Текст книги "Дети Чёрного Солнца (СИ)"

Автор книги: Диана Ибрагимова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 17 страниц)

Глава 22 Кладбище шаманов

Чем больше я вижу стран, тем больше обретаю глаз. И каждой парой смотрю по-особенному. А когда нужно – сливаю их в цветной калейдоскоп. Полнота видения мира обретается в путешествии, а не в домашнем коконе. Потому я скиталец и одиночка без привязи к местам и людям.

(Из книги «Летопись прималя» отшельника Такалама)

(Материк Намул, Царство Семи Гор, местность близ г. Папария. 12-й трид, 1019 г. от р. ч. с.)

– Это из-за тебя, – хмурился Липкуд. – Как ты появилась, так всё наперекосяк пошло! Я сейчас должен сидеть у Гвена, пивко попивать, девок щупать и байками народ веселить. А я свой лучший кафтан режу тебе на обмотки!

Элла сидела на стволе упавшего дерева и смахивала муравьёв, пока Липкуд пытался соорудить для её босых ног подобие обуви. Прежде пришлось примотать к кровоточащим пяткам кашицу из подорожника.

– Так. Дай мне вон тот кусок коры. Хм. А что, на подошву вроде как похоже, а?

– Похоже, – согласилась Элла.

– И ведь молчала, а! – продолжил возмущаться Косичка. – Я думал, у привидений ноги не колются!

– Значит, я не привидение?

– Ты у меня спрашиваешь? Ладно, поднимайся, а то призраки бушевать начнут.

Косичка снял кафтан, под которым обнаружился ещё один, покороче и поменьше. Он был неприглядного мышиного цвета и носился исключительно ради тепла. Липкуд накинул его девочке на плечи.

– Вдруг ты всё-таки из этих, – буркнул он, опасливо озираясь, – Подумают, что я тебя обижаю, и р-раз! Скосят, как ту траву.

Элла грустно вздохнула.

– Чего опять? – рассердился Липкуд. – Красный не дам! И не проси! Тут у меня в карманах сто тысяч нужных вещей!

– Мне теплее было, когда мы вместе шли, – сказала девочка. – Не хочу одна.

– Эдак мы до следующего чернодня не доберёмся. Топай давай!

Трава была холодная, влажная от росы. Липкуд морщился, пробираясь через неё. Вспорхнула невдалеке испуганная куропатка. За волнами холмов на западе проступал отчётливый силуэт горы. У подножия зеленел сосновый бор и вилась та самая река, о которой говорилось в песне. Дальше раскинулись топи, а за ними путников ожидало кладбище шаманов. Во всяком случае, так представлял себе путь Липкуд. Чутьё подводило его редко.

Погода, будто нарочно, стала портиться. У Косички и без того коленки тряслись, а тут ещё тучи смурные навалились с севера. Туман, спускавшийся с холмов в долину, чудился теперь полчищем мёртвых духов, сросшихся и кативших волной в сторону добычи.

Элла не боялась. Чего ей, дурёхе, мира не знавшей, бояться? А у Липкуда весь рифмоплётный дар отшибло. Мрели впереди редкие кусты, сделавшиеся без солнца чёрными. Косичке мерещилось, что это скелеты стоят и поджидают их. А потом подбегут со всех сторон и станут рвать хуже бешеных псов.

Даже мягкие подушки вереска не казались приятными. Они были частью колдовского места. Липкуд велел Элле забраться к нему под кафтан. На всякий случай, чтобы призраки не украли. Девочка охотно юркнула под крыло Косички и слушала, как тревожно бьётся его сердце.

Солнце на востоке погибло. Лишь тусклое пятно, изредка сквозившее в прогалах подвижных туч, напоминало о нём. Липкуд оборачивался и вздыхал. Небо за спиной выглядело чуточку приветливей. Хотелось плюнуть на всё и вернуться в Папарию.

– Да мне совсем не жутко! – подбадривал он себя. – Когда ещё загляну к шаманам на пирушку? Поговорим по душам. Поборемся на костях. Ядовитого мха пожуём. Я потом такие истории насочиняю, что взрослые мужики ночами штаны мочить будут от страха.

– Как сыро, – удивилась Элла, высунув нос.

– А ну не вылезай!

Косичка вдруг остановился. Задрал голову. Послюнявил палец.

– Проклятые колдуны! – выругался он. – Ты глянь, чего творят!

