Текст книги "Спасительный свет (Темная сторона света) (др. перевод)"

Автор книги: Диана Чемберлен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 29 страниц)

Алек медленно поднял ружье к плечу и выстрелил. Жеребенок взбрыкнул и издал жалобный вопль. В ответ с другой стороны дороги послышалось тихое ржание, и Джули с Карен посмотрели на табун.

– Лучше я пригляжу за ними, – сказала Карен, отходя к дороге, – а вы оба поможете Алеку.

Пока не подействовал транквилизатор, делать было особо нечего. Они втроем наблюдали, как напуганный жеребенок таращится в их сторону.

– Как поживаешь, Алек? – Джули нарушила молчание через пару мину. В голосе ее звучали тепло и дружеская забота. Подобные вопросы, когда их задают старым друзьям, подразумевают гораздо больше того, что сказано.

– Я в порядке, – ответил Алек, – все так же. Еще несколько минут прошли в полном молчании.

Жеребенок вдруг упал на колени, а затем повалился на бок.

Алек поднял саквояж с инструментами.

– Давай посмотрим, что у тебя там, – сказал он, когда они направились к жеребцу.

Джули села на землю и положила голову животного себе на колени, а Пол стоял над ними, держа фонарик так, чтобы Алеку хватало света, и нервно поглядывал в сторону дороги. Как Карен собирается удержать этих лошадей, если они вдруг решат защитить одного из своих?

Алек тщательно прошелся пальцами по ногам животного, уделив больше всего внимания ноге, на которую жеребенок боялся ступать.

– Удивительно, – сказал он, – ничего не сломано. Но, конечно, какое-то время это будет болеть. – Он медленно ощупал туловище лошади. – Ни одного сломанного ребра. И, надеюсь, внутренних повреждений тоже нет. – Он переключил внимание на зияющую рану. – Похоже, это самая большая проблема. Пол, посветите, пожалуйста, сюда.

Пол кинул взгляд через дорогу и неохотно опустился на колени. Он почувствовал себя беззащитным. Если сюда ринется весь табун, им придется плохо.

Он направил свет фонарика на ужасную рану. Она была довольно глубокая и не менее восьми дюймов в длину. Алек промыл ее раствором, который достал из саквояжа.

– Вы собираетесь ее зашивать? – спросил Пол. Алек кивнул.

– Если бы была зима, я оставил бы все, как есть, но в такую жару мухи наверняка доберутся до нее.

Пол не был уверен, что выдержит это зрелище. Он не знал, на что соглашался, когда Алек спрашивал, неслабонервный ли он.

Алек еще некоторое время копался в саквояже с инструментами. Затем он взял у Пола фонарик и вручил его Джулии.

– Вам, Пол, придется сдвинуть и подержать края раны, пока я буду их сшивать, договорились?

– Угу. Вы покажете мне, как?

Алек продемонстрировал, и Пол повторил его движение, вздрогнув, когда тот начал шить.

– Как поживает твоя малышка, Джули? – спросил Алек, не отрывая глаз от своих рук.

– Она уже не малышка, – ответила Джули. – Мы не общались с тобой столько времени, что она успела вырасти. Теперь она настоящая чертовка. Во всем.

Джули рассказывала о маленьком ресторанчике, управляющей которого она была, а Алек – о том, что Клей в следующем месяце собирается в колледж.

Пол прислушивался к их болтовне и чувствовал, как приятно им общаться друг с другом. Несмотря на работу, которой был поглощен Алек, голос его звучал так спокойно, так уверенно, что Пол почти забыл о лошадях по другую сторону дороги.

– Я совсем не была уверена, что стоит тебе звонить, – сказала Джули после короткой паузы. – Я знаю, что последнее время ты не работаешь.

– Я рад, что ты позвонила, – сказал Алек.

– Должна тебе сказать, что я хорошенько подумала, прежде чем сделать это. Но здесь просто больше нет никого, кому бы я доверила этих четвероногих паршивцев.

Алек взглянул на нее с улыбкой.

– Что до этого, то он собирается выкарабкаться, Джули.

