Текст книги "Рама для картины"

Автор книги: Дик Фрэнсис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 12 страниц)

Дик Френсис
Рама для картины

1

Я остановился перед домом брата, в двух шагах от несчастья, пытаясь понять, что происходит.

Тут были три полицейские машины. Зловеще крутились голубые сигнальные огни «скорой помощи», Через распахнутую дверь с серьезным видом сновали какие-то люди. Осенний холодный ветер грустно шуршал мертвыми листьями по мостовой. Тучи рывками двигались по небу, обещали – дальше будет еще хуже. Шесть вечера, пятница, графство Шропшир, Англия.

По ярко-белым вспышкам, освещавшим время от времени окна, можно было понять, что внутри фотографируют. Стянув с плеча спортивную сумку, бросил ее вместе с чемоданом на край газона. Мой путь к этому дому закончился. Надо готовиться к самому худшему.

Я прибыл на выходные. Брата, обещавшего подъехать за мной на машине к поезду, не было. Отправился пешком по проселочной дороге – предстояло пройти мили полторы. Был уверен, что он скоро примчится на своем замызганном «пежо», будет извиняться, шутить…

Какие уж тут шутки!

Он стоял в холле, потрясенный, серый. Тело его под костюмом обмякло, руки висели, как плети. Голова слегка повернута в сторону гостиной, где щелкали вспышки, а глаза застыли. Шок.

– Дон! – сказал я. Подошел к нему. – Дональд!

Он меня не слышал. Зато услышал полицейский в темно-синей форме. Вынырнул из гостиной, схватил за руку, с силой вывернув ее, бесцеремонно потащил к выходу.

– Выйдите отсюда, сэр!

Усталые глаза Дональда неуверенно обратились в нашу сторону.

– Чарльз, – проговорил он хрипло.

Рука полицейского несколько ослабла.

– Вы знаете этого человека?

– Он мой брат, двоюродный, – сказал я.

– А-а.

Выпустил руку и попросил оставаться на месте, присмотреть за мистером Стюартом, а сам вернулся в гостиную.

– Что случилось?

Дон был не в состоянии отвечать. Его голова опять повернулась в сторону дверей гостиной. Ее, как магнитом, притягивало нечто невидимое. Презрев инструкции полицейского, я сделал десять осторожных шагов и заглянул…

Знакомая комната пуста. Никаких картин, никаких украшений. Не было и восточных ковров, покрывавших пол. Только серые стены, диваны, сдвинутая с мест тяжелая мебель, голое пространство пыльных квадратов на паркете. И молодая жена брата. Окровавленная, мертвая.

В большой комнате деловито суетились полицейские: что-то измеряли, фотографировали, пылили своим порошком, чтобы снять отпечатки пальцев. Но я не видел их, хотя понимал, что они есть. Видел только Регину. Она лежала на спине, лицо молочно-белое. Полуоткрытые глаза еще сохраняли блеск, нижняя челюсть отвисла, грубо подчеркивая изуродованную линию черепа. Под раскинутыми ногами паркет, мокрый от мочи. Одна рука отброшена в сторону. Окостеневшие белые пальцы завернулись вверх в немой мольбе о пощаде. Но пощады не было.

Еще раз взглянул на кровавое месиво, оставшееся от ее головы, и почувствовал, что сейчас упаду.

Полицейский, схвативший меня в прихожей, отвлекся от разговора с коллегой, обернулся. Увидев, что я пошатываюсь в дверях, быстро подошел.

– Ведь сказал – подождать в холле.

Он раздраженно давал понять, что сам виноват, доведя себя до обморочного состояния.

Я тупо кивнул, вернулся в холл. Дональд сидел на ступеньках, глядя в пустоту. Тяжело опустился рядом с ним, пригнул голову к коленям.

– Я… нашел… ее, – пытался что-то объяснить он.

Что говорить? Если мне так плохо, ему-то каково? Он жил с ней, любил ее. Постепенно становилось легче, но оставалось болезненно-горькое чувство. Выпрямился, прислонившись спиной к стене. Так хотелось помочь ему!

– Ее… никогда… не было… дома… по пятницам.

– Я знаю.

– В шесть… она… возвращалась. Всегда.

– Сейчас принесу тебе бренди, – сказал я.

