Текст книги "Аберацио Иктус"

Автор книги: Димитр Пеев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 10 страниц)

Какую же роль играл этот Мери последние годы в жизни Пепи? Любовника? Партнера по спекуляциям? Того и другого? Возможно, их путаные взаимоотношения и стали причиной убийства Пепи…

Кроме того, что он был поставлен под негласное наблюдение, изучение Мариана Попова проводилось по трем линиям. Лейтенант Асен Няголов, как «специалист по Плевену», снова отправился туда для знакомства с прошлым Мери. Консулов и Хубавеньский пошли по его софийским следам, таящимся где-то в настоящем. И все же первым достиг результатов Антонов. По архивным данным управления было установлено, что Мариан Запрянов-Попов имел две судимости – одну в 1961 году, за несколько месяцев до совершеннолетия, за злостное хулиганство. Вторую – в 1967 году, уже в Варне, за попытку изнасилования. Были срочно подняты эти два дела и внимательно изучены.

В Плевене однажды ночью Попов в пьяном виде избил дружинника, который попытался обуздать распоясавшегося хулигана. Эти побои, крайне отрицательные характеристики со стороны свидетелей и соседей и то впечатление, которое он оставил о себе, явились причиной для наказания, пусть даже еще несовершеннолетнего Мери (ему не хватало нескольких месяцев). Его осудили на один год лишения свободы. Во втором деле Попов держался поприличнее. Изнасилование было курортное, снова ночью, где-то в маленьком лесочке между гостиницами на Золотых Песках. Потерпевшая Гертруда Зайдель, австрийская гражданка, закричала, когда к ней стал приставать Попов. Случайно поблизости оказался автопатруль. На этот раз он уже получил сполна: сперва пять лет, а затем, после обжалования, три года. Все равно совсем немало для начала. Однако 9 сентября 1969 года, по случаю двадцатипятилетия Сентябрьского вооруженного восстания, его по амнистии выпустили на свободу. С тех пор он не попадал в поле зрения милиции. Антонов был уверен, что Мери вовсе не отказался ни от своих любовных подвигов, ни от своей хулиганской агрессивности. Но, видимо, время, проведенное в заключении, научило его большей осторожности…

Лейтенант Няголов вернулся вновь с обстоятельным докладом о плевенском прошлом Попова. Тот вырос в семье богатого оптового торговца, будучи его единственным сыном. Отец дал ему не только «модерное» имя Мариан, но и воспитание типичного торгаша-мещанина. Все их соседи (насколько можно верить таким оценкам) с ожесточением говорили о его матери – надменная и скандальная, плохая женщина, на которую Мариан был поразительно похож не только своей внешностью, но и своим характером. Было известно, что она травила кошек и собак во всем квартале Первых – за то, что таскали продукты, вторых – за то, что лаяли. Она даже ловила корзиной воробьев, жарила их и поедала. Еще маленьким Мери (тогда Марчо) был вожаком квартальных хулиганов – вожаком свирепым и безжалостным. Характеристика его за период юности исчерпывалась двумя словами: драчун и бабник. Но гимназию он все же закончил, вопреки хулиганскому поведению, вопреки да же первой судимости. Помогли какие-то загадочные связи родителей: одни соседи утверждали, что это «дельце» провернул бывший любовник матери, другие – что отец дал взятку директору гимназии. В общем, квартальная информация была настолько пикантной, насколько и ненадежной…

После выхода из заключения в 1969 году Попову удалось поселиться в Софии. Кем он только не работал – от заготовителя в кооперации до бармена. По нескольку раз в год посещал своих родителей, всегда приезжал на машине, но на чужой. И при каждом посещении дома устраивал с приятелями шумные оргии, которые долгое время комментировались соседями. Но никто более не видел его с Пепи. В целом же более чем богатые сведения о Попове из Плевена рисовали его как распущенного, антисоциального типа, но ничто не проясняло основного вопроса – убийства Пепи.

