Текст книги "Уснуть и только"

Автор книги: Дина Лампитт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 32 страниц)

– Я сейчас же все приготовлю, – и вышел из комнаты.

Отыскать маленький домик Николь оказалось со всем нетрудно. Выйдя из аббатства через западные ворота, Хэймон прошел мимо странноприимного дома и оказался на центральной улице, делившей городок пополам. Затем, как его научил Уилл, трактирный слуга, он повернул направо и оказался на другой, более узкой улочке, по одну сторону которой виднелось зеленое поле, а по другую располагалось несколько домишек. Подойдя к первому из них, Хэймон убедился, что он соответствует полученному им описанию, и требовательно постучал в дверь.

Долгое время никто не отзывался, но когда Хэймон еще раз со всей силы стукнул по дереву, чей-то голос сверху окликнул:

– Кто там?

Отойдя на два шага назад, Хэймон задрал голову и увидел выглядывавшую в окно девушку.

– Мне посоветовали зайти сюда, – неопределенно ответил он, смущенный присутствием сопливого соседского мальчишки, с интересом за ними наблюдавшего.

– Что-что? – не разобравшись, девушка высунула из окна голову.

– Я остановился в аббатстве, – громко объяснил Хэймон, убедившись, что ребенок не сводит с него глаз.

– Что? Я не слышу!

Голова в окне исчезла, и через минуту дверь распахнулась. На пороге стояла молодая и очень хорошенькая женщина с огненно-рыжими длинными волосами, в наспех накинутом плаще: по-видимому, она спала, и Хэймон ее разбудил.

– Извините, если побеспокоил, – несколько смущенно начал Хэймон, – но мне посоветовали прийти сюда.

Девушка недоумевающе смотрела на него, и он продолжил:

– Мне сказали, что с вами можно договориться… Ну, что вы не станете ломаться.

Вспыхнув, девушка метнула на него негодующий взгляд и воскликнула:

– Ах, вот как, вам сказали!

– Да.

Под ее испытующим взглядом молодой Шарден чувствовал себя все более и более неуверенно. Девушка и в самом деле была чертовски соблазнительна. Он только никак не мог понять, чем вызван такой холодный прием.

– Может быть, я ошибся? – наконец предположил он после длительного молчания и смущенно улыбнулся.

Несмотря на то, что Николь была возмущена его наглостью, она улыбнулась в ответ. Было в этом мужчине с коротко подстриженными жесткими волосами, косым шрамом на лбу и жилистыми руками что-то такое, что сразу ей понравилось.

– Входите, – смилостивилась она.

Хэймон был так высок ростом и широк в плечах, что с трудом протиснулся в дверь.

– Вот что… – начала Николь, но больше ей не удалось вымолвить ни слова.

Солдат шагнул к ней и сгреб и объятия, как будто ее приглашение войти и было тем знаком, которого он дожидался. Он целовал ее так горячо и страстно, что у Николь закружилась голова – ни один из ее любовников, даже ее молодой муж, никогда не вызывали у нее такого мгновенного ответного желания.

Она знала, что должна оттолкнуть его, объяснить, что произошло чудовищное недоразумение, что она честная и добродетельная женщина, но тело уже не слушалось ее, и через несколько секунд она жаждала только одного: поскорее разделить ложе с незнакомцем.

Неожиданно выпустив ее из объятий, Хэймон пробормотал:

– Ты такая красивая и сладкая, что, наверное, очень дорого берешь. Не знаю, хватит ли у меня денег.

Уж теперь-то ей точно следовало выставить его вон, но вместо этого Николь услышала свой голос, произнесший:

– Большинство из моих клиентов – простые солдаты. Я беру столько, сколько они мне дают.

– Значит, я могу остаться?..

Вместо ответа она позволила Хэймону еще раз поцеловать себя и повела в спальню, где, сбросив плащ, настолько раздразнила его видом своих прелестей, что он уже не мог сдерживаться и без лишних предисловий овладел ею. Ни один из них ни разу не испытывал ничего подобного, они ощущали себя единым целым с момента его первого прикосновения и до самой кульминации страсти. На прощание, собираясь вернуться в аббатство, Хэймон долго и нежно целовал девушку, удивляясь, почему она так таинственно и лукаво улыбнулась, когда он вложил кошелек в ее сильную маленькую руку.

