Текст книги "Спасительный свет (Темная сторона света) (др. перевод)"

Автор книги: Диана Чемберлен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 29 страниц)

Он мягко вытащил руку из-под одеяла и снял очки, сложив проволочные дужки, прежде чем положить их на ночной столик рядом с лампой. Он склонился к ее губам и нежно поцеловал, а затем начал раздеваться, медленно складывая рубашку, брюки, и сердце Оливии колотилось не только в предвкушении секса, но и от вспыхнувшей в ней надежды. Когда он скользнул к ней в постель, она улыбалась. Ей хотелось, чтобы он почувствовал, как она ему рада.

Сначала его ласки были скованными, как будто он плохо помнил, кто она такая и что ей нравится. Его пенис рядом с ее бедром лежал спокойный и безвольный, и она разочарованно закусила губу. Что-то она делала неправильно, он не возбуждался. Ее охватили прежняя неуверенность и сомнения, которые, как она думала, остались далеко в прошлом.

Однако, его ласкающие прикосновения становились все увереннее, и, когда она в конце концов оказалась на нем верхом, стремясь впустить его в себя, он был более, чем готов. Они любили друг друга с изысканной медлительностью, и она хотела бы, чтобы это никогда не кончалось. Пока они были вместе, она могла воображать себе, что у них все в порядке, что они будут вместе не только в этот момент, но и завтра, и на следующей неделе, и в будущем году.

Когда все кончилось, она плакала, обливая слезами его плечо, и он гладил ее волосы.

– Мне очень жаль, Лив, – сказал он.

Она приподнялась на локтях, чтобы посмотреть на него, не понимая, почему он извиняется.

– Пожалуйста, останься, – попросила она. Он покачал головой:

– Мы больше не должны заниматься любовью, тебе от этого только тяжелее.

– Ты все еще думаешь о ней? – Оливия старалась, чтобы в ее голосе не прозвучало обвинение.

– Да. – Он откатился от нее и сел на край кровати, протягивая руку за очками. – Я знаю, что это глупо. Я знаю, что она умерла, но она как будто овладела моим рассудком. Я перестал с этим бороться. Я просто сдался.

Оливия села и придвинулась к нему, положив подбородок на его плечо, а руку на спину:

– Может быть, если бы ты переехал обратно, если бы мы попытались начать все сначала – ты смог бы забыть ее.

– Это бесполезно, и это было бы нечестно по отношению к тебе.

– Пусть это будет моим шансом. Я бы очень хотела попробовать, Пол. Сейчас нам с тобой было так чудесно… Это то, что нам нужно, чтобы… – слово «изгнать» чуть не сорвалось с ее губ, – …помочь тебе забыть ее.

– Это не поможет, Лив, – он натянул трусы и встал, глядя в окно на темный залив. – Сейчас, когда мы только начали, у меня ничего не получалось, пока я не представил себе, что ты – это Энни. – Он повернулся к ней лицом. – Ты этого хочешь?

Из глаз у нее брызнули слезы, и она завернулась в одеяло, чтобы прикрыть свою наготу.

– Что в ней такого необыкновенного? – спросила она. – Что в ней было такого, что совсем отсутствует у меня?

– Ничего. – Он наклонился, стараясь успокоить ее торопливыми объятиями. – Не плачь, Лив. Пожалуйста.

Она подняла на него глаза:

– Было ли тебе вообще когда-нибудь хорошо со мной? Или все эти годы ты просто притворялся, чтобы не ранить мои чувства?

Он был ее первым и единственным любовником, и, когда они встретились, секс внушал ей непреодолимый страх, несмотря на то, что в этом возрасте большинство женщин уже не испытывает подобных проблем. Однако ласковое терпение Пола сделало свое дело. Он поощрял ее похвалами, нежными комплиментами, осторожно выбирая слова и тон. Он говорил, что в постели в ней пробуждаются животные инстинкты, и заставил ее поверить, что она способна на желания и страсть. Поверив в это, она успокоилась, ведь прежде ей казалось, что эта сторона жизни ей недоступна.