С трудом оторвался от пола, направился в столовую. И только тут до меня дошло значение пустоты в гостиной. В столовой тоже мертвые стены, на полу вынутые из шкафов пустые ящики. Пропали серебряные безделушки, ложки, вилки. Пропала коллекция старинного фарфора. Только сваленные в кучу салфетки, битое стекло.

Дом брата ограбили. А Регина, которой никогда не было дома по пятницам, вдруг пришла.

Пока шагал к разграбленному серванту, нарастало чувство гнева, страстное желание разбить головы жестоких злодеев. Жалость – это для святых. Во мне бурлила лютая ненависть.

Обнаружил, что осталось только два стакана. Все спиртное исчезло. В ярости я полетел через хлопающую дверь на кухню и налил воды в электрический чайник. Опустошение царило и здесь. Все запасы сметены с полок. Что ценного можно найти на кухне? Дрожащими руками налил две чашки чая и заглянул в шкафчик, где Регина держала специи, бренди… Все на своем месте. Подлецы хоть это прозевали.

Дональд неподвижно сидел на ступеньках. Я сунул ему в руки чашку с крепким чаем. Заставил выпить.

– Ее никогда не было… дома по… пятницам.

– Никогда, – согласно повторил я и подумал: сколько же людей знало об этом?

Медленно допили чай. Взял его чашку, поставил на пол рядом со своей, опять присел около него. Большая часть мебели из холла исчезла. Маленькая конторка работы Шератона, обитый кожей стул с заклепками, часы в виде кареты девятнадцатого века…

– Господи, Чарльз!

Взглянув на его лицо, увидел страшную муку. Не мог, ничего не мог сделать, чтобы помочь.

Невыносимый вечер затянулся заполночь.

Полицейские делали свое дело умело, вежливо и не без сочувствия. Но было ясно – их главная задача поимка преступников, а не утешение Дональда. В вопросах чувствовалось едва уловимое подозрение. Известно, некоторые домовладельцы сами устраивают ограбления своих хорошо застрахованных домов. Бывает, преступления совершают те, у кого вполне благопристойный вид. Но Дональд, по-видимому, скрытого недоверия не замечал. Отвечал устало, делая длинные паузы.

– Да, пропавшие вещи застрахованы на большую сумму.

– Да, застрахованы много лет назад.

– Да, провел день, как обычно, в офисе.

– Да, уходил на обед. Бутерброд в кафе.

– Он виноторговец.

– Его контора в Шрусбери.

– Ему тридцать семь лет.

– Да, жена намного моложе. Двадцать два.

Не мог нормально говорить о Регине, язык не слушался.

– Она всегда… по пятницам… работает… у подруги… в цветочном магазине.

– Почему?

Он посмотрел отсутствующим взглядом на инспектора. Старинные стулья из столовой тоже пропали. Дональд сидел в садовом кресле, принесенное с террасы. Инспектор, констебль и я разместились на табуретках, прежде стоявших на кухне.

– Что?.

– Почему она по пятницам работала в цветочном магазине?

– Ей… ей нравилось…

Я перебил его:

– Она работала там до того, как вышла замуж. Нравилось это дело. По пятницам составляла композиции для танцевальных вечеров, свадеб…

И похоронные венки делала, подумалось мне, но вслух, конечно, этого не сказал.

– Спасибо, сэр, но мистер Стюарт может отвечать сам.

– Уверен, что не может.

Инспектор переключил внимание на меня.

– Он слишком подавлен, понимаете?

– Вы врач, сэр?

Вопрос вежливый, но в нем чувствовалась издевка. Я покачал головой. Он взглянул на Дональда, поджал губы и опять передвинул взгляд на меня: прошелся по моим джинсам, выцветшей синей куртке, желтовато-коричневой водолазке, походным бутсам…

– Очень хорошо, сэр. Ваше имя?

– Чарльз Тодд.

– Возраст?

– Двадцать девять лет.

– Род занятий?

– Художник.

Констебль невозмутимо записывал мои «подробности» в блокнот.

– Картины? – спросил инспектор.

– Да.

– Что вы делали сегодня, сэр?

– Сел на поезд в Паддингтоне в два тридцать… От станции пришел сюда пешком.

– Цель приезда?

– Нет цели. Бываю здесь один-два раза в год…

– Что, хорошие друзья?

