Текст книги "Аберацио Иктус"

Автор книги: Димитр Пеев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 10 страниц)

Annotation

.

Димитр Пеев

notes

1

2

3

4

5

6

7

8

9

10

11

12

13

Димитр Пеев

Аберацио Иктус

Роман ^[1]

Говорят, что все мертвецы похожи друг на друга: тихие, кроткие, одним словом, покойники. И самое главное – уже безвредные. Но это не совсем так. Подполковник Антонов достаточно видел трупов и убедился, что люди и после смерти так же непохожи, как и при жизни. И не только внешне. Лица, обезображенные прикосновением смерти, и лица людей, заснувших как бы в сладком сне, охваченные едва ли не умилением. Да, кроткие и добрые, уходя из жизни, выглядят примиренными со своей судьбой, а злые делают последние отчаянные попытки отомстить миру даже после того, как потеряли всякую возможность пакостить людям.

Эта женщина явно не была доброй при жизни. А то, что она выглядела красавицей, только подчеркивало в ней какой-то разительный контраст. В самом деле, красивой внешности должна соответствовать и благородная душевность. Ее светло-синие глаза, вероятно, и при жизни были холодными. Застывшие, сейчас они светились, как осколки синеватого льда. Искаженные в агонии черты ее лица походили на гримасу человека, ненавидящего весь мир, а руки конвульсивно стискивали горло, что наводило на мысль: когда уже не было кого душить, она в отчаянии вцепилась в собственное горло…

Антонов сидел на стуле у кровати и сосредоточенно смотрел в лицо умершей. Из опыта он знал, что с сегодняшнего дня и неизвестно на какое время его судьба будет странным образом переплетаться с судьбой этой русоволосой красавицы. Он задумчиво вглядывался в ее лицо, пока у него не мелькнула мысль, что борьба уже началась и что эти холодные глаза неминуемо победят. Он не выдержит их взгляда, отведет глаза в сторону. Она – уже никогда! Глупости. Сила мертвых заключена в том, что они уносят в могилу все свои тайны. Уж он-то хорошо знал, насколько это трудно, а порой и невозможно заполучить секреты мертвых.

Антонов встал и прошел в холл. В прихожей старшина все так же стоял навытяжку. Увидев его, подполковник с облегчением улыбнулся, но ничего не сказал и отправился выкурить сигарету на балкон. Да, только час тому назад он узнал о существовании этой Пенки Василевой Бедросян. Узнал, когда ее уже не было в живых. Что поделаешь, такова работа: знакомиться с погибшими, с убитыми…

Антонова вызвал начальник управления. У него уже находился полковник Бинев. Когда Антонов вошел, они замолчали, видимо, говорили о чем-то, что ему не положено было знать. Потом уже стало ясно и о чем они беседовали и почему его вызвали к двум начальникам сразу для получения такого, в общем-то, ординарного дела. Из городского управления Софии в оперативную группу направляли капитана Консулова, известного там как «трудный человек» и недавно строго наказанного за что-то лично самим министром Полковник Бинев не хотел его брать, а полковник Пиротский хорошо знал, что Антонов с удовольствием работает с Консуловым. Впрочем, особого удовольствия Антонов не испытывал, хотя, несомненно, ценил его как хорошего и опытного криминалиста, а поэтому прощал крайнее оригинальничанье Консулова и его острый язык.

Кто-то настойчиво позвонил в дверь. Старшина открыл. В дверях возникла знакомая фигура капитана Консулова.

– Здравствуй, Крум, ты немного опоздал.

– Пока соберешь всех… Вы еще не начали?

– Что я могу один?

– Так… А где виновница нашего милого собрания?

Антонов кивнул в сторону спальни.

– Понимаю, понимаю, еще в своем будуаре. За работу, ребята!

«Ребята» были хорошо знакомы Антонову: доктор Теодоси Пырванов, пожилой судебный врач, которого все давно уже фамильярно называли бай Досю, высокий молодой мужчина – эксперт старший лейтенант Людмил Киров. Тот внес с собой большой следственный кофр, через плечо у него висела доверху набитая фотоаппаратурой тяжелая сумка.

