Текст книги "Евангелие от Джимми"

Автор книги: Дидье ван Ковелер (Ковеларт)

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 21 страниц)

~~~

Нет, Джимми, только не ты, ты не имел права… Я вернулась домой, и так тошно мне, так безнадежно, хоть подыхай. Троих мужчин я любила в жизни, один за другим на моих глазах они становились безумцами, маньяками, истериками – полной противоположностью самих себя. Неужели я этому причиной? Есть женщины, которые приносят несчастье, а я – лишаю разума.

Джимми… Я хотела защитить тебя от всех невзгод – и от себя в том числе, от своего невезения и страха перед людским судом, которые сказываются на моем окружении с самого детства, я знаю. Но ты, Джимми, ты был первым, кто вернул мне веру в себя, потому что тебе так хотелось верить в меня: я была в твоей жизни не только для того, чтобы оттенять твои достоинства, и это было такое счастье – чувствовать себя любимой за лучшее во мне, пусть еще не состоявшееся. Когда я читала тебе несчастные двадцать страничек моего будущего обличительного эссе о религиозных лобби в Америке, ты восхищался так, будто оно уже написано: ты видел книгу, чувствовал, ты уже рекламировал ее своим клиентам. Мы с тобой так много друг другу дали. Нам было весело вместе, потрясающе в постели, мы были созданы друг для друга, друг другом, навсегда, пока нам хорошо… Между нами не было никакой грязи. Ты так просто принял существование моего мужа, что совесть совсем меня не мучила. Я никогда не встречала мужчины, настолько чуждого ревности, – впрочем, это легко тому, кто знает, что любим он, а не другой. Но ты искренне защищал его, ты ставил себя на его место, как будто заранее знал, что однажды и с тобой я захочу расстаться по той же причине – чтобы выжить.

Я солгала тебе. Один-единственный раз: когда от тебя ушла. Моя работа была всего лишь предлогом. Я не могу, никогда не могла калечить жизнь тем, кого люблю. Снять с тебя презерватив, теперь, когда ты больше не был моей тайной, легализовать наши отношения, заполнить запрос на беременность, вовлечь тебя в забег наперегонки со временем, в медицинский марафон, в порочный круг обследований, лечения, попыток? Эта гонка на выживание была мне отчаянно необходима, но она убила бы нашу любовь – сколько я видела тому примеров вокруг нас! Я не хотела навязывать тебе эту роль. Я хотела тебя защитить, потому и ушла – чтобы сохранить хотя бы в прошлом незамутненную чистоту того, что у нас было. Я поступила как эгоистка, знаю. Мне бы довериться твоему умению меняться, но я не хотела, чтобы ты менялся.

Ты, конечно же, ничего не понял. Я убедила тебя, что дело в деньгах, что я хочу дать моему ребенку отца, который бы нас обеспечивал. Я решила, тебе будет легче считать меня дрянью. Нельзя было позволить тебе уговаривать меня: я слишком боялась передумать. И вот результат. Если бы я осталась в твоей жизни, если бы мы поженились, тебя никогда не втянули бы в аферу, ты не стал бы жертвой секты, добычей этих гуру, которых я ненавижу. Я во всем виновата, а теперь ты предлагаешь мне выставить напоказ нашу близость, чтобы создать себе имя в лучах твоей славы.

Я сгибаюсь в приступе тошноты над унитазом. Даже рвоты не получается. Ничего не получается. У меня все не как у людей. Нет ни единого желания беременных женщин: не хочется суши среди ночи, анчоусов с киви, шоколада с вермишелью… Классическое питание в урочные часы. Пицца «Маргарита», готовые салаты, обезжиренный йогурт.

