Текст книги "Ценою крови"

Автор книги: Дэвис Робертс Вилло

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 22 страниц)

51

Плохие новости всегда идут впереди хороших. Однако известие о беде, постигшей жителей Акадии, дошло до острова Сен-Жан через много-много недель, когда уже зима прочно вступила в свои права. Сирам эту печальную новость принес их сосед – Шарль Трудель, брат Гийома. Вид у него был такой, что Мадлен подумала: что-то случилось с его женой Мари, которая только что родила третьего. Или с ребенком что? Недавно она к ней заходила, вроде та неплохо себя чувствовала…

Шарль плакал и не стеснялся слез, которые текли по его щекам и терялись в густой бороде.

– Что случилось, дружище? Проходи, проходи!

Оба сына Мадлен и Луи сидели, раскрыв рты, как галчата, но ложка, с которой их кормила Мадлен, замерла в воздухе, они так и не дождались очередной порции.

– Мари? – прошептала она.

Шарль отрицательно покачал головой. Чай из хвои, который ему предложил Луи, был, конечно, не совсем то. Коньяк подошел бы больше. Но его не было, как и много другого в этой наспех сколоченной, бедной хижине.

– Всех… всех в Гран-Пре… посадили на суда и отправили невесть куда. И в Бобассене то же, и в Пизике, и в Аннаполисе…

– Отправили? Куда?

– Никто точно не знает, В колонии ихние, а некоторых даже прямо в Англию, так говорят. Мало того, все семьи разделили: родителей в одно место, детей в другое, братьев и сестер тоже в разные места… так что нам их больше никогда не увидеть!

Луи и Мадлен, не сговариваясь, придвинулись друг к другу – вместе как-то легче…

– Что, и папу с мамой? И братьев? И Эмиля с Барби? – вскрикнула Мадлен.

Луи облизал разом пересохшие губы.

– Ну, некоторые, наверное, все-таки сбежали. Не могли же они их, как стадо овец…

Шарль возразил:

– Может, кому и удалось в лес уйти. Но зимой сколько там продержишься? Если бы Гийом уцелел, он был уже здесь был… – его голос дрогнул и сорвался.

Младший, так и не дождавшись еды, заплакал. Мадлен подхватила его, начала укачивать – мысли ее были далеко.

– Не надо было их одних оставлять! – едва слышно произнесла она. – Были бы мы там, помогли бы…

Луи покачал головой:

– Чем? Как? В чем я виноват, так это в том, что не смог убедить отца с нами двигаться. Хотя вообще-то, не сюда надо было бы… Черт, я и не думал, что тут так с охотой плохо, да и с дровишками тоже…

"А с чем тут хорошо?" – горько подумала Мадлен. Разве можно сравнить их жизнь здесь с тем, как дома жили!

Шарль громко высморкался.

– Было бы неплохо, если бы нас не так много было. А будет, видать, еще больше. Все бегут. Даже микмаки – и те на запад дернули.

– Вот куда бы нам надо было! Реми ведь говорил! – вздохнул Луи.

"Неужели он опять решил с места сниматься?" – с тревогой подумала Мадлен. Она похудела, подурнела. За день она так уставала, что вечером валилась как подкошенная. Да и поболтать, развлечься было не с кем: Шарль и Мари на своей заимке, туда каждый день не сходишь…

– Нет, нет! – Луи поспешил успокоить жену, положив ей руку на плечо. – Будем уж здесь вековать. Да, Шарль, рассказал ты нам! Я и представить себе такого не мог, даже от англичан такого не ожидал! А это точно?

– Да уж точнее быть не может. Один из тех рассказывал, кто там побывал, в Гран-Пре.

– Но сам-то он уцелел! – Мадлен ухватилась за эту мысль, как утопающий за соломинку. – Значит, и другие могли! Может, и из наших кто…

Луи так не думал, но не решился убивать у жены последнюю надежду.

– Может быть. Ну, они знают, где мы, стало быть, найдут нас.

