Текст книги "Спасительный свет (Темная сторона света) (др. перевод)"

Автор книги: Диана Чемберлен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 29 страниц)

ГЛАВА 47

Через дверь студии Оливия увидела у рабочего стола Алека и Тома. Том упаковывал между двумя кусками картона маленький овальный витраж, а Алек смеялся. Когда она открыла дверь, оба посмотрели на нее.

– Доброе утро, Оливия, – сказал Том, опуская упакованный витраж на стол. – Мне нужно помочь Алеку в темной комнате, так что давайте, располагайтесь здесь, а я вернусь через минуту.

Алек не сказал ей ни слова, но в этом не было необходимости. Тепло его улыбки говорило достаточно.

Оливия села за стол и извлекла из сумки кусок стекла, над которым работала. Ей требовалась помощь Тома. Она уже разбила два куска стекла, пытаясь вырезать форму, которая была ей нужна.

Ножницами с тремя лезвиями она выкроила шаблон и приклеила его к стеклу как раз в тот момент, когда Том вышел из темной комнаты. Он сел рядом и засмеялся, когда она рассказала ему о своей проблеме.

– То, что вы пытаетесь сделать, просто невозможно, – он вынул из кучи на столе обрезок стекла и показал ей другой способ разметки. Он как раз пыталась повторить то, что он ей показал, когда дверь в студию распахнулась. Оливия подняла глаза и увидела разъяренного Пола. Его лицо было багровым, глаза сверкали злобой, и она, оставив стекло, уронила руки на колени.

– Я не верю своим глазам, – выпалил Пол. Он буквально орал. – Мне сказали, что ты этим занимаешься, но я подумал, что это не может быть правдой.

Она кинула взгляд в сторону темной комнаты. Должно быть, Алек услышал голос Пола, потому что дверь приоткрылась на несколько дюймов. Оливия даже могла разобрать хмурое выражение на его лице.

– Витражи, Оливия? – Пол оперся руками на рабочий стол и склонился к ней. Его лицо оказалось всего в нескольких дюймах от нее. – Приют для женщин, подвергшихся насилию? Забота о дочери Энни? Что ты делаешь? Пытаешься превратиться в нее?

– Пол… – Оливия встала, пытаясь придумать слова, которые могли бы загасить вспышку его гнева, сгладить то, что он уже произнес. Но голос не слушался ее. Казалось, в комнате все застыло. Том рядом с ней затаил дыхание, а Алек стоял все на том же месте – в дверях темной комнаты. Его пальцы сжимали дверную ручку. Двигался только Пол. Он рубил руками воздух, лицо приобретало то голубой, то желтый оттенок.

– Я слышал, что вы хорошие друзья с ее мужем, – продолжал он. – Ты и спишь с ним, Оливия? Ты это делаешь в постели Энни?

– Остановись, Пол. – Голос Оливии по сравнению с его казался шепотом. – Ты не имеешь права…

Пол устремился к двери, но остановился и снова повернулся к ней:

– Ты думаешь, я идиот! То что ты делаешь, это ненормально, Оливия! Настоящее сумасшествие, – он развернулся на каблуках и бросился вон из студии, хлопнув дверью. Витраж на входной двери некоторое время раскачивался, и Оливия вздрогнула, когда он, стукнувшись о дверную ручку, разлетелся на мелкие кусочки.

Она снова села. Студию заполняла тишина, тишина настолько полная, что, начав крутить кольцо на своем пальце, она услышала неприятный звук, создаваемый трением кольца о кожу.

Алек открыл дверь темной комнаты и вышел.

– Это была Энни, – сказал он, – та, другая женщина, верно? Увлечение Пола?

Оливия подняла на него глаза. Его улыбка пропала, в бледно-голубых глазах застыл лед.

– Да, – подтвердила она.

– Вы говорили мне, что пытались стать более похожей на нее, на ту женщину. Вы использовали меня, Оливия!

Она покачала головой.

– Пол тоже использовал меня, разве не так? Он приходил посмотреть дом Энни и… овальные витражи, и фотографии в кабинете. Господи! – Алек ударил кулаком по рабочему столу. – Он копался в моих воспоминаниях о ней. И вы тоже, – он повысил голос, пародируя ее: – «Какой она была на самом деле, Алек?» Вы заставили меня вывернуть для вас душу.

