Текст книги "Рыцарь-ворон (СИ)"
Автор книги: Диана Крымская
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 9 страниц)
Рыцарь-ворон
Диана Крымская
1. Гл.1-8
РЫЦАРЬ-ВОРОН
1. Эдель в смятении
– Миледи, и каково будет ваше решение?
Леди Эдель Эштон, баронесса Карлайл, вздохнула, подняла глаза на стоявшую перед ней пожилую женщину.
– Что я могу, Сара? Сам король зовет меня. Я обязана ехать.
Сара, экономка и домоправительница замка, служившая много лет верой-правдой покойному барону Карлайлу, и теперь продолжавшая с не меньшим усердием служить его невестке, покачала головой:
– Ох, миледи, чует мое сердце: не к добру это приглашение.
Эдель была полностью согласна с нею. Не к добру. Шесть лет она жила тихой мирной жизнью, ухаживая за больным свекром, воспитывая сына... И все это время она молилась и надеялась, что о ней никто никогда не вспомнит, что она навсегда останется жить в замке Карлайл, посвятив себя своему ребенку и заботам о своих домочадцах и слугах.
Но, как ни далеко был замок от столицы, слухи долетали и до него. Что новый король, желая упрочить свою власть, приблизил к себе ненавистных для саксов норманнов, что раздает им земли и титулы, что женит самых верных своих французских рыцарей на знатных саксонских девушках...
Леди Эдель Эштон снова вздохнула. Она была вдовой, и притом очень небедной вдовой. Ее покойному свекру, а ныне – ей принадлежали обширные и плодородные земли и леса. Лакомый кусок для любого. А уж для жадных норманнов – и подавно. Если даже король и королева забыли о ней – наверняка нашелся кто-то, кто вспомнил о богатом замке Карлайл и о живущей в нем молодой вдове...
Эдель взяла отполированное серебряное зеркало и, с тоскою глядя в него, поправила черную головную накидку. Неужели совсем скоро ей придется сменить свой вдовий траур на куда более пышный свадебный наряд?.. Молодая женщина вздрогнула и выронила зеркало из вдруг онемевших пальцев. Холод сковал тело, стало трудно дышать, она открыла рот, хватая воздух, судорожно, как вытащенная из воды рыба.
– Что с вами, миледи? – Испуганный голос Сары донесся будто издалека.
– Н-ничего. Г-голова закружилась. Сейчас пройдет. – Собственный голос тоже был далеким, слабым и тихим. Эдель закрыла глаза, борясь с приступом страха. Наконец, холод отступил, дыхание выровнялось. Господи всемогущий, если даже одна мысль о свадьбе внушает такой ужас, что же будет дальше??
Нет, нет, не думать об этом. Быть может, король зовет ее в Лондон совсем по другой причине? И дело вовсе не в том, что ей грозит второе замужество? В конце концов, она вдова, у нее есть сын... Она не так юна... да и не слишком красива. Разве в Англии мало молодых невинных девушек, красивых, богатых и с приданым? Вот пусть они и выходят за норманнских собак. Она, Эдель, не окажется в их числе!
Но она знала: иного объяснения письму короля с приглашением приехать ко двору нет. Государь нашел для нее нового мужа. Новый муж... Снова все сжалось внутри, но теперь уже и по другой причине.
Дик... Ее сын, ее единственный ребенок. Для него замужество матери будет страшным потрясением. Она так оберегала его, так старалась защитить... Дикки тяжело перенес смерть любимого деда, до сих пор не оправился; что же будет, если в замке появится незнакомый мужчина, новый мамин муж – да еще и норманн? Он будет говорить на грубом чужом языке, он заведет в Карлайле свои порядки... Неизвестно, как он станет относиться к Эдель; но он, конечно, потребует, чтобы ее сын называл его отцом, причем наверняка не станет испытывать к чужому ребенку никаких чувств. К тому же, Дикки ненавидит норманнов, ведь ему так часто рассказывали, как его отец погиб от их рук...
Эдель судорожно сглотнула. В ней проснулось острое желание увидеть и обнять сына.
– Сара, где Ричард? – спросила она севшим голосом.
– Где-нибудь во дворе. Я приведу его, если желаете, миледи.
– Да. Желаю... И вели начать сборы, Сара.