Более интересными оказались сведения, которые собрал Консулов. Клео постепенно отходила, начинала наводить его на следы, которые затем быстро проверялись. Сейчас Клео после смерти Пепи и после того, как Мери заинтересовалась милиция, усиленно топила их двоих, и единственной ее заботой теперь было выйти самой «сухой» из следствия. Она рассказала, что на ее вопрос, не боится ли Пепи «работать» с таким отъявленным негодяем, как Мери, та ответила: «Он в моих руках!» Еще сообщила, что между Пепи и Мери часто случались скандалы, они обменивались при этом всякими гадостями и угрозами. Но Пепи никогда не жаловалась ей на то, что Мери когда-нибудь бил ее. Вообще она не боялась его. Угрозы были, как выразилась Клео, обыкновенного рода: «Я посажу тебя в тюрьму» а «Я тебя убью!». Клео не знала, но предполагала, что скандалы были связаны с их торговыми операциями. По словам Клео, что казалось странным, они не были любовниками. Он только пытался «предлагать» (хотя и безуспешно) ее иностранцам. Расследование подтвердило это. Попов выступал как сводник и как посредник в торговле с иностранцами. В последнее время он похвалялся, что ожидает «большую сделку», но дальше этих общих сведений у – Антонова дело не двигалось. Ни об одной конкретной сделке они не могли собрать нужную информацию. Все было в прошлом, сделки заключались с иностранцами, которых знал сам Мери, а о вещах, реализованных через Пепи, знала лишь она сама. На одних слухах и голых подозрениях нельзя было начинать серьезного расследования.

На другой день случилось нечто, чего никто не ожидал. Наблюдатели сообщили, что точно в двенадцать часов Мери занял место в баре отеля «София» и проторчал там ровно один час, словно бы ожидая кого-то. Конечно, это могло быть и чистой случайностью. Но когда и на другой день все повторилось заново и наблюдавшие за ним оперативники сообщили об этом Антонову, в «Софию» на всякий случай с милицейской машиной отправился лейтенант Борчо Алексиев. Но и на этот раз ничего не произошло. Мери выпил коньяк, запил его кока-колой и точно в назначенное время встал и ушел. В этом прослеживалась какая-то закономерность. Не может же он два раза приходить в одно и то же место, чтобы выпить в одиночку и, отсидев ровно час, уйти. Зато старания оперативников были вознаграждены, когда и на третий день, точно в двенадцать часов, Мери вновь в одиночестве восседал на своем обычном месте в баре. Он еще не получил заказанный коньяк, как к нему за столик подсел низенький полноватый смуглый мужчина с усиками «а-ля Гитлер», где-то в возрасте около сорока лет. По тому, как он подсел, по оживленному разговору, который они сразу же начали, было видно – эта пара встречалась не первый раз.

Оперативная машина, где находился Консулов, стояла неподалеку, и из нее было хорошо видно, что происходит на веранде в кафе. Два больших коньяка, заказанных Мери, собеседники тянули в течение добрых получаса, ни на минуту не прекращая оживленного разговора. Наконец Мери расплатился, и они встали. К машине вернулись наблюдавшие за встречей оперативный работник и Борчо Алексиев. Садясь в автомобиль, он сказал:

– Говорили на французском, но… довольно посредственно.

– А ты знаешь французский? – удивился Консулов.

– Нет, но хорошо понял, что говорили на нем. Да и мой объект его знал не лучше, чем я. Видел, на пальцах изъяснялись…

Мери и иностранец сели в белый «мерседес» старой модели с египетским номером и поехали. Оперативная машина тронулась за ними. Сейчас явно что-то должно было произойти. Едва ли Мери ждал этой встречи в течение трех дней ради какого-то банального сводничества. Должно быть, предстоял «большой фарц», о котором говорила Клео. Как поступить ему, Консулову? Имеет ли он право вмешаться? А если он не вмешается, то не упустит ли случай?

Когда машина с Русского бульвара свернула на Царьградское шоссе, Консулов по радиотелефону связался с Антоновым и доложил ему о развитии событий. Тот посоветовал ему договориться с контрольной службой автомобильного транспорта и воспользоваться тем обстоятельством, что водитель «мерседеса» – иностранец – только что выпил коньяку. Это могло послужить благовидным предлогом для проверки его на алкоголь.