В молчании Алек закончил операцию. Пол сдвигал пальцы вдоль раны вслед за иглой Алека. Напряжение отпустило его. Пока Алек был рядом, лошади по другую сторону дороги казались безобидными. Ему показалось, что он наконец понял: не было ничего таинственного в том, что Энни оставила его ради Алека. У нее не было никакого скрытого мотива, никакого тайного замысла. И она не делала уступки своим родителям. Он вполне мог представить себе Алека и Энни, с ее потребностью чувствовать, что ее любят и лелеют, что она защищена и в безопасности. Алек отвечал ее потребностям, не прилагая к этому никаких усилий.

Пульсирующий свет маяка, казалось, замедлялся на несколько секунд, задерживаясь на руках Алека, прежде чем снова раствориться в темноте. Его пальцы вдруг застыли, игла зависла над раной, и Пол, подняв глаза, обнаружил, что Алек пристально смотрит на него.

– С вами все в порядке? – спросил Алек, когда над ними снова взметнулся мягкий белый свет.

– Да, – ответил Пол, опуская глаза на жеребенка. Что такое прочитал Алек на его лице, спрашивал он себя.

«Да, – подумал Пол, – ты победил. Она была твоей, а не моей. Она любила тебя, а не меня. Ты победил, Алек. Честно и по справедливости».

ГЛАВА 24

Было уже почти одиннадцать, когда Алек пожелал Полу спокойной ночи и вошел в дом. Лейси и Клей еще не пришли, и пустота действовала угнетающе. Даже Трипод не соизволил спуститься вниз, чтобы поприветствовать его.

Он налил себе чая со льдом в один из высоких зеленых стаканов ручной работы, которые Джули несколько лет назад подарила Энни на день рождения, и отправился с ним в гостиную, где сел на кушетку и уставился на телефон. Шел уже двенадцатый час.

Звонить Оливии слишком поздно, а это было бы как нельзя кстати. Он стал, пожалуй, слишком зависим от этих телефонных звонков. В любом случае, он увидит ее утром. Она согласилась покататься с ним на виндсерфинге на Рио-Бич.

Он лег, вытянувшись на кушетке, подложив под голову маленькую подушку. Прошло уже много-много времени с тех пор, как он последний раз лечил животное. Это было необыкновенное ощущение – осознавать свое могущество, знать, что ты можешь что-то изменить, как-то восстановить справедливость. Он ожидал обнаружить там мертвую лошадь. Или, что еще хуже, умирающую. Именно поэтому он попросил Пола поехать вместе с ним: чтобы его присутствие помогло ему совладать с расшатанными нервами.

Пол, должно быть, самый мягкий человек из всех, кого он когда-либо встречал. Его глаза затуманились слезами от жалости к жеребенку. Алек представил его с Оливией. Ему представилась невероятная похотливая картина – Оливия и Пол в постели, и он закрыл глаза рукой, пытаясь отгородиться от нее. Это было первое эротическое видение, возникшее перед ним за долгие месяцы, и он даже не был участником.

Боже, как он тосковал по Энни! Спать с ней, просыпаться с ней. Он скучал по тем тайным пятничным «обедам» в комнатах мотелей. В эти два часа она была совершенно другой женщиной. Она никогда не отказывалась от секса, но он знал, что если у него была потребность в сексе как в таковом, в чисто физическом наслаждении, то она не разделяла ее. Ей нужна была другая близость – объятия, слова любви, а не секс ради секса. Каждый из них знал свои особенности и приспосабливался к другому. Но во время тех еженедельных вылазок Энни становилась более страстной и пылкой. Ее тело пылало жаром, когда он прикасался к нему.

Алек допил чай со льдом, жалея, что не налил себе чего-нибудь покрепче, вызывающее легкое отупение. Он закрыл глаза и глубоко вздохнул, погружаясь в сон и позволяя шуму кондиционера убаюкивать его.

Проснувшись, он сначала не мог сориентироваться. Тусклый свет с кухни заливал стену перед его глазами, и он видел десять овальных окошек. Он лежал на кушетке в гостиной, ощущая пульсирующее возбуждение, а его вдохновительница – Энни – больше не существовала. Черт побери!