– Немедленно, госпожа. Сколько служанок вы изволите взять с собою в Лондон?
– Еще не знаю... Трех-четырех, полагаю, хватит.
– А сколько слуг для охраны?
Что-то в голосе Сары заставило Эдель почувствовать неладное.
– Человек десять. До столицы не близко, мало ли что может случиться в дороге.
– Сэр Лайонел Мэтлок... тоже поедет с вами, миледи?
Так вот в чем дело. Эдель ощутила, как кровь приливает к щекам, и в досаде прикусила нижнюю губу. Нет, конечно, она знала, что старая домоправительница о многом догадывается... Но никогда та столь явно не позволяла себе столь откровенные намеки.
– Нет. Он останется в замке. – Она постаралась сказать это твердо, как будто дело было решено бесповоротно. Но она прекрасно знала: если Лайонел захочет, он поедет. И глупо даже думать «если». Захочет наверняка...
Экономка, присев, вышла. А Эдель поднялась на открытую галерею и посмотрела вниз. Зеленые поля за стенами замка, извивающаяся среди них голубая лента реки, окаймленной раскидистыми деревьями, – эти мирные картины всегда вызывали в ней чувство радости и умиротворения. Но сейчас молодая женщина не видела всей этой красоты и не восхищалась ею.
«Меня выдадут замуж... За норманна... У Дика будет отчим... Наша жизнь будет погублена... Всё кончено... Всё...» – стучало в ее голове отчаянным набатом.
Как избежать готовящейся для нее участи? Кинуться в ноги королю и королеве, молить их сжалиться над ней? О, Эдель готова была отказаться от всех своих богатств, лишь бы не выходить замуж. «Я бы отдала все: замок, земли, леса, – да, пусть всё приданое моего сына ушло бы в жадные руки какого-нибудь норманнского пса, – но сохранила бы себе и Дикки свободу. Мне ничего не нужно: маленький домик, полоска земли, – и мы с моим мальчиком зажили бы счастливо. Увы! Об этом остается только мечтать... Да и то недолго».
– Миледи.
Красивый низкий голос был негромок, но заставил Эдель вздрогнуть. Она знала, что он придет... Она постаралась взять себя в руки и повернулась, надев на лицо маску непроницаемого спокойствия, которого вовсе не чувствовала.
– Сэр Лайонел.
Он был гораздо выше ее, и ей пришлось откинуть голову назад, чтоб взглянуть в его глаза, – впрочем, еще и потому, что он подошел слишком близко. Эти синие глаза под неправдоподобно длинными золотистыми ресницами... Эти кудри, в которых, казалось, запутались лучи солнца... Настоящий сказочный красавец; не верилось, что шесть лет назад он был всего лишь долговязым тщедушным мальчишкой. К тому же, смертельно напуганным и зареванным. Они оба – и он, и Эдель, – были тогда перепуганными несчастными подростками... Которых неожиданно и жестоко вырвали из детства.
О, эти воспоминания о прошлом! Они неудержимо тянули за собой многое другое, и Эдель усилием воли подавила их.
– Миледи, Сара сказала, что вы не собираетесь брать меня с собой в Лондон.
Да, Лайонел стал настоящим мужчиной, но в голосе его порой все еще прорывались капризно-ребяческие нотки. Казалось – вот сейчас он затопает ногами, как делают дети, когда им в чем-то отказывают.
– Это верно. Вы останетесь в Карлайле, сэр. Мой замок нуждается в вас, как в храбром и достойном рыцаре. – Но сейчас его невозможно было обмануть даже этой лестью, – хотя обычно он был весьма падок на нее. Его пшеничного цвета брови сошлись на переносице. Синие глаза слегка сощурились. Эдель изо всех сил постаралась не выдавать себя и твердо – или почти твердо – добавила: – Такова моя воля.
– Ваша воля, миледи? – Он и впрямь топнул ногой, глаза стали почти черными от гнева. – В таком случае, измените вашу волю. Я еду с вами.
– Сэр Лайонел... – Голос сел, выдавая ее.
Его лицо приблизилось так, что кончики носа его и Эдель почти соприкоснулись.