– Алек, я понимаю, что это может так выглядеть, но…

– Ладно, я скажу вам кое-что, Оливия, – он стоял прямо перед столом, и она заставила себя посмотреть ему прямо в глаза. – Если вы пытались быть похожей на Энни, у вас ничего не получилось. Никогда и ни в чем вам не удастся походить на нее. И я говорю не только об отсутствии таланта, – он поднял лист миллиметровки, на котором она тщательно нарисовала воздушные шары, скомкал и бросил на пол. – Я говорю о том, как вы врете, изворачиваетесь и выкручиваетесь. Энни всегда была открытой, честной. Она не смогла бы соврать, даже если бы от этого зависела ее жизнь.

Оливия не видела ничего вокруг, кроме гнева в глазах Алека. Остальная часть помещения расплылась и потемнела.

Алек взял со стола упакованный овальный витраж и посмотрел на Тома:

– За фотографией я зайду завтра, а сейчас я должен уйти отсюда.

Оливия смотрела ему вслед. Они остались с Томом одни, и она не знала, как нарушить молчание.

– Знаете, – сказал Том, после воплей Алека его голос казался очень мягким, – я понял, что у Пола интерес к Энни совсем не случаен. Я несколько раз заставал его здесь, когда он приходил поговорить с ней, и это было вполне очевидным. Энни считала, что все это мое воображение, но я… э-э-э… – он провел своей крупной рукой по лицу, как будто внезапно почувствовал сильную усталость. – Ну, просто можно сказать, я понял, что чувствует Пол.

Он достал из пачки в нагрудном кармане рубашки сигарету и зажег ее, прежде чем продолжить:

– После ее смерти он покупал ее работы и не мог остановиться. Он истратил на них маленькое состояние. Я пытался образумить его, но в голове у него было только одно – Энни. Однако я не думал, что вы знаете, и поэтому держал рот на замке.

Он затянулся и посмотрел на входную дверь.

– За все те годы, что я знаю Алека, я никогда не видел его в такой ярости. Стоит напомнить ему, что именно он пригласил вас пообедать с ним. Я был свидетелем, помните? И тогда мне вовсе не показалось, что вы преследуете его.

Голос Тома, запах табака от его волос и одежды вдруг подействовали на нее успокаивающе. Ей захотелось положить голову ему на плечо и закрыть глаза.

Он встал, чтобы поднять скомканный лист миллиметровки, который Алек бросил на пол.

– Итак, – сказал он, снова садясь и расправляя чертеж на столе, – вы по-прежнему интересуетесь витражами, или это действительно просто была попытка походить на Энни?

Оливия отвела взгляд от простого рисунка. Он вдруг показался ей картинкой в детской книжке-раскраске. Она встала и начала упаковывать в сумку свои вещи.

– Я интересовалась, – сказала она, – но, по-моему, я не слишком способная.

– Он просто разозлился, Оливия. – Том поднялся вслед за ней. Он помог ей повесить сумку на плечо и сжал ее руку. – Энни тоже пришлось с чего-то начинать.

Оливия подъехала прямо к дому Алека. Она сама не знала, облегчение она почувствовала или досаду, увидев его машину перед домом.

Лейси открыла дверь.

– Оливия! – улыбнулась она.

– Привет, Лейси. Мне нужно видеть твоего отца.

– Не знаю, насколько это подходящий момент. Он пришел недавно с таким видом, как будто он презирает весь мир.

– Я знаю, но мне нужно с ним поговорить.

– Он там, за домом, – Лейси махнула рукой, – вставляет витраж в окошко.

Оливия поблагодарила Лейси и пошла за угол дома. Алек трудился над окошком примерно на высоте своей груди. Когда она приблизилась, он лишь глянул в ее сторону и больше никак не прореагировал на ее появление. Короткий взгляд и ничего такого, что могло бы хоть как-то облегчить ей начало разговора. Вчера вечером он сказал, что скучает по ней, что восхищается ею, и собирался сказать нечто большее. Должно быть, теперь он чувствует себя круглым идиотом.

Она стояла рядом с ним на песке.

– Пожалуйста, позвольте мне поговорить с вами, – начала она.

