Текст книги "Ценою крови"
Автор книги: Дэвис Робертс Вилло
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 22 страниц)
Вилло Дэвис Робертс
Ценою крови
Пролог
Лето 1754 года. Вот уже больше сорока лет франкоязычные поселенцы колонии Акадия (ныне это территория канадской провинции Новая Шотландия) живут под властью англичан… Это были тревожные годы. Власти французской Канады не примирились с потерей колонии и предпринимали неоднократные попытки вернуть ее силой. Ее жители оказались в сложном положении: они и не думали порывать связей со страной своих предков, но вовсе не были и фанатичными приверженцами французской короны. Больше всего они хотели, чтобы их оставили в покое. Мало кто из них знал грамоту, и этим объяснялось их желание, чтобы им позволили приглашать к себе из Франции священников (кюре), которые толковали бы им слово божие и к тому же могли им прочитать и написать, что требовалось.
Утрехтский мир 1713 года, по которому Акадия отходила к англичанам, предусматривал, что ее жители не должны вставать на чью-либо сторону в случае возможных конфликтов между договаривающимися сторонами. Жители Акадии строго выполняли это условие. У них сложились прекрасные отношения и с местными индейскими племенами, тогда как отношения индейцев и англичан отличались крайней враждебностью.
В 1726 году англичане, опасаясь, что их новые подданные могут объединиться против них с индейцами и своими соплеменниками из соседней Канады, потребовали, чтобы каждый житель Акадии подписал присягу на верность королю Георгу I. Акадийцы были не против, но они выдвинули условие, чтобы в текст присяги была внесена оговорка: их не должны принуждать участвовать в вооруженных конфликтах с соседями-французами и дружественными индейскими племенами. Они также просили, чтобы им по-прежнему разрешалось иметь своих кюре и исповедовать свою религию.
На протяжении последующих лет англичане несколько раз пытались принудить жителей Акадии принять эту присягу, но те не уступали, требуя изменения ее текста.
Жители Акадии не уважали англичан и не понимали их. Насколько было возможно, они старались их просто не замечать. Один из английских военачальников жаловался, что его власть распространяется не дальше радиуса огня орудий из его форта; если местные жители не желали подчиняться его приказам, они просто уходили в более отдаленные места, где и продолжали вести привычный образ жизни.
До поры до времени так все и шло; обстановка оставалась относительно мирной, но на горизонте собирались тучи, роковая развязка близилась.
1
Лето заканчивалось. Еще неделя – и с полей будет все убрано. На лесных опушках нет-нет, да и проглянет покрасневший лист клена – предвестник близкой осени. Скоро начнутся заморозки, и вся листва пожелтеет и пожухнет. А там уже и снега жди…
Пока что, однако, солнце пригревало. Солей Сир, помахивая пустой корзиной, в которой она относила обед отцу с братьями, замедлила шаг: как приятно прикосновение ласковых лучей!
Вообще-то, надо было бы поспешить. Еще с ужином нужно матери помочь. Но та всегда ее все торопит, торопит, а ведь ей просто необходимо когда-то остаться наедине с собой. В такой большой семье, как у них, не так-то легко сосредоточиться на чем-то своем, личном, подумать, поразмышлять.
А подумать есть о чем. Ей пятнадцать с половиной, большинство сверстниц уже замужем, вот только еще Селест Дюбеи осталась, но она на полгода моложе. Уже начались всякие шуточки по адресу Солей: чего, мол, она ждет?
Солей и сама не знача. Ухажеров хватало, только в Гран-Пре их не меньше четырех. Да еще этот парень, Гарно его фамилия, из Бобассена, который протанцевал с ней чуть не до утра на свадьбе у Агаты, да еще тот, из Аннаполис-Руаяль, как его там, уже забыла. Впрочем, он-то уж Солей никак не подходит: зачем ей нужен мужчина, который пить не умеет?
По правде говоря, никто ей не нужен. Ей и так вполне хорошо, в своей семье. Нет, конечно, было бы здорово влюбиться без памяти, встретить такого красивого, сильного, смелого, чтобы не раздумывая, как в омут… Беда в том, что в Гран-Пре таких что-то не видно, а отсюда она вряд ли когда-нибудь выберется. Не знаешь, что и делать. Ведь если она не найдет себе парня по вкусу, родители сами подберут ей жениха, который понравится им, а не ей.
– Солей! Подожди!
Она повернулась на знакомый голос, остановилась. Ее догонял старший брат, Луи.
