Текст книги "Гиблое место. Служащий. Вероятность равна нулю"

Автор книги: Димитр Пеев

Соавторы: Матти Юряна Йоенсуу,Штефан Мурр
сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 32 страниц)

Хорншу протянул комиссару картонную папку с наклеенными фотографиями, и Кеттерле подошел к окну.

– Да, вид не очень привлекательный.

Комиссар вернулся к столу.

– Рыбы, течения, естественное разложение. Они все отразили в деле.

Кеттерле бегло кивнул и отложил фотографии в сторону.

– Кто устанавливал личность утопленницы?

Хорншу полистал дело.

– Какой-то дальний родственник из Братлборо, штат Вермонт, кажется, племянник, и еще священник общины. Но тут есть кое-что еще поинтереснее. Несколько писем от доктора Реймара Брабендера, в которых тот настоятельно интересуется деталями дела, каковые и были ему сообщены. Вот копии ответов. И что самое удивительное, переписка велась всего два года назад.

Хорншу вынул из скоросшивателя несколько документов и подал их Кеттерле.

– Похоже, сам Робертс не очень-то интересовался судьбой своей первой жены.

Комиссар взял письма и подошел с ними к окну.

– Несчастный случай, безусловно, – произнес он оттуда. – Однако после недавних событий встает вопрос: не следует ли и события давние рассматривать в другом свете? Не исключено, что доктору Брабендеру пришла в голову подобная же мысль. Однако самое удивительное, что нам он так ничего и не сообщил об этом. А ведь должен был предположить, что письма эти окажут нам большую услугу.

– В общем-то да, – сказал Хорншу. – Но может, он просто решил, что мы и без него получим все материалы.

– И тем не менее, – сказал комиссар мрачно. – Тем не менее это странно.

В дверь постучали.

– Войдите, – сказал Хорншу и поднял голову.

– Фройляйн сказала, что вы здесь, – сказал Реймар Брабендер, – извините, если помешал, но...

Он встретился с комиссаром взглядом и умолк.

– С вашим алиби все в порядке, – Кеттерле остался стоять у подоконника, опираясь на него обеими руками. В правой он держал бумаги, которые только что передал ему Хорншу. – Примите мои поздравления, господин доктор. Вы можете немедленно отправляться домой. У вас остались в тюрьме какие-нибудь вещи?

– Нет, ничего. Могу я позвонить жене?

Комиссар указал на телефон. И пока доктор Брабендер сообщал жене, что подозрения против него полностью отпали, Кеттерле, прислонившись спиной к окну, перелистывал письма. Одно за другим.

Он легко мог представить, как Эрика Брабендер на другом конце провода не может сдержать слез радости.

– Да, любимая, я потом тебе все объясню. Все, все. Где машина? Ну и оставь ее там, я возьму такси.

Врач положил трубку.

– Мне хотелось бы еще обсудить кое-что с вами, господин комиссар, – сказал он и принялся ходить по комнате взад-вперед, засунув руки в карманы.

Кеттерле опустил руку с письмами и внимательно взглянул на него.

– Видите ли, история эта бросает на меня тень.

– Не только на вас, господин доктор, – перебил его комиссар.

Врач остановился.

– Да, конечно, – сказал он, – и на Ханса-Пауля тоже. Но главным образом на меня.

Он снова принялся вышагивать по кабинету.

– Насколько я понимаю, вы не очень-то продвинулись вперед. И наверняка разделяете мое стремление сделать все, чтобы помочь разгадке тайны. Вы не будете против?..

– Вы хотите отправиться в «Клифтон», господин доктор?

Врач резко остановился.

– Да, – ответил он, пораженный. – А откуда вы знаете?

– Ну, – сказал комиссар, – у меня ведь тоже есть кое-какие догадки.

Он сложил письма, что были у него в руках, и передал их Реймару Брабендеру.

– Быть может, вам окажутся полезными некоторые данные отсюда, – сказал он, – если вы по рассеянности засунули куда-нибудь оригиналы.

К полудню следующего дня комиссар Кеттерле еще не подозревал, что уже к вечеру раскроет тайну смерти Сандры Робертс. Да ж вообще, если говорить правду, он вспомнил об этом деле, лишь когда, вернувшись с обеда в пивной папаши Хайнриксена, нашел на своем столе данные аэрофотосъемки дома и парка сенатора, сделанные службой безопасности движения с воздуха.