Войдя во дворец, Ориэль де Шарден поднялась по широкой лестнице в большую гостиную, где ее уже ожидал во всем блеске своего сияния и славы примас всей Англии архиепископ Кентерберийский. На его пальце сверкал алыми искрами огромный перстень с рубином.

Ориэль и следовавшая за ней Изабель де Бэйнденн преклонили перед ним колени, чтобы засвидетельствовать свое почтение, и после того, как они по очереди приложились губами к перстню, архиепископ собственноручно помог им подняться.

– Милорд, – пояснила Изабель, очаровательно и бесстрашно улыбаясь, – мы с мужем сопровождаем Ориэль, поскольку господин Шарден еще не вернулся из Баттля, а у мадам жестокий приступ летней лихорадки.

Непонятное выражение – уж не облегчения ли? – на секунду промелькнуло на ледяном, как всегда, лице архиепископа, прежде чем он ответил.

– Вы всегда желанная гостья в моем доме, миледи. Добро пожаловать, Адам. Ну а вас, моя дорогая Ориэль, я особенно рад видеть. Мой брат Колин скоро присоединится к нам, – продолжал Стратфорд, – но должен предупредить вас, что он крайне застенчив и не привык к обществу. Больше всего на свете он любит играть на гитаре, в чем, следует признать, он достиг непревзойденного мастерства.

Изабель сразу же вспомнила рощу возле Бэйнденна, незнакомца со смешными короткими пальцами, извлекавшего такие дивные звуки из своего инструмента, и его необыкновенную улыбку – воплощение чистоты и веселья, и в то же мгновение увидела ее вновь – брат архиепископа молча стоял в дверях. На сей раз его непокорные темные кудри были аккуратно причесаны.

Наконец, по-видимому решившись, он вошел в комнату, застенчиво опустив глаза.

– А-а, Колин! – воскликнул Стратфорд. – Наши гости уже здесь.

Брат архиепископа очень медленно и неумело поклонился, и Изабель подумала, что он похож на подражающего взрослым ребенка. Она тепло улыбнулась молодому человеку, но увидела, что глаза его устремлены на Ориэль. То, что произошло в следующую минуту, еще больше растрогало Изабель: девушка протянула ему руку и Колин, не сводя с нес восторженного взора, прижал ладонь Ориэль к своей щеке. У Изабель мелькнула нелепая мысль, что они ведут себя так, будто уже давным-давно знакомы.

– Не угодно ли пройти к столу, мадам? – громко предложил ей архиепископ, отвлекая ее внимание.

– С удовольствием, милорд.

Подавая прелату руку, Изабель бросила мужу нежный извиняющийся взгляд. К своему ужасу она увидела, что Адам совсем растерялся: уставившись куда-то в сторону, он спотыкался и едва волочил ноги.

Дальше пошло еще хуже: сидя за столом, он ничего не ел и лишь с безнадежным видом переводил глаза с Колина на Ориэль и обратно.

Для Изабель было большим облегчением, когда архиепископ, наконец, дал знак менестрелям на галерее, чтобы они перестали играть, и обратился к брату:

– Колин, не сыграешь ли ты для нас? Это заветное желание госпожи Ориэль. Она уже слышала тебя однажды и будет рада услышать еще.

В наступившей тишине странно прозвучал голос Колина:

– Это было в тот день, когда я убежал от вас? – и тихий ответ Ориэль:

– Да.

И хотя в общем-то в словах Колина не было ничего необычного, но все сразу почувствовали его неполноценность, ущербность человека, которому не суждено стать мужчиной.

Гости замерли, не зная, как себя вести и что говорить. Наконец заговорил сам архиепископ:

– Робость Колина переходит всякие границы, – и многозначительно добавил: – Настолько, что иногда он может даже пуститься в бегство при виде незнакомых людей.

Стратфорд вполне очевидно давал понять, что настаивает на том, чтобы его брата считали не слабоумным, а чрезмерно застенчивым. Обе женщины улыбнулись, и напряженность исчезла. Не шевельнув ни одним мускулом, архиепископ продолжил:

– Но сейчас Колин попробует реабилитироваться. Начинай, братец.

