Текст книги "Уснуть и только"

Автор книги: Дина Лампитт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 30 (всего у книги 32 страниц)

Джон Лэнгхем устраивал прием для Бейкеров и еще нескольких соседей, и, к величайшему удивлению, Николас обнаружил себя в числе приглашенных. Загадка разъяснилась, когда гостеприимный хозяин попросил.

– Не могли бы вы сыграть для нас, Грей? В прошлый раз во дворце дамы так восхищались вашим искусством, что, я не сомневаюсь, они будут счастливы услышать вас еще раз.

Николас молча поклонился и принес лютню, которая теперь лежала наготове у него под рукой, но джентльмены отнюдь не торопились покидать столовую, всецело погрузившись в обсуждение важной темы внезапного и таинственного исчезновения разбойника с Пенни-Бридж.

– А вы, лейтенант, знаете, куда подевался этот негодяй? – громко спросил Джордж.

– Увы, нет, сэр, – спокойно ответил Николас.

– Подозреваю, что его труп валяется где-нибудь в канаве, – сказал грубовато-добродушный джентльмен с деревенским выговором. – Ставлю гинею, что Кит Джарвис убрал его с дороги. Эти мошенники не любят, когда на их территорию вторгаются чужаки.

– А кто из нас любит? – пожал плечами Томас, обмахиваясь кружевным платочком. – Черт возьми, мне тоже не нравится, когда кто-нибудь занимает мое место за карточным столом.

Найзел, покраснев как рак, вдруг заявил:

– А по-моему, эти битвы за территорию просто чудовищны.

– Человек перенял этот обычай из животного мира, – вежливо пояснил Джон Лэнгхем.

– Но мы же не животные, – покраснев еще сильнее, возразил Найзел, – мы же претендуем на то, чтобы быть цивилизованными существами.

– Ну уж, среди контрабандистов и разбойников нет цивилизованных людей, – буркнул грубоватый джентльмен. – Все это заслуживающий виселицы сброд. Но если они начинают убивать друг друга, то по мне, это только хорошо. Спасают нас от неприятностей, верно?

Прислушиваясь к разговору, Николас думал о том, как же ему уберечь Генриетту от такой полной опасностей жизни. Он понимал, что теперь, если только разбойник не бросит ее, она навсегда связана с ним. Если бы это я был отцом ее ребенка, угрюмо подумал Николас, тогда Генриетту ожидало бы со всем иное будущее.

Джон Лэнгхем поднялся с традиционными слова ми:

– Джентльмены, не пора ли нам присоединиться к дамам? – и добавил: – Прошу прощения, что тороплю вас, но я знаю, с каким нетерпением они ждут возможности услышать игру Николаса Грея.

Грубоватый джентльмен примирительно заметил.

– Если не возражаете, Лэнгхем, я лучше останусь здесь. Не обижайтесь, лейтенант, но я никогда не понимал смысла в музыке.

Джон, улыбаясь, кивнул и вместе с остальными перешел в салон, где живописным полукругом разместились Люси, Филадельфия и жена грубоватого джентльмена – маленькая, похожая на птичку особа с быстрыми карими глазами. Николас с тревогой заметил, что Филадельфия уже трет глаза, а она при виде него зашмыгала носом и ошеломила всех заявлением:

– Ах, музыка всегда вызывает у меня слезы, а особенно музыка дорогого лейтенанта Грея.

– Сегодня я постараюсь сыграть что-нибудь веселое, – пообещал Николас, надеясь, что находится для этого в достаточно хорошем настроении.

Солнце стояло еще высоко, и когда молодой человек сел спиной к окну, его лицо оказалось в тени. Яркие лучи били прямо в глаза слушателям, и сегодня они не могли наблюдать за музыкантом. Несмотря на данное Филадельфии обещание, против воли Николаса в музыке звучали нотки меланхолии. Лютня пела о безнадежной любви, о поисках задушевного друга. Когда звучали последние аккорды, Николас поднял голову и увидел, что Люси Бейкер смотрит на него с очень странным выражением, как будто видит его впервые в жизни. Округлив губы, она шепотом произнесла какое-то слово, но Николас не смог прочитать его и снова склонился над инструментом.

К тому времени, когда он завершил концерт, плакала уже не только Филадельфия. Глаза Люси и Томаса были подозрительно красны, а Джон Лэнгхем шумно сморкался. Из этого Николас заключил, что сегодняшнее выступление удалось ему, однако не мог припомнить ни единой ноты, так далеко витали его мысли, пока он играл.

