Текст книги "Ярмарка коррупции"

Автор книги: Дэвид Лисс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 26 страниц)

Затем портной отвел нас в мастерскую своего родственника, где я заказал два модных парика. Мастер предложил подстричь мне немного волосы, чтобы парик сидел лучше, но так, чтобы со стороны не было заметно. Мастер сказал, что он будет работать денно и нощно, чтобы парики были готовы как можно раньше. Осталось совсем недолго ждать до того момента, когда Мэтью Эванс впервые предстанет перед миром.

Тем временем мне нужно было подобрать себе жилье, так как я считал небезопасным оставаться на ночлег в одной харчевне дольше, чем день-другой. Поэтому я нашел новый ночлег, и хотя хозяин отнесся подозрительно к отсутствию у меня багажа, я рассказал историю о переезде и утерянном багаже, которая его вполне удовлетворила, в особенности когда я пообещал уплатить за ночлег вперед, а за еду – сразу после трапезы.

Так, вновь обретя сносную крышу над головой, я принялся изучать политику, начав с посещения Флит-стрит, где я приобрел несколько популярных газет. Но о политике мне удалось узнать намного меньше, чем о собственной персоне, так как я обнаружил, что не было более популярной темы, чем Бенджамин Уивер. Наши британские газеты считают своим долгом осветить популярную тему, и каждый писака полагает ниже своего достоинства разделять чье-либо мнение, поэтому меня не должно было удивить обилие статей обо мне. Я и ранее встречался с подобными журналистскими эскападами. Однако я был поражен тем, с какой свободой использовалось мое имя и как мало правды было в тех статьях. Человек испытывает странное чувство, когда его превращают в метафору.

Каждый из авторов использовал меня как средство выразить собственные политические убеждения. Газеты вигов сокрушались, что такой ужасный преступник, как я, смог совершить побег, и клеймили проклятых якобитов и папистов, которые помогли мне сбежать. Виги изображали меня бунтовщиком, составившим заговор с самим Претендентом, дабы убить короля, хотя детали заговора упоминались лишь вскользь. Даже мне, человеку не искушенному в политике, было ясно, что виги пытаются превратить возникшее затруднение в политическое орудие.

То же самое можно было сказать и о тори. Их газеты изображали меня героем, который пытался доказать свою невиновность в продажном суде вигов. То, что я взял инициативу в собственные руки, когда правительство предало меня, было достойно похвалы. Поскольку виги были известны своей терпимостью в отношении евреев (что было не более чем побочным продуктом более широкой религиозной терпимости), а тори – нетерпимостью, мне показалось интересным, что ни одна из партий не упоминала моей принадлежности к иудейской расе.

Однако самым интересным было объявление, которое я нашел в газете «Постбой». В объявлении было написано:

Мистер Джонатан Уайльд извещает, что им найден короб пропавшего полотна и что он желает вернуть его владельцу. Если этот джентльмен покажется в таверне «Синий хряк» в ближайший понедельник в пять часов пополудни и будет держаться правой стороны, он получит ответ на многие интересующие его вопросы.

Конечно, в тексте был скрытый смысл, так как моя настоящая фамилия Льенсо на испанском языке означает «полотно», а мое имя на иврите значит «сын правой руки». Я сразу же расшифровал текст. Уайльд, мой давний враг, величайший представитель преступного мира столицы, человек, который вопреки всем ожиданиям выступил в мою защиту на суде, хотел со мной встретиться.

Без сомнения, я вскоре узнаю о его планах, но я не намеревался входить в его логово неподготовленным. Я решил избрать иной путь.

