби. Но нет и никаких мотивов убийства. Милиция не может исключить виновности этих людей, однако доказательств их вины у нее нет. Грычер дежурил по редакции. Редакция недалеко от гостиницы. Он мог выйти на четверть часа и вернуться так, что никто этого не заметил. Вечером, в вестибюле гостиницы толчется столько народу, что кто угодно может незаметно подняться по лестнице и через несколько минут выйти на улицу. Все его видели, и никто не помнит. Алиби у Грычера шаткое. Но опять же – никаких мотивов. Кажется, они действительно познакомились только в больнице. Однако не исключено, что были знакомы и раньше. Кошух много лет ездит сюда в командировки. Грычер постоянно живет в этом городе. Познанский? Алиби как будто бы не вызывает сомнений. Навестив Кошуха в гостинице, он поехал домой, на дальнюю окраину. Его жена справляла именины, были гости – соседи, родня. Гостей допросили. Познанский никуда не отлучался, разве что все они сговорились. А если он все же сумел незаметно съездить на несколько минут в город? Возможно, но только на машине, и то потребовалось бы довольно много времени. Возможно, однако малоправдоподобно. Доктор Смоленский? Алиби нет. Живет он один, поблизости от гостиницы. Часов в девять, как каждый вечер, вышел пройтись. Жена бросила его несколько месяцев назад. Отсутствие алиби зачастую лучше всякого алиби. Вот именно! Сплошные вопросы, никаких ответов. По-прежнему не хватает четвертого…

– Кто из них курит «Спорт»? Анализ окурков показал, что Грычер курит «Гевонт», Познанский – «Клуб», – товарищи информировали Левандовского о результатах исследований, проведенных во время его пребывания в Познани.

– Доктор Смоленский курит «Кармен», а Кошух вообще не курил, – подхватил Левандовский.

– Отсюда вывод, что «Спорт» курит четвертый, и выглядит он примерно так…

Майор Кедровский развернул на столе портрет мужчины со шрамом на носу. Показания портье сопоставили с показаниями медсестры. Оба выбрали сходные элементы, из которых художник составил портрет. Портье и сестра подтвердили достоверность рисунка: да, именно такой мужчина бывал у Кошуха в больнице, именно такой мужчина заходил к нему в гостиницу, был и в последний день… Портье даже вспомнил, что видел его вечером.

Поручик Левандовский вгляделся в воссозданные портретистом черты неизвестного. Вгляделся – и снова его охватила дрожь.

– Лубий! – воскликнул он, торопливо доставая из портфеля фотоснимок, который позавчера нашел в картотеке паспортного стола в Познани, когда просматривал документы людей, каким-либо образом связанных с Кошухом. Об этом своем открытии, пожалуй, самом важном, он еще не успел доложить.

И внезапно увидел перед собой нарисованное лицо Лубия! Сходство было огромное: наиболее ярко выраженные черты совпадали, совпадала и особая примета – шрам на носу.

– Кто это?

– Александр Лубий, знакомый Кошуха, которого он пригласил в суд в качестве свидетеля и который впоследствии исчез…

– По порядку! Спокойно!

Левандовский рассказал о познанских открытиях, уже подтвержденных экспертизами.

Отпечатки пальцев на оккупационном документе Анджея Кошуха действительно не имеют ничего общего с отпечатками пальцев Анджея Кошуха на учетном листке в познанской милиции и с папиллярными линиями убитого. Анджей Кошух, убитый в гостинице «Сьвит», – тот самый человек, которому семь лет назад выдали паспорт в Познани… Почему же в Б. кто-то другой отпечатал свои пальцы?

– Почему Анджей Кошух отклеил и уничтожил фотокарточку, первоначально помещенную на оккупационном документе, вклеив на ее место новый снимок? При анализе обнаружены два вида клея. Означает ли это, что на первой фотографии Анджей Кошух был снят без парика?

Почему подпись Анджея Кошуха на «кеннкарте» не совпадает с сотнями его подписей в платежных ведомостях, при прописке, на документах, найденных в ящике у него на квартире, наконец, с подписью в паспорте?