Антонов считал, что люди, с которыми он работает, должны быть полностью информированы обо всех обстоятельствах дела, четко знать задачу, которую призваны решить. Поэтому еще до начала расследования он ввел всех в курс дела. Но того, что он услышал в управлении от полковника Бинева и что узнал из протокола дежурного наряда, было очень и очень мало. Итак…

Сегодня, к 13 часам дня дежурного по городскому управлению МВД известила некая Клеопатра Андонова, парикмахерша из косметического салона по бульвару Витоша, и сообщила, что ее коллега и приятельница Пепи Бедросян не явилась на работу. На вопрос, что дало ей повод для беспокойства, она ответила: вчера Пепи была совершенно здорова и не говорила о возможной неявке на работу. Это заставило Андонову во время обеденного перерыва пойти к Пепи домой. Звонила, стучала, звала… Даже пыталась открыть дверь своим ключом. Но в замке изнутри торчал другой ключ. Тогда она испугалась и позвонила в милицию.

Оперативный наряд, посланный на проверку, повторил все снова: звонили, стучали, пытались открыть дверь. Внутри действительно находился ключ. Осматривая квартиру с улицы, установили, что дверь балкона приоткрыта. Тогда оперативный работник перелез через соседний балкон в квартиру и открыл дверь. Он же первым обнаружил труп. В сущности, это было все, что Антонов мог рассказать своим коллегам.

Пора было начинать осмотр. Пока Киров снимал тело с разных ракурсов, они обошли квартиру – маленькую, уютную и полную дорогих вещей. Холл, будуар с двухспальной кроватью, на которой нашли тело, большая ванная комната, облицованная розовым кафелем, столовая с кухонным боксом, маленькая прихожая и балкон.

После фотографа трупом занялся врач. Доктор Пырванов быстро закончил осмотр.

– Никаких следов насилия, она умерла более двенадцати часов назад.

– Значит, вчера ночью. А причины смерти? – спросил Антонов.

– Причин много. После вскрытия…

– Доктор, – начал Консулов, – а что вы скажете о самом трупе?

– Труп как труп.

– Ты далеко не прав. Труп красавицы, а это уже много значит. Или для тебя это уже ничего не значит?

– Я, батенька, человек точной науки. Гаданиями не занимаюсь. Это я оставляю вам. Что нужно еще? Или вызывать машину?

– Вызывайте, – сказал Антонов. – Пока она приедет, мы и погадаем…

– Кто-то сидел около умершей, – кивнул Консулов, показывая на стул в изголовье женщины.

– Знаю, – ответил Антонов. – Даже могу сказать, кто именно.

– Я догадался, ты. А вообще-то, где был стул?

– В прихожей. Сейчас восстановлю ситуацию.

Антонов отнес стул на его место и вернулся в спальню.

– Э, старик, а откуда мы должны начинать, когда ничего не знаем? Даже отчего она умерла. На что смотреть, что искать?

– Ты предлагаешь, чтобы мы ушли, а после вскрытия завершили осмотр?

– Упаси бог! Впрочем, если ты это предлагаешь…

– Я предлагаю, чтобы мы воспользовались редким шансом, поскольку ничего не знаем, и провели бы осмотр без предварительных выводов и без предубеждений.

– Тогда садись и пиши, иначе бай Досю каждый момент может вернуться со своими белыми львами в халатах.

Двухспальное семейное ложе было накрыто плотным темно-красным шелковым покрывалом, отороченным бахромой. На его блестящем фоне ярко выделялись совсем русые рассыпанные пряди волос умершей. Светло-желтая, сверкающе чистая и только что выглаженная кофточка, скрывавшая высокую грудь, и зеленая шерстяная мини-юбка, под которой очерчивалось крутое бедро, дополняли цветовую симфонию.

– Прямо для цветных съемок, – присвистнул Консулов.

– Я снимал на цветную пленку, – отозвался из холла лейтенант Киров.

– Молодец ты, Бисер Киров! Знал, что делал…

И они долго еще разглядывали труп женщины. Можно было подумать, что они просто любуются ею.

– Эй, Крум, что ты на это скажешь?