– Миледи, я еду с вами. Я нужен вам... гораздо больше, чем этому замку. – От его вкрадчивого шепота по ее телу побежали холодные мурашки. – И вам это прекрасно известно. И мне... Нам обоим известно друг о друге многое, миледи. Слишком многое, чтобы мы могли разлучиться.
Она быстро отстранилась, тяжело дыша. Предчувствия не обманули ее: он победил, и ей придется взять его с собой.
– Ну, хорошо. Так и быть, сэр Лайонел. Вы поедете с нами.
Его глаза посветлели, вспыхнули нескрываемым триумфом.
– Вы так добры, миледи. Благодарю вас за ваше благоволение к моей скромной особе. – Он поднял руку и хотел коснуться лица Эдель, но она не позволила ему этого, резко отвернувшись и бросив холодным тоном:
– Ступайте и готовьтесь к отъезду, сэр рыцарь. Мы отправимся в дорогу завтра на рассвете.
– Как вам будет угодно... Эдель.
Она кусала губы. «Я не могу противостоять ему. Однако я должна, обязана поставить его на место, раз и навсегда! Но как, как?»
Шаги на лестнице оборвали ее лихорадочные размышления. Она обернулась. На галерее появилась Сара, она вела за руку Дика. Пятилетний сын Эдель шел, низко опустив голову, темные волосы его были всклокочены, рукав куртки разодран. Когда домоправительница подвела его ближе, он поднял голову, и мать увидела, что на скуле сына расплывается большой синяк.
– Дикки! – ахнула Эдель, бросаясь к ребенку и прижимая его к себе. – Господь всемогущий! Что случилось, Сара?
– Как всегда, миледи. Подрался с мальчишками во дворе.
– Зачем, зачем ты лезешь к ним, Дик? – тормошила Эдель сына. – Сколько раз тебе говорила: не подходи к ним. Играй со мной, со служанками... Кто тебя ударил? Кто куртку разорвал?.. Джереми? Хью?
– Кажется, это снова был Хью, – сказала Сара. – Он самый драчливый.
– Так больше не может продолжаться! – вскочила Эдель. – Сара, пусть этого мерзкого мальчишку выпорют! Прямо здесь, во дворе!
Но тут Дик вцепился в ее руку и начал отчаянно трясти.
– Что? Это был не Хью? – спросила его мать.
Дик замотал головой.
– Тогда кто?
Снова быстрое мотание головой.
– Дикки! Ты хочешь сказать, что никто тебя не обижал?
Энергичный кивок. Эдель вздохнула.
– Хочешь сказать, что не надо никого наказывать?
Еще один кивок, более энергичный.
– Мастер Ричард, миледи, наверное, боится, что выпоротый мальчишка озлобится и как следует отдубасит его, – вмешался молча наблюдавший эту сценку Лайонел. Дик бросил на рыцаря исподлобья злобный взгляд. Лайонел ответил насмешливой улыбкой. Эдель, которая заметила всё, сухо сказала:
– Сэр Лайонел, я велела вам отправляться к себе и начать сборы.
– Уже иду, миледи. – Рыцарь нарочито низко поклонился и направился к лестнице.
– Сара, пойди, умой Дика и переодень его, – обратилась к экономке Эдель. – И пусть на кухне Мэри сделает примочку для его щеки.
– Слушаюсь.
Мать поцеловала Дика, – он неохотно позволил эту маленькую нежность, – и Сара увела его. Эдель наконец осталась одна. Она опустилась на одну из каменных скамей и глубоко задумалась.
Лайонел... Он уехал из Карлайла почти сразу после рождения ее сына; его отъезд больше походил на бегство, но это не удивило Эдель. Она знала, что заставило его уехать... Она и сама порой хотела все бросить и сбежать. Если б не Дик, возможно, она так бы и сделала...
Он вернулся полгода назад, – вернулся рыцарем, которому сам король на поле брани вручил золотые шпоры и препоясал мечом. Но Лайонел не получил ни земель, ни титула; он остался простым безземельным саксонским рыцарем, и вернулся туда, где родился и вырос, – в Карлайл.
Лайонел был внебрачным ребенком сэра Вильяма, барона Карлайла. Но у старика был сын и наследник, и бастарду не на что было надеяться, пока законнорожденный брат не погиб.
