Текст книги "Ценою крови"

Автор книги: Дэвис Робертс Вилло

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 22 страниц)

48

«Пемброк» – с капитаном и командой, связанными и находящимися в том самом трюме, где они раньше держали несчастных акадийцев, – бросил якорь в гавани Сент-Джон незадолго до Рождества. Рейс был нелегкий: сильно штормило. Все это время Реми думал, размышлял, прикидывал. Итак, где же ему искать Солей? Положим, она все-таки ускользнула из сетей англичан. Куда она в таком случае могла направиться? На Квебек, как они тогда? Он вспомнил, как тяжело далось ей то путешествие. Тогда он был с ней. А без него? Нет, на такое она вряд ли решилась бы. Стоп! А близнецы? Она могла пойти вместе с ними! Правда, при условии, что они живы. Да нет, скорее всего, живы. Стражники не удержались бы, чтобы не похвастаться, как они лихо расправились с налетчиками в тот день, когда заключенные слышали стрельбу. Но вот вопрос, сочтут ли близнецы целесообразным пускаться в путь зимой, без припасов, да еще с такой обузой? Скорее, они укроются где-нибудь в близлежащих лесах – там индейцы, они им помогут. И получится так, что он двинется вверх по Сент-Джону и никого там не найдет!

К тому времени, когда "Пемброк" входил в порт, Реми принял твердое решение: он вначале вернется в Гран-Пре, поищет жену в тех местах.

Первый же местный рыбак, к которому он обратился, посмотрел на него как на сумасшедшего.

– Да ведь от деревни ничего не осталось, месье! Шесть дней там все горело! Англичане прочесывают всю местность. У них приказ – расстреливать каждого, кто не подчинился их приказу. Нет, нет, месье.

– Да они скальпы снимают! – доверительно сообщил ему один бывалый рыбак.

В отчаянии Реми привел последний довод:

– Я вам хорошо заплачу. Сейчас, правда, у меня нет ни гроша, но если найду жену – деньги наверняка отыщутся.

– Прости, нет! Мы все равно с тобой никого и ничего не нашли бы, дат Бог ноги унести!

– Ну дай мне тогда лодку! – не сдавался Реми.

– Ты такой хороший моряк? Знаю, знаю, ты с этого корабля, с английского, но пойми: плыть на нем – это не то что на моей посудине. В такое время года – через залив? Да ты до середины не доплывешь.

Неудачи только укрепляли Реми в его решении. Во что бы то ни стало он попадет в Гран-Пре!

А потом Реми совершенно случайно встретил молодого парня, который отправлялся в своей маленькой лодчонке на Малый Кодьяк.

– В Гран-Пре, месье? Нужно быть или сверххрабрецом или совсем дураком, чтобы на такое решиться.

– Ну, во мне, наверное, и того и другого понемножку. Но главное – мне надо найти жену. Обязательно. А в какое место на Кодьяке ты идешь?

– Сперва до устья добраться надо. Но насчет Грен-Пре – не знаю, не знаю. Риск уж больно велик.

– Ну, возьми меня до того места, куда тебе надо.

– Что, эта твоя жена – она особенная какая-то?

– Да, особенная, – подтвердил Реми и к стыду своему почувствовал, как на глаза навернулись слезы.

– А, черт с тобой! Давай на борт, скажи хоть зовут как, и о своей особенной жене расскажи. Попробуем.

Реми не надо было повторять дважды. Он прыгнул в лодку, и они отправились в путь.

* * *

Им пришлось затратить без малого две недели, чтобы добраться до устья Малого Кодьяка. Плыть приходилось ночами, но однажды их все-таки засек английский патруль, после чего пришлось целый день скрываться в прибрежных камышах.

– Чуть-чуть не считается! – весело воскликнул Симон, когда опасность миновала.

Реми тоже улыбнулся, хотя обстановка не очень располагала – он промерз до костей.

– Знаешь, я думал, что в тюрьме холодно. Потом оказалось, что в сравнении с "Пемброком" – это рай. Но такого холода, как сейчас, я еще не испытывал!

