Текст книги "Учитель афганского"

Автор книги: Дино Диноев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 20 страниц)

Смех его резко оборвался, когда смотрящий на него глаз подернулся мутной пленкой, остекленел. Кожа куратора покрылась мурашками, он словно впитал в себя чужую смерть.

Надо бы отвернуться, но мертвый глаз не отпускал, высвечивал его словно прожектор.

Вечерняя молитва

Моджахеды молились.

Несмотря на то, что это были матерые волки, долго воевавшие и погубившие немало людей, среди которых были не столько солдаты, но и женщины, старики и дети, несмотря на все это, они были верующими, глубоко набожными людьми.

Самое нелепое, что они считали своими врагами людей, тоже верующих в Аллаха. И моджахеды и талибы дрались насмерть, чтобы отстоять свое право называться наиболее верными последователями Всеотца.

Мужчины расстелили коврики, которые всегда носили в сумах рядом с патронами, и припали к ним ниц.

Максуд молился в самом первом ряду, напротив муллы, зычно выкрикивающего слова молитвы.

Вечерело, и в застоялом воздухе прощально скользили лучи скрывающегося за утесами солнца. Это была последняя, пятая, молитва за день.

Среди моджахедов затерялся маленький тщедушный пуштун по имени Илаир. Вся его семья погибла еще в войну с шурави, и единственное, что помогло пуштуну выстоять, это была вера в Бога.

Всякий раз во время молитвы он испытывал настоящий религиозный экстаз. Напевные слова муллы входили ему в голову точно невидимые никому солнечные лучи. Они пронзали все его тело: сердце, живот, достигали кончиков рук и ног, заставляя его светиться, словно вселенская лампа. На душе тоже становилось светло и покойно: в такие моменты пуштуну казалось, что вся его семья рядом с ним.

На этот раз что-то было не так. Илаир почувствовал смутное беспокойство. Душа его, готовая как всегда взмыть вослед молитве, вдруг отяжелела, наполнившись сомнениями точно камнями, а потом и вовсе уперлась в нечто в небесах, словно Проклятая долина была накрыта сверху гигантской крышкой.

Пуштун вспомнил, как любил в детстве говорить старшему брату, раздавленному впоследствии русским танком вместе с остальной семьей внутри старенького дома, где они все пытались спастись, контуженным шурави-танкистом:

– Наш мир это большой казан с пловом, а небо это закрытая сверху крышка.

Как он смеялся тогда, и как давно это было.

Сказанные когда-то слова приобрели особый смысл, и ему вдруг показалось, что люди на самом деле находятся в некоем гигантском казане, и кто-то только и ждет момента, чтобы приготовить из них удобоваримое блюдо.

Мулла закончил читать, характерным движением огладив бородку, и моджахеды поднялись с колен.

Максуд, сопровождаемый Саламом и Покчой, подошел к истукану, рассматривая план.

– Они направились к моему золоту, – безапеляционно заявил он, сразу представив дело так, чтобы никто ни капли не усомнился в его неотьемлимых правах на золото, и указал на план кинжалом. – Они идут по руслу, глупые бараны. Мы же сделаем так, – острое лезвие звучно чиркнуло по каменной груди, оставляя сверкающую царапину и напрямую соединяя две соседние извилины русла. – Срежем путь и встретим их там, где они нас не ждут.

Моджахеды, привыкшие за много лет непрерывной войны сначала с шурави, потом с талибами, к походной жизни, не предполагавшей долгих сборов, споро собрались, водрузив на себя автоматы, пулеметы, гранатометы, мешки с гранатами и крупнокалиберными патронами и, перевалив за берег, быстро углубились в долину.

Они были слишком заняты, чтобы обратить внимание на заунывный скрип, с которым голова каменного истукана повернулась книзу, и он посмотрел на свежую царапину на своей груди. Видно он остался недоволен увиденным, так как каменная рука тяжело оторвалась от грунта, после чего была поднесена к груди и затерла след максудовского кинжала, сопровождая действие шумом мельничных жерновов. Сделав дело, истукан уронил руку в прежнее положение, не делая даже попытки ослабить последовавший удар.