Пока Алексиев наблюдал за тем, что происходит в «мерседесе», Консулов по радиотелефону связался с автоинспекцией и попросил направить к ним навстречу «банку» (так он называл служебный автомобиль с сиреной и мигалкой), чтобы задержать иностранца. К счастью, в пяти километрах отсюда, на перекрестке, была такая машина, и вскоре она пристроилась за ними. Где-то на середине пути иностранец замедлил ход и остановился.

Ясно – именно здесь произойдет сделка!

Оперативная машина выскочила на мост и заняла удобную для наблюдения позицию, поддерживая постоянную радиосвязь с автомобилем инспекции. Да, «египтянин» выбрал хорошее место не только для сделки, но и для наблюдения за дорожным лабиринтом. Кроме того, отсюда предоставлялась идеальная возможность и для дальнейшего маневрирования.

– Они что-то считают! – предупредил Алексиев.

– Что считают?

– Явно деньги, что же еще. Так… и оба довольны. Что-то говорят. Жмут друг другу руки. Объект выходит.

– Пора, – приказал Консулов. – Давай туда!

По радиотелефону договорились со старшим наряда автоинспекции о проверке водителя «мерседеса» с египетским номером на алкоголь, после чего машина вместе с ее владельцем направлялась в милицию, к подполковнику Антонову.

…Мери встретили на остановке автобуса.

– Айда, Мери, с нами, – сказал Консулов, показывая ему милицейское удостоверение, – что ты будешь трястись в автобусе?

Тот стушевался, но не сделал попытки убежать и, не протестуя, сел в машину между Консуловым и оперативником.

На протяжении всего пути в управление никто не сказал ни слова, никто не заговорил с Мери.

Когда его доставили в кабинет Антонова, там уже находились понятые. Прежде чем перейти к следственной процедуре, Антонов внимательно рассмотрел Мери. Тот вначале держался «прилично», но затем не выдержал и отвел. взгляд. Антонов не любил смотреть «страшно» на подследственного, чуждо ему было и злорадство победителя, настигшего «жертву». И в этот раз он просто изучал человека, его характер перед началом разговора. Не сделали ли они ошибки, задержав Попова? А тем более иностранца?

Антонов достал бланк протокола и попросил Попова вынуть все из карманов и положить на стол. Покорно, но как-то медленно, тот начал выкладывать перед Антоновым ключи, носовой платок, блокнот, сигареты с зажигалкой, мелочь, автобусные билеты, конверт с фотографиями. Все…

– Забыли еще кое-что, – небрежно бросил Консулов, протягивая руку к желто-красной курточке Мери. Но тот опередил его и сам вытащил толстый бумажник. Оттуда он извлек паспорт, какие-то документы и 238 левов.

– А сейчас позвольте мне бросить взгляд, – потребовал Консулов и начал просматривать бумажник. Сразу же из другого отделения он извлек тонкую пачку зеленых банкнот – десять штук по сто долларов. Тысяча! Никак не комментируя находку, Консулов равнодушно продиктовал номера банкнот, показал их приглашенным на досмотр свидетелям. Те также молча подписали протокол, Антонов поблагодарил понятых и отпустил. Мери молчал, или не зная, что говорить, или же обдумывая линию поведения.

– Ну как? – спросил Антонов.

– Что – как? – сделал вид, будто не понял, Попов.

– Откуда у вас эта тысяча долларов?

– А… нашел на улице.

– На улице или в машине?

– Нахальство тебя погубит, Мери, – сказал Консулов. – А впрочем, оно тебя уже погубило. Тысяча долларов – это, голубчик, «цена в достаточном размере» – от одного до шести лет лишения свободы. По статье двести пятидесятой, параграф второй. А при твоей третьей судимости потянет и на шесть лет!

– Я нашел их на улице, в конверте. Думал отнести и сдать в банк. Только собрался это сделать, как вы меня у автобуса и задержали.

– Браво! А где же конверт?

– Выбросил.

