Текст книги "Граница. Таежный роман. Карты"

Автор книги: Дмитрий Алейников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 17 страниц)

– Во что играют?

– Покер, мадемуазель.

– Ладно, Миша, – Галина небрежно потрепала его по щеке, – скажу.

* * *

– Слышь, мужик, – задумчиво спросил заработавший четвертную проводник своего напарника.

– Ну? – откликнулся тот, прихлебывая темный душистый напиток.

– У природы есть свои законы, – философски заметил железнодорожник, мечтательно глядя вдоль коридора, по которому ушла Галина.

– Да ну? – деланно изумился его приятель.

– Бабочки летят на огонь, – продолжал размышлять вслух Михаил. – Почему?

Напарник даже поставил свой стакан на столик и чуть развернулся, чтобы поделиться со страждущим порцией своей мудрости.

– К ночи ее обчистят, – сообщил он тоном знатока человеческих душ и судеб, – вернется обгорелая, тут ты ее и… – он даже приподнялся, чтобы сделать неприличный жест, – утешишь!

* * *

Войдя в следующий, седьмой вагон, Галина не сразу сориентировалась. В первый момент ей показалось, что она каким-то странным образом уперлась в стенку, хотя откуда поперек коридора возьмется стенка?

И правда, стенки не было. А был здоровенный детина, ростом под потолок и шириной во весь проход. Он стоял, глядя в окно, и необъятный зад его в черных тренировочных штанах перекрывал проход не хуже какой-нибудь плотины.

Даже свет не находил достаточно способов обойти этого исполина. Солнце светило против хода состава, и его лучи щедро заливали дальнюю часть вагона, а здесь, за этим гигантом, было несколько темновато.

Галина восхищенно уставилась на детину. Примерно такими представляла она себе былинных русских богатырей. Такой не то что татарина за ноги схватит– бычком может махнуть и не устанет. Такой если вздумает перегородить дорогу, то уж перегородит, будьте спокойны.

Детина повернул голову на звук открывшейся двери. Оказалось, что это молодой парень, лет двадцати пяти, симпатичный даже, несмотря на круглые щеки и нос картошкой. Увидев Галину, он виновато улыбнулся и выпрямился, подтянув зад.

Галина приблизилась к освободившемуся проходу. Все равно обтянутые трико ягодицы оставляли лишь узкую щель, протискиваться в которую, учитывая, что придется обтирать их животом, она не собиралась.

Поняв суть затруднения, детина развернулся кругом, встав к проходу лицом, и, насколько мог, втянул живот.

Галина боком стала проталкиваться, стараясь как можно меньше соприкасаться с незнакомым человеком. Детина сосредоточенно сопел и виновато, совсем по-детски улыбался, как бы извиняясь за причиняемые неудобства.

Хороший парень, подумала Галина. Хорошо, что не в банде, а то…

Осененная внезапно посетившей ее мыслью, она повернулась к великану и, глядя снизу вверх, спросила заговорщическим тоном:

– Слушай, а хочешь на ящик водки заработать? – Получилось просто и с задором, как будто девчонка спрашивает своего сверстника: «Хочешь поиграть?»

Парень сначала растерялся. Потом кивнул:

– Хочу. А как?

– Просто ходи за мной и стой у купе, где я буду. – Говоря, Галина окинула взглядом могучие руки, столбоподобные ноги. – Молчи и ни с кем ни слова.

– А делать-то чего? – старался уточнить детали парень.

– Стой. Стой, руки в карманах, будто у тебя там что-то есть, и глаз не спускай с купе. За каждый час – бутылка.

Предложение пришлось парню по душе.

– Идет, – расплылся он в улыбке.

– Тебя как зовут?

– Федя, – пробасил детина. Галя не удержалась и улыбнулась.

– А ты откуда такой… – она подняла и опустила руку, показывая, что имеет в виду его размеры, – …взялся?

– Горняк я, – важно сообщил парень, расправляя плечи.

Горняк, насколько представляла себе Галя, это – шахтер. Она вообразила себе, как такого громилу опускают в забой, как он ползет там, задевая подпорки и осыпая незакрепленную породу неосторожным движением локтя.