Алек не ответил. Он замазывал щели вокруг маленького изящного окошка и даже не дал себе труда оторвать взгляд от своего занятия.

– О Алек, пожалуйста, не злитесь на меня. Он посмотрел на нее:

– Может быть, это я виноват? Она покачала головой:

– Я хочу объяснить, но это… очень сложно.

– Не стоит беспокоиться! Что бы вы не сказали, я не поверю ни одному вашему слову, – он провел пальцем по свежей шпаклевке.

– Я не могла рассказать вам. Вначале это казалось не так важно, и я подумала, что только… расстрою вас. Потом вы стали сотрудничать с Полом. Как я могла рассказать вам тогда?

Он не ответил, и она продолжила:

– Да, я хотела получше понять Энни. Пол преклонялся перед ней, вы ее любили. Том Нестор считал, что солнце встает и закатывается только для нее. Люди в приюте – все – обожали ее. Я хотела понять, что в ней было такое, чего нет у меня. Я хотела знать, что делало ее такой необыкновенной в глазах Пола, что он… что после почти десяти лет счастливого брака он вдруг смог забыть о моем существовании.

Алек посмотрел на залив, где недалеко от пирса катер тащил за собой лыжника. Потом он достал из кармана джинсов тряпку и снова сосредоточился на окошке, осторожно стирая с желтого платья женщины на стекле пятно замазки.

– Энни казалась незаурядной личностью, – сказала Оливия, пытаясь завоевать его внимание. – Я хотела больше походить на нее. Мне хотелось стать щедрой и талантливой. Вот почему я начала работать в приюте, и теперь мне действительно это нравится. Независимо от Энни. И поэтому я начала учиться делать витражи. Но это мне тоже понравилось, даже несмотря на то, что я не могу изготовить шедевр. – Она показала на овальные окошки. – У меня никогда раньше не было… хобби. Мне всегда было жалко времени для…

Она сокрушенно уронила руки, когда Алек присел на корточки, чтобы почистить шприц для шпаклевки. Слышал ли он хотя бы одно слово из всего сказанного?

– Я никогда не использовала вас, Алек. Во всяком случае, преднамеренно. Вы подошли ко мне первым, помните? И я знаю, что Пол тоже не использовал вас. Его всегда зачаровывал кисс-риверский маяк. Он не знал, что вы там работаете в комиссии, и чуть не ушел, когда все это выяснилось.

Алек вдруг встал и посмотрел ей прямо в глаза.

– Вы мне нагло солгали, Оливия. Вы сказали, что женщина, которой интересуется Пол, уехала в Калифорнию.

– А что я должна была сказать?

– Может быть, правду? Или об этом не могло быть и речи? – Он вытер руки о тряпку. – В тот вечер, когда Энни поступила в отделение скорой помощи… – Он закрыл глаза, и между бровей образовались глубокие морщины, как будто он испытывал боль.

Она дотронулась до его плеча, и он, стряхнув ее руку, снова открыл глаза.

– В тот вечер вы уже знали, кто она, разве не так? – спросил он. – И вы знали это, когда делали операцию. Вы знали, что это из-за нее Пол ушел от вас.

– Да, я знала, что она. Но Пол до этого вечера не уходил от меня. Это когда я пришла домой и сказала ему, что она умерла, он просто помешался.

– Не будете же вы утверждать, что не почувствовали тогда никакой радости? От того, что она умерла?

У Оливии перехватило дыхание, и слезы, которые она сдерживала в течение последнего часа, потекли по ее щекам.

– Вот значит каким человеком вы считаете меня? – Она повернулась, чтобы уйти, но он схватил ее за руку. Его пальцы крепко стиснули ее запястье.

– Я понятия не имею, что вы за человек, – сказал он. – Я вас не знаю.

– Нет, вы знаете. Вы знаете обо мне вещи, которых я кроме Пола никому и никогда не рассказывала. Вы были мне близки. Вы были для меня… меня тянуло к вам. – Она вытерла щеку тыльной стороной ладони. – Пол однажды сказал мне, что его чувство к Энни было до боли безответным, потому что она слишком сильно любила вас. Я не уверена, что приблизилась к пониманию, почему Пол полюбил Энни, но я понимаю, почему Энни любила вас, Алек. Я полностью понимаю это.

