Текст книги "Рама для картины"

Автор книги: Дик Фрэнсис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 12 страниц)

4

Понедельник выдался ветреным, но ясным, с остатками летнего тепла. До Уорсинга я добрался на поезде, а до дома – на такси. К удивлению соседей, установил мольберт приблизительно там, где раньше были ворота – их не сняли с петель и не унесли пожарные. Они лежали на лужайке; на одной створке красовалась аккуратная трогательная табличка: «Островок сокровищ».

Бедный Арчи, бедная Мейзи.

Я покрыл поверхность холста спокойной грунтовкой кофейного цвета. Пока все было сырым, наметил краской того же цвета, но более темного оттенка очертания разрушенного дома на фоне горизонтальных линий изгороди, гальки, моря и неба. На этой стадии, работы легко стереть ошибки композиции, сделать все заново. Выправить пропорции и перспективу. Уравновесить композицию.

Закончив часть работы, оставил ее сохнуть, а сам прошелся по саду, разглядывая останки дома с разных сторон. Море блестело под солнцем. Местами темно-серыми пятнами лежали тени от островерхих тучек. На каждой волне было по барашку. Наступил отлив, обнаживший мокрое пространство ребристого песка.

Я повернул назад – продолжать работу. Тут увидел, как из просторного микроавтобуса появились двое мужчин, проявлявших несомненный интерес к тому, что было когда-то домом.

Подошел к мольберту, рядом с которым они стояли, разглядывая начатую картину.

Один был плотный, лет пятидесяти, второй – худой, не старше тридцати. На лицах – полная уверенность в себе. Старший поднял глаза, когда я подошел поближе.

– У вас есть разрешение находиться здесь? – спросил он. Это был вопрос без тени враждебности.

– Владелица хочет, чтобы дом был запечатлен на картине.

– Понятно..

Его губы слегка передернулись.

– А у вас есть разрешение? – спросил я.

Слегка приподнял брови.

– Страховая компания, – ответил он, словно удивляясь, что кто-то может задать такой вопрос.

– Та самая, из которой мистер Гриин?

– Кто?

– Гриин, через два «и».

– Не знаю, о ком речь. Мы договорились с миссис Мэттьюс осмотреть дом, оценить нанесенный ущерб…

– Значит, у вас нет Гриина?

– Ни с одним «и», ни с двумя.

Он стал мне симпатичен. Юмором от меня можно добиться много.

Знаете, миссис Мэттьюс уже не ждет вас. Вышеуказанный Гриин, представившийся сотрудником страховой компании, сказал ей, что она может вызывать бульдозер в любое время…

Он насторожился.

– Вы серьезно?

– Я был при том разговоре.

– Этот человек показал свою визитную карточку?

– Нет. – Я помолчал, – Но вы ведь тоже не показали.

Он сунул руку во внутренний карман и с ловкостью фокусника извлек визитку. Этот натренированный жест был сродни условному рефлексу.

– А если одна и та же собственность застрахована в двух компаниях одновременно… – начал я, читая карточку: «Фонд «Жизнь и безопасность», Д. Д. Лэгленд, областной менеджер».

– Это мошенничество.

– Ах, так? Но вдруг Гриин через два «и» вообще не имеет отношения к страхованию?

– Конечно.

Положил визитку в карман брюк. Свитера не приспособлены дли деловых отношений. Он задумчиво смотрел на меня, Эго был человек того же типа, что и мой отец – средних лет, среднего достатка, компетентный в работе, но вряд ли способный выдумать порох.

– Гэри, – обратился он к своему помощнику – найди телефон и позвони в отель «Прибрежный». Сообщи миссис Мэттьюс, что мы здесь.

– Есть, – сказал тот. Он был исполнительный.

Пока он ходил, Д. Д. Лэгленд свое внимание направил на руины, а я таскался по пятам.

– Что вы ищете?

Он искоса взглянул на меня.

– Следы поджога.

– Не ожидал такой откровенности.

– Бывает иногда.

– А разве не пожарные должны искать следы поджога?

– Да. Полиция тоже. Мы берем у них информацию.

– И что они сказали?

– А это не ваше дело, по-моему.

– Даже принимая во внимание то, что дом деревянный, слишком многое сгорело.