Скрывались ли под его спокойствием и невозмутимостью обычные эмоции, или любые проявления человеческих чувств были незнакомы этому наместнику Бога на земле? Никто из присутствующих не мог ответить на этот вопрос. Колин послушно встал из-за стола и принес гитару.

Едва коснувшись струн, он весь преобразился. Как будто он услышал сигнал, голос, который не мог слышать никто, кроме него. Его глаза посмотрели ввысь, а потом закрылись. Пальцы перебирали струны с нежностью и любовью, словно он ласкал ребенка. Раздались первые звучные, сильные аккорды, и полилась могучая, прекрасная мелодия, полная страсти, которой ему не дано было изведать.

Никто не шевелился, никто и не мог пошевелиться. Лишь Адам почувствовал, как что-то скребет у него на сердце, и только потом понял, что это ненависть.

«Его следовало бы удавить еще в колыбели, – размышлял он. – И он бы горя не знал, и не сидел бы тут сейчас, играя для Ориэль де Шарден, будто поклонник».

Адам не мог понять, почему его вдруг стало трясти с такой силой, будто им вновь овладела лихорадка. Поймав на себе тревожный вопросительный взгляд жены, он тихо пробормотал:

– Снова жар. Пойду посижу на кухне, пока вы не закончите.

Поднявшись, он поклонился архиепископу, понимающе кивнувшему в ответ, и побрел на кухню, с тоской и болью осознавая, что ни Ориэль, ни Колин даже не заметили его ухода.

Глава девятая

На обратном пути из Баттля Роберт де Шарден сделал остановку в Льюисе и провел там ночь, воображая, как Николь, тоже в одиночестве, скучает и томится по нему. На следующий день он рано утром выехал в Бивелхэм, но у его лошади сломалась подкова, и она захромала, так что последние несколько миль Роберт вынужден был пройти пешком, ведя ее на поводу. Вступив в Бивелхэмский лес, он цинично усмехнулся и подумал, что в довершение всех его бед осталось только увидеть зловещую тень святого Дунстана, работающего в своей кузне. Однако он ничего не увидел и на протяжении пути в Шарден размышлял о том, насколько же доверчивы, суеверны и невежественны коренные обитатели Суссекса, всерьез относящиеся к подобным легендам.

И потом, когда его вилланы склонились перед ним, Роберт в который раз ощутил собственное превосходство над их тупостью, медлительностью и покорностью и поблагодарил Бога за то, что он настолько от них отличается.

Но, видимо, Господь решил тотчас же наказать его за гордыню, ибо Маргарет приветствовала мужа словами:

– Ты должен немедленно ехать в Мэгфелд, Роберт. Приезжал секретарь архиепископа и велел, что бы ты явился во дворец, как только вернешься.

В тот же миг Роберт сделался таким же раболепным и послушным, как любой смертный, услышавший, что за ним посылал всемогущий прелат.

– В чем дело? Почему такая срочность?

– Понятия не имею. Он даже не намекнул, о чем речь. Все, что я могла сообщить тебе, я уже сказала.

– Ну, ладно. Мне нужно переодеться – и выпить! Последние четыре мили я шел пешком. Помоги нам, Господи, хотел бы я знать, что нужно этому человеку.

Маргарет пожала плечами и повернулась, собираясь уходить:

– Чем скорее ты поедешь, тем скорее все узнаешь.

Роберт был озадачен таким холодным приемом.

– Это я уже понял, – ледяным тоном отозвался он. – Я отправлюсь, как только буду готов.

– Прекрасно. Как ты не устаешь нам напоминать, все нужно уметь делать быстро.

Да что это с ней происходит, в самом деле? Она не была такой язвительной вот уже лет десять! Сузив глаза, Роберт внимательно взглянул на жену. Ему показалось, или ее внешний вид действительно изменился к лучшему? Да, она и в самом деле неплохо выглядит: розовые щеки и губы, искусно подведенные мерцающие глаза.

– Как ты тут поживала в мое отсутствие? – поинтересовался Роберт.

– О, время пролетело так быстро, я даже не заметила, что тебя не было.

Роберт и сам не мог понять, отчего вдруг пришел в ярость.