– Мой дорогой сэр, – протянул ему руки хирург. – Что я могу сказать? Вы играли блестяще, изумительно, великолепно. Должен признаться, что вы заставили меня плакать.

– Очень мило, – сказала похожая на птицу дама. – Прелестно.

Ну-с, пойду приведу Роджера, пока он там не заснул. – Громко рассмеявшись, она вышла, в то время как Николас, воспользовавшись тем, что остальные начали переговариваться между собой, шепнул хозяину дома: – Мистер Лэнгхем, я хотел бы поговорить с вами наедине. Нельзя ли мне задержаться, когда остальные гости разъедутся?

Джон удивленно приподнял брови, однако сразу же согласился.

– Разумеется, лейтенант. Такому выдающемуся музыканту, как вы, нельзя отказать ни в какой просьбе.

Поблагодарив его, Николас ждал в салоне, пока хозяин провожал гостей. Вскоре после того, как последняя карета выехала за ворота, Лэнгхем появился в дверях, держа в руках кувшин с портвейном и два стакана.

– Итак, лейтенант Грей, чем я могу вам помочь?

Николас решил прямиком перейти к делу.

– Сэр, я узнал, что вы проводите эксперименты, позволяющие отправлять пациентов в прошлое, в то состояние, которое, по-видимому, является предыдущей жизнью.

Лэнгхем перебил его очень недовольным тоном:

– Кто вам об этом сказал?

– Несколько дней назад я обедал в Глинде у миссис Тревор, и Генриетта рассказала мне о ваших исследованиях. Умоляю вас, не сердитесь на нее. Мы разговаривали совсем о другом предмете, и она была весьма расстроена. Так что это вышло почти случайно.

– Понимаю, – кивнул Джон, ограничившись этим замечанием.

– Признаюсь, – продолжал Николас, – что поначалу я был настроен весьма скептически. Но потом кое-что вспомнил.

– Что же?

– Мой учитель музыки однажды сказал, что я принес музыкальный дар в мир вместе с собой. Меня всегда поражало это замечание, я часто задумывался над тем, что же он имел в виду, но теперь, возможно, вы держите в руках ключ, мистер Лэнгхем.

– Вы хотите, чтобы я попробовал отправить вас в прошлое, лейтенант?

– Да, сэр, но с одним условием.

– С каким же?

– Вы оставите мне память обо всем, что откроется, без всяких исключений и ограничений.

– Но вы можете узнать вещи, которые шокируют вас, лейтенант Грей.

– Нет, – отрезал Николас, – меня уже ничто не может шокировать, мистер Лэнгхем. Слишком многое уже обрушилось на меня в последнее время, чтобы еще что-то могло меня потрясти.

– Вот они! – воскликнул Джон Роджерс – Смотрите!

Проследив за направлением слегка дрожащего пальца, лейтенант Джекилл издал торжествующий возглас.

– Значит, этому красавчику удалось заманить его в свои сети! Джарвис не выдержал. Диннадж обещал, что если его план удастся, то сегодня ночью они проедут по этой дороге.

Джон Роджерс широко усмехнулся.

– Отлично проделано, Джекилл. Что дальше?

– Мы вызываем подмогу и следуем за ними в Вест-Чилтингтон, а там в темноте окружаем дом. Завтра утром, когда ублюдок еще будет без штанов… – Джекилл крякнул от удовольствия, хлопая себя по бокам, его глаза, обычно столь холодные, горели от возбуждения. – Завтра утром мы потребуем, чтобы он сдавался. Что вы об этом думаете?

– Это несложно. Представляете лицо Кита Джарвиса, когда он узнает, что его брата схватили в постели хорошенького мальчика? – Джекилл утер глаза рукавом.

– Он отправится вызволять братца, и это будет означать конец для него самого.

– Однако ничего не выйдет, если мы не поторопимся, – напомнил Роджерс. – Пойду приведу остальных.

– Не забудьте про констеблей.

– Ни в коем случае – Роджерс взглянул на заходящее солнце. – Через час встретимся на Сторрингтонекой дороге.

– Отлично, – кивнул Джекилл, лицо которого успело приобрести обычное спокойное выражение. – Сегодняшняя ночь увидит начало конца Мэйфилдской шайки.