Разные подписи, разные отпечатки пальцев, подмененный фотоснимок…

Но и это еще не все.

В 1953 году, когда ему выписывали паспорт, Анджей Кошух, житель Познани, служащий машиностроительного завода, не мог представить метрики. Метрические книги католического прихода в Б. пропали во время войны. Анджею Кошуху пришлось удостоверять свою личность, время и место рождения судебным порядком. Это не так уж сложно, достаточно двух свидетелей. Кошух привел свидетелей: Александра Лубия и Корнеля Закшевского. Из протокола судебного заседания следует, что оба они родом со Львовщины, хотя из разных мест. Оба единодушно показали, что знали Анджея Кошуха во Львове еще гимназистом и студентом. Оба подтвердили, что он родился в Б. Оба дружили с ним во Львове в довоенные годы. На основе их показаний суд выдал Кошуху соответствующую справку. В то время Лубий и Закшевский жили в Познани. Лубий – автомеханик, Закшевский работал в бухгалтерии небольшого промкооператива. Лубий шесть лет назад переехал из Познани в Гдыню, оттуда перебрался в Кошалин. Год тому назад он уехал из Кошалина, где по-прежнему прописан и… с тех пор не появлялся, даже не подал о себе вести… Но побывал у Кошуха и в больнице, и в гостинице. Возможно, он курит «Спорт»!

– Следовало бы сравнить отпечатки пальцев неизвестного с отпечатками Лубия в паспортном столе.

– Действительно, следовало бы. Придется послать за ними в Познань. Теперь о Закшевском. Полгода назад его убили.

Тело нашли под утро в познанском городском парке. Закшевского задушили. Преступник действовал в перчатках. Из кармана убитого взят бумажник, это позволяет предполагать, что убийство совершено с целью ограбления. Согласно показаниям жены убитого, у него в бумажнике было около пятнадцати тысяч злотых. Убийца до сих пор не найден.

Какое странное стечение обстоятельств!

Оккупационный документ – фальшивый. Паспорт выдан на основании свидетельских показаний, и вот один из двоих свидетелей убит. Кошух вскоре после убийства Закшевского попадает в автомобильную катастрофу. Врачу удается спасти его – и после этого Кошуха убивают. Серия случайностей? Или серия преступлений? Третий бросил свою квартиру и затаился. Можно предположить, что он был последним человеком, с которым виделся Кошух.

– Жена Кошуха не узнала на снимках ни Лубия, ни Закшевского. Она утверждает, что никогда не видела их в обществе своего мужа. По ее словам, ей вообще почти не приходилось сталкиваться со знакомыми мужа. Либо она что-то скрывает, либо говорит правду. Упрямо повторяет одно и то же. И плачет. Прокурор велел задержать ее. Так что же мы предпримем?

Майор Кедровский распорядился:

– Немедленно разослать фотографию Лубия и его портрет в органы милиции и на контрольно-пропускные пункты пограничных войск.

* * *

Застрекотали милицейские телетайпы. Приказ Главного управления всем органам милиции: «Установить, есть ли в их районе люди, проживавшие до войны в городе Б. на реке Стрипа. Сообщить фамилии».

Через три дня поступили первые донесения, преимущественно из Нижней Силезии, все – из малых городов.

– Анджей Кошух? Анджей Кошух? – пожилой мужчина вспоминал с трудом. – Да, я знаю эту фамилию, с чем-то она у меня ассоциируется, но опасаюсь, что больше ничего не сумею вам сказать…

– Он учился в вашей гимназии? – Левандовский старался помочь бывшему директору гимназии в Б.

– В моей гимназии? Валя! – позвал он жену. – Ты не помнишь, учился ли у нас Анджей Кошух? Жена тоже преподавала в гимназии, – добавил хозяин дома, обращаясь к поручику.

– Анджей Кошух, 1915 года рождения, – громко повторил Левандовский. – В 1942 году он наверняка был в Б.

– Кошух? – Женщина вбежала в комнату, держа чайник в руке. – Это же столяр, который нам делал полки! У него мастерская была по ту сторону шоссе.