– Вижу, я мог бы и не докучать тебе своим возвращением, – процедил он и с пылающим лицом ринулся к дверям в их общую спальню.

Маргарет, которая всегда в таких случаях бросалась вслед за ним, извиняясь и умоляя не сердиться, на сей раз не удостоила его вниманием и как ни в чем не бывало пошла вниз.

– Ну, погоди! – прошипел Роберт, но тут же опомнился: – Как бы то ни было, я должен быть снисходителен. Ведь у нес уже нет ни молодости, ни красоты, ни поклонников, чтобы черпать в них утешение.

Впрочем, как раз сегодня она выглядит оживленной; не хорошенькой, нет – хорошенькой она ни когда не была, но привлекающей внимание, интересной; сорт женщин, с которыми хочется познакомиться. Роберт обернулся, чтобы еще раз взглянуть на жену, но той уже и след простыл, только в воздухе еще витал незнакомый пряный аромат ее духов.

Направляясь во дворец, Роберт то и дело ловил себя на том, что вновь и вновь возвращается мыслями к таинственной перемене, происшедшей в Маргарет, и отвлекся от них, только когда его провели в кабинет архиепископа, полный игры света и теней и запаха цветущих трав.

Одна из этих теней взмахом белой руки предложила Роберту сесть, и, приглядевшись, он различил сидящего в глубоком кресле Стратфорда. Бейлиф поклонился, чувствуя, как его охватывает дрожь при виде неподвижной фигуры и устремленных на Роберта острых немигающих глаз. В этот миг он легко мог представить, как королева Изабелла и милорд епископ Уинчестерский, сблизив нахмуренные лица, обсуждают черные планы свержения Эдуарда II.

Однако заговорил архиепископ вполне дружелюбно:

– Как поживаете, дорогой Шарден? Как обстоят ваши дела в Баттле?

«Не играет ли он словами? Неужели он намекает на Николь де Ружмон?» – подумал Роберт, но вслух произнес.

– Все в порядке, милорд. А что нового в Кентербери?

– Я уже несколько дней там не был. Важные дела удерживали меня в Мэгфелде.

Наступила тишина. Роберт от волнения заерзал на стуле и наконец, не выдержав, спросил:

– Вы посылали за мной, милорд? Мне сказали, что дело срочное.

Архиепископ изобразил удивление.

– В самом деле? Прошу прощения. Мой секретарь склонен преувеличивать важность моих поручений, и иногда это приводит к конфузным ситуациям. Но он старинный и преданный слуга – он был со мной еще в Уинчестере, – и я не хотел бы с ним расставаться.

Это замечание не требовало ответа, и Роберт промолчал, в душе уповая, что сумеет разгадать следующую хитрость архиепископа.

– Вы, конечно, знаете, что являетесь наиболее вероятным кандидатом на пост шерифа графства Суссекс?

– Неужели, милорд? – в голосе Роберта не было особого энтузиазма: он очень хорошо понимал, что архиепископ лишь подбирается к тому, ради чего его вызвал.

– Именно так. – Все тот же ровный голос. – Разумеется, есть и другие претенденты, но, естественно, выбор короля падет на того, кто, во-первых, лучше других доказал свою преданность короне, и, во-вторых, обладает более высокими родственными связями. Короче говоря, это должен быть человек, которому можно было бы всецело доверять. Такой человек, как вы, Роберт.

– Милорд, это слишком большая честь для меня, – пробормотал Роберт, опуская голову, чтобы скрыть, насколько он поражен услышанным. Неужели Стратфорд говорит искренне?

– А почему бы и нет? Вы далеко не глупы, хорошо проявили себя на службе и, с соответствующими семейными связями…

Роберт исподлобья взглянул на архиепископа.

– О каких семейных связях вы говорите, милорд?

Стратфорд сидел неподвижно, лишь полы его черного одеяния слегка колыхались от сквозняка.

– О связях, возникающих в результате замужества. Одно ваше слово – и вы можете значительно укрепить положение своего рода. Я прошу руки вашей дочери Ориэль для моего брата Колина.

От неожиданности у Роберта отвалилась челюсть, настолько он был ошеломлен.