– На воде всегда холодно, – согласился Симон. – Ветер. Да еще не пройдешься, как в лесу. Ходьба все-таки согревает. Но я родился на воде, так что привычный. А теперь давай гляди в оба: подходим к устью!

– Что, тут они не все выжгли?

– Пытались. Но народ здешний – крепкие орешки. Ружей полно, патронов, стрелки что надо. Они тут англичан уложили видимо-невидимо. Те на лыжах не ходят, к холодам непривычны. К тому же эти их шинели красные, как и мундиры, – цель уж больно хорошая, на снегу особенно…

– Значит, контрабандой занимаешься помаленьку? – Реми, конечно, было все равно, чем этот парень занимается, лишь бы доставил его поближе к месту.

– А что делать-то? У отца четырнадцать братьев: они на Кодьяке обосновались. Охотники. Вот соберут кое-что, со мной отправят. А иначе мы там в Сент-Джоне с голоду передохнем в эту зиму. Точно, месье! Беженцев полно, а продовольствия не завезли. Мыс Бретон пока еще у французов, но они говорят, что англичане их суда все равно не пропускают, а наши – тем более. В Луисбурге тоже народ голодает. Англичане, отец говорит, перестарались, им уж самим скоро жрать нечего будет – все разорили, а сами ничего не наладили; поселенцев-то еще завезти надо. Сами они сюда ничего поставлять не собираются, наоборот, хотят отсюда вывозить – а что? Но хуже всего нам.

– На запад двигать надо, на запад! – проговорил Реми. – Только бы зиму продержаться, а потом все будет хорошо.

– Если англичане и туда не придут. Они не успокоятся, пока всех нас не уничтожат… Эй, что это там? Уж не парус ли? Или просто облачко?

На этот раз тревога была ложная. До заимки братьев де Витр они добрались без приключений. Ну а дальше вообще все пошло как по маслу; лодка вскоре наполнилась дарами здешних лесов и полей: мешками ржи и гороха, всякими прочими продуктами и даже сластями в виде сахара, произведенного из кленового сока.

Вот и в обратный путь отправились.

– Утрем нос этим подонкам! – бодро повторял Симон, приближаясь снова к устью Кодьяка.

"Мешать ему не буду, – решил про себя Реми. – Парень везет с собой спасение для тех, кто там, в Сент-Джоне, зачем ему рисковать со мной?"

– Знаешь, высади меня здесь, – попросил он. – Отсюда я дорогу знаю. Спасибо за все.

– Вообще-то тебе сподручнее было бы дуть по ту сторону Камберленда, они его сейчас так зовут, а? – Симон хитровато прищурился.

– Удобнее, конечно, – согласился Реми.

– Отец меня, думаю, распнет и четвертует, если я груз не доставлю, но, с другой стороны, днем раньше, днем позже… Я тебя подкину к проливу, к этому, где водоворот, на тот берег высажу – и уж потом гуляй!

Именно там в свое время Реми с Солей переправлялись, только в другую сторону, в самом начале своего путешествия в Квебек – она еще так боялась тогда! И именно там – о чем Реми не знал – Солей, Селест и Франсуа расстались с Эмилем и Барби.

Реми крепко пожал Симону руку:

– О большем я самого лучшего друга не попросил бы.

– Тогда – заметано! – и парень широко улыбнулся.

* * *

Все было так знакомо и все так изменилось! Из труб не вился приветливый дымок – хотя чего-чего, а уж дыма здесь, судя по всему, хватало, и огня тоже. Кроме труб, ничего и не осталось.

На свежем снегу он не увидел ни одного следа. Ну, это само по себе не так уж плохо: значит, англичане уже перестали патрулировать здесь. Одному, даже с мушкетом, подаренным ему родственниками Симона, такая встреча была бы Реми ни к чему.

Он подошел к Гран-Пре, когда уже смеркалось. Он много слышат о судьбе этой деревни, но то, что он увидел, поразило его. В ней не осталось ничего, кроме закопченных камней и обгорелых бревен. Полное разорение. Реми с трудом перевел дыхание. Надежда оставляла его.

