Текст книги "Граница. Таежный роман. Карты"

Автор книги: Дмитрий Алейников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 17 страниц)

– Убери руки!

Какое-то время они кружили вокруг накрытого стола, не сводя друг с друга глаз. Галина отступала, надеясь обогнуть стол и выбежать через дверь, Никита маневрировал, перешагивая через опрокинутые стулья и табуретки, ожидая момента для атаки. Он даже попробовал на крепость разложенный стол, но отказался от мысли перепрыгнуть через него: хлипкое сооружение, и без того нагруженное посудой и снедью, просто рухнуло бы.

В какой-то момент Галина замешкалась, и Голощекин тотчас ухватил ее за запястье. Она забилась, как пойманное животное.

– Чего ты хочешь? – прошипел Голощекин ей в лицо, стараясь дотянуться губами до ее шеи. – Чего хочешь? Чтобы твой Лешка надел тюремный бушлат?

– Что ты говоришь?! – Галя рванулась из последних сил, пытаясь высвободиться. Она не знала, что пугает ее больше: угроза насилия, исходящая от этого человека, или страшная весть, которую он принес в ее дом, весть, позволявшая ему вести себя столь свободно и нагло.

Вырваться ей не удалось, но тут Никита, запнувшись за стул, потерял равновесие, и они завалились на пол. Галина, ужом выскользнув из ненавистных объятий, отскочила к кухне.

– Куда же ты? – Довольно усмехаясь, Голощекин поднялся с пола. – Продул! Продул твой Лешенька шулерам. – Улыбка его становилась все шире и радостней, по мере того как округлялись от ужаса глаза Галины, до которой по каплям доходил смысл произошедшего. – Продул весь полковой оркестр, да еще занавес с гербом Советского Союза в придачу!

– Врешь! – в отчаянии выдохнула Галина.

– Нет, Галчонок. И ты знаешь, что нет. Я теперь ваш спаситель, поняла? Так что вот где вы у меня! – Голощекин сжал кулак и, подняв его перед собой, как таран, двинулся вперед.

Галина быстро обернулась и схватила с кухонного стола разделочный нож.

– Не подходи!

– Ножичек опусти, – прошипел Голощекин с угрозой.

– Зарежу! – Галина взмахнула своим оружием.

– Да не зарежешь! – лениво возразил Никита.

– Зарежу!

– Да ты и убивать-то не умеешь! – Он пренебрежительно махнул рукой и вдруг возвратным движением сделал выпад и схватил женщину за кисть. Молниеносно выкрутив ей руку, капитан болевым приемом заставил Галину согнуться почти пополам. – Брось ножик, солнышко ты мое!

Нож упал на пол и запрыгал, даже не воткнувшись в линолеум.

Продолжая выкручивать своей жертве руку, Голощекин провел ее вдоль праздничного стола и опрокинул на диван.

– Вот. Тебе будет так хорошо, – захрипел он, наваливаясь на Галину, задирая подол ее платья.

Несколько бесконечных секунд они боролись на диване. Никита, не особенно церемонясь, попросту рванул платье на спине, и оно расползлось, осыпаясь пуговицами и крючками. Галина отбивалась отчаянно, но силы были неравны. Голощекин шел напролом к своей цели, и помешать ему она не могла. Он что-то нашептывал, обдавая перегаром и запахом горького табака, срывал с нее одежду и больно сжимал руки. Оставалось только кричать в надежде на случайную подмогу, но и этой возможности лишил ее предусмотрительный капитан, уткнув лицом в подушку. Галина выбилась из сил, она задыхалась, она уже ни на что не надеялась, когда вдруг услышала щелчок замка в прихожей, чьи-то быстрые легкие шаги. А потом железная хватка Никиты вдруг ослабла.

Не теряя ни секунды, Галина оттолкнула Голощекина и бросилась в кухню. Она увидела Марину, стоявшую в изголовье дивана со скалкой в руке, увидела, как валится на бок капитан, выгнув спину от боли.

Капитан Голощекин умел держать удар. Даже удар скалкой по почкам вывел его из строя не надолго. Уже через мгновение, поднявшись на ноги, он отшвырнул повисшую на нем Марину.