– Как из футляра вынули. Совсем не случайная работа. Мадам, видимо, кого-то ждала или принимала… В таком виде она и ужинала. Посмотри в холле, на столике, какова закусь. Да и помада у нее на губах совсем съедена. А ужин был приготовлен на кухне. А лак? Совсем недавно положен… Нет, когда она вернулась, то сразу же занялась хозяйством. После этого привела себя в порядок. Спроси – зачем?

– Допустим. – Антонов и сам считал, что одежда и весь вид умершей говорили: она была не одна или ждала гостей. Но когда другой человек высказывал его мысли, он не упускал возможности покритиковать их как бы со стороны. – Только здесь никаких признаков присутствия посторонних. И столик сервирован на одного человека.

– Эй, Бисер Киров, – позвал Консулов. – Иди-ка сюда, спой нам какой-нибудь из своих знаменитых шлягеров.

В дверях появился старший лейтенант Киров.

– Я много раз напоминал вам, товарищ капитан, – он явно подчеркнул слово «капитан», – меня зовут Людмил, и я не хочу иметь другого имени.^[2]

– Ну, хорошо, хорошо, на будущее я могу именовать тебя просто Кочо Мангаловым, лишь бы был мир.^[3] А сейчас, чтобы ты не сидел без дела, сними-ка отпечатки пальцев умершей и проверь, есть ли другие.

– По всей квартире?

– Мне ли тебя учить! Там, где ожидают гостей, остаются и другие отпечатки. И не жалей препарата, ищи!

Старший лейтенант открыл следственный чемодан, достал необходимые принадлежности и осторожно взял руку умершей. На миг он задержался, словно заколебавшись, а нужно ли пачкать эти изящные пальчики, которые, видимо, никогда не знали грубой домашней работы. Он еще не кончил, как появился врач с двумя санитарами в белых халатах и носилками. Когда труп унесли, Антонов почувствовал себя более свободно. Было как-то неприятно работать в чужом доме, где хозяйка лежит с застывшим взглядом, следя за тем, что делают здесь эти непрошеные гости.

Они продолжили утомительную работу по осмотру спальни. В комнате не нашлось никаких мужских вещей – ни одежды, ни обуви. Гардероб был буквально набит платьями, юбками, костюмами, блузками, плащами, нежным дамским бельем. Полки шкафа оказались также заполненными всевозможными женскими принадлежностями и различной «дамской мелочью».

– А этот муж Пепи, уж не предпочитал ли он женскую одежду? – пробормотал Консулов, разглядывая содержимое шкафа. – Почему нет брюк, обуви?

Антонов погрузился в изучение содержимого тумб, что стояли по обе стороны кровати. Правая была набита всевозможными принадлежностями для шитья. А на верхней полочке, кто знает почему, лежала коробочка со шприцем – 10 кубиков – и несколько запасных игл. Встречались нитки всех видов и расцветок, наперстки и бесчисленные пуговицы, сотни пуговиц… Антонов принялся изучать содержимое другого ящика. Это была настоящая аптека – начатые тюбики седалгина-нео, два использованных пакетика димедрола, целый туб алергозана, пустая упаковка от какого-то заграничного антикона, аспирин, пузырьки валерьянки и еще какие-то импортные лекарства.

– Вероятно, она страдала бессонницей, – заметил Антонов, разглядывая эту груду лекарств и классифицируя их.

Консулов тоже обратил внимание на характер аптечного набора:

– У некоторых дам есть обычай травиться этим, – он поднял пинцетом одну из упаковок западного препарата. – Что это такое?

– Как видишь, написано «антикон». Из ФРГ.

– Кажется, противозачаточное средство. Слышал где-то… И его уже использовали! Да, у такой красотки он явно не залеживался…

– О мертвых либо ничего, либо…

– А я разве ж сказал что-нибудь плохое? Комплимент. Интересно, почему она не выбросила пустую упаковку?

– Вероятно, ей нравилось это средство, и она хотела заказать еще. А может, не успела.

– Посмотри-ка, что здесь. – Консулов указал на столик перед зеркалом. – Целый косметический салон!

В самом деле, на зеркальном столике едва ли можно было найти свободное место. Духи, одеколоны, пудры, кремы и какие-то другие косметические принадлежности… И в огромном количестве – несколько десятков – флакончики с лаком для ногтей всех мыслимых и немыслимых цветов: от темно-коричневого, через бесконечные нюансы красного, лилового и зеленого до серебристого и бесцветного оттенков. Антонов и не подозревал, что в жизни может существовать столько расцветок одного лишь лака для ногтей.