Да, здесь бессмысленно искать уцелевших. Если солдаты с такой основательностью сражались с домами и постройками, которые и им могли бы пригодиться, то на что уж было надеяться живым людям, которых они считали своими врагами? Он представил себе лицо Солей, когда с нее сдирают скальп, и, замотав головой, сделал несколько шагов назад. Зачем он сюда шел?

* * *

Кстати сказать, на следующий день ему удалось все-таки найти нескольких жителей бывшего селения, которые сумели уйти от английских ищеек, ускользнули от всех облав и остались зимовать здесь. Выглядели они все ужасно. Никто не мог сказать ему ничего вразумительного о судьбе семьи Сиров. Кажется, видели, что кого-то вели на погрузку.

– Может, к индейцам ушли? – высказал предположение Реми.

– Какие индейцы? Они давно отсюда ушли, – эта новость была для него последней горькой каплей.

Надо уходить. Если и есть шанс, что Солей жива – будь это даже самый крохотный шанс, то искать надо не здесь. Скорее всего, в долине Мадаваски. Туда и надо идти, и как можно быстрее.

49

Нравы в Акадии были строгие, и до сих пор Солей знала только одну женщину, о которой у них в деревне шептались, что она развратница, водит к себе мужчин. Тоже вдова, тоже бездетная, только гораздо старше, чем мадам Кормье или Одетта, как хозяйка предложила называть себя. Надо признать, их новая хозяйка была до чрезвычайности привлекательная женщина, а уж как она Франсуа стала обхаживать! Ресницами хлопает, глазками стреляет – а на них с Селест никакого внимания! Нацелилась на него, как паучиха: того и гляди, в паутину – и сожрет. Подлинно что «черная вдова»!

А он-то, дурак, уши развесил! И вовсе не против того, что она то пальчиком до его руки дотронется, то ему прямо в ухо что-нибудь прощебечет – так, ерунду какую-то. А когда еду подавала – кстати, жаловалась, как ей плохо без мужчины в доме, а откуда тогда свежее мясо? – прижалась грудью, как будто случайно, к его плечу. Ну этого-то Франсуа не мог не заметить: вон, даже покраснел.

Какое бесстыдство! А кстати, судя по всему, мужчина тут совсем недавно был. Вон шапка под скамейкой валяется, а вот чья-то трубка, даже еще не выбитая. А топор в сенях, а аккуратная поленница дров во дворе! Да она сала и топора-то никогда в руках не держат!

Как бы невзначай Солей спросила хозяйку, давно ли она без мужа.

– Да уж больше года, как преставился, бедняжка! – почти весело ответила Одетта, тряхнув кудрями.

Понятно. Шапку с трубкой за это время давно уже убрала бы. Значит, не муж.

Нет, на угощение было грех жаловаться, хоть она всячески извинялась: мол, чай из еловых иголок, подвоза нет, да и денег тоже, плохо без мужа…

Франсуа глянул на нее с сочувствием, и Солей захотелось лягнуть его ногой под столом, но не дотянешься. Она встала и проговорила, подражая сладенькому голоску вдовушки:

– Оленина очень вкусная. Попробую соблазнить Селест, может, поест немножко.

– Наверное, нелегко это вам было – так расстараться! – заметил Франсуа.

Одетта дернула плечиком: о чем там, мол, говорить! Улыбка, которой она его при этом одарила, могла бы, наверное, растопить все сосульки на окнах. Неудивительно, что Франсуа прямо-таки впялился в нее, как будто бабы никогда в жизни не видел!

Селест сумела сесть и даже сама поела, хотя это ее очень утомило. Ее взгляд остановился на Одетте.

– Красивая женщина, правда?

– Очень, – сквозь зубы процедила Солей, удивляясь, ну как можно быть такими глупыми?

Легли спать. Франсуа и Селест быстро заснули. Вдруг Солей услышала стук в дверь. Появившаяся из своего алькова вдовушка – как была, раздетая, – на цыпочках скользнула к двери и, приоткрыв ее, прошипела:

– Тсс! Сегодня нельзя. Я же тебе говорила, дубина!