– Да.

Кивнул, вновь переключился на Дональда. Но теперь задавал вопросы терпеливо, без нажима.

– В каком часу вы обычно добираетесь до дома в пятницу, сэр?

Дон отвечал бесцветным голосом:

– В пять. Около пяти.

– А сегодня?

– Как обычно. – Его лицо исказила гримаса боли. – Я увидел… что в дом… залезли… позвонил…

– Да, сэр. Вызов получили в шесть минут шестого. Позвонив, пошли в гостиную, чтобы посмотреть, что украдено?

Дональд не ответил.

– Сержант увидел вас там, если помните.

– Почему? – сокрушенно проговорил Дон. – Почему она вернулась домой?

– Надеюсь, мы это выясним, сэр.

Пытливым вопросам, казалось, не будет конца, но, по-моему, все они привели лишь к тому, что Дональд совсем расклеился.

К своему стыду, я проголодался. Думал о желанном обеде, вспоминалась Регина, бросавшая в кастрюлю все подряд, – но радовавшая в конце концов изысканным блюдом. Улыбчивая Регина с шапкой темных волос. Игривая болтушка, ненавидящая насилие.

Настало время, когда ее тело погрузили в машину и увезли. Дональд не прореагировал. Вероятно, подумал я, его разум старается отгородиться от невыносимого, и нельзя осуждать за это.

Наконец инспектор поднялся, распрямляя затекшие от долгого сиденья на табуретке ноги и спину. Он сказал, что оставит констебля подежурить в доме на ночь, а сам вернется утром. Дональд отрешенно кивнул, видимо, не слушая, что ему говорят, и когда полиция уже отбыла, все еще сидел на стуле, не в силах двинуться с места.

– Пойдем, – сказал я ему, – ляжем спать.

Взяв за руку, помог подняться и повел вверх по лестнице. Он не упирался, послушно шел.

В спальне, которую занимали они с Региной, царил полный разгром, но комната, приготовленная для меня, где стояли две кровати, была нетронутой. Он повалился на постель, не раздеваясь, закрыл глаза руками и с невероятной болью задал вопрос, который задают все, кого постигло несчастье.

– Почему? Почему это случилось именно с нами?

Всю неделю провел с Дональдом. За это время получили ответы на многие вопросы, но не на этот.

Легче всего было ответить, почему Регина раньше времени вернулась домой. В последние недели в ее отношениях с подругой нарастало раздражение.

Оно вылилось в ссору, что и вынудило тут же уехать. Выехала где-то в половине третьего и, вероятно, отправилась прямым ходом домой, поскольку установлено, что к пяти была уже мертва, по крайней мере, часа два.

Эту информацию в полуофициальных выражениях инспектор сообщил Дональду днем в субботу. Тот вышел в осенний сад и заплакал.

Инспектор тихо прошел на кухню, остановился рядом со мной, глядя на Дональда, стоявшего среда яблонь с опущенной головой. Фамилия инспектора была Фрост [1]1
  Фрост (англ.) – мороз.


[Закрыть], что как нельзя лучше соответствовало его хладнокровному характеру.

– Хотел бы узнать у вас об отношениях мистера и миссис Стюарт.

– Что именно хотели бы узнать?

– Они ладили?

– Разве сами не видите?

Ответил после небольшой паузы:

– Степень эмоциональности при выражении горя не всегда соответствует интенсивности любви.

– Всегда так разговариваете?

На его лице мелькнула тень улыбки.

– Я цитирую книгу по психологии.

– Ваша книга – чушь.

Опасная чушь. До конца их медового месяца было очень далеко.

– Это после трех-то лет?

– А почему бы и нет?

Он пожал плечами, не ответил. Я перестал смотреть на Дональда, отвернулся от-окна и сказал:

– Есть ли шансы вернуть что-нибудь из украденного?

– Очень небольшие. Когда речь идет об антиквариате, вещи сразу оказываются где-нибудь на полпути к Америке… В последние годы совершены сотни подобных ограблений. Мало что удалось вернуть.

– Воры-знатоки?

– Судя по отчетам тюремных библиотек, больше всего читают книги по антиквариату. Грызут науку голубчики…

– Хотите кофе? – предложил я.