– Хорошо, возможно, мы вам помешали, – сказал Антонов. – Только сейчас у нас нет времени обсуждать ваши плоские шутки. Посидите в камере, а там, когда поразмыслите, снова поговорим. Отведите его.

После того как Алексиев вывел Мери, Антонов позвонил, чтобы справиться об иностранце, которого уже доставили в управление.

Из его паспорта следовало, что он является египетским подданным Омаром Кираджи, 38 лет, из Александрии, торговцем. Возвращался домой после деловой поездки в Италию. Он пока не протестовал, не требовал связать его со своим посольством, только высказывал «безмерное удивление» действиями болгарской полиции, к которой он якобы всегда питал большую симпатию и всячески расхваливал у себя на родине, когда возвращался домой после очередной поездки за границу. И этот принимал всех за дураков, стремясь подкупить примитивными восточными любезностями. «Посмотрим сейчас, как все повернется, как ты запоешь», – подумал Антонов.

Консулов взял паспорт египтянина и вышел навести необходимые справки. Антонов вел разговор с Кираджи на приличном французском, который удовлетворял обе стороны.

– Ну, раз вы хорошо знаете нашу страну, то вам известны те большие заботы, которые проявляют у нас в отношении жизни и здоровья всех граждан – и болгар и иностранцев. В том одно из первых мест принадлежит и любимой вами болгарской милиции. Только этим можно объяснить то беспокойство, которое мы причинили вам в связи с вашим задержанием. Согласно болгарским законам никто не имеет права водить автомобиль, находясь в состоянии даже легкого опьянения. Как вы видите, мы высоко ценим жизнь и своих граждан, и наших гостей.

– Понимаю, понимаю, и сам вам за это признателен, – угодливо заулыбался Кираджи. – А что мне будет?

– В вашем случае закон предполагает штраф в размере от 50 до 300 левов и временное лишение прав вождения автомобиля. Я не могу сейчас вам сказать, к какой из этих санкций мы прибегнем, но, во всяком случае, вам придется подождать у нас в течение шести часов, пока не пройдет действие алкоголя. После этого мы можем отпустить вас… Если… если не появятся какие-либо новые обстоятельства, – многозначительно добавил Антонов.

– О, премного вам благодарен, господин инспектор. Значит, я сейчас могу уйти и погулять по вашей чудесной столице?

– Разумеется. Но только прежде требуется ответить на один вопрос.

– Я к вашим услугам, уважаемый господин инспектор.

– Сколько левов вы получили от лица, с которым встретились в кафе при отеле «София», а затем увезли в вашей машине? Кажется, вы передали ему тысячу долларов? – Антонов извлек из ящика стола зеленые банкноты, веером развернул их перед Кираджи и снова положил обратно.

– А, значит, так?!

– Жду вашего ответа.

– Хорошо. Две тысячи левов.

– А почему вы не обменяли их в банке?

– Зачем, там курс гораздо ниже.

– Там платят по официальному курсу! А знаете ли вы, что финансовая сделка, которая была заключена с нашим гражданином, является незаконной и наказуемой?

– Нет, господин инспектор, поверьте мне, этого я не знал.

Антонов был совсем не склонен верить этому юркому египтянину, но не счел нужным дискутировать с ним. Как только Кираджи выложил на стол две тысячи левов, отданных ему Поповым, и подписал протокол, в котором объяснял все случившееся, Антонов продолжил:

– А сейчас можете поинтересоваться, что предполагает наш закон за совершенное вами преступление.

– Но я же сказал вам, что не знал об этом.

– Допустим. Хотя, если это так, то зачем нужно было проводить валютный размен тайно, где-то за пределами города? Почему не в кафе, за столиком? Однако независимо от этого вы должны знать, что незнание закона не снимает с вас ответственности Наш закон предполагает конфискацию денег – и долларов и левов, а также штраф в тройном размере. Кроме того, поскольку сумма сделки превышает 150 левов, по закону вам грозит тюремное заключение.

– Не может быть!

– Я могу прочесть вам текст закона…

– Нет, не нужно, я вам верю.

– Благодарю за доверие. А теперь скажите, как давно вы знаете человека, с которым совершили эту противозаконную валютную сделку?