– Чего творят? – спросила Элла.

– А ветер-то разный!

– Это как?

– Чуешь, в спину дует?

– Ага.

– С востока на запад идёт, значит. А тучи с севера на юг плывут!

– А так быть не должно?

– Не должно! Жуть какая творится, а! Надо хоть заговор какой вспомнить…

Ничего толкового на ум не шло. Так они и добрели до соснового бора в молчании. Место было мрачнее утопшего леса. Вначале ничего так. Сосёнки высокие, реденькие, а потом болота начались. На них дерева сплошь мёртвые. Видно, корни сгнили. И чем дальше, тем гуще серой паутиной срастались ветки. Ветер качал верхушки, завывал меж стволов. Всё кругом скрипело, волновалась мутная вода в лужицах среди травяных кочек. В носу стоял неприятный запах. И даже на губах как будто горчило от него.

Элла и Косичка шли теперь по-отдельности. Липкуд палкой проверял островки суши и прыгал с одного на другой. Потом звал Эллу. Неловко соскользнув, он провалился одной ногой в топь и долго ругался на призраков. Подол чудного кафтана оказался заляпан во второй раз.

Туман медленно рассеивался, но сумрак, царивший в лесу, не становился светлее.

– Чего-то я не пойму, куда мы идём, – нахмурился Косичка, оттирая грязь мхом. – Тут и заблудиться можно. Даже туч не видать. Так бы хоть север-юг различал.

До него донёсся приглушённый вой. Липкуд резко посмотрел влево. Вдалеке, на одном из поваленных стволов кто-то сидел. Косичка сморгнул, и видение исчезло. Он прижал к себе Эллу.

– Ты видела?!

– Что?

– Шамана вон там! Видела? А?

– Не видела… Мне дышать трудно.

Липкуд ослабил объятия и сделал три глубоких вдоха.

– Слушай, – сказал он, справившись со страхом. – Мне кажется, я понял, чего они меня зовут. Им же там скучно до смерти! Гулять прахом они не могут. Люди к ним не ходят. А тут я мимо проходил такой распрекрасный! Как не зазвать-то? Шаманам тоже истории послушать охота. Наверное, лежат там целыми днями в своих ящиках и в потолок пялятся. Вот повеселю их и…

Косичка побелел.

– Ты чего? – заволновалась Элла.

– А вдруг я им так понравлюсь, что они меня там всю жизнь держать будут? – шепнул он, округлив глаза, и тут же отмахнулся. – Да нет. Отпустят. Я скажу, что мало историй знаю. Буду одни и те же повторять, пока им не наскучит. А потом отпрошусь за новыми сходить. И ни ногой сюда больше! Только тш-ш-ш!

В этот миг что-то ткнулось в спину Липкуда. Он заорал, отшатнулся и чуть не сиганул в болото.

– Да чтоб вас всех налево и направо!

Позади стоял высокий парень лет двадцати в подвёрнутых штанах, не по размеру маленькой куртке и накидке до пояса, сшитой из множества лоскутов. В руках он держал палку. У незнакомца были тёмные длинные волосы, заплетённые в простую косу. Черты лица просматривались плохо, но Косичка сразу подметил высокий лоб и выразительный подбородок.

Глянув на сжавшуюся Эллу, парень помешкал, достал что-то из висевшей на боку сумки и протянул ей.

Это были ягоды: голубика, алая морошка и клюква. Всё, что можно собрать на болотах в это время года.

– Ты чего это лапищи свои тянешь? – осмелел Косичка, загораживая Эллу. – Кто такой? Чего тут ходишь?

Парень предложил ягоды и ему. Всё так же молча.

– Почему не отвечаешь? Язык отрезали что ли? – фыркнул Липкуд.

Незнакомец хмуро кивнул.

У Косички отвисла челюсть.

– Так ты что ли порченый? Правдолюбец? Поэтому?

Снова кивок и ладонь, полная ягод.

Элла потянулась к угощению. Взяла клюквину положила в рот и зажмурилась от кислоты.

– Чтоб мне утопиться! – выпалил в сердцах Липкуд. – Как ни зайду в эти проклятые болота, так то призраки, то порченные со всех сторон лезут! Вы в трясинах плодитесь что ли?

Он на всякий случай ткнул парня в подбородок. Палец насквозь не прошёл. Спустя минуту напряжённой тишины Липкуд сдался.