Посмотрел на часы, поднял брови, но согласился. Пока возился с чашками, он сидел на табуретке – человек лет сорока в поношенном костюме, с редкими светлыми волосами.

– Вы женаты? – спросил он.

– Нет.

– Влюблены были в миссис Стюарт?

– Все варианты проверяете?

– Не спросишь – не узнаешь.

Я поставил на стол сахарницу, бутылку с молоком, чашки с кофе.

– Когда навещали их в последний раз?

– В марте. Еще до отъезда в Австралию.

– В Австралию?

– Да, ездили познакомиться с местным виноделием. Дональд задумал привезти оттуда большую партию вин. Они пробыли месяца три, не меньше. Почему не ограбили тогда?

Он уловил горечь в моих словах.

– Ирония судьбы. – Отважно приблизил губы к горячему кофе, потом раздумал и тихонько подул поверх чашки. – Что делали бы сегодня, будь все нормально?

– Мы всегда ходим на бега, когда я приезжаю.

– Они любили бега?

«Любили» – прошедшее время резануло слух. Да, многое уже ушло в прошлое.

– Мне кажется, они туда ходили из-за меня.

Он сделал осторожный глоток. – В каком смысле?

– Дело в том, что я рисую лошадей.

Через заднюю дверь вошел Дональд. Измученный, глаза покраснели.

– Представители прессы делают дырку в заборе, – безразлично произнес он.

Инспектор скрипнул зубами, встал, распахнул дверь в холл и громко крикнул:

– Репортеры хотят проникнуть в сад!

Издалека донеслось:

– Да, сэр, понял…

Фрост повернулся к Дональду:

– Никак не можем от них отделаться. Хотя этих людей тоже можно понять – давят редакторы…

Дорога перед домом Дональда была забита машинами. Когда кто-то выходил, из них вываливалась толпа репортеров, фотографов и просто любителей сенсаций. Они сидели в засаде, как стая голодных волков. Не было ни малейшего намека на уважение чувств Дональда.

– Газетчики слушают переговоры по радио на наших частотах, – грустно сказал Фрост. – Иногда прибывают на место происшествия раньше инспектора.

Констебль, выталкивавший меня из холла, видно, принял за репортера.

Дональд тяжело сел, облокотился о стол.

– Чарльз, если тебе не трудно, подогрей мне того супа.

– Конечно.

Раньше он отказывался есть, еда вызывала отвращение.

Фрост, как по сигналу, поднял голову, напрягся. Я понял – все это время ждал именно такого момента. Терпеливо ждал… Открыл банку концентрата, вывалил его в кастрюлю, залил водой, плеснув бренди; стал размешивать до равномерного состояния.

А он пил кофе и ждал. Ждал, пока Дональд доест суп с большим ломтем черного хлеба. Затем – вежливо попросил меня удалиться и, когда я ушел, принялся «серьезно копать», как потом выразился Дональд.

Инспектор уехал только через три часа. Уже смеркалось. Стоя на лестничной площадке второго этажа, видел, как их с констеблем перехватил у двери растрепанный молодой человек. Пока они пытались увернуться, толпа репортеров высыпала на дорогу, устремилась в сад.

Я методично обошел весь дом – комнату за комнатой – опустил шторы, проверил окна, запер на задвижки входные двери.

– Что ты делаешь? – спросил бледный Дональд.

– Опускаю забрало.

– А-а.

Несмотря на долгий разговор с инспектором он, казалось, успокоился, лучше владел собой. Закончив «оборонительные работы», я запер на засов дверь из кухни в сад.

Брат сказал:

– Полиция хочет получить список пропавших вещей. Ты мне поможешь?

– Конечно.

– У нас была опись. Она лежала в конторке. В той, что пропала.

– Нашли место…

– Он сказал примерно то же.

– А страховая компания? Разве у них нет списка?

– Там только самые ценные вещи: некоторые картины, ее драгоценности, – он вздохнул. – Все остальное называлось одним словом – «содержимое».

Мы начали со столовой. Он засовывал пустые ящики в сервант, стараясь вспомнить, что хранилось в каждом из них. Я записывал под диктовку. Было много столового серебра, приобретенного семьей Дональда и доставшегося ему по наследству. Он, имея слабость к предметам старины, всегда с удовольствием ими пользовался. Радость обладания исчезла вместе с вещами. Но не слышал слов возмущения по поводу кражи. Он говорил так, будто это его не касалось. Когда разобрались с сервантом, я понял – ему надоело.