– Всего месяц. Я был в этом кафе, он подошел к столику и предложил мне продать доллары или какие-нибудь другие западные деньги. Но тогда у меня не было ничего подходящего. Поэтому мы и уговорились, когда я вернусь из Милана, встретиться снова там же. Так и сделали.

– Что еще он вам предлагал?

– Что, например?

– Мы вас спрашиваем.

– Ничего.

– Девушку?

– Разве это торговая сделка?

– Почему же нет? Вы слышали такое выражение – «торговля телом»?

– Я серьезный покупатель, господин инспектор. В Милане все меня знают.

– Милан – большой город…

Вернулся Консулов. Он протянул Антонову паспорт Кираджи, в который была вложена записка: «В течение последних двух лет он четыре раза пересекал Болгарию. Всегда на автомобиле. Компрометирующего материала не имеется».

Антонов позвал Хубавеньского и поручил ему побыть с Кираджи в соседней комнате. Выходя вместе с Хубавеньским, тот спросил:

– Почему вы меня задерживаете? Что вы сделаете со мной?

– Еще не прошло шести часов, господин Кираджи. Потерпите!

Когда они вышли, Консулов сказал:

– И я присоединяюсь к вопросу этого достопочтенного коммерсанта: что ты намерен с ним делать?

– Лично меня он интересует только в связи с убийством Пели. Мы устроим им очную ставку с Мери и, когда они подпишут протокол, сдадим в хозяйственную милицию, пусть там разбираются… Не только они должны нам помогать, но и мы им! А сейчас – к шефу.

На очной ставке с Омаром Кираджи Попов сначала отказывался давать какие-либо показания, но затем, когда прочел протокол, он взглянул на Кираджи таким «кровожадным взглядом», что тот испуганно отодвинулся. Выходило, будто тот виновен в его провале. Но когда ему показали снимки того, как он сидел в машине, как беседовал в кафе, как менял валюту, Мери заговорил:

– Согласен, ну, купил немного долларов у… этого. На свои же деньги!

– Не немного, а целую тысячу, – возразил Антонов. – А хорошо ли это или плохо, решит суд.

После того как был подписан протокол, Мери отвели в камеру. Требовалось решить, что же делать дальше с Поповым. Конечно, можно было оставить разговор на следующий день. Все и так устали за сегодня. Видимо, еще более утомленным и нервно напряженным был сам Мери. Но как бы он ни горячился, он не может не понимать, что уже обеспечил себя несколькими годами заключения. К ночи же он придет в себя, продумает сложившуюся ситуацию и что-нибудь «изобретет» оригинальное. Нет, решил Антонов, необходимо провести главный разговор сейчас же, не откладывая на завтрашний день.

Старшина привел Мери едва ли не веселого.

– Ну что, начальник, пришло время прощаться?

– Нет, Попов, пришло время поговорить серьезно. Садитесь и отвечайте точно и исчерпывающе на все мои вопросы. Нам предстоит долгий разговор и несколько на… другую тему.

– Что там еще говорить, и так все ясно…

– Вас предупреждали: главный разговор впереди. Это время пришло. Скажите, где вы были в понедельник, в ночь на двадцать второе апреля, после обеда и вечером?

Попов внимательно разглядывал сидящих перед ним людей. Хубавеньский склонил голову над протоколом допроса, а лица Консулова и Антонова ничего не выражали.

– Что означает этот вопрос? Почему вы меня спрашиваете об этом?

– Отвечайте.

– Не помню.

– Вспомните, это было не так уж давно.

Попов немного подумал и категорически отрубил:

– Не могу вспомнить, и все. Другие вопросы имеются?

– Найдутся. Знаете ли вы Пенку Бедросян?

– Пепи? Конечно, я ее знаю.

– Расскажите, с каких пор вы ее знаете, как познакомились, какие отношения сложились между вами. В общем все.

– Как, все хотите знать? Не понимаю, зачем вам нужны сведения о моей личной жизни.

– Мы любопытные. Итак, я жду…

– Напрасно ждете. Я не собираюсь ничего вам рассказывать.

