Текст книги "Дикие лошади"

Автор книги: Дик Фрэнсис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 18 страниц)

Банда.

«Банда» состояла из пяти молодых людей и одной девушки.

Я сидел, уставившись на снимок, достаточно долго, чтобы это заметили Нэш и Люси.

– Что там? –. спросил Нэш. – Что вы нашли? Я протянул фото Люси, которая посмотрела на него, пригляделась повнимательнее и воскликнула:

– О, это же папа, правда? Какой он тут молодой. – Она перевернула снимок. – «Банда», – прочитала она вслух. – Это написано его рукой, верно?

– Тебе лучше знать.

– Я уверена, что это писал он.

– А кто эти люди с ним? Что такое «банда»? – спросил я.

Она внимательно изучала фото.

– Ведь это Соня, не так ли? По-моему, она.

Нэш взял снимок из рук Люси и тоже вгляделся в него, потом кивнул.

– Это, несомненно, твой отец, а девушку мы видели на той фотографии, которую ты приносила… А этот парень рядом с ней – тоже с той фотографии… Это определенно Свин.

– Думаю, да, – с сомнением отозвалась Люси. – А этот с краю, он похож… – Она умолкла, испытывая неуверенность и тревогу.

– На кого? – спросил я.

– Теперь он уже не такой, как тут. Он, ну… раздался… теперь. Это мой дядя Ридли. Тут он довольно симпатичный. Как ужасно то, что время делает с людьми.

– Да, – произнесли в один голос Нэш и я. Несметное множество с трудом узнаваемых сейчас старых актеров и актрис обитало в Голливуде – кожа потеряла упругость, ушло все, кроме памяти о романтическом ореоле, а их молодые изображения безжалостно издевались над ними с видео– и телеэкранов.

– А кто остальные? – спросил я.

– Я их не знаю, – ответила Люси, отдавая фото обратно мне:

– На вид они твои ровесники, – сказал я.

– Да. – Она сочла это незначительным. Принесли ленч, и мы уселись есть. Раздался звонок – из Норвегии звонил Зигги.

– Я не могу дозвониться О'Харе, – объяснил он.

– Он улетел обратно в Лос-Анджелес, – сказал я. – Как лошади?

– Работают отлично.

– Хорошо. Постановочный отдел нашел для них пустующий конный двор всего в десяти милях от побережья. – Я извлек из внутреннего кармана лист бумаги и терпеливо, буква за буквой, продиктовал ему адрес. – Позвони мне в понедельник после высадки в Иммингаме, если возникнут какие-нибудь проблемы.

– Да, Томас.

– Хорошо сделано, Зигги.

Он засмеялся, польщенный, и отключил связь.

Я оставил Нэша и Люси допивать кофе, а сам, взяв фотографию «банды» и нижнюю папку из коробки, просмотренной прошлой ночью, пошел в номер О'Хары, открыл дверь его ключом и положил воспоминания Валентина в сейф, к ножам. В каждом номере в отеле был маленький индивидуальный сейф, и каждый гость мог сам выбрать шифр для замка. Мне не нравились предчувствия, которые заставили меня принять эту меру предосторожности и воспользоваться сейфом О'Хары, а не моим, но тем не менее я это сделал.

Прямо в комнате О'Хары я нашел в местной телефонной книге номер Ридли Уэллса и попробовал позвонить ему, но его телефон не отвечал.

Вернувшись в свой номер, я еще застал там Нэша, хотя он уже собрался уходить. Он объявил, что намерен после обеда посмотреть по телевизору скачки и сделать ставки по телефону через букмекера, с которым я для него договорился.

– То, что намечалось на вечер, остается в силе? – спросил он, задержавшись на пороге.

– Несомненно, если, конечно, дождь прекратится, а он, кажется, кончается.

– И вы хотите, чтобы я ехал верхом в этой чертовой темнотище?

– Будет лунный свет. Монкрифф это устроит.

– А как насчет проклятых кроличьих нор?

– На ньюмаркетских выгонах их нет, – заверил я его.

– А если я упаду?

– Мы поднимем вас и снова усадим в седло.

– Иногда я ненавижу вас, Томас. – Он ухмыльнулся и ушел.