– Чего уж там! Пошли с нами! Как раз тебя мне и не хватает для балагана. Вот костяшки шаманьи обрадуются!

Он развернулся и скакнул на соседний островок. Элла отправилась следом.

Немного погодя Косичка обернулся и посмотрел на немого.

– Я так и знал, что ты с нами попрёшься. Как звать тебя хоть?

Парень пожал плечами.

– Ещё один безымянный на мою голову, – обречённо вздохнул Липкуд, – Ладно. Буду звать тебя… Филин.

– А почему так? – спросила Элла, цепляясь за рукав Косички, чтобы удержать равновесие.

– А ты на глазищи его глянь! Здоровенные, как у филина. А нос маленький. Эй, Филин. Мы, знаешь, куда идём-то?

Парень отрицательно мотнул головой.

– А я знаю! Мы идём к мёртвым шаманам на холмы, – подала голос Элла. – Они там лежат в ящиках и воют. Им очень скучно, поэтому они нас позвали. Мы будем рассказывать им истории.

– Ты смотри, как бы у филина нашего глаза не вывалились от таких рассказов, – предупредил Липкуд. – Вон как пучит. Ты, видать, не в первый раз тут ходишь, а? Я таких взрослых порченых ни разу не встречал. От людей тут прячешься?

Филин кивнул.

– Тогда можешь нас отсюда вывести? Я совсем заплутал.

Проверяя путь палкой, парень догнал, а вскоре и обогнал Косичку. Помедлив, Липкуд отправился за ним. С появлением Филина стало спокойнее. В самом деле, не будет же порченый собирать ягоды в лесу, полном привидений.

Деревья редели. Среди мёртвых сизо-серых скелетов сосен стали появляться зелёные. Между кронами бушевало небо. Всё такое же тёмное, клокочущее и тяжёлое. Ветер внизу на удивление утих. Потеплело. Торфяная вонь стала навязчивой и душной.

– Да неужели! – воскликнул Липкуд некоторое время спустя. – Выбрались почти!

От радости он чуть не свалился, поскользнувшись на влажной кочке. Элла помогла удержаться на ногах. Косичка воспрянул духом и запел на всю округу:

 
А я маленький, да хорошенький!
Ношу алый кафтанчик в горошинку.
Волк за мною пошёл, сгрызть пытался.
Без зубов, бедолага, остался!
А я маленький, да хорошенький!
Сапоги с каблучками на ноженьках.
Меня солнце зажарить хотело
И само от испуга сгорело!
 

Радовался он недолго. Впереди мрачным исполином высилась корявая гора. От путников её отделяла река, заросшая густым камышом и полная бойких лягушек.

– Ну, хоть песня не врёт, – буркнул Липкуд. – За леском, за речкою, так и есть. А после этой страшной горищи на север повернём. Там уж, наверное, костры приветственные палят, заждались скелетики.

Филин нахмурился и стал впрямь похож на птицу. Теперь, разглядев его получше, Липкуд уверился, что метко подобрал имя. У парня были кустистые брови и глаза цвета спелого мёда. Золотисто-оранжевые. Точь-в-точь совиные. Даже накидка из белых, серых и коричневых клочков будто нарочно повторяла узор оперения.

– Речка-то мелкая?

Парень кивнул. Указал на закатанные штанины.

– И всего-то? – удивился Липкуд. – Повезло нам. С самого утра ерунда такая. То кошмары вещие, то ветер в спину толкает, то трава под ногами стелется, ещё и шаманы воют кругом. Не успели заплутать, как тебя к нам отправили. Что-то тут шибко нечистое творится.

Филин удивлённо округлил глаза.

– Чего пучишься? Вот такие страсти! Не вру я, сам знаешь.

Они долго перебирались через реку и здорово озябли. От усталости ноги уже не слушались. Пришлось запалить небольшой костёр у подножия горы. В закутке между тремя глыбами было тихо и относительно тепло. Огонь не возмущался, горел ровно. Дым поднимался вверх, хотя погода явно предвещала дождь, и ему следовало стелиться по земле. Липкуд и это счёл за знак. Но пугаться уже устал.

Они разделили остатки еды из сумки. Филин выпотрошил свою, где кроме кислых ягод пряталось целое семейство грибов на мясистых ножках. Ловко очистил от плёнки и мусора. Промыл в речке. Потом их жарили вместе с сыром. Сливочные ломтики плавились, стекали на шляпки. Яство получалось изумительное.