– И Анджей, вероятно, его сын… Но разве он учился в нашей гимназии? Нет, в гимназии у нас Анджея Кошуха не было, но столяр с такой фамилией в городе был. А у этого столяра был сын?

– Не помню…

– …Столяр Кошух? Был такой, а как же. Я его прекрасно помню. Он всю столярную работу делал у меня в аптеке.

У старого аптекаря из Б., который на покое разводит цветы, поселившись в Силезии, в заводском районе, память оказалась лучше, чем у директора гимназии.

– …Столяра Кошуха убили украинские фашисты под конец войны. Это был очень порядочный человек. Сын у него, безусловно, был… Но я этого сына не видывал годами. Кажется, он жил в Варшаве…

Напрасно поручик радовался! Кошух вновь ускользал от него… Человек, промелькнувший в городке, как тень, не оставив по себе никаких воспоминаний. А все же именно в Б. ему выдали немецкое удостоверение личности, значит, он был там, жил там. Анджей Кошух, сын столяра…

* * *

– Нет, пан поручик, это был не его сын. – Такой категорический ответ поручик услышал от инженера автозавода, мужчины лет сорока, чье детство и военная юность прошли в Б. – Анджей Кошух был старше меня на несколько лет. У столяра детей не было. Анджей – его племянник, который еще в первую мировую войну уехал с родителями из Б. и действительно перебрался к дяде, когда немцы захватили Львов. Я лично не был с ним знаком, но много слышал о нем от пани Фигур. Она вам все скажет, они были очень близки. Ева вышла за врача, живет во Вроцлаве…

* * *

– Вы знали Анджея Кошуха? – спросил он красивую элегантную брюнетку. Левандовский пришел к ней утром, когда она была одна дома. Поручик заметил, как взволновало ее это имя.

– А вы его знали?

– Я его не знал. Но нам хотелось бы узнать о нем как можно больше.

– Столько лет спустя? – удивилась женщина. – Это скорее могло бы заинтересовать историков…

– Историков? – поморщился поручик. – Историкам принадлежит прошлое, а судьбами живых занимаемся мы… Еще две недели назад пан Анджей Кошух…

– Анджей?! Он жив? Где он? – Она вся озарилась внутренним светом. – Где же он? Где? Анджей…

– В Познани, он жил там с 1947 года. – Левандовский уже понял, что его опять постигла неудача.

– Он жив – и не попытался разыскать меня? Это невозможно!

Без лишних слов он положил перед ней паспорт Анджея Кошуха, выданный в Познани в 1953 году.

Она взглянула. Прочла имя и фамилию. И, успокоившись, подняла глаза на гостя:

– Конечно, это недоразумение. Этот человек даже отдаленно не напоминает Анджея.

– А этот? – Левандовский протянул ей «кеннкарте» – документ, выданный в Б. в 1942 году жителю Остланда Анджею Кошуху, 1915 года рождения.

Она взяла «кеннкарте» в руки. Внимательно присмотрелась к оккупационному документу.

– У нас у всех были такие «кеннкарте». Возможно, что это «кеннкарте» Анджея. Все совпадает, даже адрес. Он приехал из Львова летом сорок первого. Мы очень дружили. Он был старше меня. Мы вместе участвовали в Сопротивлении. Анджея арестовали в 1943 году, гестаповцы увезли его в Станиславув, там он сидел в тюрьме, и там его убили. А это, – она постучала пальцем по фотографиям на обоих документах, – вовсе не Анджей! Это совсем другой человек.

– Вы в этом вполне уверены?

– В том, что Анджея убили? Сколько я ночей тогда проплакала! Мне было восемнадцать лет. Я не верила в его смерть. Я сходила с ума. Это не Анджей. Посмотрите! – Она открыла ящик письменного стола, вынула папку, среди множества писем и фотоснимков отыскала карточку. Молодой человек в расстегнутой рубашке сидел в лесу на пеньке, стоящая сзади девушка держалась руками за его плечи. Левандовский узнал в ней свою собеседницу.

– Вот Анджей незадолго до ареста.

Достаточно было одного взгляда: убитый в гостинице «Сьвит» – муж познанской портнихи, служащий машиностроительного завода – не был Анджеем Кошухом из города Б. на реке Стрипе.