Послышалось какое-то несвязное бормотание – видно, мужчина был под мухой. Ну, теперь все ясно! Неудивительно, что эти Годе так восприняли известие, что они переселяются к мадам Кормье. Неужели Франсуа ничего не понимает? Храпит себе как ни в чем не бывало…

Селест, во всяком случае, быстро разобралась, что представляет собой их хозяйка. На третий день она уже начала вставать и вот, сидя около печки за штопкой – обносились они все страшно – и прислушиваясь к щебетанию Одетты в своем алькове, которая как раз попросила Франсуа приколотить ей там какую-то полку, чем он сейчас и занимался, – Селест бросила на Солей многозначительный взгляд:

– По-моему, такой дамы, как мадам Кормье, мы еще не встречали…

– Давай-ка поправляйся быстрее, а то Франсуа из этой паутины уже никогда не выпутается, – сразу взяла быка за рога Солей.

Из-за занавески раздался смех; смеялись оба – видно, работа не очень пыльная. Селест удивленно приподняла бровь:

– Ты думаешь, ей Франсуа нужен… как мужчина?

Солей кратко поведала Селест о своих наблюдениях и о том, что слышала ночью.

Селест облизала пересохшие губы:

– Да зачем он ей нужен, такой молодой? Она для него старовата, да и вообще… Грех это!

– Ну, знаешь! Его, конечно, в строгости воспитывали, но он же мужчина! А такая, как она, в два счета окрутит! Тут-то никто на ней не женится!

– Ты что, хочешь сказать, что она за него замуж собирается?

В соседней комнатушке уж слышался хохот. Солей с беспокойством поглядела на занавеску.

– Это только догадки, но сама посмотри, как она себя ведет. А кстати, Франсуа – завидная партия. Симпатичный, сильный. Добытчик. А ей уже пора себе прочную опору искать. Муж – это понадежнее, чем эти… гости.

Селест не поверила:

– Это все твое воображение, Солей!

Раздался грохот и снова веселый смех.

– Ну вот, надо все сначала, месье, – послышался игривый голосок Одетты.

– Так что ты собираешься делать?

– Я? Я всего лишь его сестра. Что я могу?

– Он такой… неопытный, – как-то жалобно произнесла Селест. – Он ничего не замечает.

– Думаешь, он поверит, если ему мы об этом расскажем? – сухо осведомилась Солей.

– Ах, если бы Антуан здесь был! Он всегда его слушался…

– Антуана нет. А Франсуа, кстати, все это время без него вполне обходился, – Солей подавила желание заплакать, которое всегда возникало, когда она вспоминала о пропавших родственниках. – Не уверена, что, появись здесь Антуан, он опять стал бы главным. Но насчет Франсуа ты в одном права – он неопытный… с женщинами. А женщина ему нужна. Подруга…

Она вспомнила о Реми и испугалась за себя: сейчас разревется!

Селест помрачнела.

– Я понимаю. Каждому кто-то нужен, – она тоже посмотрела на занавеску. Неужели повесить полку – это такое забавное предприятие? – Антуана я потеряла навсегда. А с Франсуа у меня… так странно все…

– Ну а как? – мягко спросила Солей.

– Сама не знаю… Да нет, вроде знаю… Ты же помнишь, мы все с ними веселились, я была влюблена – то в одного, то в другого. А потом…

– Потом ты выбрала Антуана…

– А может быть, он меня выбрал. У Франсуа все только шуточки да шуточки. Даже никогда меня не поцеловал – не то, что Антуан… – ее голос смягчился. – А Франсуа такой добрый. Он так возился со мной… после Гран-Пре. Лапочка.

– Он же тебя любит! – сказала Солей прямо.

– Да что ты! Он бы о любой так же заботился. А тут вроде как невеста брата…

– Верно, но все-таки он тебя любит! И думаю, всегда любил, просто не хотел мешать вам с Антуаном.

Голос Селест был едва слышен.

– Ты ошибаешься, Солей! Он даже никогда не пытался обнять меня – разве только в шутку, да вот на волокушу клал и снимал. Правда, он никогда этого не показывал…

– Да потому что он уверен: ты все еще об Антуане думаешь, ты Антуана любишь. А как ты?..