– Почему вы так изумлены? Ему всего лишь тридцать лет. Он никогда не был помолвлен и утверждает, что безумно влюблен в вашу дочь. Что же в этом такого странного?

– Но, милорд…

«Господи, но не могу же я вслух сказать, что все в один голос утверждают, будто Колин – идиот, что сплетни о его лунатизме ходят по всей Бивелхэмской долине!»

– Да-да, я слушаю?..

Роберт затряс головой.

– Не знаю, что и сказать, милорд.

Внезапно архиепископ потерял терпение и не счел нужным этого скрывать:

– Хочу заметить, Шарден, что меня удивляет ваша реакция. Я, признаться, полагал, что союз с братом архиепископа Кентерберийского польстит любому отцу в нашем королевстве.

В Роберте вдруг совершенно не к месту взыграл дух противоречия.

– Милорд, я ни в коей мере не хотел вас обидеть. Только сознание огромной чести, которую вы мне оказали, заставило меня лишиться дара речи. Естественно, мне было бы очень приятно самому встретиться с господином Колином…

– Понятно. – Архиепископ встал и подошел к столу – будто черный призрак вдруг вырос из-под земли.

Холеной белой рукой он наполнил вином два золоченых кубка.

– Не сомневаюсь, Роберт, что и до вас дошли слухи об исключительной застенчивости и робости моего брата. Конечно, многое из того, что болтают, сильно преувеличено! Но истина состоит в том, что он действительно не питает интереса к людям и сторонится их.

– Но как же тогда с Ориэль?

– Мне кажется, Колин нравится вашей дочери, а что до него, то он безмерно ей предан. По сути, они очень подходят друг другу. Во всяком случае, так я подумал, когда Ориэль вчера у нас обедала. – Сделав паузу, архиепископ отпил глоток вина и немного пожевал тонкими губами, наслаждаясь изысканным вкусом. – Само собой разумеется, учитывая упомянутые особенности моего брата, вопрос о приданом вообще не будет ставиться. Что вы теперь скажете?

Роберт едва не упал со стула: вначале Джулиана де Молешаль, а теперь – сам архиепископ Кентерберийский! И оба готовы взять его дочь без приданого!

– Я должен подумать, милорд, – осторожно ответил Роберт.

На лице Стратфорда не шевельнулся ни один мускул, но взгляд стал заметно жестче.

– Я ожидал от вас несколько иного ответа, Шарден.

Роберт опустил глаза.

– Милорд, сейчас я ничего не могу сказать. Совесть подсказывает мне, что следует спросить у Ориэль, не внушает ли ей… робость господина Колина… – Он откашлялся. – Не внушает ли ей…

К счастью, он был избавлен от необходимости заканчивать эту фразу – снаружи послышался звук гитары.

– Это он, – отрывисто произнес Стратфорд. – Взгляните сами.

Подойдя к окну, Роберт взглянул вниз и увидел безобидное создание, склонившееся над музыкальным инструментом с таким видом, будто в нем сосредоточилась вся его жизнь.

– Колин! – окликнул Стратфорд. – Сию минуту поднимись сюда. Тебя желает видеть господин Шарден.

Молодой человек перестал играть и поднял голову. Роберт увидел в его голубых глазах страх и удивление. Минуту или две спустя Колин все с тем же испуганным видом уже стоял в дверях, неловко кланяясь.

Архиепископ заговорил неожиданно громко и резко:

– Давай-ка, скажи господину Шардену о своей любви к его дочери. Говори! Я уже сделал от твоего имени официальное предложение, теперь твоя оч редь.

Его брат, побагровев, переминался с ноги на ногу, в то время как Стратфорд глядел на беднягу с таким видом, точно готов был его ударить. Роберт Шарден не отличался мягкосердечием, но сейчас и ему стало жаль молодого человека.

– Итак, вы хотите жениться на Ориэль? – как можно мягче спросил он.

– О, да! – воскликнул Колин, бросаясь на колени и в замешательстве целуя руку Роберта. – Пожалуйста, разрешите мне, сэр. Я всегда буду добр к ней, клянусь вам.

У Шардена упало сердце – молодой человек был явно не в своем уме.

– Я поговорю с ней, – устало ответил он. – Это все, что я могу сделать.

– Если она будет со мной, – заверил Колин, – я посвящу ей всю свою жизнь – как было всегда.