И, если б не Дикки, возможно, барон и сделал бы Лайонела наследником. Во всяком случае, сэр Вильям признал его своим сыном. Но, когда Эдель родила старику внука, все решилось бесповоротно: Дик стал отрадой и гордостью барона Карлайла. А Лайонелу не досталось ничего...
...Поначалу Эдель даже обрадовалась возвращению Лайонела. Ее свекор был уже совсем плох; ее сыну не позволяли больше входить в комнату старого барона. А дедушка был единственный мужчина в замке, – мать и служанки были не в счет, – который всегда готов был поддержать Дика, помочь ему, поиграть с ним. Дед не смеялся над ним и не дразнил, – как поступали мальчишки, сыновья слуг, к которым Дик тянулся, как к сверстникам.
...Эдель понадеялась, что Лайонел станет для ее сына другом, что сможет заменить умирающего деда. И в самом деле: мужественная красота молодого рыцаря, звон его золотых шпор по каменным плитам замка, – все это зачаровало Дикки. Он, будто щенок на поводке, ходил за новоприбывшим по пятам, заворожено слушая его голос, стараясь подражать всем его движениям, мечтая коснуться хотя бы края его вышитого алого плаща или кончика ножен меча.
Но Лайонел словно не замечал этого детского восторга. Он полностью игнорировал Дика; а затем, после смерти старого барона, стало еще хуже: Лайонел перестал скрывать свое презрение к мальчику и начал откровенно насмехаться над ним.
И Дик, который всегда очень остро чувствовал отношение к себе окружающих, стал избегать молодого прекрасного рыцаря, который оказался таким жестоким...же знала, что отношение Лайонела к ее сыну вызвано не только физическим недостатком ребенка, но и иной причиной. И она не могла заставить рыцаря относиться к Дикки иначе. Не могла поставить его на место; впрочем, как и во всем остальном...
Эдель с глубоким вздохом поднялась со скамьи и медленно направилась по лестнице вниз. У нее было много дел.
Но, спускаясь по ступенькам, она, как всегда, не удержалась и бросила взгляд на окна башни напротив; они до сих пор были завешаны черным. То были окна спальни ее покойного свекра. И, как всегда, невыносимые угрызения совести охватили ее.
«Вы там, где вам открыты все дела и мысли оставшихся в этом мире... Вместе с вашим сыном... И вам обоим должно быть известно, что я не хотела обманывать вас, сэр Вильям... Что сделала то, что сделала, не из корысти и не по злому умыслу. А от безысходности, страха и отчаяния... Простите ли вы меня? Вы знаете, что я ежедневно молю вас о прощении. Смогу ли я выпросить его у вас, сумею ли вызвать хоть немного сострадания к себе и к моему бедному Дику?» – И, тоже как всегда, – эта вечная мысль: «Не за мой ли тяжкий грех страдает мой сын? Но он невинное дитя! Пусть я одна мучаюсь, пусть божье наказание обрушится на меня; но не на него!"
Слезы выступили на глазах Эдель. Слишком многое навалилось на нее сегодня: письмо короля; Лайонел и невозможность противостоять ему; очередная драка Дикки с мальчишками... И – ужас перед приближающимся решением своей участи. Повторное замужество... Ее выдадут за норманна... Боже, как вынести все это??
Эдель быстро стерла соленые капли с ресниц рукавом и, прикусив до боли губы, поспешила вниз. Она не должна показываться перед челядью в слезах. Она обязана не терять лицо; обязана, несмотря ни на что, держаться со спокойным достоинством, подобающим леди Эштон, баронессе, хозяйке замка Карлайл!
...Один и тот же кошмар. Она лежит на спине, и ее волокут за волосы по каменным плитам. Она кричит от боли и быстро перебирает ногами, стараясь хоть немного поспеть за своими мучителями и облегчить страдания. Кажется, сейчас волосы с треском оторвутся от черепа... Боже милостивый, как больно... и как страшно!!
Всполохи пламени, дым, чад. Крики людей: одни стонут, выкрикивают проклятья, хрипят, другие торжествующе вопят. Ржание лошадей... Треск выламываемых дверей... Тяжелый топот ног – везде, всюду... Лязг лат и оружия...