– Что это? – испуганно вскинулись замыкающие колонну, но, так и не заметив источника непонятного звука, решили, что с громоздящихся высей Ниджрау сорвалась одинокая глыба.

Ощутимо посумрачнело, но все еще было достаточно светло.

Моджахеды по привычке, выработанной еще с войны с шурави, шли нога в ногу. Получившаяся цепочка имела такую длину, что последний в ней не видел первого, а первый последнего.

Идти было легко. Земля подпружинивала, все кочки имели округлые верхушки, словно были облизаны. Частенько попадали лужицы дурно пахнущей гнилью воды, повсюду рос камыш, заросли которого становились все выше, все гуще.

Идущие не были равны по силе и выносливости, поэтому и так длинная цепочка со временем растянулась безо всякой меры. Слабейшие отставали, постепенно смещаясь в конец.

Уроженец Кундуза, державшийся поначалу середины отряда, изрядно подустал, в результате чего был обойден остальными бойцами и поплелся последним. Ему было не по себе в незнакомой местности, да еще такой, да еще вечером, когда тени становились все длиннее, а свету все меньше. Он изо всех сил старался не отстать, но сил не хватало, и расстояние до отряда все увеличивалочь, и вскоре достигло границ видимости в темном загустевшем воздухе.

Замыкающие уже давно исчезли вдали среди высоких в рост человека камышей, а кундузцу было до них еще идти и идти. Вдобавок, ему попала колючка внутрь башмака, не давая и шагу шагнуть, и он был вынужден остановиться.

Когда кундузец дрожащими руками снял башмак и вытряхнул мусор, то увидел, что остался совершенно один.

– Эй, подожди! – крикнул он и заспешил следом, но был остановлен подозрительным шумом в камышах.

Кундузец перехватил автомат, облизал пересохшие губы, и дулом раздвинул закачавшиеся камыши.

– Какой красавец! – губы кундузца расплылись в улыбке.

Он поставил автомат на предохранитель, повесил за спину, потом достал из кармана кусок лепешки и протянул внутрь кустарника.

– Не бойся, дурачок, на, ешь.

Прямо ему в лицо метнулась темная молния, и через мгновение на землю со стуком упала рука, единственно уцелевшая от всего тела, бьющаяся в судорогах и по-прежнему сжимающая краюху.

– Где этот чокнутый кундузец? – вопросил идущий последним коренастый сильный моджахед. – Если он думает, что мы будем его ждать, то глубоко ошибается. Лепешка за брюхом не ходит.

В этот момент он услышал быстро нагоняющий его шум.

– Ага, наш друг пожаловал! – усмехнулся он, но, оглянувшись, ничего не заметил.

Когда же он захотел продолжить путь, то с непониманием обнаружил, что не может сделать ни шагу.

– Что за ерунда! Эй, Ират!

Внезапно сильный рывок свалил его наземь. Он увидел, как его быстро тащат за ноги. Через секунду ужас обуял его, когда он увидел, что его собственные ноги волокут рядом с лицом. Следом он увидел на обочине тропы и свои руки, быстро оставшиеся позади.

Он захотел закричать от невыносимой боли, но изо рта его вышла лишь черная кровь.

Ират остановился и спросил у шагавшего рядом:

– А где здоровяк? Он же за нами шел.

Тот как-то странно медленно повернул голову, будто прислушиваясь к чему-то внутри себя. Ират с каким-то содроганием увидел темное пятно на плече собеседника и спросил:

– Что это у тебя?

Тот медленно повернул голову, словно боясь вспугнуть собственную судьбу, но едва он оглянулся, как Плакса вошел ему прямо сквозь лицо и вышел через затылок.

Весь забрызганный содержимым чужого черепа, оглохший от ужаса, парализованный от страха, Ират остался стоять.

Плакса выбрался из-под останков и внимательно поглядел на него. Несколько секунд он выбирал, в какое место ему вцепиться, потом вдруг зевнул и вперевалку направился в камыши. Сьев троих, он был сегодня сыт.

Появился посланец Максуда, собиравший отставших бойцов.

– Что у тебя? – спросил он. – Где остальные?

– Они не вернутся, – одеревеневшими губами произнес Ират. – Они никогда не вернутся.