Стоя у окна своего кабинета, Джон Лэнгхем смотрел на начавшее опускаться солнце. Яркий луч, упавший на лицо хирурга, когда он повернулся, чтобы взглянуть на лежавшего на кушетке с закрыты ми глазами Николаса Грея, сделал его румяным и добрым. Этот же луч осветил лицо спящего, стерев с него напряженность и придав ему безмятежное, мальчишеское выражение. Джон Лэнгхем вздохнул. Пора было начинать, и, если он сдержит свое обещание, Николас до конца жизни должен будет нести груз того, что вспомнит. Ничего удивительного, что Джон долго колебался, прежде чем произнес:

– Николас, вы меня слышите?

– Да. – Ровный, далекий голос сказал Лэнгхему, что перед ним еще один такой же исключительно восприимчивый пациент, как Чаллис.

– Николас, я хочу, чтобы вы вернулись назад, в прошлое. Назад до того, как вы лежали в чреве матери. До того, как вы кружились и парили во тьме. Назад в то время, когда вы жили в последний раз. Вернитесь в то время, когда вам в той жизни было пятьдесят лет. Где вы теперь? – Молчание. – Где вы? – повторил Джон.

– В Лондоне со своим мужем, – раздался отчужденный голос.

– С вашим мужем?! – воскликнул Джон.

– Да – но никто не знает об этом, потому что мы поженились тайно. Все вокруг считают, что я его экономка.

– Почему так?

– Потому что он знаменитый, высокорожденный, образованный, и еще потому, что ему одинаково нравятся и мужчины, и женщины.

Без всяких колебаний нарушив свое обещание, Джон сразу же сказал.

– Николас, когда вы проснетесь, то не будете помнить ни о чем из того, что сейчас говорили. Вы меня поняли?

– Понял.

– Тогда откройте мне ваше имя. Кто вы?

– Я – Агнес Мэй, – ответил Николас, – которую, согласно желанию моего мужа, все знают как Агнес Кэсслоу. Когда я была девушкой, то мечтала о том, чтобы стать его женой, но я была такая уродливая, к тому же простого звания, и понимала, что у меня нет надежды. Но потом, когда мою сестру повесили, как ведьму…

Миллионы труб запели в голове Джона Лэнгхема – все части головоломки встали на свои места.

– …он пожалел меня и принял во мне участие, потому что мне пришлось одной растить моего маленького племянника. Он сказал, что женится на мне, если я готова принимать его таким, как есть.

– Как его имя? – спросил Джон.

– Том Мэй, поэт. Он был любимцем короля Карла I, но потом разочаровался в нем и примкнул к сторонникам парламента.

Значит, Николас жил в период Гражданской войны. Джон уже собирался задать следующий вопрос, но лейтенант продолжал говорить:

– У нас двое сыновей, но Том всегда требовал, чтобы я выдавала их за незаконнорожденных.

Николас улыбнулся, и на мгновение его черты растворились, Джон успел увидеть Агнес Мэй – добродушную, толстую, уютную, как раз такую, какой должна быть жена поэта с разнообразными сексуальными наклонностями.

– Я хочу, чтобы вы вернулись назад в жизнь, предшествовавшую той, когда вы были Агнес Мэй, урожденной Кэсслоу. Я хочу, чтобы вы вернулись, ну, скажем, в лето 1335 года… – Лэнгхем выбрал эту дату на основании опытов с Люси Бейкер и Джейкобом. – Вы жили в то время?

– О да, – с готовностью ответил Николас, и хирург отмстил, что лицо его пациента вновь преобразилось и стало трогательным и беззащитным.

– Тогда кто же вы?

– Колин. Колин де Стратфорд. Мой брат – архиепископ Кентерберийский. Он очень добр ко мне и всегда привозит для меня сласти. И он находит людей, чтобы они играли со мной. Раньше это был Веврэ, а теперь у меня есть Маркус. А скоро я должен жениться на Ориэль, которая так меня любит.

– Спасибо, Колин. Сейчас я навсегда распрощаюсь с вами. Николас, я буду считать от одного до двадцати. Когда я закончу, вы проснетесь и будете чувствовать себя свежим и отдохнувшим. Вы не будете помнить ничего из своей жизни, как Агнес Мэй. Вы будете помнить все, как Колин. Вы понимаете?

– Да.