– Ты шахтер?

– Не шахтер, – чуть обиженно поправил детина, переступая с одной ноги на другую, отчего пол вполне мог провалиться, но не провалился, – а горняк.

Видение узкой шахты исчезло, но что такое «горняк», Галина не поняла. Да и какая разница? Главное, что этот русский богатырь Федя Горняк прикроет ее с тыла, а не будет закрывать ей пути отступления. Конечно, неизвестно, как проявит себя этот горняк, если начнется поножовщина или хотя бы просто драка. Случается, такие медведи первыми показывают врагу свои толстые пятки.

ГЛАВА 13

Родителей своих Шурка Княжнин не помнил. Не то чтобы он не помнил их совсем. Кое-какие смутные воспоминания у него остались. Об отце совсем мало – он ушел на фронт, когда Шурке было всего ничего, и погиб, не добравшись даже до передовой. О матери же он помнил много больше. Она погибла уже после войны, случайно, во время пожара на заводе. Со временем, правда, воспоминания стали стираться, смешиваться с новыми фактами, «вспоминавшимися» по ходу дела.

Сироты часто придумывают себе родителей, наделяя их фантастическими чертами и качествами, и потом рассказывают друг другу о том, какие же они «на самом деле». Легенды о родителях-полярниках, дрейфующих во льдах, о родителях-разведчиках, заброшенных в тыл к врагам, о родителях-героях, потерявших свое чадо в пожаре войны, очень популярны. Каждый в меру своей фантазии разукрашивает эти образы и со временем почти верит в их реальность.

Профессии родителей запросто могут перемениться, да и вся легенда меняется без особого труда, если появляется вдруг на первых полосах газет новый герой. Вчера еще пацан был сыном засекреченного ученого, а сегодня появилась статья о геологе, и ученый-физик тотчас стал геологом. Самого мальчишку эти метаморфозы не смущают, но не дай вам бог указать на несоответствие в его легендах или напомнить о прошлой версии, – он будет ненавидеть вас, пока… не забудет о своей обиде.

Постепенно Шуркины скудные, но настоящие воспоминания стали смешиваться с романтическими фантазиями, и через какое-то время уже и сам он не мог точно отделить правду от вымысла. И не страдал от этого сильно. Какая разница, кем они были, если не оставили ему ни фотографий, ни писем, ни какой-то иной памятки. Даже фамилию Шурке дали из казенных. Когда его только привезли, он никак не хотел верить в то, что застрянет в казенном доме надолго. Даже имени своего не хотел называть. Гордо молчал и отказывался от еды.

– Экий тут у нас княжич! – пыталась наладить с ним контакт пожилая воспитательница. – Ножками топает, губки кривит…

Вот и досталась ему «княжеская» фамилия…

Шурка сбежал из интерната, куда его отправили прямо из школы, и сбегал еще около сорока раз, но всякий раз был ловлен, бит, возвращен обратно и водворен в карцер. Но он никогда не унывал и, еще сидя в карцере, начинал думать о новом побеге. Маршрут был всегда один и тот же: Крым. Шурка мечтал добраться до моря, забиться в трюм, а там заделаться юнгой и стать заправским моряком. Над ним смеялись, говорили, что он начитался каких-то там «Алых парусов». На самом деле Шуркин план зиждился на известном фильме «Семеро смелых». Если Петька Молибога смог добраться до Северного полюса и войти в научную экспедицию в условиях мерзлоты, то неужели он, Шурка Княжнин, не освоится в теплых водах Черного моря? И он вновь и вновь убегал, садясь в поезда, шедшие в Крым. И вновь и вновь снимали его с этих поездов, возвращали обратно И сажали в карцер.

Собственно, именно благодаря этому постоянству отловить его не составляло труда, а некоторые участковые и даже проводники знали Шурку в лицо и, задержав, сообщали сразу по нужному адресу.

Шурка так и не добрался до Черного моря.

После восьмого класса он перешел в ремесленное училище. Потом его призвали в армию, и вопреки, как казалось другим призывникам, здравому смыслу Княжнин сам попросился во флот. Просьбу уважили. Правда, Шурка просился в Черноморский флот, а попал на дальневосточный крейсер, но тельняшку ему выдали ничуть не хуже, чем в Севастополе.

