Текст книги "Вечная тайна лабиринта"

Автор книги: Дэвид Маккалоу

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 17 страниц)

Лабиринт из живой изгороди в саду Королевского общества садоводов, ранее размещавшемся в Южном Кенсингтоне (Лондон)

Принцу Альберту, супругу королевы Виктории, приписывают также «рекомендацию», согласно которой часть 25-акрового ботанического сада следовало отвести под лабиринт из живой изгороди. Для претворения в жизнь этого плана был нанят Уильям Эндрюс Несфилд, отставной морской офицер, ставший весьма популярным садовым архитектором. Наибольшую известность ему, вероятнее всего, принесли ландшафты в королевских садах Кью, но особенно Несфилдом восхищались – и нанимали владельцы усадебных хозяйств – за его узловые сады в псевдотюдоровском стиле. Лабиринты Несфилду тоже уже доводилось строить. Оригинальный лабиринт из живой изгороди в Саффрон-Уолдене был его произведением, и еще один, эксцентричной формы, с тремя большими кругами и общим видом немного напоминающий жука, до сих пор находится в Сомерлейтон-Холле, рядом с Грейт-Ярмутом в Сассексе. Садовый лабиринт Королевского общества садоводов открылся в 1861 году и был менее изощренным – состоял из всего-навсего одного круга. Предполагалось, что в центре лабиринта будет установлен фонтан, но вместо этого там появилась статуя Галатеи. Критики Несфилда высказывали (как обычно) недовольство тем, что в его саду «чрезмерно» используется гравий. К сожалению, с годами лабиринт зарос травой, и в 1913 году, когда на его месте построили Музей науки Южного Кенсингтона, Центральный Лондон лишился своего единственного лабиринта из живой изгороди.

В дополнение к тому, что он, возможно, и в самом деле слишком вольно обращался с гравием, Несфилд отличался от большинства других создателей лабиринтов той эпохи оригинальностью мышления. Чаще всего в лабиринтах тех лет главенствовала традиция. В Австралии первый садовый лабиринт появился в 1862 году, в ботаническом саду богатого города золотоискателей Балларата и продержался там (всего с одним пересаживанием) до 1954 года. Это была более или менее точная копия Хэмптон-Кортского лабиринта, так же как и первый новозеландский лабиринт, построенный в 1911 году в Данидине. Его тоже больше не существует. Хотя похожие лабиринты появлялись и вскоре уничтожались в ряде колониальных поселений в Африке и Азии, возрождение не ограничивалось одной лишь Британской империей. Например, в Нидерландах в конце XIX века случился настоящий лабиринтовый бум. Самый известный голландский лабиринт, дошедший до наших дней, изображен на полу готической пристройки XIII века к более старой романской церкви Синт-Серваас в Маастрихте. Спроектированная архитектором Петрасом Куйперсом в рамках обновления старейшей городской церкви, предпринятого в 1886 году, эта 30-футовая версия римского лабиринта демонстрирует мозаичные силуэты шести городов: Маастрихт на входе, Иерусалим в центре, а Рим, Константинополь, Аахен и Кельн – по углам. Второй, менее заметный лабиринт Куйперса расположен в алтарной части храма и очень напоминает лабиринт с крестом, который можно встретить во французском Сент-Омере и в ратуше города Гента. Его площадь – примерно 24 квадратных фута. Более или менее традиционные лабиринты изображены также на входе в две церкви, построенные позже в то же столетие – Синт-Николас-керк в Наймегене и Синт-Мартинус-керк в Оуд-Зевенааре (около 15 квадратных футов). В центре лабиринта в Синт-Николас-керке написаны слова Per Crucem ad Соronam– «Через крест к короне».

Лабиринт в соборе Эли (Англия)

Приблизительно в то же время, когда строились церковные лабиринты, голландские ландшафты стали украшаться лабиринтами из живой изгороди. Четыре из них сохранились до сих пор, все четыре представляют собой вариации хэмптон-кортского образца и находятся в Рурроло (самый большой), Патерсвольде, Велдаме и Сиперстейне.