– Если бы она была сороконожкой, то и тогда не смогла бы употребить весь свой лак для ногтей. Какова женская ненасытность! Слушай, старик, пока мы одни, – Консулов взял Антонова за локоть, – скажи, ты сам разыскал меня или меня к тебе направили, а?

– А важно ли это?

– Не хочешь говорить. Ясно…

– Ничего тебе не ясно. Если ты подозреваешь меня, то я тебе скажу: полковник Пиротский. Он не только предложил тебя, но и отстаивал твою кандидатуру… Только не заносись! Он тебе это поручил, поскольку ты ему симпатичен, а кроме того, тебя, как осла, позвали на свадьбу^[4]… Одним словом, ты известная личность!

– Лучше скажи по-хорошему – гонимая.

– Не будь мнителен. А то, что ты иногда пожинаешь плоды своей глупости, сам виноват. Привыкай к правилам игры…

– А ты к ним привык?

– В какой-то мере я их знаю и в любом случае спокойно играю… Давай-ка бросим сейчас административно-философские проблемы и посмотрим, что дальше делать.

– Погоди! Ты сказал – «отстаивал». Значит, кто-то был против?

– Ты многого хочешь. Я был против, ты доволен?

– Что-то не верится…

– Вот что я скажу: когда много знаешь, то… Кстати, почему ты величаешь лейтенанта Бисером Кировым? Ему же неприятно, он обижается на тебя.

– А что в этом обидного? Я желаю ему стать известным, как Бисер Киров, чтобы школьницы влюблялись в него пачками. А то сейчас он известен одним лишь мертвецам.

Антонов знал: Консулов готов спорить и теоретизировать до отвращения, и, чтобы положить конец его остротам, предложил начать осмотр холла.

Дорогой гарнитур, состоящий из канапе, двух раковин-кресел и двух стульчиков без спинок. Перед ними – длинный низкий стол с толстым черным стеклом, на котором был сервирован ужин из холодных закусок. У противоположной стены – музыкальный комбайн фирмы «Грюндиг»: радио, магнитофон, проигрыватель. Над ним – цветной телевизор «Филипс». У музыкального блока – стол с четырьмя высокими стульями. Рядом – застекленный буфет, начиненный всевозможными сервизами, бокалами и рюмками из хрусталя.

– А, Крум, как тебе это нравится?

– Интеллигентно и красиво жила рядовой товарищ парикмахер. Если продолжим поиски, наверняка чем-то запахнет…

– Что тут искать, и так все ясно. Гарнитур – из валютного, югославского изготовления. А на этой штучке для производства шума черным по белому ясно написано: «Грюндиг». И его не покупали в Центральном универмаге. Не будем говорить и о телевизорчике… Зато палас наш, отечественный, но дорогой. В общем, экономическая идиллия, так сказать, мирное сосуществование болгарских левов с презренной валютой…

Из кухни вернулся старший лейтенант.

– Ну как, Киров? – спросил Антонов.

– Ничего определенного не могу сказать, товарищ подполковник. Хаос следов – вероятно, все от покойной. Если требуется, то я их все проверю, но пока ничего подозрительного…

– Проверь, пожалуйста, и кнопку звонка. Учти, и ее подруга звонила, и наши тоже.

– А если она умерла от инфаркта? Зачем мы здесь ищем то, чего нет и в помине?

– Инфаркт в таком возрасте?

– Случается.

– Очень редко. Да и вид у нее совсем не как у сердечнобольной. Непохоже…

Пока они разговаривали. Консулов внимательно рассматривал стол. По тарелкам, ручкам вилок, ножа, ложки для раскладывания пищи, кругом проступали пятна от проявителя отпечатков, которым пользовался Киров. Но не на них смотрел Консулов.

– А что скажешь об ужине?

– Аппетитно. Ты не голоден?

– Три куска колбасы, один кусок «кайзера» и два ломтика ветчины, икра. Все.

– Тебе этого мало?