– Хорошо. Тогда я начинаю считать. Раз, два, три, четыре…

Голос хирурга монотонно звучал в сумерках, окутавших Лакхерст-Холл и тех, кто был внутри дома и кто, наконец, узнал правду.

Долгая, долгая это была ночь, ночь, когда Николас Грей после серьезного и откровенного разговора с Джоном Лэнгхемом направился прямиком в маленькую деревушку возле Блэкхита, где, как ему сообщила Генриетта Тревор, он мог найти Джейкоба Чаллиса. Ночь, когда Джон Роджерс и лейтенант Джекилл со своими людьми окружили дом Дидо и Вест-Чиллингтоне. Ночь, когда Генриетта Тревор безутешно плакала в подушку, окончательно убедившись в том, что носит в себе дитя Джейкоба Чаллиса.

Эдвард проснулся рано и, увидев рядом с собой на подушке златокудрую голову Джона Диннаджа, наконец осознал то, что всегда было в его природе. Было огромным облегчением признаться себе самому в том, что он не такой, как другие.

Он сел, увидел разбросанную по полу одежду и, чувствуя себя на вершине блаженства, начал припоминать восхитительные подробности минувшей ночи. Потом Эдвард лениво потянулся, встал и, бросив взгляд на свое нагое тело, натянул пару потертых грубых штанов, после чего спустился вниз.

Везде было неестественно тихо, не слышно было даже пения птиц. Заподозрив неладное, Эдвард при открыл дверь, ведущую в сад, и выглянул наружу. В тот же миг неведомо откуда раздался голос:

– Все в порядке, Джарвис. Сдавайся, ты окружен.

– Господи! – вскричал Эдвард и, захлопнув дверь, метнулся наверх, в спальню.

Дидо, лежа в постели, соблазнительно потягивался, но, увидев выражение лица Эдварда, испуганно спросил.

– Боже мой, что случилось?

Но Эдвард не стал отвечать. Схватив саблю и пистолет, он кубарем скатился по лестнице и бросился бежать прямо на цепочку окруживших дом вооруженных людей, выкрикивая на ходу богохульства и проклятия. Послышались крики и стоны, силой проложив себе путь через оцепление, Эдвард вырвался на открытое пространство и устремился прочь. Раз дался выстрел, и он упал, обливаясь кровью.

– Попал! – победно закричал Роджерс. – Я уложил ублюдка! Держись, Кит Джарвис, теперь твоя очередь!

На рассвете Николас доехал до Блэкхита. Полный тревожного ожидания, он долго стоял перед скромным домиком, где, как он знал, в это время спал Джейкоб Чаллис.

Потом, достав из седельной сумки лютню, Николас уселся прямо на землю и заиграл пришедшую из прошлого мелодию.

Как он и ожидал, через несколько минут заскрипели засовы, и на пороге появился Чаллис в наскоро натянутых рубашке и штанах. При виде Николаса его рука сама дернулась к пистолету.

– Грей! Какого черта вы здесь делаете?! – воскликнул Джейкоб.

Не обращая внимания на нацеленное на него оружие, Николас бросился к Джейкобу.

– Если хочешь, стреляй, Чаллис, – кричал он. – Но сначала пойми одну вещь. Тебе ничто не угрожает. Я уже не могу убить тебя, зная то, что я знаю.

Джейкоб устремил на него полный сомнения взгляд.

– Колин?.. – неуверенно спросил он.

Николас кивнул.

– Наконец-то я нашел тебя, – сказал он.

Глава сорок четвертая

Последние августовские дни были такими же беспощадно жаркими, как и все это необычайное лето, и Люси Бейкер, сидя в широкополой соломенной шляпке под сенью дуба, некогда посаженного Томом Мэем, раздумывала о том, не повлияла ли жара на членов ее семейства, которые в последнее время вели себя несколько странно. Филадельфия целыми днями только и делала, что вздыхала, Джордж ни с кем не разговаривал, Найзел где-то пропадал, а Томас то и дело менял туалеты, в результате чего выглядел жалким и уставшим. Более того, и во всей деревне воцарилась какая-то странная, нездоровая атмосфера, как будто в результате недавней попытки разгромить контрабандистов большинство местных жителей погрузилось в дурное настроение.