Осуществилась его детская мечта о море, однако срок службы в армии был не только годами морской жизни. Шурке некуда было возвращаться, его никто не ждал в родном городе, кроме разве что Тани Гарбышевой, с которой они вроде как дружили до армии, но на первом году службы Шурка получил от нее всего одно письмо, а на втором – и вовсе ни одного. Так что не тянуло его на дембель. В армии он был одет, сыт, при деле, начальство думало за него и отдавало команды – только исполняй.

И парень всерьез подумывал о том, чтобы остаться на сверхсрочную, и остался бы, но офицер, с которым он обсуждал эту перспективу, честно предупредил, что хорошая морская должность ему не светит. Скорее всего, работа в доках или интендантская бодяга. Чтобы плавать, надо заканчивать училище.

И Шурка задумался об училище. Задумался так крепко, что продумал до конца службы. А под конец, когда уже пришло время ехать, погорел на самоволке. Один землячок подбил его сходить в город, отдохнуть малость от ратных дел. Сходили, попались. Десять суток гауптвахты и жирный крест на поступлении.

– Какая тебе, матрос, характеристика, если ты два дня как с «губы»? – сказал ему командир, который до этого дня относился к идее училища благосклонно.

И отправили Шурку Княжнина домой. Ну, не домой – дома у парня никакого не было, но восвояси, с казенных харчей на свои киселя.

Шурка приехал. И кто же встретил его с распростертыми объятиями? Уму непостижимо! Таня Гарбышева! Роман в прозе о героине наших дней!

Она, оказывается, Шурку недооценила, она к нему не так относилась и не считала свое глубокое чувство к нему истинным. Она даже почти вышла по глупости своей замуж за одного мерзавца, который оказался полным ничтожеством, неспособным быть порядочным гражданином, достойным мужем и хорошим отцом для их будущего ребенка. Ребенка этот никчемный подлец, правда, заделать Тане успел, но это не главное! Главное, что она, оказывается, поняла, что любит его, Шурку, и не может без него жить, и готова под венец хоть сейчас, хоть через неделю, а то потом живот станет заметнее, что люди скажут?

Редкий дурак мог клюнуть на такую фигню. Исключительный, непуганый олух мог поверить в такую любовь на втором месяце срока. Тане просто нужен был законный папаша для растущего ребенка и официальный зятек уже для ее папаши, который славился крутым нравом и, судя по тому, что до сих пор не свернул дочке шею, ничего о ее неудачном романе не знал.

Шурка Княжнин оказался очень редким экземпляром. Таким олухом, каких свет еще не видывал. Он гостеприимно подставил уши под всю эту лапшу, проникся ответным чувством и после минутного колебания согласился отдать беременной подруге руку и сердце.

Если честно, то Шурка вдобавок к прекрасному возвышенному чувству, разгоревшемуся из остывшего пепла, испытал еще и облегчение. Облегчение оттого, что не надо мыкаться по чужим углам и общагам, что появится нежданно-негаданно у него хорошая семья, с любящей женой, тестем и тещей, с ребенком, чужим правда, но разве сложно завести для равновесия еще и своего?

Шурка тотчас признался Тане, что никогда никого не любил так, как ее, что было правдой в том смысле, что с девушками у него вообще как-то не клеилось, а весь свой опыт в интимной сфере он приобрел за последние полгода службы благодаря широкой душе того самого земляка, с которым они ходили в самоволки. Земляк обладал чутьем на раскрепощенных девиц самого легкого поведения и за какой-нибудь час находил их в портовом городе столько, что приходилось делиться с друзьями. С Шуркой, например.

В общем, молодые люди быстро выяснили свои отношения. Осталось получить родительское благословение. И тут приключилась серьезная загвоздка.

Гарбышева-мама только всплакнула счастливой слезой и залилась румянцем, умильно глядя на красивую пару. А вот будущий тесть встал на дыбы. Он учинил свалившемуся на его голову жениху форменный допрос, в ходе которого выяснил, что будущий зять не имеет ни гроша за душой, ни квадратного сантиметра жилплощади, ни профессии, ни даже определенных планов на будущее. Ему хотелось бы составить для единственной дочери более видную партию – он, пребывая в счастливом неведении о проделках предыдущего Таниного жениха, считал ее невестой хоть куда.