– А вы специалист? – иронично поинтересовался он. – Я занимался пожарами еще до вашего рождения… Может, вернетесь к своей картине?

– Она еще сырая.

– Тогда помолчите.

Не обиделся, замолчал.

Он, видимо, производил предварительный осмотр. Приподнимая небольшие обломки, внимательно их рассматривал, осторожно возвращал на место. Насколько мог заметить, ни один из них не вызвал у него особого интереса.

– Можно сказать?

– Ну?

– Мистер Гриин занимался практически тем же, что и вы, только в другом месте – за печкой.

Он выпрямился. Положил на место очередной почерневший кусок.

– Что-нибудь взял с собой? – спросил он.

– Нет. По крайней мере, за то недолгое время, что мы его видели. А долго ли тут находился, не знаю.

– А не мог он быть случайным прохожим? Заглянул из любопытства…

– Не было такого впечатления.

Д. Д. нахмурился.

Вернулся с задания Гэри. Вслед за ним прикатила Мейзи на «ягуаре» – в красном пальто, настроенная по-боевому. Ее глаза метали молнии.

– Что все это значит? – сказала она, наступая на Д. Д. – Разве вопрос о поджоге еще не решен? И не пытайтесь выкручиваться. Только попробуйте не выплатить теперь страховку! Ваш человек в субботу сказал – все в порядке, я могу приступать к расчистке и строительству. Да и вообще! Даже если был поджог, все равно придется платить. Он застрахован и от поджога.

– Разве мистер Робинсон не сообщил, что человек, которого вы видели в субботу, не имеет к нам отношения?

Мистер Робинсон, то есть Гэри, активно закивал головой.

– Но мистер Гриин определенно сказал, что от вас…

– Хорошо, как он выглядел?

– Вежливый, – без колебаний сказала Мейзи. – Не столь молодой, как Чарльз… – Она показала на меня. – И не такой старый, как вы. Типичный сотрудник страховой компании, вот и все.

Д. Д. мужественно проглотил скрытое оскорбление.

– Рост 177 сантиметров, – сказал я. – Загар с желтоватым оттенком. Глубоко посаженные серые глаза с тяжелыми верхними веками. Слегка приплюснутый нос. Прямой рот с темными спускающимися вниз усами. Зачесанные назад каштановые волосы, небольшие залысины. Ничем не примечательные брови. Шляпа в зеленовато-коричневых тонах из мягкого фетра, рубашка, галстук, светло-коричневый расстегнутый плащ. Золотой перстень с печаткой на пальце правой руки.

– Боже мой, – сказал Д. Д.

– Глаз художника, голубчик, – восхищенно констатировала Мейзи.

Д. Д. сообщил, что у них нет такого человека в отделе расследований.

– Прекрасно! – Мейзи заговорила с новым приливом гнева. – Значит, все еще предполагается поджог? Почему вы думаете, что кто-то мог захотеть сжечь его.

Конечно, Мейзи, практичная Мейзи, не могла быть столь наивной. Понял, что прав, по взгляду, брошенному ею в мою сторону.

Д. Д. помялся, но решил воздержаться от объяснений. Пару раз я едва сдержал смех, и Мейзи это заметила.

– Вы хотите, – спросил ее, – чтобы картина была солнечная, как сегодняшний день?

Она взглянула на чистое небо.

– Немного трагичнее, голубчик.

Д. Д. и Гэри исследовали пожарище сантиметр за сантиметром весь день. А я стремился придать его изображению немного готического романтизма. Ровно в пять все мы, как по сигналу, прекратили работу.

– Гудит гудок, кончай работу, – сказал Д. Д., глядя, как я пакую чемодан.

– Ближе к вечеру преобладают желтые тона.

– Вы завтра тут будете?

Я кивнул:

– А вы?

– Возможно.

До отеля «Прибрежный» добирался сначала пешком, а потом на автобусе. Помыл кисти, а в семь часов встретился с Мейзи в баре – так мы договорились.

– Ну как, голубчик? – спросила она, подобрев после первого джина с тоником. – Они что-нибудь нашли?

– Абсолютно ничего.

– Что ж, это хорошо.

Я отпил немного пива. Осторожно поставил стакан на стол.

– Не совсем хорошо, Мейзи.

– Почему?