Замок взят и отдан на разграбление победителям. Последних защитников павшей твердыни приканчивают во дворе. Хруст костей, чавканье врезающейся в беззащитную плоть стали... Стенания, мольбы о пощаде и – чужая, непривычная и, оттого еще более страшная, речь. И – жуткие по контрасту с криками убиваемых – взрывы пьяного хохота, визг насилуемых женщин...
Норманны!..
Она не успела убежать. Утром голубь принес записку от Родерика: я еду к тебе, со мной много людей, я буду охранять тебя, жди меня. Это письмо заставило ее забыть о надвигающихся врагах: Родерик едет, он, конечно, не позволит ни одному норманнскому псу даже близко подойти к замку!
Но Родерик не приехал. Не успел. Норманны нагрянули раньше, чем их ждали. И их было больше, гораздо больше, чем думали защитники замка...
Грязное платье кухарки из грубого полотна и передник с большим карманом, – вот вся ее одежда. В кармане – отцовский кинжал, единственное оружие. Но бесполезно пускать клинок в ход, когда тебя тащат за волосы, да еще двое здоровенных воинов в полном вооружении. Она ничего не может сделать. Она понимает, какая участь ее ожидает, и то кричит, то подвывает в отчаянии и ужасе. Родерик! Где ты? Почему ты не приехал, не спас замок и всех нас, как обещал?..
Тяжелая дубовая, обитая кованым железом, дверь отворяется, и ее втаскивают в комнату, которая ей очень хорошо знакома. Именно сюда, в эту опочивальню, она и стремилась проникнуть, – ибо здесь, под шкурой медведя, расстеленной на полу у узкой оконной бойницы, находится люк. А под люком – лестница, спускающаяся к подземному ходу, ведущему из замка в лес...
Она не была здесь очень давно, три года; но здесь ничего не изменилось: огромная кровать темного дуба в глубоком алькове; вытканные красивыми рисунками, которые она так любила разглядывать в детстве, ковры на стенах; большая жаровня на треноге у изголовья постели.
Эта жаровня и сейчас полна еще тлеющих углей; все осталось прежним... за исключением одного: того, кто сидит на кровати. Это мужчина. Он полуобнажен. Голова его в густой тени, она обвязана, кажется, какой-то тряпицей. Лицо будто сплошь заросло густой темной бородой. Его тень падает на стену, и оттого он кажется еще огромнее и страшнее.
Впрочем, пленнице и не дают разглядеть его. Она успевает заметить лишь, когда ее швыряют на выстланный тростником пол посреди комнаты, что на сундуке в изножье кровати сложены снятые латы и шлем, и на них выгравирован летящий ворон...
2. Разговор с королевой
– Ах, мадам Карлайл, мы так счастливы вашему приезду в Лондон! Мы не перестанем повторять вам: вы оживили двор и скрасили наш досуг. Мы безмерно благодарны вам за это.
– Что вы, ваше величество...
– Вы так прелестно краснеете, дорогая. Право, только ради того, чтоб увидеть румянец на ваших нежных щечках, мы готовы вновь и вновь говорить вам, как мы вам рады и благодарны за то, что вы так скоро откликнулись на наше приглашение.
– Ваше величество, прошу вас...
Несмотря на то, что все пять дней, что Эдель провела в Лондоне, при королевском дворе, ее осыпали комплиментами, она по-прежнему смущалась и краснела. Королева благоволила к ней необыкновенно, и все придворные дамы хором повторяли за своей юной государыней, – которой только что минуло шестнадцать, – как они рады приезду мадам Карлайл.
Но сегодня ее величество была что-то чересчур добра и мила, и Эдель, хотя и хотела верить в искренность королевы, не могла избавиться от мысли, что это неспроста. И, когда та отослала своих дам, пожелав остаться с баронессой Карлайл наедине, сердце Эдель отчаянно забилось.
– Давайте побеседуем по душам, дорогая, – сказала королева. Она, как и почти все при дворе, говорила по-французски; и ее гостье, волей-неволей, приходилось изъясняться на этом же, столь ненавистном языке, который она, однако, благодаря своей старой няньке-кормилице, прекрасно знала.
