Текст книги "Вечная тайна лабиринта"

Автор книги: Дэвид Маккалоу

В Германии, недалеко от Ганновера, в садах Херрен-хаузена находится на удивление хорошо сохранившийся восьмигранный лабиринт XVII века. Почти 75 футов в ширину, он был построен вскоре после 1666 года и перестроен в 1937-м и еще раз – в 1970-х. Спроектированный помощником архитектора Ле Нотра (создателя Версаля), он сохранился почему-то лучше, чем его возможные французские прототипы. Если говорить исключительно о количестве, то голландцы были, пожалуй, самыми одержимыми строителями лабиринтов в XVI–XVIII веках. Садовые лабиринты – doolhofs, сады-путаницы – были здесь буквально повсюду: в садах буржуа, загородных имениях и королевских дворцах. В Амстердаме находилось два лабиринта, которые были даже открыты для посещения, – Oude Doolhof и Nieuwe Doolhof (Старый и Новый лабиринты). Но ни одного из всех этих лабиринтов – ни публичного, ни частного – не сохранилось. Помимо того что они были крайне привлекательны для богатой садовой традиции Голландии, doolhofs имели здесь к тому же крайне скверную репутацию. Один из них, в замке Миддахтен, владелец вынужден был закрыть, поскольку лабиринт превратили в «место проведения тайных любовных встреч». Голландский поэт XVII века Яков Катс писал:

 
Как глупостью своей гонимы, кружат молодые люди вокруг девиц,
Так кружит сад, прокладывая путь свой в тысячи кругов…
Сад – словно сеть, запутывает цепко,
И все ж идущий видит в этом милую игру.
Да, сад – особенное место, всякий, кто желает,
Пожар страстей потушит здесь, кружась.
 

Dool из слова doolhof в голландском языке является также частью слова, означающего учителя, который вводит в заблуждение, учит неверно или внушает ученикам еретические мысли.

Ничего не осталось от самого сложного – ну или, по крайней мере, самого дорогого – лабиринта в истории – Версальского. При дворце «короля-солнца» Людовика xiv, который, по задумке архитектора, должен был подавлять своим величием, был разбит невероятных размеров сад. Автором сада, заложенного в 1662 году, стал Андре Ле Нотр, самый выдающийся из ландшафтных архитекторов. Под лабиринт было выделено около двух акров в достаточно отдаленном уголке сада – в месте под названием Маленький парк, в нескольких шагах к юго-западу от дворца. Автором лабиринта был Жюль Ардуэн-Мансар, постройка была завершена к 1674 году, и, как и все, чем обладал «король-солнце», этот лабиринт не был похож ни на один другой, созданный прежде. Главный вход располагался на углу и охранялся статуями крылатого Купидона (более похожего на взрослого юношу, чем на ребенка) и довольно растрепанного Эзопа, который держал в руках свиток – вероятно, со своими баснями. Но существовали два других способа войти в лабиринт и выйти из него, и «стены» его были сделаны не столько из живой изгороди, сколько из плотно примыкающих друг к другу деревьев и густого подлеска, и никакой цели в центре здесь не было. Зато можно было то тут, то там встретить бронзовые скульптуры, изображающие героев эзоповских басен, – всего их было тридцать девять. А чтобы лабиринт стал совсем уж восхитительным – скульптурные группы на самом деле были фонтанами, маленькой частью обширной версальской водной системы, инженерного чуда, приводимого в движение гениально спроектированными гидравлическими насосами и четырнадцатью гигантскими гидротурбинами, установленными на далекой Сене.

Шарль Перро писал, что это место называлось лабиринтом потому, что представляло собой «бесконечное число проходов», в которых можно было заблудиться.