Он уселся и, потягивая кофе, принялся изучать сильно увеличенные снимки с тщательностью, которой мог бы позавидовать даже полковник Шлиске.

Через четверть часа он вызвал Хорншу.

Конверт, который тот ему передал, комиссар небрежно отложил в сторону.

– Взгляните-ка, – сказал он, когда Хорншу склонился над его плечом. – Дело проясняется.

Кончики пальцев Кеттерле переместились по фотографии влево.

– Что это такое?

– Мост через канал.

– А это?

– Я бы сказал, наклонная платформа, точнее, какие-то сходни, они ведут прямо от начала моста к пристани.

– А это?

– По-моему, трехколесный фургон с овощами или что-то в этом роде.

– Верно. Значит, по платформе можно ездить. А это что за крыша?

– Должно быть, крыша лодочного сарая.

– Верно, Хорншу. А это?

– Хм, причальная балка с крюками для лодок, спасательный круг, заграждение из жести, такое есть почти на всех причалах.

– Все верно, Хорншу. Именно здесь, на этой вдающейся в реку площадке, стоял автомобиль, в котором лежала мертвая Сандра Робертс. Чуть ли не в трех метрах от лодочного сарая. Шум, который произвело тело при падении в воду, мог быть не таким уж и сильным. И уж совсем нетрудно было подтолкнуть его длинным лодочным багром. Остается только один вопрос: зачем? Зачем доставили ее в лодочный сарай?

– И кто это сделал? – добавил Хорншу.

– Это, – пробормотал комиссар, – тесно связано одно с другим.

А потом все завертелось очень быстро.

Началось с того, что около четырех позвонил Тринкхут и доложил, что потерял контакт с Новотни. В половине четвертого Новотни сел в автомобиль и уехал. Тринкхут сопровождал его до перекрестка Фрухталлее – Эппендорфершоссе. Тут Новотни переехал перекресток на желтый свет. Ничего нельзя было поделать. Три минуты ему пришлось дожидаться, пока зажегся зеленый, а три минуты – это много.

– Ладно, Тринкхут. Тут ничего не сделаешь. Отправляйтесь к нему домой и дожидайтесь возвращения.

Он не успел договорить, как его прервала девушка с телефонной станции.

– Положите трубку, пожалуйста, положите трубку, срочный разговор с Бременом.

Комиссар вздохнул.

– Сегодня все как-то удивительно сходится. Верно?

Он снял трубку, и Хорншу наблюдал, как Кеттерле, откинувшись в кресле и прикусив верхнюю губу, поглаживал мизинцем уголки рта.

– По делу об убийстве Робертс, господин комиссар, – старался изо всех сил полицейский тринадцатого участка в Бремене. – Только что сюда явилась дама, – он назвал ее фамилию, – и вручила мне пять купюр по сто марок. Она заявила, что не желает иметь с этим делом ничего общего. Врач по фамилии Брабендер – он ведь уже сидит по этому делу, так?

– Так, – сказал комиссар. – Выкладывайте дальше.

– Так вот, врач подкупил ее, чтоб она подтвердила алиби, которое не соответствует действительности. Только что в парикмахерской она прочла газеты и узнала о причастности доктора к убийству. Она ни в коем случае не желает быть втянутой в подобную историю. Ей-то казалось, что речь идет просто о разводе. В действительности же доктор Брабендер позже с женой терапевта из Фегезака, доктора Лютьенса...

– Повторите, – сказал Кеттерле.

– Лютьенс из Фегезака, господин комиссар.

Чиновник еще расписывал с необычайным служебным рвением подробности, когда комиссар Кеттерле положил трубку. Скрестив руки за спиной, он прохаживался по комнате взад и вперед.

Наконец снова остановился у телефона и набрал номер.

– Ваш муж дома, фрау Брабендер?

– Нет. Он еще вчера уехал на побережье. Сказал, что вы дали согласие. Это правда?

– Если бы я только знал, – пробормотал Кеттерле, чем вновь вызвал у Эрики Брабендер необъяснимую тревогу.

Не присаживаясь, Кеттерле набрал еще один номер.

– Кеттерле. Добрый вечер, фрау Брацелес. Могу я поговорить с вашим мужем?

– Его нет, господин комиссар. Он уехал в автомобиле к тому пансиону на побережье. Реймар позвонил ему и сказал, что это срочно.

– Когда он выехал?