Я оставил Люси разбираться в грудах формуляров, в вестибюле подобрал своих нянек и был доставлен обратно в конный двор.

По пути в «Литературный клуб» я заглянул в располагавшийся внизу кабинет, занимаемый в основном Эдом, и там среди деловой мешанины телефонов, факсов и скоростного ксерокса нашел молодую женщину-оператора, которую и попросил дозваниваться по номеру Ридли Уэллса, а если он вернется домой и ответит на звонок, немедленно соединить его со мной.

– Но вы же велели никогда не делать этого, ведь телефон может зазвонить во время съемки.

– Мы можем переснять, – сказал я. – Мне нужен этот человек. Понятно?

Она кивнула, успокоенная, а я пошел наверх, чтобы вновь добиться от Сиббера и Сильвы самого ядовитого выражения лиц.

Ридли Уэллс ответил на вызов в половине четвертого и, судя по голосу, был пьян.

Я сказал:

– Помните, вы спрашивали у нашего продюсера О'Хары, нет ли в нашем фильме работы с лошадьми для вас?

– Он ответил, что нет.

– Верно. Но теперь она есть. Вы по-прежнему заинтересованы в ней? – Я упомянул об оплате, на которую можно было поймать и не такую мелкую рыбешку, как Ридли. Он даже не спросил, что за работа подвернулась.

– Завтра в семь утра мы пришлем за вами машину, – продолжал я. – Она доставит вас к конюшне, где мы держим лошадей. Вам не надо ничего брать с собой. Мы предоставим вам костюм из нашей костюмерной и лошадь. Мы не собираемся заставлять вас делать что-либо опасное или необычное. Нам просто нужно появление всадника в сцене, которую мы снимаем завтра.

– Ладно, – важным тоном ответил он.

– Не забудьте, – настаивал я.

– Не будем об этом, старина.

– Нет, – ответил я. –Будем об этом. Если вы не будете трезвы к утру, не будет ни работы, ни оплаты.

После паузы он повторил:

– Ладно, – и я надеялся, что он имел в виду именно это.

Когда мы завершили крупные планы и отснятая за день пленка благополучно отбыла в Лондон на проявку, я просмотрел в проекторной вчерашние сцены и порадовался за Билла Робинсона – он и его чудовищный мотоцикл прямо-таки излучали энергию, наполняя душу персонажа Нэша уверенностью, которая ой как понадобится ему, когда придет время действовать.

Отвага из мира воображения, думал я. Я хотел, чтобы фильм воскресил эту старую идею, но не вбивал ее ни в чью голову. Я хотел, чтобы люди увидели то, о чем знали всегда. Чтобы открылась дверь. Открыватель дверей – это было мое призвание.

Дождь перестал идти более или менее ко времени, и Монкрифф занялся во дворе погрузкой камер, пленки, осветительных приборов и операторов на грузовики для съемок Нэша на Хите «в лунном свете».

Нэш появился с точностью до минуты, что никого не удивило, и через полчаса вышел из дома в костюме для верховой езды и гриме для ночных съемок, неся шлем и требуя подать ему самую спокойную лошадь.

– Если бы только твои поклонники слышали тебя! – сухо заметил я.

– Вам, Томас, – с улыбкой сказал он, – следовало бы испытать шесть «g» в «мертвой петле» на малой высоте.

Я покачал головой. Нэш мог водить реактивные самолеты – что и делал между съемками фильмов, а я не мог. До того как стать суперзвездой, Нэш прошел службу в военно-воздушных силах, летал на истребителях, и это тоже было частью окружавшего его романтического ореола.

– Действие происходит за одну или две ночи до сцены с мотоциклом, – сказал я. – Вы были обвинены. Вы встревожены. Понятно?

Он кивнул. Сцены с верховой ездой ночью были в сценарии с самого начала, и он был готов к ним.

Съемочный грузовичок медленно взбирался по дороге на холм. Нэш, ехавший рядом с нами (лошадь и всадник «в лунном свете»), выглядел задумчивым и расстроенным. Затем мы отсняли, как он сидит на земле, прислонившись спиной к качающемуся на ветру дереву, а лошадь щиплет траву поблизости. Мы уже более или менее закончили, когда плотные тучи неожиданно разошлись и среди их живописно-мрачных обрывков засияла настоящая полная луна. Монкрифф развернул камеру в небеса и снимал больше минуты, а потом торжествующе усмехнулся мне сквозь клочковатую бороду.