Глава 9

Из тайного послания Джонатана Уайльда следовало, что он желал меня видеть в ближайший понедельник, но я обнаружил его объявление в четверг и не намеревался ждать так долго, чтобы получить ответы на свои вопросы. Я был по-прежнему убежден, что симпатичную девушку с желтыми волосами, которая так искусно снабдила меня инструментами, сыгравшими решающую роль в моем побеге, послал он, но доказательств у меня не было никаких. Я интуитивно чувствовал это, а также мне было известно, что Уайльд часто пользовался услугами симпатичных девушек в своих делах. Но даже если он был организатором моего побега, я ни на секунду не сомневался, что его не оставят равнодушным сто пятьдесят фунтов, обещанных за мою голову. Он вряд ли мог рассчитывать на то, что я войду в таверну «Синий хряк», откуда он вел свои дела, расположенную напротив Литтл-Олд-Бейли, в двух шагах от того места, где должна была состояться моя казнь, и отдам себя в его руки. В прошлом Уайльд не раз меня обманывал, и даже его добрых слов на суде было недостаточно, чтобы начать доверять ему теперь.

Я решил узнать о его намерениях в отношении меня иным способом. Я посетил мясную лавку в той части города, где меня не знали, и приобрел несколько кусков отборной говядины, которые были завернуты, как я успел заметить, в газеты, повествующие о знаменитом злодее Бенджамине Уивере. Затем я просидел в таверне дотемна, а после этого отправился в Дьюкс-Плейс, где я когда-то жил и где не бывал уже более двух недель. Было странно вновь оказаться в привычной обстановке, где говорили по-английски с сильным акцентом и по-португальски, а также иногда на языке тадеско, выходцев из Восточной Европы. Повсюду разносился аромат кушаний, приготовляемых к шабату, который наступал следующим вечером. В воздухе стоял густой аромат корицы и имбиря и не столь приятный запах капусты. Старьевщики, лоточники и торговцы фруктами громко зазывали покупателей. Все это было слишком хорошо мне знакомо, так как я находился всего в нескольких шагах от дома, в котором проживал до недавнего времени. Скорее всего комнаты мои были разорены представителями закона, так как государство должно было получить компенсацию за то, что обвинило меня в совершении преступления. Я страстно желал пойти туда и посмотреть на то, что осталось от моего дома, но понимал, что делать этого не следовало.

Вместо этого я нашел нужный мне дом, который плохо охранялся, без труда пробрался через окно, выходившее в переулок, и поднялся по лестнице в нужную мне комнату. Запертая дверь тоже не представляла для меня серьезного препятствия, поскольку, как известно моему читателю, я умело пользуюсь отмычкой.

В большей степени меня беспокоили лай и рычание за дверью. Однако мне было известно, что нужный мне человек баловал своих собак, кормил их лакомыми кусками и ласкал, как ребятишек. Скорее всего эти звери никогда не пробовали человеческой плоти. По крайней мере, я делал ставку на это.

Я открыл дверь, и твари бросились на меня – два огромных мастифа цвета темного шоколада. Однако я был к этому готов и протянул сверток с мясом. Если ими и двигал порыв защитить свою территорию, то, заполучив сверток и принявшись пожирать мясо вместе с бумагой, собаки о нем забыли. Я же, в свою очередь, закрыл дверь и устроился на стуле, стараясь вести себя так, словно находиться с ними в одной комнате для меня совершенно естественно. Я давным-давно выучил, как следует вести себя с собаками. Они удивительным образом чувствуют ваше настроение и реагируют на него. Если проявить страх, они на вас бросятся, но не станут нападать на человека, который спокоен и невозмутим.

Пока я устраивался, купленное мною мясо кончилось, и теперь главная сложность заключалась в том, как справиться с проявлениями собачьей благодарности. Одна из собак улеглась на спину, подставив живот для почесывания. Другая положила голову мне на колени и не сводила с меня глаз, пока я не начал чесать ей уши.

В такой обстановке, окруженный разнеженными животными, я провел два долгих часа ожидания, пока не услышал, как повернулась дверная ручка. Было неясно, заметил ли он, что замок вскрывали. Так или иначе, он вошел в комнату, держа перед собой свечу, и окликнул собак, которые радостно бросились встречать хозяина, позабыв обо мне.

Как только он закрыл за собой дверь, я приставил к его шее пистолет.

– Не двигайся!

Последовало восклицание, похожее на смех:

– Если пистолет даст осечку, тебе придется иметь дело и со мной, и с собаками.

Я приставил второй пистолет к его ребрам.

– Бьюсь об заклад, оба не дадут осечки. Что скажешь?