– Часа полтора назад. Но почему вы спрашиваете? Опять что-нибудь произошло?

– Чего хотел доктор Брабендер?

– Ханс-Пауль мне ничего не сказал. Но Реймар просил его приехать как можно скорее. Вообще-то Хансу-Паулю все это было некстати. Но Реймар был так взволнован...

– Послушайте, фрау Брацелес, а почему вы не поехали с ним? – спросил комиссар.

– У меня нет на это времени. Да и с кем оставить детей? К тому же Реймар требовал, чтобы Ханс-Пауль приехал один. Он привел Ханса-Пауля в полное расстройство, и тот немедленно выехал.

– Быть может, у вас есть какие-нибудь догадки, фрау Брацелес?

– Нет, абсолютно никаких.

Она запнулась. Ее внезапно пронзил страх, что комиссар оставил Ханса-Пауля на свободе затем только, чтобы следить за ним, а потом как-то втянуть в это дело.

– Послушайте, господин комиссар... – произнесла она, и ей стало еще страшнее оттого, что Кеттерле уже положил трубку.

– Хорншу, быстро одевайтесь, мы немедленно отправляемся в «Клифтон», пока там не случилось несчастье. Возьмите с собой лом, молоток, долото, ну все, что полагается. Лучше немного перестараться, чем потом остаться с носом.

– Вы собираетесь взломать летний домик Лютьенса?

– И его тоже, – сказал Кеттерле, надевая пальто. – А это что такое?

Он схватил конверт, который перед этим отложил в сторону.

– Проспект, – сказал Хорншу.

– Какой проспект?

– Проспект «Клифтона», который Гафке обнаружил в письменном столе сенатора Робертса.

Хорншу нисколько не удивился, когда Кеттерле уставился на него отсутствующим взглядом, а затем, не вынимая бумаги из конверта, схватился за лупу. Несмотря на спешку, он расшифровал содержание почтового штемпеля. Для этого ему потребовалось несколько секунд.

Потом он взглянул на Хорншу и сунул конверт в карман пальто.

– Вас это не поразило? – спросил Хорншу.

– Нет, – буркнул Кеттерле, – после того, что мне сказала жена Брацелеса, уже нет. Пошли, Хорншу, у нас не так много времени.

Туман начался сразу за Штаде. Он был таким плотным, что прерывистая разделительная полоса шоссе была видна впереди всего метров на двадцать. И тем не менее Хорншу ехал быстро. Он переключил фары на дальний свет, понимая, что каждый километр, который они проедут до наступления темноты, очень важен. Туман в песках особенно опасен из-за их коварства.

На этот раз меланхолический прибрежный пейзаж в тумане был вовсе неразличим. Иногда тускло угадывались мокрые, блестящие спины пятнистых коров, намечались размытые силуэты сгорбленных, корявых ив. Тополя с наполовину облетевшей листвой, росшие вдоль дороги, уходили верхушками в пустоту.

В шесть совсем стемнело, однако в половине седьмого автомобиль трясся уже по срезавшей путь проселочной дороге, а потом по грубой булыжной мостовой деревенской улицы.

Хорншу медленно ехал между домами. За двумя кирпичными постройками, принадлежавшими разным дворам, извилистая проселочная дорога свернула вправо.

– Попробуем здесь? К летнему домику можно ведь подъехать сзади, из-за дюн. Спереди там дороги нет.

– Попробуем, – сказал Кеттерле.

Казалось, дорога ведет в пустоту.

Но через полкилометра на ней появились песчаные заносы, и фары начали вырывать из темноты качающийся камыш на гребнях дюн.

Позади была темень, заполненная туманом. Через какое-то время Хорншу остановился.

– Должно быть, это здесь.

Он выглянул налево.

– Ничего, – сказал комиссар, – поезжайте медленно дальше. Думаете, сегодня мы встретим кого-нибудь с рюкзаком, из тех, что проводят здесь уик-энд? Подъедем к дому на машине.

Уже через несколько минут наезженный след и в самом деле отклонился влево. Он вел теперь между пологими дюнами. Запорошенные песком, обветшалые столбы, обломки голых, занесенных песчаной пылью ветвей высвечивались расходящимся светом фар, и вдруг показался дом с закрытыми ставнями, безучастно приютившийся в лощине.