– Конечно, мне было хорошо, – сказал он. – Это совершенно не имеет ничего общего с сексом, – с глубоким вздохом он повернулся к окну, устало потирая виски. – Я жалею, что сказал тебе об Энни, Лив. – Он покачал головой, и, когда снова заговорил, в его голосе послышалась хрипота: – Ты это не заслужила. Мне действительно жаль.

Оливия не знала, что сказать. Она не могла найти слова, которые помогли бы сохранить то немногое, что осталось от их семейной жизни, и поэтому молча наблюдала за тем, как он заканчивает одеваться, наклоняется, чтобы поцеловать ее в лоб, и выходит из комнаты. Она слышала, как он рылся в кабинете, разыскивая то, за чем пришел, а затем покинул дом, тихо закрыв за собой дверь. Все-таки он закрыл ее за собой! До нее донесся звук мотора, когда он выехал с подъездной дорожки, и она продолжала прислушиваться, пока он не свернул за угол на Меллард-Ран.

Прошло не менее часа, прежде чем она закрыла глаза и еще столько же, прежде чем ей удалось заснуть, а еще через несколько быстро промелькнувших недель она узнала, что в ней зародилась новая жизнь из семени, которое Пол желал бы отдать Энни.

Алек не удивился, обнаружив, что Рэнди все еще ждет его в кабинете. Последние шесть месяцев он избегал встреч с нею, хотя порой они и сталкивались случайно: один раз в магазине, другой – в «Си Терн», но он всегда старался поскорее ускользнуть, как только чувствовал, что симпатия в ее глазах сменяется нетерпением. Однако, сейчас деваться было некуда.

– Сядь, Алек. – Она сидела на стуле, который только что занимала Оливия, и он снова занял свое место за столом.

– Это было так здорово: зайти в этот кабинет и увидеть здесь тебя, – сказала она.

– Послушай, Рэнди, мы пришли сюда, потому что тема нашего разговора не подходила для закусочной. Здесь было удобнее разговаривать. Не думай, что за этим стоит нечто большее.

– Когда ты выйдешь на работу, Алек?

Вопрос был задан слишком прямо, и это ему не понравилось. Не оставалось никакой возможности увильнуть.

– Не знаю, – ответил он.

Она недовольно вздохнула и наклонилась к нему:

– На какие деньги, черт побери, ты живешь? На что ты кормишь своих детей? Как ты собираешься оплачивать четыре года обучения Клея в Дюкском университете?

– Это не проблема.

– У тебя все в порядке с головой?

– Мне нравится не работать, Рэнди. Это освобождает кучу времени для комитета по спасению маяка.

Нахмурившись, она откинулась назад:

– Ты приводишь меня в отчаяние.

Он улыбнулся.

– Не надо мне улыбаться так снисходительно, – сказала она, но при этом сама улыбнулась. – Пойми, Алек, самое главное, что я беспокоюсь о тебе и скучаю, а ты попросту свалил все на меня. Ты сказал, что речь идет о месяце, а я здесь ковыряюсь одна уже почти год.

– Не прошло даже шести месяцев, и, к тому же, ты не одна. Разве Стив Мэттьюс уже не работает?

Она нетерпеливо взмахнула рукой:

– Не в этом дело.

Он встал и обошел стол, направляясь к двери.

– Рэнди, если это для тебя действительно тяжело, мы возьмем тебе в помощь кого-нибудь еще. Я не хочу, чтобы ты была слишком перегружена.

Она вздохнула и как-то вся поникла на стуле.

– Со мной все в порядке. Я просто надеялась, что мне удастся вызвать у тебя чувство вины.

Рэнди тоже поднялась, и он с удовольствием отметил, что она сдается. Она приблизилась к нему, чтобы обнять, и он ответил ей, на миг ошеломленный ощущением, которое вызвало в нем прикосновение ее груди и щекочущих прядей теплых, ароматных волос, скользнувших по его щеке.

Он мягко отстранился.

– Ба! Прекрасные ощущения. Как же давно я не обнимал женщину!

В глазах Рэнди неожиданно вспыхнул огонек:

– Я давно хочу познакомить тебя со своей подругой, – произнесла она.

Он покачал головой.

– Она тебе понравится, Алек, пора уже возвращаться к нормальной жизни. Мир полон одиноких женщин, а ты – свободный мужчина.

Слово «свободный» вызвало его раздражение:

– Пожалуй, еще слишком рано, – сказал он.

