Текст книги "Большая игра"

Автор книги: Димитр Гулев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 9 страниц)

Приятели отправились в ближайшие магазины, и Евлоги, любимец продавцов микрорайона, выпросил ненужные картонные коробки – чем толще картон, тем лучше.

Резали картон, сшивали нитками, соединяли гибкой медной проволокой, раскрашивали в невообразимые цвета – каждый в меру своей изобретательности, а краски брали первые попавшиеся. Сверху приделывали картонные фигурки: кто солнце, кто луну, кто пирамиду. Получались отличные шлемы, широкие, доходящие до плеч цилиндры с двумя узкими прорезями для глаз и закругленным отверстием для рта. Водрузив шлемы на головы и пытаясь узнать друг друга, мальчики хохотали до упаду. Смех, заглушённый цилиндрами, раздавался глухо, как из бочки. Вот только место для ушей и носа оказалось непредусмотренным. И если уши еще как-то помещались под картоном, то нос совсем сплющивался.

– Ну и ну! – прыскал Андро. – Совсем сдурели!

Мастерской мальчикам служил подвал в доме Крума. Откроешь ставни во двор – и вмиг светлеет. Располагались на ветхих стульях, на рассохшихся бочках из-под квашеной капусты, на суковатых, точно окаменевших пнях, оставшихся от колки дров, на ящиках со всяким хламом. Готовые бомбы и шлемы мальчики прятали в укромных местах.

«Играют дети, чем-то заняты, ну и пусть себе тешатся», – тихо радовалась бабушка Здравка. Однако, услышав дикий хохот, решила все-таки спуститься в подвал – посмотреть, как они там.

– Нельзя! Бабушка, не входи! – закричал Крум, стоило только появиться ей на ступеньках.

По дружному ребячьему хохоту бабушка понимала, что ничего плохого в подвале не происходит, но на всякий случай спросила:

– А что это вы всё внизу сидите? И отчего такое безудержное веселье?

Сняв цилиндры, мальчики потирали сплющенные носы.

– Смешно нам, и все, – ответил Крум. – Но ты не входи сюда!

Бабушка постояла немного – видны были ее ноги в черных чулках, – потом пошла посидеть на лавочке во дворе, где в это время собирались старушки из соседних домов. Какое-то время бабушка походит по двору, посидит на солнышке, потолкует с соседками о погоде, о болезнях, о том, что нынче готовить на обед…

– Ну так что? – растерянно спросил Иванчо. – Как быть с носами?

– Да уж придумаем что-нибудь, – пожал плечами Дими, которому все эти приготовления казались чистым ребячеством.

Еще бы! Когда тренеры готовят тебя к республиканскому первенству по плаванию на сто и четыреста метров вольным стилем в группе юниоров, засекают хронометрами каждую пройденную дистанцию с точностью до десятых долей секунды, наблюдают, насколько технично движешься ты под водой, смешно сидеть тут и вырезать из картона ножницами бабушки Здравки некое подобие средневековых шлемов.

– Вырежем по три отверстия, – предложил Яни. – Одно для носа, а два для ушей! Что туг голову ломать!

– Вырезать недолго, – засомневался Иванчо. – Уши-то нам и надерут!

– Кто? – удивился Андро. – Кто надерет?

– Режьте! – решительно сказал Крум. – Отметьте точно, куда упираются нос и уши, и вырезайте!

Взяли ножницы, острые маленькие ножницы, и каждый вырезал на своем цилиндре три отверстия: для ушей круглые, для носа продолговатое.

– Теперь смотрите, – Крум ловко вырезал два полукруглых кусочка картона. – Это для ушей. Наушники. А вот это, – он вырезал продолговатый кусок картона и согнул его пополам, – для носа.

– Ладно, – задумчиво проговорил Иванчо, орудуя ножницами и от старания высунув язык. – Наушники, наглазники, наносник… Нет, так нельзя сказать, так не выходит.

Работа остановилась.

– Носник, – улыбнулся Спас.

– Лучше уж тогда сопельник, – засмеялся и Андро.

– Вот, смотрите! – Евлоги приложил вырезанные куски картона к ушам и носу.

Он все делал быстро, ловко, Крум не случайно возлагал на Евлоги самые большие свои надежды. Евлоги предназначалась ответственнейшая часть операции – первыми бомбами остановить Лину и Чавдара на горбатом мостике.