– Пошла ты! – рявкнул Никита.

Галина схватила сначала другой нож, но тотчас поняла, что этим оружием ей не справиться. Молоток для мяса? Струбцина мясорубки?

Краем глаза она увидела Голощекина, появившегося на пороге кухни с неугасающей ухмылкой, и, схватив первое, что попалось под руку, – чугунную сковороду с грибами, обрушила на его голову.

Чугун церковным колоколом загудел от столкновения со лбом пограничного капитана. Четверть секунды Голощекин стоял на пороге кухни, весь облепленный фирменным блюдом Галины Жгут, а потом бревном рухнул на пол.

* * *

– Ой, мороз, моро-о-оз…

Старший лейтенант Жгут и три циркача сидели, обнявшись над почти опустевшим ящиком шампанского, и тянули, свесив на грудь отяжелевшие головы, заунывную русскую песню, которую почти неминуемо затягивают за столом, если застолью не суждено было прерваться в положенное время.

– …не моро-озь меня-а-а! – старательно выводили четыре осипшие мужские глотки над осушенными кружками. Есть какой-то особый шик, особая декадентская изюминка в том, чтобы пить игристое шампанское из грубых солдатских кружек. Кстати, пена в такой кружке стремительно оседает благодаря какой-то хитрой химической реакции, и можно не дожидаться ее отстоя, чтобы наполнить свой сосуд. Такая простота в обращении, конечно, способствует быстрому и качественному опьянению. Но для пущего удовольствия жонглер добавлял в каждую кружку толику водки.

– …мо-оего-о коня-а-а-а! – На восходящей ноте хор рассыпался и скомкал строку.

Клоун воспользовался паузой, чтобы разлить очередную бутылку шампанского, жонглер добавил водки. Все подняли свои кружки, клоун вложил кружку в руку Алексея.

– Я сжег свой дом и пью на его пепелище, – сказал завклубом, заглядывая в нее.

Клоун согласно кивнул и указал на собутыльников:

– А это трупы.

– Я на крючке, как карась, – продолжал сокрушаться Алексей.

– Двадцать тысяч – большие деньги, – задумчиво произнес фокусник и выпил.

– Очень большие, – согласился с ним жонглер, прикидывая, на сколько еще хватит водки.

– Я нелюдь, – выпив залпом, сообщил Алексей, пуская носом колючие пузыри.

– А это что, люди? – тотчас презрительно кивнул на коллег клоун.

– Все, все прахом! – Выронив кружку, Жгут проследил за ней, пока она катилась, бренча и подпрыгивая по сцене. – Одним махом! Все в грязь, в мусор…

Клоун и теперь не полез за словом в карман. Поочередно ткнув в фокусника и жонглера, он представил:

– А это – уборщик. А это – мусорщик.

* * *

Галина в растерзанном платье сидела на стуле. Марина колдовала вокруг, пытаясь собрать платье, и бормотала какие-то слова утешения, хотя что тут скажешь, если твой собственный муж только что пытался изнасиловать твою подругу? Нечего сказать, и все фразы получались у Марины неуклюжими, неоконченными, ненужными.

Галина всхлипывала и который уже раз пыталась вернуть на прежнее место порванный в лоскут рукав.

– Марин, прости меня. – Она ткнулась в плечо подруги. – Если б не ты…

– Не плачь! Ну что ты… – Марина уткнулась носом ей в макушку. Еще миг, и две женщины, обнявшись, разрыдались бы от души.

Но тут Галина спохватилась и посмотрела в сторону кухни.

– Марина… Марин, а он живой? А я его не…

– С такими, как он, никогда ничего не случается. – Слезы у Марины быстро высохли. – Подлец! Какой же он подлец!

– Прости меня. Прости меня… – Галя всхлипнула.

– Да за что же? За что?

Стук падающих вещей в прихожей заставил подруг вздрогнуть. Галя с надеждой посмотрела на дверь, ожидая, что вот наконец появится муж, но в комнату вошла Альбина.