И все-таки добрались до зиявших пустотой полок, где раньше стояла прекрасная коллекция фарфора девятнадцатого века. Тут он заартачился.

– К чему наша возня? Не хочу этим заниматься…

– Как насчет картин?

Окинул взглядом пустые стены. Продолговатые пятна бледно-оливкового цвета безошибочно указывали место каждой из них. В этой комнате были работы современных английских художников. Я мог сразу вспомнить Хокни, Брэтби, двух Лоури и Спеара. Все картины написаны не в самые лучшие периоды этих художников. Дональд не любил работ, которые, по его выражению, «кричали и прыгали со стен».

– Ты, наверно, помнишь их лучше меня, – сказал он – Сделай все сам.

– Могу что-то пропустить.

– У нас есть выпить?

– Только Регинино бренди.

– Могли бы вина…

– Какого?

– Из погреба. – У него вдруг округлились глаза. – Бог мой, забыл о погребе.

– Я даже не знал, что он у тебя есть.

– Из-за него купил этот дом. Идеальные влажность и температура для хранения вина. Там целое состояние – сухое вино, портвейны.

Внизу ничего, конечно, не было. Только ряды пустых полок. И один-единственный картонный ящик на деревянном столе.

Дональд пожал плечами.

– Ну вот…

Я приоткрыл крышку ящика – элегантно изогнутые горлышки запечатанных бутылок.

– Хоть это оставили. – Мне почему-то стало смешно. – В спешке.

– Может, нарочно, – сказал Дональд. – Австралийское вино. Привезли его с собой.

– Лучше, чем ничего.

– Лучше, чем многое другое, если хочешь знать. Австралийское вино превосходное.

Я отнес ящик на кухню, опустил на стол. Лестница из погреба выходила в подсобку, где была стиральная машина и всякие домашние приспособления. Мне всегда почему-то казалось, что здесь один из встроенных шкафов. Неприметная крашеная дверца почти незаметна…

– Думаешь, воры знали, что в доме есть вино?

– Бог их знает.

– Никогда бы его не нашел.

– Так ты же не вор.

Он открыл одну из бутылок, наполнил темно-красной жидкостью два стакана. Я попробовал. Верно, удивительное вино, даже на мой неподготовленный вкус. «Уинз Кунаура Каберне Совиньон». Дональд выпил свою порцию рассеянно. В его движениях сквозила неуверенность, словно он забыл, как все это делается. Понимал, смерть Регины парализовала его действия.

Прежний Дональд был уверенным человеком. Он умело управлял не очень крупным бизнесом, доставшимся ему в наследство, по мере сил внося в него свою лепту. На его добродушном лице светились светло-карие глаза, всегда готовые к улыбке. Он никогда не жалел денег на хорошую стрижку.

Теперешний Дональд был робок, сломлен и прилагал немало усилий, чтобы выглядеть достойно. Даже поднимаясь по лестнице, он, казалось, не знал, куда поставить ногу.

Вечер провели на кухне. О чем-то говорили, что-то ели, наводили порядок на полках. Дональд делал вид, что старается, но половина банок была поставлена вверх ногами.

Три раза звонили в дверь, но каждый раз не так, как мы договаривались с полицией. Телефонная трубка была снята. Соседи предлагали помощь, но Дональд отказался. Его пугала перспектива общения с кем-то, кроме меня и Фроста.

– Почему они не уходят? – спросил измученно после третьего звонка.

– Сразу уйдут, если поговорят с тобой.

Устало покачал головой:

– Просто не могу.

Чувство было такое, что мы живем в осажденной крепости.

Наконец пошли наверх спать. Дональду вряд ли удастся сегодня заснуть, как и в предыдущую ночь. Полицейский врач оставил какие-то убойные таблетки, но он наотрез отказался от них.

– Нет, Чарльз. У меня будет чувство, что предал ее… увильнул, думал только о себе, а не о том, как ужасно было ей… и никого… никого рядом…

Я тоже покачал головой.

– Знаешь, пожалуй, буду спать один. Не возражаешь? – смущенно сказал он.

– Конечно, нет.

Ты постели себе в другой комнате.

– Да-да.