В общем, папа был против. Категорически.

Шурка подумал даже, что так оно, может, и лучше, но Таня взяла инициативу на себя. Она провела с папой напряженную аудиенцию, на которой, надо думать, выложила свой семинедельный козырь, приведя партию к победному финишу. Папа отступил. Но поставил условие: зять должен сам заработать на свадьбу и на первые полгода жизни с молодой женой. А после непременно устроиться на работу.

Снова на папу навалились. На сей раз участвовала мама.

– Пока парень будет зарабатывать, – резонно рассуждала она, – может случиться одно из двух: либо Танечка располнеет до полного неприличия, либо парень передумает и слиняет на все четыре стороны, благо в городе его ничто не держит. Вот такие жуткие вещи могут произойти.

Порешили на том, что деньги на свадьбу папа выделит, но медовый месяц молодожен проведет на заработках. Где угодно, на его вкус.

К общему удивлению и радости, Шурка не возражал. Он уже и сам подумывал о том, чтобы подкалымить. Неудобно казалось ему повисать любимой гирей на шее у тестя. Интернатские – люди гордые. У них зачастую больное самолюбие. И Шуркино самолюбие подсказывало, что негоже с пустыми карманами являться на все готовое.

Где заработать, он знал. Успел пообщаться с гражданскими моряками в дальневосточных портах. Работа тяжелая, иногда даже опасная, но деньги верные. Опять же есть возможность сшибить левую деньгу. Опять же – море.

Не на следующий, конечно, день, но где-то через неделю Шурка уже погрузился в поезд и отправился в далекий Владивосток за большой деньгой.

Работы он не боялся, неженкой, понятно, не был, с людьми ладил.

Его трудовой «медовый» месяц затянулся изрядно, но в конце концов он отправился домой, имея в своем толстом кошеле, повешенном на китайский манер на брюхо, под куртку, четыре с лишним тысячи советских рублей. Неплохо? По тем временам совершенно сумасшедшие деньги.

Шурка ехал домой совершенным гоголем. Он даже хотел приодеться по-модному, чтобы появиться на пороге дома в приличном наряде. Прикупить светлый костюм, галстук в три полосы, ботиночки… Тогда уж с немытой лапой не суйся, и не Шуркой кличь, а непременно Александром. Можно по отчеству. Эх, очень соблазнительно. И когда еще такой случай выпадет? Шурка и приценился уже к одному костюмчику, но… Но мужики отговорили.

– Едешь на поезде, везешь бабки большие. Так не светись! По богатой одежке сразу видать, что у человека в карманах не пусто. Мало ли чего, – сказали ему бывалые люди, и он послушал совета.

Зато гостинцев прикупил всей новой родне. Там, возле границы, можно было много всякой диковинки раздобыть. Такого, что и в Москве не найдешь, не то что в их универмаге.

Шурка взял билет на поезд. Опять-таки, по совету бывалых людей, в плацкартный.

– Жуки-то всякие, что деньги перевозят, они, вишь, одеваются-то победней, но места берут хорошие, – наставляли все те же опытные люди. – Иной прощелыга чуть не в рванине в поезд садится, а билет у него – в мягкий. Думает, что в таких вагонах безопаснее. А лихие люди его по этой одежке да по замашкам барским и узнают. Он запрется в отдельном купе и спит спокойно, а они ночью – цап-царап! Ему и помочь-то некому. Так что, паря, езжай хоть на подножке, целее будешь. По ресторанам не гуляй, подарки свои не перекладывай на людях. Ну и деньги не свети. Отложи сразу, сколько надо, на дорогу, а остальное – запрячь поглубже.

Все инструкции Шурка соблюл. Купил билет на боковую полку, повесил деньги на брюхо и, как только поезд тронулся, залег на свою полку спать.

Поначалу все шло гладко и тихо. Только ведь восемь суток кряду не проспишь. Пробовал в окно глядеть. Пробовал мечтать о будущей своей жизни. Чего только не пробовал, но на третий день стал загибаться от тоски. Хуже карцера ему на своей полке показалось.