– Хм-м. Вы знаете, где находитесь?

– Хорошо знаю – в милиции. Что, бить будете?

– Управление народной милиции, Попов, большое учреждение. А вам ясно, где конкретно вы находитесь, в каком отделе?

– Надеюсь, вы мне разъясните.

– В следственном. Но и этого еще недостаточно. Вами более плодотворно могла бы заняться хозяйственная милиция. Интерес вы представляете и для специалистов по нравственности. Но мы не то и не другое. Вот, товарищ капитан – из криминального отдела городского управления, а я старший следователь отдела, который занимается только самыми тяжкими преступлениями и убийствами. Только!

– Ах, как страшно!

– Страшно, Мери, страшно, – перебил его Консулов. – За хозяйственные и моральные преступления вы еще получите несколько лет. Может быть, три, а может быть, пять… Но… есть и другое. Вы, как я понял, знаете Уголовный кодекс. Вспомните статью сто шестнадцатую и особенно ее девятый пункт о предумышленном убийстве. Это карается лишением свободы сроком от пятнадцати до двадцати лет, а в особо тяжких случаях и смертью. Могу вас заверить, что в вашем случае, при двух судимостях, при беспрерывных мелких и более значительных проступках, которые нам еще предстоит раскрыть, при конкретных обстоятельствах недавнего убийства, суд признает ваш случай как «особо тяжкий».

– Какой мой случай? Какое убийство! На что вы намекаете?

– Совсем не намекаем, а прямо говорим – ваша старая приятельница Пепи, о которой кто знает почему вы отказываетесь давать показания, убита! Она, как стало нам известно, имела торговые и всякие другие отношения лично с вами. Вы же ей не раз угрожали, что «поставите свечку». У вас что, нет алиби на двадцать первое апреля, на понедельник? Что вы упираетесь?

– Достаточно. Раз вы считаете, что это я… убил Пепи?

– Я ничего не считаю, я только спрашиваю.

– Никого я не убивал! Нет! Нет! – выкрикнул Попов. За все это время он в первый раз по-настоящему разволновался. – Вы специально хотите пришить мне убийство. Не можете найти настоящего убийцу и выбрали меня… Нет, это у вас не получится!

– Есть только один способ, чтобы этого не произошло, Попов. И он в том, чтобы вы рассказали все, что знаете, и хорошее и плохое, без боязни за мелкие прегрешения… Убедите нас, что вы говорите правду и только правду. Дайте нам возможность оценить это…

– Вам?!

– Об убийстве потом. А сейчас скажите, с какого времени вы знаете Пепи?

– Давно. Еще в Плевене. Школьная любовь, первая любовь у Пепи.

– Которая стоила ей очень дорого.

– Любовь без жертв не бывает. Зато я сделал из нее женщину!

– Спокойнее, Попов, спокойнее! Разве вы не видите, разве не в состоянии понять человеческую, трагическую сторону вашего поступка? Вы же разбили ей всю жизнь. Ее исключили из школы, из комсомола…

– Велика потеря! Даже если бы она и закончила школу, эта комсомолка сегодня была бы делопроизводителем в какой-нибудь сельской кооперации. А вы знаете, как она жила в Софии, после того как я ей «разбил жизнь»? Я сделал из нее человека!

– Значит, ее благополучие – ваша заслуга?

– Она моя воспитанница.

– Хорош воспитатель, ничего не скажешь! – воскликнул Консулов.

– И как же закончилась ваша любовь? – спросил Антонов.

– Как и всякая другая. Арриведерчи миа кара бамбина^[10].

– Так просто… арриведерчи… и все?

– Конечно, все, а вы что хотели, чтобы я женился на ней! Впрочем, она этого хотела. Даже пробовала меня окрутить. Заявила, что беременна, что у нее будет ребенок. И что от меня! Классическая хватка при отлове дураков…

– А была ли она беременна на самом деле?

– Пустое.

– И каким же образом вы с ней расстались? Без скандалов, тихо-мирно?..