– Какие конкретно ценности сгорели?

– На вас они могут, конечно, и не произвести особого впечатления… Ну вот, там были такие вещи, как коллекция копий старинных картин, принадлежавшая лорду Стикерсу. Я ухаживала когда-то за его племянницей. Еще коллекция удивительных красивых бабочек, даже профессора приезжали посмотреть на них. Была кованая решетка из дома леди Тайт, отделявшая холл от гостиной. Были шесть угольных грелок из ирландского дворца, две высокие вазы с орлами на крышках и автографом Анжелики Кауфман. Они когда-то принадлежали кузине Маты Хари, и это правда, голубчик. Что еще? Экран для камина с серебряными шишечками, чистить их ужасное мучение, мраморный столик из Греции, серебряная чайница, которой когда-то пользовалась королева Виктория. Это, голубчик, только начало. Если буду все перечислять, проговорю всю ночь.

– В компании есть полный список?

– Да, а почему вы спрашиваете?

– Мне кажется, многих вещей уже не было в доме, когда он загорелся.

– Что? – Мейзи искренне изумилась. – Они были там.

– Д. Д. почти проговорился: они ищут то, что от них осталось. И кажется, ничего не нашли.

– Д. Д.?

– Мистер Лэгленд. Который постарше.

Пока Мейзи расправлялась со следующими двумя порциями двойного джина, ею попеременно овладевали то гнев, то сомнение. Последнее, наконец, одержало победу.

– Вы поняли все неправильно, – сказала она безапелляционно.

– Надеюсь.

– Отсутствие жизненного опыта. Слишком молоды, миленький.

– Возможно.

– Все было на своих местах, когда я уезжала в прошлую пятницу погостить к Бетти. Поехала к ней только потому, что слишком давно не видела… Нельзя же сидеть и ждать, когда твой дом загорится, чтобы вовремя потушить пожар! Правда, миленький? Тогда вообще ничего не увидишь. Тем более Австралии…

Остановилась, переводя дыхание. Совпадение, подумалось мне.

– Это просто удивительно, что захватила с собой большую часть драгоценностей – не всегда так поступаю. Но Арчи обычно говорил… Он был такой предусмотрительный, разумный…

– Вы были в Австралии?

– Ну да, голубчик. Поехала туда навестить сестру Арчи. Она живет там Бог знает с какого времени, очень одинока, потому что она овдовела. Я ее никогда не видела, мы только посылали друг другу открытки к праздникам. Пробыла шесть недель. Она хотела оставить меня в Австралии, и, знаете; мы просто загорелись этой идеей…

Тут я сказал:

– Вы, случайно, не приобрели там Маннингса?

Сам не знаю, почему спросил. Просто у меня из головы не выходил Дональд.

До этого она все сомневалась и возмущалась. На сей раз была напугана до смерти. Залпом допив джин, стала сползать с высокого стула, на котором сидела у стойки бара.

– Не может быть? – вырвалось у меня.

– Откуда вы узнали?

– Я не знал…

– Вы что, из таможенной службы?

– Конечно, нет.

– О, Господи… О, Боже мой…

Взял Мейзи за руку и повел к креслу у небольшого столика.

– Сядьте, – успокаивающе сказал ей, – и расскажите все.

Чтобы прийти в себя, ей понадобилось десять минут и еще порция двойного джина.

– Голубчик, я не очень разбираюсь в живописи, вы, наверно, уже догадались. Но мне попалась картина сэра Альфреда Маннингса – с подписью и всем прочим, как положено. И по выгодной цене, право. Еще подумала, как бы рад был Арчи, если бы у нас висел настоящий Маннингс. Ведь мы оба, конечно, любили скачки, и сестра Арчи тоже подбивала меня купить… И вот, голубчик, я ее приобрела.

Она остановилась.

– Продолжайте.

– Миленький, думаю, вы обо всем уже догадались после того, что…

– Вы не заявили о ней на таможне?

Она глубоко вздохнула.