Его Солей любила больше других, и он ее тоже. Когда она родилась, ему было десять, мать тогда едва не померла, долго болела, и именно Луи ухаживал за сестренкой: кормил из рожка, менял пеленки, учил ходить, оберегал от опасностей. Если у кого она и попросит совета, так это, конечно, у него, у Луи.
Они с ним похожи и внешне. Да, впрочем, все в их семье были как на подбор: черноволосые, черноглазые, на щеках ямочки. Правда, Луи старался поменьше улыбаться, чтобы ямочки не так проявлялись: решил, наверное, что это лишает его лицо мужественности. "И вовсе нет, – подумала она. – Вот сейчас он улыбается – и очень здорово выглядит. Рубашка прилипла к телу от пота – еще бы, с утра косой махал. Рукава закатаны, ой, а ручищи какие мощные! Но что-то, несмотря на улыбку, какой-то уж очень серьезный".
– Что это тебя папа так рано отпустил?
– Он не отпускал. Я сам. Хотел поговорить с тобой, а где еще? Давай помедленнее, а то придем домой, а там мама, Мадлен…
Она кивнула, ожидая, что он ей скажет. Луи откинул со лба непослушные волосы, положил руки ей на плечи. Они остановились, и Солей ощутила смутную тревогу.
– Жатва кончится, и я уеду, – сказал Луи.
Она не сразу поняла, о чем это он.
– Уедешь?
– Да. Уеду, – повторил он. – Уеду из Гран-Пре. Лучше всего бы нам всем вместе двинуться, но отца разве переубедишь – уж сколько мы с ним спорили. Для меня, во всяком случае, дело решенное.
Солей облизнула сразу пересохшие губы.
– Но куда? Куда ты собираешься?
– Сперва в Бобассен. Но потом, думаю, обоснуюсь на острове Сен-Жан.
Солей протестующе ахнула:
– Такая даль! Луи, из наших там никого не было!
– Чем дальше от этих чертовых англичан, тем лучше! – Пальцы Луи зло сжались. – Под их правлением для моих детей не будет ни земли, ни воли. Что, дожидаться, пока они нас выкинут, как собак? Лучше заранее поискать подходящее место.
– Этот остров! Луи, а ты подумал… – она замолчала. Конечно, он обо всем подумал. Он всегда все продумывает – не то что младшие братья, близнецы. Конечно, ему тяжело, он понимает, что его уход значит для семьи. Ей стало больно, по-настоящему больно.
– Мы можем никогда тебя больше не увидеть… – пробормотала она.
– Едем с нами, если хочешь. Папа отпустит…
Боль усилилась, как будто ей в грудь вонзилась стрела.
Мысль о том, что Луи не будет с ними, непереносима, но оставить семью – такое вообще представить невозможно…
Брат понял, что она чувствует.
– Нет, нет. Я не прав, предлагая тебе это. Просто о тебе я буду скучать больше, чем обо всех других, вместе взятых. Но если ты уедешь со мной, это для них будет уж слишком. А со мной – все. Терпел, терпел, больше не могу.
Она попыталась собраться с мыслями.
– А Мадлен? Как с ней?
– Мадлен еще не знает, – Луи опустил руки, повернулся, как-то неуверенно двинулся по такой знакомой тропинке к дому. – Скажу, но не сейчас.
– Она не захочет уезжать, – мягко проговорила Солей.
– Знаю. Но она моя жена и поедет со мной. Со временем поймет, что так нужно.
Поймет ли? Солей и Мадлен были во многих отношениях противоположностями: и по внешности – одна брюнетка, другая блондинка, и по темпераменту, и по взглядам на жизнь. Но Солей хорошо понимала ее и могла представить себе реакцию Мадлен. Оставить дом, в котором жила уже четыре года, оставить еще и родителей! Они жили здесь же, в Гран-Пре, Мадлен всегда выкраивала в воскресенье часок-другой, чтобы их навестить – и младших братишек, и сестренок, которых она так любила!
Солей посмотрела в лицо Луи – им не надо было слов, они и так понимали друг друга. Конечно, она ничего никому не скажет. И конечно, не стоит говорить, как тяжело на душе. Больше они не обмолвились ни словом до самого дома.
* * *
Там в самом разгаре была готовка, и никто не заметил необычной задумчивости Солей. Барби Сир, ее мать, женщина в свои сорок с лишним лет еще хоть куда – только фигура слегка потяжелела и несколько седых прядей появилось в волосах, – командовала вовсю, но Солей особенно не прислушивалась к потоку указаний и распоряжений, она их уже наизусть знала.