Однако больше всего озадачило Люси письмо от Генриетты Тревор, сбивчивое и не вполне понятное, в котором та умоляла подругу приехать в Глинд, и последовавшие за этим события. Люси не замедлила выполнить просьбу и была совершенно ошеломлена тем, что ожидало ее в поместье Треворов. Бледная как смерть Генриетта прошептала, что вся ее жизнь зависит от мисс Бейкер, от того, согласится ли Люси пригласить Генриетту еще раз погостить в Мэйфилде до грандиозного осеннего бала, затеянного миссис Тревор. Люси, разумеется, согласилась, но чувствовала себя весьма неловко, в особенности когда поняла, что миссис Тревор отнюдь не в восторге от этой идеи.

– Но, мисс Бейкер, – подняла брови мать Генриетты, – это будет уже четвертый визит Грейс в Мэйфилд в этом году!

Люси улыбнулась, пытаясь скрыть замешательство.

– Но два из этих визитов не были запланированы заранее, миссис Тревор. Первый – когда Генриетта заехала к нам после ограбления, и второй – когда она приезжала для опознания. Миссис Тревор, вы доставите нам всем огромную радость и удовольствие, если согласитесь еще раз отпустить к нам Генриетту, пока лето не кончилось и дороги не стали плохими.

Миссис Тревор протянула Люси изящную чайную чашку китайского фарфора.

– Но она нужна мне здесь для подготовки к балу, мисс Бейкер. Мне не хочется, чтобы вы сочли меня беспомощной, а тем паче невежливой, но с тех пор, как умер мой бедный муж, я привыкла во многом полагаться на Генриетту.

Люси вздохнула.

– Да, я так вам сочувствую. Мне пришлось заменить мать своим братьям и сестрам, когда мне не было еще и тринадцати.

Лицо миссис Тревор смягчилось.

– И вы по-прежнему их опора и глава семьи, мисс Бейкер, во всяком случае, так всегда говорит о вас моя дочь.

Люси еще раз вздохнула.

– Увы, да. Боюсь, мне не суждено познать семейное счастье до тех пор, пока мой отец не покинет этот мир, а невестка не родит ребенка. Для своих лет она очень… неопытна и, между нами говоря, миссис Тревор, порой ведет себя, как вспыльчивая девочка.

– Если так, то чем скорее у нес появится ребенок, тем лучше.

– Я согласна с вами, но пока не видно никаких признаков, что это скоро произойдет. Мне кажется, она боится всего, что с этим связано.

Миссис Тревор, родившая первого ребенка, когда ей было всего лишь девятнадцать, неодобрительно хмыкнула и сказала:

– Мисс Бейкер, теперь я понимаю, что вы испытываете недостаток в приятном женском обществе, в то время как у меня есть и другие дочери. Я была чересчур эгоистична. Если это доставит радость и вам, и Генриетте, то я не возражаю против непродолжительного визита.

Победа была одержана, и два дня спустя карета Треворов выехала из Глинда по направлению к Мэйфилду, а Генриетта улыбнулась впервые за несколько недель. Из тайного послания Николаса Грея она знала, что Чаллис вернулся в Мэйфилд и снова живет у Лиззи Пирс. Наконец-то Генриетта сможет обсудить будущее с отцом своего ребенка.

Сейчас Генриетта сидела неподалеку от Люси и читала вслух старому сквайру, который, по обыкновению, в это время спал. Девушка мечтала о том, чтобы поскорее пролетели оставшиеся до вечера часы, когда она сможет под предлогом усталости пораньше уда литься к себе и потом, когда совсем стемнеет, вы скользнуть из дворца и отправиться на свидание с любимым. Задумавшись о нем, Генриетта замолчала, и старик тут же проснулся, приподняв голову и вытянув вперед шею, как черепаха из-под панциря.

– Продолжайте же, продолжайте, – распорядился он.

– Извините, сквайр Бейкер. Мне показалось, что вы заснули.

– Конечно, я заснул. Но я не могу спать, когда вы не читаете. Это создает фон, понимаете?

– Понимаю, – покорно ответила Генриетта и продолжала монотонно читать до тех пор, пока не раздалось долгожданное приглашение к обеду.

К счастью, в этот жаркий день Люси заказала легкие блюда из свежей рыбы и самых деликатесных сортов мяса и птицы. Но, несмотря на соблазнительный вид кушаний, Генриетта не могла заставить себя есть, потеряв аппетит от снедающего ее нетерпения.