Я никак не могу себя заставить сесть за Праздник орхидей – крупнейший конкурс тепличных растений в Коннектикуте. Из требуемых трех тысяч знаков я написала девятьсот двадцать восемь. Статью надо было сдать вчера. Включаю телевизор, канал BNS. Органная музыка и барабанный бой, стробоскопический свет в огромном нефе собора Святого Иоанна Богослова. Пастор Ханли расхаживает по клиросу в маоистском костюме с воротничком священника, микрофон HF поблескивает диадемой в волосах. Гигантский портрет Джимми вырисовывается над его головой, и слова ХРИСТОС ВЕРНУЛСЯ огромными лазерными буквами проступают под сводом.

– …Да, понятие Добра покинуло нашу цивилизацию! Осмотритесь вокруг: Добро больше не борется со Злом, борется лишь меньшее Зло со Злом большим! Но теперь все изменится, братья, ибо Добро вернулось к нам! Вот оно, величайшее событие, которого человечество ожидало двадцать веков! Но не о научных доказательствах его воплощения мы будем говорить сегодня: они будут доступны каждому в интернете сразу по окончании этой мессы, так же как документальные свидетельства происков сатанинских сил, захвативших власть в Белом доме и в Ватикане, которые в преступном сговоре хотели лишить человечество его Спасителя! Да пребудет царствие Его, сила и слава ныне, и присно, и во веки веков!

– Аминь! – хором отзываются пять тысяч голосов в нефе и трансепте.

– И в это благодатное воскресенье, ознаменованное Вторым Пришествием, на которое мы столь долго уповали, братья мои, оставим пока доказательства и возрадуемся! Ибо Церковь Второго Пришествия, последнее пристанище истинных христиан на земле, потрясена до основания, преображена и горда тем, что принимает в прямом эфире на канале BNS, под кровом величайшего храма, когда-либо построенного человеком для своего Создателя, Того, кто был, есть и будет Сущий навеки… Иисус Христос, Господь наш, кровь Нового и вечного Завета, пролитая во искупление грехов при Понтии Пилате и ныне клонированная вмешательством Святого Духа, дабы вновь воплотить на наших глазах всесильность Всевышнего… Встречайте – Джимми Вуд!

Сердце бьется в горле: я вижу моего милого из Восточного Гарлема, моего сексуального и ласкового зверя. Он восходит на хрустальный алтарь, медленно, сцепив руки за спиной, взгляд холоден, губы сжаты. В джинсах и льняной рубахе – ни дать ни взять реклама фирмы «Левис». Гром аплодисментов, усиленный эхом под высокими сводами, разом смолкает, когда пастор, раскинув руки буквой V – виктория, – продолжает свою речь:

– Был между фарисеями, говорит нам святой Иоанн, глава 3, строфа 1, некто именем Никодим, один из начальников иудейских, и спросил он Иисуса: «Равви! Как может человек родиться, будучи стар?»

И Ханли обращается, войдя в роль Никодима, к Джимми, который отвечает на его взгляд без всякого выражения. Молчание затягивается, пастор делает отчаянные движения бровями, понимая, что держать паузу слишком долго – гибель для шоу.

– И вы, Джимми Вуд, – подсказывает он, – живой ответ на вопрос Никодима! Ибо Господь наш сказал: «Может человек в другой раз войти в утробу матери своей и… родиться!»

– Только речь шла о крещении, а не о клонировании.

Я придвигаюсь поближе к экрану. После реплики Джимми улыбка начинает сползать с лица пастора. Оператор берет в кадр замершую в ожидании толпу. Потом, крупным планом, Джимми – он невозмутимо почесывает нос. От блика мерцает спрятанный в бороде микрофон.

– Ибо клонирование есть второе крещение, – заключает пастор, – если, конечно, Дух Святой…

– Не слушайте эту хрень, – резко бросает Джимми, устремив глаза в камеру. – Я пришел сегодня в этот храм торгующих, чтобы сказать вам: выключите ваши телевизоры, не верьте самозванцам, наживающимся на имени Господа, прислушивайтесь отныне только к своему инстинкту, к своему сердцу и своим сомнениям, ибо вера начинается с сомнения, а истинно сомневающийся сомневается во всем, даже в обоснованности сомнения.