– Куда же ей деваться? Только скандалы ей были нужны да желание раструбить среди всех плевенских сплетников о том, что у нее будет незаконный ребенок.

– Джентльмен, ничего не скажешь.

– О каком джентльменстве здесь может идти речь? Во-первых, она не была беременна. Во-вторых, если и была, то не от меня. И в-третьих, а если и от меня, то пусть делает аборт!

– Хм-м. Но вы все-таки вопреки всему продолжали вашу дружбу, а точнее – деловые связи. После того как вы сказали ей «арриведерчи», она вас разыскивала? Или вы сами вспомнили о ней?

– Через несколько лет мы случайно встретились в Софии.

– А до этого ничего? Как-то легко вы вышли из игры. Разве ей было все равно, что вы обманули и бросили ее?

– А что было делать! Со злости или со стыда, но она покинула Плевен. Отправилась в Софию… Не говоря мне об этом. Правда, через какое-то время я получил от нее телеграмму из Ихтимана. Она звала меня туда.

– А вы… поехали к ней?

– Нет. В это время я был уже на море, работал барменом на «Посейдоне». Произошло это где-то в мае следующего года. Телеграмму получила моя мать. Она отдала ее мне, когда я вернулся в Плевен.

– И что было в телеграмме?

– «Приезжай сразу же больницу Ихтиман. Очень важно». Или что-то в этом духе.

– Но почему в Ихтиман? И что произошло там с ней? Вы этого не поняли и не спросили об этом после?

– Спрашивал я ее раз-другой, но она все усмехалась как-то загадочно. Сказала только, что это давно забытое прошлое, что если уж я не откликнулся на ее призыв, то сейчас мне нечего и спрашивать,

– Каким образом началась ваша дружба в Софии?

– Я случайно встретил ее в «Шляпе».

– Как это еще в «шляпе»?

– Ну, одно заведение, кафе «Динамо» на улице Басила Коларова… Мы его называем «Шляпой» из-за зонтиков от солнца над столиками. Наверное, это наши пижоны-интеллектуалы выдумали…

– Хорошо, встретились, а потом? Расскажите подробнее о ваших взаимоотношениях полностью, до самой ее смерти.

И Попов рассказал все довольно подробно, но явно скрывал самое главное. Было ли главным убийство или же спекуляция иностранным дефицитом?

– А сейчас скажите, – продолжал Антонов, – у вас были какие-либо неприятности с Пепи, скандалы, например?

– Разве ж можно без этого! Кричали друг на друга. Довольно часто. Пепи была настолько жадна, насколько и упряма.

– А вы были бескорыстным филантропом?

– Она ругалась как мужик!

– А кто ее научил?

– Жизнь, гражданин следователь.

– Скажите мне, а какое «большое дело» вы недавно ожидали?

– Было оно, «большое дело». Это с арабом. Разве не «большое»? Если бы вас не было, не менее тысячи левов лежало бы у меня в кармане…

– Значит, так. А нет ли здесь чего-нибудь другого, еще серьезнее?

– Что, разве тысяча левов «не серьезная» сумма? Сколько бы вы вкалывали за них!

– Каким образом Пепи держала вас в своих руках?

– Не понимаю.

– Так много раз она хвасталась перед некоторыми своими знакомыми.

– А, все это сплетни! Если же она об этом болтала, то напрасно – порисоваться хотела. Насколько я был в ее руках, настолько и она была в моих руках. В общем, зря вы меня расспрашиваете о Пепи. Ищите в другом месте!

– И все-таки я хочу, чтоб вы рассказали, как провели день после обеда и вечер двадцать первого апреля. Мне любопытно узнать ваше алиби.