Хорншу выключил свет и зажигание. Они вышли из машины. Из-за дюн доносился шум и грохот прибоя, далекий и ритмичный, похожий на громовые раскаты. Но за домом ветра не было.

Они обошли строение. У входа в кухню Кеттерле остановился.

– Взламывайте, Хорншу.

Освещаемый лишь лучиком карманного фонарика, Хорншу принялся за работу. Через несколько минут дверь выгнулась возле замка и отскочила с неприятным скрипом.

Маленькая прихожая вела в комнату, куда они в тот раз заглядывали через окно. С тех пор ничего не изменилось. Налево был вход в спальные комнатушки. На всех ручках лежал толстый слой пыли. К ним наверняка никто не прикасался с лета. В задней части дома помещалась кухня, там тоже налицо имелись признаки никем не нарушавшейся зимней спячки. В противоположной стене находилась дверь, через которую они проникли в пристройку. Это был сарай для инструментов, склад, гараж и помещение для стирки одновременно.

Задвинутые поперечной перекладиной ворота вели на дорогу. Пол был дощатый. Карманный фонарик Кеттерле выхватил из темноты большой деревянный чан, прислоненный к деревянной стенке. Прямо под медным краном.

Хорншу перевернул чан. Дно его было покрыто песком и пылью.

– Здесь никого не было уже несколько месяцев, – сказал он.

– Знаю, – пробормотал комиссар. – Все было иначе, чем мы предполагали, Хорншу.

В «Клифтоне» уже горел свет. Люстры выдержаны были в стиле фризских керосиновых ламп: большие молочно-белые шары под медными зонтиками, сквозь которые вверх тянулись прозрачные стеклянные цилиндры. Хайде сортировала на кухне белье и что-то штопала. Фрау ван Хенгелер намеревалась первого ноября закрыть пансион. Шли последние дни сезона, и полковник Шлиске стремился их максимально использовать. Еще утром он отправился в дальнюю прогулку, рассчитывая дойти до Дорумской впадины. Но неожиданно опустился туман, и Хайде предполагала, что обратно он вернется автобусом, прибывавшим в деревню пять минут восьмого. Больше никого не было, и Хайде испугалась, неожиданно увидев сквозь оконное стекло комиссара. Она пробежала сквозь арку в задней части дома и крикнула наверх, на второй этаж:

– Фрау ван Хенгелер, комиссар!

Они как раз вошли в холл, когда Хайде вернулась на место.

– Добрый вечер, Хайде, – сказал комиссар. – Что, в доме никого?

– Не совсем так, – сказала Хайде. – Фрау ван Хенгелер наверху. Полковник отправился к Дорумской впадине. Он, должно быть, сейчас подойдет.

– А новые гости?

– Какие новые гости?

– К вам ведь прибыли два господина из Гамбурга. Один вчера вечером, другой сегодня после полудня.

Хайде покачала головой.

– Нет. Ошибаетесь.

– Но, Хайде, именно потому мы и приехали сюда.

– Тем не менее вы ошибаетесь, господин комиссар. Мы никого больше не принимаем. Послезавтра пансион закрывается. Да, собственно, никто и не спрашивал комнату.

Кеттерле взглянул на Хорншу.

– В деревне есть гостиница?

– Да. «Белый всадник». Может, ваши друзья там?

– Друзья – это хорошо, – пробормотал Кеттерле. – Хорншу, а не прокатиться ли вам в гостиницу «Белый всадник»?

Но Хорншу больше не нужно было никуда уезжать. С ребристой клинкерной мостовой послышался звук шагов, стеклянная дверь распахнулась, и в дом вошел доктор Реймар Брабендер собственной персоной. На нем была тирольская шляпа с пером, концы шарфа торчали наружу, в руке сигарета. При виде комиссара он остолбенел, рука с сигаретой бессильно повисла. Вслед за доктором появился Брацелес.

– Вы? – спросил Реймар Брабендер.

– Да, я. Быстро мы подъехали, не так ли, доктор?

– Этого я предположить не мог, – пробормотал он.

– Я догадался, – сказал Кеттерле. – После того, как позвонил вашему свояку.

– Привет! Ну, как успехи, комиссар? – гаркнул красный, как рак, полковник Шлиске, стягивая с шеи шарф. – Весьма запутанное дельце, верно?

– Стало быть, вы благополучно добрались, полковник Шлиске? – сказал Кеттерле. – Это радует.