– Видите! Не отличишь от настоящих шлемов! – воодушевился Евлоги.

– Надо и Паскалу сказать, – напомнил Андро, кивнув на длинный темно-синий цилиндр, стоящий на расшатанной этажерке в углу.

– Чтобы его нос не расцвел, как баклажан.

– У него не нос, а носик, так что получится баклажанчик! – Иванчо выговорил длинное слово не без труда.

– Да, далеко тебе до Паскала, у него бы все это единым духом получилось! – насмешливо заметил Спас.

– А ты сам скажи быстро, – защищался Иванчо.

Паскал учился в школе во вторую смену и приходил обычно позднее всех, но, надо отдать ему справедливость, принимал самое деятельное участие в приготовлениях, хоть и не знал, на кого задумано нападение, как, впрочем, и все остальные. Похоже, эта неизвестность наполняла мальчишек особой решимостью, придавала их игре загадочность: кто его знает, чем все это кончится?

Никто не обратил внимание, как случилось, что Паскал теперь все свободное время проводил с ними и, стало быть, в курсе всех их планов. Андро участвует в подготовке нападения, рассуждал Крум, почему бы и Паскалу, их маленькому Буратино, как иногда его называли семиклассники, не принять участие в игре? Тем более, что всяких интересных идей у него хоть отбавляй, не то что у Иванчо. Придумал забросать неприятеля камнями. А если и вправду попали бы в голову?

Конечно, Паскал – брат Чавдара.

Но ведь и Андро – брат Лины.

А вдруг вместе с Чавдаром и Линой на мостике окажутся какие-нибудь прохожие? Выходит, обстреливать и их? Нет, ни в коем случае! Тогда пошлем Паскала к парочке. Уж он найдет, что сказать им. Задержит Чавдара с Линой, пока не пройдут посторонние. Подаст знак. Да они и сами увидят: пора! Огонь! Бомбы засвистят над асфальтом. Начнут рваться. Дым окутает мостик. Неприятель в панике отступит…

«Перед генеральным сражением, выражаясь военным языком, – думал Крум, – надо предвидеть и использовать малейшие случайности, любые неожиданности. В конечном счете они-то и решат исход боя!»

А Паскалу сообразительности и ловкости не занимать, даром что он младше всех. Надо будет задержать на мостике Лину и Чавдара, значит, задержит. Ребята уже хорошо узнали его, их маленького Буратино, и уверены, что ради общего дела он готов на все.

Подготовка операции шла полным ходом, оставалось только определить день и время начала военных действий.

Мальчики еще не знали, что в детстве самое прекрасное – это неосуществленные планы, ведь именно их несбыточность пробуждает все новые – возвышенные и благородные – мечты, тогда как сознание близости цели, легкой ее достижимости рождает в душе расслабленность, леность, успокоенность.

Пройдут годы, и старый дом Бочевых будет превращен в музей. Наши подросшие герои придут сюда однажды, чтобы привести дом в порядок, и вдруг найдут на лавках и старенькой этажерке позеленевшие от плесени картонные цилиндры, а в углу – кучу бумажных мешочков с окаменевшей известью и песком. Через годы, отделяющие их от осенних ласковых дней незабываемого и неповторимого детства, они поймут сокровенную и простую истину, что высокая мечта и труднодостижимая цель пробуждает в человеке силы, о которых он порой и не подозревает.

18

Если бы мальчиков спросили, зачем они затеяли это перепрыгивание на спор через речку – в предстоящей операции от них потребуется не бегать и прыгать, а бросать бомбы (Иванчо, например, целыми днями теперь тренировался в бросках), – Крум не смог бы дать ответа.

Но так ведь во всякой игре: чем больше таинственности, тем она привлекательнее!

Короче, решено! Прыгаем через речку, не бог весть какое трудное испытание! Когда Крум сказал друзьям, что после обеда им всем следует собраться на пустыре и быть в кедах и спортивных костюмах, мальчики обрадовались.

Все пришли в свитерах и футболках, а Спас даже натянул черно-белую майку футбольной команды железнодорожников. Его отец был машинистом, водил мощный электровоз, когда-то водил и дизель, и паровоз, так что у Спаса были все основания носить черно-белую майку.