– Нет никакой необходимости в алиби. Пепи я не встречал уже долгое время, в течение нескольких недель до этого дня. Если не больше! Но поскольку вы интересуетесь этим днем… то, наверное, я его проводил как всегда… После обеда в каком-нибудь кафе с приятелями или с бабами. Вечером, наверное, где-нибудь в ресторане, а может быть, перебрасывались в картишки…

Когда Мери увели, пробило десять вечера. Все трое были чертовски голодны и усталы. И хотя Консулов попытался начать разговор, Антонов остановил его: «На сегодня хватит, Крум!» Он проводил обоих до ближайшей закусочной, где жарили последние люля-кебабы, а сам отправился к остановке трамвая. В соседнем скверике он закурил – какую уже сигарету за день? Допрос этого наглого мошенника и развратника его разочаровал, хотя какое-то внутреннее чувство подсказывало Антонову, что Мери не то лицо, которое им нужно. В общем, этот случай был прямо-таки заколдованный. Загадочный убийца действовал каким-то очень хитрым и тонким способом, едва ли не с помощью сверхъестественных сил. Или же… случай был настолько прост, что ослепил их. Прост, как колумбово яйцо!

* * *

День, как всегда, начался с совещания у полковника Бинева. Были и остальные члены группы. Как обычно, Бинев уже ознакомился с последними протоколами допроса, и ему не нужно было докладывать о случае с Мери.

– Почему вы занимаетесь этим хулиганом? – спросил Бинев. Видно было, что он раздражен, готов даже кричать и ссориться. – Работаете для другого отдела, по валютчику, а свои непосредственные задачи не выполняете. – Он посмотрел на Консулова, как бы напоминая ему о давней дружбе с хозяйственным отделом.

– Ради специфики следствия, – спокойно ответил Антонов, – из-за отсутствия косвенных улик нам нужно искать мотивы преступления, а затем уже и убийцу. А Попов, как главный контрагент Пепи, очень перспективен…

– Вы мне с перспективами не очень-то. Сколько дней прошло, а вы прыгаете как блохи от человека к человеку и… ничего конкретного. Именно в этом ваша основная ошибка, что не разрабатываете до конца гипотезы.

– Нет смысла есть яйцо, чтобы понять, что оно тухлое. Достаточно его понюхать, – вставил Консулов.

– Что ты этим хочешь сказать?

– Если бы мы до конца разрабатывали все эти гипотезы, то были бы еще дальше от конца.

– Это относится и к Сивкову?

– И к Сивкову. Теперь и я убежден в том, что он не может быть убийцей.

– Очень хорошо! Браво! Я удивляюсь вам! – Имеете человека, который был на месте преступления, а бросаетесь искать других. Разве вы не поняли, что зря теряете свое время?

Наступила тягостная тишина.

– Товарищ полковник, – несмело произнес Хубавеньский, – можно ли мне сказать?

– Скажи, скажи, если тебе есть что сказать.

– Пепи звала Попова телеграммой в Ихтиман. Она была там в больнице. Не следует ли нам это проверить?

– А он там не был. И что из этого? Когда это произошло?

– В мае.

– Я спрашиваю, в каком году?

– В шестьдесят шестом.

– Девять лет тому назад! Ничего общего с убийством это иметь не может.

– Но если она вызывала его срочной телеграммой, значит, было что-то важное…

– Наверное, это было важно, но только для нее, а не для нас. Сам Попов не знает об этом, раз она ничего не говорила ему. А что сейчас мы узнаем? Да и зачем нам это нужно?

– Но мы ведь все должны проверять…

– Ты меня не учи тому, что мы должны и не должны делать! Антонов, ты что думаешь?

Антонов молчал. Было что-то странное в этом желании Пепи видеть Попова в Ихтимане. Они ведь прервали все связи и отношения. Пепи жила в Софии… Прошли годы, пока заново они не встретились и не возобновили контакт, уже на почве спекуляции. Что это за странный остров посередине? Почему Пепи звала своего бывшего любовника, которого так ненавидела? Видимо, для чего-то очень важного, определявшего судьбу… Или же просто так – женский каприз? И почему именно в больницу? Что с ней там произошло? В Ихтимане, а не в Софии? Что-то, о чем сам Попов не знает и не догадывается. Если бы он знал, сказал бы. А если здесь было бы что-то, что разоблачало его, что-то крайне невыгодное для него – в общем, он наверняка умолчал бы об этом факте, и никто сейчас об этом ничего не узнал бы. Нет, здесь что-то есть, что-то странное, загадочное, а поэтому может оказаться и интересным.