Селест покраснела.

– Конечно, я думаю об Антуане, вспоминаю его. И маму с папой. И всех, – она задохнулась, перевела дыхание. – Но я, наверное, просто не знала, что такое любовь – такая, как между мужчиной и женщиной. Думала, что люблю Антуана, потому что мне с ним весело было, хорошо. Но теперь вижу: он был просто мальчишка, а я глупая девчонка. А Франсуа стал настоящим мужчиной. И знаешь, то, что я к нему чувствую, – это не то, что я чувствовала к Антуану.

– Если он тебе нужен, – произнесла Солей тоном умудренной жизнью замужней женщины, – так сделай кое-что?

– Что? – беспомощно спросила Селест.

– Скажи ему все.

– Сказать что? Что я его люблю? Солей, я не могу так! Он мне не дал ни малейшего повода подумать, что он ко мне так же относится. А что, если я ошибаюсь? Если он относится ко мне просто как… к сестре, другу…

– Он тебя любит! – настаивала Солей. – Что, думаешь, я не разбираюсь, в каком случае и как мужчина на женщину смотрит? – Голос у нее сорвался, она смахнула слезы с глаз. – Слушай, что я скажу!.. Да когда же они хихикать кончат?.. Если ты не хочешь, чтобы она Франсуа на себе женила или в постель затащила – а этого ведь тебе не хочется? – ты уж постарайся как-нибудь привлечь к себе его внимание, а то поздно будет!

– Но если он меня любит, он на ней не женится и… в постель к ней не полезет, – возразила Селест.

– Ну, знаешь, мужики, они иногда могут и переспать с бабой, на которой вовсе не собираются жениться, – поделилась с ней житейской мудростью Солей. – А потом и женятся! Селест, Бога ради!..

Тут ей пришлось замолчать: из-за занавески появились наконец двое голубков. Взгляд, которым их встретила ее подружка, о многом сказал Солей.

"Торопись, Селест, не медли!" – досказала она про себя.

50

Пребывание в доме гостеприимной вдовы становилось для Солей все более унизительным. Взгляды соседей были достаточно красноречивы. Наверняка они думают, что и они с Селест такие же. Со стороны женщин чувствовалось презрение, у мужчин были масляные, приценивающиеся рожи. В душе Солей поднималось возмущение против брата – как он мог поставить их в такое двусмысленное положение?

– Вот дурак! – взорвалась она однажды, когда Франсуа, увидев, как мадам Кормье тащит домой мешок с горохом, который она выменяла на добытое им мясо, выбежал ей навстречу – помочь. – Ребенок бы все понял, а он тут строит из себя…

Селест, уставшая за утро, прилегла.

– Ничего он не строит. Такой уж он, верит всему. Прямодушный, добрый.

Солей обожгла ее бешеным взглядом.

– Можно быть и добрым, но дураком. Я ему все скажу!

Селест виновато улыбнулась.

– Да он не поверит. А кроме того, что это даст? Последнего пристанища лишимся.

Гнев Солей сразу улетучился. И правда, оказаться на морозе, когда Селест едва-едва начала поправляться, еще кашель не прошел – это не лучшее решение. Да, надо держать язык за зубами. Пока что.

Хорошее питание, сон в тепле – все это быстро сказалось на ней. Одежда, которая недавно висела на ней, как на чучеле, теперь стала ей тесной, особенно на животе. Уже не скроешь беременности. С одной стороны, и лучше: приставать не будут, а с другой – скажут: нагуляла где-то без мужа… Барби говорила, что она никогда себя так хорошо не чувствовала, когда беременной была, и роды у нее всегда легкие были. "Три-четыре часа после первых схваток – и уже сосет", – шутливо рассказывала она Солей, когда та впервые поделилась с ней известием о будущем ребенке. Судя по холоду, ветру и снегу, до весны еще далеко, но они уже вступили в новый, 1756 год, и апрель не за горами. Она будет рожать там, в долине Мадаваски – с каждым днем это убеждение все более крепло в ней. А вот с верой в Бога она по-прежнему была в сомнениях. Она поймала себя на том, что опять молится. Нет, она не знает, услышит Бог или нет, но так хочется, чтобы услышал!