Самый необыкновенный из церковных лабиринтов конца XIX века появился весьма неожиданно. Сэр Джордж Гилберт Скотт заслужил известность, состояние и рыцарский титул благодаря тому, что строил – а чаще перестраивал – здания, которые после его работы могли легко сойти за подлинные благороднейшие образцы архитектуры XVI–XVIII веков. Сколько посетителей за последние полтора столетия восхищались великолепным готическим потолком в церкви Батского аббатства, прекрасно зная, что он вовсе не тюдорский, а викторианский? Скотт мог с одинаковым успехом построить средневековый вокзал (Сент-Панкрас в Лондоне), привести в порядок национальное достояние (Вестминстерское аббатство) или спасти угрожающе обветшавший деревенский собор, как он сделал в местечке Эли недалеко от Кембриджа.

Ангелы, которыми он разрисовал трансепт в соборе Эли, не оставляют сомнений в том, что они не что иное, как творения XIX века, но вот черно-белый каменный лабиринт на полу у входа в собор вызывает подлинное удивление. Это первый и единственный лабиринт в английском соборе, и его расположение почти в точности совпадает с положением лабиринтов во французских церквах. Но благодаря своим резким поворотам, почти 20 квадратным футам площади и странной форме (лабиринт квадратный, но оптическая иллюзия создает ощущение, что перед нами прямоугольник), лабиринт в Эли не похож ни на один из ранее построенных. И хотя в путеводителях по собору приводится весьма уместная средневековая история о том, что лабиринт был придуман для того, чтобы развернуть дьявола и отправить его обратно через дверь, в которую тот только что вошел, – не остается никаких сомнений в том, что это – безусловно и абсолютно современное творение.

Интерес к лабиринтам, возрожденный в конце века, в сочетании с еще более сильным увлечением новыми научными достижениями и строительными материалами нашел отражение (причем в буквальном смысле слова) в новом виде лабиринтов. По обе стороны Атлантики многие самые популярные лабиринты конца XIX и начала XX века были сделаны из стекла. Их устройство и принцип действия не имел почти никакого отношения к Криту, Шартру или Хэмптон-Корту, они появились только благодаря открытиям в области физики и оптики. Зеркальные лабиринты были идеальным ярмарочным развлечением. Их было легко собирать, легко поддерживать в хорошем состоянии, и к тому же для них не требовалось много места. Ведь и в самом деле, площадь, которую они занимали, благодаря оптическому обману казалась в шесть раз больше, чем была на самом деле. Ширина стандартного ярмарочного фургона составляла лишь восемь футов, а лабиринты в разложенном виде вырастали до шестнадцати. Роберт Голдсак, специалист по ярмаркам и бродячим представлениям, писал, что секрет успеха «стеклянного дома», как их тогда называли, заключался в том, что они никогда не запутывали посетителя так сильно, чтобы он остался там надолго. Ведь иначе там просто не хватило бы места на всех.

Типичный «стеклянный дом» состоял, во-первых, из коридора, который часто благодаря отражению удваивал сам себя и был увешан кривыми зеркалами, отображаясь в которых, посетители становились выше, или толще, или меньше, чем были на самом деле. Иногда в пол были вмонтированы пружины, чтобы посетители теряли равновесие. А еще здесь встречались и элементы «пещеры ужасов» – свисающие с потолка веревки (имитирующие паутину), жутковатые огни (правда, слишком темно здесь не бывало, ведь тогда зеркала перестали бы отражать) и выскакивающие из темноты скелеты и чудовища. Коридор вел в сам зеркальный лабиринт, где арки, двери и другие коридоры словно растягивались во всех направлениях, и посетители то тут, то там замечали свое отражение – иногда даже целую дюжину своих отражений – и эти отражения часто шли в направлении, противоположном тому, в котором двигался сам посетитель. Задача здесь состояла не в том, чтобы добраться до центра, а в том, чтобы по дороге к выходу не слишком часто ударяться лбом о неожиданную зеркальную стену. Вскоре многие люди наловчились проходить зеркальные лабиринты, выставив вперед руки, сильно смахивая при этом на актрис, исполняющих роль леди Макбет в бродячих театрах.