– Так Иисус держал провокационные речи, чтобы достучаться до душ человеческих, – комментирует пастор веселым тоном, покровительственно приобняв плечи Джимми.

– Пошел ты! – Джимми стряхивает его руки. – Позвал меня – так дай мне сказать! Я недолго, три минуты, потом валяй, продолжай свое шоу с рекламой, но если ты меня перебьешь, я заставлю тебя съесть твой микрофон, ясно? А вы, те, кто слушает меня по всей стране, во-первых, знайте, что мне нечего вам сказать. Все уже сказано. Перечитайте Библию, перечитайте Талмуд, Коран, Бхагавадгиту или просто посмотрите, как растет, как живет дерево; вы услышите слово Божье, не искаженное посредниками, – все они лжецы от божественного, сделавшие из религии орудие войны и рабства, насос для выкачивания денег, все эти мародеры типа Ханли, с которых станется и кровь святого причастия превратить в кетчуп!

– Истинно говорит он, признаю! – вдруг вмешивается пастор, и камера тут же дает его крупным планом. – Покаемся, братья, ибо пробил час!

С мелькнувшей в глазах паникой он совладал мгновенно, и снова из него прет мистическое вдохновение:

– Да, это правда, я грешен: я поддался искушению нести и распространять свыше сил своих спонсорством и щедротами паствы слово Божье, но ведь главное – чтобы оно распространялось, не так ли?

–  Какоеслово Божье? «Трепещите, ибо близок час Апокалипсиса, бойтесь гнева Всевышнего»? Это ты долдонишь сорок лет подряд, подпитываешь страх, на котором держится твоя коммерция? Это слово, Ханли, можешь засунуть себе в зад!

Возмущенно-восторженный гомон наполняет собор. Он все громче, слышны крики: «Давай! Врежь ему! Вздуй хорошенько!» Телевизионная месса вдруг превращается в боксерский поединок. Я включаю запись и звоню в редакцию «Нью-Йорк Пост». Нед Жарретт – он был редактором колонки дизайна в моем журнале, а теперь ведет там полосы светской хроники – заканчивает редакционную статью для завтрашнего номера. Говорю ему, чтобы посмотрел BNS и зарезервировал мне три колонки на первой полосе, если их интересует эксклюзивное свидетельство подруги Христа. Вешаю трубку под его хихиканье – ничего, через десять секунд ему станет не до смеха – и снова прилипаю к экрану, где Джимми разошелся вовсю и орет на фанатов, которые рвутся к нему через кордон охраняющих клирос молодчиков в белых стихарях.

– Разойдитесь, болваны, здесь вам не стадион! Сядьте на места и прекратите эту овацию, не то я уйду! Да, я родился от генов Иисуса, и что с того? Я, как и вы, из плоти и крови, я прожил тридцать два года, как любой из вас, я был обычным человеком и таким остался: против своей натуры не попрешь, а я по натуре не могу быть предметом культа! Я не хочу, чтобы люди снова истребляли друг друга из-за меня, пора завязывать с вашими дерьмовыми религиозными войнами! Политическая власть обломала об меня зубы, и какой бы то ни было церкви я тоже не позволю присвоить мое слово. Сегодня я говорю в последний раз. Если кому и есть что сказать вам, так это только Туринской плащанице. Пусть верующие нажмут на Ватикан, пусть ее вынут из инертного газа, потому что это она дает знак грядущего Страшного суда: запасной маяк уже горит всеми огнями, как игровой автомат, – теперь-то и начнется настоящая игра!Но если Плащанице суждено самоуничтожиться под действием зеленых бактерий, значит, на то воля Божья: мы забудем о реликвиях и сохраним лишь послание!

– Какое послание? – раздается из нефа крик, тотчас подхваченный тысячей голосов.