– Мы вроде не в футбол собираемся играть, – заметил Иванчо, озираясь в недоумении, не перепутал ли он чего-нибудь.

Спас принес и один из своих футбольных мячей, напялил старые кеды со сбитыми, как всегда, носками, а Иванчо явился в новеньком тренировочном костюме, синем, с двумя белыми полосками на брюках с застроченной складкой, – все как полагается. Иванчо страшно гордился этими брюками, не говоря уж о куртке – белая отделка на рукавах, белая пластмассовая молния. Загляденье!

Костюм купили неделю назад. Конечно, не для того, чтобы гонять в футбол на пыльном пустыре, а серьезно заниматься спортом, как Дими. Вот как раз удобный случай обновить костюм! Не идти же в нем в школу из-за одного-единственного урока физкультуры!

– Ну, ты прямо как с витрины, – прищурился Андро (он-то был в своей обычной одежде).

У Дими через плечо перекинута спортивная сумка. Сразу после прыжков через речку он спешит в бассейн.

– Ты, конечно, в плавках, – сказал ему Спас, когда мальчики шли по горбатому мостику, – в них и прыгай!

Было ровно пять часов, Паскал еще не вернулся из школы, но приятели не стали его ждать. Он, конечно, маловат для этого испытания.

Мальчики спешили еще и потому, что после пяти возвращаются с работы родители, да и другим не обязательно видеть, что они болтаются у реки. Зачем? А идти на речку раньше, пока не сделаны уроки, не хотелось, это не в правилах Крума.

Правый, пологий берег у большого моста, там, где владельцы машин мыли свои автомобили, был довольно далеко, мальчики вовсе не собирались делать такой крюк. Разве не могут они спуститься по крутому, каменистому берегу?! Сразу у горбатого мостика мальчики начали спускаться к реке – одни лицом, другие спиной к воде.

– Здорово пружинят! – подпрыгивал в своих белоснежных кедах довольный Иванчо.

Давно уж было заведено у мальчиков их квартала: перепрыгнешь через речку – значит, ты уже не маленький! Не осмелишься – значит, еще подрасти надо! Так уж повелось.

Друзья Крума первый раз выдержали это испытание еще два года назад. Но сейчас Крум повел их влево, туда, где устье реки расширялось перед тем, как разделиться на два рукава. Значит, предстоит совсем новое испытание, настоящая проба сил, требующая смелости и ловкости.

Давно уж друзья не спускались здесь к реке. Сверху она казалась тоненьким ручейком, бегущим по камешкам, но сейчас, у самой воды, река вовсе не была так узка.

А Крум молча вел приятелей вперед, туда, где русло становилось все шире, где у каменного мыса острова поблескивали гребешки волн.

– Перепрыгнем, что за вопрос! – несколько беспокойно повторял Иванчо, то забегая вперед, то пружинисто подпрыгивая на месте, наслаждаясь эластичностью новых кед.

А вот и мост. Берег тут еще круче, река еще шире, вода споро мчится вперед и вдруг рассекается большими сцементированными камнями вдававшегося в реку мыса и, укрощенная, устремляется по двум узким рукавам.

Здесь самое широкое место реки, сюда и привел друзей Крум.

– Тут, – сказал он.

Мальчики все не раз перепрыгивали речку у горбатого мостика, но здесь…

– Поспешим! – торопил друзей Крум. – Времени у нас в обрез! Нечего собирать зевак вокруг!

Широкое каменное русло реки содержалось в чистоте, здесь регулярно убирали тину и наносную грязь. От нагретых солнцем камней исходило приятное тепло, речная долина казалась уютной, просторной и тихой. Шум автомобилей слегка доносился откуда-то сверху и замирал, и, только когда на мосту загорался зеленый свет, глухой гул сотрясал темные своды моста.

– Бочка, с разбегу, да? – спросил Иванчо и, отойдя подальше, разбежался, будто и в самом деле собрался прыгать.

– Да подожди ты, стой! – недовольно крикнул Спас. Иванчо остановился у самой реки, едва удержав равновесие, и отступил назад.

– Не останови ты меня, я запросто перепрыгнул бы! – засопел он.

– Ну что ж, прыгай! – рассердился Спас, стараясь не замечать новый костюм Иванчо.

– И прыгну! – продолжая свой бег на месте, крикнул Иванчо. – Без всякого разбега перепрыгну.