Внизу играли в подкидного. Шурка свесился, наблюдая за игрой. Играли парами. Через какое-то время женщине, чьи карты были видны Шурке, игра надоела, и пара распалась. Женщину попытались уговорить, но она ни в какую. Взгляд одного из игроков встретился со скучающим взглядом Шурки.

– Сядешь?

– Можно.

Играли до полуночи, пока глаза не защипало от тусклого свечения дежурной лампы. Так третий день и прошел.

Назавтра у соседей снова был комплект, и Шурка снова скучал на полке. Потом встал, прошелся взад-вперед по вагону. Играли много где. Он попросился в какую-то компанию, его приняли.

Здесь играли в «тысячу». Поначалу игра шла бодро, интересно, но вскоре один парень стал зарываться. Без конца перезаказывал, подрезал всем бочку…

Шурка на правах гостя помалкивал в тряпочку, остальные игроки до поры до времени тоже не кипятились но в конце концов один не выдержал:

– Хватить дурью маяться, Малай! Ты если б на деньги так играл, давно бы уже без штанов ушел!

– Да? Может, попробуем? – огрызнулся этот самый Малай, в очередной раз срезая бочку и расписывая.

– Да давай, давай! Только потом не плачься!

– Да, – поддержал третий игрок. – Давайте хоть по копеечке, а то никакого куража нету. – Он повернулся к Шурке. – Ты уж извини, приятель, мы тут…

– А я что? По копеечке можно сыграть, – отозвался Шурка. Очень уж не хотелось ему обратно на полку. Да и сколько он проиграет, если на то пошло? Не больше червонца. А что такое один червонец из четырехсот двадцати трех, которые лежали в его кошеле?

– Тогда играем.

Поначалу Малай не изменил своей тактики, должно быть и впрямь рассчитывая, что она может привести его к успеху. Потом уже поздно было догонять. К вечеру он проиграл восемнадцать рублей, Шурка выиграл семь.

Прошел еще день.

А на следующий день один из давешних мужиков сам нашел Шурку.

– Слышь, пойдем рубанемся?

– По копеечке? – осторожно спросил Шурка, которого инструктировали и насчет карточных шулеров, орудующих в поездах.

– По копеечке, по копеечке. А там как пойдет.

Шурка пошел. А чего скучать?

Компания была прежняя, да добавился еще один игрок. Когда народу много, то и игра азартнее. Правда, на пятерых сдавать неудобно, зато раздачи быстрые и никому особенно не прет.

Погоняли до вечера, пока не выключили свет в коридоре.

Малай продулся в пух, просадив что-то за сорок рублей. Шурка выиграл девяносто копеек.

Еще день прошел.

А на следующий день Малай не стал играть вовсе. Тот, пятый, предложил перейти к нему в купе: там и спокойнее, и со светом беды нет, хоть всю ночь играй.

Пошли в купе.

Полдня прогоняли карты впустую. То один выигрывает, то другому фортуна улыбается. Потом один мужик вроде начал проседать. Не идет ему прикуп, хоть тресни. А вот Шурка, наоборот, полез в гору. Сначала убрал обратно в карман принесенный с собой червонец, потом второй положил туда же, третий.

Мужик чертыхался, нервно дергал козырек своей огромной кепки, с досадой шевелил усами. Вот он проиграл уже четвертную, вот полсотни.

Время шло к вечеру, скоро пора было сворачиваться.

– Давайте хоть по алтыну! – дернул свою кепку мужик. – Вы-то уж нагребли, а мне хоть бы отыграться.

– А если еще больше продуешься? – смеясь, спросил хозяин купе.

– А! – махнул рукой мужик в кепке. – Раздавай!

Шурке с выигранными шестьюдесятью рублями было неудобно отказывать проигравшему.

Только что по копейке, что по алтыну – мужику не везло по-прежнему. Правда, теперь он проигрывал втрое быстрее. А Шурка выигрывал знатно. Почти пять сотен за полтора часа. Знал бы он, что такой везучий, не горбатился бы во Владивостоке.