Липкуд удивил Филина чудным кафтаном, где с изнаночной стороны пестрело не меньше трёх десятков разнообразных карманов. Большие и маленькие. Яркие и невзрачные. С узорами и без. Они были сшиты из украденных платочков, распоротых поясков, а то и вырезаны из платьев, стянутых с бельевых верёвок. Некоторые закрывались пуговицами, другие затягивались шнурками, третьи зажимались чем-то вроде прищепок.

Внутри хранилось всё, чего требовало житьё-бытьё странника: горстка медяков, фляжка, соль, кремний, деревянный гребень, пара флакончиков с лекарством на случай, если опять заболит треклятый зуб, уголёк для глаз и бровей, коробочка сухих красок для лица, чтобы сразу видели – нищий размалёванный певун – и не трогали. Был тут и ножик, которым Косичка недавно отпиливал ткань от подола, и нитка с иглой для подшивания краденой одёжки, зачастую слишком просторной. В левом рукаве ютилась дудочка, в правом – расписной веер – незаменимый атрибут для выступлений, где нужно изобразить женщину. Липкуд прикрывал лицо, оставляя только густо обведённые чёрным глаза, менял голос и превращался то в высокородную даму, то в портовую распутницу, то в жуткую ведьму. Покопавшись ещё, можно было выудить кольцо с маленьким жёлтым камнем, которое Липкуд хранил в память о матери, вороний череп, разноцветные перья и многое-многое другое. Красный кафтан был сокровищницей. Косичка не расстался бы с ним, даже утопая в болоте.

Как только все трое поужинали и обсохли, ветер испортился. Огонь стал строптивым, непослушным. Дым лез в глаза и нос.

– А я-то заночевать тут хотел, – невесело сказал Косичка. – Тушите, пока болота не загорелись. А то будет нам банька.

Вторую половину дня путники огибали гору. Липкуд искренне советовал Филину держаться от них подальше, но молчаливый парень, видно, так соскучился по людям, что не ушёл даже после жутких историй о кладбище. А может, он и сам был шаманом. Кто его знает. Косичка не возражал. От Филина было много пользы. Он даже согласился понести на закорках Эллу, когда та совсем выбилась из сил и заплакала. Девочка так и уснула, обхватив его за шею. Утомить Липкуда было не так-то просто. Он столько дорог исходил, что со счёту сбился. Да и Филин оказался крепче, чем выглядел. Только лупал по сторонам здоровенными глазами, да время от времени подсаживал сползающую Эллу.

Наконец, корявая гора осталась позади. На севере застыли неподвижные волны холмов. Смурное небо не спешило плакать дождём, но и проясняться не хотело.

– Тебе не жутко, а? – спросил Липкуд, ища поддержки у Филина.

Тот пожал плечами: «Не очень».

– Эй, – Косичка взялся тормошить Эллу. – Вставай, а то всё пропустишь.

Филин опустил её на землю, и все трое продолжили путь. Близился вечер. Липкуд с одной стороны боялся, а с другой – не сомневался в подобном раскладе. Когда мертвецы становятся охочи до россказней? Только ночью да в чернодни. Не зря же они в ящиках лежат – солнца боятся. Вот поэтому и небо сегодня весь день тучами укрывали. А иначе не смогли бы добраться до Липкуда.

Вблизи стали видны сооружения на холмах. Светлый горизонт служил хорошим фоном. Косичка разглядел деревянные столбы-подпорки, а на них гробы с торчащими из середины ветками. Там висели амулеты, бусы и ленты. Липкуд помнил о них из баек про обряд смелости.

– Н-на какой пойдём? – спросил он, со страхом оглядывая древнее кладбище, где было по меньшей мере десять курганов.

Филин, не долго думая, ткнул в ближайший и направился к нему. Его остановил воздух, хлестнувший по траве и проложивший путь к третьему холму.

– Всё п-просто! – трясясь, уверил его Липкуд. – Вот сп-прошись, и всё тут т-тебе ясно становится. У м-меня коленки подкашиваются только. П-прямо беда.

Филин тоже выглядел напуганным. Он опустился и осторожно коснулся примятых цветов.