Он раскрыл шкаф, где хранилось постельное белье. – Сможешь сам найти, что надо?

О чем речь…

Дон обернулся и почти с изумлением посмотрел на пустую стену.

– Они забрали Маннингса.

– Кого?

– Мы купили его картину в Австралии. Она висела тут… Хотел, чтобы ты посмотрел на нее. Поэтому и попросил приехать.

– Как жалко.

– Все, все пропало.

2

Неутомимый, неприступный Фрост объявился утром в воскресенье. Я открыл дверь по условному сигналу, и он прошел на кухню, где мы с Дональдом, кажется, прочно обосновались. Подвинул ему табуретку, и он, усаживаясь, вытянулся, чтобы не затекла спина.

– У меня есть две новости, которые вас, возможно, заинтересуют, – сказал инспектор в высшей степени официально. Несмотря на то, что дом был обследован самым тщательным образом, не удалось найти отпечатков пальцев посторонних лиц.

– А вы надеялись их найти? – спросил я.

Стрельнул глазами в мою сторону.

– Нет, сэр. Профессиональные грабители всегда работают в перчатках.

Дон с серым лицом терпеливо ждал, что еще ему скажут. Теперь для него ничто в жизни не имеет большого значения, подумалось мне.

– Второе, – продолжал Фрост. – Наше расследование в окрестностях показало: у входной двери дома в пятницу – в начале дня – стоял мебельный фургон.

Дон смотрел безучастно.

– Темного цвета и пыльный.

– А-а, – бессмысленно сказал брат.

Фрост вздохнул.

– Что вам известно о бронзовой статуэтке лошади, сэр? Поднявшейся на дыбы?

– Она в холле… Я имел в виду, что была там. И пропала.

– Мы нашли ее в гостиной, рядом с миссис Стюарт.

Дональд прекрасно все понял, как и я. Вдруг встал, подошел к окну, какое-то время смотрел на пустой сад.

– Она тяжелая, – наконец сказал он. – Особенно подставка.

– Да, сэр.

– Должно быть, все произошло… быстро.

– Да, сэр, – повторил Фрост, скорее утверждая, чем утешая.

– Бедная Регина, – в его тихих словах было безмерное отчаяние. Когда вернулся к столу, дрожали руки.

Фрост заговорил о том, что полиция опечатает на несколько дней гостиную и не надо пытаться заходить туда. Никто и не собирается, зачем? Обследование дома закончено, сообщил инспектор, мистер Стюарт может провести уборку, вытереть дактилоскопический порошок, покрывавший все полированные поверхности.

Брат, казалось, не слышал.

– Имеется опись украденных вещей?

Протянул ему список. Кроме столового серебра и картин, там больше ничего не было. Фрост вскинул брови, выпятил губы.

– Нам надо побольше.

– Сегодня попробуем еще раз написать, – пообещал я. – Пропало довольно много вина.

– Вина?

Показал ему пустой погреб. Задумался.

– Чтобы перенести такое количество, надо много времени, – сказал я.

– Очень может быть, сэр.

Не говорил, о чем думает. Вместо этого предложил Дону подготовить короткое заявление для изголодавшихся репортеров, все еще карауливших снаружи; пусть только уйдут отсюда.

– Нет, – сказал Дон.

– Небольшое заявление, – убеждал Фрост. – Мы бы могли набросать его сейчас, если хотите.

Заявление он – в основном – написал сам, заботясь, видно, прежде всего о себе. Очень хотелось, чтобы пресса поскорее удалилась. Закончив, прочитал написанное вслух. Это сильно смахивало на полицейский протокол, с теми же выражениями, и главное – абсолютно не вязалось с отчаяньем Дональда, но тот согласился зачитать образец служебного радения.

– Но только, пожалуйста, без фотографий, – забеспокоился он, и Фрост ответил, что позаботится об этом.

Они набились в холл – бездушные охотники за фактами, навидавшиеся человеческих трагедий, утратившие чувствительность. Конечно, жаль беднягу, у которого ухлопали жену, но новости есть новости. Если не дадут материала, потеряют работу, а им на смену придут другие – более хваткие.