Ч.У. Паркер из Ливенворта, Канзас, ведущий производитель оборудования для ярмарочных представлений и интермедий, сделал множество передвижных стеклянных домов, но некоторые его произведения были установлены стационарно в парках развлечений. В рекламной листовке парка «Стиплчейз» («Единственное смешное место в Кони-Айленде»)[39]39
  Кони-Айленд – южная оконечность Бруклина, на которой в 1880-х годах был разбит первый в мире комплекс парков развлечений с аттракционами и т. д. Состоял собственно из трех парков, принадлежащих разным владельцам: «Луна-парк», «Дримленд» и «Стиплчейз».


[Закрыть] значилось двадцать пять аттракционов, которые можно было посетить всего за 25 центов, и номером 19 (между 18: «Движущиеся картины» и 20: «Русские горки») значился Стеклянный музей в Затонувшем саду. Начиная с 1906 года зеркальный лабиринт выставлен и в музее восковых фигур «Гревен», парижской версии музея мадам Тюссо. Его построили для Всемирной выставки 1900 года, но он так и остался в тени Эйфелевой башни, чуда тогдашней инженерной мысли, оставшегося от Всемирной выставки 1889 года.

Густав фон Птиттвитц Палм, если его действительно звали именно так, представлялся «австро-венгерским подданным, временно проживающим в Нью-Йорке» – так было написано в документах, которые 30 мая 1893 года он подал в патентное бюро, желая получить патент Соединенных Штатов на «устройство для произведения оптических иллюзий». Это был зеркальный лабиринт, который предлагал сразу два оптических обмана. Первый – исчезающая женщина (или «любая другая подходящая приманка»), которую посетитель, входя в лабиринт, видит на отдаленном расстоянии, но, когда он подходит к ней ближе, «приманка» оказывается уже совсем в другом месте. Палм писал так:

«Как бы посетитель ни старался добраться до этого предмета или человека, всякий раз он будет попадать впросак». Второй – это иллюзия толпы. Как описывал это Палм, посетитель входит в «лабиринт» (изобретатель сам ставил это слово в кавычки), и затем:

«…глядя перед собой, он видит нескольких других посетителей, но, приглядевшись внимательнее, обнаруживает, что на самом деле все это – лишь многочисленные отражения одного и того же человека… И точно так же видят другие посетители его самого. Фактически каждый посетитель в любой части «лабиринта» отражается во всех других частях «лабиринта». Совсем по-другому дело обстоит с «приманкой» (женщиной или любым другим подходящим предметом, который попадается на глаза сразу при входе в лабиринт)… Таким образом, создаются две иллюзии: первая заставляет поверить в то, что это помещение огромно, не имеет границ и заполнено посетителями, а вторая – в то, что некий объект находится совсем рядом и добраться до него ничего не стоит».

Устройство, получившее патентное удостоверение за номером 498 524, всеми своими иллюзиями было обязано зеркалам – двадцати пяти штукам. Несколько месяцев спустя Палм получил дополнительные патенты на свой зеркальный лабиринт, потому что теперь в нем появились «улучшенные» арки и рамы, а также были более тщательно подогнаны друг к другу размеры стекол, чтобы было проще перевозить аттракцион с места на место.

Лучшим из сохранившихся зеркальных лабиринтов XIX века считается лабиринт, также построенный для выставки: Швейцарской национальной выставки 1896 года в Женеве. После окончания выставки лабиринт был отстроен заново в «Ледниковом саду» в Люцерне, где ему посчастливилось быть отремонтированным и восстановленным в 1991 году. На первый взгляд большой зал производит впечатление многоколонной мавританской фантазии, возможно навеянной испанской Альгамброй[40]40
  Альгамбра (от арабского «аль-хамра» – красная) – архитектурный ансамбль XIII–XVI веков в Гранаде. Яркий образец изощренной позднемавританской архитектуры.


[Закрыть], и кажется, будто все его коридоры и проходы ведут одновременно в шесть – или их там даже больше? – направлений. Люди, бродящие среди зеркал, тщетно пытаются найти дорогу, но натыкаются на бесконечное число дверных проемов, которые на деле оказываются вовсе никакими и не дверными проемами, то и дело замечают самих себя в дальнем конце коридора, в который собираются войти, входят в комнату, полную цветов, и даже несколько раз, к своему удивлению, встречаются с калифом.

