Текст книги "Дракула бессмертен"

Автор книги: Дейкр Стокер

Соавторы: Йен Холт
сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 26 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

Глава VII

Следуя за директором по лабиринту, скрытому за кулисами театра «Одеон», Квинси чувствовал себя современным Тесеем. На глаза ему попались «лошади» – наполовину высвободившись из искусно сделанных костюмов, теперь они больше походили на кентавров. То и дело мимо проносилась какая-нибудь полуодетая актриса с телом нимфы.

Антуан остановился перед дверью с именем Басараба и постучал.

–  Excusez-moi, Monsieur Basarab? [28]28
  Извините, мсье  Басараб (фр.).


[Закрыть]Молодой джентльмен прибыл.

Последовала долгая пауза. Когда Квинси уже начал думать, что встречи с Басарабом все-таки не будет, гулкий баритон произнес за дверью:

– Пусть заходит.

Квинси сделал глубокий вдох и, собрав нервы в кулак, вошел. Басараб сидел перед гримировочным зеркалом и читал письмо Квинси. Не отрываясь от своего занятия, он сделал плавный жест рукой.

– Входите, прошу вас.

Квинси повиновался и поспешно закрыл за собой дверь. В углу просторного помещения возвышалась аккуратная башня из дорожных сундуков. Вдоль драпированных стен были симметрично развешаны афиши в рамках, оставшиеся от предыдущих представлений Басараба. И всюду дорогая мебель – роскошь, несравнимая с разнокалиберными стульями, которые обычно и составляют всю обстановку актерской гримерной. Рядом с элегантной кушеткой в египетском стиле стоял круглый столик на одной ножке, подготовленный для чаепития. Басараб продолжал читать. Квинси задумался, а в первый ли раз актер держит в руках его письмо.

– Прошу прощения, мистер Харкер, – начал Басараб дружеским тоном, – ваше письмо так увлекло меня; более того, так польстило мне, что я хотел перечитать его повнимательнее.

Квинси выпалил:

– Поверить не могу, что стою здесь, перед вами! Это трудно объяснить, но стоило мне увидеть вас, и вся моя жизнь обрела смысл.

Квинси сдавалось, что ничего более идиотского и придумать нельзя, однако, к его удивлению, Басараб ответил ему теплой улыбкой.

– Простите мне дурные манеры, – рассмеялся Басараб. – Мой отец отрекся бы от такого сына. Прошу вас, садитесь, выпьем вместе чаю.

Квинси побаивался, что хрупкая египетская кушетка может его и не выдержать, но чтобы не обидеть хозяина, все-таки примостился на самом краю. Басараб тем временем разлил чай по изысканным чашечкам. Взяв одну из них в руки, юноша обнаружил на посеребренном донышке и ручке выгравированные инициалы «И.Л.». На чайнике, кувшинчике и сахарнице стояла та же монограмма. Интересно, кто такой был этот И.Л.?

– Иван Лебедкин, – сказал Басараб.

Юноша испуганно вскинул голову; казалось, актер проник в его разум. Но тут он понял, что все это время неосознанно водил пальцем по инициалам на своей чашке. Басараб был не ясновидящим, а лишь тонким наблюдателем, не упускающим никаких мелочей в человеческом поведении. Несомненно, подобные черты и помогли ему стать великим актером.

Басараб продолжал:

– Он был пробирщиком у русского царя. Инициалы подтверждают, что это действительно благородный металл.

– У царя?

– Да. Чайный сервиз и сам чай, сорта «Лапсанг Сушон», я получил в подарок от царя Николая. На здоровье, – приподнял чашку Басараб. Он уже и сам собирался отхлебнуть чаю, как понял, что ему мешает нос – точнее, нос Ричарда III, – и с улыбкой отставил чашку. – Прошу извинить.

Басараб направился к гримировочному столу. Квинси меж тем размышлял, как же странно все устроено в этом мире. Всего день назад он был узником Сорбонны. А сейчас пьет чай – отобранный властителем России – с самым прославленным актером Европы.

– А я вас уже однажды видел, мистер Харкер, – проговорил Басараб, отлепляя фальшивый восковой нос.

– Правда?

Неужели актер заметил его, когда он прошлым вечером взобрался на памятник?

– На Лондонском ипподроме. Вы тогда в одиночку разыгрывали «Фауста».