Ей помогала сестра, двенадцатилетняя Даниэль. Она была копия Солей, только пониже и с еще не оформившейся грудью. Даниэль это последнее обстоятельство немало расстраивало; только вчера Солей застала ее, когда та, уединившись, дергала свои едва наметившиеся соски в надежде, что они в результате станут больше.
– Что, если они так и не вырастут? – осведомилась она у старшей сестры.
– Вырастут, вырастут, – засмеялась Солей. – Хватит из-за этого хандрить.
– Да, тебе-то хорошо. На твои вон небось все парни зырят.
– Всему свое время. Подожди годок-другой.
– Мне хочется, чтобы Базиль Лизотт обратил на меня внимание, а он глядит только на сисястых.
– Тогда нечего о нем думать, не стоит он этого, – попыталась Солей утешить сестру и прыснула опять, услышав обиженный всхлип Даниэль:
– Он стоит, стоит! А на тебя все глазеют, и тебе меня не понять.
Впрочем, сегодня у сестрички настроение бодрое. Вон как ловко она управляется с тарелками и всем прочим, мечет их на длинный стол из будовых досок; дюжина едоков будет сидеть, да еще малышня, которых с рук кормить… Под ногами путаются, а десятилетний Жак к хлебу норовит подобраться – не зевай!
Даниэль улыбнулась сестре, но та даже не заметила. Она глядела на жену Луи Мадлен, которая с ложечки кормила своего ненасытного Марка. Обычно это зрелище вызывало у Солей улыбку, но не сегодня…
Мадлен по внешности здорово выделялась в их семье; волосы ее, выбившиеся из-под белого чепца, были цвета червонного золота и хотя не вились так, как у всех Сиров, но были изумительно красивы. Да и вообще Мадлен была красавица. Неудивительно, что Луи в нее влюбился в свое время. И личико такое нежное – пожалуй, слишком нежное для деревенской женщины. Впрочем, в этой семье ее старались по возможности оберегать. И все-таки у Мадлен было два выкидыша. Хрупкая она. У Солей сжалось сердце. Как Мадлен там будет одна? Она сама-то никогда не вела хозяйство, да и с ребенком ей помогали все – и Барби, и Даниэль, и Солей. А вот теперь ей предстоит долгий путь на север, на этот остров. Индейцы-микмаки называли его Абегвайт – Страна Красной Земли. Сперва пешком к заливу Святого Лаврентия, потом на каноэ через пролив – не каждый туземец это выдержит.
Солей знала только нескольких из тех, кто отправлялся в такое длительное путешествие и вернулся из него. Да еще отец Кастэн. Бедняга Мадлен!
Марк фыркнул кашей прямо в лицо матери – это был знак, что наелся.
– Ах ты, негодник! – укоризненно проговорила Мадлен, не скрывая, впрочем, гордости за то, что у нее такой здоровый, шаловливый ребенок. – Смотри, что наделал! И платье все замазал, надо застирывать! К танцам не высохнет! Жак, возьми его, займись до ужина!
Жак с привычной ловкостью подхватил младенца.
– Пошли-ка отсюда, дружок, чтобы нас не задавили! Ого, да ты все тяжелеешь! Когда сам ножками-то?
– Скоро, скоро, – заверила его Мадлен, поворачиваясь к свекрови, которая возилась с чайником на печи. – Помочь, мам?
"Танцевать пойдут, – подумала Солей. – Может быть, это будет для Мадлен последний радостный вечер. Она и не подозревает, что у Луи в голове. Очень он скрытный. Не надо бы и мне своим видом возбуждать подозрения".
– Солей, хватит мечтать, притащи-ка противень для рыбы! – резко бросила Барби, натолкнувшись на дочь, стоявшую без дела в проходе. – О парне небось каком-нибудь?
В голосе матери слышалась надежда, и это совсем расстроило Солей.
– Нет, мама, вовсе нет.
Барби бросила на нее мимолетный взгляд – больше внимания она и не могла ей уделить.
– Что-то ты не в себе. Не заболеваешь? Мари Трудель вот-вот разродится, я помочь обещала. Тебе придется похозяйничать, тем более что Мадлен вроде опять в положении…
– Что? Мадлен? – Солей бросила взгляд на невестку – нет, та ничего не слышала. – Она мне не говорила.