– Да, послание! – гаркает телепроповедник и машет руками оператору, требуя крупного плана. – Послание здесь, и оно ясно как день: Ватикан в руках дьявола! Он прячет Плащаницу, отрекается от Иисуса…

– Тихо! – шикает на него толпа.

Ошарашенный пастор замирает – ни дать ни взять стоп-кадр, – перекосив готовый разразиться проклятьями рот.

– Нет, – продолжает Джимми и делает шаг к трансепту, – послание только одно: человек должен завершить творение. Прав был святой Павел: мы – «архантропы», а конечногочеловека, достойного так называться, воплощает Иисус, Сын Человеческий, по-древнееврейски Бен Адам, первенец Нового Творения, первый воскресший из мертвых, пришедший из будущего человечества, чтобы указать нам путь… Как? Показав нам, какими будем мы, когда достигнем слияния духа с воплощением, когда освободимся от страха смерти и плена материи! Вот он, вердикт Страшного суда: оправдать за отсутствием состава преступления! Человек невиновен – он свободен! Но если вы остаетесь в превентивной тюрьме по доброй воле, в тюрьме ваших мелких страхов, ваших мелких удобств, ваших мелких соседских дрязг – тогда тем хуже для вас, идите воюйте, а меня оставьте с миром, ничегошеньки вы не поняли!

Он снимает микрофон и, отшвырнув его, идет к кулисам. Ханли догоняет его, удерживает, уверяет, что все его войско в полной боевой готовности жаждет служить Второму Творению, умоляет пояснить, вдохновить, благословить… Джимми срывает с него микрофон, подносит его ко рту и кричит толпе:

– Мне больше нечего сказать, пока я жив. Если я рожден от Иисуса, значит, его миссия у меня в крови, но у вас нет никаких причинверить мне. Да, мне приписывают исцеления, но так исцелять мог бы любой гипнотизер – это не перст Божий.

Он поднимает, как только что пастор, руки буквой V, усмиряя поднявшийся волной ропот.

– Церковь Второго Пришествия, я выбрал тебя. Предатель Иуда был необходим, чтобы свершился промысел Божий, я же доверяю тебе организацию казни, и да не минет меня чаша сия, говорю от всей души. Бичевание и распятие состоятся через тринадцать дней, в Рождество: дальнейшее не в моей власти. Хочу все же уточнить, чтобы не дать толчка извечной полемике: моя участь на кресте будет решена всемирным интернет-голосованием без различия религий. Если вам нужна моя смерть, чтобы уверовать, – я умру. И не важно, что ваш пастор нагреет руки за мой счет: умирать приходится в ногу со временем. Я уж постараюсь, чтобы доходы от трансляции действительно пошли на благие дела. Я все сказал. Да пребудет с вами Бог.

Выронив микрофон пастора, он давит его ногой и уходит. А я кидаюсь к компьютеру.

Как рассказать, что было дальше? Как оправдать происшедшее и какой смысл в нем усмотреть? Эту статью, которую ты просил меня опубликовать, Джимми, – я ее написала. Я стала подписью, ориентиром для твоих врагов и мишенью для тех, кто уверует в тебя. И эта книга, которой ты от меня ждал, – ты стал ее сюжетом. На основе твоих откровений, собранных свидетельств и документов я пытаюсь написать твою историю; я пытаюсь влезть в твою шкуру, говорить от твоего имени, проникнуть в мысли тех, кто тебя создал, живописать всю ложь, из которой выросла твоя правда.

Поначалу эта книга преследовала лишь одну цель: спасти тебя от тебя самого, убедить тебя, остановить. Только так я могла обратиться к тебе, ведь ты не хотел больше видеть меня и слышать ничего не хотел.

Что же движет мною теперь? Ярость, протест, жажда мести, я хочу реабилитировать тебя, не потерплю, чтобы о тебе забыли… Или я просто надеюсь, что сумела стать той, кого ты провидел когда-то, той, в кого ты верил, – верил все эти годы.