Квинси поперхнулся, чай едва не брызнул у него из ноздрей. Несравненный Басараб побывал год назад в этом непритязательном театре-варьете?

– Вы видели мое представление?

– Да, и нашел вашу игру весьма занимательной. И очень своеобразной, – а в нашем ремесле это дорогого стоит. Я прошел за кулисы, чтобы выразить мои поздравления, но застал вас в самом разгаре оживленного спора с неким джентльменом, постарше вас.

Теперь понятно, про какой день идет речь. Тогда его отец, Джонатан Харкер, тоже присутствовал в зрительном зале. Квинси узнал об этом слишком поздно. После представления он рассчитывал незаметно улизнуть, но отец уже как-то проник за кулисы и кричал на управляющего:

– …если вы вообразили себе, что сможете мне помешать…

– Отец, не надо!

– Собирай вещи, Квинси! – прогремел Джонатан. – Больше ты сюда не вернешься.

– Ты не вправе меня…

– Если я и не вправечего-то делать, то именно допускать, чтобы ты занимался актерством и дальше. Ты привлекаешь к себе слишком много внимания… на сцене ты уязвим… это небезопасно.

– Уязвим перед чем? Я не ребенок. Я могу сам решать, как строить свою жизнь.

– Ну что ж, если хочешь, да будет так. Однако учти: коли ты выберешь этот путь, – холодно проронил Джонатан, понизив голос, – то тебе придется так же маяться в нищете, как и твоим собратьям по ремеслу, а про финансовую поддержку с моей стороны – забыть.

Квинси хотел настоять на своем, но пока он не имел за душой никаких средств и не мог по-настоящему принять выбор отца. Он проиграл. По его молчанию отец все понял.

– Так я и думал, – рявкнул Джонатан. – Пока ты живешь на мои деньги, будешь считаться с моими желаниями.

Не теряя времени даром, Харкер-старший быстро возобновил связи со старыми знакомыми и бывшими коллегами, которых когда-то обязал ценными услугами. Всего через неделю Квинси очутился в Сорбонне.

Квинси насупился, забыв об экзотическом напитке в чашке. Вечер шел так прекрасно, пока не вспомнилась та ссора с отцом…

– Он вынудил вас изучать право? Тогда могу предположить, что ваш отец и сам юрист.

– Простите?.. Ах да, – проговорил Квинси, догадавшись, что машинально озвучил свои мысли.

– Теперь понятно, почему о вас с тех пор ни слуху ни духу. Впрочем, всякий отец хочет, чтобы сын последовал по его пути. Увы, эта история так же стара, как владычество человека над миром. Вероятно, у вас есть брат, которого больше интересуют юридические науки, и он может занять ваше место?

– Я единственный ребенок. Это бремя больше некому разделить.

– Считайте, что вам повезло, – заметил Басараб. – У вас нет младшего брата, к которому все благоволят. Из подобных сравнений между детьми одного отца всегда вырастает соперничество.

Квинси и в голову не приходило, что у Басараба мог быть брат. Личная жизнь актера оставалась для общества темным пятном. Кашлянув, он тактично осведомился:

– Я так думаю, ваш брат – не актер?

– Правильно думаете. Мы с ним полные противоположности, – произнес Басараб. Он указал на бутафорскую корону, которую одевал на сцене. – Полагаю, у короля Ричарда были чуть более теплые отношения с братом… да что там, у Каина с Авелем.

Квинси расхохотался вместе с Басарабом. Актер улыбнулся.

– Подчас судьба весьма странно обходится с людьми, связанными родственными узами.

Только он собрался сделать очередной глоточек чая, как тишину за дверью прорезал душераздирающий вопль. Басараб вскочил на ноги.

Кто-то заколотил в дверь, и послышался мужской голос:

– Мистер Басараб! Спасайтесь!

К этому времени за кулисами осталось уже не так много людей, и «женщины в белом» прокрались к гримерной Басараба почти незамеченными. С хищными улыбками облизывая губы, они достали кривые сабли. Глаза их налились чернотой, клыки удлинились. Темноволосая потянулась к ручке двери, вторая гарпия припала к полу, словно кошка, готовая в любой миг сорваться с места.