Когда обед завершился, ее план потихоньку исчезнуть был разрушен Томасом, который заявил, что должен взять реванш за прошлый проигрыш, и заставил мисс Тревор играть с ним в триктрак. Генриетта неохотно приступила к игре, но ей показалось, что Томасу гораздо больше хочется поболтать, чем выиграть, потому что он сразу же спросил.

– Достиг ли Глинда слух о том, что один из братьев Джарвисов схвачен?

– Нет, – ответила Генриетта. – Вести до нас доходят с опозданием. А как это случилось?

– При аресте его тяжело ранили. Но потом, когда его отвезли в Хоршем, мистер Линдфилд, мировой судья, счел, что Джон Роджерс – тот офицер, что арестовал Джарвиса, – не имел права этого делать, и тотчас же посадил самого Роджерса под замок за незаконный арест. Джарвис был помещен под охрану констебля, но сбежал, моя дорогая Генриетта, переодетый в женское платье. О-ля-ля!

Томас помахал в воздухе кружевным платочком. Генриетта казалась пораженной.

– Но как же ему удалось с такой легкостью ускользнуть от правосудия?

Томас многозначительно потер нос кончиком пальца.

– Кто знает?

– Вы думаете, что мировой судья был подкуплен?

Томас уклончиво пожал плечами.

– Может быть. Но это еще не все. Спустя восемь дней Роджерс и лейтенант Джекилл с отрядом гренадеров предприняли новую попытку. Они окружили притон в Вест-Чиллингтоне, где в тс дни скрывался Эдвард Джарвис, и захватили там пятерых контрабандистов с тридцатью четырьмя лошадьми.

– Но на сей раз они уже были арестованы?

– Отнюдь нет, моя дорогая, отнюдь нет! Все повторилось еще раз. Только один человек был задержан, остальных судья отпустил за отсутствием улик. Подумать только, ему еще нужны были улики, кроме тридцати четырех лошадей, снаряженных для перевозки бочек!

– В это невозможно поверить! – сказала Генриетта. – Должно быть, за спиной Мэйфилдских контрабандистов стоит некто очень высокопоставленный. Вы так не думаете, Томас?

– Несомненно. У всех таких банд есть тот, кто их финансирует – и тот, кто за них думает. Может быть, этот мошенник сидит где-то поблизости и втихомолку смеется над нами.

– Да, – согласилась Генриетта, – не удивлюсь, если вы окажетесь правы.

Лихой покинул дворец по своему личному тайному ходу и через несколько минут был в подвале «Королевского дуба». Там, в конюшне, его ждала лошадь, и, едва сгустились сумерки, он уже ехал к Стрим-Фарм, выбрав для этого окольный путь через лес.

Стоял славный августовский вечер – небо темное, как цвет хорошего вина, а воздух пряный и сладкий, как его вкус. Редкостные краски Бивелхэмской долины в сотый раз поразили Лихого, и несмотря на то, что дело было срочное, он остановился, чтобы взглянуть на пурпурные холмы, мягко перетекавшие в клеверные поля, на изумрудно-зеленые кроны деревьев, на рубиновую ленту реки. Скоро, подумал Лихой, на долину опустится серебряная паутина, и ночь принесет уснувшей природе мир и покой.

В Стрим-Фарм уже успели зажечь свечи. Ему открыла подозрительно располневшая Эмми. Чувствуя себя неловко в присутствии такой важной персоны, она испуганно заулыбалась и попыталась изобразить реверанс.

– Как поживаешь, милая? – улыбнулся он ей.

– Хорошо, сэр. Спасибо, сэр. Я позову Кита.

– Эдвард здесь?

– Да, сэр.

– Тогда я хочу видеть и его тоже.

Оба брата не замедлили явиться в ответ на зов Эмили, и Лихому бросилось в глаза сходство между ними, которое сегодня было заметнее, чем обычно. Он отметил, что Эдвард неуловимо изменился, и подумал, что это недавнее ранение и арест так повлияли на младшего Джарвиса. Эдвард как-то смягчился, в его глазах появилось сонное выражение, которого не было раньше. Лихой заметил также, что контрабандист теперь носит серьгу в одном ухе.

– Ну-с, – без предисловий обратился к братьям Лихой, – рассказывайте все, как есть.

Джарвисы заговорили одновременно, и Лихой жестом велел начинать Эдварду. Уже по одному этому эпизоду было ясно, кто настоящий главарь Мэйфилдской шайки контрабандистов.