Карта XVIII века не сохранившегося до наших дней лабиринта в Версале

Перро (1628–1703) помнят сегодня как собирателя и автора сказок XVII века, сохранившего и, безусловно, украсившего такие классические истории, как «Золушка», «Красная Шапочка», «Синяя Борода» и «Спящая красавица». Кроме того, он известен тесными связями со двором «короля-солнца», и в Версале им был спроектирован грот по мотивам «Метаморфоз» Овидия. В 1679 году он опубликовал книжку басен Эзопа, иллюстрированную рисунками Себастьяна Леклерка – художник изобразил все скульптуры Версальского лабиринта и к тому же снабдил книгу подробной его картой. Книжка вышла под названием «Лабиринт Версаля» в Париже и Амстердаме и так и осталась лучшим письменным свидетельством существования этого чудесного сада.

Лабиринт начинался с массивной композиции «Сова и птицы», и все последующие скульптурные группы сильно отличались друг от друга. Одни были раскрашены, другие оставлены так. Некоторые – как, например, «Курица и цыплята» – стояли сами по себе, и вокруг них можно было ходить, а другие размещались в полукруглых зарешеченных нишах. Одни скульптуры были огромными и сложными – как, например, «Битва зверей». Другие – вроде «Лисы и Журавля» – совсем простыми. «Орел, Кролик и Змея» представляли собой, вероятно, всего лишь маленький тотемный столб, омываемый водой и изображающий трех персонажей. А вот причудливый «Крысиный суд» состоял из дюжины грызунов, усевшихся в круг лицом друг к другу и плюющихся струями воды – эти струи с плеском разбивались друг о друга в середине. В баснях Эзопа животные разговаривают, и – если не считать нескольких водопадов – вода почти во всех этих фонтанах вырывалась из пастей животных, символизируя речь. Потоки воды – направленные вверх или вниз, тоненькие и острые как игла или стремительные и бурные – были важным дополнением к общему шуму «разговора».

В лабиринте, изображенном в первом издании книги, нет людей. Но в голландской версии 1693 года он буквально кишит посетителями. И еще – рабочими. Судя по одежде, большинство людей, прогуливающихся по лабиринту, – придворные. Парочки флиртуют друг с другом, некоторые присели отдохнуть на траве и потягивают из бокалов вино. Если мужчины собираются группой, то почти наверняка глубоко увлечены разговором, в то время как женские компании больше интересуются историями, которые изображают скульптуры. Здесь есть и дети, в основном – девочки, и много-много собак, которые, судя по всему, чудесно проводят время. Несколько рабочих на картинке – с тачками, заостренными лопатами и длинными серпами для срезания веток – свидетельствуют о том, что лабиринт нуждался в едва ли не постоянном уходе. Есть здесь даже и сам король – он проходит между статуями Купидона и Эзопа, и присутствующие кланяются и снимают свои широкополые шляпы.

Что же касается самого лабиринта, то изображенные на рисунке стены чрезмерно высоки – в три-четыре раза выше человеческого роста. Дорожки – узкие, но расширяются, чтобы освободить пространство для фонтанов, и некоторые фонтаны находятся в пределах видимости друг от друга. Но любопытнее всего – сами стены. Возможно, это, как и их невероятная высота, – художественное преувеличение, но некоторые из них кажутся такими гладкими, будто бы представляют собой аккуратно подстриженную живую изгородь. Другие, впрочем, кажутся вполне дикими и растрепанными – как настоящий дремучий лес, и почти наверняка именно так и выглядели здешние стены. Ни в одном из изданий книги Перро нет никаких золотых табличек, которые сопровождали бы скульптурные композиции и указывали название басни.

Лабиринт был полностью уничтожен в 1774 году: тропинки выложены в концентрическом порядке, звери и птицы – убраны, и на их место поставлено одно-единственное, вполне рядовое изображение Венеры.

