Текст книги "Гиблое место. Служащий. Вероятность равна нулю"
Автор книги: Димитр Пеев
Соавторы: Матти Юряна Йоенсуу,Штефан Мурр
Жанр:
Прочие детективы
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 32 страниц)
5 сентября, пятница
Утром Консулов явился на работу не просто чисто выбритым, в белоснежной рубашке, с черным галстуком, как он являлся всегда, но и подстриженным, благоухающим парфюмерными ароматами. Настроение его вполне соответствовало жениховскому обличью. Однако он таинственно молчал и лишь многозначительно усмехался.
Ковачев вслух расписывал день для каждого, будто ничего не замечал, и лишь в самом конце спросил как бы между прочим:
– А вы, капитан Консулов, чем занимались вчера, забыв заглянуть утром к своему непосредственному начальнику?
– Я был вчера в библиотеке. Весь день, – так и встрепенулся Консулов. – И вчера, и позавчера. Аж до самого вечера.
– Гляди-ка, – искренне удивился Петев. – До сих пор я знал, что кое-кто из научных работников под видом сидения в библиотеке шастает по магазинам или еще куда. Но чтоб шастали представители нашего ведомства. Что-то не верится...
– В публичной библиотеке, дорогой Петев, сосредоточены мудрость и знания, которые человечество, заметь, мыслящее человечество, копило тысячелетиями. Библиотека находится возле университета. Для тех, кто и этого не знает, поясняю: университет расположен на углу Русского бульвара и бульвара Толбухина. Такое большое здание, Дейнов...
– Достаточно, достаточно, – вмешался полковник в намечающуюся перепалку. – Расскажите, чем вы утоляли голод по тысячелетней мудрости, накопленной человечеством.
– Я читал и записывал в надежде, что вы оцените мои старания. – Консулов достал из кармана сложенный вчетверо лист бумаги, развернул, внимательно оглядел-всех присутствующих и начал читать: – «Правила скромности. Первое. Повсеместно выказывай скромность и смиренность. Второе. Не крути легкомысленно головою, а поворачивай голову медленно и лишь при необходимости. Держи ее прямо, слегка наклонив вперед, не заваливая ни вправо, ни влево. Третье. Глаза должны быть потуплены, не следует смотреть без нужды в сторону или вверх. Четвертое. Когда разговариваешь, особенно с лицом, обладающим властью, смотри не в лицо, а чуть ниже подбородка».
Тут Консулов сделал небольшую паузу, как бы ожидая услышать комментарий или дать коллегам возможность усвоить прочитанное. Ковачев поначалу был изумлен, но после четвертого правила какая-то мысль мелькнула в мозгу, какой-то образ возник мимоходом. Да, образ резидента. Это же его описание, слепок его своеобразного поведения.
– «Пятое. Не морщи лоб и особенно нос. Лицо твое всегда должно быть беззаботным, отражающим внутреннее спокойствие. Шестое. Губы не стискивай, но и широко не раскрывай. Седьмое. На лице твоем должно быть выражение скорее веселости, нежели печали или некоего иного необыкновенного чувства. Восьмое. Твой внешний вид и одежда должны быть опрятными и приличными. Девятое. Руки держи спокойно. Десятое. Ходи спокойно, не торопясь, если нет особой необходимости. Но и при необходимости соблюдай приличие. Одиннадцатое. Все твои слова, жесты, все телодвижения должны быть всеобщим примером. Двенадцатое. Выходить наружу следует вдвоем-втроем, как предпишет начальство. Тринадцатое. При разговоре не забывай скромность и приличие как в словах, так и в манере поведения». – Консулов опустил бумагу и закончил тише обычного: – Таким вот образом, товарищи. Вызывают ли ассоциации эти тринадцать правил?
– Это, несомненно, экстравагантное описание манер нашего резидента, – сказал Ковачев.
– Но если бы вы знали чье. Словесный портрет нашего героя – всего лишь копия с оригинала. Оригинал же жил больше четырехсот лет назад. Это небезызвестный Игнаций Лойола, основатель и первый генерал ордена иезуитов. Тринадцать правил святого Игнация обязательны для братьев иезуитов и доныне определяют их поведение.