– Я отправился с друзьями в Всст-Чиллингтон, а Роджерс, должно быть, как-то об этом пронюхал, потому что ночью они окружили дом, а утром подстрелили меня и схватили.

– Но мистер Линдфилд сыграл свою роль?

– Как вы и обещали, сэр.

Главарь улыбнулся и продолжал:

– Я слышал, ты бежал, переодевшись в женское платье, Эдвард.

Контрабандист немного порозовел.

– Мэри, сестра моего друга, которая живет неподалеку, ссудила меня своей одеждой.

– И она же свидетельствовала, что Роджерс готов был взять назад обвинение в обмен на взятку?

– Ваш план дискредитировать Роджерса и Джекилла сработал просто блестяще, – вступил в разговор Кит. – Вы превзошли самого себя, сэр.

Откашлявшись, Лихой положил одну обтянутую шелком ногу на другую.

– Но это не может продолжаться бесконечно, джентльмены. Мистер Линдфилд уже получил выговор, что отпустил тебя, Эдвард; ему также поставили на вид освобождение Фрэнсиса Хэммонда и его приятелей. Боюсь, что если кого-нибудь из вас поймают еще раз, суда уже не избежать.

– Ладно, ведь нас еще не поймали, – вспыхнул Кит, но в его голосе прозвучала нотка неуверенности.

– Вы должны быть очень осторожны, – жестко продолжал Лихой. – В течение месяца – никаких операций. Это ясно? Не ошибитесь, как я уже много раз говорил вам, недооценивая Джекилла и Роджерса, а также Джарреттов. Послать вас на виселицу или на каторгу для них теперь – вопрос чести. Так что притаитесь и не высовывайтесь, слышите?

Переминаясь с ноги на ногу, братья угрюмо закивали.

– И кстати, Эдвард, – уронил Лихой, вставая и собираясь уходить, – пока что никаких поездок к твоему милому дружку в Вест-Чиллингтон.

Кит ухмыльнулся.

– Помилуйте, сэр. Если Эдвард хочет потихоньку навестить Мэри Диннадж, что в этом плохого?

– Я говорю не о Мэри, – отрезал Лихой, холодно глядя на них. – Речь идет о ее братце Джоне. Доброй ночи, джентльмены.

Он вышел, успев заметить, как Кит с самым угрожающим видом повернулся к Эдварду.

В то время когда Лихой покидал дворец по подземному ходу, Генриетта, в свою очередь, воспользовавшись наступившими сумерками, пешком направилась к воротам, поскольку боялась привлечь к себе внимание, если возьмет лошадь. Выскользнув за ограду, она повернула налево, на улицу, известную под названием Флетчин-Стрит.

Николас велел, чтобы она ждала его в задней комнате трактира «В объятиях плотника», и Генриетта, чувствуя себя весьма неуютно под подозрительным взглядом хозяина, торопливо поднялась по внутренней лестнице и вошла в тусклую, мрачную ком натку, где, к своему огромному облегчению, увидела лейтенанта Грея. Генриетта так обрадовалась, что устремилась прямо в его распахнутые руки.

– Чаллис придет сюда? – спросила она, на что Николас ответил:

– Нет, это слишком опасно. Он не может так рисковать, за его голову назначена награда. Я отвезу вас к нему в Когин-Милл.

– Он по-прежнему живет у Лиззи Пирс?

Николас озабоченно покачал головой.

– Да, но только потому, что искать новое пристанище было бы еще опаснее.

– Мне казалось, что этой женщине нельзя доверять.

– Вы правы, она ненадежна, но пока что он платит ей достаточно, чтобы она держала язык за зубами.

– Чем скорее он оттуда уедет, тем лучше.

– А вы по-прежнему уверены, что хотите уехать вместе с ним, родная моя? – спросил Николас, вновь заключая Генриетту в объятия.

– Как вы можете задавать такой вопрос? Вы же знаете, что я люблю его. Ведь не станете же вы становиться между нами?

Николас выпустил ее.

– Я и не мог бы так поступить. Видите ли, ведь я люблю и его тоже.

Сидя в душной комнате под крышей рядом с Генриеттой Тревор, Джейкоб Чаллис окончательно осознал, что они никогда не должны разлучаться, что с самого начала, с первой встречи они обречены были быть вместе.

– Это судьба, – прошептал он. – Мы никогда не сможем покинуть друг друга.