– Максуд их из-под земли достанет, – уверенно заявил посланец. – Не было еще такого, чтобы кому-то удавалось от него сбежать. Поторапливайся, мы разбили лагерь, а беглецами займемся завтра.

13

Американцы приехали

Американцы выбрались в долину, когда уже совсем стемнело, и на чистом, без единого облачка, небе выдавились мириады звезд, среди которых отчетливо выделялся млечный путь, разливший свое вечное молоко поперек всего небосвода.

Сразу стало ясно, что «Хамви» в щель не пройдет. Стас хотел предложить оставить машину в пещере, но потом злорадно решил посмотреть, как американцы выйдут из положения.

– Уложим на бок и в таком положении протащим, – предложил Канн.

– Хватит ли сил? Нас всего пятеро, – усомнился Эдди.

– Машина снабжена автовытяжкой. Сейчас только гляну, куда можно подцепиться, – Кан открыл лючок, расположенный под самым бампером.

Там оказался барабан с накрученным тросом. Трос был снабжен крюком. Кан взял конец и полез наружу.

– Здесь какая-то статуя свободы! – раздался его приглушенный голос. – Сейчас закреплю трос.

Он появился снова и сразу взялся за борт, командуя:

– Роняйте машину!

Общими усилиями они машину запрокинули. Кан включил аккумулятор, и барабанчик завертелся, накручивая на себя трос. Тот натянулся, снаружи раздался треск, трос провис, потом натянулся, и «Хамви», раздирая многострадальный бок, подался вперед.

Им пришлось только подправлять машину в нужном направлении. Вскоре «Хамви» выкарабкался носом наружу. Они опять поднаперли и опрокинули на колеса.

Канн проверил подвеску.

– Все цело вроде!

Стас почувствовал себя немного уязвленным. Ничего, решил он. Посмотрим на вас в деле. Он был уверен, что такая возможность вскоре представится.

– Что там? – спросил Стас, указывая на темнеющую груду.

– Статуя свалилась, – небрежно махнул Канн рукой.

В это время тишину прорезал механический голос GPRS.

– Прямо. Через 800 метров направо.

– Есть устойчивый сигнал, сэр! – доложил Дэвид. – Прибор чует нашу лошадку.

Неужто самолет? Подумал Стас. Как просто.

– Поехали ребята.

– Не зря ведь тащили, – подумал Стас, разглядывая окрестности через ПНВ, фары они включать не стали.

Едва машина скрылась, упавший идол задвигался, загребая руками и пытаясь подняться. Земля рушилась под негнущимися каменными ладонями, и попытка не удалась.

Истукан на мгновение замер, после чего завибрировал с такой частотой, что поверхность его приобрела размытые очертания. Тотчас стоящие на берегу чинары отреагировали на воздействие, расщепившись надвое, словно от удара молнии, а свод пещеры с протяжным стоном сомкнулся с полом. Частота продолжала возрастать, и грунт около статуи «пополз». Песок потек подобно воде и вскоре обнажил под истуканом механизм, все детали которого были выполнены из скальных пород. Каменные шестерни с рокотом закрутились, выдвигая каменные же блоки, те в свою очередь уперлись в упавшего истукана. Вернув статую на место, механизм мгновенно скрылся в земле, как будто его и не было.

Все вернулось на круги своя, только выхода из ущелья больше не существовало.

Они поняли, что едут не туда, когда оказались перед своеобразной развилкой. Бывшее русло в этом месте разделялось надвое. Кан сразу свернул направо и тотчас уткнулся в непроходимый завал из поваленных и сгнивших деревьев.

– Как там сигнал, капрал?

– Сигнал пропал!

Пользуясь передышкой, Рик сразу выключил мотор, после чего на них обрушилась абсолютная тишина. Не было слышно даже ветра, лишь пощелкивал остывающий двигатель.

– Что за хрень? Дэвид, что там со спутником?

– Похоже, ушел в радиотень, сэр.

– Что за бред? Спутник стационарный, он все время должен быть над Ниджрау.

– По показаниям приборов, «Селеста» снялась с орбиты восемь минут назад и в настоящее время покинула пределы досягаемости.

– Вы можете ответить, когда связь возобновится?