Лабиринт, который сохранился лучше всего не только в памяти, но и в действительности, это лабиринт в лондонском Хэмптон-Корте. От США до Австралии это – самый широко копируемый лабиринт из всех когда-либо созданных и до того прославленный, что даже некоторые лабиринты, построенные не по его образцу (например, лабиринт в Саффрон-Уолдене), считаются либо его точной копией, либо слегка видоизмененным воспроизведением. Лабиринты, создаваемые для подопытных мышей первыми британскими учеными-бихевиористами, говорят, строились по хэмптон-кортскому образцу. 25 января 2001 года на первой полосе газеты «Нью-Йорк таймс» сообщалось: тесты мышечной и мозговой активности спящих лабораторных мышей показали, что по ночам им снятся лабиринты, по которым они бегали весь день. Если так, то узор Хэмптон-Корта, возможно, продолжает жить в мире наших снов – этого его создатели уж никак не могли предположить.

История лабиринта при дворце Хэмптон-Корт хорошо известна. В первые годы правления Генриха VIII, когда король был еще католиком, Томас Вулси, архиепископ Йоркский, стал кардиналом, лорд-канцлером Англии и, вероятно, самым богатым человеком в королевстве. Он купил землю на берегу Темзы и в 1514 году построил здесь первоначальную часть Хэмптон-Корта – свой загородный дом, который в случае необходимости мог разместить на ночлег четыре сотни гостей. Говорили, что лорд-канцлер бредил лабиринтами, которые увидел во Франции, и не исключено, что он построил один в своем новом имении. В 1529 году он «отдал» Хэмптон-Корт Генриху, некоторое время скрывался, а потом умудрился загадочным образом умереть по дороге из Йорка в Лондон, где его должны были судить за государственную измену. Генрих, большинство его жен и все дети в разные периоды жили в Хэмптон-Корте, и, согласно непроверенным сведениям, в эпоху Тюдоров на территории резиденции уже был торфяной лабиринт.

Лабиринт, сохранившийся до наших дней и, возможно, заменивший на этом месте прежний, обычно относят к 1690 году – периоду совместного правления Вильгельма и Марии. Король и королева прибыли из Голландии, где Вильгельм являлся принцем Оранским, и, вероятнее всего, имели отчетливое представление о многочисленных doolhofs, понастроенных неутомимым Хансом де Врисом. С другой стороны, существует версия (ее придерживается, в частности, Министерство промышленного и жилищного строительства Великобритании), согласно которой лабиринт был построен при их предшественнице – сестре Марии, королеве Анне. Анна взошла на трон в 1702 году и построила двойной (Найджел Пенник называет эту композицию «Для Него и для Нее») спиральный лабиринт на территории Кенгсингтонского дворца в Лондоне. На единственном дошедшем до нас изображении этих лабиринтов, в центре которых росло по кипарису, изображены две собаки, играющие на тропинке так же радостно, как и собаки в книге про лабиринт в Версале.

Живая изгородь в лабиринте Хэмптон-Корта, которая теперь достигает восьми футов в высоту, похоже, вначале была высажена из одного только граба, но позже укреплена, залатана и высажена заново из бирючины, тиса, остролиста и платана. Как уже говорилось выше, лабиринт расположен в дальней части большого сада, и от дворца и более изящных садов с узловыми клумбами его отделяет река. Из-за того что в этой части сада все не слишком элегантно устроено, ее назвали «природным заповедником», хотя от дикой природы здесь осталось не так уж и много. В результате того, что лабиринт пристраивали к уже существующим тропинкам, он приобрел интересную трапециевидную форму, которую его поклонники практически никогда не копировали: большинство его копий – квадратные. Самая длинная сторона – противоположная входу; она имеет протяженность почти 22 2 фута.

Лабиринт во дворце Хэмптон-Корт (Англия)

Люди, серьезно изучающие лабиринты, часто говорят о лабиринте в Хэмптон-Корте с некоторым смущением: старый лабиринт стал, пожалуй, чересчур популярным. Печальный тон, с каким говорит о нем один из первых историков, специализирующихся на лабиринтах, У.Х. Мэтьюз, типичен и для большинства его коллег. Вот что он писал:

«Здесь нет никакой особой сложности, напротив… аккуратный, симметричный узор, достаточно загадочный для того, чтобы поддерживать интерес и развлекать, но избавленный от излишней, бесполезной и утомительной запутанности. Он занимает площадь немногим больше четверти акра – пространство не такое уж большое, но достаточное, чтобы уместить около половины мили пути».