Однако день шел за днем, зима уже поворачивала на весну, а никто не появлялся, и их надежда таяла, таяла…

* * *

Даниэль с трудом разогнула спину, подхватила ведро с грязной водой. Да, выскрести все эти полы – замучаешься! Подумать только: она когда-то считала, что мать слишком загружает ее всякими домашними делами. Да они там просто бездельничали, в их Гран-Пре!

Единственное, что тут было неплохо, – это кормежка. Обстановка в доме, конечно, была почти что роскошная – Монро были люди богатые, но в бревенчатой избе Сиров было уютнее. Как ей не хватало здесь родных елей и кленов! Улицы тут тоже были чужие, холодные, как и язык.

Граждане колонии Массачусетс быстро оценили достоинства переселенцев как работников. И Даниэль тоже не могла пожаловаться, что ее не ценят. С ней неплохо обращались, но именно как с прислугой. Вот Венсан – другое дело. Его вроде как усыновили – своих детей у Монро не было. И он, дурачок, уже перестал вспоминать о папе, об Анри, о бабушке с дедушкой. Новый язык он быстро выучил – не то, что она. Она даже порой просила его перевести ей то одно, то другое, когда Андре рядом не было.

Андре! При мысли о нем у нее становилось тепло на душе. Без него ее жизнь здесь была бы совсем тоскливой. Наверное, она в него влюбилась. А что толку? Хозяева ведь могут не разрешить им пожениться, даже если бы он захотел того же. Кстати, тут тоже далеко не все понятно. Андре такой красивый. Эти белобрысые англичанки так и зыркают на него. Он им, правда, строит рожи за спиной, и Даниэль частенько фыркает от смеха в свой передник, видя это. Но ему уже двадцать один, а ей только четырнадцать… И все-таки она ему нравится!

Он и к Венсану вон как хорошо относится. Лучше, чем этот Чарльз Монро – тот только балует мальчика без меры, испортит его совсем.

Внизу хлопнула дверь. Хозяйка, видно, пришла. Надо идти, помочь раздеться. Накупила всего.

– А, Марта! Возьми-ка, у меня руки заняты. И Винсентика раздень. Руки ему помой – они от конфет липкие.

Даниэль хотела было сказать, что не стоило бы давать малышу сладости перед обедом, но прикусила язык. Служанка не должна лезть со своими замечаниями.

– Да, еще, Марта! Переодень его в чистую рубашку. У нас сегодня на ужин гости. Позаботься о кларете, и чтобы коньяк был тоже.

"Коньяк-то французский, – подумала Даниэль. – Контрабанда к тому же. А все французское презирают. И всех, кто на нем говорит. Кроме Венсана, правда. Даже имя оставили, хотя произносят его по-другому. Миссис Монро попыталась было называть его Питером, но Венсан такой рев устроил, что она отступила. "Он молодец, умеет приспосабливаться. Если бы он такое у них дома попробовал, Барби закатила бы ему оплеуху, и все".

– Да, и еще, Марта! Дров для камина не забудь! Гости сегодня задержатся.

Черт бы побрал этих гостей – да и хозяйку с ними вместе. Но надо выполнять, ничего не поделаешь.

Венсан вырывался, когда она мыла ему мордашку, но не тут-то было.

– Ну вот, теперь и гостям показать не стыдно!

– А меня мама два раза сегодня конфетами угощала! И еще ботинки новые купила! – похвалился он.

– Она не твоя мама, – терпеливо напомнила ему Даниэль. – Твоя мама умерла. А твоего папу и братишку куда-то отправили на корабле. Помнишь папу? А Анри?

– Да, – ответил он как-то неопределенно. – Но теперь я должен их звать мамой и папой. Я яблока хочу.

– Ужинать скоро! – Даниэль услышала в своем голосе интонацию Барби.

– Если хочет, пусть! – в двери появилась миссис Монро. – Я сегодня надену мое синее платье, а оно мятое. Погладь, а я пока отдохну. Винсентик, лапочка, поиграй потихоньку, пока мама соснет немножко, ладно?

– Да, мама! – послушно ответил Венсан и затрусил за ней.

"Какая мерзавка! Никогда ни "пожалуйста", ни "спасибо"; а Венсан понимает, откуда ветер дует, не пропадет!"