– Никак нет, сэр. Такое случалось над этим районом и раньше. Пентагон объясняет это сбоем в компьютерной связи. Каждый раз, в зависимости от сложности неполадок, их устранение занимало разное время.

– И каков самый неблагоприятный исход?

– Боюсь, придется ждать до утра, сэр.

Карадайн оглядел солдат и приказал:

– Отбой. Дежурят Эдди, Дэвид – по очереди, по два часа. Рик отдыхает, ему еще машину завтра вести, а вы можете потом и в кузове продрыхнуть.

Американцы поснимали шлемы, жилеты и вскоре спали как убитые в своих спальных мешках, даже полковник. Гюлли для верности приковали наручниками к колесу.

Стас поднялся на взгорок к Эдди. Снайпер, использовав павшую листву и сухие ветки, так искусно замаскировался, что его не было видно с двух метров. Перед ним, утопленная в песок, лежала винтовка.

– Здорово ты закопался, – сказал Стас. – И где так учат?

– В форте Бенинга, в Джорджии. А ты чего не спишь?

– Не хочется что-то. У меня в рейдах всегда что-то со сном случалось. Вроде сплю, а отдыха нет никакого, только хуже. Становлюсь словно пьяный. Так что мне легче не спать.

– У меня тоже так один раз было. После Первого. Казалось бы, ерунда, я и раньше удивлялся, почему нас в форте специально готовили к первому подстреленному, ведь его и в прицел толком не видишь, я, например, своего уложил с двухсот ярдов, но все мое непонимание кончилось, когда человек с простреленной головой стал являться мне во сне на протяжении нескольких недель подряд. Видишь ли, когда кого-то убиваешь, ты убиваешь что-то в себе, какую-то частичку. В моем представлении, это как длинный коридор с горящими лампами. Каждая лампа – человек, после убийства она гаснет. И вот наступает такой момент, когда тухнет последняя оставшаяся лампа, и ты сходишь с ума.

Стас не показал, что его задели слова Эдди. Парень был странный, что и говорить. Любил, усевшись в позу лотоса, смотреть на закат, была у снайпера такая нехорошая манера замаливать грехи за убиенных им людей.

Нехорошая надо сказать привычка. Стас насмотрелся таких в Афгане: ходит такой тихоня, домашний мальчик, тоскует, а потом вдруг застрелит на дежурстве лучшего друга и сам следом застрелится или, что гораздо хуже для него, подастся в горы к душманам.

Не понимает, дурашка, что он для них враг непрощаемый. Тут уж если повезет, то убьют его сразу, а уж если не повезет – уж лучше бы он тогда вовсе не рождался, ибо не рожден человек для таких мук.

Они помолчали. Стас тщетно пытался всмотреться через ПНВ в раскинувшуюся спящую долину.

– Я все думаю про Гирея, и чем больше я думаю, тем подозрительнее мне кажется этот тип. Как, по-твоему, почему он согласился нам помочь? – спросил Эдди.

– Ничего странного. По мусульманскому обычаю удавленники в рай не попадают, вот он и раскололся. Семеняка всегда так делал и меня научил. Ты бы видел, какие у него непримиримые кололись, которые никаких пыток не боялись, а стоило только веревку показать, скисали как дети.

– Эти предрассудки я понять могу. Одно я не могу понять, зачем Гирею рай?

– Ты что-то не то говоришь, – заметил Стас, которому интонация снайпера показалась какой-то странной, этот парень не нравился ему все сильнее, похоже он начинал заговариваться. – Рай нужен всем. К твоему сведению, мусульманский рай гораздо лучше христианского. В нем пьют вино и развлекаются с пэри.

– А кто это?

– Это вроде шикарных шлюх, каких на земле не сыщешь, – и, вспомнив Дэвида, уточнил. – Разве что на Кубе.

– Ты рассказываешь завлекательные вещи, я пожалуй готов последовать в этот твой рай, но когда я говорил, что Гирею рай не нужен, я имел в виду, что этому мерзавцу рай не нужен, потому что он ему не светит в любом случае, – Эдди быстро глянул на него и произнес. – Он ведь неверующий.

А ведь снайпер прав, подумал Стас. На фига Гирею рай, если он в бога не верит. Постой, постой. Мысли его устремились в новом направлении.