Длинный день завершился. Вернувшись в «Бедфорд Лодж», я обнаружил, что еще три коробки разобраны, а на столе лежит записка от Люси. В записке говорилось, что ее родители все-таки попросили ее вернуться домой на воскресенье, но она надеется, что я не рассержусь. Она обещала вернуться в понедельник.

«Коробка VIII. Формуляры. Равнинные скачки.

Коробка IX. Подковы.

Коробка X. Энциклопедия, А – И».

Подковы были настоящие, каждая лежала в пластиковом пакете и была снабжена этикеткой с кличкой лошади, которая была ею подкована, а также датой победы, названием ипподрома и проходивших скачек. Валентин был истинным коллекционером, и подковы, обеспечившие успех, забирал себе.

Я взял первый том энциклопедии, ничего особенного не собираясь искать, и, найдя листок бумаги, служивший закладкой, открыл на этом месте книгу. Автократ – единовластный правитель. Дальше следовало несколько примеров.

Я закрыл энциклопедию и откинул голову на спинку кресла, решив, что самое время снять дельта-гипс и приготовиться ко сну.

Мысль, которая пронзила меня как удар тока, полностью прогнав сонливость, пришла словно бы ниоткуда, но это слово прежде возникло где-то на грани неосознанного.

Автократ…

Несколько дальше на странице шло слово «аутоэротизм».

Я вынул том из коробки и прочитал длинное разъяснение. Я узнал больше, чем мне хотелось бы, о различных видах мастурбации, хотя ничего особо значимого не обнаружил. Крайне разочарованный, я собрался было положить закладку на место, но мой взгляд упал на нее, и я задержал руку. На закладке, вложенной когда-то Валентином, было написано одно-единственное слово: «Парафилия».

Я не знал, что такое парафилия, но я порылся в еще не разобранных коробках и наконец нашел том энциклопедии на букву «П», отыскав в нем слово, указанное Валентином.

В этом томе тоже была закладка, и именно на странице со словом «Парафилия».

Парафилия, прочел я, состоит из многих проявлений извращенной любви. Одним из них является «эротическое удушение – ограничение притока крови к мозгу для стимуляции сексуального возбуждения».

Знание Валентина о самоудушении, о процессе, который он описал профессору Дерри, было почерпнуто из этой книги.

«В 1791 году в Лондоне, – читал я, – один известный музыкант умер в результате своей склонности к парафилии. Однажды после обеда в пятницу он нанял проститутку и велел ей завязать вокруг его шеи шнур, который он мог бы затем затягивать до наступления удовлетворения. К несчастью, он зашел слишком далеко и удушил себя до смерти. Проститутка сообщила о его смерти и была заподозрена в убийстве, но признана невиновной, поскольку пристрастие музыканта к извращениям было общеизвестно. Суд постановил не публиковать записи по данному делу в интересах благопристойности».

Век живи – век учись, подумал я, кладя энциклопедию обратно в коробку. Бедный старый профессор Дерри. Возможно, это к лучшему, что он не воспользовался этим советом Валентина.

Прежде чем выкинуть все это из головы, я посмотрел на вторую закладку, на ту, что лежала в этом томе. На полоске белой бумаги рукой Валентина было написано: «Сказать об этом Дерри», а ниже: «Показал это Свину».

Я прошел в комнату О'Хары, вынул папку и фотографию «банды» из сейфа, уселся в кресло, устремил на них взгляд и тяжело и надолго задумался.

В конце концов я лег спать в номере О'Хары – так было безопаснее.

ГЛАВА 15

На следующее утро машина кинокомпании доставила Ридли Уэллса на конный двор вовремя и в трезвом состоянии. Мы направили его в костюмерную, а я воспользовался случаем, чтобы позвонить по своему мобильному телефону Робби Джиллу.

В такой ранний час я ожидал наткнуться на автоответчик, но Робби уже был на ногах и сам ответил на мой звонок.

– Вы все еще живы? – небрежно спросил он.

– Да, спасибо.

– Тогда что вам нужно?