~~~

Из коммерческих соображений они превратили мое «Открытое письмо тому, кого возомнили Богом» в статью «Иисуса-клона разоблачает его любовница». С подзаголовком: «Чистильщик бассейнов из Коннектикута – жертва политико-религиозной аферы».

Начинался новый день, я поднялась к себе с газетой, по телефону Джимми механический голос ответил: «Номер не существует». Я ждала, что он сам свяжется со мной, надеялась, что он сумеет прочесть между строк и поймет, что я не враг ему: мои нападки были защитой, я сеяла сомнение, чтобы оградить его от фанатизма, против которого он восставал…

Одним из первых на мою статью откликнулся итальянский ученый Гвидо Понцо. Доктор химии и биологии, председатель неаполитанского Союза рационалистов, автор книги «Иисус-самозванец: доказательства». Он прочел статью на сайте «Пост». Его просто распирало от восторга, он рассказывал мне про свои собственные баталии: тридцать пять лет борьбы с религиозным обскурантизмом, индустрией идолопоклонничества и мнимыми чудесами стоили ему места в университете, приговора за надругательство над святыней и разорения на штрафах. Он послал мне по электронной почте все свои запрещенные цензурой статьи – в качестве аргументов, чтобы я продолжала разоблачение лже-Мессии, рожденного от фальшивки, сотканной в Средние века.

Для него нет никаких сомнений в том, что церковь сама фабрикует свои святыни в подвалах Ватикана, где ученые-интегристы, преданные «Опус Деи», постоянно совершенствуют их благодаря передовым технологиям, дабы сбить с толку новейшие инструменты анализа и датировки. Его так и не допустили до Туринской плащаницы, но он утверждает, что доказал свою теорию, исследовав другие «тряпицы Страстей», а также кусок мяса, которому поклоняются в Абруцце. Я попросила пояснить последнюю фразу и получила в ответ легенду, которая сильно меня озадачила.

В VIII веке одного монаха из деревни Ланчано одолело сомнение: освящая хлеб и вино, он не мог поверить, что они действительно содержат плоть и кровь Христа. Он воззвал к Богу и попросил дать ему знамение. И внезапно, на глазах у всех прихожан, просфора стала куском мяса, а вино превратилось в кровь. Вот уже тринадцать столетий эти органические вещества хранятся в том же храме и по сей день остаются совершенно свежими – на самом же деле, по мнению Понцо, свежими их заменяют, при пособничестве местной больницы, перед каждым визитом религиозных властей. Причем кусочек плоти действительно представляет собой фрагмент человеческого сердца – миокарда и желудочка, а кровь группы АВ. Исследование этих образцов на ДНК доказало – в глазах Понцо – существование научно-церковного заговора: группа крови и генотип те же,что и обнаруженные лично им на Сударионе, – это плат, которым будто бы накрыли лицо Христа, хранящийся с XI века в кафедральном соборе испанского города Овьедо. Те же,что и на Аржантейском хитоне, который якобы был на Христе во время восхождения на Голгофу. Те же,что и на Плате Маноппелло, которым святая Вероника отерла лицо распятого. Те же,что и на Кагорском уборе, ленте, которой подвязали подбородок мертвеца.

Гвидо Понцо посылает мне столбцы ТАГЦ и свою расшифровку. Я тут же сравниваю их с генетическими матрицами из тайных архивов Белого дома – благодаря советнику Гласснеру они доступны со вчерашнего дня на сайте пастора Ханли. Результат не оставляет сомнений. Хромосомы Джимми действительно идентичны хромосомам с Туринской плащаницы, но они не имеют ничего общего с ДНК других реликвий. Одно из двух: или все четыре поддельные, или же они подлинные, а в Плащаницу было завернуто другое тело.

Гвидо Понцо ошеломлен моим выводом: для него-то все фальшивка, но впервые церковь так явно попалась на подлоге, допустив небрежность. Если отдельные детали Страстей не складываются в один паззл, это же редкая возможность стереть в порошок и Плащаницу, и так называемого клона.

Я обещаю связаться с ним ближе к вечеру и торопливо одеваюсь, одновременно слушая девятичасовые новости: на всех каналах идут ожесточенные баталии вокруг моей статьи. Но что она может против рейтингов? На момент выступления Джимми месса пастора Ханли побила все рекорды. Сегодня утром в интернете зафиксировано шестьдесят восемь тысяч чудес, по всей Америке, от Флориды до Аляски, в широком диапазоне от внезапно прошедшего насморка до нуждающейся в ремонте микроволновки, непостижимым образом заработавшей, и вдруг поехавшей машины с севшим аккумулятором. Каждого пятого американца Джимми исцеляет по телевизору. Коммюнике канала BNS обещает выпустить диск с записью мессы – еще до выхода он становится раритетом и стоит двадцать тысяч долларов. На CNN сорок процентов опрошенных верят, что он – Сын Божий, тридцать думают, что в нем живет дьявол, остальные считают его инопланетянином или воздерживаются. Моя страна сошла с ума.