В ярости он вскочил с кушетки, швырнув подушку на пол. Черт бы побрал этот приют для женщин, подвергшихся насилию! Черт бы побрал этого Захарию Пойнтера! Он схватил с кофейного столика стакан и швырнул его в стену. Черт бы побрал тебя, Энни!

Бокал описал дугу через комнату, и у Алека перехватило дыхание: он попал в одно из десяти овальных окошек, вдребезги расколов цветное стекло витража с женщиной под кружевным зонтиком.

Алек тупо уставился на пустую овальную дыру в стене. Он закрыл глаза и, вцепившись руками в волосы, застонал. Босиком он выскочил на улицу. Свет из-под карниза падал на участок у боковой стены дома, и Алек разглядел несколько маленьких, тщательно обработанных кусочков стекла. Он сел на корточки и стал собирать осколки себе на ладонь.

На улице перед домом остановилась машина, и он услышал смех, за которым последовал звук захлопывающейся двери. Через мгновение к нему подошел Клей.

– Папа? Что ты здесь делаешь? – Клей посмотрел на цветное стекло в руках отца. – Кто разбил окошко?

– Это случайность. – Алек проследил взгляд Клея до зеленого бокала, валявшегося на песке, и некоторое время они оба молчали.

– Это Лейси?..

– Нет. Это не Лейси.

Клей засунул руки в карманы шорт.

– Ну, ладно, пап, – сказал он, – уже поздно. Ты можешь заняться окошком завтра.

– Я не хочу оставлять стекло здесь. – Алек провел руками по стеклу и нащупал маленький белый треугольник зонтика.

– Все будет в порядке. – Клей огляделся, как будто беспокоился о том, что кто-то из соседей может наблюдать эту сцену. – Пойдем, пап. Ты меня поражаешь. Утром я помогу тебе найти остальные кусочки.

Алек посмотрел на сына. Красивый молодой человек. Черные волосы. Смуглая кожа. Семнадцать лет. Скорее всего, он сегодня вечером занимался любовью с Терри Хезлтон. В будущем месяце он окончательно покинет родной дом, начнет новую жизнь, свою собственную. Алек вглядывался в его светло-голубые глаза.

– Я скучаю по твоей матери, – сказал он.

Клей опустился рядом с ним на песок и прислонился спиной к стене дома.

– Я понимаю, пап, – сказал он спокойно. – Я тоже скучаю. – Он пропустил песок между пальцами и нашел маленький красный кусочек стекла, который вручил Алеку.

Алек сжал кусочек стекла в кулаке. Он положил руки на колени и посмотрел на темную воду залива.

– Они собираются передвигать маяк, Клей, – сказал он. – Они собираются тащить эту чертову штуку на сушу, и Кисс-Ривер уже никогда не будет таким, как прежде.

ГЛАВА 25

Алек мог бы попросить Оливию прийти к нему домой. Там у него были парусные доски, и можно было бы отправиться прямо из маленькой бухточки за его домом. Но по дороге в Рио-Бич он понял, что не хочет, чтобы Оливия приходила, когда Клей и Лейси будут дома. Так что же это означает? Нола то и дело заходила к ним, и у него никогда не возникало никаких задних мыслей. Но если бы его дети увидели Оливию, ему пришлось бы как-то объяснять ее присутствие. Возможно, они запомнили ее с того вечера в отделении скорой помощи. А может быть и нет. Дело не в этом. Ему просто не хотелось, чтобы они видели его с другой женщиной, независимо от того, насколько платоническими были их отношения.

Оливия стояла, прислонившись к своему автомобилю на стоянке у Рио-Бич. Поверх купального костюма на ней был белый пляжный халат, и ее ноги были почти такого же цвета. Эта женщина слишком много работала.

Он остановил машину рядом с ней, и она прикрыла глаза рукой от солнца, когда он вылез из «бронко» и начал отвязывать от багажника на крыше доску с парусом.