– А как насчет той докторши? Она мила и…

– …замужем и беременна.

– Ты не скучаешь по сексу? – спросила она без обиняков.

– Я скучаю по всему, – он внезапно разозлился, и его резкость заставила Рэнди попятиться. – Это не какая-то школьная интрижка, Рэнди. Я потерял свою жену. Понимаешь? Часть самого себя. Энни незаменима.

– Я знаю это, – тихо произнесла Рэнди, в ее глазах стояли слезы.

– Позволь мне самому решать, когда и что делать, ладно? – Он взял со стола ключи и пошел к двери.

– Алек, – окликнула она, – пожалуйста, не сердись.

– Я не сержусь, – он открыл дверь и оглянулся. – Я не должен был ожидать, что ты поймешь. Забудь об этом.

Он успел вспотеть, пока дошел до «бронко», и некоторое время посидел с открытой дверью, чтобы кондиционер выдул из машины нагретый воздух. Затем он выехал на дорогу и повернул на север, автомобиль двигался практически «на автопилоте». Вскоре он добрался до Кисс-Ривер. В это время дня на маяке можно было застать туристов, но он знал, как избежать встречи с ними.

Он свернул на заросшую извилистую дорожку, которая вела к маяку. Ему пришлось на минуту притормозить, потому что один из диких мустангов – черный жеребец, которого он лечил от инфекции прошлой осенью – лениво продефилировал перед самым радиатором, затем он въехал на маленькую стоянку, со всех сторон окруженную густым низкорослым кустарником. Выйдя из машины, он пошел по тропинке, ведущей к маяку.

Океан сегодня был бурным. Волны неистово обрушивались на мол, и, приблизившись к маяку, Алек почувствовал на лице брызги. Маяк возвышался над ним ослепительно-солнечной белокаменной башней. На песчаном полумесяце маленького, постоянно сокращающегося пляжа Кисс-Ривер возилась пара ребятишек, да еще несколько туристов слонялись вокруг. Одни читали таблички, другие, прикрыв глаза рукой и запрокинув голову, пытались разглядеть в вышине галерею из черного металла.

Алек, стараясь оставаться незамеченным, приблизился к двери в белокаменном основании. Он кинул взгляд в направлении дома смотрителя. Похоже, никого из парковой службы сегодня поблизости не было. Это хорошо. Он достал из кармана ключ и вставил его в замочную скважину, немного подергав прежде, чем дверь открылась. Мери Пур дала Энни ключ много лет назад, и Энни дорожила им и заботливо берегла.

Он вошел и запер за собой дверь. Внутри было прохладно, даже зябко. Где-то наверху, в башне, летали птицы. Он не видел их, но слышал гулкий звук хлопающих крыльев да одиночный щебет, отдающийся эхом от круглых каменных стен. Изнутри стены тоже были белые, но краска отслаивалась и осыпалась на пол, покрывая его слоем белого порошка.

Алек начал длинное восхождение по стальной винтовой лестнице. Не остановившись ни у одного из шести прямоугольных окон, которые отмечали площадки между лестничными маршами, он запыхался, когда добрался до крошечной комнатки под световой камерой маяка. Последнее время он мало уделял внимания физическим упражнениям.

Он открыл дверь и вышел на освещенную солнцем галерею. Здесь он сел, прижавшись спиной к башне так, чтобы его не было видно снизу, и втянул в себя влажный, соленый воздух.

Насколько хватал глаз, перед ним простиралась голубая поверхность воды. С его места был хорошо виден мол, и этот вид вдруг напомнил ему похороны и странное Оцепенение, в котором он тогда находился. С того момента, как Оливия Саймон сказала ему, что Энни умерла, он ничего не чувствовал. Он не плакал и даже не думал, что это возможно. Зато Нола, которая помогала ему все организовать, плакала, почти не переставая. При этом она рассказывала, как такие вещи устраивала Энни, и как хорошо у нее получалось объединять людей в критических ситуациях, а он, соглашаясь, бормотал что-то из образовавшейся вокруг него удобной защитной капсулы.

Отпевание происходило в самой большой церкви в северной части Аутер-Бенкс, но даже в нее не поместились все, кто хотел присутствовать. Позже кто-то сказал ему, что люди заполнили вестибюль, стояли на лестнице, толпились на стоянке.