Над головой здесь нависает нечто, очень напоминающее мавританские узорчатые своды, а пол, как и у большинства полов зеркальных лабиринтов, украшен узором из равносторонних треугольников. Они-то и являются ключом к разгадке обмана. Не каждый треугольник действительно используется – некоторые играют чисто декоративную роль. Ширина высоких прямоугольных зеркал (которые никак не искажают отражающиеся в них предметы) совпадает с длиной одной стороны треугольников, и зеркала расставлены точь-в-точь по краям треугольников. Иногда зеркало есть только у одной стороны, иногда – у двух, иногда одна сторона треугольника соприкасается с нижним краем зеркала, а иногда – с краем простого прозрачного стекла такой же формы и размера. Из-за треугольников все эти зеркала стоят под углом в 60 градусов, и те, которые оказываются в правильном положении относительно друг друга, могут взаимодействовать и отражать друг друга. В более сложных лабиринтах, таких как лабиринт двойной иллюзии Густава Палма, используются также маленькие лабиринты внутри больших, и тогда независимая сеть зеркал – не принимающая во внимание треугольники – расставляется под углом 45 градусов, и эти зеркала отражают друг друга, но не те, которые стоят под углом 60 градусов. Впрочем, такое дополнительное усложнение встречается редко и на сегодняшний день, возможно, существует только в литературных произведениях – например, таких как мистический роман Уильяма Бэйера «Зеркальный лабиринт».

В 1986 году Джирл Уокер, ведущий колонки «Ученый-любитель» в журнале «Сайентифик Американ», вошел в лабиринт Люцерны и нашел его намного более сложным, чем ожидал. И вот, будучи журналистом, он вернулся в лабиринт с блокнотом в руках, пустил вперед жену, чтобы не натыкаться на неожиданные стеклянные стены, и нарисовал карту аттракциона. На рисунке, который он опубликовал в своей июньской колонке, изображена, казалось бы, совершенно несложная дорога с чередующимися правыми и левыми поворотами (и всего одним настоящим тупиком), которая, извиваясь, тянется вдоль стен из расставленных под углом зеркал. Также из рисунка видно, что на самом деле это никакой и не лабиринт, а всего лишь иллюзия, оптический и геометрический обман зрения. Петляющий и изменчивый лабиринт существует лишь в голове того, кто по нему идет. Как продукт технократической науки XIX века, лабиринт в Люцерне представляет собой такую же затейливую конструкцию и, при всей своей несерьезности, гениальное творение, как и его современница – Эйфелева башня.

Зеркальные лабиринты до сих пор можно встретить на редких странствующих ярмарках и в парках развлечений. В некоторых плохеньких версиях стеклянные зеркала заменили на полиэфирную пленку. В пещере Вуки-Хоул рядом с Батом (Англия) находится яркий разноцветный лабиринт, явно навеянный люцернским, правда слегка попроще. (Здесь уж точно не понадобится жена, которая шла бы перед пытливым составителем карты, забреди он вдруг сюда.) И в отличие от лабиринта в Люцерне лабиринт в Вуки-Хоул завершается гигантским зеркальным фонтаном. В чикагском Нэви-Пир находится лабиринт, в котором представлены все главные достопримечательности «города ветров» в миниатюре. А в загородном поместье Лонглит на юге Англии разыгрывают легенду о короле Артуре в зеркальном лабиринте, построенном в здании конюшни. Все эти новые творения – дело рук изобретательного Эдриана Фишера. Интересная вариация на тему зеркального лабиринта существовала одно время в саду отеля «Тйаарда» в Голландии. Построенный в XX веке и несколько раз расширявшийся, с 1980 года лабиринт превратился в автомобильную стоянку. На первый взгляд он казался обыкновенным лабиринтом, но, когда идущий доходил до центра, там его ожидали шесть кривых зеркал. И то, что испокон веков было моментом триумфа, здесь оборачивалось издевкой и насмешкой. А Минотавр оказывался лишь искаженным отображением тебя самого.