– Да, голубчик, именно так и было. Конечно, глупо с моей стороны, но, когда покупала ее, мне и в голову не пришло подумать о таможне. Только неделю спустя, когда собиралась домой, сестра Арчи спросила, стану ли я заявлять о картине в декларации… Меня всегда так раздражают эти налоги и сборы, наверно, и вас? В любом случае, подумала я, надо выяснить размер налога. И узнала: обычного налога на купленные в Австралии по комиссионной цене картины нет, но следует заплатить налог на прибавленную стоимость. Что-то вроде налога с продаж, плохо в этом разбираюсь. Словом, придется заплатить восемь процентов с той суммы, за которую ее приобрела. Ну, я вам скажу! Была зла, миленький – передать не могу! Тогда сестра Арчи и говорит: не оставить ли тебе картину у меня? Если еще раз приедешь в Австралию, то не придется платить никакого налога. Но я не была уверена, что вернусь. Да и очень хотелось видеть сэра Альфреда Маннингса на стене… Картина была замечательно упакована в картонки, мне только осталось замаскировать ее своей лучшей ночной рубашкой и засунуть в чемодан. В Хитроу поставила его на дорожку с табличкой «Без осмотра», и никто меня не остановил.

– Сколько бы пришлось заплатить?

– Ну, немного больше семисот фунтов. Не такая уж большая сумма, голубчик, но меня просто бесит, что должна платить какой-то налог…

Немного посчитал в уме. Значит, картина стоила около девяти тысяч?

– Правильно. Девять тысяч, – забеспокоилась она. – Меня не обманули, как вы думаете? Я наводила справки здесь, и сказали, некоторые работы Маннингса стоят все пятнадцать…

– Так и есть, – сказал я рассеянно.

– Тогда и решила застраховать ее. А если в компании потребуют квитанцию или что-нибудь в этом роде? Вот и не стала об этом думать…

– Неприятное положение.

Она допила джин, и я заказал ей еще порцию.

– Знаю, это не мое дело, Мейзи, но как удалось иметь при себе девять тысяч наличными в Австралии? Разве нет ограничений для вывоза таких сумм?

Она захихикала:

– Вы мало знаете жизнь, голубчик. Я отлично провернула дело. Мы с сестрой Арчи прогулялись к ювелиру и продали ему мою брошку… Была такая противная – в виде жабы – с большущим бриллиантом во лбу. Она имела какое-то отношение к Шекспиру, хотя никогда не знала, какое именно. Возила ее с собой, потому что дорогая. Продала за девять с половиной тысяч, правда, в австралийских долларах…

Мейзи считала, что ужинать я должен с ней. И мы отправились в ресторан. Аппетит ее не пострадал, но настроение – ухудшилось.

– Вы никому не расскажете о картине?

– Конечно, нет.

– У меня могут быть неприятности, миленький.

– Знаю.

– Люди иногда бывают такими жестокими…

– Никто ничего не узнает, если будете помалкивать. Или уже рассказали кому-нибудь?

– Нет, миленький, не рассказывала. Страшно боялась, что узнают… Совершенно не могу понять, почему должна платить этот противный налог? Картину я не стала вешать – спрятала.

– Спрятали?

– Да, миленький, почти нераспакованную. Конечно, развернула ее, когда добралась до дома. Тогда и обнаружила, что кольцо, через которое пропущена веревка, отваливается. Завернула снова, решила подождать…

– И где же?

– Сунула за одну из батарей в гостиной. Не смотрите с таким ужасом, голубчик – центральное отопление было отключено.

Весь следующий день рисовал дом. В перерывах ходил по пожарищу, пытаясь найти что-нибудь из ценностей. Встречалось многое, что можно было узнать – сетки от кроватей, кухонные агрегаты… В густом пепле местами чернели остатки балок-перекрытий. Но, кроме них, все что могло гореть, сгорело. Смог найти лишь чугунную решетку из дома леди Тайт, отделявшую холл от гостиной. Думаю, она бы ее не узнала.

Никаких угольных грелок, которые, кстати, обязаны выдержать страшный жар. Никакого металлического экрана для камина. Никакого мраморного столика.

Естественно, никакого Маннингса.

Когда появился в пять часов в «Прибрежной», в холле меня поджидала Мейзи. Агрессивная, доведенная до крайней степени раздражения. Чем мог ее обидеть?

– Бар не работает, – сказала она. – Пошли ко мне наверх. Все это возьмите с собой. – Показала на мой чемодан.