Непривычно хмурым взглядом посмотрев сначала на Марину, потом на Галю, она кивнула, словно бы довольная тем, что не ошиблась в своих скверных предчувствиях.

– Я почувствовала, что что-то случилось, и сразу решила вернуться, – сообщила она, не без сожаления отпуская косяк двери и делая два неровных шага к свободному стулу. Тяжело навалившись на стол, Альбина опустила себя на свободное место и спросила, устало подперев подбородок. – А чего вы плачете?

Галина закрыла лицо руками. Марина молча указала пальцем в направлении кухни, откуда торчали ноги Голощекина.

Дав опасный крен, Альбина развернулась и посмотрела в указанном направлении. Увиденное впечатлило, но не было ясно до конца.

– Галя, а что хотел Никита? – спросила Альбина, сосредоточенно глядя на порванный рукав ее платья. Ей никто не ответил, и Альбина спросила по-другому, сопоставив в уме некоторые особенно заметные детали. – Галя, он что, изнасиловал тебя?

– Не успел, – ответила ей Марина, стремясь оградить подругу от лишних вопросов.

Альбина встала, подошла к поверженному капитану и наклонилась над ним. Потом подтолкнула разбросанные ноги в кухню и осторожно прикрыла дверь.

Перестав рыдать, Галя с ужасом посмотрела на Марину.

Альбина села на краешек стула и с каким-то странным выражением произнесла:

– Он никогда никого теперь больше не изнасилует. – И, обращаясь к Марине, мечтательно добавила: – Марина, у меня есть красивая шляпка с черной вуалью.

– Какая шляпка? Зачем? – испуганно спросила Галя.

– Почему с черной вуалью? – насторожилась Марина.

– Вдовья шляпка, – игнорируя второй вопрос, ответила Альбина. – Ты ведь теперь вдова.

– Я его что?.. – ахнула Галина.

– Мы его убили? – жестко спросила Марина. Альбина сделала театральный жест, приглашая их пройти и убедиться.

Женщины вскочили и бросились к кухне. Марина толкнула дверь.

Капитан Голощекин, весь в грибах, но вовсе не убитый, а очень даже живой, сидел спиной к двери и уплетал со сковороды остатки грибов. Он обернулся на вошедших засвидетельствовать его кончину, улыбнулся и озорно подмигнул Галине.

– Дура ты, Галчонок, – сказал он с полным ртом, – зря ты мне не дала!

Марина закрыла дверь. Подруги переглянулись. Во взглядах их читалось множество разных чувств, но главным было облегчение.

– Хорошая у меня шляпка, – вздохнула Альбина, наклоняясь к Марининому уху. – Жаль. Она тебе очень бы подошла. Может, еще пригодится..

ГЛАВА 4

– Никита! – Алексей влетел в казарму и, на лету найдя взглядом капитана, бросился на него, выставив вперед руки.

– Какие люди! – Голощекин без труда увернулся от этого выпада, и Алексей, влетев в стену, растянулся на полу.

– Никита! – Вскочив на ноги, он вновь рванул к Голощекину. На сей раз расстояние было меньше, возможностей для маневра капитану почти не осталось, и кулак зацепил его скулу, прежде чем пойманный на прием Алексей полетел в дальний угол.

– Ты что? Ты что? – делая испуганное лицо, спросил Голощекин.

– Иди сюда! – Жгут вскочил, приняв боевую стойку. Он задыхался от бега, от борьбы, от ярости. – Иди сюда, Никита!

– Да подожди ты! – Голощекин выставил вперед руки, предупреждая новую атаку. – Что случилось? Что, выпить пришел? Налью! – Он сел за стол, опустив руку под кровать.

Алексей тоже машинально сел.

– Марина с Галей подруги, – выдохнул он, кривясь, как от боли. – Ты же… Ты… – Он попытался ударить капитана через стол, но тот поймал его руку, выкрутил кисть и заставил Алексея почти лечь на столешницу.

– Лех, как в индийском кине! За что?