* * *

– Простите, что я отнимаю у вас время, – начал Левандовский, представляясь адвокату. И, поскольку говорил с юристом, сразу перешел к сути дела: – Вы знакомы с пани Фигур?

– Фигур? Женой врача?

– В студенческие годы Ева Жвано…

– Вот именно, в студенческие годы мы были знакомы. Впрочем, вряд ли это можно назвать знакомством. Я разговаривал с ней один-единственный раз. Мы встретились здесь, во Вроцлаве.

– А сами вы из Станнславува?

– Да. Я там учился.

– И там сидели в гестапо?

– Совершенно верно. Кстати сказать, пани Жвано расспрашивала меня.

– Потому-то я к вам и пришел! Она расспрашивала вас…

– Об Анджее Кошухе. Мы сидели с ним в одной камере. Его расстреляли.

– Вы помните его? – Поручик разложил на столе пять фотографий разных мужчин. – Который из них?

Адвокат всмотрелся в фотографии и указал на лицо, переснятое с карточки, которую на время предоставила в распоряжение милиции пани Фигур.

– Вы хорошо его знали?

– Мы с вами, поручик, отдаем себе отчет в том, что в тюремной камере люди не сходятся по-настоящему. А уж тем более в гестапо. Я знал его просто как товарища по несчастью.

– Что же с ним случилось?

– С допроса его принесли к нам в камеру избитого до такой степени, что на нем живого места не осталось. Это был настоящий герой. В сентябре 1943 года его вынесли из камеры, потому что после пыток он еле двигался. И больше он к нам не вернулся. Мы только слышали, как отъезжала машина. На следующий день заключенные, работавшие в канцелярии, сказали, что его и еще человек пятнадцать, взятых по разным делам, расстреляли в пригородном лесу.

– А с этим человеком вам не приходилось встречаться? – Левандовский указал на соседний снимок – Анджея Кошуха с «кеннкарте».

– Нет, – адвокат пожал плечами, – никогда в жизни.

– Ну а вот этого вы когда-нибудь видели? – Поручик вы тащил еще одну фотографию – убитого. Без парика, с лысой головой.

– Это то же лицо, – заметил юрист с профессиональной наблюдательностью. – Но я его впервые вижу. К сожалению, ничем не могу вам помочь.

* * *

Объявления о розыске размножают в тысячах экземпляров, печатают в газетах, выходящих миллионными тиражами. По объявлению о розыске скользят глазами миллионы людей, которые не обратят на него никакого внимания, тогда как оно адресовано одному-единственному человеку, в лучшем случае – нескольким, тому, кто точно знает, чья это фотография. Объявление о розыске предназначено одному человеку, хотя оно доводится до сведения миллионов.

Это объявление о розыске разослали работникам органов безопасности и охраны общественного порядка, следственных органов. Главное место в нем занимали четыре фотографии: одно и то же лицо анфас и в профиль, с волосами и без волос. Две последние пришлось реконструировать, поскольку посмертного снимка рассылать не следовало, а никакой фотографии убитого без волос у него на квартире, разумеется, не нашли. Предлагалось расспрашивать население, особенно репатриантов из Восточной Галиции, не припомнят ли они такого человека.

А в северном портовом городе напрасно ожидали вестей. В жаркий летний день еще раз собрался штаб следствия, на который прибыл из Варшавы офицер Главного управления.

– Мы этого ожидали, – сказал майор Кедровский раскачиваясь в кресле, – с тех пор, как установили несоответствие папиллярных линий в документах и два вида клея в «кеннкарте». Однако… Во время оккупации «кеннкарте» подделывали многие, но один принцип соблюдался неукоснительно: и в фальшивом удостоверении фотокарточка и отпечатки пальцев должны принадлежать тому, кто его предъявляет. Ведь это было легче всего проверить в случае провала или просто облавы. Следовательно, наш Икс, Игрек или Зет не пользовался этим документом в порядке оккупации. Он обзавелся им потом, быть может, в последние дни оккупации, так как по тем или иным соображениям хотел или был вынужден скрыть свою настоящую фамилию.

– И настоящую внешность. Парик!

