Текст книги "Дракула бессмертен"

Автор книги: Дейкр Стокер

Соавторы: Йен Холт
сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 26 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

Джонатан старался проводить дома, с ней, как можно меньше времени, но на этот раз его отсутствие слишком затянулось. Еще не бывало, чтобы он исчезал так надолго, даже не намекнув перед уходом, куда направляется.

Мэннинг принес утренние выпуски «Дейли телеграф» и «Тайме», и она принялась за чтение. К счастью, с первой же новостью мысли об ужасной ночи вылетели из головы: в передовице сообщалось, что некий французский авиатор по имени Анри Сейме установил новый мировой рекорд, совершив беспосадочный перелет из Лондона в Париж менее чем за три часа. Восхищаясь мужской изобретательностью, Мина думала, скоро ли настанет пора, когда передовицы газет станут украшать и достижения женщин.

В четверть десятого в комнату ввалился Джонатан – небритый, с явными признаками похмелья, одетый в серый твидовый костюм; складок на нем было столько же, сколько морщин на лбу его хозяина. С протяжным стоном Джонатан рухнул на стул.

– Доброе утро, Джонатан.

Он не без труда сфокусировал взгляд воспаленных глаз на жене.

– Доброе утро, Вильгельмина.

В его словах звучало привычное благодушие, которое – в каком-то смысле – резало по сердцу больней, чем могла бы ярость.

В гостиной снова появился Мэннинг, без лишних слов поставил на боковой столик еще один чайник и корзинку со свежим хлебом, после чего вышел и тихонько прикрыл за собой дверь. За годы, проведенные с Харкерами, он приноровился к сложностям этого брака и чувствовал малейшую натянутость в их отношениях.

При звуке закрывшейся двери Джонатан вздрогнул и попытался принять более устойчивое положение на стуле.

– Так ты еще не протрезвел?

Супруг посмотрел на Мину с таким видом, словно забыл о ее присутствии в комнате и теперь очень удивился.

– Очень надеюсь.

– И где же ты пропадал все эти ночи? В каком-нибудь грязном переулке? Или с одним из твоих… компаньонов?

– Уж не в переулке, поверь мне на слово, – сказал он, нетвердой рукой наливая себя чай.

– Почему ты стал таким жестоким?

Джонатан поднял чашку, словно произносил тост.

– Мир жесток, дорогая моя. А я всего лишь одно из его мыслящих отражений.

Он насмехался над ней, над молодой женщиной, которую видел в зеркале.

– Тогда поразмысли вот над чем, – проговорила Мина, собрав всю свою решимость. – Пускай брак не принес нам всего, на что мы надеялись. Пускай даже мы теперь спим в разных комнатах. Но иногда мне действительно нужно, чтобы ты был рядом!

– Вы забываете, миссис Харкер, что однажды я тоже в вас нуждался.

Мина прикусила нижнюю губу.

– У меня опять были видения.

– Сны с его участием? – поинтересовался Джонатан, потянувшись за «Таймс».

– Не сны. Нечто иное.

– По-моему, Мина, на самом деле тебе хочется, чтобы эти сныне кончались, потому что в глубине души тебя все еще влечет к нему. К нему ты питаешь страсть, которую мне никогда не удовлетворить.

Страсть!Трясясь от ярости, Мина выпрямилась, точно кобра, готовая к броску.

– Так, погоди…

– Почему? – перебил Джонатан. – Почему он всегда встает между нами, Мина, пожирает нашу жизнь, как рак?

– Он встает между нами по твоей воле, не по моей. Я выбрала тебя.

Джонатан медленно обернулся и посмотрел на нее с такой тоской, что Мина впервые с начала разговора поверила: ее действительно слушают.

– Ах, моя милая, милая Мина, ты все так же юна и прекрасна, как в день, когда мы встретились. Значит, ты выкрикиваешь его имя по ночам лишь потому, что так сильно меня любишь?

Сердце Мины сжалось в комок.

– Сколько еще ты будешь наказывать меня за мои ошибки? Глупой молоденькой девушке неоткуда было знать, что за маской кроется монстр.

– Что он сделал с тобой? Я все старею, а ты… – Он неопределенным жестом показал на ее молодое тело, сокрушенно покачал головой и принялся жадными глотками пить кофе.