Вместо ответа Жгут еще раз дернулся, пытаясь его ударить, но заскрипел зубами и снова упал, вытянувшись на столе. Голощекин держал его за кисть так, что малейшая попытка подняться причиняла боль. При этом левая рука капитана оставалась свободной. Он выставил на стол кружку, достал фляжку, большим и указательным пальцами свинтил крышку, плеснул.

– Я-то думал, ты повод нашел! – сказал он разочарованно. – На, пей!

– Не буду я! – рыкнул Жгут.

– Пей! – строго сказал Голощекин, ставя кружку на середину стола и отпуская руку Алексея. – Мелкими глотками.

Алексей жадно выпил; в кружке оказалась вода, но он даже не понял этого.

– Успокойся. Вот. Вот…

Голощекин обошел стол, рывком поднял обмякшего Жгута за погоны и развернул к двери.

– Все. Шагай. – Он подтолкнул его, не давая прийти в себя, и тотчас остановил, схватив за портупею. – И у меня просьба к тебе. Мне срочно нужны деньги. Двадцать тысяч. Отдашь через два дня.

Алексей побледнел. На негнущихся ногах он обернулся к капитану:

– Но у меня… нет времени, я не соберу!

– Тогда через три дня. – Улыбнувшись, Голощекин хлопнул его по плечу. – Договорились? Галчонку привет передавай!

Дверь открылась. На пороге появился дневальный, вытянулся в струнку, козырнул.

– Товарищ капитан, разрешите войти?

– Рядовой! – окликнул его Голощекин. – Доставьте старшего лейтенанта Жгута домой в целости и сохранности. – И подтолкнул Алексея в спину.

Дневальный посторонился, растерянно глядя то на капитана, то на старшего лейтенанта. Алексей прошел мимо солдата и двинулся в направлении городка. Не совсем понимая, что от него требуется, боец поплелся следом, на шаг позади.

Голощекин наблюдал за удаляющимся Алексеем, и на лице его играла довольная улыбка, как у кота, поймавшего мышь и теперь предвкушающего массу удовольствий: и от игры с беспомощным зверьком, и от предстоящего обеда.

– Где ж ты деньги возьмешь? – спросил он вслед ссутулившейся фигуре капитана и тихо засмеялся. Потом сразу сделался серьезен. – Хорошая будет пара, весь Союз окучим!

* * *

На станции происходило что-то странное. Стояло несколько машин, среди которых выделялись милицейский «газик» и зеленый фургон без окон, именовавшийся в народе «труповозкой». Толпился народ. Кто-то стоял, кто-то суетился. На некотором расстоянии клубились те, кто в происходящем непосредственно не участвовал, – зеваки.

Галина присоединилась к последним, встав поодаль. Ее не слишком интересовали события на маленькой станции, хватало своих бед, но так устроен человек: оборачивается на смех и плач, вытягивает шею, если где драка, навостряет уши, если кто-то рядом переходит на шепот. Сует человек свой нос куда ни попадя, вопреки здравому смыслу, будто нос у него не нос, а вроде как хвост у ящерицы: один оторвут на базаре, другой вскоре сам вырастет.

Со стоявшей у здания станции подводы сгрузили нечто, завернутое в брезент, и переложили в «труповозку». В тяжелом кульке явно угадывался силуэт человека. Тотчас засуетились милиционер в форме и еще двое в штатском. Они отогнули полог брезента, заглянули в куль, двое что-то записали в блокноты. По рядам зевак прошелестел шепоток, такой тихий, что Галина ни слова не разобрала.

Она боком приблизилась к стоявшим в стороне и остановилась рядом со служащим железной дороги.

– Умер кто-то? – спросила она тихо, наблюдая, как захлопывают двери машины, как разворачивает свою подводу хозяин, как строчит в блокноте милиционер, задавая вопросы одному из штатских.

– Да опять, подлюки, труп выбросили с поезда, – ответил железнодорожник, не поворачивая головы. – Порезали и выбросили на ходу.

– Да вы что?! – Галина даже вздрогнула – настолько неожиданной и страшной оказалась эта новость. – Ужас какой!

Железнодорожник обернулся, чтобы взглянуть на столь впечатлительного и одновременно не сведущего в местных проблемах человека. Смерив Галину внимательным и бдительным взглядом, он вернулся к созерцанию отправки трупа.