Пока ехали в лифте, опасность взрыва была налицо. Щеки ее пылали. Высветленные волосы, всегда тщательно уложенные и покрытые лаком, торчали в разные стороны. В первый раз со дня нашего знакомства не видел следов помады у нее на губах.

Распахнула дверь своей комнаты, я прошел за ней.

– Вы никогда не поверите, – с чувством сказала она. – Всю первую половину дня у меня была полиция, а всю вторую – люди из страховой компании..

О, Мейзи, вздохнул про себя, это было неизбежно.

– Расселись да еще имели наглость утверждать, будто продала все ценности… И застраховала дом на чересчур большую сумму… А теперь пытаюсь обвести страховую компанию вокруг пальца… Я им повторяла снова и снова – все было на своих местах, когда отправлялась к Бетти. А если и застраховала на большую сумму, то затем, чтобы уберечься от инфляции. Этот Лэгленд говорит, что они ничего не заплатят, пока не проведут расследования, и с таким подозрением, недоверием… У них нет ко мне никакого сострадания – я ведь потеряла все…

Остановилась, чтобы собраться с силами. Ее трясло от гнева.

– Чувствовала себя оплеванной, может, даже немного на них накричала. Меня можно понять! Была вне себя, они сами виноваты, что так грубо со мной обошлись – выставили настоящей преступницей. В конце-то концов, какое у них право говорить мне «возьмите себя в руки»?

Представил себе, какая замечательная у них вышла встреча. Поглядеть бы на полицейских и Д. Д., покидавших поле боя.

– Они уверены, что это определенно поджог. А я спросила, почему же они сейчас так считают, если раньше думали по-другому? Говорят: мистеру Лэгленду ничего не удалось найти среди пепла, сказали, что даже если мне не удалось продать вещи, то могла устроить, чтобы их украли, а дом сожгли дотла. Все спрашивали, сколько заплатила за пожар, а я свирепела больше и больше…

– Сейчас вам необходима порция чистого джина.

– Говорю, надо искать того, кто это сделал, а не преследовать беззащитную женщину… С ума сводят эти бестолочи – не видят дальше своего идиотского носа.

Во время ее монолога насторожило вот что. Хотя возмущалась Мейзи, конечно, искренне, она немножко заводила себя, когда гнев начинал стихать. Почему-то было необходимо ощущать себя несправедливо обиженной.

В короткую паузу между двумя потоками расплавленной лавы сказал:

– Думаю, вы не сообщили им о Маннингсе?

Красные пятна на щеках зардели еще ярче.

– Я не свихнулась, – желчно сказала она. – Если они узнают, то не останется никаких шансов…

– Слышал, – сказал я осторожно, – ничто так не раздражает мошенника, как необходимость отвечать не за свои дела.

На секунду показалось, что вызвал на себя огонь ненависти. Потом в ее гневных глазах появились искорки смеха, прежде загнанного очень глубоко. Исчезла твердость губ, глаза заблестели, через секунду появилась жалкая улыбка.

– Наверно, вы правы. – Улыбка постепенно переросла в смешок. – Как там насчет джина?

За ужином все еще происходили небольшие извержения, но главный пышущий вулкан утих.

– Вижу, вас не удивило, когда сказала, что думает полиция.

Искоса посмотрела проницательным взглядом.

– Нет. – Я помолчал. – Совсем недавно нечто похожее произошло с моим двоюродным братом. Слишком похожее и слишком во многом. Хочу, чтобы вы встретились с ним. Если он согласится.

– Но почему, голубчик?

Рассказал – почему.

– Какой ужас! Наверно, думали, что я эгоистка! После страданий этого человека…

– Не думаю, что вы эгоистка. Вообще-то, Мейзи, думаю, что вы молодчина.

Она была довольна. Передо мной опять сидела милая кошечка.

– Вот что, голубчик, – смущенно сказала она – После сегодняшней встряски я уже не хочу картины, которую вы создаете. Не хочу больше вспоминать о доме… Что если просто отдам вам пятьдесят фунтов? Не будете возражать?

5

Мы отправились на «ягуаре» Мейзи, сидя за рулем по очереди.

Из телефонного разговора с Дональдом понял, что он не жаждет моего приезда, но на протест не хватает сил. Когда открыл дверь, его вид поразил. Прошло всего две недели с тех пор, как я уехал. За это время брат похудел килограммов на семь, а постарел лет на десять. Кожа приобрела синеватый оттенок, в волосах проступила седина.