– Совсем мало, если представлю себе эту большую тарелку в ее первоначальном виде. Не допускаю, чтобы она была наполовину пустой. Здесь уместилось бы не менее полукилограмма мяса. Ты посмотри, сколько осталось икры. – Консулов театрально сглотнул слюну. – Нет, старина, здесь работали не менее двух человек! И притом серьезно. Посмотри-ка на ее изящные линии, она не могла одна справиться.

– Ты прав. Едва ли она так изысканно накрыла стол для себя одной. Разве что была влюблена в свою персону.

– Ну, до такой степени едва ли. Нет, здесь еще кто-то был…

– А тогда где его тарелка? – спросил Консулов.

– Темнеет. Не зажечь ли свет? – Киров потянулся к выключателю.

– Стоп! – почти крикнул Консулов.

– Я уже проверил выключатель. Снял отпечатки. Они размазаны напрочь.

– Не в этом дело. Кто погасил в квартире свет?

Они пришли днем, и никому в голову не пришло, что в квартире не горело ни одной лампы. А ведь события разворачивались здесь затемно, после ужина. Кто же погасил свет?

– Возможно, она – самоубийца, – предположил Антонов. – Она торжественно прощалась с жизнью, ужинала…

– В этом сосуде что-то было. – Консулов наклонился над высоким бокалом и со знанием дела втянул воздух носом. – Виски! А где бутылка? Не вижу.

– Она поужинала, приняла две пачки снотворного…

– Но и их нет.

– Потерпи. Найдем позже. Легла одетая. Элегантная. Хотела, чтобы ее нашли в таком виде. Это я могу понять. Но погасила свет, чтобы умереть в темноте. Хм-м…

– А пачки?

– Поищем после вскрытия. Если есть смысл…

– И все-таки я могу включить свет? – спросил Киров.

– Зажги. Я впишу в протокол, что свет был погашен, кроме… – Антонов принялся внимательно изучать протоколы дежурного наряда. – А может, они его погасили, когда пришли сюда после обеда? А в протоколе не отметили? Мелочи…

Осмотр остальных комнат занял еще несколько часов. Ничего, на что следовало бы обратить внимание, ничего подозрительного. Что можно предположить? Пока они действовали вслепую, не зная причин смерти. Конечно, нужно было расспросить свидетелей, поинтересоваться личной жизнью Пенки Бедросян, узнать, где находится ее супруг, и все такое.

Консулов как холостяк, у которого в запасе всегда оставалась масса свободного времени, предложил заскочить на обратном пути в салон, поговорить с ее коллегами или хотя бы обойти соседей. Приближалось время ужина. Соседки, которые обычно рассказывают гораздо больше, нежели знают, наверняка сейчас священнодействовали у плит. Жена Антонова тоже. Как только он представил себе ожидавший его ужин у телевизора, желание Антонова продолжать работу испарилось. Лучше не торопиться.

* * *

Открывая дверь квартиры, он уловил дразнящий запах жареного картофеля, и ему захотелось наесться от души.

– Это ты? – услышал он голос жены из кухни. – Я уже начала беспокоиться, что картошка остынет.

Антонов сунул ноги в домашние шлепанцы, ждавшие его за дверью, и вошел в спальню переодеться. Жена, «сливенская хозяйка», как ее называли и он сам, и его приятели, часто говорила ему: он ест больше, нежели следует, и поэтому толстеет с каждым днем. Готовила она действительно вкусно. Впрочем, не отрицая ее кулинарных способностей, он сознавал, что виноват сам – все приготовленное ею ему очень нравилось.

Антонов бочком проскользнул на кухню. Две тарелки с салом и колбасой, салат из сладкого перца, из свежей капусты, его любимая лютеница с сыром и луком были уже готовы. Он демонстративно несколько раз втянул носом запахи еды.

– Еще не вошел, а уже голоден, а? Подожди, не пришла Дора.

– Не перебарщивает ли она?

– Почему ты меня спрашиваешь об этом? Поговори с ней, чтобы она поняла: у нее есть отец…

– А Антон?

– Уткнулся носом в детектив вместо того, чтобы учить уроки. С ним тоже нелишне поговорить.

Украдкой схватив кусочек колбасы, он быстро вышел из кухни. Уютно устроился в кресле, взялся за газеты. Утренние выпуски Антонов успевал просматривать только вечером. Увлекшись новостями, он не заметил, как в комнату вошел сын.