Пылкость, неистовость, забота о людях – все утонуло в галлонах виски. Мужчина, на которого она сейчас смотрела, убил ее мужа, единственную любовь ее жизни. Мина презирала жалкое существо, стоящее перед ней. Оно ничем не походило на мужчину, в которого она когда-то влюбилась.

Если ему угодно играть в игры – что ж, да будет так. Надежно спрятав чувства за безобидной маской вежливости, Мина заставила себя вернуться к отложенной газете. Ее внимание привлек скромный заголовок на странице происшествий: «В Париже умер бывший директор лечебницы Уитби».

Не зная себя от ужаса, она пробежала глазами первый абзац.

– Умер Джек Сьюард!

– Ну что ты опять расшумелась?

– Так было в моем сегодняшнем видении. Смерть Джека! – вскрикнула Мина и бросила газету на стол перед мужем. – Это не случайность.

В глазах Джонатана загорелся огонек – алкогольное оцепенение потихоньку спадало с него. Вид у него теперь был почти нормальный.

– Господь упокой его несчастную душу, – проговорил Джонатан и склонился над газетой, чтобы прочесть статью до конца. Когда он снова поднял взгляд, между ними повис один и тот же невысказанный вопрос.

Он вернулся и жаждет мести?

Какое-то время Джонатан просидел молча, словно обдумывая решение. Потом его плечи поникли, а разум соскользнул обратно в пустоту.

– Здесь говорится, что это был несчастный случай. – В доказательство своих слов он постучал пальцем по соответствующей строчке.

Мина так и вспыхнула яростью.

– Погляди, во что ты превратился, Джонатан, – слепой, вечно пьяный старый дурак!

Она пожалела о сказанном в ту же секунду. Ее слова должны были побудить его к действию. Вместо этого она своей резкостью лишь причинила этому слабому человеку новую боль.

– Я завидую Джеку, – прошептал Джонатан; его затуманенные глаза быстро наполнялись слезами. – Его страдания теперь закончились.

Он встал и направился в двери.

Мину опять прошиб озноб. Ее видения оказались реальностью. В будущем их ожидало нечто ужасное. И на этот раз ей придется противостоять угрозе в одиночку.

В панике Мина кинулась за Джонатаном и догнала его уже на улице.

– Прости меня, Джонатан! Я люблю тебя. Всегда любила. Сколько еще раз мне надо это повторить?

Джонатан забрался в свой автомобиль и натянул очки, не оглядываясь на жену.

– Мне необходимо выйти на связь с бывшей женой Джека и его дочерью, они обе живут в Нью-Йорке. Насколько мне известно, я все еще его душеприказчик, так что придется похлопотать.

Джонатан нажал на газ, убрал тормоз и с ревом – машина разогналась до десяти миль в час – укатил прочь.

Мина смотрела, как автомобиль Джонатана удаляется в сторону станции. Казалось, он уезжает навсегда; глаза ей жгли слезы. Но она тут же смахнула их: внезапно ее охватила уверенность, что за ней наблюдают. Кто-то прятался в кустах, совсем рядом.

Глава X

Инспектор шел по Фенчерч-стрит, с каждым шагом приближаясь к сердцу Уайтчепела, самого отвратительного места на земле. За тридцать лет службы в Скотленд-Ярде инспектору довелось повидать худших представителей рода человеческого. В россказни о рае и преисподней, внушенные ему в детстве, он больше не верил. Ему открылся ад на земле, и это был Уайтчепел, один из беднейших районов лондонского Ист-Энда. Всевозможное отребье стекалось сюда в надежде найти работу на фабриках, но соискателей всегда оказывалось больше, чем свободных мест. Итог – крайняя нищета и перенаселенность. Повсюду в Уайтчепеле чувствовался особый запах, вобравший в себя вонь экскрементов, отбросов и гнили.

Шагая по Коммершл-стрит, Котфорд задержал дыхание, чтобы уберечь свой нос от невыносимого зловония. Час был ранний, только-только начало светать; водозозы и торговцы фруктами и молоком уже потянулись в сторону Ковент-Гардена. Мимо инспектора прогромыхала тележка замочного мастера. Котфорд пробирался вперед, старательно не замечая горбушек– старух, которых порок и нужда привели на самое дно человеческого убожества. Просить подаяние у них уже не хватало сил. Вместо этого они сбивались в кучки, чтобы согреться, и ждали, пока голод не положит конец их жалкому существованию.