– Давай по пятаку! – хлопнул мужик кепкой по столу.

– Давай, черт с тобой, – поддержал хозяин купе.

Тут уж мужику совсем карта не пошла. Сто рублей в пять минут доложил. Потом два раза с бочки падал. Потом они на бочку залезли вместе с Шуркой. Деньги на кону были уже нешуточные – больше тысячи.

Мужик в кепке на сто сорок потянул. Шурка подумал было бросить, но потом решил испытать судьбу. Если повезет, выиграет аж две тысячи! Если нет, тоже не останется внакладе, зато мужик поправится. А то больно смотреть на него. Сразу видать, что работяга, небось не одну мозоль натер, пока заработал столько.

– Сто пятьдесят! – вякнул Шурка. Перевернул прикуп, а там марьяж червовый в полном составе!

Шурка от такого выигрыша аж захмелел. А мужик в кепке мрачнее тучи стал.

– Давай по гривеннику, – пробормотал он. – Последнюю.

– Последнюю можно, – согласились игроки, а Шурка-то и не спорил, и вопроса не слышал.

Стали играть. Слово за слово, Шурка весь свой выигрыш на кон сложил. Пять рублей только и осталось от двух «косых». На столе – страшно сказать – одиннадцать тысяч!

Опять мужик в кепке до бочки добрался. Не сыграл. Тут к нему Шурка присоседился. Слезать страшно. Уж пусть лучше этот в кепке все заберет, тогда Шурка хоть при своих останется. Но что ты сделаешь, если везет? Шурке три туза пришло, марьяж бубновый, да десятка к червонному тузу. Как тут не сыграть?

Объявил игру.

Мужик в кепке аж затрясся весь.

У Шурки руки тоже прыгают. Одно дело на чужие играть, а то как придется сейчас свои доложить?! Куда как жалко.

Перевернул Шурка прикуп. Сразу карты перевернул, не стал душу тянуть. Что такое?! – червовый марьяж в полном составе! Вот так игра! Деньги страшные выигрались!

Мужик в кепке побледнел весь. Сидит под своим «аэродромом», трясется.

Шурка стал деньги со стола собирать. Не знает, куда и совать такую прорву. Собирает, а сам все на мужика в кепке поглядывает. Лица на человеке нет. Видать, все вчистую продул. И шевельнулась у Шурки мысль, а не отдать ли часть выигрыша этому бедолаге. Даже половину можно. А то наложит человек на себя руки…

В следующее мгновение мужик в кепке и впрямь наложил руки. Только не на себя, а на Шурку. На Шуркино горло. Схватился за самый кадык и давай душить.

Повалились они на полку.

Шурка, на полном серьезе обдумывавший возможность частичного возврата шальных денег, к такому финту готов не был. Окажись у него немножко больше времени, он крепко обиделся бы на своего картежного партнера за такое вероломство. Но теперь приходилось бороться за собственную жизнь. И Шурка боролся, как мог. Довольно скоро ему удалось подсунуть под крепкие руки проигравшего большие пальцы. Теперь, делая резкие рывки, Шурка мог на мгновение ослаблять эту стальную хватку и заглатывать чуть-чуть воздуха.

Мужик в кепке, чувствуя, что инициатива от него ускользает, обозлился пуще прежнего.

– Мразь, – прогудел он, налегая на Шурки-но горло, – мразь поганая! Думаешь, я не понял, как ты играешь? Жухло! Паразит! Гнида!

После таких слов Шурке показалось, что мужик в кепке считает его нечестным игроком, думает, наверное, что червовый марьяж может выпадать только из рукава шулера, но никак не из честной руки раздающего.

Он еще больше возмутился от таких обвинений, но оспорить их не мог, потому что воздуха едва хватало, чтобы не потерять сознание. Какие уж там споры!

В этот момент находившиеся в купе другие игроки то ли пришли в себя от неожиданности, то ли определились с общей позицией по решающемуся на их глазах вопросу. Они весьма активно начали оттаскивать мужика в кепке от совершенно помятого Шурки.

– Хорош, отец! – увещевали они его. – Кончай, батя! – тянули его за руки. – Какой он, на хрен, шулер? Повезло парню нереально! А ты умей проигрывать!