Одна из причин, по которой лабиринт сохранился до наших дней, – то, что начиная с 1760 года, когда Георг и – последний обитатель дворца королевских кровей – умер, Хэмптон-Корт превратился в нечто среднее между публичным парком и музеем. Даниэль Дефо в своем «Путешествии по Великобритании» (1726) упоминает лабиринт между делом, как всего лишь одну из достопримечательностей, а настоящий взрыв интереса к Хэмптон-Кортскому лабиринту наблюдался в конце xix века. Королева Виктория открыла часть дворца для публичного посещения, превратив ее в музей, и в 1880-х железнодорожные компании стали рекламировать воскресные прогулки в Хэмптон-Корт, Виндзор и другие места долины Темзы, предлагая недорогие экскурсионные поездки с вокзала Ватерлоо. А в 1889 году вышла книга Джерома К. Джерома «Трое в лодке, не считая собаки» – одновременно комичная и сентиментальная история о троих друзьях, которые отправляются в путешествие вверх по Темзе на маленькой лодке. Книга пользовалась невероятным успехом, а одна из ее сцен, протяженностью меньше двух страниц, действие которой происходит в Хэмптон-Кортском лабиринте, стала самым смешным событием года – по всей Англии ее зачитывали вслух на вечеринках. Год спустя, когда произведение Джерома было впервые опубликовано в Соединенных Штатах, его головокружительный успех повторился, и объем продаж превысил миллион экземпляров. И конечно же в том, что популярность лабиринта в Хэмптон-Корте стала вдруг стремительно расти, следует винить книгу «Трое в лодке». Вот как начинается это маленькое приключение:

«Гаррис спросил, бывал ли я когда-нибудь в Хэмптон-Кортском лабиринте. Сам он, по его словам, заходил туда один раз, чтобы показать кому-то, как лучше пройти. Он изучал лабиринт по плану, который казался до глупости простым, так что жалко было даже платить два пенса за вход. Гаррис полагал, что этот план был издан в насмешку, так как он ничуть не был похож на подлинный лабиринт и только сбивал с толку. Гаррис повел туда одного своего родственника из провинции. Он сказал:

– Мы только зайдем ненадолго, чтобы ты мог сказать, что побывал в лабиринте, но это совсем не сложно. Даже нелепо называть его лабиринтом. Надо все время сворачивать направо. Походим минут десять, а потом отправимся завтракать.

Попав внутрь лабиринта, они вскоре встретили людей, которые сказали, что находятся здесь три четверти часа и что с них, кажется, хватит. Гаррис предложил им, если угодно, последовать за ним. Он только вошел, сейчас повернет направо и выйдет. Все были ему очень признательны и пошли за ним следом. По дороге они подобрали еще многих, которые мечтали выбраться на волю, и, наконец, поглотили всех, кто был в лабиринте. Люди, отказавшиеся от всякой надежды снова увидеть родной дом и друзей, при виде Гарриса и его компании воспряли духом и присоединились к процессии, осыпая его благословениями. Гаррис сказал, что, по его предположению, за ним следовало, в общем, человек двадцать; одна женщина с ребенком, которая пробыла в лабиринте все утро, непременно пожелала взять Гарриса под руку, чтобы не потерять его.

Гаррис все время поворачивал направо, но идти было, видимо, далеко, и родственник Гарриса сказал, что это, вероятно, очень большой лабиринт.

– Один из самых обширных в Европе, – сказал Гаррис.

– Похоже, что так, – ответил его родственник. – Мы ведь уже прошли добрых две мили.

Гаррису и самому это начало казаться странным. Но он держался стойко, пока компания не прошла мимо валявшейся на земле половины пышки, которую Гаррисов родственник, по его словам, видел на этом самом месте семь минут тому назад.