Снова открыв почту через час, я получаю сотни посланий с оскорблениями, угрозами и крестами, нарисованными на гробах. Только одно поздравление – от доктора Сандерсена, того самого ученого, которого я в своей статье сровняла с землей. Вчера днем я на всякий случай послала на его сайт просьбу об интервью. Он пишет, что готов принять меня у себя, когда мне будет удобно. Я отвечаю ему, договариваюсь на завтра, звоню моему новому начальству. Главный редактор ликует: благодаря моей статье продажи выросли вдвое. Я прошу зарезервировать мне столько же места на первой полосе и мчусь в аэропорт. Через картотеку «Пост» я раздобыла адрес сценариста Бадди Куппермана – по словам Джимми, руководителя проекта «Омега». Его телефона на коммутаторе Белого дома не знают. Я оставила десять сообщений на автоответчике советника Гласснера – он так и не позвонил. А мне необходимо получить свидетельство хоть одного из задействованных политиков, прежде чем я пойду брать интервью у клонировщика.

В Лос-Анджелесе я беру напрокат машину, снимаю номер в отеле, для надежности оставляю ноутбук в сейфе и мчусь на пляж Малибу. От дома по указанному адресу остался лишь скелет из металлических балок и обугленных досок. Куппермана мне все-таки удается найти в одном из фургонов съемочной группы. В шоковом состоянии, окруженный заботами команды силиконовых великанш, он отказывается разговаривать с журналистами. Я настаиваю: это для его же блага. Если секретные службы хотели таким образом заставить его молчать, в его интересах, чтобы об этом узнала широкая публика, – иначе новая, возможно, более успешная попытка может подтвердить реальность обвинений, которые я готова напечатать немедленно. Но он с тупым упорством отрицает все: ему ничего не известно о проекте «Омега», он не знаком с Джимми Вудом, у него нет никаких доказательств чего бы то ни было, его архивы сгорели, ему нечего сказать, и не надо оставлять адрес: он не передумает. Произнося последние слова, он смотрит на меня с такой настойчивостью, что я, убирая в сумку свое журналистское удостоверение, как бы невзначай роняю карточку отеля. Наклонившись, он поднимает ее и подает мне.

Вернувшись в «Холидэй-Инн», я заказываю обед в номер и включаю ноутбук. От Джимми по-прежнему ничего. Зато несколько посланий от Тома и его адвокатов с требованиями прекратить «журналистские провокации», так как «мстительные действия фанатиков» могут, видите ли, «подвергнуть риску мою беременность». Придурки.

Так и не дождавшись вестей от Куппермана, я еще раз изучаю данные, полученные от химика Гвидо Понцо, и пишу вторую статью, в которой доходчиво разъясняю христианам, что кровь Христа, на глазах очевидцев появившаяся вместо церковного вина в Ланчано, совпадает с кровью на четырех святых реликвиях, но не имеет ничего общего с ДНК Джимми Вуда. Признаюсь, разоблачать религиозное надувательство, используя в качестве аргументов чудеса, – это нечто головокружительное. Впервые за последние месяцы я засыпаю без снотворного.

Назавтра рано утром, покидая отель, я нахожу на ресепшне адресованный мне пухлый конверт: отпечатанные страницы, исписанные листки, карточки, все вперемешку.

Когда мой самолет приземлился в Нью-Йорке, я уже почти все прочла. В такси дочитывала рассказ о «мессианическом воспитании» в Скалистых горах, потом бегло просмотрела беспорядочные записи Куппермана на стикерах и обрывках бумаги: его разочарование, воодушевление, бессилие перед невозможностью «войти» в память о Страстях, громы и молнии в адрес Лурда и Ватикана… Пронумерованные от нуля до десяти «варианты развязки» вызвали у меня приступ тошноты. Обработка, которой эти люди подвергли Джимми, их спешка, их цинизм и безумие превзошли все, что я могла вообразить, когда писала первую статью. Охваченная негодованием, переполненная холодной яростью, я даже не смогла ни удивиться, ни испугаться, когда обнаружила у себя дома десяток полицейских.