– Можешь застрелить меня, если хочешь. Все равно собаки перегрызут тебе горло, и живым ты отсюда не выйдешь, – сказал Абрахам Мендес, преданный телохранитель Уайльда.

Как и я, он был евреем из Дьюкс-Плейс, где мы оба выросли. Несмотря на этот факт, мы не были друзьями, но между нами существовало некое взаимопонимание, и я предпочитал иметь дело скорее с ним, чем с его хозяином.

– Я уже испытал свирепость твоих зверей.

– Послушай, Уивер, ты можешь не бояться моих собак, но хотя они еще не разорвали тебя на куски, не сомневайся, что они это сделают, если я дам команду или если ты причинишь мне вред. Однако демонстрация силы ни к чему. Достаточно одного моего слова, и ты умрешь, разорванный на куски. Если я не произнес этого слова, это говорит о том, что я предпочитаю видеть тебя живым и невредимым. Ты должен был понять после выступления Уайльда на суде, что мы не желаем тебе вреда. Тебе незачем бояться ни его, ни меня.

– На процессе не было речи о ста пятидесяти фунтах награды.

– Его не интересует эта награда, так же как и меня, – сказал он. – Даю слово.

Я не был склонен верить слову человека, который сколотил немалое состояние на даче ложных показаний, но другого выхода у меня не было, и я сложил оружие.

– Мои извинения, – пробормотал я. – Но ты, надеюсь, понимаешь, это было продиктовано необходимостью.

– Само собой разумеется. Я бы сделал то же самое.

Мендес зажег две лампы и позвал собак. Если они и чувствовали вину за то, что предали своего хозяина, то никак это не показывали. Мендес тоже не подал виду, что разочарован доверчивостью своих животных. Он достал из кармана сушеное мясо, которое не шло ни в какое сравнение с предыдущим угощением, но они были довольны.

Было странно видеть, как этот огромный, некрасивый человек, с руками такой силы, что могли бы запросто размозжить собачий череп, проявлял столько нежности к простым животным. Однако я давно понял, что люди не являются цельными натурами, в чем нас пытаются уверить сочинители романов, а скорее состоят из множества противоречивых склонностей. Мендес мог любить этих животных всем сердцем и в то же время, не раздумывая, хладнокровно разрядить пистолет в голову человека, вина которого заключалась в том, что он не нравился Джонатану Уайльду. Только одному Мендесу подобное поведение могло казаться естественным.

– Портвейну? – предложил он.

– Благодарю.

У меня промелькнула мысль, что вино может быть отравлено. Однако отравлять было не в духе Мендеса. Скорее, в его духе было бы натравить на меня собак, и, поскольку он этого не сделал, я решил, что пить вино вполне безопасно.

Он пошел мне навстречу, протягивая оловянный кубок, вдруг выскользнувший у него из руки. Когда тот ударился о деревянный пол, я понял, что кубок был пуст. Я также понял, что это был отвлекающий маневр.

Мендес стоял со мной рядом, приставив к моему горлу длинный и чрезвычайно острый нож. Он надавил на лезвие, и я шагнул назад, чувствуя, как нож прорезает мою кожу. Мендес наступал, и вскоре я оказался прижатым к стене.

– Охранять, – тихо сказал он.

Сначала я не понял смысла сказанного, но затем догадался, что это была команда собакам. Они подошли и встали рядом со мной, раздвинув лапы. Они смотрели на меня и рычали, но не двигались с места, ожидая команды Мендеса.

Лезвие скользнуло по моей шее на четверть дюйма, и я почувствовал, как раздвигается кожа. Порез был неглубоким, но достаточным, чтобы выступила кровь.

– Я решил простить оскорбление, – сказал Мендес. Я чувствовал его дыхание на своем лице, горячее, с резким запахом. – Насколько я понял, ты полагал, что наставлять на меня пистолет было необходимо, что без этого тебе не обойтись. Я вполне могу это понять, поэтому решил, что следует тебя простить. Но я не могу забыть оскорбление, Уивер. Ты наставил на меня пистолет и угрожал мне. И теперь ты должен за это заплатить.