Внезапно с потолка обрушился мешок с песком, и светловолосая уткнулась подбородком в пол. Ухватившись за одну из веревок, крепившихся на лесах, Сьюард съехал вниз и, когда позволило расстояние, плеснул на «женщин в белом» святой водой из стеклянной бутылочки с травленым крестом. Кожа вампиров стала с шипением покрываться волдырями. По коридору эхом разнеслись жуткие вопли.

«Женщины в белом» обратились в бегство, размахивая руками от боли. Сьюард подбежал к двери с золотой звездой и замолотил по ней кулаками.

– Мистер Басараб! Спасайтесь!

Басараб обернулся к юноше и показал на груду дорожных сундуков.

– Для вашей же безопасности, оставайтесь за ними.

Квинси сделал, как ему велели. Из-за двери доносились крики и шум. Басараб вытянул из-за стола большой стальной палаш. Если бы не виденное ранее, Квинси мог бы поклясться, что это настоящее, смертельно опасное оружие, а не какой-то бутафорский меч. Басараб распахнул дверь гримерной, вскинул палаш и выскочил наружу, готовый к бою. Однако за исключением нескольких перепуганных рабочих сцены, в коридоре никого не было. Актер заметил упавший мешок с песком, потом задрал голову к лесам.

Посмотрев в обе стороны коридора, он осторожно двинулся вперед, точно в любую секунду на него кто-то мог наброситься. Что, если крики и стук в дверь были всего лишь отвлекающим маневром?

Квинси задумался, какие тайны скрывал от всех Басараб.

Сьюард гнался за «женщинами в белом» по театральным коридорам, пока не настиг их – на сцене, за опущенным занавесом. Вовремя заметив тень сбоку, он бросился на пол, и сабля одной из дьяволиц просвистела мимо его головы. С другой стороны на него ринулась светловолосая бестия.

Выхватив из ножен охотничий нож с костяной рукоятью, Сьюард метнул его вампиру в сердце. Однако «женщина в белом», превосходившая в реакции и ловкости любого человека, отпрянула, и лезвие вонзилось ей в плечо. Темноволосая между тем вцепилась Сьюарду в горло, но по оплошности задела при этом серебряную цепочку у него на шее, на которой россыпью болтались всевозможные религиозные символы. Рука демоницы тут же пошла пузырями, испуская горячий пар, и Сьюарда охватило злорадное веселье. Для таких случаев он и носил эту цепочку. Пострадавшая парочка бросилась наутек, за занавес, и Сьюард почувствовал прилив гордости. Пока за ним, немощным стариком, было явное преимущество.

«Женщины в белом» продрались сквозь бархатный театральный занавес и сиганули в зрительный зал, перескакивая на всех четырех ногах, как дикие кошки, с сиденья на сиденье. Доктор спрыгнул вслед за ними с подмостков и вывихнул лодыжку. Прихрамывая, он продолжил погоню.

В конце прохода между рядами возник старший капельдинер, уже знакомый Сьюарду, и с вполне объяснимым удивлением спросил: «Qu'est-ce qui ce passe? [29]29
  Что произошло (фр.).


[Закрыть]».

Светловолосая смела его с дороги, отшвырнув к одной из колонн. Потом – все так же на бегу – выдернула из плеча нож. Сьюард на мгновение задержался у капельдинера и, удостоверившись, что смертельных травм тот не получил, пустился дальше.

На верхней ступени портика театра «Одеон» Сьюард притормозил. На холодном воздухе его разгоряченное дыхание вырывалось облачками пара. Сквозь густую завесу тумана, опустившуюся на парижскую ночь, неясные фигуры «женщин в белом» на той стороне улицы были едва видны; свет газовых фонарей, отблескивающий от их стальных клинков, подсказал доктору, что они притаились за памятником, на центральной части которого возвышался чей-то каменный бюст. Час Сьюарда наконец-то пробил. Для храбрости он прикоснулся к дорогим сердцу часам. Одну из демониц он изничтожит во имя Люси, другая сгинет в память о бедной девушке, замученной в Марселе. Сьюард достал свою шпагу. Божественное безумие снова овладело им. Он вновь стал воином Господним.

С боевым кличем Сьюард поднял шпагу над головой и с неожиданным проворством кинулся вниз по каменным ступеням, не обращая внимания на боль в лодыжке. Вампирши наблюдали за ним, не шевелясь. Когда он достиг нижней ступени и вылетел на рю де Вожирар, они лишь улыбнулись.