Селест тоже была вся во власти противоречивых чувств. Она выздоравливала, но это не приносило желанной радости. Видеть, как Одетта отчаянно флиртует с Франсуа, а он из кожи лезет, чтобы показать, как он благодарен хозяйке за приют, – это все отравляло душу. Конечно, какой мужчина устоит против такого потока льстивых слов, ласковых улыбок и всяких ужимок? Вот и сейчас: Одетта перышком пощекотала его по щеке, а он схватил ее за руку, и они оба расхохотались. Она тоже так когда-то забавлялась – и с ним, и с Антуаном, но это была невинная игра, а у такой дамы, как мадам Кормье, все рассчитано, все направлено на единую цель… Селест перехватила взгляд Солей, она поняла, что подруга хотела сказать: "Если он тебе дорог и нужен, сделай хоть что-нибудь!"

Селест внезапно поняла, что Франсуа действительно ей дорог и нужен. Она еще не знала, любит ли его. Она думала, что любила Антуана, а теперь все так запуталось. Но одно ясно: она его ревнует, она не хочет, чтобы Одетта имела на него какие-то права – даже на полчаса в этой ее боковой комнатушке, на своей роскошной постели. Но что делать Селест? Она простая девушка, всему этому кокетству не обучена…

Она поделилась своими мыслями с Солей. Та сразу вспомнила, как это все было у них с Реми – так легко, просто. А вот советы давать трудно…

– Ну, не думаю, что нужно так, как она. Когда мужчина жену выбирает, что он ценит? Скромность, приличие, чтобы девушка была…

– Ну да! Нужно это ему! Она красивая, вот что важно.

– Но и ты тоже!

– Я-то? Кожа да кости! На ведьму похожа.

Солей возмущенно затрясла головой, но ничего не сказала. Видно, придется самой что-то придумывать. На ночь она помолилась, и с утра к ней пришла одна мысль.

Первой, конечно, эта мысль пришла к Одетте. После завтрака она предложила Франсуа, поскольку снег кончился, вместе сходить к мельнику, чтобы попытаться обменять последний оставшийся кусок оленьей туши на муку, если у него есть. Франсуа сразу согласился. И тут Селест, изобразив беззаботную улыбку на бледных щеках, выступила со своим предложением:

– Ты надолго, Франсуа? Я подумала, если ты не занят… – она замялась, но он внимательно ее слушал. – Я себя уже лучше чувствую, и мне, наверное, уже гулять надо. Каждый день. Если бы ты мог пойти со мной… А то вдруг упаду…

У Одетты при первых же ее словах испортилось настроение, но Франсуа одобрительно улыбнулся. "Как-то уж слишком по-братски", – с некоторой досадой подумала Селест.

– Конечно. А почему тебе с нами на мельницу не сходить? Это не очень далеко, и спешить некуда, верно, мадам? Можем помедленнее пойти, с остановками.

Миленькое личико Одетты сразу сделалось злым и неприятным.

– Вы еще очень слабы, мадемуазель. В вашем состоянии не стоит выходить на мороз.

Тут на помощь подружке пришла Солей:

– Думаю, такая прогулка ей не повредит. Дома все время сидеть, без воздуха – так никогда не вылечишься. Обязательно иди, Селест! Я присмотрю за печкой, – она набросила на подругу шаль. – Вот возьми, так теплее будет.

Теперь и Франсуа вмешался:

– Пойдем с нами, Солей. Тебе тоже надо размяться. Да и потеплее сегодня уже.

Так и отправились вчетвером. Одетта и здесь пыталась давать указания.

– Ой, вы такая бледненькая, мамзель Селест! – проворковала она. – По-моему, с вас на сегодня хватит. Вот пенечек, посидите, а на обратном пути захватим вас.

Селест и вправду очень устала без привычки, и тут Солей пришла гениальная идея.