Ну а стеклянный дом, который навсегда останется в памяти, – это лабиринт из заброшенного парка развлечений в Сан-Франциско, который появляется в конце фильма Орсона Уэллса «Леди из Шанхая» (1948). Рита Хейворт играет даму, которая, кажется, запуталась в своем браке. Уэллс, помимо режиссуры, исполняет в фильме роль не-столъ-невинного безучастного наблюдателя с ирландским акцентом, который получает в итоге больше, чем рассчитывал. Это классический американский фильм в жанре нуар, с соответствующими диалогами. «Мир жесток», – говорит Рита. «Каждый человек – игрушка в чьих-то руках», – говорит Орсон. Перестрелка между дамой и ее мужем (знаменитым адвокатом, чью роль исполняет непривычно злой Эверетт Слоан) отражается в разлетающихся на осколки стеклах Зеркальной комнаты. Стрельба длится не больше двадцати секунд, но именно из-за них люди помнят оставшиеся восемьдесят семь минут фильма.

Несмотря на все это увлечение новаторством, всевозможные технические ухищрения и щекочущую нервы неразгаданную загадку, мистическое притяжение лабиринта никуда не делось. И в конце XIX века не было на земле другого такого места, где бы оно выразилось с такой силой, как в маленькой часовне из красного кирпича на кладбищенском холме в Суррее. В деревне под названием Комптон жил художник и скульптор Джордж Фредерик Уоттс и его молодая жена Мэри. Огромные, тяжелые картины Уоттса с их мускулистыми героями и мелодраматическими положениями давно вышли из моды, хотя были времена, когда его называли «английским Микеланджело». Мэри была его второй женой – первой была шестнадцатилетняя на момент брака актриса Эллен Терри, – и, хотя ее преданность «Синьору» (как называли Уоттса дома) не подвергается сомнениям, художественный вкус Мэри считался более «современным», чем его. Шотландка, выросшая в фамильном замке Алдури, на Лох-Нессе, Мэри находила вдохновение для своих работ в кельтских источниках – богато иллюстрированной «Келлской книге» и «Книге из Дарроу», а также в затейливо украшенных высоких крестах Ирландии, Шотландии и Уэллса. Кроме того, она почитала Уильяма Морриса и «Движение искусств и ремесел»[41]41
  «Движение искусств и ремесел» – художественное течение, распространенное в Великобритании и Америке в конце xix века. Его участники ратовали за возвращение к ручным видам ремесел и особое внимание уделяли текстурам материалов, с которыми работают. Самыми ценными произведениями они считали предметы, украшающие быт человека, поэтому главным направлением деятельности Движения было создание обоев, тканей и других деталей интерьера.


[Закрыть] с его философией преображения масс посредством искусства. Задача движения состояла не столько в том, чтобы обучить народ ценить прекрасное в искусстве, сколько в том, чтобы обучить его самостоятельно делать прекрасные вещи, которые потом можно было бы для чего-нибудь использовать. Например, огорченная некрасивостью большинства надгробных плит, Мэри некоторое время носилась с мыслью о том, чтобы научить людей готовить надгробия для себя самих – из доступных материалов.

В 1895 году деревня Комптон купила небольшое количество земли рядом с домом Уоттса – под новое кладбище. Но у Мэри родился уже более амбициозный план, чем просто надгробия. Она нарисует эскиз для часовни, которая будет стоять на этом кладбище, и покажет деревенским жителям, как делать глиняные архитектурные элементы-символы, благодаря которым это здание станет одним из самых удивительных в Англии – хотя кое-кто назовет его просто гротескным. Мэри устраивала занятия по лепке в поместье Уоттса, где можно было даже нарыть глины для работы, и скоро желающих заниматься у нее стало больше, чем она могла предположить. В своей тоненькой книге «Мир в узоре» Мэри пыталась растолковать значение символов часовни (и извинялась – не слишком, впрочем, убедительно – за то, что объяснять приходится так много) и перечисляла имена семидесяти трех человек, включая свое собственное, – тех, кто помогал ей в создании этого творения. Из местной глины лепились сотни ангелов, петухов, кораблей, мышей, переплетенные ветви кельтского Древа Жизни, псевдоарабские библейские цитаты и еще несколько десятков других деталей, среди которых было довольно много лабиринтов. А потом все это обжигалось в печи, которую помог установить Уильям Де Морган – блестящий плиточный художник Уильяма Морриса.