Ни свет ни заря Котфорду позвонил старший суперинтендант и «попросил» как можно быстрее разобраться в обстоятельствах гибели некоего бродяги, незадолго до этого скончавшегося в Париже. Инспектор уже переговорил с лейтенантом Журданом, офицером, которому было поручено дело, хотя и не видел в расследовании особого смысла. За день в Лондоне под колесами экипажей гибнет не меньше дюжины таких же проходимцев, лишившихся ума от беспросветной нищеты. Котфорду осталось только сделать вывод, что в Париже статистика та же самая.

Однако Журдан усмотрел в этом деле нечто более значимое. Жертва имела при себе посеребренную шпагу; кроме того, согласно гражданским архивам, когда-то покойный получал от правительства Франции гранты на научные разработки. В отличие от Столичной полиции в Лондоне парижская Surete Nationale [31]31
  Генеральная дирекция французской полиции.


[Закрыть]подчинялась не муниципалитету, а напрямую правительству страны, поэтому в дирекции хотели удостовериться, что в смерти Джека Сьюарда не было криминальной подоплеки.

Слушая Журдана, стрекочущего на ломаном английском, Котфорд закатил глаза. Лейтенант намекнул на существование некоего таинственного заговора, а когда лондонский коллега с презрением отмел его гипотезу, стал грозиться, что инспектору это еще выйдет боком.

Наконец Котфорд подошел к жилому дому на Уэнтуорт– стрит, где сдавали внаем комнаты; напротив располагался огромный товарный склад. Прежде чем зайти в обветшалое здание, инспектор сделал порядочный глоток из серебряной фляжки, чтобы согреться.

Поступая на службу в Скотленд-Ярд, Котфорд воображал себя эдаким ирландским бладхаундом, ищейкой. В последние годы, однако, напрашивалось более скромное сравнение – с ретривером. К этому возрасту он рассчитывал дослужиться по меньшей мере до суперинтенданта. Как-никак, он был самым молодым полисменом, произведенным в детектив-констебли – двадцать пять лет назад его заслуги лично отметил великий инспектор Фредерик Эбберлайн. Однако Котфорд и поныне оставался на должности инспектора, прозябая все в том же полицейском дивизионе Н, за которым был закреплен Уайтчепел. Вместо того чтобы сидеть в уютном, просторном кабинете в здании Нового Скотленд-Ярда, выстроенном мистером Норманом Шоу, он собирал факты для никому не нужных дел, которые никогда не будут раскрыты.

Квартира на верхнем этаже встретила инспектора застарелым смрадом. Электрическое освещение отсутствовало, окна были изнутри заколочены досками. Котфорд достал из пальто фонарик. Прорезав запыленную пустоту, желтый луч высветил книги, беспорядочно разбросанные по комнате. Инспектор взглянул на их названия: сплошь оккультная тематика. С потолка свисали экзотические безделушки и символы всевозможных религий. По краю зеркала были налеплены пожелтевшие вырезки из лондонских газет; некоторые настолько выцвели, что Котфорд не смог бы ничего разобрать без очков для чтения. Угодив под луч фонарика, в темноту юркнуло довольно крупное насекомое.

Через несколько минут прибыл сержант Ли с двумя констеблями, чтобы приготовить необходимые улики для отправки в Surete Nationale.

– Дьявол меня разбери, – пробормотал Ли, окинув каморку взглядом. Котфорд не понял, относилась ли эта реплика к плачевному состоянию квартиры или к размаху предстоящей работы. Из-за своего необычайно высокого роста Ли то и дело задевал головой какие-нибудь безделушки, отчего те позвякивали недоброй пародией на рождественские колокольчики.

Котфорд в глазах сержанта Ли представал едва ли не героем, так как работал в свое время над самым знаменитым делом в истории Скотленд-Ярда. Шумиха в прессе, сопутствовавшая этому делу, принесла некоторую известность и Котфорду. К несчастью, поскольку раскрыть его так и не удалось, оно же стало и самым крупным провалом инспектора, подмочив ему репутацию и среди коллег, и в глазах публики. Поэтому восхищение, с которым относился к нему Ли, он считал незаслуженным. Сержант внушал ему большие надежды; Котфорд чаял, что этот человек добьется успехов, миновавших его самого. В отличие от него у Ли была семья; больше инспектор о личной жизни подчиненного почти ничего не знал, и это его вполне устраивало.