Выходя из дворца, Роберт де Шарден заметил у задней двери Колина и высокого худощавого юношу, которого он видел впервые. И пока Роберт взбирался на лошадь, незнакомец помог Колину сделать то же самое, а затем и сам вскочил в седло.

Проследив за взглядом Роберта, сопровождавший хозяина Коггер пояснил:

– Это один из новых домочадцев милорда; оруженосец, прибывший сюда вместе со своим хозяином, гасконским рыцарем.

– Что им здесь понадобилось?

– Рыцарь хочет получить возмещение за потерю своих земель. Однако поскольку король чересчур занят, чтобы уделить ему внимание, они оба пока поступили на службу к архиепископу. Говорят, оруженосец назначен присматривать за господином Колином.

– Стало быть, он действительно сумасшедший?

– О-о, совершенно, сэр, – беспечно ответил ни о чем не подозревавший Коггер.

Роберт покачал головой, но ничего не сказал. Когда они с Коггером выехали на дорогу, ведущую в Шарден, Роберт увидел, как гасконец и брат архиепископа повернули в направлении Бэйнденна.

– Интересно, куда они направились?

– Наверное, на речку, сэр. Должно быть, господин Маркус учит полоумного охотиться и ловить рыбу.

– А рыцарь? Он чем занимается? Коггер серьезно взглянул на хозяина.

– Становится лучшим другом каждого, с кем ему доведется свести знакомство. Он уже приглашен в Глинд, и я знаю, что мадам Маргарет ждала только вашего возвращения, чтобы пригласить его к обеду в Шарден.

Роберт опешил.

– Маргарет его знает?

– Конечно, сэр. Несколько раз они выезжали вместе на прогулки, и она показывала ему самые живописные уголки в наших краях.

Брови Роберта взметнулись. Так вот где лежит объяснение неожиданных перемен в его жене! Бедняжка потеряла голову, вообразив, что безземельный гасконец пал жертвой ее чар. По лицу Роберта промелькнула легкая тень неудовольствия, в глазах появилось холодное, расчетливое выражение.

– Надеюсь, этот человек должным образом оценил оказанную ему честь?

– По-моему, сэр, он очень признателен мадам Маргарет. Он уже приготовил для нее несколько настоев – как говорят, это арабские снадобья для красоты и здоровья.

У Роберта сразу возникло множество новых вопросов, но расспрашивать слугу было ниже его достоинства. Вместо этого он заметил:

– Спасибо, Коггер, но мне будет интереснее услышать обо всем от самой мадам.

Поставленный на место управляющий замолчал, и они отправились домой.

– Кто это? – поинтересовался в свою очередь Маркус, наблюдая за удаляющимися всадниками.

– Господин Шарден.

– Отец Ориэль? – оруженосец взглянул на далекую фигуру с новым интересом.

– Да. А скоро, наверное, будет и моим.

– Как это?

– Джон попросил для меня руки Ориэль. Он хочет, чтобы она стала моей женой.

Желудок Маркуса отреагировал так быстро, что на минуту ему показалось, будто сейчас у него начнется приступ рвоты, и он инстинктивно прикрыл рот ладонью.

– Что с тобой, Маркус? Тебе плохо? Ты заболел?

Невинные голубые глаза встревожено глядели на Маркуса.

– Нет, ничего страшного. Сейчас все пройдет.

Маркус сполз с лошади и прижался к ее теплому коричневому боку. Отныне ее запах всегда будет ассоциироваться, для него с невыносимой болью в груди, болью, означавшей, что его сердце разбито.

Его глаза скользнули в сторону, и он окинул Колина тяжелым, злым взглядом. Маркусу приходилось слышать, что сумасшедшие дики и необузданны, как животные, в проявлении своей страсти.

– Почему ты так смотришь на меня? – встревоженно спросил Колин. – Я в чем-нибудь провинился?

Маркусу вдруг стало стыдно. В самом деле, разве у него есть какие-то права на Ориэль? Он лишь однажды разговаривал с ней, вот и все. Если ее отец хочет с помощью архиепископа упрочить свое положение, какое дело до этого бедному гасконцу, оруженосцу разорившегося рыцаря?