– Заходите, – сказал он. – Думаю, не откажетесь что-нибудь выпить?

– Очень любезно с вашей стороны, миленький, – сказала Мейзи.

Он посмотрел на нее мутным взглядом. Большая добродушная женщина с блестящими волосами выглядела вызывающе. Нечто среднее между вульгарностью и элегантностью, к счастью, ближе ко второму.

Дон жестом попросил меня заняться напитками, словно у самого на это не было сил… Мебель в столовой переставлена на скорую руку. Появился большой ковер. Все кресла переехали с террасы, журнальные столики – из спален. Уселись вокруг одного из них. Я хотел задать кое-какие вопросы и записать ответы. Браг без всякого интереса наблюдал, как достаю блокнот, ручку.

– Дон, выслушай одну историю.

– Хорошо.

Рассказ Мейзи на сей раз был краток. Когда дошли до покупки Маннингса, Дональд чуть приподнял голову, перевел взгляд с нее на меня – первый проблеск внимания. Все. Закончила. На некоторое время воцарилась тишина.

– Вы оба ездили в Австралию, вы оба купили по Маннингсу, и вскоре ваши дома были ограблены.

– Удивительное совпадение, – сказал Дональд. – И вы прибыли только для того, чтобы сообщить об этом?

– Я хотел навестить тебя.

– Ты очень добр, Чарльз, но со мной все нормально.

Даже не знавшая его Мейзи видела – это не так.

– Где ты купил картину, Дон? В каком месте?

– Кажется, в Мельбурне. В отеле «Хилтон», напротив поля для крикета.

В отелях продают картины местных художников, но таких, как Маннингс, крайне редко.

– В вестибюле к нам подошел человек… – вспоминал Дональд. – Вскоре он принес ее в наш номер… Она из галереи, там мы ее впервые увидели…

– Какая галерея?

Задумался, стараясь вспомнить.

– Что-то вроде художественного музея.

– Может, что-нибудь написано на корешке чековой книжки?

– Фирма, с которой вел дела по продаже вина, заплатила. Вернувшись, выслал им чек.

– Какая фирма?

– «Монга вайнярд пропрайетари лимитед». Из Аделаиды и Мельбурна.

Все записал.

– Как выглядела картина? Можешь ее описать?

– Из серии «Перед стартом». Типичный Маннингс, – устало ответил Дональд.

– И у меня была такая, – удивилась Мейзи – Длинная вереница жокеев в спортивной форме на фоне темнеющего неба.

– На моей всего три лошади.

– Жокей на переднем плане картины был в фиолетовой рубашке и зеленой шапочке, – сказала Мейзи. – Когда-то мы с Арчи мечтали, что купим лошадь, станем ходить на бега, решили сделать своими цветами фиолетовый и зеленый.

– Дон?

– А, да… Три гнедых лошади в легком галопе… в профиль… одна спереди, две чуть сзади. На наездниках яркая одежда. Точно не помню, какого цвета. Белая ограда, много солнечного неба.

– Какой размер?

– Не очень большая. Шестьдесят на сорок сантиметров.

– А ваша, Мейзи?

– Немного меньше, голубчик.

– Слушай, – сказал Дональд, – чего ты добиваешься?

– Стараюсь убедиться, нет ли еще каких-нибудь совпадений.

Он холодно посмотрел на меня.

– Пока мы ехали сюда, – продолжал я, – Мейзи рассказала, как купила картину. Не мог бы и ты вспомнить, как купил свою? Может, искал Маннингса специально?

Дональд провел по лицу рукой, явно не желая напрягаться.

– Нет, ничего специально покупать не хотел. Это было в Мельбурне… Просто пошли в музей. Увидели там картину Маннингса… Глядя на нее, разговорились с женщиной, стоявшей рядом… Она сказала, что недалеко – в небольшой частной галерее – продается Маннингс, на которого стоит посмотреть, даже если не станем его покупать… У нас было свободное время, и мы пошли.

У Мейзи отвисла челюсть.