– Да, и внешность тоже. На фотокарточке в «кеннкарте» мы видим его уже в парике. Значит, он успел заблаговременно сняться в парике.

– Может, он и прежде носил парик?

– Вполне возможно.

– А как он раздобыл «кеннкарте» человека, расстрелянного в 1943 году в Станиславуве?

– Знай мы это, мы бы знали все. Надо рассуждать логически. Удостоверение личности казненного, видимо, находилось в архиве гестапо в Станиславуве. И тут возможно несколько вариантов. Либо это…

– Гестаповец! – торжествующе закричал Левандовский.

– …Либо человек, укравший документ при эвакуации гестапо.

– Не исключено, что удостоверение доехало до Германии а вернулось к нам с Запада вместе с этим человеком, – эта версия еще больше устраивала поручика.

– Нет, – возразил Кедровский. – Если бы его заслали сюда в 1947 году, все бумаги были бы у него в идеальном порядке. Специалисты не делают таких промахов с отпечатками пальцев, не говоря уже о подписи, и не оставляют на документе двух слоев клея.

– Может, он сам сфабриковал себе удостоверение…

– …И вернулся в Польшу для того, чтобы годами маскироваться? На Западе ему легче было скрываться. Нет! Я думаю, что он попросту не смог отсюда выбраться. Такие случаи бывали.

– Гипотезы, – буркнул Левандовский.

– Что же нам еще остается? Мы не нашли преступника – и потеряли жертву. Вместо одной загадки надо решать две. Уравнение с двумя неизвестными.

– В такой системе уравнений для большей точности сначала «икс» выражается «игреком». Итак, предположим, что Кошух нам известен, и пойдем назад по вещественным следам самого преступления. Заберемся как можно дальше в прошлое, поскольку сорванный парик указывает на прошлое. Прежде чем мы разыщем четвертого мужчину, который был в тот день в номере убитого, надо разобраться с тремя другими: журналистом, служащим верфи и доктором. Доводя вопрос до абсурда, следует подозревать всех троих одинаково. И искать четвертого. Попытаемся рассмотреть вблизи жизнь каждого из этих трех человек: журналиста, служащего верфи, врача…

– Но только так, чтобы не спугнуть их! Это очень важно.

* * *

– …Товарищ майор! – докладывал по телефону из управления дежурный офицер. – Вы ведете дело об убийстве в гостинице «Сьвит»? Тут гражданка одна явилась, из типографии, хочет дать показания.

– Через четверть часа буду в управлении. Пусть ждет! Пусть непременно меня дождется!

Майор проработал в милиции около пятнадцати лет, и весь его следовательский опыт свидетельствовал о том, что, если в управление в десять часов вечера приходит женщина, которая хочет дать показания, это всегда означает открытие каких-то новых фактов. Женщине больше невмоготу сохранять тайну, ей нужно поскорее снять тяжесть с души, и она прибегает в милицию именно вечером, украдкой, чтобы никто ее не заметил.

– …Вы ко мне? – Майор указал женщине на кресло.

Она присела на самый краешек и не знала, как начать.

Майор помог ей:

– Вы работаете в типографии?

Женщина утвердительно кивнула.

– Вы знаете журналиста Грычера?

– Потому-то я и пришла.

– Откуда вам известно о преступлении в гостинице «Сьвит»? – Он хотел это выяснить, поскольку милиция старалась по возможности не привлекать внимания к расследованию алиби Грычера.

– Я узнала случайно, от соседки. Ее знакомая работает в «Сьвите».

– Понятно. Продолжайте, пожалуйста.

– Она рассказала мне об убийстве неделю назад. А я… А я, пан майор, сказала неправду! – с отчаянной решимостью призналась женщина.

– Кому? – Майор притворился удивленным, хотя уже обо всем догадывался.

– Я работаю в типографии вахтером…

Майор принял это к сведению.

– Меня вызывали в отдел кадров. Уже давно… И спрашивали обо всех, кто вечером 15 мая входил и выходил из типографии. Я тогда ни о чем понятия не имела… Ни о преступлении в гостинице, ни о том, что Грычер там был… – Женщина очень волновалась, ей не хотелось подводить журналиста, и в то же время она боялась, как бы ее не привлекли к ответственности за ложные показания. – Я тогда сказала, что он никуда не отлучался. А на самом деле он…

– Грычер? – уточнил майор Кедровский.