Луч фонарика блуждал по стенам, вместо обоев заклеенным страницами из Библии. Заметив в дальнем углу что-то красное, Котфорд подошел поближе. На стене были начертаны – видимо, кровью – корявые буквы: «VIVUS EST». [32]32
  [Он] жив (лат.).


[Закрыть]

– Бедняга совсем из ума выжил, – сказал Ли, потрясенно качая головой. – Что это означает?

– Не уверен, приятель, – ответил Котфорд. – По-моему, это латынь.

Инспектор взял один из дневников в кожаном переплете, сдул с него пыль и раскрыл. Из-под обложки выпала фотография. Пока Котфорд перелистывал страницы, исписанные неровным почерком, Ли поднял снимок с пола и показал инспектору надпись на обороте: « С любовью, Люси Вестенра, июнь 1887 г.».Котфорд покачал головой. Ничего интересного. Ли бросил фотографию в коробку, которую один из констеблей приготовил для документов.

Котфорд захлопнул дневник и уже хотел отправить его вслед за снимком, как вдруг что-то знакомое всколыхнулось в его памяти. Нет, того, что он заметил краем глаза, просто не могло быть на этих страницах. Похоже, из-за внеочередного визита в Уайтчепел рассудок выкидывает над ним шутки.

– Что такое, сэр? – поинтересовался Ли.

Котфорд снова открыл дневник, нашел нужную страницу и перечитал запомнившийся абзац. Да, все как есть – черным по белому. Неужели это правда? Он постучал пальцем по бумаге и, не глядя на страницу, процитировал слова, намертво отпечатавшиеся в его памяти: «Профессор взял хирургическую пилу и принялся отпиливать конечности Люси».

Инспектор метнулся к коробке с уликами, выудил из нее фотографию Люси Вестенра – и на миг замер, скорбя по девушке, которую даже не знал. Столько времени прошло, а он до сих пор себя винил. «Прошлое тяготеет, будто кошмар, над настоящим». [33]33
  Искаженный афоризм Карла Маркса, первоначально звучавший так: «Традиции всех мертвых поколений тяготеют, как кошмар, над умами живых».


[Закрыть]

Через секунду он уже спешил к выходу из квартиры.

– Собирайте поскорей остальные дневники и сразу же отправляйтесь за мной, сержант Ли.

Час спустя Котфорд и Ли уже шагали по набережной Виктории к Новому Скотленд-Ярду, готическому зданию из красного и белого кирпича. По негласному уговору они сразу направились в архив, так же известный как «второй морг», и начали поиски.

Через несколько часов пыла у них поубавилось.

– Где все эти досье, будь они неладны? – рвал и метал Котфорд.

– Кажется, некоторых не хватает, сэр.

– Сам прекрасно вижу! Но куда они подевались? Материалы по этому делу вообще надо бы вывесить в вестибюле, чтобы мы не забывали о своей глупости.

– Простите, сэр, им занималось управление в Уайтхолле.

– Знаю. Я и работал над этим треклятым делом.

– Что ж, когда мы переезжали из Скотленд-Ярда сюда, некоторые материалы… не все материалы попали сюда. Некоторые так и пропали без вести.

– Это дело стало пятном на репутации всего учреждения, – прорычал Котфорд, – а меня всю жизнь преследует, как чума. Если кто-нибудь прослышит, что мы потеряли эти досье, нам уже не отвертеться.

– Глядите-ка, сэр, я кое-что нашел.

Ли извлек из шкафа высокую черную коробку с документами. Картон на углах порядком поизносился, и бумаги удерживала внутри только туго обмотанная красная лента. Котфорд мгновенно узнал коробку и принял ее из рук Ли, словно бесценную реликвию. На ярлычке, пожелтевшем от времени, но накрепко прилепленном к картону, стояли печатные буквы: «Убийства в Уайтчепеле, 1888». Под ними почерком Котфорда был выведен номер дела: 57825.

А под цифрами: «Джек Потрошитель».

С 31 августа по 9 ноября 1888 года весь Лондон пребывал в тисках ужаса: в Уайтчепеле одна за другой были жестоко убиты пять женщин. Преступника так и не удалось поймать. Врываясь в ночь, он наносил удар, чтобы вновь исчезнуть без следа. Собственно, тогда Эбберлайн, возглавлявший расследование по этому печально известному делу, и повысил в должности подающего надежды молодого констебля Котфорда, чтобы тот уже на правах сыщика присоединился к поискам убийцы. Поскольку Котфорд патрулировал именно район Н, то есть Уайтчепел, и имел прекрасный послужной список, выбор пал на него неслучайно.