Алек сидел между Клеем и Нолой. Лейси отказалась прийти, и он не стал ее принуждать. Однако, все знакомые пытались выяснить у него, где она, а он был не в себе и не мог взять в толк, что его ответа «она не захотела прийти» вовсе недостаточно.

Даже мать Энни приехала, и Алек предоставил ей сидеть в заднем ряду, хотя Нола умоляла его примириться с ней.

– Энни никогда бы не позволила ей сидеть в заднем ряду, Алек, – шептала она ему на ухо.

– Я не хочу видеть эту женщину рядом с собой, – заявил он. Алек чувствовал, что ему хочется одернуть Клея, вертевшего головой, чтобы взглянуть на бабушку, которой никогда прежде не видел.

На возвышение один за другим поднимались люди. Они говорили о том, какую роль сыграла Энни в их жизни. В конце концов туда взобрался представитель муниципального совета округа и стал вспоминать, что Энни была «женщиной года» четыре раза подряд, что она подарила витражи библиотеке и общественному центру, что она боролась за права людей, которые не могли бороться за них сами.

– Она была нашей святой Анной, – сказал он. – Вы всегда знали, что к ней можно обратиться за помощью. Она просто не знала такого слова: «нет».

Слова доносились до Алека через глухую стену, которой он себя окружил, но то, что он слышал – такое восхваление ее великодушия – ему не нравилось. Именно оно – это великодушие – и убило ее.

Затем почти все собрались на холодном пляже Кисс-Ривер, чтобы посмотреть, как Алек с Клеем несут пепел Энни по продуваемому ветром молу. И в тот момент, когда Алек открыл урну и с ужасом смотрел, как вихрь подхватывает и стремительно уносит ее прах, его оцепенение сменилось жгучей болью Пепел – это все, что от нее осталось, и он выбросил его. Ошеломленный, он смотрел во след этим уносящимся по ветру останкам, пока Клей наконец не взял его за локоть.

– Пойдем, пап, – сказал он.

Когда они вернулись на пляж, Алек не таясь плакал, тяжело опираясь на плечо сына. К нему тянулись руки, его окружили любящие люди: Клей, Нола, Том, Рэнди – все. Они придвинулись к нему вплотную, образовав сплошную массу с Алеком посередине. Он был окружен со всех сторон и при этом совершенно одинок.

Алек наклонился вперед и глянул вниз. С тех пор, как он приходил сюда последний раз, океан еще ближе подступил к маяку. А может быть, это всего лишь его воображение. Каким бы способом парковая служба ни решила спасать маяк, им лучше поторопиться.

Он нащупал в кармане ключи, которыми владел незаконно. Мери! Внезапно ему пришла в голову идея. Он позвонит этому журналисту, Полу Маселли, как только придет домой, и скажет, что тому нужно связаться с Мери Пур. Алек надеялся, что старушка еще жива и не впала в маразм. Она переполнена разнообразными историями. Если Мери еще в своем уме и твердой памяти, Полу, может быть, даже не понадобится работать в архиве.

Алек встал и сделал глубокий вдох, втянув в себя соленый воздух. Он почувствовал себя лучше, хотя в ушах все еще звучали слова Рэнди о том, как хорошо быть «свободным». Он тряхнул головой. Рэнди, наверное, просто не в состоянии этого понять. Он не должен на нее сердиться.

Алек вспомнил о докторше – об Оливии, которую муж бросил ради какой-то иллюзии. Вот она знала, что он чувствовал. Он видел это по тому, как она с ним разговаривала, по выражению ее глаз. Она все понимала.