– Отец, ты видел «Морли»?

– Кто этот Морли?

– Так называется пистолет Арчи Гудвина.

– Нет, Тони, это какой-то американский пистолет, я не знаю.

– А он хорош?

– Откуда мне знать, если я его в глаза не видел.

– А он лучше твоего?

– Я тебе уже говорил: моя работа делается не пистолетом, а головой.

– Но если Арчи начнет палить в тебя, что ты будешь делать со своим ТТ?

– Тогда и подумаю. Во-первых, в этом нет нужды; во-вторых, этот Арчи вымышленный герой; в-третьих, я уже пятнадцать лет работаю следователем, но мне ни разу не приходилось стрелять в кого бы то ни было; в-четвертых, замолчи, я хочу досмотреть газеты!

Ясно, сын читал роман Рекса Стаута «В дверь звонят». Естественно, в двенадцать лет можно увлекаться детективами, особенно когда отец работает в милиции. Вопреки протестам жены он не запрещал Антону читать литературу такого рода. Все равно это было бы бесполезно.

– Отец, а все известные детективы такие толстые?

– Откуда ты это взял? Напротив. Вспомни Шерлока Холмса. И Эркюль Пуаро – ветхий, сухой старик…

– А Ниро Вульф, самый умный из всех. И самый толстый. Почти как ты.

– Ну уж извини. Во-первых, я не толстый…

– А какой ты?

– Полный. В любом случае я не такой толстый, как он. Во-вторых, я не детектив, а следователь.

– А в чем разница? Вы же одинаково ловите преступников.

– Преступники не блохи, чтобы их ловить. Мы раскрываем преступления.

– Отец, а почему у нас нет частных детективов?

– А кому они нужны?

– Не знаю. Но это очень интересно.

– Интересно для них самих, а не для тех, кто им платит. Ты помнишь, сколько долларов отвалила ему эта миллионерша? Только авансом сто тысяч! А если обыкновенному человеку понадобится помощь частного детектива, чем он заплатит? Это привилегия богатых. А у нас для всех все одинаково.

– Как медицинская помощь! Ты мне скажи, почему во всем мире говорят «полиция», а у нас «милиция»? В чем разница?

– Не во всем мире говорят «полиция». В Советском Союзе и в некоторых других социалистических странах тоже «милиция».

– Да, но только у нас она называется «народная милиция». Почему? В Советском Союзе разве она не «народная»?

– Уф, – вздохнул Антонов. – И там, как у нас, и во всех других соцстранах – милиция, даже если она и называется «полиция», как в ГДР, служит народу и потому называется «народной». И вообще отстань от меня со своими бесконечными вопросами. Теперь я тебя начну спрашивать. Как ты подготовил уроки на завтра? Молчишь? Тогда иди и готовь их, а я дочитаю газету.

Но ему так и не удалось досмотреть новости дня – жена позвала к столу. Пока мыли руки, Тони продолжал сыпать вопросами: владеют ли, например, наши оперативники приемами дзюдо и самбо, умеют ли водить самолеты, а если в схватке один из ФБР и один наш, то кто кого победит, и так далее, и все в том же духе. Тони замолчал лишь на кухне, при матери он стеснялся задавать, как она считала, свои «глупые вопросы».

Большое блюдо с жареным картофелем было наполовину опустошено, когда послышался стук входной двери. Появилась Дора – красивая пятнадцатилетняя девочка.

– Добрый вечер, – сказала она и смущенно стала в дверях.

– Еще немного – и ты могла бы пожелать нам спокойной ночи. – Жена внимательно посмотрела на Дору, заметив на ее губах следы помады. Дочь поняла, на что смотрит мать, и покраснела.

– Садись ужинать. А когда Тони ляжет спать, мы серьезно поговорим насчет твоего поведения в последнее время.

* * *

Вопреки категорическому заявлению Консулова он не пришел в «восемь тридцать, ноль ноль секунд» в управление. А он был известен своей пунктуальностью, которой любой немец позавидовал бы.