– Не выпендривайся, толстяк! – вскипел вдруг Спас. – Еле-еле ползет, а туда же! Без разбега он прыгнет!

Прыгать с места без разбега, поджав ноги и собравшись в комок, – дело непростое, и тут Спасу не было равных.

– Что? – раскрыл рот Иванчо, замерев на месте с поднятыми руками. – Что?

– Толстяк, – четко повторил Спас. – А сам небось боишься, как бы не испортить новый костюм!

– С чего это ты взял? – огорченно засопел Иванчо. Меньше всего ожидал Иванчо таких нападок от Спаса, чьи убийственные удары мяча он героически отбивал от отцовского забора.

И из-за чего?

Из-за какого-то тренировочного костюма!

Андро, как всегда в таких случаях, разбирал смех:

– Придурок, толстяк!

И все это предназначается Иванчо! Хорошо, хоть Паскала нет.

Крум молча ждал, когда приятели угомонятся.

– Вы кончили?

– А чего он задирается! – буркнул Иванчо, но Крум жестом остановил его.

– Или прыгаем, – тихо сказал он, – или расходимся по домам.

Крум взглянул на Евлоги, который чуть заметно кивнул ему, и направился к реке.

Было тихо, над рекой дул легкий ветерок, неумолчно журчала вода. Вверху, по обеим сторонам проспекта, все так же гудели, обгоняя друг друга, потоки автомобилей. Над массивными перилами моста время от времени мелькали фигуры прохожих, из-под свода тянуло сыростью, а там, дальше, над рекой повис, как радуга, тонкий горбатый мостик.

Крум напрягся, разбежался, у самой воды чуть приостановился и в тот же миг оторвался от прибрежной гальки, пролетел над речкой и легко, совсем легко опустился на землю.

Приободрившись, мальчики нетерпеливо задвигались.

Евлоги шагнул назад. Шаг, другой – и, даже не напрягаясь, будто переходит через ручеек, легко махнул на другой берег. И вот он уже рядом с Крумом. Потом так же неожиданно, одним махом, снова перепрыгнул речку.

– Это что же, Бочка? – насупился Иванчо. – Ведь прыгать будем только по одному разу?

– По одному, – сказал Крум.

– И еще по одному, – отозвался Евлоги и опять перепрыгнул через речку.

Он был высокий, легкий, на вид очень хрупкий, и, хотя все время мальчики проводили вместе, только сейчас они почувствовали, какая неиссякаемая энергия кроется в худеньком, но крепком и жилистом теле Евлоги.

«Вот уж друг так друг! – с восхищением подумал Крум. – Самый близкий мой друг. После Яни, конечно».

Крум понимал, что Яни чем-то превосходит Евлоги, но не мог точно определить чем. В душе его они составляли единое целое, как и вся их ватага – Андро, Спас, Иванчо, Дими и, разумеется, Паскал, ведь все они одарили его дружбой, которой хватит на долгие годы.

– Смотрите!

Прижавшись спиной к крутому берегу, Андро стремительно оттолкнулся и помчался, наклонив голову вперед. Бежал он быстро, не рассчитывая шагов, но подпрыгнул слишком далеко от каменной кромки реки и поэтому едва удержался на противоположном берегу. Андро приземлился на самом склоне, уперся руками в землю и только потом выпрямился.

Теперь был черед Яни. И вдруг со стороны горбатого мостика донесся чей-то тонкий крик. Обернувшись, мальчики увидели две знакомые маленькие фигурки.

– Паскал! – встрепенулся Иванчо. – Уроки кончились, идут!

Паскал уже бежал к мальчикам по узкой тропинке у набережной, а за ним белой бабочкой, готовой в любую минуту вспорхнуть, неслась Здравка в своем белоснежном фартучке и с белыми бантиками в коротких косичках.

«Только ее не хватало! – подумал Крум. – А вдруг Здравка проболталась Паскалу? Вот он и пришел к ним в подвал и давай выдавать идеи насчет задуманной бомбардировки».

Помнится, Иванчо сказал как-то Паскалу: «Ну не все ли равно, как это назвать? Наносник, наушник или сопельник? Что Андро нашел в этом смешного?»

Паскал помолчал и вдруг отрезал:

«Надносник!»

«Так это одно и то же. Надносник, наносник – не все ли равно?» – возразил Иванчо.