Послышалось лошадиное ржание; Сьюард в ужасе обернулся – и узрел главный просчет своего плана. Он так увлекся преследованием двух пешек, что совсем забыл о черной королеве, которая могла ударить откуда угодно. Из тумана на него стремительно несся экипаж без кучера. Отскакивать времени уже не было; Сьюарда затянуло под молотильню копыт и колес.

Истерзанный, изувеченный, доктор остался лежать на мостовой. Разум пронзила мысль: он подвел не только Благодетеля – он подвел самого Бога. Этот стыд был мучительней даже боли в его сокрушенном теле. Сквозь жгучую поволоку слез он разглядел, как «женщины в белом» догнали карету и без видимых усилий вскочили на нее. Прежде чем забраться внутрь, темноволосая демоница оглянулась на доктора и разразилась хохотом.

Чуть поодаль Сьюард увидел свои часы. Он попытался дотянуться до них, но боль тут же стала невыносимой. Вместо крика из горла вырывалась только кровь. Вдруг над ним навис какой-то мужчина. Сьюард из последних сил показал ему на часы. Проследив за взглядом доктора, незнакомец взял заветный хронометр в руки и тихо произнес по-французски:

– Там, куда ты сейчас отправишься, тебе это не понадобится.

И пока жизнь в нем медленно угасала, Сьюард беспомощно глядел вслед бегущему человеку, который навсегда уносил его главное сокровище.

Глава VIII

Антуан торопливо провел Квинси к парадному выходу из театра. Там глазам потрясенного юноши предстало изуродованное тело мужчины, лежащее в луже крови на мостовой. Кругом сновали прохожие, криками призывая полицию и врача.

– Господи, – пробормотал Квинси, – что здесь случилось?

Со всех сторон послышался свист – к месту трагедии спешили полицейские. Антуан стащил юношу по ступеням, явно желая, чтобы тот как можно быстрее удалился.

– Насколько я понимаю, сумасшедший набросился в театре на двух дам.

Квинси заметил, что над раненым склонился какой-то оборванец; к возмущению юноши, он схватил часы пострадавшего и дал деру. Ни секунды не раздумывая, Квинси закричал: «Вор!» и бросился за негодяем, оттолкнув Антуана.

Но было уже поздно – вор слишком далеко оторвался. Квинси, как бы ни расстраивала его упущенная возможность совершить нечто героическое, волей-неволей пришлось примкнуть к кучке робких прохожих, которых хватило лишь на то, чтобы указать на мерзавца подоспевшим полицейским. В считанные мгновения двое представителей закона догнали и задержали бродягу, конфисковав у него серебряные часы.

Антуан взял Квинси за руку и потащил его прочь.

– Мистер Басараб поручил мне в целости и сохранности доставить вас в Сорбонну. Идемте же, молодой человек; здесь вам не место.

Подобно Антуану, Квинси не осмелился бы нарушать пожелания Басараба. Когда они пробивались через толпу, он шепнул директору театра:

– А как же сам мистер Басараб?

– Не полагаете же вы, что столь известный человек может позволить, чтобы его заметили на месте такой трагедии? Подумайте о его репутации.

Квинси кивнул, хотя в глубине души дивился, что на самом деле произошло за кулисами и почему великий актер остался в театре, хотя опасность могла еще не до конца миновать. Полицейские тем временем разгоняли столпившихся вокруг раненого зевак, чтобы он смог спокойно дышать. Квинси оглянулся, краем глаза увидев лицо мужчины. Оно казалось странно знакомым.

Обратив взгляд к ночному небу, Сьюард вдруг понял, что больше не чувствует боли. С последним вздохом с его губ сорвалось единственное слово:

– Люси.

Промчавшись по Дворцовому бульвару, черная карета без кучера пересекла мост через Сену и полетела дальше. А вокруг сверкал Город огней. Поэты говорят, что когда блестят эти огни, «Париж становится городом влюбленных». Но Батори прожила достаточно, чтобы знать – всякий блеск есть не более чем иллюзия, как и сама любовь.

Графиня Елизавета Батори стала послушной ученицей тети Карлы, выполняя все ее прихоти. Но стоило графине узнать тайны собственной души и наконец почувствовать себя счастливой, довольной и защищенной, как она смекнула, что еще большего блаженства может достичь со своей ровесницей – а именно судомойкой Илькой. Илька была молода, невинна и мила. Что еще важнее, говорила она только о будущем – в отличие от Карлы, чаще обращавшейся к прошлому. В лице Ильки Батори нашла сверстницу, с которой она могла дать волю своей необузданной энергии и пускаться на поиски приключений. У Батори и в мыслях не было как-то уязвить тетю; все свои забавы она оправдывала новообретенной философией: любовь не ошибается.