Это было в духе Робби – всегда в самую точку.

– Во-первых, – начал я, – кто дал вам список экспертов по ножам?

– Мой коллега по профессии, служащий в полиции, – сразу ответил он. – Он работает на местное отделение. Он славится грубыми шуточками, когда-то играл в регби, любит посмеяться и пропустить кружечку пива в баре. Я спрашивал его об известных специалистах по ножам. Он сказал, что в полиции недавно тоже составляли список и спрашивали его, есть ли ему что добавить к этому списку. Но он никого больше не знал. Все его знакомые, имеющие дело с ножами, в основном шляются по барам.

– Он участвовал в следствии о нападении на Доротею?

– Нет, его не было в городе. Что-нибудь еще?

– Как она?

– Доротея? Держится на успокоительных. Теперь, когда Пола нет, вы по-прежнему намерены платить за место в частной клинике?

– Да, намерен и хочу навестить ее вскоре – скажем, сегодня после обеда.

– Нет проблем. Просто приходите. Ей по-прежнему нехорошо из-за Пола, но физически она быстро выздоравливает. Я полагаю, мы сможем перевезти ее во вторник.

– Хорошо, – сказал я.

– Будьте осторожны.

– Я осторожен, – кисло ответил я.

На конном дворе грумы готовились к утренней тренировке, седлали и взнуздывали лошадей. Я сказал им, что, поскольку сегодня воскресенье, то на Хите мы окажемся снова более или менее одни, но снимать будем не совсем те же сцены, что неделю назад.

– Вас просили одеться точно так же, как в прошлое воскресенье, – сказал я. – Все сверились с записями у ассистентки костюмера, если сами не смогли вспомнить?

Ответом мне были дружные кивки.

– Чудесно. Значит, так. Вы все должны галопом въехать на холм и остановиться там, где останавливались на прошлой неделе. О'кей?

Снова кивки.

– Вы помните всадника, который прискакал ниоткуда и порезал ножом куртку Айвэна?

Они рассмеялись. Такое забыть трудно.

– Что ж, – продолжал я, – сегодня Айвэна нет, но мы собираемся сами сыграть это нападение и вставить его в фильм. Сегодня это будет ненастоящая атака. Вы понимаете? Нож тоже будет ненастоящим, наш постановочный отдел сделал копию из дерева. Все, чего я хочу от вас, – это чтобы вы сделали именно то, что делали в прошлое воскресенье: собрались в кружок и поговорили, не обращая особого внимания на незнакомца. Понятно?

Они понимали все и не тревожились. Наш молодой управляющий конюшней задал вопрос:

– А кто будет вместо Айвэна?

– Я, – ответил я. – Я не такой широкоплечий, как он или Нэш, но я буду одет в такую же куртку, как та, что носит Нэш в роли тренера. Я возьму ту же лошадь, на которой тогда ехал Айвэн. Когда с камерами все будет готово, человек, играющий нападавшего, подъедет на той старой кляче, которая во время скачек в Хантингдоне пришла последней. Парень, который обычно ездит на ней, будет сегодня стоять рядом с камерами, вне кадра. Еще вопросы есть?

Кто-то спросил:

– Вы собираетесь преследовать его вниз по холму на грузовике, как в прошлый раз?

– Нет, – сказал я. – Он просто поскачет вниз с холма. Оператор будет снимать его.

Я, так сказать, передал командование управляющему, который организовал выезд группы со двора. Эд и Монкрифф были уже на Хите. Я прошел в помещение костюмерной, чтобы надеть куртку Нэша, и, сев вместе с Ридли в машину, поехал по дороге на вершину холма. Выйдя из машины, мы с Ридли направились к сгрудившимся лошадям и остановились у съемочного грузовичка.

– Нам нужно, – обратился я к Ридли, – чтобы вы подъехали верхом к группе откуда-то оттуда… – Я указал примерное направление. – Вы должны смешаться с группой, выхватить бутафорский нож из ножен на вашем поясе, ударить им одного из группы, словно вы намереваетесь нанести ему тяжелую рану, а затем в поднявшейся суматохе галопом промчаться через большое тренировочное поле по направлению к городу. Ясно?

Ридли смотрел на меня, зрачки его были расширены.