– Итак, – начала королева, садясь сама, усаживая Эдель напротив себя и доверительно беря ее руки в свои, – вы, конечно, догадались уже, милая баронесса, что его величество вызвал вас в столицу неспроста. Король – и я поддерживаю его полностью, – желает выдать вас замуж. Вы вдовствуете уже достаточно, мадам, и вам давно пора сменить этот безобразный черный чепец, так не идущий вашему чистому, прелестному лицу, на головной убор невесты.
– О, ваше величество, я вовсе не думала... о повторном замужестве, – пролепетала Эдель. – Поверьте, я...
– Я все понимаю, дорогая баронесса, – улыбнулась королева. – Как дрожат ваши тонкие пальчики! Да, замужество – это так волнительно, не правда ли? Особенно, если столь храбрые и достойные рыцари претендуют на ваше руку и сердце! Ведь вы, милая моя мадам Карлайл, счастливица. Немногие дамы вашего возраста могут похвастаться тем, что целых пять доблестных воинов желают сделать их своей женой... Но вы качаете головой? Вы словно не рады? Откройте мне свое сердце, мадам; мы же женщины и, конечно, поймем друг друга... Быть может, вы любите кого-то?
– О, нет.
– Вы уверены? – настаивала ее величество.
Эдель твердо и прямо посмотрела ей в глаза:
– Да.
– Вот как. А что вы скажете о сэре Лайонеле Мэтлоке?
Эдель вздрогнула от неожиданности:
– О... сэре Лайонеле? И что же я могу о нем сказать?
– Он приехал с вами ко двору. Очень красивый молодой человек. Просто необыкновенно. И он оказывает вам столько внимания...
Эдель постаралась как можно небрежнее пожать плечами.
– Сэр Лайонел – внебрачный, хотя и признанный, сын барона Карлайла. Он мой деверь, дядя моего сына. Да, он красив, это верно... он очень похож на Родерика. Но, поверьте, ваше величество, между нами ничего нет и быть не может. Клянусь вам в этом всеми святыми.
– Хм... Вы правы. Между вами, действительно, ничего не может быть. Внебрачный сын, сакс, да еще и без земель, без титула... Он не годится вам в мужья, совершенно. Если б он даже и захотел просить вашей руки – он никогда не получил бы ее. Вас ждет гораздо более престижный союз, мадам! Однако мы отвлеклись. Итак, у вас нет возлюбленного... Но тогда в чем дело? Чем претенденты на вашу руку не угодили вам?
Эдель грустно улыбнулась:
– О, моя государыня, если б вы знали... Ведь все эти пять храбрых и достойных рыцарей, которые желают взять меня в жены, – норманны.
– И что?
– Мой муж... Мой любимый муж... отец моего единственного сына... – Комок встал в горле, мешая говорить, она с трудом проглотила его. – ...Погиб от рук одного из них... Вернее, возможно, не от рук кого-то из этих рыцарей, – поправилась она, – но от рук норманнского воина.
Лицо королевы слегка омрачилось, она выпустила ладони своей визави.
– Да, нам известно об этом, баронесса, – произнесла она после некоторого молчания. – И, поверьте, мы искренне сожалеем о вашей утрате. Но время лечит любые раны. Прошло ведь, кажется, лет пять или более с тех пор, как это случилось?
– Скоро будет шесть лет.
– Немалый срок. Уверена, боль вашего сердца уже притупилась.
– О, нет, ваше величество. Более того – все эти годы я хотела приехать в Лондон, кинуться в ноги его величеству... И молить его о правосудии. Молить найти и покарать злодея, убившего моего мужа... разорившего и сжегшего мой замок...
– Вы вся дрожите, мадам. Я вижу, вы и в самом деле не можете забыть... Успокойтесь, дорогая. Расскажите, как все произошло.