Барби хмыкнула:
– Они никому не говорила, даже и Луи, держу пари. Но достаточно посмотреть на нее повнимательнее. Эта улыбка, когда она тискает Марка, кроме того, ее тошнит уже три дня подряд.
Барби, не договорив, бросилась к печке, чтобы спасти котелок с тушеной капустой, который Даниэль едва не уронила.
Мадлен беременна. И Луи еще об этом ничего не знает. Лучик надежды вспыхнул у Солей: значит, свои планы ему придется отложить. Он же знает, как его жена переносит это дело, он не захочет подвергать опасности ее жизнь и жизнь ребенка. Хотя, кто их знает, этих мужчин – они все делают по-своему, а Луи так похож на отца: оба гордые, упрямые…
– Да, кстати, – через плечо бросила Барби, уже вся раскрасневшаяся от жара печки. – Гийом Трудель, когда заходил насчет Мари попросить, сказал, что у них гость. Племянник приехал из Луисбурга. Двадцать лет. Красивый, как павлин из королевских дворцов. Подходящая пара, Гийом говорит.
Солей сжала зубы. Она помнила последнего из бесконечных племянников этого Гийома – или это был его двоюродный брат? Тоже "подходящая пара", но простоват и вовсе не симпатичный.
– Выходить за павлина? – бормотнула она.
Барби, несмотря на шум, расслышала.
– Ну, девушка, ты давай побыстрее раскачивайся, я не хочу, чтобы кто-то говорил, что моя дочь страшная или с плохим характером, или неумеха какая-то, что не может мужа отхватить. Смотри, какая-нибудь другая и этого уведет, как его там… Да, Реми Мишо!
Солей бросила на мать сердитый взгляд. Еще эта Даниэль тут скалится! Торопится старшую сестру замуж выдать! Чтобы ее саму не задерживала! А все-таки, что это за парень из Луисбурга? Там, говорят, в доме губернатора комнат больше пятидесяти!
– Реми Мишо… – пробормотала Солей. – Надо посмотреть, что за птица…
Мысль об этом незнакомце уже не оставляла ее. Она совсем забыла о том, что сказал ей Луи. Имя, во всяком случае, Солей понравилось.
2
Эмиль Сир никогда не упускал случая полюбоваться своим домом. Сложенный из хорошо пригнанных бревен, он был надежен, а значит, и красив. Потемневшая соломенная крыша будто вырастала из земли – как некий гигантский гриб, которых немало водилось здесь на опушке.
К дому примыкал чулан. Он никогда не запирался, и любой замерзший путник мог зайти и, не беспокоя хозяев, переночевать там; печка за стеной давала достаточно тепла, чтобы не замерзнуть. Традиция заботы о чужих, незнакомых людях была естественной в этом краю жестоких зим. Незваного гостя утром должны были пригласить за общий стол и накормить – этого также требовал неписаный обычай, впрочем, такое случалось редко.
В этом доме сорок три года назад Эмиль появился на свет. Тогда дом был поменьше, хотя родители Эмиля уже делали к нему пристройку, где и жили. Всего у них было двенадцать детей – семь мальчиков и пять девочек. Эмиль был старшим, и дом достался ему. Сестры повыходили замуж, братья ушли на новые земли, а он привел сюда Барби. Он улыбнулся, вспомнив, какой она была в девушках. Красивая, Солей на нее очень похожа, такие же черные кудри, губы как ягодки, а грудь…
Да, ему всегда нравились женщины с фигурой, а у его Барби все было на месте. Да и сейчас она только что пополнела, но еще ничего. А в постели – пожалуй, даже получше, чем тогда, когда он на ней женился, на четырнадцатилетней девчонке!
Последнюю пристройку к дому сделали, когда женился Луи. Мадлен Эмилю нравилась – шикарная блондинка, тонкие черты лица, но уж больно хрупка! Выкидыши – это еще куда ни шло, воля божья, со всеми случается, но вот болеет она уж слишком часто. Ее работу и по дому, и в огороде приходится на себя брать другим – Барби, Солей, Даниэль; они, правда, никогда не жаловались, ему по крайней мере, но он-то все видит. А теперь, если жена не ошибается – а она в таких делах не ошибается никогда, – девчонка опять забрюхатела. Ну ладно, авось еще одного внучонка Бог пошлет…
Он подошел поближе к дому. Услышав звуки – молодые голоса, плач ребенка, отрывистые распоряжения Барби, – Эмиль улыбнулся. Любит женушка покомандовать, ну, это не так уж и плохо.