– Вы должны ударить меня, понимаете? Я сегодня дублирую Нэша.

Ридли ничего не сказал.

– Конечно, – доброжелательно растолковывал я ему, – когда эта сцена появится в завершенном фильме, она не будет выглядеть простой последовательностью событий. Будут вставлены кадры – крупным планом блеск ножа, ржущие кони, толкотня, замешательство. Будет рана, будет кровь. Мы смонтируем все это позже.

Эд принес нужные в этой сцене предметы туда, где стояли мы с Ридли, и по одному передавал их ему.

– Бутафорский нож в ножнах на поясе, – произнес Эд, словно читая по списку. – Пожалуйста, наденьте пояс.

Ридли подчинился словно загипнотизированный.

– Пожалуйста, поупражняйтесь в выхватывании ножа, – сказал я.

Ридли вытащил нож и в ужасе посмотрел на него. Постановочный отдел в точности воспроизвел американский армейский нож по моему рисунку, и хотя предмет в руке Ридли был легким и был сделан из крашеного дерева, с трех шагов он выглядел как настоящий кастет с длинным лезвием, являющимся продолжением его торцевой стороны.

– Чудесно, – сказал я, ничем не выдав своих мыслей. – Вложите его обратно.

Ридли сунул нож в ножны.

– Шлем, – сказал Эд, подавая указанный предмет.

Ридли застегнул шлем.

– Очки, – протянул их Эд. Ридли медленно надел очки.

– Перчатки. Ридли колебался.

– Что-нибудь случилось? – поинтересовался я. Ридли хрипло сказал «нет» и взгромоздился на нашего самого медлительного скакуна.

– Отлично, – сказал я, – теперь поезжайте. Когда Эд крикнет: «Пошли», просто скачите ко мне, выхватывайте нож, наносите удар и галопом удирайте в сторону Ньюмаркета. Вам нужно отрепетировать или вы думаете, что справитесь с первого раза?

Фигура в шлеме, очках и перчатках не отзывалась.

– Держу пари, что у вас все выйдет как надо, – решил я.

Ридли, казалось, был не способен даже шевельнуться. Я попросил грума, чью лошадь мы отдали Ридли, отвести его на стартовую позицию и затем оставить там и самому убраться из кадра. Пока грум точно выполнял инструкцию, парень, ехавший на лошади Нэша, спешился и помог мне сесть в седло. Треснувшее ребро отозвалось острой болью. Я удлинил стремена. Монкрифф включил прожектора, чтобы осветить сцену в дополнение к дневному свету. Эд выкрикнул:

– Пошли!

Ридли Уэллс пустил своего коня легким галопом, а не рысью. Он выхватил нож правой рукой, держа поводья левой. Он управлял конем при помощи ног, будучи в этом специалистом, и направился прямо ко мне. Его намерение убить было выражено так отчетливо, что лучшего и желать было нельзя.

«Нож» ударился о мою одежду и панцирь под ней и, поскольку бутафорское лезвие не имело пробойной силы, от соударения вылетел из ладони Ридли.

– Я уронил его! – вскрикнул он, указал на бровку холма и заорал на него:

– Неважно! Скачите!

Он пустил лошадь неистовым галопом. Он низко пригнулся в седле и погонял коня так, словно в самом деле спасался от погони.

Грумы на своих лошадях сгрудились на вершине, глядя ему вслед, так же, как на прошлой неделе, и на этот раз я погнался за беглецом на лошади, а не на грузовике.

Грузовик ехал вниз по дороге, камера жужжала. В сцене, которую я впоследствии смонтировал для фильма, было показано, как «Нэш» почти догоняет своего противника и крупным планом – Нэш с глубокой кровоточащей раной; Нэш, упустивший преследуемого, повсюду капли крови; Нэш кусает губы от боли.

– Дивная картина, – выдохнул О'Хара, увидев это. – Боже, Томас!..

Однако в то воскресное утро крови не было.

Мой конь был намного быстрее, и я поравнялся с Ридли прежде, чем тот исчез в путанице ньюмаркетских улиц.

Он яростно натянул поводья, останавливая лошадь, сорвал с себя перчатки, очки и шлем и швырнул их на землю. Он стянул ветровку, в которую мы одели его, и отбросил ее прочь.