Дон читал без выражения, будто речь шла о ком-то другом:

– …Вернулся домой в пять часов дня и обнаружил, что во время моего отсутствия значительное количество ценных предметов украдено… Сразу же обратился по телефону за помощью… Моя жена, которой обычно не бывает дома по пятницам, неожиданно вернулась и, как предполагается, помешала грабителям…

Репортеры усердно записывали сухие слова. Вид у них был разочарованный. Один, видимо, выбранный заранее, стал задавать вопросы от имени остальных утешающим и сочувственным голосом.

Не могли бы вы сказать, какая из этих закрытых дверей ведет в комнату, где вашу жену…

Взгляд брата невольно скользнул в сторону гостиной. Головы разом повернулись туда. Глаза внимательно изучали белые панели. Перья застрочили.

– Скажите, пожалуйста, что было украдено?

– Серебро. Картины.

– Какие художники?

Тот покачал головой, побледнев еще больше.

– В какую сумму они оцениваются?

Ответил после небольшой паузы:

– Я не знаю.

– Они застрахованы?

– Да.

– Сколько спален в вашем доме?

– Что?

– Сколько спален?

Вид у Дональда был изумленный.

– Кажется… пять.

– Не могли бы вы нам что-нибудь рассказать о вашей жене. Ее характер, работа… Не дадите ли фотографию?

Он больше не мог, покачал головой, сказал: «Извините».

И стал решительно подниматься вверх по лестнице.

– Это все, – сообщил Фрост властно.

– Не густо…

– А что бы вам хотелось? Крови? – говорил он, выпроваживая их. – Поставили бы себя на его место.

– Обязательно, – цинично отвечали они.

– Вы видели их глаза? – спросил Фрост.

– Видел. Из этой малости они сочинят длинные истории.

Интервью в общем-то дало желаемый результат. Большинство машин исчезло, а остальные, по моему расчету, должны будут последовать за ними, когда получат еще что-нибудь.

– Почему они интересовались спальнями? – удивился я.

– Чтобы оценить стоимость дома. Но у всех получится по-разному. – Фроста это почти забавляло. – У них всегда так. – Он посмотрел наверх, куда удалился Дональд, и небрежно спросил: – У вашего кузена были финансовые проблемы?

Уже привык к его манере заставать врасплох.

– Вряд ли. Вы бы спросили у него.

– Обязательно спрошу, сэр. – Теперь он внимательно изучал мое лицо. – Что вам известно?

– Только то, что полиция всегда готова подозревать людей.

– Он пропустил это мимо ушей.

– Не испытывает ли мистер Стюарт беспокойства по поводу своих дел?

– Он никогда об этом не говорил.

– В наше время многие компании средних размеров терпят банкротство.

– Может, и так.

– Из-за проблем с наличностью, – добавил он.

– Я ничем не могу вам помочь. Лучше посмотреть документацию компании.

– Мы это сделаем, сэр.

– Но даже если выяснится, что компания вылетела в трубу, из этого не следует, что Дональд устроил ограбление сам.

– Так делают, – сухо ответил Фрост.

– Если бы ему были нужны деньги, мог бы все продать.

– Может, и продал. Кое-что. А может, и многое.

Я глубоко вздохнул, ничего не ответил.

– А это вино, сэр? Вы сказали, требовалось много времени, чтобы его погрузить?

– У брата фирма с ограниченной ответственностью. Если бы она обанкротилась, дом, имущество – не пострадали бы.

– Хорошо в этом разбираетесь, не так ли?

– Приходится…

– А я думал, художники – не от мира сего.

– Случается.

Пристально посмотрел на меня, как бы продумывая варианты моего участия в грабеже.

Пришлось ему сказать:

– Кузен Дональд – достойный человек.

– Какое устаревшее слово.

– Да, но многое означает.

Видно было, что он ничему не верит. Насмотрелся на ложь и мошенничество.

По лестнице нерешительно спустился Дональд, и Фрост тут же повел его на кухню – для очередного разговора. Если вопросы будут столь же острыми, как и те, что он задавал мне, у бедного брата впереди – трудное время. Я бесцельно бродил по дому, заглядывая во все углы, раскрывая шкафы, рассматривая детали чужой жизни.

Дон – или Регина? – не любил выбрасывать пустые коробки. Они во множестве были рассованы по всем ящикам – из коричневого картона, яркие подарочные. Видно, могли еще пригодиться, да и слишком красивые, чтобы выбрасывать. Некоторые из них грабители открыли, но в основном, не открывая, побросали на пол.