Сообщение Консулова всех крайне удивило. Задуманный капитаном эффект, безусловно, удался. Первым нарушил молчание Петев.
– Что же... выходит... резидент наш еще и иезуит?
– Получается так. Если не допустить случайного совпадения между его поведением и тринадцатью правилами. Впрочем, я должен объяснить, как наткнулся на эту премудрость. С первого дня знакомства с этим субъектом что-то меня постоянно скребло, не давало покоя. Слишком уж особенным, слишком необыкновенным было его поведение – и вечное смирение, и постоянно потупленный взгляд, и размеренные, как бы сдерживаемые движения рук. Все свидетельствовало о том, что в человеке есть нечто чуждое нам – не болгарское, не социалистическое, если угодно. Он замешен из другого теста. Но какого? Где? Мейд ин Ю Эс Эй? Сделано в США? Или где-то еще? Тогда-то я и решил порыться в библиотеке. Но, сознаюсь, сначала пошел по ложному следу. Вы, верно, слышали такое выражение – протестантское лицемерие? Так вот, вбил я себе в голову, что он из породы протестантов, может быть, даже тайный пастор, работающий, допустим, не только на американскую церковь. Более того, как вы знаете, его благоверная госпожа Евлампия, субботница, адвентистка, из клана фанатиков, чье главное в жизни занятие – ожидание скорого пришествия страшного суда. При такой подруге был резон предположить, что и он протестант. Но я ошибся, и эта ошибка стоила мне целого дня сидения в библиотеке. Однако этот день не прошел попусту. Не знаю, насколько вы знакомы с различными протестантскими течениями: лютеранством, кальвинизмом, цвинглианством и так далее. В одной только англиканской церкви несколько сект: баптисты, методисты, квакеры, пятидесятники, адвентисты, вроде нашей Евлампии. Каково было разобраться всего лишь за два дня в этом религиозном хаосе, это знаю только я, хорошо бы за эти деньги получить надбавку за вредность. За вредность моральную... Залез я, значит, в протестантский лабиринт, долго плутал, но все же выбрался. Тогда-то меня и осенило божье просветление. Разве лицемер и иезуит – не синонимы? И пошло дело, пошло. Особенно помогло мне сочинение Алигьеро Тонди, бывшего иезуита, варившегося в котле святой конгрегации, вкусившего с лихвою иезуитской премудрости и сбежавшего от духовных своих собратьев, когда увидел всех изнутри. Кстати, труд его читается как увлекательный роман. В нем-то я и нашел тринадцать правил. Игнаций Лойола сочинил их еще в середине шестнадцатого века, а его последователи, божьи служители, вылепили нашего героя сообразно этим правилам. Для вящей славы господней, или, если перейдем на латынь: ад майорем деи глориам!
VI. «АД МАЙОРЕМ ДЕИ ГЛОРИАМ»5 сентября, пятница
Завершив разбор странного открытия Консулова, полковник позвонил генералу Маркову и попросил немедленно его принять. Причем вместе с капитаном Консуловым – не только потому, что генерал, возможно, захочет услышать подробности от первоисточника, но и из-за чувства справедливости. Консулов заслужил похвалу и должен был получить ее лично от генерала.
Консулов на сей раз чуть приглушил свои сценические эффекты, но от первоначального сценария не отказался: и тринадцать правил прочел, и пространно все объяснил. Генерал слушал терпеливо, ни разу его не перебил, а в конце встал и по-отцовски обнял Консулова.
– Браво, капитан, скоро станете майором. Нравитесь вы мне. Я тоже бился в догадках относительно лже-Петрова, но дальше душевных терзаний так и не ушел. А надо было, оказывается, идти в библиотеку. Еще раз поздравляю!.. А теперь, ребятки, давайте думать, как использовать открытие Консулова. Не настал ли срок сбросить маски и заставить этого иезуита играть в открытую...