Она повернулась, чтобы уйти, и на этот раз он ее не задерживал.

Оливия легла в постель в десять часов, но уснуть не могла. Ребенок был таким же неспокойным, как и она весь этот вечер. Его легкие суетливые движения казались неистовыми, нескончаемыми, и каждый раз, когда она меняла положение в постели, он давал ей знать о своем недовольстве.

От Пола не было никаких известий, а сама она еще не была готова первой начинать разговор с ним. Но Алек… Что она еще могла сделать, чтобы он понял? Разве что причинить ему очередную боль, рассказав о короткой связи Пола и Энни. В десять тридцать телефон так и не зазвонил, и она подняла трубку, чтобы проверить, работает ли он.

Без четверти двенадцать раздался стук во входную дверь. Накинув халат поверх хлопчатобумажной ночной рубашки и спустившись вниз, в темную тишину гостиной, она включила свет на крыльце и выглянула в окно. У дверей, засунув руки в карманы джинсов, стоял Алек.

Она открыла дверь. Он неуверенно улыбнулся:

– Я собирался позвонить, но решил, что вместо этого, лучше заеду.

Оливия отступила назад, и он прошел следом за ней в гостиную. Она закрыла дверь и прислонилась к ней, покрепче завязывая пояс своего халата.

– Сегодня утром я вышел из себя, Оливия, – сказал он. – Простите меня.

В комнате было так темно, что она могла разглядеть лишь белки его глаз и белые полоски на его тенниске. Но ей не хотелось включать свет, не хотелось, чтобы этим вечером он так легко мог прочитать выражение ее лица.

– Это моя ошибка, что я не рассказала вам всего, – сказала она. – Я балансировала между вами и Полом. Сначала в разговоре с вами я опустила некоторые подробности, а потом умолчала кое о чем, говоря с Полом. И вдруг все это обрушилось на меня, как снежный ком. Я не лгунья, Алек. Обычно я вообще не вру.

Некоторое время он молчал.

– Нет. Я не считаю вас лгуньей, – произнес он наконец.

Ее глаза привыкли к темноте, и она увидела, как он печально улыбнулся.

– Откуда Пол узнал? – спросила она. – Как он выяснил, чем я занимаюсь?

– Я думаю, это Лейси. Он разговаривал с ней вчера перед собранием и, может быть, поэтому так быстро ушел, – Алек провел рукой по подбородку. – Бедная Энни, – сказал он. – Она была такой подавленной последние несколько месяцев перед своей смертью. Теперь я думаю, не был ли Пол причиной ее состояния, может быть, он мучил ее каким-то образом.

Оливия закусила нижнюю губу.

– Думаю, это вполне возможно, Алек. Он нахмурился.

– Вы думаете, он пытался заставить ее переспать с ним?

Она пожала плечами, отводя взгляд в сторону, как бы обдумывая такую возможность.

– Думаю, только Пол может ответить на этот вопрос.

Алек подошел к окну и выглянул на улицу.

– Почему она не рассказала мне, что он причиняет ей беспокойство? – спросил он, повышая голос. – Я спрашивал ее много раз, что с ней происходит. Я терпеть не мог, когда она погружалась в такое состояние. Меня это пугало, она казалась такой… потерявшей себя.

Алек, похоже, тоже погрузился в себя. Его уже не было в этой комнате рядом с ней.

– Я просил, чтобы она позволила мне помочь ей, я умолял ее, но она… – Он покачал головой. – О Господи! Какое это теперь имеет значение? – сказал он устало.

Оливия опустила руку на спинку плетеного стула:

– Почему вы не садитесь? Он покачал головой:

– Я не хочу.

Он подошел и обнял ее, положив ее голову себе на плечо. От него пахло знакомым одеколоном, и она закрыла глаза. Они стояли так довольно долго. Оливия не открывала глаз. Она чувствовала возбуждение и легкое головокружение, но не пыталась подавить свои чувства, позволяя им поглотить себя до тех пор, пока ей не пришлось вцепиться в Алека, чтобы удержаться на ногах.

Руки Алека скользнули вниз и легли на ее бедра, он мягко притянул Оливию к себе и прижал к твердой выпуклости живота. Оливия почувствовала острое желание коснуться его пениса, взять его в руки, в рот, и сцепила пальцы за спиной Алека, чтобы не дать им двинуться к его ремню.