Гостиная была разнесена взрывом, на полу лежало тело в пластиковом мешке. Меня даже не успели попросить его опознать, я сама кинулась и рванула «молнию». Увидев лицо, я громко, с облегчением вскрикнула и метнулась в ванную, где меня вырвало. Когда я вышла, мной занялась какая-то женщина; она дала мне попить и, предъявив удостоверение ФБР, сказала, что я в безопасности. По свидетельствам очевидцев, человек в маске, подъехавший на машине без номеров, выпустил в мое окно очередь из гранатомета и скрылся. Его так и не нашли, но теракт взяла на себя группировка христиан-фанатиков, возмущенных моими нападками на их нео-Христа.

– Как зовут жертву? – спросила меня агент Уоттфилд.

– Том Форбс, помощник прокурора. Мой бывший жених.

– Он жил здесь?

– Он оставил себе ключ: я беременна.

– Хотите, мы вызовем вашего врача?

– Нет-нет, я в порядке. Все нормально. Я хорошо переношу беременность, и это не было шоком, все обойдется.

– Понятно.

– Нет, я хочу сказать…

– Вы боялись, что это окажется кто-то другой.

Я выдержала ее взгляд. Даже без прозрачных намеков в записках Бадди Куппермана я бы догадалась о ее чувствах к Джимми. Я сама удивилась, почувствовав, что почему-то рада этому.

– Что, по-вашему, здесь делал Том?

– Я думаю, он пришел из-за моих статей. Ждал меня, чтобы устроить выволочку, обвинить в безответственном отношении к его ребенку, поместить под надзор до родов… Он уже таскал меня по судам. Каждую ночь я желала ему смерти, если вы этого признания от меня добивались.

– Нет.

Ответ прозвучал однозначно: она верила в заявление фанатиков. Если, конечно, теракт не был делом рук ФБР. После прочитанного в самолете от этих людей я могла ожидать чего угодно. Запугивали или хотели убрать – возможно, я прохожу по тому же списку, что и Бадди Купперман.

– Тоже нет, – улыбнулась она, а я почувствовала, что краснею: все мысли были написаны у меня на лице.

– Я с вами заодно, Эмма. Официально моя задача – спустить дело на тормозах, но главное для меня – спасти Джимми от него самого.

– Вы знаете, где он?

– Соберите чемодан, возьмите с собой ваш ноутбук и бумаги Куппермана. Не беспокойтесь: мои люди здесь уберут.

– За мной следили в Лос-Анджелесе?

– С той минуты как в интернете появилась ваша первая статья, вы находились под охраной. Нам известно все о вашей жизни, содержимое вашего жесткого диска и вашего автоответчика тоже.

– Замечательная охрана.

– Это касается только вас лично, – ответила она, провожая взглядом своих людей, уносивших тело Тома. – Я знаю о вашем предубеждении против республиканской администрации, но поверьте, сегодня она на вашей стороне и поддерживает вашу борьбу. Через час президент даст пресс-конференцию. Он признает существование проекта «Омега» как обычного секретного исследования в области клонирования человека, осуществленного при демократах. Он также обнародует отчет комиссии Клейборна, которая, по обоюдному согласию с Ватиканом, полностью отрицает божественное происхождение Джимми Вуда и квалифицирует его как «психически неполноценного субъекта со склонностью к мифомании».

– Подонки.

– Будет распространена версия исламского заговора с целью внести раскол в христианство и дестабилизировать Америку. За неимением доказательств, им нужна кампания в прессе, причем такая, чтобы никто не мог сказать, будто она срежиссирована ими. Вы очень ценны для них, Эмма. Так что можете рассчитывать на полную поддержку ваших врагов.

Она говорила ровным, нейтральным голосом, но какая-то усталость в нем ее выдавала: было ясно, что она обо всем этом думает. Женщина женщину всегда поймет, и это касалось не только Джимми.

– Вы идете, Эмма?

– У меня сегодня вечером встреча.

– Я знаю. Встретитесь.