– Алек, я предупреждаю вас, что совершенно не умею плавать, – сказала она.

Он достал с заднего сиденья «бронко» спасательный жилет и кинул Оливии.

– Вам не нужно уметь плавать, – сказал он, – но необходимо защититься от солнца.

– Я намазалась кремом, – ответила она. – Этим летом я первый раз на солнце.

– А выглядите так, как будто вообще первый раз в жизни.

Она скорчила гримаску и взялась за край доски, чтобы помочь донести ее до залива.

– Почему доска только одна?

– Потому что ветер сегодня идеален для вас, но почти никакой для меня. Здесь замечательное мелководье. Я могу находиться рядом с вами и говорить, что надо делать.

Рио-Бич был ничем иным, как клочком покрытой песком суши у кромки воды, ширины его хватало только, чтобы расстелить одеяло. Алек стоял, подбоченившись и глядя на залив. Солнце играло бликами на поверхности воды, и в отдалении можно было видеть других любителей виндсерфинга, однако Алек знал, что никто из них не заходит сюда. Рио-Бич был его маленьким секретом.

– Прекрасный день для этого, – сказал он, оборачиваясь к Оливии. Она закусила нижнюю губу. – Вы готовы?

– Как всегда.

Она сняла халат и положила его на одеяло. У нее был черно-фиолетовый купальный костюм, вырезы на бедрах выглядели несколько старомодно, но грудь была сильно открыта и он вспомнил ту эротическую сцену с ней и Полом, которая привиделась ему вчера вечером.

– Чему вы улыбаетесь? – спросила она. Он засмеялся, снимая футболку.

– Просто рад, что я здесь, – сказал он. – Давно уже сюда не выбирался.

На шее у нее висела длинная золотая цепочка, которая мягко стекала в вырез на ее груди. Матовая белизна кожи придавала ей ужасно хрупкий вид, но он никогда бы не подумал, что она беременна. Слегка округлившийся живот не выдавал ее.

– Ну как, вы звонили врачу по поводу виндсерфинга? – спросил он.

Она не была уверена, что виндсерфинг безопасен для беременных. Она сморщила нос.

– Да. Выяснилось, что она тоже занимается виндсерфингом. Она не сомневается, что я получу удовольствие и видит риск только в массе впечатлений.

Алек рассмеялся.

– Ваш доктор раскусил вас.

Он продемонстрировал ей кое-какие приемы управления доской, которые ей следовало изучить прежде всего: как стартовать с берега, как справиться с волной. Двенадцатифутовая доска под ногами казалась ему медлительной и громоздкой. Он привык к маленькой, на которой выходил в океан.

Ее охватила дрожь, когда она вошла в воду. Алек крепко держал доску, пока она с сосредоточенным выражением лица забиралась на нее.

– Поставьте ноги по обе стороны мачты, – сказал он.

– Это мачта?

– Да. – Он держал ее за руку, пока она не выпрямилась на доске. – Теперь держитесь за веревку. Вам нужно тянуть вверх, чтобы поднять парус из воды. Согните колени. Вот так, держите спину прямо, упирайтесь ногами и подтягивайте парус.

Она потянула за веревку, перехватывая ее руками, и парус начал подниматься над поверхностью воды, наполняясь ветром, но доска вдруг вывернулась из-под ног. Вскрикнув, она шлепнулась спиной в воду. Он обошел доску, чтобы помочь Оливии, но та, смеясь, вынырнула на поверхность.

– Я должен был предупредить вас, – сказал он. – Когда нижняя часть паруса выходит из…

– Нижняя часть? – спросила она, отжимая волосы.

– Вот эта часть, – сказал он и снова забрался на доску, чтобы показать ей, как это делается.

Большую часть времени она провела в воде, а не на доске, но ее это только веселило. Пару раз она хохотала до слез. Это была та сторона жизни, с которой она не была знакома и с которой едва ли надеялась познакомиться.

Когда она, наверное, уже в сотый раз забиралась на доску, лямка ее костюма соскочила, и он увидел белую полосу, резко выделявшуюся на ее коже.