Отворилась дверь на черный ход, вошел Андре.

– Вот и ты! А хозяйка дома?

Что это он так рано? Обычно он допоздна засиживается в конторе хозяина.

– Дрыхнет. Гости будут на ужин. Хорошо, что не за пять минут сказала. Еще на двоих готовить.

– Ну, с твоими-то способностями! Добавь побольше турнепса в суп!

– Да они суп не едят! – Даниэль хихикнула.

Андре пожал плечами:

– Нарежь хлеб потоньше! Так вот, слушай, моя прекрасная рабыня! У меня есть новости!

Она не сразу поняла, о чем это он. "Прекрасная" – это он о ней? Так он ее еще никогда не называл.

– Ага. А какие?

Он подошел к ней поближе, понизил голос:

– Я сегодня подслушал, как хозяин говорил с мистером Лейтоном насчет меня. У него большие планы.

– Да? Какие же?

– Он хочет женить меня на дочке этого Лейтона – Присцилле.

У Даниэль сердце оборвалось, во рту сразу пересохло.

– Я не думала, что у тебя на нее такие виды.

– У меня? Я белобрысых вообще не люблю, а тут еще эта ее комнатная собачка – обеих бы придушил!

Даниэль почувствовала некоторое облегчение.

– Но все-таки женишься?

Андре взял яблоко с блюда и надкусил.

– Нет, конечно. Стать второй собачкой? А ее мамаша в виде тещи, представляешь? – он очень похоже изобразил, как миссис Лейтон смотрит на окружающий мир сквозь свой лорнет.

Даниэль почувствовала себя еще лучше, хотя понимала, что расслабляться рано.

– Ну, а как же ты думаешь выпутаться? – осторожно осведомилась она.

– Они говорят, свадьба летом.

Он замолчал, откусил еще яблока. Даниэль не выдержала:

– Ну и что? Дальше-то что?

Андре посмотрел ей прямо в глаза:

– Летом меня здесь уже не будет.

– Где же ты будешь?

– Весной смоюсь.

Даниэль прижала руку к сердцу. Беглецов ждало суровое наказание. Ведь они здесь как негры на плантациях где-нибудь в Каролине. Она ждала, что он скажет еще.

– Двину на север, буду идти и идти, пока встречный мне не скажет: "Бонжур, месье!" – тогда, значит, пришел.

У нее защипало в глазах.

– Они сожгли все наши деревни. Помнишь, как дымом пахло, когда мы плыли несколько дней?

– Не всю же Канаду! Есть еще Квебек, Гаспэ, леса за Сент-Джоном, – он замолчал, а когда заговорил, голос его был необычно серьезным. – Пойдешь со мной, Даниэль?

Стало тихо-тихо. Только слышалось мяуканье кошки, потрескивание огня под вертелом, на котором жарилось мясо, да удары ее сердца. Он ждал.

– Да, – просто сказала она. – Пойду.

– Если поймают – выпорют, а то и хуже того!

– Пойду! – в ней вдруг все запело. – Пойду!

– Только смотри, чтобы этих искорок в глазах никто не видел! – к нему вернулся его обычный шутливый тон. – Помрачнее, потупее, иначе заподозрят!

– Я рычать научусь, – заверила его Даниэль.

– Ладно, не переборщи. А теперь еще сюрприз для тебя! – с этими словами он достал какой-то обрывок бумаги – вроде как из газеты.

– И что? – она не понимала ни слова из того, что там напечатано.

– Объявление платное! – он прочитал с явным удовлетворением: – "Разыскиваются члены семей Сир и Трудель. Обращаться к Гийому Труделю или Жаку Сиру". Они здесь, почти рядом, в Кэмбридже.

– Жак! – воскликнула она, и Андре зажал ей рот ладонью:

– Тсс! Учись осторожности! Подумай дважды перед тем, как что-нибудь сказать, а то влипнем?

Лицо Андре было так близко, и губы ее задрожали от прикосновения его руки. Он опустил, наклонил голову и… поцеловал Даниэль.