– А может, он испугался не рая? – спросил он. – Чего ему его бояться, если он туда все равно не попадет. Может, он испугался ада? Как сказано в Библии: «И ад следовал за ним.»

– Ты так говоришь, как-будто сам не боишься ада. По-моему, все его боятся.

– А что толку его бояться, если спецназ все время только туда и направляют? У меня дружок был Алешка Студенцов, так тот даже стишок выдумал.

Стасу не пришлось делать усилия, чтобы его припомнить. По-существу, он его и не забывал. Даже под душем читал, бывало.

 
«Патроны, табак,
Бронежилет, автомат.
У спецназа особый блат.
Никаких задержек на пути в ад!»
 

Эдди забормотал стихи про себя. Лицо его посуровело.

– А ты знаешь, я ведь отправил на тот свет двести восемнадцать человек, – вдруг признался он.

– Я тоже воевал.

– Это другое, – видя, что Стас собирается присоединиться к остальным, Эдди задержал его. – Поспи тут, я тебе свой спальник отдам. Подкладка стопроцентная шерсть.

Стас уступил откровенной мольбе и устроился на склоне. Вместо колыбельной он засыпал под бормотание Эдди: «…Никаких задержек на пути в ад!» Теперь повторами замучает, подумал Стас. Был у них такой во взводе – Андрюха. Так тот бывало…

Ему казалось, что он закрыл глаза на секунду, но когда проснулся, то вокруг был светло. Вернее, белым бело от стлавшегося по земле густого тумана.

– Эдди! – позвал Стас, но снайпер не отозвался.

Стас спустился по склону и прошел некоторое расстояние, пока до него не дошло, что вместо того, чтобы спуститься в бывшее русло, он оказался по другую сторону от него, в долине.

Он сразу заблудился и не представлял, где находится их бывший лагерь. Кругом плыли одинаковые тяжелые на вид белые клубы тумана.

Внезапно он услышал в его глубине тихий смешок.

– Кто там? – крикнул он. – Дэвид! Офицер! Где вы?

Опять засмеялись. И сразу стало ясно, что смех женский. Даже, девичий. Скорее всего, смеялась девочка-подросток.

– Девочка, ты кто? – спросил Стас. – Помоги мне выбраться!

Некоторое время девочка не отзывалась. Стас так и представил себе ее, приставившую ко рту кулачок, чтобы не засмеяться, и давящуюся от смеха.

– Девочка, иди сюда! Я тебе Бояку подарю!

Он вынул игрушку из нагрудного кармана, где всегда носил, и протянул куда-то в туман.

– Ой, какой красивый, – раздался голос прямо у него за плечами, и Стас резко повернулся.

– Где ты? Как тебя зовут?

Из тумана на него смотрело лицо – одно лицо, без тела.

– Меня зовут Донна, – сказал призрак, и тотчас раздался оглушающий трубный рев, какой издают обычно крупные теплоходы на реке в навигацию.

От неожиданно сильной боли в ушах Стас сжал их ладонями.

В мгновение ока все исчезло. Он лежал в спальнике, а Эдди обеспокоено тряс его за плечо.

– Что с тобой? Ты кричишь во сне.

– Кошмар приснился. Скоро вставать?

– Вообще-то скоро. Можешь полежать пока.

– А ты что, Дэвида не будил?

– Спать что-то не хочется ни капли.

Эдди повернул к нему лицо, и Стас увидел, что лоб его прорезан новой глубокой складкой. И, похоже, что эта складка угнездилась там навсегда.

Карта Браина

Их оставалось всего восемь человек. Семь молодых талибов и Браин, их предводитель. Для начала, Браин дал волю своему всегдашнему раздражению. Ученики Всеотца позорно бежали, испугавшись оживших статуй. У него как-то выветрилось из головы, как он сам сидел, съежившись и, чувствуя текущую по штанине теплую струйку, и наверняка погиб бы, если не самоотверженность Кайдара. Откровенно говоря, он забыл и о самом убитом Кайдаре. Что значит чья-то жизнь на его великом пути к Черному минарету?

В переводе с древнеарабского минарет значит маяк. Великий Черный Маяк укажет ему путь к славе и могуществу.