Да, дело близилось к завершению. Игра по телефону-автомату 70-69 все еще продолжалась, хотя и безрезультатно. Сравнив фонограммы голосов работников управления, установили, что самый подходящий голос у фотографа-эксперта Петра Манчева. В установленные часы он выходил на петровских агентов, давал новые задания от имени резидента, выслушивал доклады, но практической пользы это не приносило. Ибо новых агентов не раскрыли.
– И все же он болгарин, – воспользовался наступившим молчанием капитан. – Я твердо уверен!
– И я думаю так же, – сказал Ковачев. – Но как он оказался в 1975 году в Софии, вот вопрос. Мы установили, что приехал из Видина. А до этого? Кем он был, прежде чем стать Георги Петровым? Чем занимался? Пока мы это не установим, откровенничать с ним не стоит.
– Вопрос в том, когда он стал иезуитом. Сейчас ему под пятьдесят. В таком возрасте роль иезуита вызубрить невозможно. Нужно было пропитаться этим духом еще в юности, не меньше тридцати лет тому назад.
– Значит, где-то в начале пятидесятых годов, – подхватил мысль полковника Марков. – Помню я эти времена, ох как помню. И процесс пасторов, и процесс кюре. Но иезуитов у нас в стране были считанные единицы. Кто же и зачем сделал из него иезуита?
– Именно сделал, вылепил, – сказал Ковачев. – Такое возможно лишь в молодости, когда психика еще не устоялась.
Марков жестом остановил полковника.
– Погодите, погодите! У нас же было целое гнездо иезуитов! Их французский коллеж в Пловдиве... постойте... как же он назывался... там еще раскрыли одного старого шпиона, Анри д’Ампера, небезызвестного в свое время пэра Озона... трудный был человек. Ученики дразнили его пэром Пизоном. До сих пор не могу его забыть. Ах да, заведение называлось коллежем святого Августина, принадлежало конгрегации «Успение Богородицы»... Вот какие номера откалывает склероз: выплывают из памяти историйки, вроде бы уж канувшие в Лету. Этот коллеж ежегодно выпускал альбомы с фотографиями своих питомцев и абитуриентов. Возьмите эти альбомы в нашей библиотеке, поройтесь в них. Не удивлюсь, если и эта змея выползла из гнезда пэра Озона...
Архив бывшего французского коллежа святого Августина действительно сохранился. Среди огромного количества книг отыскались и упомянутые генералом альбомы с фотографиями и краткими характеристиками. Дальнейшее было делом техники. Из пяти представивших определенный интерес фотографий следовало найти одну, для чего эксперты зафиксировали 28 опорных точек на голове – анфас и профиль и сравнили их с соответствующими точками на фото теперешнего Петрова. Измерения и вычисления указали на Стефана Мирославова, окончившего коллеж в 1947 году.
Для контроля генерал распорядился проверить биографии и четырех остальных заподозренных. Двое жили в Пловдиве, один в Русе, четвертый умер два года назад, а пятый... Пятый безвестно канул еще в 1954 году, и о той поры никто о нем ничего не слышал. Несомненно, он-то и играл роль Петрова. Понадобилось всего несколько дней, чтобы навести нужные справки. Биография резидента была короткой, но содержательной.
Стефан Мирославов (все называли его Стив) родился в 1928 году. Он был единственным сыном Йозо Мирославова – богатого католика, владельца обширных земельных угодий, нескольких доходных домов на главной улице Пловдива, столь же обширных лесных массивов в Родопах и двух лесопилок. Религиозен он был до фанатизма и вместе с супругою Марией регулярно посещал католический собор святого Людвига. Неудивительно, что их единственный сын оказался в коллеже иезуитов, который и закончил с золотой медалью.
В гимназическом архиве оказалось немало материалов о молодом Мирославове, характеризующих его с самой лучшей стороны. Как известно, отцы-иезуиты обращали особое внимание на детей из высших слоев, которые благодаря своим родителям могли занять со временем видное место в обществе. Особенно если они ко всему прочему были трудолюбивы, интеллигентны и тщеславны. Всеми этими качествами как раз и обладал Стив. Почти все годы обучения он был лучшим учеником класса и являл пример усердия при посещении богослужений и литургий в гимназической капелле и в соборе святого Людвига. Поэтому никто не удивился, когда на выпускных торжествах ему вручили «При д’экселанс» – «Награду достойнейшему». Помимо грамоты, получил он и роскошный альбом с цветными видами самых знаменитых замков Франции. Но гораздо важней другое: высокая награда обеспечивала Стиву не менее высокую стипендию во французском университете.