– Я тебя убью, – сказал он.

– Я пришлю вам ваш гонорар, – отозвался я.

Его опухшее лицо исказилось в нерешительности – напасть ли на меня здесь и сейчас или нет. Но трусость взяла верх, и он спешился с привычной легкостью, еще раз глянув мне в лицо, пока перекидывал правую ногу через шею лошади. Он отпустил поводья, повернулся ко мне спиной и пошел к городу, пошатываясь, словно не чувствуя под ногами земли.

Я наклонился, подобрал болтавшиеся поводья и поехал к конюшням, ведя его лошадь в поводу.

Грумы вернулись с холма, стрекоча как сороки и широко раскрыв глаза.

– Этот человек выглядел, как тот!

– Это был тот самый!

– Он выглядел, как человек на той неделе!

– Ведь он по виду был такой же, верно?

– Да, – ответил я.

Из гардеробной, оставив там куртку и шлем Нэша, я поднялся наверх, где декораторы сдвигали «Литературный клуб» в сторону и на освободившемся пространстве монтировали копию обычного конского стойла.

Поскольку настоящее стойло чересчур тесно для камеры, оператора, осветителей и их оборудования, не считая актеров, мы соорудили собственную декорацию. Выглядело это так, словно стойло разделили на три части, разнесли их в стороны, оставив в центре большое пространство для передвижения камеры. В одной трети размещалась дверь наружу (выходящая на конный двор), в другой стояли ясли и поилка. Третья, самая большая, представляла собой собственно то место, где обычно стоит лошадь.

Стены стойла были сооружены из настоящих шлакоблоков, побеленных известью, вверху, на открытом до потолка пространстве, сплетались мощные балки. Тюки сена перед началом действий должны были быть сложены на платформу под балками. Пол из бетонных плит покрыт соломой, забившейся в каждую щелку. Искусственные отметины от копыт и другие признаки говорили о том, что этим стойлом давно и часто пользовались.

– Как дела? – спросил я, оглядывая строящуюся декорацию.

– Будет готово к утру, – заверили меня. – Надежно как скала, как вы и просили.

– Отлично.

Щеки Доротеи слегка порозовели – огромное достижение.

При моем появлении из ее глаз выкатилось несколько слезинок, но не было той мучительной скорби, которую я застал два дня назад. Вместе с возвращением физических сил восстанавливались и силы душевные. Доротея поблагодарила меня за цветы, которые я ей принес, и пожаловалась, что ее тошнит от диетического томатного супа.

– Они говорят, что он полезен мне, но я ненавижу его. Верно, я не могу есть мясо и салат, – а кому может пойти на пользу больничный салат? – но почему не грибной или не куриный суп? И конечно, все это не домашнее.

Она сказала, что по-прежнему хочет переехать в частную клинику, о которой говорил ей Робби Джилл, и она надеется, что ее невестка Дженет скоро вернется домой, в Суррей.

– Мы с ней не любим друг друга, – призналась, вздохнув, Доротея. – Так жаль!

– Хм-м… – пробормотал я. – Когда вы совсем поправитесь, вы вернетесь в свой дом?

В ее глазах блеснули слезы.

– Там умер Пол.

И Валентин, подумал я.

– Томас… я вспоминала разные вещи. – В голосе ее звучало некоторое беспокойство. – В ту ночь, когда на меня напали…

– Да? – спросил я, когда она замолчала. – Что вы вспомнили?

– Пол кричал.

– Да, вы говорили мне.

– Там был еще другой человек.

Я пододвинул стул для посетителей к ее кровати и сел, успокаивающе держа ее за руку, не желая тревожить ее и подавляя собственные назойливые думы. Я мягко сказал:

– Вы помните, как он выглядел?

– Я его не знаю. Он и Пол были там, когда я пришла от Моны… Понимаете, мы с ней смотрели телевизор, но программа не понравилась нам, и я рано ушла домой… Я вошла через кухонную дверь и была так удивлена и… рада, конечно… увидев Пола. Но он был таким странным, дорогой, и почти испуганным, но он не мог быть испуган. Почему он должен был испугаться?

– Быть может, потому, что вы пришли домой, когда он и другой человек обыскивали ваш дом.