– Это невозможно, – возразил Гаррис, но женщина с ребенком сказала: «Ничего подобного», – так как она сама отняла эту пышку у своего мальчика и бросила ее перед встречей с Гаррисом. Она прибавила, что лучше бы ей никогда с ним не встречаться, и выразила мнение, что он обманщик. Это взбесило Гарриса. Он вытащил план и изложил свою теорию.

– План-то, может, и неплохой, – сказал кто-то, – но только нужно знать, в каком месте мы сейчас находимся.

Гаррис не знал этого и сказал, что самое лучшее будет вернуться к выходу и начать все снова. Предложение начать все снова не вызвало особого энтузиазма, но в части возвращения назад единодушие было полное. Все повернули обратно и потянулись за Гаррисом в противоположном направлении.

Прошло еще минут десять, и компания очутилась в центре лабиринта. Гаррис хотел сначала сделать вид, будто он именно к этому и стремился, но его свита имела довольно угрожающий вид, и он решил расценить это как случайность. Теперь они хотя бы знают, с чего начать. Им известно, где они находятся. План был еще раз извлечен на свет божий, и дело показалось проще простого, – все в третий раз тронулись в путь.

Через три минуты они опять были в центре.

После этого они просто-таки не могли оттуда уйти. В какую бы сторону они ни сворачивали, все пути приводили их в центр. Это стало повторяться с такой правильностью, что некоторые просто оставались на месте и ждали, пока остальные прогуляются и вернутся к ним. Гаррис опять извлек свой план, но вид этой бумаги привел толпу в ярость. Гаррису посоветовали пустить план на папильотки. Гаррис, по его словам, не мог не сознавать, что до некоторой степени утратил популярность.

Наконец все совершенно потеряли голову и во весь голос стали звать сторожа. Сторож пришел, взобрался на стремянку снаружи лабиринта и начал громко давать им указания. Но к этому времени у всех в головах была такая путаница, что никто не мог ничего сообразить. Тогда сторож предложил им постоять на месте и сказал, что придет к ним. Все собрались в кучу и ждали, а сторож спустился с лестницы и пошел внутрь. На горе это был молодой сторож, новичок в своем деле. Войдя в лабиринт, он не нашел заблудившихся, начал бродить взад и вперед и, наконец, сам заблудился. Время от времени они видели сквозь листву, как он метался где-то по ту сторону изгороди, и он тоже видел людей и бросался к ним, и они стояли и ждали его минут пять, а потом он опять появлялся на том же самом месте и спрашивал, куда они пропали.

Всем пришлось дожидаться, пока не вернулся один из старых сторожей, который ходил обедать. Только тогда они, наконец, вышли.

Гаррис сказал, что, поскольку он может судить, это замечательный лабиринт, и мы сговорились, что на обратном пути попробуем завести туда Джорджа»[36]36
  Перевод М. Салье.


[Закрыть].

Примерно век спустя другой вымышленный персонаж отреагировал совсем по-другому на свой первый визит в Хэмптон-Кортский лабиринт. В романе Кэрол Шилдс «Вечеринка Ларри», Ларри Уэллер, молодой канадец, отправившийся в свадебное путешествие, входит в лабиринт один (что сразу ставит под сомнение удачность его женитьбы) и конечно же немедленно теряется. «И вот теперь мне казалось, – думает Ларри. – что в том, чтобы сбиться с пути в этом зеленом лабиринте и затем снова найтись, и состоит весь смысл – в этом и еще в мгновении замурованной заброшенности, неожиданном восторге оттого, что кто-то ведет тебя, словно слепца». Ларри чудится, будто он слышит радостный голос незнакомого американца, который кричит ему «Сюда!», но не обращает на это внимания. Шилдс продолжает: «Он поежился от этого звука, от его пульсирующей веселости, ему хотелось проникать все глубже и глубже в чащу, хотелось отдаться коварству лабиринта, подчиниться этой обнесенной стеной и все же не имеющей границ выдумке». Он еще не знает этого, но большую часть оставшейся жизни Ларри посвятит созданию лабиринтов.