Она почувствовала, что все у нее внутри стало каким-то мягким, тягучим; ноги подогнулись; какие-то горячие нити протянулись по телу – в ноги, в руки, везде…

В соседней комнате послышались шаги. Андре быстро повернулся и исчез в двери.

– Мама говорит, мне можно сидру! – в кухню заглянул Венсан.

Она механически налила ему напитка из кувшина. В голове ее стоял туман. Совсем недавно она чувствовала себя такой одинокой, запуганной. А теперь – так тепло, сердце бьется, но вовсе не от страха. Потому что теперь у нее есть Андре!

52

Франсуа вовсе не был так наивен, как считали Солей и Селест. Он тоже сразу заметил, как повели себя супруги Годе после того, как он назвал имя мадам Кормье. И догадался о причине еще раньше Солей. Только он не считал это таким уж сильным основанием для того, чтобы продолжать жить за счет людей, которым и своих-то детишек кормить нечем…

Он встретил Одетту случайно, бродя по Сен-Анн в поисках возможного пристанища. Она шла впереди по тропинке с корзиной в руках и вдруг поскользнулась и хлопнулась навзничь. Содержимое корзины рассыпалось: луковицы покатились в одну сторону, турнепс – в другую. Послышалось крепкое мужское ругательство. Франсуа бросился помочь.

– Вы не ушиблись, мадемуазель?

Она села, потирая затылок.

– Черепушку чуть не разбила. Я – мадам, а не мадему…

Только сейчас она его разглядела, и выражение ее лица сразу волшебным образом изменилось.

– О, месье, мне так неудобно – я в таком виде! Не поможете ли мне?

Франсуа охотно исполнил просьбу: не только помог ей подняться, но и собрал в корзину все, что рассыпалось, и решил даже сопроводить женщину до дому.

– Где вы живете, мадам?

– Да вот там. В той вот маленькой избушке. Впрочем, для одной даже она велика. Это мужнина, он мне ее оставил, умирая, слава Богу, а то что бы со мной сталось? Да и так трудно жить одинокой женщине, особенно в эти времена! – она проговорила, нет, пропела это мелодичным голоском, стреляя в него глазками из-под длинных пушистых ресниц; корзину она, само собой разумеется, оставила нести ему, а сама ловко подцепила его под руку.

– Так вы, стало быть, вдова…

– Уже больше года.

"Что же это ее никто за это время замуж-то не взял, шикарную такую?" – раздумывал, идя с ней, Франсуа.

– Ну вот мы и пришли. Спасибо вам, месье! Холодно, правда? Не зайдете на чашечку чая? У меня, к сожалению, только из хвои, но горячий, по крайней мере.

Вот так все и началось. Они посидели, поговорили, и мадам Кормье вдруг предложила свои услуги – помочь им всем троим с жильем. Это ему не показалось странным: многие люди уже приходили к ним на помощь, почему здесь должно быть по-иному?

Когда они переехали к ней, Франсуа довольно быстро понял, что он зря назвал Селест просто подругой сестры. Хотя как иначе он ее мог назвать? Невестой брата, которого нет? Для него не было особым потрясением – как это было для Солей, когда он догадался, каким образом их хозяйка обычно пополняет свой рацион и свои запасы. Там, у них дома, тоже была дама такого рода, и молодые ребята частенько болтали между собой, что вот надо бы зайти. Все это были пустые разговоры, к тому же та, их деревенская бабенка, была старше раза в два, да и страшная – не в пример этой.

Что греха таить, Одетта возбуждала в нем интерес, и не только один интерес. Он порой ловил себя на том, что думает о ней: была ли она верной женой месье Кормье? Хватит ли ей вообще одного мужчины, если она опять выйдет замуж? Продавать свое тело ради пропитания – это у них было немыслимо; заботу о вдовах, сиротах обычно брала на себя община; так зачем она тогда этим занималась?