«Ошибаешься, – причмокнул Паскал, уставившись прямо на него. – Одно без „д“ – значит, ты лепишь его на нос, а другое с „д“ – значит, защищаешь нос».

«Все болтаешь, – заморгал Иванчо. – Или болтаешь или жуешь резинку! Много ты понимаешь!»

«И то, и другое, и третье, – ответил Паскал. – И болтаю, и жую, и знаю. А вот если и ты хочешь знать, то я тебе скажу: „уши“ начинаются с гласной и не нуждаются в этом „д“, чтобы было ясно, о чем идет речь. А „нос“ начинается с согласной, и, если не отделить приставку тоже согласной, будет ерунда!»

Иванчо разинул рот, не зная, что и сказать.

С тех пор мальчики стали серьезнее воспринимать Паскала, а его отсутствие в компании становилось все ощутимее.

Ну скажите, от такой девчонки, как Здравка, можно что-нибудь скрыть?!

– Вот и я, – спрыгнула она на крутой противоположный берег и, совсем как бабочка, сложила белые крылышки своего фартучка.

«Не хватало только, чтобы она спустилась сюда и надумала прыгать вместе с нами!» – ужаснулся Крум. И сердито крикнул:

– Только посмей спуститься вниз, Здрава!

Круму хотелось предупредить и Паскала, что подготовка к операции вовсе не требует, чтобы он перепрыгивал через речку, но тут Здравка дерзко ответила:

– Захочу и спущусь!

Паскал, как обычно, повторил за Здравкой:

– Вот и я!

Не успели мальчики и глазом моргнуть, как он вместе с портфелем съехал вниз по крутому берегу.

Иванчо обхватил его руками и, покружив, опустил на землю.

Крум недовольно огляделся.

Здравка стояла на берегу, люди свесились через перила моста.

Слишком долго, пожалуй, они собираются для такого пустякового испытания ловкости, смелости и умения хранить тайну.

– Ну же!

Яни перепрыгнул через речку.

Дими сначала перебросил свою спортивную сумку. Потом, поджав губы, с серьезным лицом – таким же серьезным оно, наверно, бывало, когда Дими плавал по водным дорожкам бассейна, – тоже перескочил на другой берег.

– Браво! Браво! – кричал каждому Паскал.

Спас подзадоривал Иванчо:

– Ну прыгай же, толстяк!

– Сначала ты, – набычился Иванчо. – И не очень-то дразнись.

– Ладно, я буду дразнить тебя чуть-чуть.

Спас отошел, напрягся и прыгнул наискосок, прижимая к груди футбольный мяч. Он приземлился далеко от береговой кромки.

– Браво! – опять крикнул Паскал. – Да здравствует «Локомотив»!

А Иванчо все продолжал свой бег на месте.

– Ну же! – торопил его Крум.

– Я разогреваюсь, – сопел Иванчо.

– Смотри, перегреешься, – засмеялся Паскал.

– Не торопи!

И вот Иванчо неудержимо понесся вперед. Бежал, ступая не на цыпочки, а на всю ступню, новые кеды звонко шлепали по нагретым камням. Еще миг – и Иванчо, оказавшись над рекой с поджатыми ногами, стал похож на круглое синее облако.

Но он был тяжел, очень тяжел, и прыжок получился слабый. К тому же Иванчо раньше времени вытянул ноги. Перелетев через реку, он уперся в наклонную насыпь, как и Андро, но не смог ухватиться за нее руками. Медленно, величественно, а скорее покорно, не поднимая брызг, Иванчо шлепнулся в воду.

19

– Не шлепнулся, не упал, а сел, – так позднее оценили случившееся мальчики.

– Нет, – вступил в разговор Паскал. – Я один видел его со спины, Здравка стояла высоко, не могла хорошо разглядеть, а я видел, как он прыгал. Он сел в воду на корточки, как садятся на горшок.

Шлепнулся, упал, сел, присел – какая теперь разница? Но, очутившись в воде, Иванчо проявил неожиданную активность. Замахал руками. Зашлепал ногами. Завертел головой то влево, то вправо. И изо всех сил старался плыть. Насколько бесшумно и покорно он свалился в воду, настолько энергично стал барахтаться сейчас. Тучу брызг поднял вокруг себя! Однако все его усилия были напрасны, Иванчо неумолимо тащило по течению.