Элла к четвёртому разу привыкла и думала, что так и должно быть. Она слишком мало знала о мире. Потянув Липкуда за рукав, девочка пошла по указанной духами тропинке. Ей хотелось поскорее закончить путешествие, спеть грустным шаманам песню и крепко, сладко уснуть.

– Который день с ней хожу, а до сих пор не знаю – человек она или привидение, – нервно отмахнулся Липкуд в ответ на удивление Филина. – Не пучь глаза! Самому жутко!

В сгущающихся сумерках они поднялись на вершину кургана, поросшего всё тем же переплетённым травой вереском. Гробы отличались размером и формой. Некоторые были сбиты из досок, другие выдолблены из куска цельного ствола. Какие-то располагались ближе к земле, какие-то дальше. Подпорки у всех были крепкие, дубовые, но по строению тоже разные. У одних просто четыре вкопанных в землю столба. У других те же четыре столба, но перекрытые настилом, на котором возвышался оплот мертвеца. У третьих между подпорками прибитые крест-накрест доски.

Папарийцы не соврали на счёт побрякушек. У Липкуда, будь он не так напуган, глаза бы разбежались от всевозможных бусин, кусочков кожи со странными символами, амулетов, брошей и лент. Встречались и неприятные находки вроде прядей длинных тёмных волос.

– Это он нас звал, – сказала Элла, указав на неприметный гроб, явно старинный, с потемневшими у основания замшелыми подпорками.

Тропа духов заканчивалась аккурат возле него.

Липкуд набрал в грудь побольше воздуха, несколько мгновений не дышал. Потом выдохнул и подошёл к могиле.

– Приветствую твои костяшки, – сказал он, скрестив на груди дрожащие руки. – Чего звал? Песен послушать или историй?

Ответ прозвучал в голове раскатом грома: «Надо копать». Никто, кроме Косички, этого не услышал. Липкуд вцепился в подошедшего Филина.

– Копай, говорит!

– Копать? – без тени страха переспросила Элла. – Вот тут? Где ямка?

– Какая ямка? – опомнился Косичка.

– Возле которой дорожка закончилась.

Втроём они сели возле могилы и принялись рассматривать небольшую вмятину, заполненную короткой, жухлой травой. Липкуд отёр холодный пот со лба и первым вырвал часть сорняков. Филин взялся подкапывать почву. Элла в это время гладила гроб грустного шамана и разговаривала с ним. Рассказывала, как они сюда добрались и какой мир вокруг.

В глубине пальцы Липкуда наткнулись на что-то твёрдое. Вскоре они с Филином обнаружили бутыль синего стекла, плотно закупоренную, по весу, кажется, пустую. Пробку никак не удавалось вытащить. К счастью, на предложение добраться до содержимого иным путём, призраки возмущаться не стали. Косичка схватил первый попавшийся камень и осторожно отколол горлышко. Внутри обнаружился пергаментный свиток, перевязанный шёлковой нитью. Липкуд торопливо срезал её ножом и впился глазами в незнакомые закорючки, знаки и символы, пестревшие на тонком, желтоватом листе. Он немного смыслил в грамоте, но тут не разобрал ровным счётом ничего. Показал на всякий случай Филину и Элле. Те тоже не поняли.

– И чего мне с этим делать? – поинтересовался Липкуд, воззрившись на гроб. – Я надеюсь, это не проклятие какое-нибудь! Нагоню ещё мор на всю округу!

Мёртвый шаман не ответил. Порыв ветра вырвал записку из рук Косички и унёс в тёмное, клокочущее небо.

Глава 23 Враг мой – друг мой

Теперь я знаю, почему переменился узор звёзд, и куда делось ночное солнце, о котором рассказывал учитель. Вчера мне было видение. Перед сном я просил разум показать что-нибудь важное. И он показал.

Я стоял во дворе дома, где прошло моё детство, и наблюдал, как ветер играет мокрым бельём, развешенным на верёвках. Это Ами устроила большую стирку. Всюду пахло её мылом из ромашки и клевера. Это был запах беззаботности, высокого неба и яркой травы.

Я смотрел на синие ступени крыльца с небывалой тоской. Казалось, Ами только-только вернулась в дом с пустой корзиной. Руки у неё всё ещё красные, а подушечки пальцев сморщенные от воды. Какой приятный самообман… Я не верил ему, ведь моя милая Ами давно умерла, а мне уже шестьдесят лет. И эти молодые руки не мои. А за дверью никого нет. Там пусто и темно.