– Да, дорогой, Пол закричал, где альбом Валентина с фотографиями, но я, конечно, сказала, что у него никогда не было альбома, что он просто хранил несколько старых снимков в коробке от конфет, в той же самой, что и я, но Пол не поверил мне, он все твердил об альбоме.

– А у Валентина был когда-либо альбом? – спросил я.

– Нет, я уверена, что не было. У нас никогда не было большой семьи, чтобы фотографировать ее, и нам в отличие от некоторых людей никогда не казалось, что событие не произошло, если от него не осталось снимка. У Валентина были десятки фотографий лошадей, но, понимаете, это были лошади, это была его жизнь. Всегда лошади. У него никогда не было детей, его Кэти не могла иметь детей, понимаете. Быть может, он собрал бы больше снимков, если бы у него были дети. Я хранила фотографии в коробке в своей спальне. Фотографии всех нас, очень старые. Фотографии Пола…

Снова потекли слезы, и я не сказал ей, что не смог найти в ее комнате эти несколько трогательных памяток. Но я отдам ей взамен коробку с фотографиями, принадлежавшую Валентину.

– Пол не сказал, зачем ему нужен был фотоальбом? – спросил я.

– Я думаю, нет, дорогой. Все случилось так быстро, и другой человек был так сердит и тоже кричал, и Пол сказал мне – так страшно, дорогой, но он сказал: «Отвечай ему, где альбом, у него нож».

Я быстро спросил:

– Вы уверены в этом?

– Я думала, что это сон.

– А теперь?

– Теперь… я думаю, что он, должно быть, сказал это. Я словно слышу голос Пола… Ох, мой милый маленький мальчик!..

Я обнимал ее, пока она плакала.

– Этот другой человек ударил меня, – сказала она, всхлипывая. – Ударил по голове… и Пол кричал: «Скажи ему, скажи ему»… и я увидела… у него действительно был нож, у этого человека… по крайней мере, он держал что-то блестящее, но это на самом деле был не нож, он продевал пальцы в него… грязные ногти… Это было ужасно… И Пол закричал: «Прекрати… не делай этого…» И я очнулась в больнице и не знала, что случилось, но прошлой ночью… Ох, дорогой, когда я проснулась этим утром и подумала о Поле, я вроде бы вспомнила.

– Да, – сказал я, потом помедлил, собирая вместе все, что знал. – Милая Доротея, – промолвил я, – я думаю, что Пол спас вашу жизнь.

– Ох! Ох! – Она все еще плакала, но теперь это были слезы светлой гордости за сына, а не тяжкой скорби.

– Я думаю, – продолжал я, – что Пол настолько ужаснулся, увидев, что на вас нападают с ножом, что предотвратил смертельный удар. Робби Джилл счел, что нападение на вас выглядело как прерванное убийство. Он сказал, что люди, которые наносят такие ужасные ножевые раны, обычно не владеют собой и просто не могут остановиться. Я думаю, Пол остановил его.

– Ох, Томас!

– Но я боюсь, – с сожалением сказал я, – это означает, что Пол знал человека, который напал на вас, и не сообщил об этом в полицию. Фактически Пол делал вид, что во время нападения на вас находился в Суррее.

– Ох, дорогой!

– И к тому же Пол всячески старался не допустить ни меня, ни Робби Джилла, ни кого-либо еще поговорить с вами, пока не удостоверился, что вы ничего не помните о нападении.

Радость Доротеи несколько померкла, но все же не исчезла совсем.

– Он немного изменился, – продолжал я. – Я думаю, в какой-то момент он едва не рассказал мне что-то, но я не знаю, что именно. Однако я верю, что он чувствовал раскаяние в том, что случилось с вами.

– Ох, Томас, я надеюсь, что это так.

– Я уверен в этом, – сказал я, вкладывая в слова больше оптимизма, нежели испытывал.

Она некоторое время молча размышляла, а потом промолвила:

– Иногда Пол громко высказывал вслух свои мнения, как будто больше не мог держать их при себе.

– И что же?