Дорога к часовне была доделана в 1898 году. Она проходит среди рядов густо посаженных деревьев и ведет через кладбище. Когда выходишь наконец из гущи деревьев, ощущение такое, будто вышел из лабиринта живой изгороди, а маленькое кирпичное здание, которое открывается твоему взору, даже после того, как оно сто с лишним лет выцветало на солнце, по-прежнему выглядит очень-очень красным. Второе, что бросается в глаза, – это массивная романская дверь, окаймленная замысловатой резьбой по камню (в действительности – глиной), которая вполне могла бы принадлежать средневековому ирландскому монастырю или любому из многочисленных зданий Генри Хобсона Ричардсона или Луиса Салливана из еще более далеких Новой Англии или Чикаго. В плане часовня представляет собой греческий (равносторонний) крест, вмещающий в себя круг меньшего размера. Купольная крыша выложена из необычно узких кирпичей, и от этого часовня кажется выше, чем есть на самом деле, а сверху ее украшает небольшая колокольня. И повсюду видны завитки тонкой резьбы по красному кирпичу.

На каждой стене, кроме фронтальной, изображен ангел с лабиринтом в руках – всего три ангела, символизирующие Путь, Правду и Любовь. Лабиринт, означающий Путь, напоминает напольную мозаику в церкви Сан-Витале в Равенне. Найджел Пенник указывает, что это и в самом деле копия итальянского лабиринта в том виде, в каком он представлен на неточном рисунке, опубликованном в книге «Архитектура, мистика и миф» Уильяма Летаби – одного из главных философов «Движения искусств и ремесел». Внутри, в единственном помещении часовни, на нас обрушивается головокружительное смешение кельтского искусства, ар-нуво и элементов в стиле «Движения искусств и ремесел», которые сама Мэри Уоттс называла (возможно, в шутку) «возвеличенными обоями», а алтарь украшает еще один лабиринт – большего размера и на этот раз одиннадцатикруговой.

Но самые необыкновенные лабиринты в часовне, к сожалению, обычно остаются без внимания – как и фигурки в нижней части колонн, окружающих окна. Мэри Уоттс пишет, что увидела этот узор на кельтском кресте в деревне Кэрью в Уэльсе.

Рисунок Мэри Уоттс, изображающий крестообразный лабиринт в Кэрью (Англия)

В нем сочетается изображение свастики (которая, по мнению Мэри, в дохристианском мире символизировала путь солнца), а также знак «Т», или «Тау», – символ, который предшествовал кресту Иисуса и который израильтяне в Египте вешали над дверями своих домов в ночь еврейской Пасхи. Завидев этот знак, Ангел Смерти должен был пройти мимо и пощадить иудейских первенцев. А кроме того, как пишет Мэри Уоттс, «Тау» был «символом, который на протяжении многих тысяч лет до прихода Моисея египтяне использовали для обозначения бессмертия».

Мэри полагала, что лабиринт в Кэрью у первых британских христиан играл роль опознавательного знака, и иногда вокруг лабиринта приписывались слова: «благость Божия ведет»[42]42
  «Или пренебрегаешь богатство благости, кротости и долготерпения Божия, не разумея, что благость Божия ведет тебя к покаянию»? (Рим. 2:4).


[Закрыть]. Она черпала в этом силы. Хотя часовня, вопреки распространенному убеждению, не была построена в память о Г.Ф. Уоттсе, его прах хранится здесь, рядом с алтарем, в небольшой шкатулке, которую Мэри сделала за много лет до его смерти совсем для других целей. Некоторые из жителей и жительниц Комптона, работавшие с глиной, образовали Гильдию гончарного искусства и изготавливали не только надгробные плиты из красного кирпича, но еще и популярную до сих пор глиняную посуду, за которой в наши дни охотятся коллекционеры. А когда начался новый век, Мэри Уоттс написала, что истинное значение лабиринта в Кэрью с его изгибами, поворотами и символами вечной жизни можно отыскать в пьесе Роберта Браунинга «Пиппа проходит»: «Бог в своих небесах – /И в порядке мир!»[43]43
  Перевод Н. Гумилева.


[Закрыть]