Я решил сохранить хрупкую иллюзию детства и остался во дворе, предаваясь размышлениям. И тут вещи начали срываться с верёвок и подниматься в небо. Они хлопали крыльями-рукавами, раздувались от ветра и становились похожи на всамделишных птиц – серых, белых и коричневых. Я рассмеялся. Нечасто мне удавалось отличить сон от яви, но теперь я точно знал, что рассудок играет со мной, и не поддавался.

– Я понимаю, что сплю, – сказал я громко. – И хотя мне приятен этот дом, покажи вместо него что-нибудь настоящее!

Ноги мои оторвались от земли, и я взмыл к небесному куполу. Так стремительно, что захватило дух. Домик Ами с бордовой крышей уменьшался. Сжимались поля вокруг него. Реки превратились в блестящие ниточки. Я задрал голову и увидел тряпичных птиц, паривших под облаками. Потом и они остались внизу, а меня окружил плотный, густой туман. Я вынырнул из него в темноту, полную звёзд.

Сетерра всё отдалялась. Она превратилась в шёлковый мячик, потом стала размером со сливовую косточку, а в конце исчезла, провалившись в чёрный бархат космоса.

Космос. Прежде я не знал этого слова.

Без сомнений и страха я продолжал куда-то лететь. И вот из темноты появился ещё один шарик. Теперь уже я приближался к нему и с удивлением отмечал схожесть с Сетеррой. Однако, расположение морей и материков на этой планете было совсем другим. Я разглядывал её, сколько мог, пока не опустился. Ноги мои вскоре ощутили твёрдую землю. Я стоял по колено в высокой траве посреди поля и смотрел в небо. Царила ночь. Прямо надо мной сияло отчётливо большое созвездие в форме ковша. Тихий голос Каримы шепнул в самое ухо:

– Секундо Террам.

Я увидел ещё несколько ярких образов, и всё тотчас сложилось в цельную мозаику. Из того сна я понял, что слово «Сетерра» – дитя древнего, забытого языка. Изначально оно писалось странными знаками: «Secundo Terram». И означало: «Вторая Земля». А до неё была первородная Терра, где по ночам всходило серебряное солнце. Значит ли это, что древние люди могли летать, как птицы? И почему они покинули прежний дом?

(Из книги «Племя чёрного солнца» отшельника Такалама)

(Архипелаг Большая коса, о-в Валаар, 12-й трид 1019 г. от р. ч. с.)

Чинуш следовал за целью уже два дня, но не мог подобраться близко. Всё из-за треклятого учителя Нико. Такалам различал стук человеческого сердца на расстоянии двухсот шагов. Даже Тавар побаивался его. Описывая колдунов Большой косы, старый правдолюбец говорил, что в подмётки им не годится, и Мыш боялся представить, какой мощью обладает новый наставник Нико.

Благодаря привалу у Чинуша появилось время нагнать путников и продумать нападение. Он не стал спускаться с каменной террасы к озеру, а пошёл в обход и обнаружил в скалах расщелину, выходившую в гущу кустов. Хорошее место и для укрытия, и для слежки. Нико и прималь были видны как на ладони, но расстояние для метания ножей слишком велико. Один промах – и всему конец.

Чинуш выругался про себя. Надо было поспешить и успеть до рассвета, пока жертвы спали. Теперь прималь бодрствовал. Его чувства после отдыха острее лезвия. Мыш не хотел высовываться и решил подгадать минуту, когда колдун отойдёт справить нужду или умыться.

К удивлению Чинуша, Нико снял с себя всю одежду и нацепил странный ремень со множеством мешочков. Что такое он задумал? Даже кинжалы не взял. Вместо них сунул за пояс маленький нож, отданный прималем. На кой ему эта бесполезная железка. Таким только кожуру с яблок срезать.

Учитель и ученик что-то обсуждали. Мыш весь обратился в слух, но не смог уловить суть разговора.

Нико подошёл к краю озера, постоял мгновение, дрожа от утреннего холода, и нырнул. Чинуш едва не подскочил на месте. Что творит этот сумасшедший?!

Как только юноша скрылся под водой, прималь торопливыми движениями сгрёб его одежду и обувь, стал запихивать в свою сумку. Управившись, он посмотрел на озеро и расхохотался, а минуту спустя бодро шагал на запад, где в просвете между скалами розовела безбрежная степь.