– Это тяжело... – прерывисто вздохнула Эдель. – Невыносимо тяжело. Воспоминания терзают меня и днем, и ночью. – Она помолчала, собираясь с духом, потом медленно начала: – Родерик... Он... он был такой добрый... смелый... такой красивый... – Она всхлипнула, вспомнив, как он лежал на земле там, в лесу: золотистые кудри растрепаны, на спине расплылось темно-багровое пятно... Вспомнила, как они с Лайонелом с трудом перевернули его, ставшее вдруг таким тяжелым, тело. Как завыла, увидев любимые голубые глаза – широко распахнутые, в которых навечно застыло страдание... Она с трудом взяла себя в руки и продолжила:
– Мы были обручены с детства. После смерти моего отца, барона Фэрфакса, барон Карлайл, отец Родерика, взял меня под свою опеку, и я переехала и стала жить в его замке. За несколько дней до... того ужаса мне пришло известие о тяжелой болезни моей старой служанки и кормилицы, к которой я была очень привязана. Несмотря на слухи о том, что несколько больших отрядов норманнов появилось в наших краях, я попросила позволения у опекуна и отправилась в Фэрфакс... Родерик в это время как раз должен был вернуться из Лондона. Три дня я ухаживала за старухой-кормилицей. Затем она умерла. После похорон я почувствовала себя плохо и не смогла сразу выехать обратно в Карлайл. Тут-то и пришло известие о том, что норманны совсем неподалеку, в двух днях езды... – Она снова судорожно вздохнула и продолжила, опустив глаза:
– Родерик прислал записку с голубем, в которой сообщал, что едет с отрядом мне на помощь. Но я не стала ждать в Фэрфаксе и бросилась к нему... на всякий случай я воспользовалась подземным ходом, ведущим из замка в лес. Встретилась с женихом и его людьми. Среди них был священник, отец Бенедикт. Родерик не хотел больше ждать. Я тоже. Мы поженились той ночью, прямо в лесу... Утром мы должны были отправиться в Фэрфакс... Но на рассвете, неожиданно, на нас напали норманны. Они перебили всех: моего мужа... отца Бенедикта... всех воинов нашего отряда. Родерика убили подлым ударом – в спину... В живых остались только я... и паж моего мужа.
– Паж вашего мужа – сэр Лайонел Мэтлок, не так ли? – вставила королева. Эдель удивленно подняла на нее полные слез глаза:
– Да. Это был он. Тогда он еще не был рыцарем... Сэр Вильям знал, что Лайонел – его сын... Следил за его воспитанием, поручил своим воинам научить незаконнорожденного отпрыска ратному делу. Лайонел не слишком хорошо владел мечом, но превосходно стрелял из лука. И в один прекрасный день барон Карлайл сделал Лайонела пажом Родерика...
– Все это довольно интересно, но не относится к делу. Вы отвлеклись. Продолжайте же, милая баронесса.
Эдель стиснула руки.
– Я почти все рассказала, ваше величество. Когда мы с Лайонелом убедились, что все в отряде мертвы, мы бросились в Фэрфакс... И застали ужасную картину. Замок был охвачен пламенем, все его защитники погибли. Норманны разграбили замок и подожгли, а сами ушли дальше. Кто-то открыл им тайну того потайного хода, которым убежала в лес я... Поэтому они так легко и захватили Фэрфакс.
– Получается, что, или среди защитников замка, или среди норманнов был некто, знавший о тайном ходе? Какой-то предатель? – спросила королева. Эдель кивнула.
– Вы узнали, кто это был?
– Увы, нет, моя королева. О ходе было известно очень немногим. Конечно, о нем знали и Родерик, и его отец, и некоторые слуги в Карлайле и Фэрфаксе... Но – чтобы они были связаны с норманнами? И предали? Не верю. Норманнов ненавидели все.
Руки Эдель сжались в кулаки. О, если б она могла узнать, кто был этим предателем!.. Она ненавидела его почти так же, как и того... рыцаря-ворона. Справившись с волнением, она, наконец, закончила рассказ:
– Мы вернулись на место гибели моего мужа, сели на двух лошадей, которых разыскали в лесу, тело Родерика положили в седло передо мной... и поскакали в Карлайл... Вот и все.
– Ужасная история, – сказала королева, вытирая глаза расшитым платком. – Но скажите, баронесса: вы хотели приехать в столицу и молить короля найти убийцу вашего мужа... Но как бы его величество сделал это? В то время норманнов в Англии было очень много, и многие из них промышляли разбоем и насилием.
– Король нашел бы его, – твердо ответила Эдель, – ведь я бы сказала ему, что у предводителя той шайки был необычный герб – летящий ворон.
– Летящий ворон? – Королева наморщила лоб, как бы что-то припоминая. Эдель напряженно смотрела на нее.