На скамейке перед домом сидел старик с трубкой. Увидев Эмиля, он вынул трубку изо рта и приветственно помахал ею.
– Добрый вечер, дедуль, – с улыбкой кивнул Эмиль тестю и проворно отскочил в сторону.
Вылетевшее из двери ведро с водой чуть-чуть не задело его. Выглянуло смущенное лицо Франсуа.
– Прости, пап. Я не видел, что ты идешь.
– Вот теперь лужа перед самой дверью! – Эмиль махнул рукой с некоторой суровостью, впрочем, не чрезмерной. – Принесем с дедом грязь в дом – думаешь, мать обрадуется?
Близнецы – Франсуа и Антуан – были, пожалуй, самыми очаровательными созданиями в семье, где приятной внешностью удивить было трудно. Эмиль подтолкнул Франсуа обратно на кухню, откуда доносился умопомрачительный запах тушеной капусты и жареной рыбы.
– А вот и ты! – Барби встретила его той легкой полуулыбкой, которую только он и мог заметить. – Давайте садиться, а то на танцы опоздаем!
Он совсем и забыл про вечер.
– Знаешь, почему хорошо быть скрипачом? – отозвался он. – Потому, что и без тебя начнут. Ну, за стол!
Все с шумом уселись на свои места, дед все еще с трубкой в зубах – хотя какие там зубы, во рту уже мало чего осталось. Эмиль оглядел всех, ожидая тишины, чтобы начать молитву. Его распирало чувство гордости за свою семью: "Такой другой нет во всем Гран-Пре, нет в целой Акадии! Да и сам не подкачал, может быть, не такой стройный, как сыновья, зато силенок хватает, да и мозгов тоже", – подумал он без ложной скромности.
Никто не шевелился, все ждали. Эмиль склонил голову со словами благодарности господу нашему, завершив молитву обычным "Аминь", и потянулся к блюду с рыбой. Взгляд его задержался на Солей. Это была их с Барби первая дочурка – после пяти сыновей и одного мертворожденного ребенка. К ней он испытывал особое чувство. Честно говоря, ему не очень хотелось отпускать ее в чужую семью, поэтому он как-то не слишком поддавался на мягкие, но настойчивые призывы жены заняться устройством дочкиных личных дел. Но Барби, как всегда, права, надо с ней по-серьезному поговорить. И ведь полно парней вокруг – вот этот, к примеру, Салье. Единственный сын и наследник, надел приличный, дом, правда, поменьше, чем у Сиров, но какая разница?
Эмиль вздохнул. Девица она у них своенравная, а выдавать ее замуж насильно – нет, ни за что! Но откладывать разговор не стоит.
Возможность представилась в тот же вечер. После ужина вся семья отправилась в деревню на танцы и растянулась гуськом по тропинке. Солей оказалась рядом с отцом. Другие или ушли вперед, или отстали. Не очень хотелось ему начинать этот разговор, но никуда от этого не уйти.
– Мне нужно сказать тебе кое-что. Это между нами.
– Наверняка это мама все… Насчет замужества, да?
Он почувствовал облегчение: вот так-то лучше – сразу быка за рога.
– Ну, в общем, да. Ты же ее знаешь, – прозвучало это как-то не так: вроде он против Барби. И Эмиль поспешил поправиться: – Знаешь, она права. В ноябре тебе уже шестнадцать стукнет.
– Старуха, старуха! – засмеялась Солей. – Позор для семьи! – Потом посерьезнела. – Знаешь, если бы нашелся кто-нибудь вроде тебя или Лун, или Пьера… – Она хотела было назвать еще Франсуа и Антуана, но вовремя остановилась: таких-то как раз полно. – Неужели ты хочешь, чтобы я всю жизнь мучилась с каким-нибудь Салье?
У Эмиля сразу настроение испортилось.
– Не нравится Марсель? Что так?
– Папа! – ее лицо выразило укоризну. – Да он же… недоумок! А мамаша чего стоит? Чтобы я к такой свекрови – Боже упаси!
Эмиль озабоченно подергал себя за бороду:
– Ну а кто же тогда?
Солей вздохнула:
– Да вот мама говорила, что сегодня на танцы один придет. Зовут Реми Мишо. Может, ничего?