– Как я должен заплатить?

Я произносил слова медленно, чтобы кожа, по возможности, не двигалась и лезвие не врезалось глубже.

– Извинись, – сказал он.

– Я уже извинился, – заметил я.

– Ты извинился из вежливости. Теперь ты должен извиниться из страха. – Он смотрел мне прямо в глаза, не отводя взгляда. – Тебе страшно?

Конечно, мне было страшно. Я знал, что Мендес непредсказуем и жесток. Одного факта, что этими качествами обладает человек, приставивший нож к моему горлу, было достаточно, чтобы испытывать страх. С другой стороны, он говорил так вызывающе, что я не мог позволить себе капитулировать – не мог сделать ему такого подарка.

– Мне тревожно, – сказал я.

– Этого недостаточно. Я хочу услышать, что тебе страшно.

– Мне беспокойно.

Он прищурился:

– Насколько беспокойно?

– Довольно беспокойно.

Он выдохнул:

– И ты сожалеешь?

– Конечно, – сказал я. – Я сожалею, что угрожал тебе пистолетом.

Он убрал нож и отошел.

– Думаю, этого достаточно. Иначе, принимая во внимание твою необъяснимую гордость, мы весь день так простоим. – Он повернулся ко мне спиной – думаю, чтобы показать свое доверие, – и нашел тряпицу, которую бросил мне, вероятно, чтобы я стер кровь с шеи.

– А теперь, – сказал он, поднимая с пола оловянный кубок, – давай действительно выпьем портвейну.

Вскоре мы сидели друг напротив друга, с раскрасневшимися от жара камина лицами, и беседовали, словно два приятеля.

– Я говорил Уайльду, что ты вряд ли придешь на встречу с ним, – сказал Мендес с довольной ухмылкой, – но он утверждал, что как только ты увидишь объявление, прибежишь. Похоже, он был прав. На самом деле он хотел только сообщить тебе кое-что, а в твоем нынешнем положении найти тебя нелегко.

У меня не было никаких сожалений по этому поводу. Бывало, когда Уайльду надо было со мной поговорить, он посылал своих людей, которые избивали меня и приводили к нему силой.

– И что же он хотел мне сообщить?

Мендес откинулся на спинку стула с таким довольным видом, какой бывает у сельского сквайра, только что закончившего вечернюю трапезу.

– Имя человека, который навлек на твою голову все эти несчастья.

– Деннис Догмилл, – просто сказал я, рассчитывая, что это немного собьет с него спесь.

Он выпрямился, не в силах скрыть своего разочарования.

– Ты умнее, чем полагал Уайльд.

– Уайльд полагает, что умнее его никого нет, поэтому меня не удивляет, что он меня недооценил. Тем не менее я буду признателен, если ты расскажешь, что вам известно.

Он пожал плечами:

– Боюсь, нам известно не многое. Мы знаем, что ты крутился вокруг грузчиков в Уоппинге. Последние несколько месяцев Догмилл боролся с рабочими объединениями, даже когда науськивал их друг на друга. Этот Йейт причинял ему немало хлопот, а убить докера легче, чем крысу.

– Это мне известно. Почему он обвинил в убийстве именно меня?

– Уайльд надеялся, – сказал Мендес, – что ты нам это объяснишь.

Я почувствовал горькое разочарование. Однако если Уайльду было известно, что в моих несчастьях повинен Догмилл, наверняка он знал что-то еще.

– Если бы так!.. Думаю, в этом и кроется ключ к разгадке всей истории.

Мендес окинул меня скептическим взглядом:

– Полно, Уивер. Скажи правду.

– Почему ты решил, что я не говорю правды?

– В газетах намекали, что ты не испытываешь преданности нынешнему королю.

Я громко рассмеялся:

– Да виги просто пытаются сколотить на этом конфузе политический капитал. Один из их судей и вынес мне столь ужасающий приговор вопреки свидетельским показаниям. Надеюсь, ты не настолько безрассуден, чтобы верить в то, что пишут политические газеты.

– Не то чтобы я верил в это, но все же кое-какую пищу для ума статьи дают. Уивер, надеюсь, ты не ввязался в какой-нибудь якобитский заговор?