Тетя Карла заподозрила неладное. Ослепленная ревностью и гневом, она обвинила Ильку в воровстве и проследила, чтобы за бессчетные преступления служанку незамедлительно повесили. Когда Батори отомстила, закрыв Карле доступ к своему ложу, та выдала местоположение племянницы ее семье.

Спустя считанные дни за ней прибыл вооруженный отряд. Попытки сопротивления привели к тому, что Батори связали, заткнули рот кляпом, на голову набросили мешок и в таком виде усадили на спину лошади. Ей было объявлено, что семья отсылает ее назад к мужу, дабы она исполнила брачные обеты, данные пред лицом Господа, и принесла наследника графу Надашди.

Именно тогда Батори пришла к мысли, что любовь – всего лишь недолговечная иллюзия, которую Бог создал, чтобы прибавить своим детям страданий.

Теперь, глядя из окон черной кареты, стремительно удаляющейся от театра «Одеон», на Город влюбленных, графиня поклялась, что однажды она спалит Париж дотла и втопчет пепел в землю.

Она отвернулась от окошечка, наполовину скрытого шторками.

– Мы должны поторопиться с исполнением нашего плана.

– Это была воистину хитроумная западня, госпожа, – с ноткой тревоги в голосе проговорила ее светловолосая спутница.

– Охотник на вампиров убит и уже никому не расскажет, чему стал свидетелем в Марселе, – добавила темноволосая, нахмурив изящный лобик.

– Я знала его, – ответила Батори. – Он был лишь одним из многих. Теперь явятся и другие. Но первый удар нанесем мы.

Глава IX

Мина Харкер стояла на крошечном балконе, всматриваясь в ночной мрак. В близлежащем соборе зазвонили колокола, и по телу женщины пробежала дрожь, хотя погода выдалась не холодная. С туч над собором сползала мгла неестественного багрового цвета – словно кровоточили небеса. Мгла стремительно надвигалась на террасу, несмотря на встречный ветер. С широко распахнутыми глазами Мина отступила в кабинет мужа и закрыла раздвижные двери. В порыве паники она стала метаться по комнате, захлопывая окно за окном. Спустя мгновение в стекла ударил такой яростный порыв ветра, что Мина попятилась.

Завывания ветра становились все громче и громче, как вдруг неожиданно все прекратилось, и не осталось ничего, кроме оглушающей тишины. Мина напрягла слух, готовая воспринять любой звук, любое движение. Осмелившись наконец выглянуть за ставни, она увидела лишь тьму, окутавшую дом.

Громкий стук в парадную дверь, пронесшийся эхом до самых потолочных балок, заставил Мину вздрогнуть. Послышался еще один удар, и еще один. В дверь колотили все сильней, все громче.

Она не двинулась с места. Не смогла. Хотела бежать, но смутный страх, что это вернулся он,сковал ноги. Она знала – это невозможно. Он мертв. Они своими Глазами видели, как он умер.

Снизу донесся звон бьющегося стекла. Затем парадная дверь распахнулись, и по мраморному полу что-то поволокли. Джонатан, как обычно, куда-то ушел. Дворецкого, Мэннинга, она сама отпустила на вечер. Но сейчас в доме был еще кто-то – или что-то, – кроме нее. Мина забилась в угол, съежившись от страха, – и тут же рассердилась на себя за эту слабость. Никто и ничто не вправе лишать её свободы, заточать в собственном доме, и в первую очередь она сама. Прежние столкновения со сверхъестественным злом научили ее, что напасть не прогнать, если жаться по углам, как испуганная школьница. Единственный способ одолеть тьму – встретить ее лицом к лицу.