Да, до этого момента все развивалось самым прекрасным образом. Но только до этого момента! После 1947 года началось стремительное падение Мирославова. Во-первых, ему не разрешили отбыть во Францию на учебу. Официальным мотивом отказа послужила необходимость пройти военную службу! И Стив оказался в казарме. Через два года его демобилизовали, но мир, где он оказался, к этому времени разительно переменился. Все богатства его семьи были конфискованы или национализированы – начали действовать революционные законы народной власти. Родителям, владевшим дотоле многими домами, оставили одну комнату, где они прозябали без каких-либо доходов. Впрочем, отец вскоре скончался от инфаркта – судя по всему, он не смог перенести столь решительной перемены в своем общественном положении.
Стив и его мать остались вдвоем. Жили они, правда, без прежнего довольства и блеска, но все же прилично, хотя и не работали. Возможно, им помогал кто-то из прежних друзей. Но все прежние друзья тоже находились в незавидном положении. Скорее всего госпожа Мария Мирославова где-то прятала шкатулку с драгоценностями, которые потихоньку сбывала. Так или иначе, но Стив поступил на юридический факультет Софийского университета. Скоро и здесь он оказался в числе первых студентов...
Второй сокрушительный удар в судьбе Мирославова последовал в 1952 году. При очередной чистке его исключили из университета как социально чуждого элемента и сына «бывших». Причем исключили перед самой летней сессией, когда он готовился сдать (как всегда, с блеском) экзамены. Можно представить, какая буря разразилась в душе молодого амбициозного Стива, какой бурлил в нем вулкан ненависти к новой власти.
Начался новый этан в его жизни. То ли не найдя более подходящего занятия, то ли из-за оскорбленного самолюбия и всем назло, но многообещающий молодой юрист переквалифицировался в чернорабочего. Несколько месяцев он работает возчиком, свозя кости из мясных лавок на фабрику, вырабатывающую клей. Затем довольно долго трудится землекопом – роет песок и гравий на берегах Марицы.
При раскрытии шпионско-диверсионной организация католических кюре в июле 1952 года были засечены какие-то связи Стефана Мирославова с отцом Павлом Джиджовым, священником и бывшим главой католическо-униатской семинарии при коллеже святого Августина. По архивам трудно было установить, насколько эти связи были серьезны, противозаконны, во всяком случае, на самом процессе Стив не фигурировал. Либо следователь проявил небрежность, либо Мирославов и впрямь не лез в политику.
Два года проходил он в чернорабочих и не предпринял ни одной попытки найти себе более подходящее занятие. Люди, знавшие его в те времена, вспоминали, что поначалу он был в страшном отчаянье и даже подумывал о самоубийстве. Но постепенно Стив успокоился – возможно, свыкся с новым своим положением, возможно, злоба перевесила в нем все остальные чувства, и он, стиснув зубы, замкнулся в себе, намеренно избирая работу потяжелей...
Так прозябал он вместе с матерью, без любимой и даже без случайных подруг, погруженный в одиночество и озлобленность. Пока в мае 1954 года не исчез. В одно прекрасное утро, как всегда, ушел из дома на работу, но там не появился. И с этих пор будто в воду канул. Пришлось порыться в архиве Пловдивского окружного управления. Там обнаружилось заявление Марии Мирославовой, чей сын исчез в среду, 7 мая. Заявительница просила милицию найти сына и установить, не случилось ли с ним несчастья. Как ни странно, заявление датировалось 14 мая, неделю спустя после пропажи человека. Почему озабоченная мать не подняла тревогу сразу на другой день? Такая забывчивость объяснялась легко. Мать и сынок сговорились, у сына была целая неделя для осуществления задуманного плана, и лишь затем – для оправдания матери – последовало заявление.