– Грычер… Он вышел около девяти и отсутствовал целый час.

– Почему же вы об этом умолчали?

– Да ведь, думалось, зачем болтать лишнее, у человека будут неприятности… Я знаю, ну, он изменяет жене. И встречается с той, с другой, во время дежурства. А он, оказывается, был в гостинице. В тот самый вечер.

– Вам придется подписать протокол, – предупредил майор.

Женщина уже не сдерживала слез, она плакала открыто, не таясь. Кедровский успокаивал ее, уверяя, что никто об этом не узнает. Он поспешно записывал ее показания.

– Часто Грычер выходил, когда был дежурным редактором?

– Нет, изредка. Но его девушку я знаю в лицо. Она иногда ждет его у проходной…

Итак, Грычер утаил, что отлучался на целый час. В типографии никто его не выдал. Может быть, для дела этот факт не имеет ровно никакого значения. А может быть?… Сын крестьянина из-под Быдгощи, Грычер, в то время еще мальчик, всю оккупацию прожил в деревне, у отца. Только за год до освобождения его отправили в Познань на завод, тот самый, где впоследствии работал Кошух… Однако парень появился там в последний раз накануне вступления поляков в Познань. Он добровольцем пошел в армию, участвовал в боях на Западных землях, дошел до Одера. После демобилизации сдал в Торуни экзамены на аттестат зрелости, там окончил юридический факультет и к ним, в портовый городок, приехал уже журналистом. Никогда его жизненные тропы не пересекались с тропами Кошуха. Один лишь раз, в больнице, вне всякого сомнения – случайно. «Но не встречались ли они в нашем городе раньше? – думал майор Кедровский. – Не была ли встреча в больнице случайным продолжением давнего знакомства? Что в действительности связывало Грычера с Кошухом? Почему он утаил от следствия этот час? Почему? Из джентльменских побуждений, чтобы уберечь даму сердца от неприятных расспросов, а также для самозащиты, чтобы не нарушать домашний покой?»

Он пододвинул женщине протокол на подпись,

* * *

Вызванный к майору Левандовский взбежал по лестнице, прыгая через три ступеньки. Еще бы, обнаружен четвертый! Спрашивают, что с ним делать.

– Поступайте как сочтете нужным. Мы можем взять его, а можем и понаблюдать. Нельзя только допустить, чтобы он ускользнул или понял, что нам о нем кое-что известно. Наши люди с него глаз не спускают.

Майор Кедровский представил поручику широкие полномочия, и тот стал энергично готовиться к поездке. Он вызвал портье из «Сьвита» и медсестру воеводской больницы. Они понадобятся для опознания четвертого гостя Кошуха. Но каждый из них поедет отдельно.

Три легковые машины двинулись в путь. Через полтора часа они должны быть на месте. Надо объехать широкий залив, чтобы добраться до города, стоящего на самом берегу моря. Оттуда сегодня сообщили, что найден четвертый мужчина – человек со шрамом на носу. Левандовский в головной машине подгонял водителя.

– Все равно доедем быстрее, чем на моторке, – успокаивал его шофер. – А вертолета у нас нет.

В местном управлении милиции подготовили основные данные. Александр Лубий – имя и фамилия соответствовали фотоснимку, хотя это далеко не всегда бывает, – по всем правилам оформлен и работает шофером на автобазе, временно прописан в общежитии, постоянно в Кошалине. Ездит Лубий на «зубре». Все совпадает. Донесение поступило вчера во второй половине дня, вечером собрали информацию. Лубий ведет себя спокойно, за последнее время ничего особого за ним не замечено. Сейчас Лубий пьет в «Балтийской».