Мыш не сразу сообразил, в чём дело. Он колебался долгую минуту, прежде чем решил подобраться к озеру.

Прималь весело насвистывал. Какой же это колдун? Обычный пройдоха, падкий на чужое добро.

В мгновение ока Чинуш вынул лепестки-кинжалы и пустил один за другим, вливая движение в струю ветра. Расстояние было большим, но точность не обманула. Мужчина покачнулся и рухнул. В его затылке торчали два лезвия.

Мыш расхохотался до слёз. И это великий прималь? Кого этот дурень выбрал себе в учителя? Что мужик ему наплёл, и где был разум Нико, когда он прыгнул голышом в озеро, оставив на берегу все свои пожитки?

Теперь осталось только подождать. Скоро сын властия снимет пояс и вынырнет. И тогда Чинуш вонзит нож прямо в его лоб.

Пошла уже третья минута, а Нико всё не появлялся. Мыш расхаживал вдоль берега, не понимая причину собственного волнения. Он всегда мечтал прикончить надменного сопляка и стать первым учеником Тавара. Так почему его беспокоит мысль о том, что Нико может просто утонуть? Это ведь даже лучше. И проще.

Но кое-что раздражало. Чинуш столько раз мечтал о триумфе. О мгновении, когда победит в схватке. А тут выходило, что соперника заберёт обычная вода. И сражения не будет, ибо Нико погубила собственная глупость.

Нет! Первый ученик Тавара обязан вынырнуть! Он не может умереть по такой паршивой причине!

Мыш нервничал всё больше. На исходе третьей минуты ему померещились пузыри на поверхности озера. Неужели он всё-таки тонет?

Чинуш зло сплюнул. Вот же болван! Кичился своим умом, а подыхает, как щенок в ведре с водой! Столько лет они соперничали бок о бок. Ещё с тех пор, как Тавар подобрал Чинуша в городских трущобах и забрал с собой во дворец. Ему было плевать, что Мыш нищий оборванец. Он умел драться, и мастер это оценил. Но как бы Чинуш ни пытался стать ближе к учителю, на пути всегда стоял этот мерзкий изнеженный сынок властия.

И вот сейчас он тонул.

С ним погружались на дно воспоминания о позорных проигрышах, зависти и ненависти, язвительных перепалках.

Чинуш стал судорожно стаскивать с себя одежду.

– Не смей умирать, пока я не вдавлю твоё лицо в пыль!

Чтобы скорее добраться до дна, он взял увесистый камень. Берег был скользкий, облепленный тиной.

Мыш заполнил грудь воздухом и нырнул. Его сильное тело легко и быстро погружалось в прохладную глубину. Лучи розового солнца пробивались сквозь толщу воды, но впереди всё было мутным, иссиня-серым.

Где же он? Чинуш запомнил место, над которым, как ему показалось, поднялись пузыри, но ничего не мог разглядеть. Неужели так глубоко?

Грудь сдавливало. Мыш уже подумывал плюнуть на всё, бросить камень и подняться, когда увидел внизу замшелые руины и распростёртое тело Нико, охваченное поясом смерти.

Он и вправду утонул.

Чинуш подплыл ближе. Пряжка была сломана, пришлось срезать ремень. Мыш схватил Нико за руку и потянул за собой к поверхности.

Подниматься было тяжело. Лёгкие горели. Казалось, они вот-вот лопнут. Путались в руках стволы кувшинок. Конечности Чинуша каменели. Становились непослушными, вялыми.

Он почти отпустил утопленника.

Впереди сияло солнце. Слой синевы, отделявший от него, становился тоньше и тоньше. Мыш сделал последний рывок. Вытолкнул Нико и вынырнул сам. Не давая себе отдышаться, догрёб до берега одной рукой, второй держа голову утопленника над водой. Проклятые кувшинки мешали плыть. Чинуш судорожно глотал воздух, вытаскивая Нико на камни. Он посинел. Плохо дело. Наглотался.

Мыш уложил его животом на своё колено, начал вынимать застрявшую во рту тину. Надавил на корень языка, но рвотного рефлекса не последовало. Чинуш не стал терять время на извлечение воды. Скорее всего, её там уже нет. Он перевернул Нико на спину, зажал ему нос и стал вдыхать воздух через рот.