– Что здесь такое, в этой комнате? – нежно прошептал Алек в ее ухо. – Похоже, она всегда на меня так действует.

Она развязала поясок халата и распахнула его, так чтобы их тела стали еще ближе, и прижимаясь к Алеку, почувствовала, как удары сердца эхом отдаются внизу живота. Наверное, она должна что-то сказать ему, сказать, что хочет этого, хочет его. Энни, несомненно, всегда что-то говорила.

– Оливия, – шепнул он, – где твоя спальня? Она отстранилась, взяла его за руку и повела наверх, по коридору, а когда они добрались до ее спальни, уже ни о чем больше не думала. Она села на край кровати и, расстегнув его джинсы, запустила туда руку, достала твердый набухший пенис и поднесла его к губам.

У Алека перехватило дыхание.

– О Боже, Оливия, – он запустил пальцы в ее волосы, скользя ладонями от шеи к затылку и обратно, она же самозабвенно трудилась над его телом и едва услышала, когда он попросил ее остановиться. Просьба была мягкой, почти вежливой, и он повторил ее, чуть отодвинувшись.

Она заволновалась, боясь, что сделала что-то показавшееся ему неприличным, или что он снова собирается уйти. Скажет, что они оба слишком уязвимы, и выйдет за дверь. Она посмотрела на Алека.

– Что-то не так?

Он сел рядом на кровать, обняв ее за плечи.

– Нет, все так, все прекрасно, просто ты меня удивила. Я не ожидал… именно этого. Я слишком долго был один, и если бы ты продолжила в том же духе, все закончилось бы через несколько секунд. А я вовсе не тороплюсь поскорее с этим разделаться, – он провел пальцами по ее щеке. – Ты плачешь?

Она коснулась кончиками пальцев своего лица и почувствовала влагу.

– Не знаю.

Он наклонился и поцеловал ее, нежно, слишком нежно. Этот поцелуй казался ей невыносимо медленным, и она углубила поцелуй языком, повернувшись и положив ногу на его бедро.

Руки Алека скользнули по ее телу, забираясь под ночную рубашку, он слегка отклонился назад и посмотрел на нее.

– Ты всегда такая? – спросил он. – Или это потому, что у тебя уже давно не было мужчины?

– Я всегда такая, – она начала вытаскивать его футболку из джинсов.

Алек засмеялся, поднял ее и посадил на кровать. Он встал и начал раздеваться. Лунный свет, отраженный от залива, сочился через занавеску, отчетливо выделяя на его теле границу между темной, загорелой кожей и светлой, обычно скрытой от посторонних глаз, подчеркивая рельеф упругих мышц живота. Оливия представила себе его возбужденный пенис, все еще блестящий после ее попыток доставить ему удовольствие.

Она встала на колени на кровати и сняла халат, но когда взялась за подол ночной рубашки, он перехватил ее руки.

– Оставь ее, – он сомкнул руки вокруг талии Оливии.

Он не хочет видеть ее тело. Оливия представила себе, как для него будет выглядеть ее округлившийся живот в белом свете луны.

Алек наклонился и взялся за край ночной рубашки. Его ладони скользнули по бедрам и ягодицам Оливии, увлекая за собой податливую материю, которая мягко зацепилась за ее соски, когда он поднял рубашку над ее грудью, затем над головой, пока она не осталась стоять, как и несколько недель назад, обнаженная и готовая. Он снова начал целовать ее, и теперь она ощущала его желание и страсть, которые она разделяла. Пока они целовались, он продолжал гладить ее тело, его ладони скользили по ее плечам, по груди, по бедрам. Его рука проникла между ног Оливии. Хотя несколько секунд назад он, казалось, был поглощен страстью, его пальцы оставались нежными и прикасались к ней так мягко, что она застонала и прижалась к его руке, стремясь к еще большему наслаждению.

– Сядь, – сказал он, и она опустилась на постель. Он уложил ее спиной на одеяло, встал на колени рядом с кроватью, положив ее ноги себе на плечи, и губами довершил работу своих рук. Ей стало понятно, что он имел в виду, когда говорил, что все закончится в несколько секунд. Она слишком долго была одна, и уже давно к ней никто не прикасался столь интимным образом. Оргазм обрушился на нее внезапно, с ураганной силой и принес с собой освежающий поток слез, причины которых она не понимала.