А вообще-то, ее кокетство и всякие игры, которые она с ним устраивала – вроде перышком пощекотать и тому подобное, – нельзя сказать, чтобы были ему неприятны. Если бы не сестра и не Селест, он, скорее всего, уступил бы ее домогательствам. Вот в ту ночь, когда она вышла в одной сорочке, – наверняка бы, если бы Селест кошмар не приснился… Франсуа, вспоминая об этом улыбался и вздыхал – то ли с облегчением, то ли с чувством сожаления.

А главное, он понимал: рано или поздно, если они здесь еще задержатся, Одетта улучит-таки подходящую минутку. Но сейчас зима, куда им идти? Франсуа решил помолиться святой деве, чтобы избавила его от искушения. Поможет ли она в таком деле? В этом он был отнюдь не уверен.

* * *

Солей все больше охватывало беспокойство. Отчасти оттого, что делать было нечего. Селест уже настолько поправилась, что в уходе не нуждалась. Можно было бы заняться шитьем – они страшно обносились, но не было ни материала, ни денег на покупку. Можно было бы попробовать напрясть – но у мадам Одетты даже прялки не было, не говоря уже обо всем остальном.

Дружбу с соседками не заведешь – шарахаются, как от прокаженной. К хозяйке еще раза два по ночам стучали мужчины; она объясняла гостьям: пьяные, мол, дома перепутали; пришлось сделать вид, что верят.

У Солей уже заметно обозначился живот. Она много ходила, чтобы подготовиться к переходу на уже не такую далекую Мадаваску. К апрелю надо успеть туда.

Селест и Франсуа дважды в день гуляли вдвоем – и разговаривали, разговаривали. Селест все более укреплялась в мысли о том, что Франсуа – ее избранник, и частенько нарочно подводила разговор к своим отношениям с Антуаном. Надо ему кое-что объяснить, чтобы он не думал… Да и самой разобраться не мешает.

– Странно, Франсуа, – сказала Селест однажды, слегка прижимаясь к нему – уроки Одетты начали сказываться, жаль только, что через толщу одежды ничего не чувствуется. – Я его любила, но теперь это кажется таким далеким, ненастоящим. Мы были детьми и играли в любовь. А теперь…

– Что теперь? – на лице Франсуа ничего нельзя было прочесть.

– Теперь мы повзрослели. Как же не повзрослеть после всего, что случилось? Я уже не девочка. А ты… ты доказал, что ты – мужчина, настоящий… Наверное, ты еще раньше им стал, когда дрался с англичанами, только никто об этом не знал…

– Кроме Антуана. Вот к чему я не могу никак привыкнуть. Антуан всегда знал обо мне все – даже то, что я думал. А теперь меня как будто половины всего лишили – половины головы, половины сердца…

Селест печально улыбнулась:

– Я вспоминаю, как мама с папой читали мысли друг друга, понимали без слов. Один начнет, другая закончит; или заговорят вместе – и засмеются, продолжать не надо… Наверное, и вы с Антуаном так…

Франсуа удивленно:

– Наверное, и мои родители так же. Я никогда не обращал внимания. Вот этого мне и недостает больше всего… такой близости.

Сердце у Селест забилось быстрее, во рту пересохло. Может быть, она ему все-таки по-настоящему нравится?

– Муж и жена – чего уж ближе?

Что-то он на это скажет? Ей так и не пришлось услышать ответ, поскольку его окликнула Одетта:

– Месье! Месье Франсуа!

Селест сжала зубы: не могла чуть попозже! Летит как бабочка: воздушная, легкая… Одетта умела как-то сразу отшивать любую женщину, когда нацеливалась на какого-то мужчину. Вот и сейчас, быстренько промолвив, ни к кому не обращаясь: "Надеюсь, не помешала", она вся сосредоточилась на Франсуа:

– Вы мне нужны, и срочно! Что-то застряло в трубе: птица залетела, или что, вся изба в дыму! Ума не приложу, что делать!

Франсуа поспешил за ней; Селест отстала. У дома ее встретила Солей, вся вымазанная сажей.

– Видать, правда, что-то случилось, – заметила Селест.

– Да, хотя подозреваю, что она на крышу залезла и что-то сама в трубу бросила. С нее станется. Нет, ты знаешь, я так больше не могу, я ее с каждым часом все больше ненавижу.