– А ты уже хочешь покинуть меня? – тихо спросила Генриетта. – Теперь, когда я ношу твоего ребенка?

Он сильнее прижал ее к себе.

– Я неудачно выбрал слово. Я хотел сказать, что наши жизни, наши судьбы, наши души неразрывно переплелись. Мы всегда будем вместе.

– Но как же Николас? Он тоже всегда был с нами. Неужели теперь мы должны расстаться с ним?

– Нет, он тоже должен уехать с нами. Ему нельзя здесь оставаться после того, как он помог сбежать преступнику.

– Но куда же мы поедем? Что нам делать?

– Мы должны отправиться в Дил, и там сесть на любое судно, идущее в Америку. Американским колониям нужны новые поселенцы. Мы начнем там новую жизнь, и наш ребенок родится в мире и безопасности.

Генриетта притихла, и Чаллис нежно поцеловал ее.

– Эта мысль пугает тебя, моя хорошая?

– Нет, я не боюсь. Просто я подумала о том, что надо будет навсегда проститься со всем родным и близким, покинуть Глинд, Суссекс, бросить нашу прекрасную Англию ради чужой, незнакомой страны.

– Но я буду с тобой – и Николас тоже.

– Как это было всегда…

Они посмотрели друг на друга и улыбнулись, и на мгновение оба увидели трех хохочущих мальчиков в туниках, скачущих под ярким солнцем по безбрежному песчаному берегу.

– Наше прошлое, – сказала Генриетта, – со всеми его чудесами и тайнами.

– Наше будущее, – ответил Джейкоб, – и все, что лежит впереди.

За час до рассвета кто-то громко застучал в двери Стрим-Фарм, и в дремлющем сознании Кита Джарвиса раздался сигнал тревоги. Этот назойливый стук не означал ничего хорошего. Выпрыгнув из постели и поспешно натянув штаны, Кит спустился вниз. Там, приоткрыв дверь, он увидел всего лишь босого, бедно одетого мальчишку, и, облегченно вздохнув, мысленно окрестил себя дураком.

– Что такое? – осведомился Кит. – Откуда ты, мальчик?

– Из Бурваша, сэр, – сообщил ребенок. – Наш дом стоит рядом с домом вашей матушки. Ей очень плохо, мистер Джарвис. Вы должны приехать как можно быстрее.

– Клянусь кровью Христовой, так я и знал, что что-то неладно, – выругался Кит и распахнул дверь. – Подожди здесь, пока я оденусь и позову брата. Так что с ней?

– Не знаю, сэр. Но моя мать боится, что она вот-вот помрет.

– О, Господи! – воскликнул Кит, взбегая вверх по лестнице. – Эмми, Тед, вставайте, да поживсе! Мать заболела, нам надо немедленно ехать к ней. – Никто не откликался, и он закричал что есть силы: – Да просыпайтесь же, ради всего святого!

Послышались шаги, и в дверях появилась зевающая Эмили.

– Что случилось, Кит?

– Этот парень прискакал из Бурваша. Говорит, что мать при смерти. Одевайся поскорей, Эмми. Я разбужу Теда.

– Его нет, – спокойно ответила Эмили. – Я заглянула в его комнату, когда спускалась. Его постель не разобрана.

– Черт возьми! – Кит пришел в ярость. – Значит, этот недоносок все-таки убежал. Не может жить без своего хорошенького дружка. Пусть только попадется мне, я вздерну его за…

– Кит! – остановила его Эмили. – Здесь же ребенок! Пойди оденься.

Она повернулась и пошла наверх, Джарвис заторопился следом, и не прошло и десяти минут, как они уже сидели верхом. Мальчишка примостился впереди контрабандиста, оставив пастись несчастную древнюю клячу, на которой он сюда добрался.

Маленький отряд взобрался на холм за Венбансом и по вершине гряды сквозь густой лес направился к Мэйфилду. Но не успели они как следует удалиться, как рощица ожила. Раздвинулись ветки, замелькала военная форма, послышался звон шпор.

– Отлично, ребята, – заявил лейтенант Джекилл. – Негодяи наконец-то угодили в ловушку. Едем в Бурваш другой дорогой – и побыстрее. Если кто-нибудь отстанет, встречаемся в лесу за домом старой мамаши Томкине. Понятно? – Джекилл, усмехаясь, повернулся к Роджерсу: – Думаю, на этот раз ему от нас не уйти.