– Как бы там ни было, я прошагал тридцать километров, – проорал полковник, – а это способствует появлению аппетита. Послушайте, Вилли, уже четверть седьмого.

– Вы все будете здесь ужинать? – спросила Виллемина ван Хенгелер. – Боюсь, тогда придется еще раз топить плиту. Хайде...

– Думаю, кое у кого не будет в этот вечер аппетита, – сказал Кеттерле. – Добрый вечер, фрау ван Хенгелер. Извините, что мы опять доставляем вам хлопоты...

– Это в вашем духе, – сказал Ханс-Пауль Брацелес, расстегивая кожаный пояс своего толстого пальто. – И почему только вы во все суете нос? Реймар абсолютно вне подозрений.

– Вы так полагаете? – спросил комиссар. – А почему, вы думаете, мы проехали сто сорок километров по такому туману? Чтобы совать нос в чужие дела? Я понимаю ваше волнение, Брацелес. Но мы здесь для того, чтобы восстановить, как произошло убийство.

Брацелес заметил Хорншу, который стоял в дверях, держа руки в карманах. До него начало доходить. Полковник тоже кое-что понял.

– Все так серьезно? – спросил он, и взгляд его забегал по присутствующим.

– Кто эти господа? – спросила фрау ван Хенгелер, неприязненно рассматривая Брабендера и Брацелеса.

– Ах да, извините, – сказал Кеттерле, – я думал, вы уже встречались. Доктор Брабендер и Ханс-Пауль Брацелес, зятья покойного сенатора.

– Как это – восстановить? – спросил вдруг полковник Шлиске. Он сцепил замерзшие пальцы так, что суставы хрустнули.

– В воскресенье утром я уже объяснил вам, что, если в самом деле вы хотите узнать, что здесь произошло, отвечать на вопросы должны вы, а не я. Помните?

– Да, – сказал полковник обиженно.

– Так вот, если хотите осмотреть место преступления...

– Как, прямо сейчас, среди ночи? – спросила Вилли ван Хенгелер удивленно.

– Тысяча чертей, – сказал полковник и начал снова заматываться шарфом.

– Зачем вам шарф? – спросил комиссар. – Пошли.

Они проследовали через арки, мимо деревянного святого с протянутой рукой в заднюю часть дома.

Комната номер три не была заперта на ключ. Стремительно распахивая дверь, Кеттерле уже знал, что в комнате кто-то есть. Раздался шорох, сквозняк натянул портьеру.

– Оставайтесь на месте, Новотни. Это бесполезно, – услышали в коридоре голос комиссара.

Вспыхнул свет.

Новотни остановился как вкопанный возле двери в ванную, словно наткнувшись на невидимую стену.

– Если не ошибаюсь, вы ищете стакан с полочки?

Шофер обернулся и уставился на лица людей, втискивающихся в комнату. Его рассматривали с неприязнью.

Постельное белье было снято, матрацы сложены один на другой, опрокинутые стулья составлены на столе. Сезон кончался. Близилась зима с метелями, туманами, ранними сумерками.

– Вернувшись с купания, она надела брюки, пуловер, босоножки. А еще белые носочки и янтарное ожерелье. Возможно, она заново подкрасилась и привела в порядок ногти. Потом вышла к ужину, поболтала, поглядела, как полковник раскладывает пасьянс, выкурила пару сигарет и около десяти отправилась к себе. Она ведь ждала вас, Новотни, и хотела быть у окна, когда вы появитесь. В номере она выкурила еще сигарету, немного почитала, она ведь еще не получила вашей телеграммы. Но знала, что ваш приезд зависит от планов сенатора на воскресенье, поэтому по прибытии сразу же спросила про телеграмму. Около одиннадцати вас еще не было, тогда она приготовила себе ванну и разделась.

Комиссар отодвинул Новотни в сторону, прошел в ванную, включил свет. Оглянувшись, он увидел вокруг побледневшие лица, выдававшие сильное нервное напряжение.

– Перед зеркалом она стерла косметику, – комиссар наигранным жестом взял пачку косметических салфеток и снова положил их на полку, – бросила использованную салфетку в унитаз и позабыла слить воду. А может, собиралась сделать это позже, но уже не успела. Она легла в ванну, должно быть, перед этим она уронила в воду мыло или как раз начала мыться, когда вошел тот человек. Ибо остатки ядрового мыла в ее легких были весьма незначительны. Возможно, она решила подбавить воды или же пела, насвистывала что-нибудь, потому что наверняка не слышала, как вошел убийца.