– Вот ведь привязалась к Франсуа! – лицо Селест выразило горечь. – Ни на минуту его оставить не хочет. Ну, как с такой женщиной бороться?

– Выход один. Не думаю, что она его уже успела в постель затащить. Так что давай…

Селест густо покраснела:

– Я не умею! Не знаю, как это!

Солей задорно скривила губки:

– Я тоже не знала, пока Реми не научил. Но научил неплохо, могу поделиться…

Из дома выскочила Одетта, махая фартуком, чтобы разогнать дым. Они ее даже не заметили.

– Ну и что я должна делать?

– Он тебя еще не целовал? Наверняка нет. После этого все бы пошло как по маслу… А ты сама его не можешь поцеловать?

– Ой, что ты!

– Не хочешь, что ли?

– Да нет, хочу, конечно, но… – она не договорила: если бы Франсуа хотел, он бы давно ее поцеловал.

– Он все еще воспринимает тебя как невесту Антуана, – сказала Солей, как будто читая ее мысли. – Тебе нужно его убедить, что у тебя это уже позади. Ну, прижмись к нему как-нибудь, коснись его, лучше губами, это очень здорово действует, правда… Тебе даже не нужно дальше ничего делать, просто дай ему тебя поцеловать. Увидишь, что будет.

– Думаешь, получится?

– Если нет, не стоит на него и время тратить, – решительно отрезала Солей. – И не откладывай. А то птичку уведут. Сегодня ночью. Буду храпеть вовсю, ты как будто с ним одна – и действуй, покажи, что не хуже баба, чем эта Одетта.

– Я в этом не уверена, – Селест еще больше покраснела.

– Не глупи! У тебя есть все, что и у нее…

– Но она знает, как это использовать!

– Ну, Франсуа в этом не очень разбирается, так что смелее!

– Если я так с ним, то он подумает, что я ничуть не лучше Одетты!

– Да ничего он не подумает! Мужчине иногда надо показать, что его хотят. Пусть думает, что это он тебя совратил. Сейчас все равно кюре нет – так что ждать, пока они появятся? Так до конца жизни прождать можно! Сегодня, Селест!

– Заходите! – крикнул Франсуа из-за плеча Одетты. – Мы ее вытащили, маленькая птичка была.

– Сегодня? – настойчиво повторила Солей.

Селест не ответила. Но она и не сказала "нет".

53

Реми шел и шел – он двигался на северо-запад. Идти надо было осторожно: как бы не напороться на засаду англичан, но мысли его вновь и вновь возвращались назад, к тому, чему он стал свидетелем в Гран-Пре.

Он пытался думать о самых простых, обыденных вещах – например, куда делись деньги, которые он оставил Солей. Но мысли опять возвращались к Солей – найдет ли он ее. Эти мысли, он понимал это, могут просто свести его с ума. Но он ничего не мог поделать с собой.

Отец Лаваль говорил ему в свое время, что верит в христианское чудо. И впрямь, разве чудеса не случаются каждый день: когда солнце всходит, когда ребенок рождается? А с ним? Он уцелел после схватки с медведем, пережил тюрьму, спасся с английского невольничьего судна… Но в то же время почему Бог оставил отца Лаваля, когда тот умирал в тюрьме? "Нет, нет, – пробормотал Реми сквозь сжатые зубы, – надо верить; и я буду верить, что найду Солей, пусть хоть всю жизнь искать буду. Я сам сотворю чудо, если будет нужно".

Обогнув форт Камберленд, который раньше был французским и назывался Бозежур, он благополучно миновал перешеек Шиньекто. Куда дальше? Быстрее всего добраться до устья Сент-Джона по воде, но у него нет лодки. Идти напрямую по побережью – немыслимо: там скалы, гигантские приливы, никаких троп. Значит, надо кружным путем – через Малый Кодьяк. Так Реми и сделал. Дымящихся руин прибавилось с тех пор, как он был здесь последний раз. Англичане совершают все более глубокие рейды. Хоть бы заимка де Витров уцелела; пожалуй, стоит зайти туда; при этом Реми, ощущая стыд, подумал, что за этим решением стоит не только беспокойство за новых друзей, но и желание подхарчиться.