– Вы обгорели, – сказал он. – Нам лучше вылезти на берег.

Оливия села на одеяло, стуча зубами. Алек обернул ее полотенцем и начал через него быстро растирать ей спину, но тут же прекратил, осознав интимность этого действия. Золотая цепочка прилипла к розовой выпуклости ее груди.

Он достал с заднего сиденья «бронко» зонтик в зеленую и белую полоску, поставил его у того края одеяла, где сидела Оливия, и лег рядом с ней, наслаждаясь теплом солнечных лучей на своей коже.

– Так все-таки как получилось, что вы не научились плавать? – спросил он. Он сам провел большую часть детства, катаясь на каноэ и водных лыжах по Потомаку.

– Я никогда не жила рядом с водой. – Ее слова отразились от зонтика.

– Где вы росли?

– В центральной части Нью-Джерси. Вы слышали когда-нибудь о Пайн-Барренс?

– Это не там, где приняты кровосмесительные браки и в результате появляется э-э-э… – Он не знал как точнее выразиться, – …не слишком блестящее потомство?

Она неодобрительно фыркнула.

– Вы думаете именно о том самом месте, но на вашу точку зрения явно повлияла пресса. Кровосмешение скорее исключение, чем правило.

– Так вы выросли именно там?

– Да, и я знаю, о чем вы думаете. Однако, то, что я не могу освоить виндсерфинг не означает, что я «не слишком блестящее потомство».

Вглядываясь в ясное небо, поразительно голубое, какого он не видел нигде, кроме Аутер-Бенкс, он улыбнулся своим мыслям.

– Вчера вечером Пол был у меня дома на собрании комитета спасения маяка.

Она резко села. Золотая цепочка на мгновение свободно качнулась в воздухе и вновь прилипла к ее груди.

– Вы ведь ничего ему не сказали, правда?

– Нет. – Он посмотрел в ее взволнованное лицо. – Я же обещал вам, что не скажу. Однако, он сказал кое-что, что, возможно, вас заинтересует.

– Что именно? Повторите мне все, что он сказал. Каждое слово, ладно?

Алек улыбнулся.

– Он прекрасный парень, Оливия, но он не Бог. Извините, но я не стал записывать за ним. Я не думал, что мне придется отчитываться по этому поводу.

Она некоторое время помолчала.

– Вы сердитесь на меня?

– Нет. – Он прикрыл глаза, чтобы лучше видеть Оливию. У нее обгорела переносица. – Я что, выгляжу ненормальным?

Может быть, действительно он так выглядит? А может быть, он такой на самом деле?

– Он сказал, что все плохое между вами – его вина, и он думает, что, возможно, сделал ошибку, уйдя от вас.

Оливия прижала к губам кулак.

– Он так сказал?

– Да. Он показался мне подавленным. Чувствуется, что ему как-то… тяжело.

Она перевела взгляд на залив.

– Мне трудно поверить: он сказал, что возможно сделал ошибку? Он сказал именно так?

Алек вздохнул.

– По-моему, да. В следующий раз я запишу его на магнитофон, обещаю.

Она снова легла.

– А я как раз собралась отступиться. Алек рассказал ей о жеребенке.

– Когда Пол помогал мне, ему было явно не по себе.

– Похоже, вы провели с ним половину ночи. Я очень завидую вам. – У нее вдруг перехватило дыхание. – Алек, только не говорите Полу, что я беру уроки и работаю с цветным стеклом. Вы не упоминали об этом в разговоре с ним, нет?

Он нахмурился.

– Чего вы так боитесь?

– Это очень трудно объяснить, – сказала она, отворачиваясь. – Просто, пожалуйста, не говорите.

На несколько минут воцарилось молчание, и когда Оливия снова заговорила, ее голос звучал приглушенно.

– В четверг у меня будут брать пункцию околоплодных вод, – сказала она.

Алек поднял на нее глаза.

– Вы нервничаете?

– Нет. Не знаю. – Она пожала плечами. – Думаю, что всегда существует вероятность того, что что-то" будет не так. Просто мне тяжело проходить через это одной, без Пола. Тяжела не столько сама процедура, сколько ожидание результатов.