– Он сказал… я не хотела говорить это вам, Томас, но на другой день, когда он был здесь со мной, он высказался так: «Почему он вообще должен сделать этот фильм?» Он был зол. Он сказал: «На тебя никто не напал бы, если бы он не раскопал все это». Конечно, я спросила его, что вы раскопали, и он ответил: «Это все было в „Барабанном бое“, но ты должна забыть все, что я сказал, и если с ним что-то случится, это будет целиком его вина». Он сказал… мне действительно жаль… но он сказал, что был бы рад, если бы вас порезали на кусочки, как меня… Это было так на него не похоже, действительно не похоже.

– Я выставил его из вашего дома, – напомнил я ей. – Ему не очень-то понравилось, как я обошелся с ним.

– Нет, но… что-то тревожило его, я в этом уверена.

Я встал и подошел к окну, глядя на безукоризненно правильные ряды окон в здании напротив и на засаженный низкорослыми кустами садик внизу. Два человека в белом медленно шли по дорожке, беседуя. Статисты, играющие докторов, автоматически подумал я и осознал, что часто смотрю даже на реальную жизнь как на кино.

Я вернулся к кровати и обратился к Доротее:

– Пол спрашивал вас об альбоме, пока вы находились здесь, в больнице?

– Думаю, нет, дорогой. Хотя все было так сумбурно. – Она помолчала. – Он сказал что-то о том, что вы забрали книги Валентина, и я не стала ему говорить, что вы не забирали их. Я не хотела спорить. Я чувствовала себя слишком усталой.

– Я нашел одну фотографию среди бумаг Валентина, которые передал мне ваш милый юный друг Билл Робинсон. Но я не думаю, что ради этой фотографии стоило причинять такой страшный вред вашему дому и вам самой. Если я покажу вам этот снимок, – спросил я, – вы скажете мне, кто изображен на нем?

– Конечно, дорогой, если смогу.

Я вынул из кармана фотографию «банды» и передал ее Доротее.

– Мне нужны очки для чтения, – сказала Доротея, щурясь. – Они в красном футляре на столике.

Я передал ей очки, и она посмотрела на снимок без особой реакции.

– Нет ли на этом снимке человека, который напал на вас? – спросил я.

– Ох нет, никого из них я не узнаю. Он был намного старше. Все эти люди так молоды. О! – воскликнула она. – Это же Пол! Этот, с краю, разве это не Пол? Каким он был молодым! И таким красивым. – Она уронила фотографию на одеяло. – Я не знаю остальных. Если бы Пол был здесь…

Вздохнув, я убрал фото обратно в карман и достал страничку из блокнота, который постоянно носил с собой.

– Я не хочу расстраивать вас, но, если я нарисую нож, вы сможете сказать мне, может ли это быть тот нож, с которым напали на вас?

– Я не хочу видеть его.

– Пожалуйста, Доротея.

– Пол был убит ножом, – всхлипнула она.

– Милая Доротея, – сказал я чуть погодя, – если это поможет отыскать убийцу Пола, вы посмотрите на мой рисунок?

Она покачала головой. Я положил рисунок возле ее руки, и долгую минуту спустя она взяла его.

– Как ужасно! – сказала она, глядя на него. – Я никогда не видела такого ножа. – Ее голос был совершенно спокойным. – Ничего похожего на тот.

Это было изображение американского армейского ножа, найденного на Хите. Я перевернул лист и нарисовал страшный «Армадилло»: зазубренное лезвие и все прочее.

Доротея посмотрела на него, побелела и не сказала ничего.

– Мне так жаль… – беспомощно сказал я.

Я думал о невероятном потрясении, охватившем Пола, когда он вошел в дом Доротеи и увидел «Армадилло», лежащий на кухонном столе. Когда он увидел, что я сижу там живой.

Он выскочил из дома и умчался прочь, и теперь бесполезно предполагать, что, если бы мы остановили его, если бы мы усадили его и заставили говорить, он мог бы остаться в живых. Я подумал, что Пол стал опасен для своего сообщника, он был готов сломаться, был готов сознаться. У самоуверенного, напыщенного, неприятного Пола сдали нервы, и это стоило ему жизни.

Мой водитель, рядом с которым на переднем сиденье устроился «черный пояс», доставил меня в Оксфордшир, время от времени сверяясь с моими письменными указаниями. Я сидел сзади, вновь разглядывая фотографию «банды» и вспоминая то, что говорили о ней Люси и Доротея.