В «Балтийскую» Левандовский зашел сначала один. В битком набитой, дымной, темной, третьеразрядной пивнушке он разглядел наконец человека, лицо которого знал по фотографии. Плечистый мужчина в кожаной куртке, со шрамом на кончике носа, сидел, опершись о стенку, лицом к залу, боком к своему собутыльнику, и громко разглагольствовал. Это ли убийца мнимого Анджея Кошуха? Знающий прошлое того, кто называл себя Анджеем Кошухом? Когда-то в суде, дав присягу, он свидетельствовал, что знаком с Анджеем Кошухом много лет. Известно ли ему все то, что хотелось бы узнать поручику Левандовскому?

Левандовский вышел на улицу, к машине, где его ждал портье «Сьвита», и подробно объяснил тому, что следует сейчас делать. Они вместе сядут за столик поблизости от Лубия. Пусть портье к нему присмотрится. Его ответ будет записан в протокол.

– Пива, две кружки.

Портье, исполненный сознанием своей высокой миссии, выцедил всю кружку и медленно, значительно покивал.

– Этот? – спросил Левандовский, как только они вышли из ресторана.

– Этот! Наверняка.

– Протокол подпишете?

– Подпишу. С чистой совестью подпишу.

Лубий был занят разговором с собутыльником. Поручик ввел в ресторан медсестру. Она не отличалась яркой внешностью – никто и не обернулся.

– Это тот самый человек, который приходил к пану Кошуху в больницу, – подтвердила женщина, когда они вышли на улицу.

Он! Что же дальше? Левандовский отослал свидетелей и поспешно отдал распоряжения своим людям. Еще не зная, с какой целью, не зная, зачем, он стремился немедленно, сейчас же, поговорить с Лубием. Сесть с ним рядом, взглянуть ему прямо в лицо, прежде чем наденет на него наручники, поговорить с ним как равный с равным.

– Ждите! – приказал поручик. – Когда я выйду с этим типом и мы остановимся с ним на тротуаре, пусть подъедет машина. Водитель предложит подвезти нас. Он подумает, что берем «левака».

И вот Левандовский вновь лавирует в толчее «Балтийской». За ним в отворенную дверь проскользнули агенты. Поручик еще раньше приметил свободное место за столиком Лубия.

– Разрешите?

Занятые разговором, собеседники кивнули.

– Пива и сто грамм! – заказал Левандовский.

Разговор шел, конечно, об автобазе и о девушках. Оба – шоферы. Они толковали о своем начальстве, сравнивали достоинства девиц, обсуждали свои дела. Все это не интересовало Левандовского. Он ждал лишь подходящего момента, чтобы вступить в разговор. Случай вскоре представился.

– Спички есть? – спросил Лубий.

– Пожалуйста. Может, моих закурите? – Поручик предложил «Гевонт». Второй шофер взял. Лубий отказался.

– Я только «Спорт» признаю, – объяснил он.

Наскучив друг другу, они были рады третьему собеседнику. Левандовский представился, неразборчиво пробормотав фамилию. Он проявлял щедрость командированного. Они не удивились: обычное дело. Заказав еще по сто граммов, поручик сразу уплатил официантке. Пусть они не думают, что он надеется выпить за их счет. А главное – теперь он мог в любой момент уйти. Но как избавиться от лишних ушей и глаз, как остаться один на один с Лубием?

Шофер сам облегчил его положение.

– Минуточку… – он встал и удалился в туалет.

Левандовский сразу приступил к делу.

– Пан Лубий, – произнес он отчетливо.

Лубий вздрогнул.

– Вы меня знаете? – спросил он изумленно. Он не был пьян и все прекрасно понимал.

– Я увидел вас час назад. На базе мне сказали, что вы здесь.

– Вы меня искали?

– Да. Я приехал из Познани, – сказал Левандовский. – Но при нем не хочу говорить, – движением головы он указал на туалет. – Перейдем в другое место. Я уже уплатил.

– Из Познани? – Лубий не двинулся с места. Его голос звучал настороженно.

– От Анджея, – шепнул Левандовский, напряженно ожидая реакции на это имя.

– От Анджея? – переспросил Лубий, словно знал в Познани нескольких Анджеев.

– От Кошуха, – продолжал поручик. – Он дал мне адрес вашего общежития.