– Прости меня, – сказал он. – Я задумался.

Колин простодушно улыбнулся.

– Да, ты очень задумчив. Тогда тоже.

– Что ты имеешь в виду? Когда?

– Ну, тогда, – многозначительно объяснил Колин. – В тот раз.

Они поехали дальше и скоро достигли владений Изабель. Маркус остановился возле большого пруда, заросшего серебристыми ивами, склонившими головы до самой темно-зеленой воды, и спешился. И хотя место было совершенно безлюдное, кто-то, судя по всему, начал строить здесь дом – на берегу пруда возвышались обмазанные глиной стены.

– Иди сюда, – предложил Маркус, решив больше не срывать гнев на маленьком человечке, – я покажу тебе, как бросать камешки, чтобы они прыгали по воде.

Он швырнул несколько плоских камней, один за другим, наблюдая, как они запрыгали по гладкой поверхности.

– Как здорово! Дай, дай я попробую! – Колин подпрыгивал от нетерпения, совсем как ребенок; может быть, такому невинному существу и в самом деле неведомы плотские желания?

Камешек, брошенный Колином, сразу утонул, но он тут же поднял следующий и, закусив нижнюю губу, старательно начал овладевать новой игрой, всецело погрузившись в это занятие. С улыбкой наблюдая за ним, Маркус сел на землю, прислонившись спиной к дереву, и снял куртку. Скатав в валик, он подложил ее к себе под голову и, разморенный жарой, прикрыл глаза.

Должно быть, он моментально уснул, потому что ему сразу же начал сниться какой-то необычный сон. Как будто он, проснувшись, увидел достроенный дом возле пруда, а рядом с домом девушку, долговязую худощавую девушку с длинными черными волосами. Напевая что-то себе под нос, она собирала цветы. Из открытой двери домика доносилось жужжание веретена, на крыльце спал большой белый кот.

Маркус встал, и это движение, видимо, привлекло внимание девушки, потому что она выпрямилась и взглянула на него. Он увидел ее лицо – узкое, худое, даже, пожалуй, костистое, а на лбу поросшее волосами родимое пятно, увидел ее блестящие глаза и бледную кожу.

– Ты должен был прийти, – сказала она.

Эти слова почему-то так напугали Маркуса, что он сразу проснулся, на этот раз по-настоящему, и, тяжело дыша, сел. Колин, все еще швырявший камешки, обернулся и поглядел на него.

– Я уже научился, – сообщил он.

– Молодец, ты очень быстро освоил эту игру. – Маркус поднялся на ноги, с удивлением ощущая, как у него ноет все тело.

Колин с серьезным видом разглядывал его.

– Это заняло не так уж мало времени, – сказал он. – Посмотри, солнце уже садится.

Он был прав. Вода в пруду уже не блестела под прямыми солнечными лучами, а тускло мерцала и казалась совершенно неподвижной. Маркус взглянул на дом и вновь увидел недостроенные стены, без крыши и окон.

– Должно быть, я немного поспал.

– Да, хотя глаза у тебя были открыты. Ты все время смотрел.

– На что?

– На этот маленький домик.

– Там кто-нибудь был?

– Нет, никого. Мы все время были здесь только вдвоем.

Маркусу вдруг стало холодно.

– Пойдем отсюда. Становится прохладно. Пора домой.

– Мы вернемся сюда завтра?

– Нет, не стоит. Завтра поедем на речку, как обычно.

Они сели на лошадей и в молчании направились в Мэгфелд. Поднявшись на вершину холма, откуда уже хорошо был виден дворец, они увидели, как из его главных дверей вышли ярко и пышно разодетые мужчина и женщина. Фигура мужчины показалась Маркусу знакомой.

– Кто это? – спросил он. Колин прищурился.

– Пьер Шарден, брат Ориэль.

У Маркуса упало сердце. В последний раз он видел Пьера над истекающим кровью телом Джеймса Молешаля.

Не поднимая глаз на Роберта, Ориэль сглотнула и снова уставилась на пол.