– Знаете, Оливия, я думаю, что один из нас должен рассказать ему, что мы – друзья. Это может приоткрыть ему глаза на то, что вы не собираетесь вечно сидеть и ждать его.

– Но на самом деле я собираюсь. Ждать всегда, я имею в виду. – Она устало вздохнула. – А как вы, Алек? – спросила она. – Вы, вообще-то, выходите куда-нибудь?

– Нет. – Он прикрыл глаза веками от сверкающего солнечного света. – Еще не время и, кроме того, у меня никого нет. Есть одна женщина, которая строит планы на мой счет, но она меня не интересует.

– Кто она?

– Соседка. Нола. – Он провел рукой по волосам. Они почти высохли. – Она много лет была другом семьи. Энни всегда говорила, что она положила на меня глаз, а я в то время этому не верил. Но теперь поверил. Она приносит нам еду, звонит, чтобы узнать, как я себя чувствую.

– А вам она не интересна?

– Ничуть. – Он потянулся, собираясь переменить тему. – Помните, я говорил вам о передаче радио и о собрании энтузиастов спасения маяка в Норфолке в следующую субботу? Мне бы хотелось уговорить вас принять участие в одном из этих мероприятий. У меня есть шанс? – Он взглянул на нее. – Суббота у вас свободна?

– Да, свободна, – ответила Оливия. – Но теперь, когда вы сказали, что Пол раскаивается, я думаю, что мне лучше попытаться провести время с ним.

– Ах, да, конечно, – сказал Алек огорченно. Он приподнялся на локте, повернувшись лицом к ней. – Расскажите ему об этом. – Он слегка прикоснулся пальцами к ее, еще выступающей, тазовой косточке, спрашивая себя, не выходит ли он за рамки приличия. – Расскажите ему о ребенке.

– Нет. – Она села, ладонями откинув волосы с лица назад. – Он должен вернуться ради меня.

– Хорошо. – Алек тоже сел и протянул руку за своей футболкой. – Думаю, что вам пора получше познакомиться с Аутер-Бенкс. Посмотрим, сколько развлечений вы сможете выдержать.

Он отвез ее к хребту Жокея. Она сказала, что много раз видела огромные песчаные дюны с дороги, но ни разу ей не довелось пройтись по ним. Она надела шорты поверх купального костюма, и Алек одолжил ей футболку. Он копался в бардачке «бронко» до тех пор, пока не нашел тюбик зеленоватой цинковой мази, которой смазал ей переносицу. Ветер усилился, и, когда они взбирались наверх, дюны двигались практически у них на глазах. Запыхавшись, они добрались до верхней точки и уселись на хребте, наблюдая за группой людей в шлемах, осваивавших дельтаплан.

Затем он отвез ее к маяку на Боди-Айленд. Они обошли строение вокруг, разглядывая черно-белую башню, пока он рассказывал ей историю маяка. Он чувствовал себя немного виноватым, что не повез ее к маяку на Кисс-Ривер, особенно после того, как попросил выступить по этому поводу. Это слишком далеко от того места, где они сейчас находятся, говорил он сам себе, хотя настоящая причина была ему ясна: кисс-риверский маяк принадлежал им с Энни, и он совершенно не готов делить его с кем-то еще.

Они пообедали и поехали обратно к ее машине на Рио-Бич. По дороге оба молчали. Довольные и немного усталые, подумал он.

– Когда вы собираетесь вернуться к работе? – спросила Оливия, когда они уже подъезжали к берегу.

– И вы туда же, – сказал он.

– Просто то, что вы так долго не работаете, выглядит не слишком естественно.

– Это потому что вы – трудоголик.

– Ну, мне нужно зарабатывать деньги.

Он въехал на маленькую стоянку и выключил зажигание.

– Энни была застрахована. – Он посмотрел на Оливию. – Это выглядит нелепо. Женщина, которая зарабатывала примерно пятнадцать тысяч в год и большую часть из них раздавала, была застрахована на триста тысяч долларов. Или, – он засмеялся, – может быть, она тратила большую часть своего заработка на оплату страховки. Для меня это было потрясением. Том нашел ее, когда разбирал вещи Энни в студии.