– Картежники, – сказал он, как бы ни к кому не обращаясь. Жизнь и служба вблизи границы научили его держать язык за зубами, особенно когда спрашивают о чем-то, но соблазнительно было щегольнуть своей осведомленностью, тем более перед симпатичной женщиной. – Деньги-то везут в Россию немереные, а путь длинный. Две недели на колесах.

– Откуда же такой народ богатый? – спросила Галя, тоже как бы ни к кому конкретно не адресуя свой наивный вопрос.

– У-у! – Железнодорожник даже причмокнул языком. – Морячки деньжищами набиты, как икрой! Охотники едут, шахтеры. Ну, и, конечно, старатели. Эти прямо с золотыми мешками, на вес играют. Вот их обыгрывают подчистую, а потом… – последовал многозначительный кивок на «труповозку».

– Веселые поезда, – покачала головой Галина.

– Обхохочешься, – хмыкнул железнодорожник. – Просто ад на колесах.

– И что, весь поезд и играет? – спросила Галя, еще сама толком не понимая, почему так заинтересовал ее этот рассказ.

– Да нет, – железнодорожник покрутил свой пышный ус, – серьезно играют где-то посередине состава. Оттуда-то трупы и вылетают, и вылетают… Вот и сегодня один приземлился. Видели? – Он посмотрел вслед двинувшемуся фургону, а потом медленно повернулся к Галине, ставшей теперь новым объектом его провинциального любопытства.

– Наверное, они проигранные деньги обратно требуют? – Галина, наклонив голову, смотрела в сторону милицейского «газика», смотрела почти сквозь своего собеседника, поглощенная собственными мыслями.

– Да, должно быть, – согласился железнодорожник. – А с ними разговор короткий. Проигрался – молчи. Может, доедешь до места. А если начнешь выступать, тут тебе и конец. За руки, за ноги, с поезда в тайгу: ори, зови волков!

– Страсти такие рассказываете, – поежилась Галя. – У нас что, нет милиции?

– Да все куплено, – поморщился от бабьей глупости умудренный опытом железнодорожник и тотчас с опаской обернулся в направлении «газика».

Галя не заметила его смятения.

– А проводники, другие пассажиры? – спросила она.

– Проводники-то – главные наводчики, – продолжал рассказчик, понизив голос. – А остальные молчат в тряпочку, чтоб не гулять потом вдоль холодных рельсов. Да-а, зверье, право слово, зверье, – добавил он после паузы, то ли высказывая наболевшее, то ли пытаясь поддержать затухающий разговор. – Некоторых так изуродуют, что только в закрытых гробах и хоронить…

Железнодорожник продолжал говорить, но Галина уже не слушала его, поглощенная своими мыслями. Они унесли ее далеко, за тридевять земель от этой таежной станции, за много лет до сегодняшнего дня.

– …глаз выбит, рот разорван от уха до уха…

– …с двенадцатого этажа об асфальт, что там может остаться? И зачем строят эти высотки?

– …изуродован так, что придется в закрытом гробу хоронить…

Память Галины ухватилась за эту фразу и выдернула из своих глубин полную незнакомых людей квартиру, в которой они с отцом и мамой когда-то жили, осенний день, не хмурый, как принято у романистов, а очень даже солнечный, из-за чего черные и серые тона в одежде гостей, черные крепы, перчатки и вуалетки выглядели особенно неуместно в ярких лучах румяного солнца. Люди в темном, молчаливые, сосредоточенные и равнодушные ко всему вокруг, стояли мелкими кучками и что-то бубнили каждый в своем узком кругу.

Гале было тогда пятнадцать. Она только что вернулась из школы, счастливая и гордая – ее приняли в комсомол! Половину дороги до дома она прошла быстрым шагом, не остановившись даже взглянуть на новую афишу, вывешенную на фасаде кинотеатра «Ударник». Ну, может, краем глаза успела заметить разбросанные по огромному полотну пальмовые листья и написанное белым слово «Джунгли», выведенное так, словно тигр пытался когтями сорвать афишу и оставил на ней размашистые рубцы.