– Подлые трусы! – кричал Браин. – Вы достойны только того, чтобы вас жрали золотые овцы! Почему вы не умерли, поганцы? Почему вы так печетесь о своих толстых курдюках, набитых дерьмом?

Талибы, большинство которых составляли мальчишки шестнадцати-семнадцати лет, а самому младшему – Мустафе, только исполнилось четырнадцать, безропотно сносили удары камчи – еще одной неразлучницы Браина.

В мактабе привыкли к вечным побоям, считалось, что таким образом душа готовится к вознесению в рай. Хотя было совершенно непонятно, почему Всеотец должен любить побитых.

Наконец Браин угомонился.

– Слушайте меня, шакалы, – устало сказал он, вытирая обильный праведный пот. – Прежде всего, вы показали, что недостойны, жить на белом свете, поэтому вы не заслуживаете того, чтобы я вас вел дальше. Пошли вон отсюда.

Талибы на мгновение замерли, чтобы потом кинуться и целовать сапоги своему предводителю. В этом жесте отчаяния слилось два всепоглощающих чувства: страх и любовь. Страх остаться одним в Проклятой долине и любовь к своему властителю, сделавшаяся неотьемлимой с малых лет еще со времен военных лагерей в Пакистане.

Браин дал вволю полизать свои запыленные сапоги, подставляя их то одним боком, то другим, потом снисходительно сказал:

– Я прощаю вас, но отныне ваши жизни принадлежат мне. Теперь вы должны будете готовы умереть по первому моему требованию, даже если мне просто захочется посмотреть на цвет вашей крови.

В это время Карвер с Ширин находились на солидном удалении от талибов. Карвер уже успел вернуться на место побоища и подсобрать кое-какую разбросанную амуницию и оружие. Зрелище, открывшееся им, оказалось не для слабонервных. Под массивными цельнозолотыми копытами застывших животных лежали полураздавленные тела, многие были обезглавленны, причем головы были разбросаны по всему руслу, некоторые повисли на близстоящих чинарах.

Ширин непрерывно тошнило, не обращая внимания на это, Карвер навьючил чертову бабу оружием и сумками с пищей почище мулла. Теперь он из кустов сухого тростника наблюдал за беснующимся Браином в цейсовский бинокль Кайдара.

– Что там происходит? – спросила Ширин.

– Спектакль, – ответил Карвер. – Сначала они ему сапоги целовали, но вот-вот перейдут к заднице. Ого!

– Что, начали?

Но он промолчал, потому что увидел, как Браин с ловкостью фокусника достал из кармана и развернул обширный светлый лист.

Браин достал из-за пазухи старый, со многими сгибами, пергамент.

– Не знаю, почему я еще вожусь с вами, а тем более показываю вам то, что дадено мне в помощь самим Всеотцом, хвала ему во веки веков. Эта карта не просто карта, ибо она начертана рукой незабвенного Хазар Гильмуллы.

Пергамент был когда-то цветным, теперь же весь выцвел, и краска, нанесеная на буйволиную кожу, во многих местах осыпалась. На карте было отчетливо видно русло Аксу, но в нем отсутствовало золотое стадо, так как оно появилось позднее.

Скорее всего, карта была еще тех времен, когда река была жива.

Истукан тоже был нарисован, правда, несколько в другом месте, у самых скал Ниджрау, указанных в карте черной сплошной линией.

Лагерь Ходжамуллы был показан в виде остроконечного шатра с двумя скрещенными саблями над ним. Башня Минарета громоздилась в самом углу карты, и, судя по расположению, до нее было идти и идти. Рядом с минаретом была сделана надпись: «В Минарет без ключа Гильмуллы не ходи».

От надписи стрелка указывала на скалы Ниджрау, замыкающие долину с другой стороны. В этом месте стоял крестик.

Скорее всего, ранее имелась и надпись, поясняющая, что есть сей крест, но наибольшему разрушительному воздействию времени карта подверглась именно в этом месте. По сущесту, здесь был край карты, взлохматившийся и весь черный от многих рук. Вполне может статься, что это был и не край, просто карта порвалась на сгибе, и остальная часть была со временем утеряна. Кто знает.