Ближе по духу Джерому К. Джерому был плакат Лондонской транспортной системы, который развесили по всему городу в 1956 году. Под карикатурным псевдовикторианским рисунком, на котором был изображен лабиринт, полный плачущих детей (правда, это был не Хэмптон-Кортский лабиринт), было написано:

Классная дама мисс Флинт

Детей привела в лабиринт.

Заблудились прекрасно

По цене неужасной,

А потом наслаждались

Большою Лозой

И представляли, как Генрих Восьмой

Мажет подачи на Теннисном Корте.

И добраться туда было проще простого: Зеленая линия,

Автобусы 716, 716А, 718 и 725 довезли до самых ворот.

И снова старый добрый лабиринт пришел на помощь системе общественного транспорта и туризму в долине Темзы.

Когда речь заходит о лабиринтах, снова и снова повторяется один и тот же вопрос, которому столько же лет, сколько Тесею: как же отсюда выбраться? Часто этот вопрос оказывается куда более насущным, чем вопрос о том, как добраться до центра. Гаррис полагал, что, чтобы выйти из лабиринта, нужно воспользоваться специальным трюком (все время сворачивать направо). Тот, кто водрузил статую Минервы на башню в вилле Пизани, видимо, полагал, что пройти лабиринт – значит проявить мудрость или изобретательность. Оба они ошибались. Никакого верного приема здесь нет. Попав в лабиринт, мы оказываемся во власти фантазий его создателя. Конечно, если у человека есть масса свободного времени (и немного любви к приключениям), можно воспользоваться освященной веками техникой «рука на стене», которая действительно выручает в относительно простых лабиринтах. Фокус заключается в том, чтобы положить одну ладонь (подойдет любая) на стену лабиринта и идти вдоль стены, словно в темноте, все время ее придерживаясь и поворачивая вместе с ней. Таким образом вы обойдете все тупики, возвращаясь из них туда же, откуда пришли, и немедленно попадая в следующий. В конце концов, рано или поздно, вы окажетесь в центре – возможно, с ободранной в кровь ладонью. Таким же непривлекательным представляется и другой способ, при котором все необходимые повороты разучиваются заранее – по карте.

Садовый лабиринт в Чивнинге (графство Кент, Англия)

Многие знают, что «секрет» Хэмптон-Кортского лабиринта состоит в том, чтобы повернуть налево сразу, как только войдешь, два раза свернуть направо, а потом все время поворачивать налево, пока не встретишь два белых дуба, которые растут в самом центре. (Тех, кто не считает левые повороты, приключения догонят уже на обратном пути.) Но авторы лабиринтов с давних пор научились сбивать с толку любителей пожульничать. Четвертый герцог Стэнхоупский славен тем, что дополнял свои лабиринты «островами» – чтобы еще больше запутать идущего. Острова – это миниатюрные лабиринты в составе большого лабиринта, которые не соединяются с основным общей стеной, и поэтому поклонники приема «рука на стене» здесь сначала ходят и ходят кругами и в конечном итоге отправляются обратно ко входу. Острова могут быть простыми, как одиночный, отдельно стоящий меандр. В 1820-х годах герцог, большой любитель математики, построил как минимум три лабиринта в своем поместье в Чивнинге, графство Кент. На первый взгляд они кажутся похожими на уже знакомые нам – даже, если честно, слишком знакомые – римские напольные лабиринты, но в действительности центр здесь отгорожен «островами», и благодаря им создается впечатление, что добраться до него сложнее, чем на самом деле. Только один из трех сохранился.