По данным архива госбезопасности и пограничных войск тоже нельзя было узнать что-то определенное. В первой половине мая 1954 года на границе было вроде бы спокойно, а имевшие место инциденты носили совершенно иной характер.
Так в биографии Стефана Мирославова образовался пропуск в целых 23 года. Невероятно, чтобы все эти годы он скрывался в Болгарии. Значит, сбежал за границу, допустим во Францию, чтобы с семилетним опозданием получить свою стипендию. Ясно, что он вращался за рубежом в эмигрантских кругах. Это давало следствию некоторые надежды...
Ковачев долго трудился над соответствующим запросом, сводя воедино все предположения и догадки, все фотографии резидента в разных позах и ракурсах, не только сегодняшние или из альбома коллежа, но и из семейного архива Мирославовых в Пловдиве, которые предоставила следствию смущенная дряхлая мать Стива...
Ответ на запрос наконец пришел. Назван он был справкой, что не соответствовало действительности. Толстый пакет с густо исписанными листками напоминал скорее научную монографию, рукопись кандидата наук. Судя по всему, над «справкой» трудился не один человек, и не одно дело в архиве было тщательно пересмотрено.
Первая, вступительная глава, названная «Идентификация», была целиком посвящена отождествлению Георгия Михайлова Петрова с личностью Стефана Йозефа Мирославова и с разными фигурами, подвизавшимися в период 1954—1975 годов в болгарской эмиграции и среди шпионов. Оказывается, через два месяца после исчезновения Стив появился в Риме под собственной фамилией. И здесь навсегда с ней распрощался. Бесспорно доказывалось, что сначала он был француз Анри Лекок, затем итальянец Филиппо Таламо, затем отец Джузеппе Паван и отец Пьетро Коффи, а возможно, и известный эмиссар Ватикана отец Густаво де Реджис.
Анри Лекоком он стал в Венеции, в спецшколе иезуитов, где готовили шпионов-радистов и шифровальщиков. Его явно предназначали для Болгарии, но он, как везде, оказался среди первых учеников, и наставники решили его использовать для других целей святого ордена.
Так Стив попал в стены новициата Иисусова общества в Галлоро, возле Ариччи, в 30 километрах от Рима. Сведения о его деятельности в этом иезуитском воспитательном учреждении отсутствовали. «Святые братья» умело хранят свои тайны. Но известно, какова главная задача новициатов – полностью стереть, уничтожить личность новобранца и заменить ее новой, искусственной. Судя по всему, операция прошла блестяще. Когда в 1957 году Стив под личиною Филиппо Таламо покинул новициат, он был уже другим существом.
Затем последовали годы учебы в иезуитском университете в Риме, на улице Карло Каэтано. Здесь он, разумеется, тоже блистал знаниями. Здесь же он, видимо, постригся в монахи и стал членом иезуитского ордена, поскольку на выпускной церемонии в 1961 году ректор коллегии отец Густаво Веттер вручал диплом не Стефану Мирославову, и не Анри Лекоку, и даже не Филиппо Таламо, а отцу Джузеппе Павану.
Далее явствовало, что он активно участвовал в деятельности комитета содействия беженцам из Болгарии. Затем следы исчезали. Было лишь известно, что он отбыл на тайную виллу иезуитского ордена в Альпах. Потом опять полная неизвестность. В начале семидесятых годов он подвизался под именем отца Пьетро Коффи на знаменитой вилле «Мальта» – известном гнезде иезуитских шпионов, опекаемом отцом Роберто Цюлигом...
Странным, даже непонятным выглядело то обстоятельство, что после двух с лишним десятилетий безоблачной жизни в Италии, когда Стиву было уже под пятьдесят, он решил вернуться в Болгарию, чтобы превратиться в техника Петрова. Если, разумеется, он руководствовался собственным желанием. Вышестоящие отцы-иезуиты умели блюсти железную дисциплину ордена и заставляли платить старые долги.
Заброска Стива в Болгарию ставила ряд важных вопросов.