– Но, голубчик, – сказала она, все-таки обретя дар речи, – у нас было то же самое. Только в галерее Сиднея, а не Мельбурна. У них там есть великолепная картина «Надвигающаяся буря», и когда мы восхищались ею, около нас появился какой-то тип, заговорил…

Дональд вдруг стал похож на больного, которого вконец утомили посетители.

– Слушай, Чарльз… Надеюсь, ты не пойдешь со всем этим в полицию? Потому что я, кажется, не смогу вынести… новую серию вопросов.

– Конечно, нет.

– Тогда… какой смысл во всем этом?

Мейзи допила джин и улыбнулась.

– Где здесь комната для девочек?

И скрылась за дверью.

Дональд едва слышно сказал:

– Не могу сосредоточиться… Извини, Чарльз, не в состоянии ничего делать… пока Регина у них, не похоронена, а где-то хранится.

Мне рассказывали, что тела убитых могут держать там до полугода, a то и больше, если преступление не раскрыто. Выдержит ли Дональд?

Он вдруг встал и направился к двери. Вышел в холл. Я направился за ним. Брат пересек холл, открыл дверь в гостиную. Там, как и раньше, ничего, кроме дивана и стульев. Пол, на котором когда-то лежала Регина, вымыт и натерт. Холодно. Дональд, стоя у камина, смотрел на портрет Регины над ним.

– Чаще всего сижу здесь, с ней, – сказал он. – Не будешь возражать… если не пойду вас провожать, Чарльз? Очень устал…

– Береги себя, – бессмысленно сказал я. – Все будет нормально.

– Не беспокойся.

Обернулся с порога. Он смотрел на Регину. Не знаю, хорошо это или плохо, что я написал ее портрет.

Весь первый час пути Мейзи не проронила ни слова. Это само по себе было рекордом.

Мы заехали к одной из соседок брата, которая с самого начала предлагала приют ему.

Миссис Соседка выслушала сочувственно, но покачала головой.

– Мы несколько раз пытались его уговорить. И не только мы – многие пытались. А он отвечает, что у него все в порядке. И не хочет принимать ни от кого помощь.

Мейзи вела машину сосредоточенно, спокойно. Наконец, она заговорила:

– Не надо было беспокоить его. Так скоро, после…

Три недели, подумал я, только три недели. Для Дональда они, наверно, были как три года. Таких страданий могло хватить на всю человеческую жизнь.

– Поеду в Австралию, – сказал я.

– Вы его очень любите, миленький?

Люблю? В конце концов, наверное, это самое точное слово.

– Он старше на восемь лет, но мы всегда хорошо ладили. Наши матери – сестры. Они, навещая друг друга, нас таскали с собой. Он всегда терпел, когда я, маленький, путался у него под ногами.

– Очень плохо выглядит.

– Да.

Она замолкла еще на десять миль. Потом сказала:

– Уверены, что не стоит сообщать в полицию? О картинах, имею в виду? Ведь это, вы считаете, каким-то образом связано с ограблениями? Полиции легче все расследовать, чем вам…

– Им было бы легче, Мейзи. Но как я могу рассказать? Он не выдержит новых допросов, вы же его видели сегодня. А для вас это будет не просто признание и раскаяние в маленькой контрабанде и штраф. На вашей репутации останется пятно. Каждый раз, когда соберетесь попутешествовать, на таможне будут рыться в чемоданах, возникнет куча других осложнений, унижений. Стоит попасть в черные списки – и никогда уже не выбраться.

– Не ожидала от вас такой заботы, миленький, – она попыталась хихикнуть, но вышло ненатурально.

Мы остановились, чтобы поменяться местами. Мне нравилось вести ее машину. С тех пор как лишился устойчивого дохода – уже три года – не имею своих «колес». Приятно чувствовать мощь мотора под светло-голубым капотом, поглощавшим дорогу.

– А хватит денег на проезд? – спросила Мейзи. – На гостиницы и все остальное?

– У меня там живет друг. Тоже художник. Остановлюсь у него.

Она с сомнением посмотрела на меня.

– Голубчик, автостопом туда не добраться.

– Как-нибудь справлюсь.

– Ну да, миленький, справитесь, но все-таки… Не хочется разводить тут глупые споры и объяснения.

К тому же вы собираетесь туда отчасти потому, что я заделалась контрабандисткой. Короче, прошу позволить оплатить билеты.