– Почему она сделала это?

Алек наблюдал за парусами на заливе.

– У меня есть два предположения, – сказал он. – Либо она понимала, что если умрет, я буду настолько опустошен, что не смогу работать долгое время, либо какой-нибудь страховой агент пришел к ней, и она просто пожелала устроить ему праздник. Ей хотелось, чтобы люди любили ее, – он покачал головой. – Думаю, поэтому она раздавала такое количество своих работ. Она никак не могла отделаться от этого своего комплекса, не могла представить себе, что люди могут любить ее просто так.

– Но деньги – это не единственная причина, чтобы работать, – сказала Оливия. – Вы с удовольствием лечили ту лошадь прошлой ночью, Алек. Рассказывая об этом, вы просто загорелись. Почему бы вам не работать хотя бы день или два в неделю?

Он колебался.

– Это пугает меня. Сейчас я не в слишком хорошей форме, хотя после того, как вы рассказали мне обо всем, что было тогда в скорой помощи, мне стало гораздо лучше. – Он взглянул на нее. Ее щеки покраснели, на носу не осталось и следа цинковой мази. Вечером у нее все будет болеть. – А работа в ветеринарной лечебнице напряженная, – продолжил он, – много несчастных случаев. Впрочем, кому я рассказываю о несчастных случаях? Речь идет всего лишь о собаках и кошках.

– Да, но они тоже страдают, так же, как и их владельцы.

– Вы правы. Это никогда особо меня не волновало, но с тех пор, как Энни…

– Это то же самое, что снова сесть на лошадь, – прервала его Оливия. – Вам нужно решиться, и чем дольше вы медлите, тем труднее вам будет начать. После какого-нибудь кошмарного случая, я часто заставляю себя идти на работу на следующий день, даже если у меня по расписанию нет дежурства. И на следующий день после смерти Энни я тоже пошла на работу, хотя не должна была.

Он уставился на нее.

– Вы слишком насилуете себя, Оливия.

– Не меняйте тему разговора, – сказала она. – Всего один день в неделю, ладно?

Он улыбнулся.

– Только если вы позвоните Полу и попытаетесь встретиться с ним в эти выходные.

«Пол считает, что сделал ошибку, оставив ее».

Из Рио-Бич Оливия поехала в маленький магазинчик около студии Энни, где купила кроватку, на которую положила глаз уже несколько недель назад.

Продавец помог ей погрузить коробку в багажник «вольво», и она отправилась домой с давно забытым чувством надежды, уверенностью, что все будет хорошо, и начинающейся болью от жестоких солнечных ожогов.

Она затащила коробку в дом, проволокла ее через коридор к маленькой комнате, которую она собиралась сделать детской. Там она поставила ее у стены и сказала себе: «стоп». Она не будет распаковывать и собирать кроватку. Нет, она не будет этого делать, не будет искушать судьбу излишним оптимизмом.

Вечером она позвонит Полу и попросит его о встрече, чтобы поговорить. Направляясь к почтовому ящику, она мысленно репетировала этот телефонный звонок. В ящике она нашла записку, нацарапанную на обратной стороне использованного конверта.

«Заезжал по дороге в Вашингтон, – писал Пол. – Я туда примерно на неделю – работать над статьей о бурении нефтяных скважин в Аутер-Бенкс. Позвоню тебе, когда вернусь».

Оливия разглядывала конверт: знакомый почерк. Она перевернула его и заглянула внутрь, затем смяла, сжав его в кулаке. Ей хотелось кинуться вслед за ним, позвонить в гостиницу и крикнуть в трубку: «Разве ты не сказал Алеку О'Нейлу, что совершил ошибку?»

Но она знала, что не станет делать ничего подобного. Вместо этого она вернулась в кухню и замочила несколько пакетиков с чаем, чтобы обработать ожоги. А затем позвонила Алеку и сказала, что с радостью поедет с ним в Норфолк в субботу.