ГЛАВА 11

Пол лежал на кровати и разглядывал цветные пятна на потолке. Часы показывали шесть вечера – лучшее время в этой комнате. Тропическая рыба – проекция оконного витража – как раз собиралась всплыть к потолку под действием косых лучей солнца. Ее очертания, несколько искаженные, сказочно мерцали голубым, зеленым и золотистым. Он мог лежать здесь, предаваясь этому созерцанию, пока не спустятся сумерки. Множество вечеров он провел в этом доме, наблюдая за тем, как в комнате постепенно темнеет, но сегодня он ждал темноты с нетерпением, чтобы поскорее заснуть, надеясь таким образом избавиться от навязчивых мыслей о телефонном разговоре с Алеком О'Нейлом. Он пытался забыть, что час назад снял на кухне телефонную трубку и услышал полный энтузиазма голос Алека. Как мог он быть таким бодрым, таким довольным? Алек сообщил, что у него есть идея. И он удивлялся, почему это раньше не пришло ему в голову? Ведь Пол может взять интервью у старой смотрительницы маяка, Мери Пур, чтобы затем использовать его в брошюре о маяке.

Ошеломленный, Пол ничего не ответил. «Ну, конечно, – подумал он про себя, – почему бы мне просто не сесть голым задом на раскаленную сковородку?»

– Она живет в доме для престарелых в Мантео, – продолжал Алек. – Моя жена обычно навещала ее там, и если судить по тому, в каком состоянии Мери была полгода назад, она должна быть в здравом уме.

Пол не видел выхода из этой ситуации. Он сам соорудил себе ловушку в то утро, когда позвонил Ноле Диллард и предложил свою помощь комитету спасения маяка. Но может быть, Мери Пур забыла его. Независимо от того, насколько ясна ее голова, она была очень старой женщиной и не видела его много лет. Может быть сказать Алеку, будто что-то произошло, и он не сможет больше работать в комитете, – подумал Пол. Нет, тяга к маяку слишком сильна. Конечно, он будет счастлив познакомиться со старой смотрительницей, ответил Пол. Он сделает это, как только сможет. Повесив телефонную трубку, Пол отправился в спальню и лег, позволив краскам успокаивать себя.

Телефон позвонил снова, и Пол протянул руку к ночному столику, чтобы взять трубку.

– Я тебе не помешала? – спросила Оливия.

– Нет, – он снова лег, прижав телефонную трубку к уху. Цветные пятна начали изгибаться, растекаясь по дальней стене.

– Я просто позвонила узнать, как ты поживаешь.

– У меня все в порядке. А как ты?

– Нормально. Сегодня вечером я работаю в приюте.

– Ты все еще занимаешься этим?

Он ненавидел это ее занятие. Энни работала в приюте, потому что чувствовала потребность помогать другим, а что двигало Оливией, он понять не мог. Иногда он представлял себе, что с ней там что-нибудь случится, что-нибудь ужасное. Может быть, очередной сумасшедший муж. Мысль о том, что нечто может причинить ей боль, испугала его неожиданно для него самого.

– Да, всего раз в неделю, – она колебалась, – но на самом деле, я звоню, чтобы сказать: я все еще люблю тебя.

Он закрыл глаза.

– Не надо, Оливия, – сказал он. – Я не стою этого.

– Я не забыла всего, что было между нами.

Он почувствовал себя негодяем. Для нее все это было так тяжело. Она рассчитывала на него и зависела от него. Стойкая и уверенная в себе в отделении скорой помощи, она становилась хрупкой и слабой, как только выходила оттуда.

– Пол?

– Да.

– Извини. Я не хотела поставить тебя в неловкое положение. Мне просто нужно, чтобы ты знал это.

– Хорошо. Спасибо тебе.

Она с минуту колебалась, прежде чем попрощаться. Когда она повесила трубку, его лицо исказилось гримасой. Что, черт побери, он должен был сказать? Она сама все делает для того, чтобы ей снова было больно.

– Он подумал, не сказать ли ей правду? Сначала это огорчит ее, но потом она поймет. Она узнает, что его чувства к Энни не были простым увлечением. Это слово, сорвавшееся с губ Оливии, обжигало его каждый раз, когда всплывало у него в голове, однако, едва ли в этом есть ее вина. Он позволил ей думать так.

Он взял у Энни бесчисленное множество интервью, растягивая каждое из них, откладывая неизбежное написание статьи, после которого у него уже не будет законной причины встречаться с ней. Эти интервью были для него пыткой. Ему приходилось сохранять дистанцию, следить за каждым словом, произнесенным через разделяющий их ресторанный столик, тогда как все, чего он в действительности желал, это прикоснуться к ее щеке или обернуть вокруг пальца восхитительную прядь ее чудесных волос. Но он знал, что не нужно даже пытаться сблизиться. Огонек в ее глазах предупреждал, что ему не следует выходить за рамки делового общения.