Вторую половину дороги, когда никто из одноклассников уже не шел с ней по пути и не мог видеть, как, совсем по-детски закидывая ноги в невиданного фасона румынских сандалиях, побежала она, чтобы донести еще горячую, не остывшую в омуте буден радость до дома, до мамы, Галина преодолела бегом.

Запыхавшаяся, с растрепанной косой, она взбежала на третий этаж и остановилась, недоуменно глядя на открытые двери квартиры, на мужчин, куривших на лестничной клетке, на женщин, переговаривающихся шепотом через порог. Женщины смерили девочку подозрительным взглядом и, не проявив более интереса, вернулись к своим разговорам.

Галя переступила порог своей квартиры. И тут– люди, люди, люди. Словно она с разбегу окунулась в странный сон, слишком непонятный, чтобы выглядеть кошмаром, слишком мрачный, чтобы показаться забавным. Их квартиру наполняли незнакомцы, не обращающие на Галю, прожившую здесь без малого десять лет, ни малейшего внимания, и она могла двигаться среди них, оставаясь словно незамеченной, словно скользя сквозь них, как бывает только в снах.

И ничего удивительного, что девочка в школьной форме – черное с коричневым – затерялась на этом непонятном маскараде, растворилась среди его участников. Ничего удивительного, если не считать того, что на столе в маленькой комнате лежали Галины, а не чьи-то там учебники, в стенном шкафу висело не чье-нибудь, а Галино зимнее пальто, и с фотографии в большой комнате улыбалась Галя, а не кто-нибудь из этих странных гостей.

Галя бродила по квартире, пытаясь найти маму или хотя бы одно знакомое лицо, но не находила. Что-то мешало ей позвать ее. Непонятное, необъяснимое чувство… Может, она и впрямь спит?

Галя шла мимо чужих лиц, переходя из комнаты в комнату, везде натыкаясь на чьи-то спины, слушая обрывки чужих разговоров, от недосказанности которых пробирала дрожь, и становилось страшно от одной мысли, что придется выслушать и понять их смысл до конца.

– …только в закрытом гробу…

– …страшная смерть, врагу не пожелаешь…

– …вот тебе и красивая жизнь, Гагры…

– А когда привезут? Какой смысл поднимать сюда, если сразу придется выносить обратно?

– …закрытый гроб. Не простишься по-человечески…

Галину начало познабливать. Она ничего не понимала. Страх медленно наполнял ее изнутри, как дым наполняет бутылку, в которую брошен окурок, поднимаясь со дна, окутывая стенки, сгущаясь. Она искала маму и не находила. Она искала кого-нибудь, кого можно было бы спросить о том, что означает это жутковатое действо, о чем говорят окружающие ее люди. Но ни одно лицо не вызывало у нее доверия, ни одно не казалось ей достойным того, чтобы помочь. Женщины в возрасте, прячущие под мелкой сеткой то ли свою скорбь, то ли припудренные морщины вокруг глаз. Мужчины, одетые в строгие костюмы с отутюженными брюками, гладко выбритые, лощеные. Галя заглядывала в лица, как заглядывают в лица античных статуй, выставленных на галерее: без особого интереса и без надежды на взаимность.

– Ты Галя? – вскинуло вдруг брови одно из античных лиц.

– Галя.

И тотчас вокруг нее образовался круг. И все заговорили негромко, чуть наклоняясь к ней, то ли чтобы быть услышанными, то ли следуя какому-то ритуалу.

Ее почему-то жалели, но почему? Из многоголосого шепота нельзя было выделить ни одной связной фразы. Голоса черных людей слились, напоминая шипение клубка змей.

Галя вдруг испугалась. Она неожиданно вспомнила прочитанный недавно рассказ Гоголя о киевском студенте, попавшем в лапы к нечистой силе. Наверное, так чувствовал он себя, стоя в окружении чертей и вурдалаков посреди оскверненной церкви. Галя почувствовала, что сейчас закричит или потеряет сознание. Но комсомолке падать в обморок не пристало, и она уже набрала в грудь воздуха, чтобы закричать и разорвать образовавшееся вокруг нее кольцо, разогнать этих черных шептунов, незнакомых ей, но знающих ее в лицо и по имени… И тут увидела маму.