Мужик в кепке брыкался и не желал выпускать синеющую шею «счастливчика».

Шурка захрипел, увидев перед глазами закрутившихся черных мушек. Еще немного, и он потерял бы сознание, но в этот момент откуда-то сбоку просвистел кулак и с хрустом врезался в лицо мужика.

Пальцы у того сразу разжались, он обмяк.

Шурка сбросил его руки со своей шеи и, закашлявшись, сполз на пол. Над ним закипела короткая схватка, четыре пары ног затопали по нему, но Шурка не обращал на это внимания. Главное – он жив!

Драчуна споро выставили из купе, попутно объясняя что-то насчет законов игры и воспитания вообще. Пригрозили выкинуть на ходу из поезда, если тот не угомонится.

Потом Шурку в победном возбуждении подняли, отряхнули, посадили на полку. Вокруг загалдели, смеясь и обсуждая произошедшее. Его поздравляли с чем-то, хлопали по плечу и по спине. Разлили водки, и все выпили за удачу.

На какое-то время Шурка вообще перестал соображать, где он и что вокруг происходит, только кивал, как китайский болванчик, и со всем соглашался.

Но, постепенно приходя в себя, он сообразил вдруг, что сидит за столом с картами в руках, карт почему-то только четыре, а на столе лежат листок с какими-то записями и гора денег. Его, Шуркиных, денег. Не тех, слава богу, которые все еще покоились на его животе, а того сказочного выигрыша, который свалился ему на голову полчаса назад.

– Храп, – произнес над его ухом хозяин купе и толкнул локтем. – Твое слово!

Шурка зажмурился, снова открыл глаза, пытаясь понять, во что это он играет и почему он еще играет после того, что произошло. Сквозь какую-то пелену пробились в его сознание объясненные только что несложные правила этой игры.

Шурка взял одну обязательную взятку, ничего не проиграв и ничего не поставив на кон.

Он уже понял, что каким-то образом оказался снова вовлечен в игру, в игру крупную. И успел уже выставить на кон весь свой выигрыш. И играют все те же, исключая побитого и выставленного вон мужика в кепке. В голове стоял туман и гудело от выпитой водки.

Пошла новая раздача.

Шурке поднесли колоду, чтобы он сдвинул. Он взглянул на рубашку верхней карты. Колодой играли уже не первый день, и на рубашках появились кое-какие чуть заметные отметины. На верхней карте, в самом углу, была крохотная царапина. Шурка запомнил эту карту – туз треф. Нехорошо, конечно, пользоваться такими штучками, но что прикажете делать, если, можно сказать, просыпаешься пьяный, с саднящим горлом, за карточным столом, а на столе – тысяч пятнадцать рублей новыми?

Шурка лениво щелкнул по колоде:

– Верю!

По крайней мере, один туз у него теперь будет. Уже неплохо.

Сдающий быстро разбросал карты, открыл козыри.

Шурка поднял свои четыре и оторопел. Никакого крестового туза у него не было и в помине. Так, мелочь одна, с которой и играть-то несподручно.

Шурка захлопал глазами, потом ртом.

Этого не могло быть! Он сам видел знакомую карту с отметиной наверху колоды. Он не стал сдвигать, а значит, туз должен был достаться ему. Но не достался. Как же это объяснить? Как такое могло произойти?

Он засопел, пытаясь разогнать туман в голове и сосредоточиться. Что он должен сказать другим игрокам? Какие предъявить претензии? Признаться, что запоминал рубашки, чтобы потом использовать случайные пометки как крап? Признаться, что пытался объегорить своих соперников? Да они попросту изобьют его и додушат. И будут, по-своему, правы.

Но ведь туз-то уплыл каким-то образом к хозяину купе. Этому чуду есть только одно объяснение: раздающий сдал Шурке не верхнюю карту, а вторую или даже третью, ловко вытянув ее из-под туза. Шурка слышал о таких фокусах.

Но тогда что же получается? Получается, что раздающий – шулер! И раз он отдал туза хозяину купе, значит, тот с ним заодно. А четвертый игрок? Непонятно, но, судя по всему, вся троица – одна шайка-лейка.