Она сняла со стены церемониальный японский меч – подарок одного из клиентов Джонатана. По иронии судьбы, прежде ее неизменно раздражало, что муж из тщеславия хранит дорогое оружие на самом видном месте. Добравшись до главной лестницы, Мина присела и заглянула сквозь узорные кованые перила в холл. Парадная дверь была распахнута, от порога в гостиную тянулся неровный кровавый след. Пугающая мысль, что это Джонатан и он ранен, вмиг прогнала все ее страхи, и, слетев по ступенькам вниз, Мина кинулась в гостиную. Пройдя по кровавому следу и свернув за угол, она наткнулась на мужчину, свернувшегося в клубок под портретом, за которым был спрятан их семейный сейф. За окном сверкнула молния, на миг осветив гостиную. Мина ахнула, потому что узнала мужчину, – и его ужасный вид потряс ее.

– Джек?

Джек Сьюард не только был с ног до головы в крови, но и выглядел невыносимо дряхлым и больным. Он поднял на нее взгляд, открыл рот и попытался что-то сказать. Вместо слов с бульканьем выходила кровь. Отбросив меч, Мина опустилась рядом с ним на колени.

– Джек, не пытайся разговаривать. Я вызову врача.

Но когда она встала, Сьюард вцепился ей в руку и решительно замотал головой. Затем указал на пол, где написал кровью: «Б-Е-Р-Е-Г-И-С».

– «Берегись»? – не выдержала Мина. – Берегись чего… кого?

Сьюард испустил крик, который тут же резко оборвался. Доктор повалился навзничь, и на лице его застыло выражение ужаса.

Джек Сьюард умер.

Вырваться из кошмара Мине помогли собственные крики.

Она была в безопасности – у себя в спальне, в кровати, меж спутавшихся простыней. В те недолгие секунды, когда сон и явь еще не отделились друг от друга, ей привиделось, что из окна струйкой выскальзывает багровый туман. Хотя чувство постороннего присутствия было очень сильным, Мина решила, что это лишь последний отголосок ее кошмара. Она со вздохом откинулась на подушку, глядя, как колышутся на сквозняке шторы.

Но прежде чем отправляться ко сну, она закрыла окно. В памяти отпечатался образ рук, прикасающихся к задвижке.

Зазвонили колокола собора. Мина взглянула на часы, стоявшие на каминной полке. Четверть первого.

Она подбежала к окну, потянулась к задвижке – и замерла. Во внутреннем дворе усадьбы клубился багровый туман, по-змеиному огибая изгороди и деревья и постепенно удаляясь от дома.

Задернув шторы, Мина вылетела в коридор и понеслась к спальне Джонатана. Однако вместо успокаивающих объятий мужа там ее ждало разочарование: комната была пуста, а постель даже не приготовлена ко сну. Он еще не вернулся.

– Вот черт, – выругалась Мина. Джонатан должен был выехать с Паддингтонского вокзала в шесть тридцать одну и прибыть на станцию Сент-Дэвид в десять ноль пять. Она снова уставилась на темные окна, раздумывая, не позвонить ли Марку в «Полумесяц» на соседней улице – вдруг муж сразу с поезда направился в пивную. Потом ей вспомнился самый свежий и позорный эпизод: не желая делиться с собутыльником благосклонностью какой-то чахоточной, не первой свежести шлюхи, Джонатан устроил драку. Мине, превозмогая стыд, пришлось отправиться в город и внести за сидевшего в полицейском участке мужа залог.

Но даже после всех этих неприятностей ей сейчас хотелось, чтобы Джонатан был здесь. В последнее время он вообще редко появлялся дома. Поскольку ее сын, Квинси, учился в далекой Сорбонне, Мина часто оставалась одна в огромном пустом доме. Сегодня одиночество терзало ее, как никогда, и особняк казался склепом.

Ее взгляд блуждал по фотографиям в рамках, выстроившимся на каминной полке. Что стало со всеми этими людьми? Некоторые умерли, другие просто разбрелись кто куда. Как же это вся моя жизнь покатилась под откос?Взор Мины остановился на одном из самых любимых ее снимков, и она взяла его в руки. Этот фотопортрет, запечатлевший ее вместе с Люси, был сделан еще до того, как в их жизнь вторглась тьма. Беспечная наивность улыбок успокаивала ее. Мина до сих пор помнила тот прекрасный августовский день в 1885 году, когда на летней ярмарке в Эксетере повстречала единственную любовь своей жизни – Джонатана Харкера.