* * *

Нутро выворачивало. Нико плевался, кашлял. Желудок сжимался от спазмов. Вода рвалась наружу, и мучения не утихли, пока не выплеснулось всё, что юноша проглотил. Распластавшись на влажном, мягком берегу, он судорожно дышал. В мыслях проступило пульсацией имя Маруи. Поначалу слабо кольнуло. Потом обожгло кровь и забилось в висках. Нико осознал случившееся. Страх тут же смыло диким восторгом. Он прошёл испытание! Великая статуя наделила его даром и спасла! Юноше не терпелось похвалиться наставнику.

– Не хотел бы я прислуживать такому идиоту! – послышался знакомый голос.

Нико с трудом повернулся на спину и увидел Чинуша. Наёмник ерошил медные волосы. Он был раздет по пояс. С тёмных шаровар стекала вода.

– Что ты тут делаешь? – прохрипел Нико.

– А догадаться сложно? Последние мозги вымыло, а? Чем вы думали? Решили, что первый попавшийся мужик станет дедулей Такаламом? Вы жалкий! Безмозглый и жалкий!

– Закрой рот, – сплюнул Нико, поднимаясь. – Где мой учитель?

– Вон там валяется. Вместе с вашей одеждой и оружием.

Нико глянул на темневший вдалеке труп и долго не мог собраться с мыслями.

– Одевайтесь уже!

Сверху упала сухая куртка.

Руки не слушались. Нико двигался с торопливостью мёрзлой лягушки. Он так окоченел, что даже не дрожал.

– Шевелитесь, чтоб вас! Как дитё малое!

Чинуш сел на корточки и стал растирать юношу рубашкой, которую собирался надеть. У него самого посинели губы.

Нико молчал, глядя на лжепрималя. Потом спросил:

– Что ты тут делаешь? Отец послал?

– А кто ещё? Седьмой в бешенстве, если хотите знать. Вы же у нас блещете умом. Не можете отличить галеон властия от нищей развалюхи. Поиграть в самостоятельного решили. Как вообще вам в голову пришло отправиться на Валаар? В мире больше нет интересных мест? Ещё бы в Руссиве побывали! Вот уж где рай для таких неженок!

– Хватит уже… Уйми свой язык.

У Нико не было сил злиться. Он впервые видел Чинуша настолько нервным и раздражённым. Обычно наёмник едко ухмылялся и ёрничал. Сейчас он не походил на себя.

– Растирайтесь. Я принесу ваши вещи.

Чинуш приволок сумку лжепрималя. Вытащил одежду и шерстяное одеяло.

У Нико мутнело в глазах, он не мог сидеть.

– Эй! Куда вы клонитесь?

Мне надо полежать…

Чинуш что-то сказал, но юноша не услышал. Он рухнул на влажную траву.

Какое-то время прошло в болезненном забвении. Нико очнулся под урчание пустого желудка. Он лежал на душистой подстилке возле костра. Лицо обдавало приятным жаром, а ноги мёрзли. Юноша подтянул их ближе к животу и поморщился от головной боли.

Вечерняя темнота заглушила цвета мира. Только лоскут неба между скалами сохранил оттенок синевы. Чинуш строил укрытие неподалёку. Нико позвал его, прося попить.

Наёмник бросил занятие и подошёл, что-то недовольно бормоча под нос. Впервые радостно было его видеть. Обросший щетиной и бронзовый от загара Чинуш напоминал о доме и безмятежных днях, наполненных спокойствием и постоянством.

– Как ты меня нашёл? – спросил Нико, глотнув тёплой воды с колечками имбирного корня.

– Это стоило много времени и денег, – процедил наёмник.

– Я не помню, чтобы ты плыл на корабле вместе со мной. Когда ты прибыл?

– Несколько тридней назад. Мы бы встретились в Еванде, не угоразди вас так вляпаться.

– Я очень рад тебя видеть, – признался Нико и сам удивился сказанному.

– Я поймал немного рыбы, – бросил Чинуш, поднимаясь. – Сейчас пожарю.

Нико показалось, что наёмник избегает его взгляда.

Чинуш давно распотрошил и почистил улов. Чтобы он не заветрелся, пришлось отгородить камнями небольшую лунку у берега и хранить тушки там. Теперь наёмник достал их, порезал на куски, посолил и нанизал на остро заточенные веточки.