– Но, господин комиссар, – сказал полковник, – ведь если она лежала в ванне, окно было прямо у нее перед глазами.

– Именно, – сказал комиссар. – Однако убийца появился не через окно. Убийца вошел в дверь. Она заметила это, лишь когда погас свет. Скорей всего она так и не увидела того, кто жестоко и хладнокровно погрузил ее голову в скользкую ванну и держал под водой, пока она не захлебнулась.

Кеттерле сделал паузу. Полковник Шлиске выдавил судорожную улыбку.

– Боюсь, фантазия у вас...

– Итак, Новотни, – перебил комиссар, – расскажите полковнику, что вы увидели, когда вскоре после двенадцати влезли в раскрытое окно. Свет горел?

– Я не знаю, о чем вы говорите, господин комиссар, – пролепетал шофер вне себя от страха. – Я уверял вас уже не раз.

– Господин Новотни, – сказал комиссар, – вы, значит, не хотите помочь нам до конца разобраться во всем?

Шофер молчал.

– Попробую помочь вам вспомнить, – пробормотал Кеттерле. – Понятно, вы чуть с ума не сошли от ужаса, когда влезли в темную комнату и увидели в ванной труп Сандры Робертс. Может, вам даже стало нехорошо, и тогда вы торопливо выпили воды. Из этого самого стакана.

Он показал на стеклянную полку над раковиной.

– Можно понять и то, что вы как можно скорее покинули пансион. От полиции ведь можно ждать любых неприятностей. И только одно мне пока неясно. Почему вы решили, что Сандра Робертс не уснула, а захлебнулась? Ведь иногда в ванной можно и просто задремать. Как вы догадались, что ее убили?

Новотни расправил плечи, будто ему предстояло сейчас скинуть тяжелую ношу. До него медленно начало доходить, что комиссар дал ему шанс. Он наклонил голову.

– В ванне не было воды, – выдавил он из себя. – Лицо у нее было запрокинуто назад, на нем мокрое полотенце. Это было так страшно! До сих пор мне снится эта картина, так жутко все было.

Наступила мертвая тишина.

– След, – проговорил вдруг Брабендер медленно и тихо, словно про себя. – Вы забыли о следе. Как же она тогда вышла на пляж, если...

– А она вообще не выходила на пляж, – негромко ответил комиссар.

– Так, – сказал полковник Шлиске. – А что же вы тогда фотографировали и изучали с применением новейших технических средств?

– След убийцы, полковник Шлиске, – ответил комиссар.

– Выходит, убийца отправился погулять на ногах убитой?

– Нет, – сказал Кеттерле, – просто в ее босоножках. Почему он это сделал, не знаю. Быть может, хотел провести мистическую параллель со смертью первой жены сенатора. Тогда пришлось бы нам искать преступника, так ему казалось, связанного как-то с тогдашними событиями. А его, естественно, мы никогда бы не нашли. И если б убийца не забыл про косметическую салфетку, возможно, мы действительно не нашли бы его. Впрочем, вернемся к событиям той ночи. Убийца выпустил воду из ванной, чтобы тело хоть немного обсохло к его возвращению, надел босоножки Сандры Робертс, быть может, даже ее носочки, вылез через окно ее спальни и оставил нам на удивление ясный след. На пляже, на том месте, где след оборвался, убийца снял босоножки и носки и взял их в руки, так что наша собака, естественно, потеряла след. Потеряла совсем. Вы были свидетелями. Возможно, у того человека была с собой доска или полотенце, метелка для смахивания пыли или что-то в этом роде, возможно, он просто сделал два-три длинных прыжка. Во всяком случае, ему удалось уничтожить дальнейшие следы своих ног, ведшие к воде. По воде, вдоль берега убийца вернулся в «Клифтон». Вы только представьте себе, – продолжал Кеттерле, бросив взгляд на затаивших дыхание слушателей, – каково было здесь, в ванной комнате, натягивать одежду на голое, еще влажное тело. Наверняка убийца проделал это в темноте и потому в состоянии сильнейшего нервного напряжения перепутал босоножки. Как много ненависти необходимо было вложить во все это, а потом еще спихнуть труп через подоконник прямо в багажник вплотную подогнанной к дому машины. Скрюченное положение, в котором убитая лежала в багажнике, она сохранила и после того, как ее бросили в воду у причала «Ратенауштрассе» в Альстердорфе, а потом еще подтолкнули длинным багром к лодочному сараю сенатора.