Дими в ужасе воскликнул:

– Тонет!

Волны действительно уже накрывали круглую голову Иванчо, и его короткие стриженые волосы стали издали казаться черными и блестящими.

– Тьфу, тьфу, – шумно отплевывался он и опять погружался в воду.

Его несло прямо на каменные опоры моста.

Мальчики оцепенели.

Иванчо тянул руки к спасительному берегу, пытался ухватиться за скользкие камни. Куртка его намокла, раздулась, распростерлась над водой огромной синей лягушкой.

– Крум, Крум! – кричала Здравка с берега. – Помоги ему!

Мальчики совсем растерялись.

Неужели Иванчо и в самом деле тонет? И тут маленький храбрый Паскал крикнул:

– Держись, Иванчо!

И пока другие лихорадочно соображали, что происходит и что нужно делать, Паскал с одного берега, а Яни с другого бросились в воду.

– По… По… – пыхтел Иванчо, повернув голову к Яни, который поднырнул под него и вытолкнул на поверхность.

В это же время Паскал запрыгал в воде.

– Эй! Эй! – в восторге кричал он, выпрыгивая из воды все выше. – Да тут и грудной ребенок не утонет!

Вода едва доходила ему до пояса.

Подняв на свои сильные плечи Иванчо, с которого стекали потоки воды, Яни растерянно оглянулся.

Ох уж этот Иванчо! Так перепугал всех, что они совсем забыли, какая мелкая летом река.

– По… Помоги, Яни! – продолжал пыхтеть и отплевываться Иванчо, а из рукавов и штанин струились настоящие водопады.

Иванчо чувствовал, что спасен, но никак не мог прийти в себя.

Только когда мальчики протянули Яни руки и помогли ему выбраться на берег, Иванчо успокоился. Вскочил, затряс головой. Провел рукой по волосам, и вокруг разлетелись брызги. Иванчо прижал локти к куртке – зажурчала вода, потопал ногами – кеды заквакали, как живые.

– Пропади они пропадом – и эта речка, и это перепрыгивание! – рассердился он.

А промокший до нитки Паскал скакал вокруг и кричал:

– Утоплен-ник! Утоплен-ник! Синяя лягушка!

Вдруг Паскал покачнулся на скользком дне, потерял равновесие и шлепнулся навзничь. Но тут же выплыл. Выдул воду из ноздрей. Откинул со лба мокрые волосы. Вместе с водой выплюнул жвачку. И только тогда повернулся к Здравке, с изумлением следившей за ним с берега.

– Вот и я, – виновато сказал он и вылез на берег, ухватившись за руку Крума.

Из-под него – просто трудно поверить – стекала вода, как из десяти кранов.

Так они и стояли у реки, одни сухие, другие мокрые до костей.

Иванчо все еще дулся, фыркал:

– Чтоб тебе пусто было! Выдумал! И река, и эти прыжки…

Вода стекала с него так же, как с Яни и Паскала, но те, по крайней мере, молчали, а Иванчо ни на минуту не затихал, все ворчал, и хлюпанье его кед сопровождало его ворчанье.

В этой общей суматохе первым расхохотался Андро – неудержимо, с закрытыми глазами. Он заливался смехом, просто весь трясся от хохота.

– Синяя лягушка! – едва выговаривал Андро. – Прилипнет теперь к Иванчо еще одно прозвище.

– Сам ты лягушка, – насупился Иванчо.

– Ладно уж, молчи лучше, – оборвал его Спас. – Толстяк! Прыгун!

– Ты из-за ребят переживаешь или из-за меня? – рассердился мокрый Иванчо.

– Из-за ребят.

– А если бы я утонул?

– Ну, хватит, – устало сказал Спас. – Вон Паскалу и то едва до пояса вода, а ты – «утонул»! Входи в воду, ложись и тони на здоровье! Может, найдется какой-нибудь сумасшедший тебя спасать!

Иванчо растерянно заморгал. Повернулся к Яни, к Паскалу – такие же мокрые, как он, с прилипшей к телу одеждой… И тут на его широком лице засияла добродушная улыбка.

– Синяя лягушка! – повторил Паскал. – В тазу когда-нибудь утонешь. Я из-за тебя жвачку выплюнул.