Первым делом, войдя в своей кабинет, Антонов позвонил доктору Пырванову. Ворчливый эскулап сейчас держал в своих руках все нити следствия. Если это действительно инфаркт либо нечто подобное, то места для расследования, в общем-то, не оставалось. Пырванов обещал зайти сразу же, как только закончит анализы.

Но раньше появился Консулов, причем не один, а с каким-то молодым худощавым парнем с длинными волосами, по виду студентом, который, когда вошел, пугливо остановился у двери, даже забыв поздороваться.

– Как я знаю, один лишь настоящий Крум Консулов никогда не опаздывает, – встретил его Антонов чисто «по-консуловски».

– Прости, но виноват этот «пырле».^[5] Решил взять его с собой, чтобы он увидел свет, человека хотел сделать из него, а он куда-то запропастился. Едва я его нашел… Знакомься – наш новый помощник, Пенчо Хубавеньский. Каково имечко, а! Прямо для детективного романа^[6]… Нет, ты только подумай, едва вылупился из яйца, пороху не нюхал, крови не видел, а уже лейтенант. Ты ничего против не имеешь?

Вот так всегда, совсем в его стиле. Сперва приведет, а потом спрашивает разрешения. Что с ним поделаешь? Антонов встал и поздоровался с новичком. В этот момент появился доктор Пырванов с тоненькой папкой под мышкой.

– А, компания увеличилась. Кто этот молодой господин? Разве вы уже поймали убийцу?

– Лейтенант Пенчо Хубавеньский из городского управления, – смущенно пролепетал вконец оглушенный парень.

– Как звучит, а! Из городского управления МВД, – сказал Консулов. – А мы-то думали, из Федерального бюро расследований.

– Все ли готово, доктор? – прервал его Антонов.

– Тип-топ. С тебя причитается.

– За что причитается, не припомню.

– Яд!

– Причитается за то, что отравлена?

– Нет, за скорую и ювелирную работу бая Досю. Там все описано, но я перескажу вкратце и попроще. Она отравилась или была отравлена, В лаборатории идентифицировали некое ядовитое вещество – фосотион, то есть сравнительно редкий инсектицид, который уже почти не используется в хозяйстве из-за его большой токсичности. Это очень сильный ингибитор. Совсем малая доза, принятая внутрь, может привести к летальному исходу.

– Ого-го… началось! – вскричал Консулов.

– Разве ты что-то понял? Почему же кричишь?

– Как ты его назвал, доктор? – спросил Антонов.

– Фосотион, подполковник. Сожалею, но это название ты должен теперь запомнить.

– Еще что?

– Она ужинала перед тем, как отравиться. Немного ела, но, в общем-то, нормально. Ела то, что мы уже видели на столе: ветчина, колбаса, икра и другое. Приняла и алкоголь, правда, совсем немного… Между прочим, спиртное усиливает действие этого яда.

– Фосотион. Я о нем раньше никогда не слышал.

– Ничего удивительного. Это коммерческое название одного из многих ядохимикатов, применяемых в сельском хозяйстве, который ты мог раньше найти в любом колхозе, если бы захотел. Его химическое название – диэтил-нитрофенил-тиофосфат и так далее. Но от этого ты умнее не станешь.

– Значит, отравлена?

– Могу сказать, что она действительно приняла яд, а добровольно ли это сделала – устанавливать вам.

Консулов старательно изучал протокол экспертизы. Пырванов посмотрел на него, но ничего не сказал.

– Что еще, по-вашему, доктор, заслуживает внимания? – спросил Антонов. – Может, при осмотре трупа?

– Ничего особенного. Никаких следов насилия, синяков, царапин. Тело чистое…

– А каков характер алкоголя? Не виски ли? – спросил Консулов.

– Ты читай, читай. Не написано, значит, не смогли установить. С уверенностью можно утверждать, что это было не вино, не вермут, однако и не отечественная мастика. Что-то похожее на ракию или водку, но, может быть, и виски. Едва ли она выпила больше ста граммов…

– А что скажешь о времени наступления смерти?

– В протоколе записано: смерть наступила между восемнадцатью и двадцатью часами в ночь на двадцать второе. Но это следует лишь из данных осмотра и вскрытия. Если же учесть все сопутствующие обстоятельства и полную картину случая, я бы уточнил: между двадцатью и двадцатью двумя часами. Она вернулась домой, накрыла на стол, поужинала и приняла яд. Судя по степени развития пищеварительных процессов, смерть наступила вскоре после ужина.