Из всех своих промахов инспектор больше всего сожалел о той роковой ночи, когда он не сумел задержать убийцу, хотя разделяли их считанные дюймы. 30 сентября Котфорд случайно оказался в Датфилд-Ярде, где нашла смерть третья жертва, Элизабет Страйд. Он мгновенно приметил темную фигуру, стремительно удаляющуюся с места убийства; за ней тянулся след из капель крови. Дунув в свисток, чтобы привлечь внимание других полисменов, Котфорд бросился в погоню. Почти уже настигнув подозреваемого, он споткнулся о бордюр, невидимый во мгле, что каждую ночь наползала с реки. Когда Котфорд вскочил на ноги, преступник уже скрылся в тумане – таком густом, что детектив-констебль заплутал в лабиринте местных улочек и не смог найти даже обратной дороги к Датфилд-Ярду.

Та ночь закончилась еще одним убийством. Четвертая жертва была обнаружена на площади Митр, буквально в сотне шагов от места, где Котфорд споткнулся о бордюр. С этого падения пошла на спад и его карьера. Будь он осторожнее, он мог бы прославиться, как человек, поймавший Джека Потрошителя. Как бы тогда изменилась его жизнь! Он так и не признался Эбберлайну в своей неудаче, поскольку боготворил великого сыщика и боялся лишиться его уважения. Интуиция подсказывала: Эбберлайн знает или по крайней мере догадывается, что Котфорд утаивает от него какие-то детали, но это не помешало ему встать на защиту молодого детектив-констебля и всех других следователей, когда публика была готова линчевать их за явный непрофессионализм. В глазах общественности его самоотверженный поступок ничего не значил – возможно, он лишь ослабил позиции Эбберлайна в Скотленд-Ярде, приблизив его отставку, – но для людей инспектора это было всем.

Доставая папки с протоколами допроса подозреваемых, Котфорд словно возвращался в то далекое время. Вот доктор Александр Педаченко, русский врач, известный так же как граф Луисково. На момент гибели пятой жертвы, Мэри Джейн Келли, доктор находился в психиатрической лечебнице Уитби, так что Эбберлайн в конечном итоге исключил его из числа подозреваемых.

Котфорд открыл другое досье – и сразу вспомнил, почему на нем стоит метка «секретно»: подозреваемым был доктор Уильям Галл.

– Доктор Галл? Личный врач Королевы? – уточнил Ли, читавший через плечо инспектора.

– Он самый, – ответил Котфорд. – Мы тайно разрабатывали и такую версию, но она зашла в тупик. В 1888 году доктору Галлу было семьдесят лет. Незадолго до этого он перенес удар, после чего остался парализованным почти на всю левую половину тела. Определенно не тот, за кем я гнался в ту ночь.

– В какую ночь?

Пропустив вопрос мимо ушей, Котфорд достал очередную папку. Вот оно!Здесь его шанс на искупление. Судьба подкинула ему на руки новые козыри. От накатившего волнения он громко рассмеялся.

Ли, которому такое бурное проявление чувств со стороны инспектора было в новинку, осторожно заметил:

– Не понимаю, сэр.

Котфорду и не требовалось его понимание. Наконец-то заветная мечта инспектора – установить личность Джека Потрошителя – перестала казаться неосуществимой. Действительно, профессор, о котором писал в своем дневнике Сьюард, проходил как один из главных подозреваемых в списке Эбберлайна. Данный подозреваемый был преподавателем и врачом весьма сомнительной репутации. Прекрасный хирург, он лишился и медицинской лицензии, и места в университете, поскольку тестировал на пациентах экспериментальные медицинские процедуры и крал из университетской анатомички трупы, чтобы подвергнуть их, следуя некоему ритуалу, гнусным увечьям.

Котфорд с торжествующим видом протянул досье помощнику.

– Помяни мое слово, и на нашей улице будет праздник.

Сержант Ли в замешательстве взглянул на инспектора, потом опустил глаза и прочел вслух имя на папке:

– Доктор Абрахам ван Хелсинг.

Глава XI

– Ну и долго еще ты намерен торчать в кустах, милый? – поинтересовалась Мина. Она смотрела прямо ему в глаза, словно живая изгородь была для ее взгляда не помехой.

Стараясь не угодить в чертополох, Квинси кое-как выбрался из кустарника.