– Если я лягушка, тогда ты головастик, – засмеялся в ответ Иванчо. И повторил: – Головастик с галстуком. Слышите? – Просияв, он обернулся к мальчикам: – Головастик Буратино.

Хрупкий, худенький, с прилипшими ко лбу длинными волосами, обвисшими концами синего галстука, в мокрых джинсах и сандалиях, из которых при каждом шаге выливалась вода, Паскал и впрямь походил на головастика. И одновременно на маленького, смешного, выкупанного прямо в одежде Буратино. А Иванчо напоминал жизнерадостного притворщика, надевшего специально для этого случая новый спортивный костюм.

Только Яни был сдержан, не суетился, не разглагольствовал. Под ногами у него натекла целая лужа.

С каменного парапета моста свешивались любопытные прохожие.

Крум почувствовал, в какое дурацкое положение они попали, почувствовал смущение Дими, представил последствия этого дурацкого испытания сил и ловкости, которое Иванчо так глупо провалил, и, сдержанно сказав: «Побыстрее вытряхивайтесь отсюда!» – первым полез вверх по насыпи.

Он не оборачивался, нарочно не хотел оглядываться, огорченный и раздраженный, потому что боялся, как бы Иванчо снова не поскользнулся на каменных плитах.

Крума остановил голос Паскала:

– А мой портфель?

Крум обернулся. Портфель Паскала и в самом деле остался на противоположном берегу.

– Я сбегаю за ним. – Евлоги спустился по насыпи вниз, перепрыгнул речку, взял портфель Паскала и быстро вернулся назад. Все это он проделал так легко, будто разгуливал по тротуару, – просто сделал шаг пошире и перелетел через препятствие, поглотившее толстяка Иванчо; потом так же легко поднялся по крутому берегу и протянул портфель Паскалу.

– Не давай ему, – остановил его Яни. – Намокнет.

– Дай мне. – Крум взял портфель.

По мосту с того берега к мальчикам бежала Здравка.

Перешли шоссе, пробираясь между машинами, из портфеля Паскала торчала палка с нарисованным знаком «Стоп», но всем было не до того, друзья молча шагали по тротуару.

– Вот и я, – догнала их запыхавшаяся Здравка. Никто ей не ответил.

– Ай-ай-ай, какой ты мокрый! – заахала девочка, дотрагиваясь до одежды Паскала.

– Ну, хватит ныть, – оборвал сестру Крум. – Не один он мокрый.

Но Здравка на других и не взглянула.

– Подожди! – остановила она Паскала, пытаясь вытереть его волосы.

– Здрава! – Крум сердито поджал губы. – Нечего тут на улице цирк устраивать!

– Это вы цирк устраиваете, – рассердилась Здравка. – Точнее, ты! Твои небось выдумки.

Только теперь она посмотрела на Яни, который шагал как деревянный, расставив руки в стороны, на Иванчо – в хлюпающих кедах, в обвисшем тренировочном костюме – и прыснула, прикрыв рот ладонью:

– Ой, какие вы смешные! Если бы ты знал, Крум, братик, какие вы смешные!

Крум, может быть, этого и не знал, но чувствовал. По взглядам и улыбкам прохожих, по угрюмому молчанию товарищей он понимал, что они выглядят не лучшим образом, если даже Здравка смеется над ними. Крум просто сгорал от стыда.

Неподалеку от поворота на пустырь Дими остановился.

– Мне сюда, – кивком показал он на соседний широкий мост и проспект, по которому лежал маршрут троллейбуса, едущего прямо к спортивному комплексу.

– Иди, – коротко ответил Крум.

Дими шел с некоторой неуверенностью, прижимая локтем перекинутую через плечо спортивную сумку.

– Чемпион, – презрительно процедил сквозь зубы Спас. – Только тренировки на уме.

Крум чувствовал, что товарищи готовы сейчас разбрестись кто куда. Получается, что первая же неудача может испортить все задуманное.

– Идемте ко мне домой! – сказал он. – Там обсушимся.

Что ж, раз ему в голову пришла идея перепрыгивать через речку и мастерить всякие там маски-шлемы и бомбы, которые так здорово усовершенствовал Паскал, нужно найти в себе силы, чтобы достойно встретить первую неудачу.