– Нет, Мейзи.

– Да, миленький. Будьте хорошим мальчиком, сделайте, как я говорю.

Можно понять, почему была толковой медсестрой. Выпейте лекарство, голубчик. Вот и молодец, хороший мальчик. Не хотелось принимать ее предложение, но, если честно, все равно пришлось бы где-то занимать.

– Напишу ваш портрет, Мейзи, когда вернусь.

– Это будет очень здорово, миленький.

Притормозил у своего дома – недалеко от Хитроу. Снимал чердак. Сюда Мейзи заезжала за мной сегодня утром.

– Вы можете жить в таком шуме? – спросила она, вздрагивая от рева самолета, набиравшего над нами высоту.

– Меня больше всего волнует размер квартплаты.

Улыбнулась, открывая крокодиловую сумочку и вынимая чековую книжку. Черкнула пером – и протянула полоску бумаги. Сумма значительно больше стоимости путешествия.

– Если что-то беспокоит, миленький, – сказала, отвергая мои возражения, – вы отдадите мне назад то, что не потратите. – И преданно посмотрела серо-голубыми глазами. – Будете осторожны, правда?

– Да, Мейзи.

Через пять дней приземлился в аэропорту Мэскот. Мост над портом и оперный театр внизу выглядели, как на открытке. По ту сторону таможни меня ждал Джик с улыбкой до ушей. Размахивая бутылкой шампанского, чтобы привлечь мое внимание.

– Тодд – обормот… Кто бы мог подумать? – Его голос перекрывал шум. – Явился писать Австралию, паразит…

Он радостно съездил мне по спине костлявой ручищей, не подозревая о силе своего удара. Джик Кассаветс, старинный друг, полная моя противоположность во всем.

У него борода, у меня – нет. Энергичный, шумный, экстравагантный, непредсказуемый… Я завидовал этим качествам. Голубоглазый, светловолосый. Мои мускулы по сравнению с его просто чепуха. С женщинами ведет себя смело, непринужденно. Острый язык. От души презирает все, что я рисую.

Мы сошлись в художественной школе. Сблизили… совместные прогулы. Бега для Джика были обязательным делом, но ходил он на них исключительно ради игры – не для эстетического наслаждения. Для него художники, пишущие лошадей, всегда были существами низшего порядка. Его картины, чаще всего абстрактные, были темной стороной его ясной души. Результаты депрессии. Их переполняло отчаяние, ненависть к тем, кто разрушает прекрасный мир.

Жизнь с Джиком – это спуск с горы на санках. Полет – опасный и возбуждающий. Последние два года в школе мы снимали квартиру-студию, каждый раз выпроваживая друг друга, когда приводили очередных девочек. Не будь он талантлив, его давно бы вышибли из школы, потому что летом прогуливал неделями. Из-за другой своей любви – к парусному спорту.

После окончания школы я тоже ходил с ним в море. Кажется, пару раз он подводил меня к смерти ближе, чем было необходимо. Мне, работавшему в конторе, это разнообразило жизнь. Он – прирожденный моряк, нутром чувствовал стихию. Вскоре сообщил, что отправляется в одиночное кругосветное плавание. Дал нам сногсшибательную отвальную. Когда он отчалил, я подал заявление об уходе с работы…

Его машина – экстравагантная спортивная «эм-джи».

– Здесь много такой рухляди? – спросил я, укладывая сумку и чемодан на заднее сиденье.

– Хватает. Они сейчас не очень популярны, потому что жрут бензин в жутких количествах. – Мотор взвыл, соглашаясь. Он включил дворники: начался дождь. – Добро пожаловать в солнечную Австралию. Тут все время дожди. Манчестер – солнечный город по сравнению с ней.

– Но тебе тут нравится?

– Ужасно! Сидней – как регби: сила, напор и немного грации.

– Как бизнес?

– В Австралии тысячи художников. Процветает кустарный промысел. – Искоса взглянул на меня – Жуткая конкуренция.

– Я приехал не за славой и деньгами.

– Но чую, что неспроста.

– Слушай, как бы обуздать твою энергию?

– И привязать ее к твоим мозгам? Как в старые добрые времена?

– Это давно в прошлом.

Он поднял брови:

– Что-то опасное?

– Поджог и убийство.