Мама, тоже в черном, вся сгорбленная, входила в квартиру, повиснув на руке своего двоюродного брата, дяди Жени.

Галя с облегчением и радостью бросилась было к ней навстречу, но осеклась, увидев скривленный рот, дрожащие губы и черную вуалетку, скрывающую большие мамины глаза, казавшиеся отчего-то еще больше и еще темнее под этой мелкой вязью из черных шелковых ниточек.

И со всех сторон зашуршало, зашелестело, как в осенние теплые дни шуршит под ногами в Измайловском парке:

– …привезли…

– …уже поднимают…

– …в закрытом гробу…

– …Господи, Господи…

* * *

– Галя! – Окликнув ее, Марина оборвала тонкую нить, вроде той, что оставляет за собой маленькая зеленая гусеничка-шелкопряд, потянувшуюся вдруг к детским воспоминаниям.

Галина встрепенулась, растерянно взглянула на своего собеседника, потом на часы, на площадь перед вокзалом, где давеча еще стояли машины и суетился разночинный народ.

– Извините, – кивнула она железнодорожнику и побежала к машине.

Железнодорожник разочарованно посмотрел ей вслед, скользнув взглядом по спине от лопаток и вниз, до расходящихся складок легкой юбки. Он вскинул руку и помахал убегающей незнакомке.

– Так что летайте самолетами «Аэрофлота»! – крикнул первое, что пришло в голову.

Не обернувшись, Галя села в машину, осторожно расправив юбку на жестком сиденье.

Марина выжала сцепление и, с усилием воткнув первую передачу, тронулась.

Галина с благоговейным трепетом наблюдала, как ее хрупкая подруга приводит в движение мощную и неуклюжую, созданную для мужских мускулистых рук машину, и заговорила, только когда Марина вырулила через полную воды колею на дорогу и начала набирать скорость, натужно переставляя изогнутый рычаг и поворачивая большой, оплетенный старыми ремнями руль.

– Такие ужасы мне сейчас про поезда нарассказывал, – поделилась с подругой Галя, кивая через плечо в направлении оставленной позади станции. – Людей из поездов выбрасывают.

– Я тоже слышала, – кивнула Марина. – Говорят, ни дня без трупа…

Некоторое время ехали молча. Первой нарушила молчание Галина.

– Марина, скажи, во что вляпался мой Лешка? – спросила она.

– Да я знаю не больше твоего, – удивленно покосилась на нее Марина. – Я ведь не говорила с Никитой… Я так поняла, что твой Алексей проиграл в карты кучу денег, а Никита его вроде как спас.

– Он проиграл, а Никита его спас, – эхом подхватила Галина, сосредоточенно кусая угол платка, наброшенного на плечи. – Что-то тут не то.

И опять погрузилась в раздумья. Когда впереди показался забор части, Галина спросила:

– Иван пишет?

– Пишет, – улыбнулась Марина. – На почте получаю. Собрание сочинений, а не письма.

– Ну и как он там без тебя?

– В одном письме пишет, что любит, – охотно подхватила тему Марина. – В другом пишет, что ненавидит. В третьем – что жениться собирается, – Марина сделала трагическую паузу и продолжила, озорно улыбнувшись: – Только в начале письма невесту зовут Надей, а в конце – Верой.

– Вот это да! – поддержала шутливый тон Галина и спросила уже серьезно: – А что ты решила?

– Я не могу без него, – просто ответила Марина.

– И?..

– И всё. – Она дернула плечом и крепче стиснула руль.

– Как – всё? – опешила Галина. – Ты была у гинеколога?

– Была, – кивнула Марина. И, помолчав, добавила: – Галя, я аборт сделаю. – Тотчас бросила на подругу гневный взгляд. – И не надо так на меня смотреть! Никита все равно не даст жизни ни мне, ни моему ребенку.

– Но… Как же ты… Как же Иван?!