– Скажи же что-нибудь! – нетерпеливо потребовал Шарден. – Ну же, девочка, не стой, будто ты проглотила язык! Пойдешь ли ты за брата архиепископа? – Не дожидаясь ответа, он продолжал: – Я даю тебе возможность отказаться, Ориэль, невзирая на твое обещание беспрекословно мне повиноваться. Почему я это делаю? Только потому, что считаю Колина де Стратфорда сумасшедшим лунатиком, вот почему.

– Это неправда.

– Что ты сказала?

– Он не сумасшедший, он просто большой ребенок.

Глаза Ориэль, обычно столь ясные и добрые, вдруг гневно засверкали, но она сразу же опять опустила их. Уже гораздо спокойнее Роберт примирительно уточнил:

– Значит, ты не находишь его отталкивающим? – Где-то в стороне от себя Роберт уловил движение обтянутой синим чулком ноги Маргарет, подающей дочери знак. Сделав вид, что он ничего не заметил, Шарден продолжал: – Если так, для нашей семьи будет большой честью породниться с самим архиепископом. – Он откашлялся. – Видишь ли, меня считают возможным кандидатом на пост шерифа графства. Когда настанет время делать выбор, Стратфорд может соответствующим образом повлиять на короля.

Роберт замолчал, и Ориэль мягко ответила:

– Отец, я благодарю вас за то, что вы дали мне возможность отказаться. Однако Колин очень добр, и я согласна выйти за него.

Выйдя из тени, заговорила Маргарет:

– Ты уверена в этом, Ориэль? Честолюбивые планы твоего отца ничто по сравнению с необходимостью прожить жизнь рядом с человеком, которого, по самым скромным меркам, нельзя назвать иначе, как неполноценным.

Роберт повернулся к жене, но Маргарет встретила его таким твердым взглядом, какого он не видел у нее ни разу в жизни. Шарден мельком подумал, что его жена превращается в женщину, с которой нельзя не считаться.

Наступившую тишину нарушила Ориэль:

– Нет нужды больше говорить об этом. Мне пора наконец выйти за кого-то замуж, и Колин не хуже всякого другого.

– В таком случае, я сейчас же поеду и сообщу им, – решил Роберт и отвернулся к окну, чтобы Маргарет не увидела на его лице борьбу эмоций.

Но ему не пришлось предаваться раздумьям, ибо его внимание привлекла необычная кавалькада, приближавшаяся к замку. В сопровождении нескольких верховых рука об руку ехали разряженные в пух и прах его сын Пьер и Джулиана де Молешаль.

Даже на расстоянии Роберту было видно, что одежда Пьера сшита из самой дорогой ткани и украшена бриллиантами, а на голове Джулианы развевается расшитая золотом вуаль.

– Господи спаси, это еще что? – изумился Роберт, в то время как Маргарет и Ориэль, позабыв о только что закончившейся дискуссии, с не меньшим удивлением смотрели в окно.

– Так вот, значит, где он пропадал! – со злостью заметила Маргарет.

– Утешал несчастную мать! – в тон ей отозвался Роберт.

Процессия миновала подвесной мост, и вскоре из холла послышался пронзительно-возбужденный голос Пьера:

– Где мой отец?

– Здесь, здесь, – крикнул Роберт, перегнувшись через перила. – Где, интересно знать, тебя черти носили? – Он делал вид, будто не замечает Джулианы, семенившей за Пьером.

– Сэр! – драматически произнес Пьер и, решив держаться соответствующим образом, бросился перед отцом на колени.

– Встань, встань сейчас же! – сердито приказал Роберт, но пришел в ужас, увидев, как Джулиана, в свою очередь, опустилась на колени рядом с его сыном.

– Мы просим вашего благословения, отец, – сладким голосом произнес Пьер.

– Помилуй нас, Господи! – возопил Роберт. – Что ты еще натворил?

– Я женился, сэр. Женился!

– Ушам своим не верю! – воскликнула Маргарет. – Мадам, позвольте узнать, что здесь происходит?

Вместо ответа Джулиана, тяжело поднявшись на ноги, бросилась к Маргарет, взывая:

– Матушка! Матушка!

Роберт тяжело осел на ступеньку.

– Коггер, принеси мне вина! Единственное, что мне остается, чтобы перенести все это – как следует выпить.

Широко раскрыв глаза, Ориэль обратилась к матери:

– Неужели Джулиана теперь действительно моя невестка?