Заимка уцелела, все были на месте, но новости сообщили неприятные.

– Симона взяли! Вот на, выпей! – один из братьев протянул ему бутылку коньяка и кружку. – И лодку его забрали, то есть не его, а братнину. Сидит теперь.

Угрызения совести превратились в настоящую муку. Симон ведь никогда бы не попал в лапы англичан, если бы не поплыл с ним так далеко – почти до самого Гран-Пре. Реми оглядел братьев; взгляд его остановился на младшем, кажется. Жозефом его звали.

– Ты знаешь расположение там, внутри форта? В тюрьму трудно прорваться?

Жозеф улыбнулся:

– Знаю, по крайности, снаружи. Я пойду с вами. Не боюсь англичан.

– Дурачок! – выразилась по этому поводу одна из присутствовавших женщин, но никто не обратил на нее внимания.

Все было решено быстро. Непредвиденная задержка – вещь досадная, конечно, но он не мог бросить Симона после того, как тот так рисковал из-за него.

Вечером все дружно помолились за успех предприятия. На следующее утро Реми с Жозефом отправились вниз по реке, на вражескую территорию. Думы о Солей на время ушли куда-то вглубь.

* * *

Англичане явно не рассчитывали, что кто-то решится на такой дерзкий налет. Ночь стояла морозная, лунная, что не слишком благоприятствовало их плану, но были облачка – и это дало им возможность незамеченными проникнуть к самым стенам форта.

Жозеф был хорошим напарником. Он был по-юношески быстр, ловок, занятие охотничьим промыслом выработало у него умение двигаться бесшумно. Он безоговорочно признал за Реми роль руководителя, но и сам порой вносил ценные предложения.

Темнеет в этих местах зимой рано. Красномундирники по большей части попрятались в домах, у очагов; часовым было на все плевать, только бы не замерзнуть.

– Ты берешь этого, – прошептал Реми, когда они оказались у самой тюрьмы, – а я – того.

Он еще никогда не убивал человека и боялся – а вдруг в решающий момент его рука дрогнет? Однако он вовремя вспомнил месяцы, проведенные в застенках Аннаполиса, отца Лаваля, замученного тюремщиками, то, что именно эти солдаты разлучили его с женой и ребенком, еще не родившимся, которому, может быть, так и не суждено было родиться…

Лезвие ножа, которое он вчера точил весь вечер, легко вошло в спину ничего не подозревавшего часового. Тот издал какой-то невнятный звук и рухнул на снег. Реми повернулся: где Жозеф? Тот уже деловито вытирал окровавленный нож о брюки.

– Подождем смену и еще парочку кокнем?

– Да нет, пошли, – решил Реми.

Они постояли, отдышались, потом принялись за тяжелый засов на двери тюрьмы.

Опять этот тяжелый запах! И холод, холод! Ведь дров полно – нет, чтобы истопить! Явно эти мерзавцы хотят уморить всех, чтобы кормить не надо было.

Сопение, храп. Перекрывая эти звуки, Реми бросил в темноту:

– Симон де Витр здесь?

Сразу наступила тишина: сон в таком месте, на таком холоде не может быть глубоким.

Знакомый голос ответил:

– Я это. Кто там?

– Реми Мишо. Давайте быстро. Часовых мы сняли, но вот-вот поднимется тревога. Ворота открыты. Кто хочет – бегите!

Симон схватил его за руку.

– Двигаем! Валим отсюда на…

Толпа хлынула за ними, рассыпаясь в разные стороны. Реми бежал со всех ног к опушке. Послышался окрик на английском, потом еще…

Справа от него выругался Жозеф. Но вот и первые деревья.

– Все, сработано! – крикнул Реми.

И тут ему в спину попала шальная пуля. Он не почувствовал боли – только сильный удар, от которого зашатался и побрел, хватаясь за стволы. Услышал, как кто-то рядом закричал от боли, потом еще звуки выстрелов. И все, темнота…