Вопреки ее желанию, он записывал все интервью на магнитофон.

– Обещай, что будешь брать у меня интервью так, как будто мы с тобой никогда прежде не были знакомы. Как будто мы совершенно не знаем друг друга, – умоляла она, и он изо всех сил старался исполнить ее желание. Сейчас он боялся слушать эти пленки, боялся вновь услышать ее хриплый голос, бостонский акцент и ее сумасшедший смешок.

Записи были полны рассказами об Алеке. Пол ненавидел слушать, как она говорит о нем: всегда с теплотой, всегда ее голос смягчался, когда она упоминала его имя. Как-то раз он сказал ей, что нет никакой необходимости рассказывать об Алеке, это вовсе не обязательно для статьи. Однако она настаивала, упорно пересказывая эпизоды своего замужества, прикрываясь словами как броней. Он терпел эти доспехи, эту дистанцию. Вплоть до того вечера, когда больше не смог выдержать.

В тот горький холодный вечер, за пять дней до Рождества, он приехал к ней в студию. Он ничего не планировал. Во всяком случае сознательно – ничего, но точно знал, что именно сделает. Он поставил машину на стоянку и поднял взгляд на окна студии. Внутри горел свет, и красочные образы, фигуры витражей выглядели живыми. Он подошел к двери. Многоцветие радужных узоров, окружавшее его со всех сторон, вызывало легкое головокружение. А может быть, просто сказывалось нервное напряжение.

Сквозь стекло входной двери он видел, что Энни сидит, склонившись над рабочим столом, ее руки медленно двигаются над абажуром из цветного стекла. Дверь не была заперта, и когда он вошел, она подняла голову. Ее рот приоткрылся, в глазах сквозили удивление и испуг. Она находилась одна, вечером, в своей уютной разноцветной студии, здесь не было спасительного столика, как в ресторане, и, должно быть, она поняла, что на этот раз ей не удастся сдерживать его, плетя разные истории об Алеке и своем замужестве. Он заметил страх в ее глазах, и только не знал, кого она боялась больше: его или себя.

– Пол? – она откинулась на спинку стула, пытаясь улыбнуться.

– Продолжай работать, – сказал он. – Я просто хочу посмотреть.

Она по-прежнему держала комок ваты, но ее рука повисла в воздухе. Он придвинул поближе к столу второй стул и сел.

– Продолжай.

Она окунула вату в миску с темной жидкостью и прошлась ею по свинцовым прожилкам на абажуре.

На ней были зеленые плисовые брюки и толстый белый вязаный свитер. Длинные волосы струились по плечам, ниспадая на стол и стекло.

Несколько минут он наблюдал за ее работой, а потом снова заговорил.

– Я люблю тебя, Энни, – в тишине его слова прозвучали как внезапный выстрел.

Она подняла голову, откидывая волосы назад.

– Я знаю, – сказала она и вернулась к своей работе, но через пару минут снова подняла голову:

– Пожалуй, тебе лучше уйти, Пол.

– Ты действительно хочешь, чтобы я это сделал? Она быстро перевела взгляд на абажур. Потом отложила ватный тампон и опустила на стол руки с переплетенными пальцами.

– Пол, – сказала она, – пожалуйста, не надо осложнять положение.

– Если ты мне прямо скажешь, что ты этого хочешь, я уйду.

Она закрыла глаза, и он взял ее за руку. Пальцы у нее были холодные и напряженные.

– Энни, – сказал он.

Она снова посмотрела на него.

– Я так благодарна тебе за твои интервью. За то, что ты не извлекал на свет прошлое и не пытался… использовать ситуацию. Это особенно ценно, потому что – я не сомневаюсь – ты хотел это сделать.

– Было так тяжело – быть с тобой и не…

– Но у тебя это получилось, – прервала она, склоняясь к нему. – У нас обоих получилось. Так зачем же теперь приходить сюда и перечеркивать три месяца выдержки и терпения?

– Потому что я схожу с ума, Энни, – произнес он. – Я думаю только о тебе.

Она отняла у него свою руку и опустила ее на колени.