– Вашему величеству знаком этот герб?
Чело королевы разгладилось, она медленно покачала головой:
– Нет, мадам. Не припоминаю такого ни у кого из норманнских рыцарей, которые сейчас находятся при нашем дворе.
– Возможно, этот негодяй давно покинул Англию. Но, здесь он или нет, мне кажется, этого герба достаточно, чтобы найти и обличить злодея.
– Я уверена, что этого норманна нет в Англии, – сказала королева. – Или же – кто знает – быть может, он уже мертв? – Она задумчиво побарабанила пальчиками по подлокотникам кресла, в котором сидела. Затем строго произнесла: – В любом случае, вы не должны упоминать об этом вороне при дворе. Мой богоданный супруг благоволит к норманнам, и едва ли эта старая история заставит его измениться к ним. К тому же, могут возникнуть вопросы: например, почему вы раньше не приехали в столицу и не потребовали возмездия? Почему, лишь по прошествии стольких лет, вы вдруг воспылали жаждой мести? И почему, наконец, когда вас пригласили ко двору, и вы явились сюда, вы опять-таки ни словом не обмолвились в день приезда о вашем желании найти того норманна?
Эдель склонила голову, чувствуя, как запылали щеки. Ей нечего было ответить королеве. А та продолжала:
– К чему ворошить прошлое? Я понимаю, что вы испытываете; но разве господь не велел нам прощать наших врагов? К тому же мы – женщины; пусть месть и жестокость будут уделом только мужчин. Если б мы, как они, мстили своим врагам, то что осталось бы от рода человеческого? Милосердие и прощение – вот то, что делает сильными нас, слабых женщин. Будьте же и вы, дорогая, сильной. Простите и забудьте.
«Если б вы, ваше величество, испытали то, что я, – простили бы вы? Забыли бы?» – с горечью подумала Эдель. Но вслух, конечно, не сказала этого, и лишь молча кивнула головой на слова королевы. Та ободряюще улыбнулась:
– Милая моя, теперь я понимаю, отчего ваши красивые зеленые глаза всегда печальны... Сочувствую вам всем сердцем. Единственное, что, конечно, облегчает вам боль от утраты любимого мужа – это ваш сын?
– О, да, – тихо промолвила Эдель. – Дик – все, что у меня есть. Все, чем я дорожу.
– Я слышала, он прелестный малыш, не правда ли?
– Д-да... – едва скрыв удивление, пробормотала Эдель.
– Но мальчику нужен отец, – заметила ее величество. – Тем более, в таком возрасте.
– Дик ненавидит норманнов... Он столько слышал от дедушки о том, как погиб его отец...
– Какие пустяки! Моя милая мадам Карлайл, он же еще ребенок. Ваш супруг скончался еще до его рождения. Тем быстрее Ричард привяжется к вашему новому мужу и полюбит его. Ну-ну, вы опять сейчас заплачете! Хватит, не огорчайте меня. Давайте лучше поговорим о ваших женихах. Уверена, что у вас, несмотря на все сомнения и страхи, уже есть свои предпочтения... Так поведайте мне о них. Кто из рыцарей кажется вам наиболее достойным вашей руки?
Эдель заерзала в кресле.
– О, ваше величество... Я не знаю...
– Ну, смелее. Не бойтесь признаться; клянусь, я поддержу перед королем любой ваш выбор... Вы молчите? Хорошо, я помогу вам. Давайте отбросим худшие варианты. Например, Обри д'Эпернона и Фолька де Монасье. Первый староват и от него всегда так плохо пахнет; второй, хоть очень силен, но невообразимо глуп, и глаза у него, как у объевшегося филина.
Эдель, несмотря на свое состояние, не могла удержаться от улыбки, так королева похоже выпучила глаза. Да, эти двое рыцарей очень не нравились и ей. Хотя – именно эти двое были блондинами – и, значит, не могли быть тем... Зато остальные были темноволосы. А это было то, что внушало ей наибольший страх.
– Остаются трое, – подытожила ее величество. – Все достаточно молоды, красивы и, конечно, отважны. Как на подбор. Граф де Турнель, сеньор Клод д'Антраг, герцог де Буажи. Скажите откровенно, дорогая баронесса, кто из них вам больше по сердцу?