– Я увидел машину отца и решил подождать, – проговорил он, стряхивая пыль с пальто. – А как ты узнала, что я тут?

– Я же твоя мама, глупый ты мальчишка, – со смехом ответила Мина. После первых теплых объятий она отстранилась, чтобы вдоволь наглядеться на сына. – Тебя так долго не было. Дай хоть посмотрю на тебя как следует. Я скучала.

– Я тоже скучал по тебе, мама. – Заметив, что она недавно плакала, юноша осекся. – Что такое? Что случилось?

– Насчет меня тебе совсем не обязательно беспокоиться. Она принялась выбирать листья у него из волос.

– Дело в отце? Он опять запил?

– Не надо так, Квинси.

– Прости, мам.

– Заходи в дом. Как же я рада тебя видеть, такого красивого и статного молодого человека. Хотя сомневаюсь, что за последние несколько недель ты хоть раз как следует пообедал.

Из трех лет, проведенных Квинси вдали от семьи, два года он разъезжал по Великобритании и Ирландии с гастролирующим театром; еще год протянулся в парижском заточении. Эти миры представлялись ему абсолютно противоположными.

Теперь же, входя в дом, в котором прошло его детство, он не мог отделаться от чувства нереальности. В холле ничего не изменилось – будто время здесь застыло. Мальчиком он обожал, несмотря на запреты отца, скатываться по перилам вот этой самой парадной лестницы. Квинси заглянул в гостиную. Все выглядело точно так же, как сохранилось в его памяти – словно он и не уезжал никуда. На столике, рядом с любимым чайным сервизов матери, лежали утренние газеты. Рядом стоял хрустальный графин отца, наполовину заполненный его излюбленным шотландским виски. Давным-давно Квинси разбил точно такой же графин; выволочку, которую устроил ему отец, он помнил до сих пор. Интересно, о чем старший Харкер печалился больше – о дорогом хрустале или его содержимом?

Пока он созерцал комнату, Мина прошла к столику и взяла раскрытую газету. Юноше показалось, что пальцы матери тряслись, когда она сворачивала газету.

– Мама, ты хорошо себя чувствуешь?

– Со мной все в порядке, Квинси, – проговорила Мина с кроткой улыбкой. – А сейчас иди и переоденься; я пока распоряжусь, чтобы тебе приготовили завтрак.

После неудобств многочасового путешествия из Парижа приятно было почувствовать на теле чистую одежду. Квинси оглядел свою старую комнату. В этой спальне мог жить только мальчик. Ему здесь уже не место.

Проходя мимо кабинета, Квинси заметил мать – та в задумчивости смотрела на фотоснимок, запечатлевший ее с подругой детства, Люси, которая скончалась от какой-то болезни примерно в его возрасте. Как ужасно, должно быть, уйти из жизни, когда она только начинается! Квинси давно подметил: если мать что-то тревожило, она всегда доставала эту фотографию – словно обращаясь к покойной подруге за советом.

Вдруг Квинси с удивлением понял, что и мать за прошедшее время ничуть не изменилась. Вряд ли годы были столь же милосердны к его угрюмому, вечно пьяному отцу. Юноше вспомнилось, как однажды, еще школьником, он прознал о мальчишках, которые позволяли себе неподобающие высказывания насчет моложавого вида его матери, и пришел в такую ярость, что ввязался с драку со всеми тремя сразу и хорошенько их отлупил. Хотя за это его временно исключили из школы, Квинси гордился своим рыцарским поступком. Еще они с матерью часто шутили над незнакомыми людьми, притворяясь, что они брат и сестра. Конечно, когда-нибудь и ее возраст возьмет свое, как случилось с отцом; пока же Квинси радовался, что этот день еще не наступил. Если бы после стольких лет он застал мать постаревшей и больной, его замучили бы угрызения совести – и лютая злоба на отца, сделавшего его изгнанником.

Квинси и не представлял, насколько проголодался, пока не принялся за еду. За три года он успел соскучиться по вкусу хорошей копченой селедки. Когда его тарелка была чиста, явилась служанка, Мэри, и убрала со стола.

– Ну вот теперь, когда ты сыт, – начала Мина, – не будешь ли так добр объяснить, почему после столь долгого отсутствия ты решил навестить нас в самом разгаре учебного семестра?

– Пообещай мне, что не будешь сердиться.

– Ты ведь знаешь, я никогда не даю таких обещаний.