Комиссар отошел от кафельной стенки, к которой прислонялся все это время.

– Вот так оно было, – сказал он.

– Вы колдун, – пробормотал Брабендер и содрогнулся.

– Я вполне понимаю вас, господин доктор, – сказал Кеттерле. – Ваша любовная связь с женою доктора Лютьенса, вашего коллеги, никогда не выявилась бы, не будь этого убийства. Представляю, как вы испугались, узнав, где была убита Сандра Робертс. Уверен, что вы никогда не были в летнем домике семьи Лютьенс. Однако вы знали о его существовании. Да и вообще вы обо всем узнали раньше меня. Самое позднее, сегодня в три часа дня, когда позвонили Брацелесу.

Серые стальные глаза комиссара впились теперь в Брацелеса.

– Вы, Брацелес, знаете, кто убийца. Вы оба решили скрыть это от нас. Но номер не прошел. Так говорите.

Брацелес до боли закусил губу.

– Это ужасно, – пробормотал он. – Я не могу. Пощадите.

Ресницы его задрожали, и он провел рукой по шее, словно ворот вдруг стал ему тесен. Только теперь все заметили, как жарко в доме. Кадулейт наладил отопление по высшему разряду.

– Фрау ван Хенгелер, – спросил комиссар, – машинописное бюро в Куксхафене печатало только адреса на конвертах для ваших проспектов или занималось также рассылкой?

– Они выполняли всю работу, – сказала Виллемина ван Хенгелер. – Я не имела к этому отношения с тех пор, как передала им списки адресатов.

Кеттерле утвердительно кивнул.

– Итак, – сказал он, – убийцей является тот, кто выслал отсюда проспект непосредственно Сандре Робертс и кто в субботу в ноль часов две минуты не слышал звонка с телеграфа, хотя должен был слышать его.

Голос Брацелеса охрип от волнения:

– Мне кажется, в некоторых пунктах вы все-таки ошиблись, – выдавил он, запинаясь, и вытер пот со лба.

Всеобщее молчание свидетельствовало, что остальные думали так же.

Комиссар молча извлек из кармана конверт, найденный в письменном столе Рихарда Робертса, и передал его Брацелесу.

– Вы можете расшифровать почтовый штемпель, Брацелес?

Ханс-Пауль уставился на конверт, а затем беспомощно взглянул на фрау ван Хенгелер.

Ее тихий вздох нарушил тишину. Она тут же овладела собой. Но для этого ей пришлось за что-то ухватиться.

– Это здешний почтовый штемпель, – тихо проговорила она. – Комиссар не ошибся ни в чем.

Вид у нее был ужасный.

– Итак, вы признаете свою вину, миссис Робертс? – спросил комиссар, медленно поворачиваясь к ней всем телом.

Несмотря на блистательную речь защитника, суд присяжных отказался признать смягчающие вину обстоятельства. Присяжные не приняли во внимание и то, что Юлией Робертс двигали не корыстные интересы, но фанатичная, почти животная любовь к дочерям. Не растрогал их и тот факт, что в завещании Юлия Робертс назначила девушку Хайде единственной наследницей собственного ее имущества, прежде всего пансиона «Клифтон».

Медицинское заключение, подтверждавшее тяжелое заболевание убийцы, обрекавшее ее на скорую смерть, объяснило в какой-то мере смелость и безоглядность преступления, но, с другой стороны, высветило хладнокровие, с каким было задумано и осуществлено убийство, в еще более беспощадном свете.

Загадочное исчезновение обвиняемой 27 марта 1956 года лишь усилило догадку, что нынешнее преступление если не во всех деталях, то в основных своих контурах задумано было уже тогда. Ее исчезновение послужило впоследствии моделью убийства Сандры Робертс. Наиболее отягчающим обстоятельством присяжные сочли смерть ее бывшего мужа, сенатора Рихарда Робертса, хотя в итоге все-таки не стали указывать в приговоре, что смерть сенатора также входила в планы убийцы.

Приговор гласил: пожизненное тюремное заключение.

Юлия Робертс от обжалования отказалась.

По ходатайству доктора Брабендера ей разрешили отбывать заключение в тюремном госпитале. Она умерла на тринадцатой неделе после вынесения приговора.