– У тебя есть жена, чтобы о ней думать, – сказала она, – а у меня есть муж.

Пол покачал головой:

– С тех пор, как мы здесь, я ужасно обращаюсь с Оливией.

– Ты должен отдать свою энергию ей, а не мне. Вот что, – она выдвинула ящик рабочего стола, достала резиновое кольцо и натянула ему на запястье, – каждый раз, когда ты подумаешь обо мне, сделай вот так, – она сильно оттянула кольцо и отпустила его. Пол вздрогнул от жгучей боли. – И ты позабудешь обо мне в тот же миг.

Он улыбнулся.

– Ты думаешь, это так просто? – взглянув на свое запястье, он пробежался пальцами по покрасневшей коже. – Ты будешь носить такое же?

– Мне не нужно, – сказала она. – Если я начинаю думать о тебе, я напоминаю себе об Алеке. Брак для меня важнее. Сейчас мне почти сорок, и у меня отчетливая система ценностей. Забудь обо мне, Пол. Закрой за собой эту дверь и забудь, что я существую.

Он встал.

– Я никогда не смогу забыть тебя, – он снял резиновое кольцо и положил его на рабочий стол. – И это мне не нужно. Мысли о тебе и без того достаточно болезненны. Но я уйду. Меньше всего я хотел бы причинить тебе боль.

Он наклонился, чтобы поцеловать ее в затылок, ощутив губами мягкий шелк ее волос, и затем медленно двинулся к двери, не оборачиваясь, боясь бросить на нее последний взгляд.

– Пол!

Он обернулся. Энни стояла, напряженно стиснув руки. Видно было, что она отчаянно борется с собой.

– Я не хочу, чтобы ты уходил, – сказала она. – Ты можешь просто… обнять меня?

Он вернулся и мягко прижал ее к себе. Она прильнула к его груди, ее волосы пахли солнечным светом. Она вздохнула, сомкнув руки в кольцо за его спиной, и он почувствовал, как по ее телу пробежала дрожь.

– О Боже, Пол!

Он провел рукой по ее шее и почувствовал частый и горячий пульс.

– Я хочу любить тебя сейчас, – сказал он. Сдвинув брови так, что между ними пролегла складка, она запрокинула голову и заглянула в его лицо.

– Здесь опасно заниматься любовью, – сказала она. – Здесь везде стекло. Оно попадает в ковер. Оно…

– Ш-ш-ш, – он прижал палец к ее губам, – мне все равно.

Он склонился к ее губам, и она запрокинула голову, чуть приоткрыв рот. Сделав шаг назад, она потянулась к выключателю, чтобы погасить свет, но он поймал ее за руку.

– Оставь, – сказал он, – я хочу видеть тебя. Конечно, она была права. По обе стороны от них были стеклянные стены, а за ними чернота ночи, но все, что происходило внутри, было видно с автостоянки через разноцветные узоры стеклянных мозаик.

Энни нажала на выключатель и, неожиданно перехватывая инициативу, взяла его за руку.

– Пойдем, – сказала она.

Она повела его в дальний конец студии, где в лабиринте белых стендов были развешаны фотографии. Проходя мимо них, она включала маленькие лампочки, создавая мягкое белое сияние, окружавшее ее и Пола. Она села на пол, прижавшись спиной к стене.

Он уже был готов опуститься рядом с ней, и тут его взгляд случайно задержался на ближайшей фотографии, с которой на него в упор уставились неулыбчивые глаза Алека О'Нейла. Пол почувствовал, как вдоль спины пробежал холодок, и когда он опустился рядом с Энни, его немного трясло. Но она притянула его к себе и нервозность исчезла.

Он раздевал ее, глядя ей в глаза. В них было желание. Желание, тщательно скрываемое, когда он брал у нее интервью, и ничем не прикрытое теперь.

– Я хочу, чтобы ты просто обнял меня, – сказала она, но не пыталась противиться, когда его пальцы нащупали застежку лифчика. Она встала на колени, чтобы расстегнуть свои плисовые брюки, и он помог ей снять их. В ее теле обнаружились неожиданные для него мягкость и полнота, в которые ему хотелось погрузиться.