– Франсуа, возьми-ка ее лучше под руку, а я потащу мясо.

Франсуа нерешительно подвигал плечом:

– Мешок-то тяжелый!

– Ну все-таки полегче, чем Селест! Дай-ка сюда!

Действительно, ноша была тяжелая, но Солей ее не чувствовала: так забавно было смотреть, как Одетта то забегает вперед, то пропускает перед собой Франсуа с Селест, но ей никак не удается оказаться с ним рядом: тропинка-то в снегу узкая!

Ободренная этим успехом, Селест даже несколько раз делала вид, что ей скользко, так что Франсуа приобнял ее, чтобы не упала. В обратный путь они отправились так же. Франсуа не отпускал Селест ни на шаг от себя.

– Ну видите, мамзель Селест, как вы устали, я же вам говорила! – брюзгливо обратилась к ней хозяйка, когда они уже отряхивали снег с обуви, чтобы войти в дом. – Завтра никаких прогулок, лежать, лежать!

Но на следующий день Селест опять пошла погулять – и опять в сопровождении Франсуа, а Одетта с Солей остались дома. Солей была вовсе не против, чего никак нельзя было сказать о мадам Кормье. И в ближайшую ночь молодая вдовушка решила перейти в генеральное наступление.

Для Селест вся эта история началась с того, что она проснулась. Снова захолодало, и огонь в печке почти совсем погас. Сквозь полуприкрытые ресницы она увидела, как Франсуа встал, тихонько, чтобы никого не разбудить, подошел к печке, подбросил дров. "Сейчас опять будет тепло", – сонно подумала Селест и хотела было уже шепнуть ему слова благодарности, но они замерли у нее на устах.

В проеме двери, ведущей в спальню, появилась фигура хозяйки. Она стояла там в одном пеньюаре, с полуобнаженной грудью.

– Месье Франсуа! – поманила она его пальчиком.

– А он, как баран, представляешь, и пошел! – позднее рассказывала Селест подружке.

– Ах, так вы уже положили дрова? Спасибо, месье! Такая холодная ночь! В такую особенно ощущаешь свою утрату. Плохо женщине без мужа, знаете ли…

После чего предприимчивая вдова положила ему руки на плечи, прижалась к нему всем телом и…

И тут Селест внезапно вскрикнула, как будто увидела кошмарный сон, взмахнула рукой, словно отгоняя что-то – и аккуратно сунула угол одеяла в печь. Секунда – и она уже стоит на коленях и кричит что есть мочи:

– Ой, помогите! Франсуа, Солей, мое одеяло горит!

Солей вскочила как ошпаренная, Франсуа бросился к печке, затушил одеяло. Запах жженой шерсти заполнил комнату.

Франсуа опустился на колени рядом с виновницей происшествия:

– С тобой все в порядке? Не обожглась?

– Вот искорка попала, здесь! – она протянула ему руку с следом от ее зубов; ничего, сойдет за ожог. – Наверное, снегу надо приложить…

Он бросился из дома, принес целую льдинку, взял Селест за руку, приложил.

– Ну вот так. Теперь лучше?

– Да. Спасибо, Франсуа, – она извиняющимся голосом обратилась к окаменевшей хозяйке. – Ой, я вас разбудила, мадам! И тебя, Солей! Мне кошмар приснился, смотрю – а я уже прямо чуть не в печке. Сгореть бы так могла во сне!

– Ну ничего, ничего. Ты сейчас сможешь заснуть опять? Может, еще снега принести?

– Да нет, нет, – храбро заявила Селест. – Ожог-то маленький. Ложитесь все. Надеюсь, не потревожу вас больше…

– Спокойной ночи! – коротко бросила. Одетта и исчезла за занавеской. Улыбаясь про себя, Селест опять завернулась в свое обгоревшее одеяло. Сражение выиграно. Но последнее ли?

Солей проснулась как раз вовремя, чтобы увидеть, как ее подруга, тщательно прицелившись, засовывает одеяло в печку. Зачем? Ну, завтра расскажет. Ребенок опять задвигался, и Солей, свернувшись клубочком, мирно заснула.