– Он? – Лубий впервые окинул Левандовского подозрительным взглядом. – Он не знает, что я живу в общежитии…

Почему он сказал это в настоящем, а не в прошлом времени? Но поручику некогда было раздумывать.

– Он знает, где вы работаете. Я искал вас на автобазе, там мне сказали, что вы живете в общежитии и что сейчас находитесь здесь, – отступать от этой версии было поздно, поручик лишь несколько видоизменил ее. – Пойдемте! – торопил он. – Тут не поговоришь.

Не мешкая больше, Лубий поднялся. Они быстро прошли меж столиков, окруженных людьми. Левандовский заметил, что вслед за ними устремились к выходу агенты, и забеспокоился, как бы не привлекли внимания его спутника. Они остановились на краю тротуара.

– Подвезти? – спросил водитель, высунувшись из «Варшавы».

Лубий заколебался, но не успел опомниться, как поручик ловко и бережно усадил его в машину.

– Куда поедем? – спросил он Лубия. – Вы знаете здешние рестораны? Какой, по-вашему, самый лучший?

– «Оаза».

Шеф дал газ. Левандовский выдавил из себя несколько ничего не значащих фраз о том, как вырос город. Лубий молчал, поглощенный своими мыслями.

В «Оазе» – ресторане, оставлявшем желать лучшего, было уже несколько клиентов. Приближалось обеденное время. За Левандовским и Лубием вошли еще двое мужчин. Поручик убедился, что подоспело подкрепление.

– Чего надо Кошуху? – Лубий первый приступил к делу, как только они сели за столик.

– Он просит, чтобы вы мне помогли… – К ним подошел официант, подал меню. Пришлось прервать разговор. Левандовский пододвинул меню к Лубию. Тот потребовал сто граммов и селедки. Как только официант, приняв заказ, ушел, поручик продолжал: – Видите ли, я ищу работу. В этом городе. Я заинтересован в том, чтобы остаться здесь, и хотелось бы зацепиться за какое-нибудь местечко. В долгу не останусь…

– Кошух этим занимается? – удивился Лубий.

– Чем? – Левандовский притворился непонимающим.

– Такими комбинациями…

– Каждый комбинирует как может. Кошух посоветовал мне…

– Когда?!

– Недавно. Но не вчера и не позавчера. Когда он выписался из больницы.

– Как он себя чувствует?

Кто тут кого прощупывает? Кто кого подозревает?

– Да как он себя может чувствовать?

Официант сервировал стол: расставлял тарелочки, накладывал селедку, наливал водку. Левандовский вдруг осознал, что его раздражало в Лубии. Неестественные жесты! Он резал закуску левой рукой.

– Ваше здоровье! – Левандовский приподнял рюмку.

Лубий взял свою левой рукой.

– Вы его, кажется, давненько не видели? – Поручик шел ва-банк. – Последний раз в гостинице «Сьвет»?

– Он вам говорил, что я заходил к нему в гостиницу? – снова удивился Лубий. Левандовский промолчал. – Как он добрался до Познани, благополучно? – осведомился Лубий.

– Ага…

– Он побаивался ехать на машине. Очень нервный стал. Все время чего-то боялся.

– Неудивительно. После такой аварии! Психическая травма… – Левандовский ограничился общими фразами. Однако пора было развертывать наступление: – Он сильно переживал смерть Закшевского…

– И об этом он вам тоже говорил? Значит, вы его хороший знакомый. Простите, я не расслышал фамилию…

– Левандовский.

– Впервые слышу.

– Зато мне он рассказывал о вас и о Закшевском.

– Что же он про нас рассказывал?

– Многое. Ведь вы очень давно знакомы.

– Да, знакомы, как же, знакомы, – казалось, Лубий неохотно подтвердил этот факт. И вдруг переменил тему; – Вы на базе хотите работать?

– На базе.

– Водителем?

– Все равно. Могу и водителем.

– Водителем вам будет удобнее. Свободнее. В Познань посылают, в Варшаву… Извините, я отлучусь на минутку. – Лубий поднялся и направился в туалет.

Что это значит? Он в самом дело ничего не знает об убийстве Кошуха? Левандовский ждал. «Минутка» затягивалась – Лубий не возвращался.