Эмиль оживился:
– Точно! Красавец, я слышал! Вам ведь это надо, да? – он подмигнул ей. – А красивый парень должен выбрать красивую девку, верно? Он из Луисбурга, повидал мир… И, спохватившись, добавил то, что его больше всего беспокоило: – Только бы не увез тебя из Гран-Пре!
– Да нет, конечно, нет! Да и вообще, надо посмотреть еще…
Эмиль кивнул. Ну вот, вроде все и устроилось. Он поговорил с дочкой. Барби может быть довольна. Соперниц Солей бояться нечего: она их всех за пояс заткнет. Этому Мишо просто не из кого выбирать. А в двадцать лет ему уже пора заводить семью – небось уж давно об этом раздумывает. В общем, все хорошо.
* * *
Реми Мишо между тем ни о чем таком и не думал. Он был свободный охотник, больше всего любил лес. Ковыряться в земле, чтобы прокормить семью, – это было не для него.
Не то чтобы он был физически неприспособленным для тяжелого труда. Он был крепок, мускулист. Но ему хотелось всегда чего-то нового. Он любил преодолевать опасности, побеждать – а где все это найти, если из года в год крутишься на одном месте? Скукотища…
В этой деревушке он задерживаться не собирался. Так, денек-другой. Он направлялся из Луисбурга в Квебек – большой торговый центр, миль триста на северо-запад. По пути захватит меха – они припрятаны в надежном месте, у друзей-микмаков, – и продаст их по хорошей цене. Конечно, месье Брак, которому он поставляет товар, накрутит прибыли вдвое еще до того, как погрузит его на корабль, но Реми – не жадный, ему хватит, тем более что он зарабатывает тем, что любит.
Он привык к одиночеству. Временами ему приходило в голову, что он может когда-нибудь встретить женщину, которая… Вообще-то в индейском племени была одна – Бегущая Лань, она как раз и присматривает за его мехами; когда он ее видел, у него прямо мурашки по телу бежали. Но она была христианка, к тому же дочь его друга, с ней надо по-честному, со священником и все такое… А к этому он еще не готов.
Дядя Гийом уговаривал его остаться подольше.
– Мари скоро рожать, на танцы сегодня не пойдет, – объявил он сегодня утром. – А тебе стоит сходить. Наши самые-самые красотки будут. Хотя для тебя любая – красотка, после стольких месяцев в лесах, а?
Реми ухмыльнулся:
– Ну, на вечер останусь, но учти, у меня уже пятки чешутся. Опять на тропу тянет.
Гийом тоже ухмыльнулся:
– Вот встретишь бабенку и передумаешь!
Реми встал и беспечно бросил:
– Все может быть, но вряд ли, дядя!
И вот Реми стоит у края площадки, чувствуя, что он в центре внимания, хотя все стараются это скрыть. Приятно. Его представили старшим, познакомили с несколькими помоложе… Он вежливо раскланивался, что-то говорил, до танцев еще дело не дошло.
И вдруг он увидел девушку.
Стройная, темные кудри, которые не спрятать под строгим чепцом, густые ресницы над темно-карими глазами, рот, казалось, созданный для поцелуев… У него перехватило дыхание, он обо всем забыл… Какая красавица!
Их глаза встретились; он весь погрузился в их сияющий свет; она и не подумала отворачиваться. Он охватил взглядом ее фигуру: небольшая, но высокая грудь, тонкая талия, загорелые руки – признак трудолюбия, а кисти такие тонкие, нежные…
Что-то кольнуло Реми внизу живота, растеклось по жилам, захватило его всего.
– Эй, Солей! – произнес возникший неизвестно откуда дядя Гийом. – Познакомься, это мой племянник, Реми Мишо.
Какое-то время они не могли сказать ни слова, потом губы Солей изобразили легкую улыбку.
– Добро пожаловать в Гран-Пре. Вы, кажется, недавно из Луисбурга?
Какой у нее голос – мягкий, загадочный, женственный. Ничего подобного он никогда не слышал!
– Да, несколько месяцев там был, – подтвердил Реми. Он перевел взгляд на дядюшку: того явно забавляла перемена в лице племянника, а он-то думал, что никто ничего не заметил. Валил бы отсюда этот старый болван, познакомил их – и больше не нужен…
Солей изо всех сил пыталась скрыть свое волнение. Нельзя ему так сразу все показывать. Но вот что интересно: пусть даже этот парень не умел бы пить, пусть его мамаша ведьма похуже этой Салье – ей все равно. Она поняла – это он, ее суженый.