Алек поднял Оливию, положил вдоль кровати и почти тут же погрузился в нее с такой яростью, что на какое-то мгновение она вдруг испугалась, что он все еще продолжает злиться. Но нет. Его движения были новы для нее, они порождали неведомые прекрасные ощущения, их глубина и сила вели ее к высшей точке наслаждения, вызывая новый поток слез, и она обвила Алека ногами, побуждая его скорее кончить.

После бешеной страсти последних минут, тишина в комнате оглушала. Оливия старалась сдержать всхлипы, ей не хотелось, чтобы он заметил ее слезы. Алек ласкал ее тело, исследовал его, он прикасался к ней нежно и интимно, но при этом тщательно обходил ее живот, избегая этого напоминания о ее муже.

Она повернула голову и прикоснулась губами к его подбородку. Алек лежал тихо, почти без движений.

Оливии не хотелось выпускать его, но он, коротко поцеловав ее в лоб, выскользнул из нее и перекатился на спину. Его семя вытекло из ее тела на одеяло. Прохладный воздух лизнул ее влажную кожу, вызвав легкий озноб.

– Алек, – нежно позвала она.

Он нашел в темноте ее руку и положил себе на живот.

– Я не оставил Лейси записку, – сказал он. – Пожалуй, мне нужно идти.

Его голос звучал расстроенно и опустошенно. Она закрыла глаза.

– Что это было? – тихо спросила она, с трудом выговаривая слова. – Почему ты пришел сегодня вечером? Ты хотел отомстить? Ты использовал меня, потому что считал, что я использовала тебя?

Он приподнялся на локте и посмотрел на нее. Лунный свет отразился в его глазах, превратив их радужную оболочку в полупрозрачное стекло, в голубые стеклянные шарики.

– Ты чувствуешь себя использованной? – спросил он. – Так ты себя чувствуешь?

Она покачала головой.

– Но ты выглядишь таким отстраненным, ты выглядишь… разочарованным, как будто хотел Энни, а получил Оливию. А я оказалась несостоятельной в постели, так же как и в студии.

– Оливия, – в его тоне слышался мягкий упрек. Он убрал локон с ее лба.

Она натянула на грудь край одеяла.

– Когда мы с Полом в апреле занимались любовью, он сказал, что ему пришлось вообразить, будто я Энни, и только тогда он смог… что-то почувствовать. И я подумала, может быть, с тобой происходит то же самое, и тогда…

Алек прервал ее:

– О Оливия, – улыбаясь, он вытянул из-под себя одеяло и укутал ее. – Как же сильно ты ошибаешься! Хочешь послушать, насколько ты не права?

Она кивнула.

Он поднес ее руку к своим губам, и лунный свет блеснул на золотом ободке его обручального кольца.

– В течение последних нескольких месяцев, когда я пытался думать об Энни, мне все время представлялась ты. Я старался вспомнить, как мы с ней занимались любовью, но единственный образ, который возникал у меня в голове, это тот вечер в твоей гостиной.

– Тогда почему ты вдруг стал таким далеким? Почему ты хочешь уйти?

Он молчал.

– Это из-за ребенка? Он кивнул:

– Отчасти да, – со вздохом он снова откинулся на спину и уставился в потолок. – Здесь все не правильно, Оливия. Все. Мы занимаемся любовью в постели твоего мужа. Он может прийти сюда в любую минуту. Что я тогда буду делать? Спрячусь в стенном шкафу? Вылезу в окно?

– Мы с Полом разошлись, Алек.

– Все это вызывает у меня ощущение… грязи. Оливию передернуло. У нее вовсе не было такого чувства, так же, как не было и ни малейшего чувства вины.

– Пол все еще любит тебя. Ты сама это знаешь, разве нет? Если бы он не любил тебя, то не взбесился бы так, увидев тебя в студии. Он не принял бы все настолько близко к сердцу. Пол должен был бы находиться с тобой здесь, в этой постели, а вовсе не я. Это совершенно очевидно, – Алек выпустил ее руку. – Но это еще не все.