Люси чуть ли не сияла в своем новом летнем платье, выписанном из Парижа. Она столько месяцев мечтала в нем покрасоваться! Мине тоже повезло – удалось влезть в платье, которое ее подруга носила два года назад; правда, дышать в нем было трудновато. Восемнадцатью дюймами в талии, как Люси, она похвастаться не могла, к тому же из-за корсета ее не покидало ощущение, будто груди прижаты к подбородку. Откровенное декольте больше пристало бы Люси. Хотя из-за него Мина чувствовала себя несколько неуютно, ей все же льстило, какие взгляды бросали на этот вырез проходящие мимо мужчины.

Люси намеревалась познакомить подругу с несколькими гостями из Лондона, прежде всего с Артуром Фрэзером Уолтером, семья которого уже больше столетия владела газетой «Таймс». Но стоило им отправиться на поиски Уолтеров, как Люси окружила стайка франтоватых молодых поклонников, и каждый из них умолял, чтобы на вечернем балу она приберегла танец и для него. Люси, с ее серебристым смехом и напускной откровенностью, прекрасно знала, как себя держать. Если бы им было известно о ней столько же, сколько Мине! В огненно-рыжих волосах Люси Бог явил молодым людям знак, предупреждающий о ее ненасытной натуре.

– Если мы не проведем необходимые социальные реформы, наше общество попросту сгинет, – произнес рядом мужской голос.

Обернувшись, Мина увидела юношу с копной взъерошенных черных волос, одетого в мятый шерстяной костюм; он потрясал какими-то бумажками перед лордом Генри Стаффордом Норткотом. Степенный лорд, представитель Эксетера в палате общин, смотрел на энергичного молодого человека с опаской, будто на рычащую собаку.

– Работные дома – не решение, – продолжал юноша. – Многие нуждающиеся дети идут на воровство, а то и что-нибудь похуже. Система образования должна быть усовершенствована – так мы спасем и нравственность, и правопорядок.

– Мистер Харкер, – засопел лорд Норткот, – закон об образовании сделал обязательным посещение школ для всех детей возрастом от пяти до тринадцати лет.

– Но это удовольствие стоит девять пенсов в неделю за одного ребенка. Не всякая семья может себе позволить такие траты.

– Возможность для заработка есть и у самих детей.

– Да, на фабриках, где с восемнадцатичасовым рабочим днем они фактически попадают в рабство, а времени на школу и другие учебные занятия остается ничтожно мало. Удивительно ли, что наша нищенствующая молодежь обращается к воровству и проституции? – Лорд Норткот возмущенно вскинул брови, но Харкер продолжал наседать: – Им повезло меньше вашего: вы уже родились богатым, а им приходится торговать собой, чтобы позволить себе то, чем облагодетельствовал вас Бог.

– Да как вы смеете!

– Очевидно, мистер Харкер – человек самого пылкого нрава, – вмешалась в разговор Мина. Она сжала руку юноши, чтобы тот не заговорил раньше времени. – Без сомнений, на деле он хотел сказать следующее: представьте, что было бы, не научись вы читать и писать. Вы не смогли бы посещать Оксфорд, вам ни за что не доверили бы должности в министерстве иностранных дел, вас не избрали бы на нынешний высокий пост. Бесплатное образование для детей стало бы огромным вкладом в будущее – ведь у них появится шанс изменить мир и самих себя к лучшему. Все родители желают добра своим детям; именно в них мы обретаем бессмертие. Разве вы не согласны, ваша светлость?

– Как я могу не согласиться с истинной мудростью? – усмехнулся лорд Норткот. – Однако послушайте, мисс Мюррей: такой привлекательной женщине, как вы, грешно забивать головку столь серьезными вопросами. Советую последовать замечательному примеру вашей подруги и занять время поисками достойного мужа.

Не давая молодому Харкеру возможности что-либо добавить, лорд Норткот подставил локоть своей молчаливой жене, и оба растворились в толпе. Харкер с благоговейным удивлением уставился на Мину.

– Благодарю вас, я бы и сам не выразился лучше! Эти глупцы в упор отказываются видеть истинность любых доводов. Я надеялся, что наш разговор подтолкнет лорда Норткота внести в палату лордов законопроект о всеобщем бесплатном образовании – Соединенные Штаты Америки уже создали прецедент в 1839 году. Если эта задача окажется нам не по плечу, то нашему обществу уготована роль отстающего. Мы не сможем конкурировать в новую индустриальную эпоху, когда все зиждется на научных открытиях. Попомните мои слова.

Мина улыбнулась.