Почти не тронули большую террасу, где находилось несколько антикварных вещей, но совсем не было картин. Я устроился здесь, усевшись в бамбуковое кресло среди раскидистых комнатных растений. Глядел в терзаемый ветром сад. Мертвые листья под порывами ветра слетали с сухих веток. Две-три запоздалые розы пытались удержаться на колючих стеблях. Ненавижу осень. Время грусти, время смерти. Каждый год вместе с мокрыми листьями у меня падает настроение, а поднимается только с первым морозцем. Статистика говорит, что больше всего самоубийств весной, когда все устремляется к солнцу. Это никогда не укладывалось у меня в голове. Если уж прыгать, скажем, с высоты, то только в гнетущие осенние месяцы.

Сходил наверх за чемоданом. За годы бродячей жизни я усовершенствовал традиционный багаж художника. В сумке – одежда, в чемодане – орудия труда. Он был большой, с крепкими стенками; внутри все переделано, приспособлено. Практически переносная студия, где кроме кисточек и красок, легкий складной мольберт, небьющиеся емкости с льняным маслом и скипидаром, держатель, куда одновременно можно вставить четыре сырые картины. Была еще обтирочная ткань, коробка с полотнами… Все в идеальном порядке.

Установив мольберт, вынул палитру; на небольшом холсте стал набрасывать картину – меланхолический пейзаж с садом на фоне опустевших полей и печальных лесов. Правду сказать, не шедевр на века. Зато было чем заняться. Безотрывно работал, замерзая все больше и больше, пока Фрост не соизволил отбыть. Кстати, уехал, не попрощавшись.

Вид у Дональда был совершенно разбитый. Когда я вошел, он сидел в теплой кухне, уткнувшись в сложенные на столе руки. Воплощение полного отчаяния. Устало приподнял голову, поднял внезапно постаревшее лицо.

– Знаешь, что он думает? – спросил он.

– Приблизительно.

– Одни и те же вопросы… Почему он мне не верит?

– Им часто врут.

– Хочет, чтобы завтра принял их в своем офисе. Говорит, придет с коллегами. Хотят посмотреть документацию.

– Скажи спасибо, что он не потащил тебя туда сегодня.

– Ты прав.

Я смущенно признался:

– Дон, прости меня. Сказал ему про вино. У него, кажется, возникли подозрения.

– Сам бы сказал. Мне и в голову не пришло это скрыть.

– Но… Знаешь, обратил его внимание – на погрузку бутылок потребовалось много времени.

– Мм… Он мог и сам сообразить. Все зависит от того, сколько человек этим занималось… – Провел рукой по лицу, потер усталые глаза. – Им надо было иметь при себе подходящие ящики. Значит о вине знали заранее, а не наткнулись случайно. Фрост говорит, что я продал его сам, еще раньше, а теперь утверждаю – украли, чтобы незаконно получить страховку. Если его увезли в пятницу, то я предупредил воров: захватить с собой подходящие ящики. Отсюда вывод – весь этот ужас мной организован.

Мы замолчали.

Наконец я сказал:

– Кто знал, что здесь вино? Кто знал, что по пятницам никого не бывает? Что было их целью – вино, антиквариат, картины?

– Чарльз, ты говоришь как Фрост.

– Прости.

– Сейчас в любом бизнесе трудности с наличностью. Возьми национализированную промышленность… Там теряют миллионы. Посмотри на рост заработной платы, на инфляцию… Разве может малый бизнес давать такую же прибыль, как раньше? Конечно, нет…

– А как твои дела?

– Довольно скверно, но не совсем. Не настолько плохо, чтобы сворачивать дело. Компания с ограниченной ответственностью не может вести торговлю, если не в состоянии покрыть расходы.

– А если бы ты нашел средства, чтобы поправить дела?

Усмехнувшись, внимательно посмотрел на меня.

– Очень удивляюсь, почему ты решил зарабатывать на жизнь картинами?

– Чтобы ходить на бега, когда захочется.

– Лентяй паршивый. – На мгновенье показалось, что передо мной прежний Дональд, но только на мгновенье. – Использовать личные средства для поддержки умирающего бизнеса – самое последнее дело. Если бы моя фирма была абсолютно ненадежна, прикрыл бы ее.