Он нежно опрокинул Энни на ковер и снова поцеловал, прежде чем опустить голову к ее груди. Она поймала его за подбородок и подняла его лицо так, что их глаза встретились.

– Ты не можешь удовлетвориться тем, что просто полежишь здесь со мной? – спросила она.

Он медленно покачал головой, и с каждым его прикосновением, с каждой его лаской, она сопротивлялась все слабее и слабее.

Он пребывал в состоянии блаженного удовольствия, когда все было кончено, и он лежал, прижимая ее к себе и чувствуя, как их сердца бьются в такт друг другу. Прошло, наверное, довольно много времени, прежде чем он понял, что она плачет.

– Что случилось? – спросил он, целуя ее в глаза. Она резко отодвинулась от него, закрывая лицо руками:

– Я такая дура.

– Нет, Энни, не говори так. Не думай так.

Она села и забилась в угол, собрав свою одежду в кучу и прижав ее к груди. Уткнувшись лицом в свитер, она всхлипывала, ее плечи напряглись, когда он прикоснулся к ней. В белом свете лампочки он заметил серебро в ее волосах, десятки светлых нитей соперничали с рыжими, придавая ей еще более беззащитный вид.

Пол погладил ее по волосам. Он не знал, что сказать кроме того, что он любит ее, и он повторял это снова и снова, а она плакала, закрыв лицо руками.

– Энни, пожалуйста, не молчи, – просил Пол. – Скажи, что ты сердишься на меня. Скажи мне хоть что-нибудь.

Она никак не реагировала, и через несколько минут он начал одеваться. Он встал и выключил свет над фотографией Алека, прежде чем снова склониться к Энни. Она перестала плакать, но так и не подняла головы, и плечи ее время от времени сотрясались.

– Давай, я помогу тебе одеться, – сказал он. Она покачала головой:

– Нет, не надо. Пожалуйста, иди домой.

– Я не хочу оставлять тебя в таком состоянии.

– Пожалуйста.

Он снова встал и неохотно пошел к двери.

– Пол!

Он обернулся. Она подняла голову и он увидел в тусклом свете ее пылающие красные щеки.

– Ты можешь уехать из Аутер-Бенкс? – спросила она. – Можешь уехать насовсем? Пожалуйста, Пол, я тебя умоляю.

Отчаяние в ее голосе заставило его внутренне сжаться. Он снова вернулся в лабиринт стендов и опустился перед ней на пол, накрыв ладонями ее голые колени. В студии вдруг стало очень холодно, и она не пыталась остановить его, когда он извлек из кучи одежды в ее дрожащих руках толстый вязаный свитер и натянул его ей на голову, помогая просунуть руки в рукава. Он вытащил из-под ворота ее густые волосы и наклонился, чтобы поцеловать в лоб.

– Я сделаю для тебя все, что в моих силах, Энни, – произнес он, – но уехать отсюда не могу. Теперь это и мой дом тоже.

Когда он вернулся домой, Оливия уже спала – он по телефону предупредил ее, что будет поздно, и сказал, чтобы она его не ждала. Он принял душ в ванной комнате на первом этаже, чтобы не будить ее, и именно тогда обнаружил стеклянные занозы в колене, на плече и в ладони.

Он поднялся наверх, в их общую с Оливией ванную комнату, тихо взял из ее шкафчика специальные щипчики, сел на край ванны и погрузился в борьбу со стеклянными шипами. Из ладони занозу удалось извлечь довольно легко, из колена – несколько труднее, кроме того порез кровоточил каждый раз, когда он сгибал ногу. Надо обязательно перевязать ранку, иначе утром ему придется объяснять происхождение крови на простынях.

Стекляшка в плече оказалась самой неприятной. До нее было труднее всего дотянуться щипчиками, труднее всего удалить. Покончив, наконец со всем этим и уже лежа в постели, он снова и снова вспоминал минувший вечер и думал о том, что у Энни могут быть такие же занозы. Ему очень хотелось надеяться, что это не так. Мысль о том, что ей больно, и воспоминание о ее слезах были непереносимы.

Что, если Алек еще не спал, когда она вернулась домой? Возможно, он спросит, почему она так поздно. Или застанет за извлечением кусочков стекла. Что она ему ответит? Какие слова подберет, чтобы как-то объяснить очевидные улики?