Шурка осторожно коснулся локтем своего кошеля и чуть надавил. Деньги упругим кирпичиком лежали на месте.

План действий появился быстро: сейчас он проигрывает раздачу, кто-то из шулеров забирает банк или половину банка, после чего Шурка встает и отваливает, оставляя свою ставку на столе. Черт с ними, пусть подавятся. Главное, что его честно заработанные четыре тысячи останутся при нем. Побыл миллионером, и будя! Пора и честь знать.

И вправду, неспроста приходили Шурке такие неимоверные карты. Ловко эти гады все продумали! Чужими, значит, руками жар выгребли. Мужик тот в кепке если и затаил на кого-то злобу, то только на него, Шурку Княжнина, который здесь ни при чем, который в этой истории такая же выдернутая с корнем репка.

Сколько же они вытянули из того бедолаги? Тысяч двенадцать, не меньше. Сколько же он горбатился за такие деньжищи? А может, дом продал. Хотя какой же дом потянет на двенадцать «косых»? Если и есть такие домищи, то не продают их. Три машины можно купить! Десять лет не работать…

– Санек, твое слово! – подтолкнул Шурку раздающий. – Заснул, что ли?

Шурка засуетился, перекладывая свою мелочь так и этак. Играть не с чем: самая сильная карта – козырная восьмерка, самая старшая – дама.

– Ладно, можете не париться! – Хозяин купе ухмыльнулся и выложил на стол свои карты. – Если у кого четвертая дама, то мои вам поздравления.

Туз, десять, король, валет – все козырные, крестовые, разлеглись, разбросались по столу.

Раздающий присвистнул.

Четвертый игрок вздохнул, бросая свои карты.

Шурка тоже положил свою шваль.

Выигравший начал выбирать из общей кучи пачки денег, сортировать купюры по достоинству.

– Сколько ж доставлять? – задумчиво спросил раздававший.

– По пять «косых», – качая головой, ответил четвертый игрок.

– Раскошеливайся, Санек, – толкнул его локтем в бок раздававший. – Поднагрели нас сегодня здорово. Спасибо еще, до этого везло маленько, а то я уже голый был бы.

– Не… – Шурка замотал головой.

– Чего «не»?

– Я больше не играю. – Шурка решительно поднялся.

Три пары глаз удивленно и недобро посмотрели на него.

– Это как же понять? – спросил из угла четвертый игрок.

– А вот так, – решительно сказал Шурка. – Я все свои деньги проиграл, ставить мне нечего. А то, что я поставил… – Он махнул рукой. – Забирайте себе.

– Ишь какой барин тут нашелся! – возмутился раздающий. – «Забирайте себе»!

– Так игра не делается, парень, – нахмурился хозяин купе. – Проиграл – надо платить.

– Я ничего не проиграл! – огрызнулся Шурка.

– Ты доставить должен, понимаешь? – терпеливо, как маленькому, объяснял ему ситуацию хозяин. – Я выиграл. Вы трое должны доложить в котел. А там уж – как повезет. Выиграешь– все твое, а нет…

– У меня больше нет денег, – упрямо ответил Шурка. – Я все проиграл.

– Да чего ты треплешь? – вскипел раздававший. – Что ты проиграл? Ты мужика раздел и его деньги теперь просадил. Ты ни копейки своей не выкладывал!

Такая внимательность соседа еще крепче утвердила Шурку в мысли, что никак нельзя соглашаться на продолжение игры.

– У меня нет больше денег.

– А если поискать? – Хозяин купе сбросил с колен пачки разноцветной казенной бумаги.

Шурка был готов к такому развитию событий. Он развернулся на месте, одновременно распахивая дверь. Но шулера ждали, что клиент может попытаться удрать. Главный тотчас схватил Шурку за пиджак.

– Стой!

Шурке не раз приходилось драться. Драться на улице, драться с людьми более старшими, людьми более сильными, драться против целой оравы. Во многих случаях исход битвы определялся только одним: быстротой реакции. Не всегда встречать врага лицом к лицу было лучшим выходом, нередко только стремительное бегство дарило шанс не остаться калекой, а то и выжить.