– Что значит «вскоре»? Минуты, часы?

– Скажем, до получаса.

– Это уже что-то. Но после ужина, а не во время ужина, так ли я тебя понял?

– Я так не говорю. Может, в самом конце ужина, но не в его начале. Этот яд действует быстро, а при достаточной дозе – минуту-другую. Может, она хорошо закусила напоследок, приготовила яд в бокале и…

Антонов посмотрел на Консулова. Тот кивнул:

– Ясно! И не только бокал. Он играет такую фатальную роль лишь в сценарии бая Досю, а в действительности никто толком не знает, как все выглядело на самом деле. Мы должны выяснить все о фосотионе, с чем его можно принять: с пищей или с питьем и так далее… Впрочем, доктор, только ли через рот?

– А ты откуда еще ждешь?

– Например, через уши. Встречалась в прошлом и такая практика. Слышал о Гамлете?

– Когда я играл Полония, ты, батенька, мочился еще в штаны.

– Значит, так, доктор. – Антонов вмешался, чтобы прекратить пререкания, которые могли бы еще долго продолжаться. Ни тот, ни другой, как заядлые спорщики, не любили отказываться от последнего слова. По отдельности Антонов терпел остроумничание и Консулова и Пырванова, но вместе – это уж слишком.

– Крум, что ты предлагаешь?

– Как в оперетте, я – на север, ты – на юг. Или я займусь биографией почившей в бозе, а ты напишешь ее некролог. А может, я пойду все же делать укладку волос в салон, где она работала? А там как дела покажут.

– Действуй. Но не забывай о Бедросяне, ее муже. Где он?

– Не беспокойся, разыщем. А с этим лохматым парнем что делать?

Молодой оперативник, которого привел Консулов, молча сидел на стуле и наблюдал за всем происходящим, как студент, ждущий вызова на экзамен.

– Товарищ лейтенант, поедете со мной. Проведем повторный осмотр места происшествия, поищем следы.

– Как прикажете, товарищ подполковник.

Как только Консулов ушел, Антонов оставил лейтенанта читать протоколы и отправился докладывать начальнику отдела. Полковник Бинев, выслушав его краткий отчет, связался с руководством НТО и получил согласие на подключение эксперта Станиловой. Наконец, когда Антонов уже собрался выходить из кабинета, он спросил:

– А этот, дикий петух, как себя держит?

– Нормально. Сейчас изучает биографию умершей. Из городского управления нам прислали молодого оперативника на стажировку…

– Хорошо. Только внимательнее. Они ошиблись, когда направляли его в группу, где Консулов. Тот научит его разным своим словечкам, жаргону, и парень подумает, что у нас все такие…

– Не беспокойтесь, товарищ полковник, я его взял к себе.

– Правильно.

* * *

Когда Антонов позвонил Станиловой, та уже все знала. Они договорились заехать за ней, и через десять минут Антонов вместе с Кировым и Хубавеньским уже были в лаборатории.

Печать на входной двери квартиры была не тронута. Супруг Пепи пока не объявился. Странно, что бы это могло значить? Вошли в холл. Сейчас уже можно было ставить перед экспертами конкретные задачи.

– Ваша цель, – обратился Антонов к Станиловой, – выяснить, с какой пищей или питьем она приняла яд в случае, если кто-то его туда положил. Это вариант убийства. Или же… в каком сосуде находился яд, если взять за основу версию о самоубийстве. В чем-то все-таки содержался он. Где сейчас этот сосуд?

– А вариант случайности исключен? – спросила Станилова.

– Нет, хотя я считаю это маловероятным. В противном случае ваша задача была бы намного проще.

Станилова принялась медленно и внимательно осматривать обстановку квартиры, будто пришла покупать что-то из вещей покойной. Задача Кирова была тоже предельно ясна – он должен работать, так сказать, над вариантом «убийства», еще раз поискать следы возможного присутствия постороннего в квартире. Незанятым оставался только стажер-оперативник. Что с ним делать? Дать ему какую-либо самостоятельную задачу? Но какую?