Во-первых, что случилось с настоящим Георги Михайловым? Почему он согласился на «размен» с Мирославовым и ему отдал свой паспорт? И куда делся потом? Оказался на Западе? Или закопан среди диких зарослей в горах? Такие размены – один прибывает с иностранным паспортом и остается в Болгарии, а другой с этим же паспортом убывает на Запад, предварительно переклеив фото, – были известны. Но что могло склонить Георги Михайлова к измене родине?..
Другую загадку представляла личность Евлампии Босилковой. Она, несомненно, знала о нелегальной деятельности мужа. Без нее он не смог бы соорудить свои хитроумные тайники и пользоваться ими. Да и пресловутое дежурство в доме – не означало ли это, что она выполняла свою задачу на вверенном ей посту? Не следовало забывать, что индивидуальное строение, столь пригодное для шпионской деятельности, принадлежало тете Еве, что брак с нею дал возможность резиденту получить в столице и прописку и работу. Что подтолкнуло Еву? Только ли желание увядающей вдовушки раздобыть себе любою ценой супруга, пусть даже шпиона! Или же глубоко верующая, фанатичная сектантка получила соответствующее внушение – нет, прямое указание – от своего пастора?
Тогда сразу возникал вопрос: зачем протестантский пастор заставил свою послушную овечку коренным образом изменить жизнь, заключив брак с указанным ей чужим человеком? Притом католиком. Иезуитом. Какая сила смогла принудить извечных заклятых врагов – католиков и протестантов – объединиться в общей борьбе против коммунизма?..
22 сентября, понедельник
Первый серьезный допрос был назначен на следующее утро. Под вечер, покончив с текущими делами, генерал Марков вызвал к себе для последних уточнений Ковачева и капитана Консулова. Было решено, что допрашивает полковник в присутствии капитана, а Марков будет слушать в своем кабинете.
– Ну, ребятки, как думаете начать поединок с этим типом? – спросил генерал. – Какую увертюру ему сыграете? Не забывайте, как он вышколен, какою пышет ненавистью к нам. Дуэль придется вести по всем правилам единоборства, пуская в ход самые хитроумные приемы.
– Я предлагаю, – поспешил высказаться полковник, – начать издалека, как будто все остальное нам известно. С какой-либо незначительной, но любопытной детали. Ну, скажем... Возможно ли монаху, и не какому-нибудь, а монаху-иезуиту, допустим, некоему Пьетро Коффи, жениться, и не просто жениться, а на протестантке?
– Ха-ха! И вы полагаете, сразу загоните его в угол? Тогда вы слабо знаете нравы «христова воинства», – оживился Консулов. – Хотя и нет такого злодеяния и коварства, на которые не решились бы иезуиты, все же их главные отличительные черты – подлость и лицемерие. Не знаю, что он ответит на ваш вопрос, но я уверен: резидент ничуть не смутится. Ибо непременно воспользуется одним хитрым иезуитским приемом, именуемым «мысленный уговор». Любой иезуит готов хулить даже господа бога, в то же время мысленно его восхваляя. Для них это не только допустимо, но и обязательно, ежели речь идет об интересах всего ордена. В данном случае он наверняка уже состряпал мысленный уговор, что на Еве женился мирянин Стефан Мирославов, а точнее, Георги Петров, и этот брак не имеет никакого касательства к духовному лицу – отцу Джузеппе Павану. Не забывайте также, что брак у них гражданский, сиречь не ниспосланный богом. Уверяю вас, я не напрасно провел время в библиотеке: успел кое-что вкусить от иезуитской морали.
– Хорошо, падре, будь по-вашему, – усмехнулся Ковачев. – Тогда начнем с другого конца... Зачем вы, товарищ Петров, представляетесь по телефону под фамилиями, начинающимися с корня «христ»? Христакиев... Христодоров... Христев... Христофоров. И так далее. Звоня вашим агентам, служите вы Иисусу Христу или призываете оного полюбоваться на деяния ваши? Неужели все это во имя Христа, во исполнение вашего любимого лозунга: «Ад майорем деи глориам» – «Для вящей славы господней»?!