– Готова поспорить, что вы – с такими познаниями в законах – либо начинающий политик, либо адвокат.

– Увы, я рядовой клерк в конторе мистера Питера Хокинса. В последнее время все пытаюсь убедить одного из партнеров, мистера Ренфилда, взяться за дело двух тринадцатилетних девочек, арестованных за проституцию. Pro bono, [30]30
  На общественных началах, безвозмездно (лат.).


[Закрыть]само собой. Если не получится добиться большей огласки для этого дела, привлечь внимание прессы – скажем, в свете нового законопроекта, – то меня едва ли ожидает ощутимый успех. И к числу загубленных юных душ прибавятся еще две.

Пылкость юноши произвела на Мину впечатление. Ей пришла на ум услышанная где-то старинная еврейская поговорка: «Тот, кто спасает одну душу, спасает целый мир». А сейчас перед ней стоял человек, стремящийся спасти целых две…

– Вам не случалось читать статьи Уильяма Мюррея в «Дейли телеграф»? Судя по всему, он разделяет ваши взгляды – и мог бы стать для вас ценным союзником.

– Мисс Мюррей! Неужели вы как-то связаны с Уильямом Мюрреем? Я уже несколько недель пытаюсь на него выйти. Сколько раз я ни заходил в редакцию, его место всегда пустует. Да, загадочная он личность. При встрече я с огромной радостью пожал бы ему руку – в знак благодарности за то, что его стараниями все эти социальные вопросы освещаются в печати.

Мина протянула ему руку в перчатке. Замешательство на лице Харкера медленно перетекло в удивленную улыбку.

– Так вы – Уильям Мюррей?

– Вильгельмина Мюррей. Друзья зовут меня Миной.

– Джонатан Харкер. – Он схватил руку Мины и крепко, по-мужски, пожал ее, в изумлении позабыв про всякие манеры. – Познакомиться с вами – огромное удовольствие, мисс Мюррей.

– Прошу вас, называйте меня Миной.

Он посмотрел ей в глаза, и по уважению в его взгляде она поняла: перед ней мужчина, которого будет легко полюбить. Годы спустя Джонатан признался Мине, что влюбился в нее в ту же самую минуту.

– Вы танцуете, мистер Харкер?

– Нет, – поспешно ответил он, – боюсь, я не очень хороший танцор.

А он застенчив,подумала Мина.

– Хорошо. Для меня все равно предпочтительнее обсудить с вами, как уберечь двух юных девушек от ужасов уличной жизни. Не присоединитесь ли ко мне за чашечкой чая?

– С превеликой радостью.

Большинство мужчин отказалось бы от дерзкого предложения Мины. От того, с какой готовностью Джонатан вызвался провести с ней время, ее любовь к нему еще больше окрепла.

После кошмарного видения с Джеком Сьюардом заснуть Мине так и не удалось. Надев скромное шерстяное платье, она спустилась в гостиную позавтракать.

Слуги, вернувшиеся на рассвете, принесли ей чаю. Она уставилась на свое отражение в серебряном подносе. В глазах была тревога, но припухлостей под ними после бессонной ночи не появилось. Один философ, имя которого Мина не запомнила, писал: «Тени, которые человек отбрасывает утром, возвращаются вечером, чтобы лишить его покоя». Мине казалось, будто прошлое окутало всю ее жизнь покровом вечной тьмы. На званых вечерах ей несчетное число раз говорили, что она наверняка прячет где-то на чердаке портрет, который стареет вместо нее – точно как Дориан Грей в сомнительной истории, опубликованной мистером Уайльдом в «Липпинкоттс мэгэзин». Однако для несчастного Джонатана это был не повод для смеха, а постоянное напоминание о совершенном ею когда-то предательстве. От нее не укрывалось, с каким отвращением теперь муж смотрел на нее, хотя она старалась угодить ему, одеваясь более сдержанно, чем требовала ее внешность. Однако даже платья, годные для одних старых дев, не могли скрыть ее цветущей моложавости. Джонатану исполнилось пятьдесят, но выглядел он на десять лет старше. Она понимала, как он страдает и отчего начал пить. Ей никогда не постигнуть всей глубины ужаса, который ему, заточенному в том замке, пришлось пережить много лет назад. Порой он кричал во сне, хотя никогда не рассказывал о своих кошмарах. Неужели муж до сих пор не доверяет ей?