Он встал и начал одеваться. Оливия села, прислонившись к спинке кровати. Застегнув джинсы, он снова опустился на кровать и посмотрел на нее.

– Энни умерла совсем недавно, всего восемь месяцев назад. После почти двадцати лет восемь месяцев – это почти ничего. Я все еще слишком… муж Энни, и чувствую себя так, будто предаю ее, – он усмехнулся, но его светло-голубые глаза оставались печальными. – Это звучит немного… я не знаю – мелодраматично, наверное, но несколько лет назад Энни предстояла операция, и она подумала, что может умереть. Она взяла с меня обещание, что если умрет, у меня никого не будет по крайней мере в течение года. Она должна была чувствовать, что я люблю ее так сильно, что и думать не могу о том, чтобы встречаться с кем-либо еще, – он улыбнулся своим воспоминаниям. – Конечно, я и мысли не допускал, что она умрет. И был не в состоянии даже представить себе, что за такой короткий срок смогу заинтересоваться другой женщиной настолько, что влюблюсь в нее. Сегодня, придя сюда, я выбросил из головы воспоминания об Энни, но когда мы закончили заниматься любовью, они поразили меня с новой силой. Как удар молнии, – он посмотрел на залив. – Я вижу ее лицо. Помню, как она просила, – он встряхнул головой и снова посмотрел на Оливию. – Понимаешь, о чем я говорю? – он улыбнулся. – Просто для меня слишком рано, Оливия.

Он встал и поднял свою футболку. Когда он повернулся спиной, Оливия смахнула с лица слезы.

– Прости, – сказал он, поправляя ворот. – Я собирался использовать тебя не более, чем ты – меня.

Он снова сел на край кровати, чтобы зашнуровать кроссовки.

– Я собираюсь позвонить Полу завтра, чтобы внести окончательную ясность. Мы с ним слишком глубоко увязли в этих делах с маяком, чтобы просто сделать вид, будто ничего не произошло. И я хочу, чтобы ты рассказала ему о ребенке. Пожалуйста, Оливия. Ради меня, хорошо? – Потому что, когда он узнает, это приведет его в чувство. Он захочет вернуть тебя. Мы оба это знаем, а когда вы снова будете вместе, я смогу жить дальше, не думая о тебе каждую чертову минуту. Расскажешь?

– Как только он успокоится достаточно, чтобы узнать об этом, – ее голос прозвучал сипло.

Она знала, что даже и тогда будет колебаться, потому что Алек, скорее всего, был прав: когда Пол узнает, он захочет вернуться, а она вовсе не уверена, что ей этого хочется.

– Сделай это поскорее, ладно? – Алек встал и пошел к двери.

Там он остановился и оглянулся. Теперь лунный свет не падал на него, и он выглядел не более чем тенью в дверном проеме.

– Последнее время я часто думаю о том, что Энни, возможно, была не права в некоторых отношениях, – тихо произнес он. – Она была такой сильной, такой привлекательной личностью, что я подчинялся ей независимо от того, соглашался или нет с ее идеями.

Так было… проще. Ее эксцентричность, неорганизованность, то, что она никогда и никуда не могла прийти вовремя – все это всегда казалось мне немного слишком. Ты – ее полная противоположность, и никогда не сможешь походить на нее. Разве ты не видишь этого? Я ценю в тебе как раз все то, что не похоже на нее. Ты совершенно другая в постели, и я знал, что так будет – ты действительно занимаешься этим с удовольствием, – Оливия не видела лица Алека, но слышала улыбку в его голосе. – Я чувствую себя виноватым, что ценю в тебе все это, потому что приходится признать, что с Энни все было не так уж хорошо, как я пытался себя убедить, – он замолчал.

Она услышала, как включился кондиционер и почувствовала на шее поток прохладного воздуха.

– Впрочем, все это неважно. Я хочу сказать, что, наверное, мой долг перед Энни – это тот год, который я обещал ей, а твой перед Полом – рассказать ему о ребенке, – он снова замолчал, и она подтянула колени к груди. – Ты молчишь?

– Я люблю тебя, Алек.

Его тень приблизилась к кровати, постепенно превращаясь в живого осязаемого Алека, который наклонился, чтобы поцеловать ее. Она почувствовала на губах его теплое легкое прикосновение. Затем он повернулся и вышел из комнаты.