– Что ж, если так… Наверное, с такими известиями легко и не бывает. – Сделав глубокий вдох, он выпалил: – Я познакомился с одной чудесной особой.

Мина хотела что-то сказать, но так и застыла с открытым ртом. Не успел Квинси продолжить, как вернулась Мэри – с его любимым смородиновым печеньем и свежезаваренным чаем.

Едва служанка вышла из комнаты, Мина заговорила:

– Ну и как же зовут счастливую молодую леди?

– Молодую леди?

– Ты ведь сказал, что познакомился с «одной чудесной особой».

– Да, но… – Квинси замялся. – Мама, только не упади со стула. У меня была личная встреча с Басарабом.

– С кем?

– Неужели ты о нем не слышала? Это замечательный человек, мама. Главная сенсация Парижа. Величайший шекспировский актер в мире.

– Ох, Квинси, ты опять за свое…

– Басараб дал мне совет, чтобы я не преследовал больше несбывшиеся мечты моего отца и обратился к моим собственным, пока возраст еще позволяет.

– С его стороны несколько самонадеянно думать, будто он больше смыслит в том, что лучше для тебя, чем твои родители.

– Мне кажется, он увидел во мне потенциал.

– Как и мы с твоим отцом. А что же с юридической степенью?

– Слова Басараба вдохновили меня покинуть Сорбонну. Попробую пройти актерскую стажировку в театре «Лицей».

– Не знаю, что и сказать, Квинси. У тебя был уговор с отцом. Если бы ты исправно посещал занятия, то знал бы, что устное соглашение имеет такую же силу, как и письменная договоренность.

– Мама, пойми, на этот уговор я пошел не по своей воле. У меня не было никаких сбережений. Отец дал управляющему театром откупные, чтобы тот немедленно меня уволил и вышвырнул на улицу. Мне оставалось либо пойти на соглашение с отцом, либо обречь себя на бродяжничество и голод.

– А я встала на твою защиту. Дала слово. Отец хотел отправить тебя в Кембридж, но я убедила его выбрать Париж – пообещав, что ты пройдешь там полный курс обучения и поступишь в коллегию адвокатов…

– Знаю, знаю, чтобы по крайней мере меня окружал мир искусства, – перебил юноша. – Лучше бы мне оказаться в Кембридже. Ты хотя бы представляешь, каково это – когда тебе нестерпимо чего-то хочется, и оно повсюду, но для тебя запретный плод? Так и с ума сойти недолго.

– Я понимаю тебя больше, чем ты думаешь, однако факт остается фактом: ты обещал закончить университет. А обещание есть обещание.

– Если я действительно настолько одарен, как считает Басараб, – объявил Квинси, – то меня непременнопримут стажером. Тогда у меня появятся собственные деньги, и старый Дурак может отправляться ко всем чертям.

Мина вскочила с места и дала Квинси звонкую пощечину. Они оба были потрясены. Никогда еще ни один из родителей не поднимал на сына руку.

– Квинси Артур Джон Абрахам Харкер! – Огромным усилием воли Мина сдерживала бурлящие внутри чувства. – Джонатан по-прежнему твой отец и все так же сильно тебя любит.

– Почему тогда он ничем этого не показывает?

– Ты пока еще слишком молод и наивен, чтобы понять: он доказывает свою любовь каждый день. Я знаю его подлинные чувства, и все, что он делает, делает не просто так. На кону стоит нечто большее, чем твои эгоистичные желания. Я не могу одобрить твой выбор, Квинси. Ты должен верить, что мы действуем в твоих лучших интересах.

Сердце Квинси обливалось кровью. Он всегда был близок с матерью, только ей мог открыть сокровенные надежды и мечты, только от нее получал поддержку. Теперь же она пыталась задавить эти мечты – точно как отец. Видимо, кое-что в этом доме все-таки изменилось. Он всегда подозревал, что у родителей много тайн, которыми они предпочитают с ним не делиться. Впрочем, теперь это уже не имело значения.

– Ego sum qui sum.Я тот, кто я есть – и для меня настало время быть собой.

На глаза Мины навернулись слезы, в выражении ее исказившегося лица читался иррациональный страх.

– Квинси, прошу, не делай этого.

Часы пробили одиннадцать.

– Мне надо успеть на поезд. Жить я буду в Лондоне. И больше тебя не побеспокою.

Избегая ее взгляда, Квинси повернулся и ушел – впервые в жизни не поцеловав мать на прощание.