Бабушка не станет их ругать, наоборот, выстирает и выгладит испачканную рубашку Паскала, Крум сам раздвинет ей гладильную доску, и все пройдет, все забудется. Вот если бы отец был дома, так легко не удалось бы отделаться от неприятностей, хотя и отец всегда его понимал.

– Бабушка вам все выгладит, – ободряюще сказал Крум, – будет как новое!

– Ха! – воскликнул Спас. – Паскал и Яни, может, и высохнут, а Иванчо… Знаю я эти костюмы! Впитывают воду, как губка, но три дня сохнут.

В подтверждение его слов Иванчо подпрыгнул, из хлюпающих кед и с брюк закапала вода.

– Вот видите, – пожал Спас плечами. – Один раз вошел в речку и чуть не осушил ее. Стоит ему шевельнуться, вода льет ручьями.

– Я, пожалуй, пойду, у меня дела, – сдержанно произнес Яни.

Сказал спокойно, но Крум знал: Яни не переменит своего намерения, не надо и пробовать его отговорить.

– И я ухожу, – торопливо проговорил Паскал.

– Ну уж нет! – воскликнула Здравка и схватила его за руку. – Пойдешь к нам, – продолжала она с такой уверенностью, что Крум удивленно посмотрел на сестренку. – Мы с бабушкой тебя подсушим, выгладим, станешь как новенький. Даже выстираем. В стиральной машине. Знаешь, как она работает!

– Надо сказать – высушим, – поправил ее Паскал. – Подсушить можно только грудного младенца. И все-таки я пойду домой.

Здравка, однако, не выпускала его руку из своей.

– Насильно тебя похитим! Правда, Крум?

– А как же, похитим, – повторил Крум, погруженный в свои мысли.

Паскал еще раз огляделся по сторонам, ища поддержки, но Яни, Иванчо, и впрямь похожий на синюю лягушку, а за ними Андро и Евлоги уже направлялись к пустырю. К тому же Крум нес портфель Паскала, так что куда уж тут бежать? Печально опустив голову, Паскал покорно зашагал рядом со Здравкой.

20

Выкупанный, голый, закутанный до подбородка в голубой махровый халат Крумова отца, такой широкий и длинный, что в него можно было бы завернуть пятерых таких, как Паскал, мальчик чинно сидел в кухне, пока Здравка сушила феном его мокрые волосы.

Что такое? Почему бабушка так сдержанна и молчалива? Она что, уже успела поговорить с Паскалом? Почему в доме чувствуется какая-то напряженность?

Бабушка выгладила рубашку, джинсы, майку, трусы, не позволила Круму вытащить гладильную доску, гладила так, как она любила – на краешке стола, расстелив старое одеяло, гладила молча, лишь время от времени пристально вглядываясь в Паскала.

И он точно язык проглотил…

Паскал вынул из портфеля нераспечатанные пакетики импортной жевательной резинки, протянул Круму и Здравке.

Крум взял.

Здравка, занятая тем, что сушила носки Паскала над плитой, отказалась:

– Ты же знаешь, я ее не люблю.

– Знаю, – уныло ответил Паскал и, вместо того чтобы, по обыкновению, засунуть резинку в рот, убрал пакетик в портфель.

– Тебе не холодно? – встревожился Крум. – Не простыл, когда промок?

В памяти Крума всплыла растерянная улыбка Паскала, когда его спросили, не боится ли он матери. Крум никогда не видел мать Паскала, а его собственные воспоминания о покойной маме – что-то весенне-белое, воздушное – трудно связывалось с матерями его друзей.

Повседневные будни наполнены обычными заботами матери о детях, ее тревогами, советами, порой невольным раздражением, и вдруг в глубокой ночной тишине сыну или дочери открывается: только материнское сердце способно до конца понять тебя, утешить и ободрить. Крум никому не рассказывал о своей затаенной тоске по покойной маме, но всегда с подчеркнутой предупредительностью относился к матерям своих друзей. Он все мог простить и Я ни, и Евлоги, и Андро, Спасу, Дими, Иванчо, одного не прощал никогда – грубости по отношению к матери. Друзья знали об этом и при нем держали себя особенно вежливо по отношению к маме.

Крум и представить себе не мог чью-либо мать в тюрьме, поэтому с таким глубоким сочувствием относился он к Паскалу, покровительствовал этому маленькому Буратино, радовался, что Паскал подружился со Здравкой и что ребята приняли его в свою компанию.