Но кому нужен простой лабиринт? Как понял Ларри Уэллер во время своего медового месяца, весь смысл лабиринта – именно в том, чтобы заблудиться, причем заблудиться основательно, а потом снова найтись. Это похоже на то смешение чувства опасности и сменяющего его облегчения, которое заставляет путешественников отправляться без карты в прогулки по городам-лабиринтам, таким как Венеция или марокканский Фес.

Лабиринтовый бум – по крайней мере, первая его волна – не пережил XVIII век. Хотя эксцентрики, антиквары и энтузиасты вроде герцога Стэнхоупского продолжали строить новые путаницы, садовая мода кардинальным образом изменилась, сначала в Англии, а затем – по всей Европе. Возможно, во всем виноваты недавно обнаруженные (или, по крайней мере, недавно замеченные) китайские сады с их восхитительной искусственной «дикостью». А может быть, на ситуацию повлияли философы вроде Руссо с их речами о свободе и возврату к природе. Или, может, просто нужный человек в нужный момент взглянул на деревья и озера и увидел в них не пугающую дикую глушь, а прекрасный пейзаж. Так или иначе, к середине века английские ландшафтные архитекторы – такие, как Уильям Кент и Ланселот Браун по прозвищу Способный – срывали с земли такие «противоестественные» приспособления, как заборы, стены и лабиринты, заменяя их озерами, водопадами, холмами и цветущими рощами, еще более искусно безыскусственными, чем все, что придумал Создатель. Браун Способный служил королевским садовником и жил в Хэмптон-Корте с 1764 по 1783 год. Принято считать, что лабиринт уцелел только благодаря тому, что Брауну было наказано – возможно, даже самим королем – держать свои руки (и садовые ножницы) подальше от лабиринта.

Уильям Кент провозгласил: «Вся природа – это сад», а Исаак Уэр («Об Управлении промышленным строительством ее величества» – значится на титульной странице его книги «Полное собрание архитектуры») низвергал то, что он называл «змейками», с их «закрученными замысловатыми» узкими тропинками и плотно сомкнутыми кустами. От всего этого, по его словам, было «неприятно, сыро и темно». Или, если воспользоваться другой его фразой, лабиринты были местом «неприрученной темноты и ужасающей сырости». Словом, ничего похожего на нормальный сад.

Лабиринты, как уже упоминалось выше, по природе своей искусственны. Они – один из самых первых признаков победы человеческого интеллекта над «естественными» формами. Если садовые лабиринты были приметой урбанизации сада – ведь теперь по нему ходили пешеходы, которые играли на его узких проходах и аллеях, – их разрушение было логическим результатом нового восхваления природы и естественности, каким бы романтическим оно ни представлялось.

Бернард Рудофски, историк и критик архитектуры, писал о традиционном недоверии и даже ненависти англичан по отношению к городам и об их идеализированных представлениях о деревенской жизни. Он полагал, что эта неприязнь по крайней мере частично объясняет, почему английские города кажутся ему такими неприветливыми и неуютными (не говоря уже о том, что они очень некрасивы), в то время как в Италии, где, как он чувствовал, люди любят городскую жизнь, города такие живые и манящие. Рудофски мастерски отстаивал свое мнение, но не принимал в расчет разницу в климате между Северной и Средиземноморской Европой. Впрочем, отказ от урбанизированного сада действительно можно объяснить отвращением, которое жители Англии испытывали к городам. Проснувшаяся у англичан тяга к естественному, ненадуманному виду – даже если достичь его можно было только благодаря полному переустройству сельской местности – распространилась по всей Европе, и лабиринты там стали один за другим исчезать, а на смену им приходил «естественный» jardin anglais– «английский сад».

Лабиринты вернутся вновь в XX веке. Ведь неспроста писатель Джулиан Барнс написал, что затяжная популярность лабиринтов среди англичан коренится в двух главных британских страстях: садоводстве и кроссвордах. Ну а вернутся они уже другими: новые лабиринты будут богатыми, искушенными, алчными и где-то даже вульгарными. И очень мало будут походить на «духовный» лабиринт, о котором мы говорили.