Бронированная машина отвезла нас к неприметному дому в Челси. За увитым плющом кирпичным фасадом скрывался бункер, служивший штаб-квартирой для спецопераций ФБР. Ким Уоттфилд привела меня в комнату с ложным окном, выходившим на светящуюся стену. Она дала мне принять душ и переодеться, а потом мы спустились на три уровня ниже, в точно такую же комнату. Сгорбившийся за компьютером в углу у ложного окна Ирвин Гласснер обернулся, и меня поразил его пустой взгляд.

– Джимми не имеет никакого отношения к Иисусу, – сказал он. – Нас всех одурачили. Меня первого.

Я видела советника по телевизору в новостях, когда взорвался космический корабль «Эксплорер», в июле, – сейчас его было не узнать. Поняв, какую кашу заварил, предоставив Джимми Церкви Второго Пришествия, он сломался и сдался властям, но ФБР не собиралось его арестовывать: собственно говоря, его признание в государственной измене было неактуально, после того как президент рассекретил проект «Омега». Обнародовав досье, с которым граждане уже могли ознакомиться в интернете, Белый дом надеялся переломить ситуацию.

– Этот химик из Неаполя, который связался с вами вчера, – продолжал Гласснер, еле ворочая языком и с усилием поднимая веки, – этот бесноватый, разбивший пробирку с кровью, которую он взял на анализ в Ланчано… После датировки по углероду-14 он пишет в Белый дом каждые полгода. Мне передавали резюме его писем, я их даже не читал… Сто раз мы перепроверяли анализы Джимми – геном всегда совпадал с кровью Плащаницы. Нам пришлось поверить.

Он вдруг ударил себя кулаком по колену – жалкий жест ярости, – да так и остался сидеть скособочившись, плечо опущено, рука повисла.

– А доказательство-то было в наших архивах! Первые результаты, которые Сандерсен представил администрации Клинтона в 1993 году… Мой предшественник был уверен в их подлинности: они полностью совпадали с анализами, сделанными в Туринском институте судебной медицины, Леонсио Гарца Вальдесом в Техасе, Эндрю Макнилом в Принстоне… Никогда нам не приходило в голову усомниться в этой ДНК: она была нашим ориентиром, геномом-эталоном… В сравнительных анализах Сандерсена сомнения у нас вызывал геном Джимми, но не Христа!

Он зашарил рукой по столу в поисках стакана, встретил взгляд Ким. Рука замерла. Он снова заговорил, в упор глядя на меня:

– Из Турина и Принстона мне заново прислали анализы Плащаницы. Вопреки тому, что вы написали, ДНК та же, что на других святынях. Но она не имеет ничего общего с ДНК Джимми. Ничего общего с человеком, который фигурирует под именем Иисуса в архивах Белого дома со времен Клинтона.

– Вы хотите сказать, что подозревали Сандерсена в фальсификации генетической матрицы Джимми, а он не Джимми подделал под Христа, а наоборот?

Гласснер опустил голову. Я вопросительно посмотрела на Ким Уоттфилд, та лишь развела руками и, вздохнув, бессильно уронила их. В тишине слышалось только урчание кондиционера. Я была ошеломлена. Если бы не одержимый рационализм осквернителя святынь, наука так и поддерживала бы ученого, заставившего солгать кровь Христову. До конца. До жертвоприношения Джимми.

– А как же его сила, – спросила я, – доказательства его чудес? Дерево в Центральном парке, сторожевые собаки, умиравшие, чтобы дать ему бежать, парализованная девочка, которая встала и пошла, все, что описал Купперман… Значит, это тоже липа?

Гласснер посмотрел на меня. Его глаза были полны слез.

– Нет, мисс. Поддельное стало настоящим. Подтверждение этому я ношу в себе. Он был обычным человеком, мы поверили, что он Бог, и он стал…

– Прекратите молоть чепуху, Гласснер! – взорвалась Ким. – Обработали бедного парня, довели его до того, что из-за нас он теперь считает себя обязанным умереть на кресте, все, хватит, игра окончена! Эмма сегодня встречается с Сандерсеном.