На полпути между лагерем Ходжамуллы и Минаретом имелось изображение человеческой головы, украшенное надписью: «Третий Идол».

Браин вертел карту и так и этак, но второго идола так и не нашел, без долгих размышлений решив, что тот остался на утерянной части карты.

– Пойдем сразу к минарету, – надменно заявил он, он вел себя так, будто уже стал королем мира. – По прямой здесь не более дня пути.

– А как же ключ Гильмуллы? – робко поинтересовался Мустафа и тотчас был наказан жгучим ударом камчи.

– Тому ключ не нужен, у кого есть гранатомет.

Не мешкая, талибы отправились в путь. Браин, ориентируясь на русло Аксу и примерное расположение лагеря Ходжамуллы, указывал направление. Его все удивляло, что он не видит Минарета. Он был уверен, что тот при его титанической высоте должен быть виден с любой точки долины.

Если его не видно, то какой же он высоты? Или люди все врут о его подавляющих размерах?

Поднявшееся в зенит солнце обрушило в долину всю свою огнедышащую мощь. Если с утра под ноги попадались отдельные лужицы, то теперь лишь хрустел сухой камыш.

Местами высокий камыш стоял стеной, отвердевшими листами рассекая руки талибов почище дамасской стали, и вскоре все они украсились кровоточащими порезами.

Карвер следовал от талибов на некотором удалении. Впрочем, он и не отпускал их далеко, чтобы не упустить из виду окончательно, что в этих зарослях было бы немудрено.

В самом начале пути, когда находились еще в русле Аксу, Ширин пристала к нему с вопросами, куда они уходят от золота, и зачем им все эти фанатики.

– А что, я этих золотых ишаков должен на себе нести? – вскинулся Карвер.

Не объяснять же ей, что в «Боинге» кроме баксов имеется еще и техника, способная их вывезти. Насколько он помнил, грузовик стоял на специальном амортизационном столе и должен был уцелеть.

На спине женщины был закреплен бурдюк с водой, и Карвер частенько прикладывался к нему. Ширин вся изнылась.

Действительно, Карвер несколько ее перегрузил. Кроме упомянутого бурдюка, на женщине болтался вместительный рюкзак с лепешками и вяленым мясом. В руках Ширин имелась сумка с автоматом, парой пистолетов и патронами к ним.

Сам Карвер нес гранатомет «Вампир» и подсумок с гранатами. На шее висел автомат, мотаясь из стороны в сторону и грозя перетереть могучую жилистую шею. Пистолет на поясе и нож в ножнах Карвер не считал. За многие годы наемничества у него сложилось твердое убеждение, что он родился вместе с ними.

Ширин выматывалась на глазах, и, превозмогая брезгливость, Карвер подбадривал ее, похлопывая ладонью по заднице и стараясь проделывать это таким образом, чтобы пальцы оказывались у нее между ног. После этого кобылка некоторое время бежала резво, но потом опять сдавала.

– Что это? – испуганно спросила Ширин, указавая на торчащий сухой ствол с содранной корой.

– Похоже, как если бы какая-то тварь точила когти.

– Господи, Плакса!

Карвер кивнул.

– Ничего у нас есть кое-что для встречи со зверюгой, – он мотнул рукой с «Вампиром». – Кумулятивный заряд с этой штуки пробивает танковую броню.

– Но Плаксы заколдованы. Их нельзя убить!

– Никакая заколдованная тварь не может быть хуже танка, запомни это, утверждаю это как специалист, сжегший кучу танков, и чужих, и своих. Так что я думаю, Плаксы ничем особенным меня не удивят.

Карвер внезапно остановил Ширин, шедшую уже с полным безразличием ко всему вокруг, включая похлопывания по заднице.

– Что-то наши дружки разорались, – заметил Карвер.

Со стороны ушедших вперед талибов раздавались крики, среди которых выделялось «Салам».

– С кем это они там здороваются? – не понял Карвер.

Они прибавили шагу, и вскоре приблизились настолько, что стали слышать даже разговоры талибов. Карвер осторожно отвел в сторону заросли, прикрывающие небольшую вытоптанную талибами поляну и не смог сдержать себя.

– Ни черта себе! – вырвалось у него.