– Конечно нет. Неужели я похож на сумасшедшего, способного на государственную измену? С чего мне желать, чтобы трон занял какой-то Яков Третий?

– Признаюсь, это выглядит маловероятно, но в наши дни происходит немало странных вещей, да и заговоры повсюду.

– Ничего не могу сказать на этот счет. До недавнего времени я бы не смог объяснить тебе разницу между тори и вигами или между тори и якобитами. Меня больше заботит, как спасти свою шкуру, чем как восстановить на троне свергнутого монарха, и я не хочу, чтобы сменилось правительство, которое было столь благожелательно к нашему народу.

– Мне казалось, ты должен симпатизировать вигам, поскольку человек, женившийся на твоей хорошенькой кузине, является кандидатом от тори. Было время, когда ты вбил себе в голову, что хочешь на ней жениться, Разве не так?

Я бросил на него испепеляющий взгляд:

– Не шути с огнем, Мендес.

Он поднял вверх свою огромную руку:

– Успокойся, приятель. Я ничего не имел в виду.

– Неправда. Ты имел кое-что в виду. А именно: ты хотел подколоть меня, чтобы посмотреть, как я отреагирую. Только попробуй сделать это еще раз, и я тебе покажу, несмотря на твоих собак, что со мной подобные шутки не пройдут.

Он кивнул с серьезным видом, и на его огорченном лице даже отразилось некое подобие раскаяния.

– Тогда нам лучше вернуться к теме нашего разговора. Почему именно тебя решили отправить на виселицу за смерть Йейта?

– У меня нет ни малейшего понятия. Казалось бы, кто угодно другой послужил бы куда более удобным кандидатом в жертвы. Значит, Догмилл выбрал меня по причине, связанной каким-то образом с моим расследованием.

И я рассказал ему о деле, которое поручил мне мистер Аффорд.

– У Аффорда были проблемы с докерами, – сказал Мендес, – кроме того, он известный якобит, но этого явно недостаточно, чтобы Догмилл захотел отправить тебя на виселицу. Ты говоришь, что ничего не выяснил об этих письмах, однако вполне логично предположить, что Догмилл думает, будто тебе удалось что-то выяснить, и он этого так боится, что предпочитает видеть тебя мертвым.

Я покачал головой:

– Почему бы тогда не всадить мне нож в спину? Почему было не отравить мою пищу, когда я сидел в тюрьме в ожидании суда, или не велеть охраннику задушить меня, когда я спал? Тебе прекрасно известно, Мендес, что существуют сотни способов убить человека. Даже тысячи, если этот человек сидит в Ньюгейтской тюрьме. Организация судебного процесса и подкуп судьи, чтобы он надавил на присяжных, кажется мне не самым действенным из всех них. Не уверен, что то, что сделали со мной, было лишь попыткой заставить меня молчать.

Он задумчиво изучал содержимое своего стакана.

– Возможно, ты прав. Тем не менее Догмилл действительно хотел, чтобы все это случилось с тобой. Уайльд считает, что ты представляешь угрозу для Догмилла, и он хочет предложить тебе защиту в обмен на некоторые сведения. Но ты заявляешь, будто тебе ничего не известно. Это плохие новости, Уивер, потому что, если у тебя нет ничего против Догмилла, тебе придется быть в бегах до конца своих дней, а с учетом обещанных за твою голову ста пятидесяти фунтов этот конец может, к сожалению, наступить очень скоро.

– Почему Уайльд предлагает мне защиту? Что он имеет против Догмилла? – спросил я.

– Ну, это другой вопрос. Как правило, Уайльд поддерживает вигов, но не в данном случае. Догмилл уже давно держит под контролем доки. В доках можно ворочать большими делами, но туда не сунешься, пока там Догмилл. На него работают слишком много парламентариев, и таможня у него в кармане.

– Я знаю. Мне уже пришлось иметь дело с парой таможенных офицеров, которые меня выслеживали. Разве не странно, что таможенники выполняют поручения купца, занимающегося импортом?

– Странно, но весьма удобно. Половина работников таможни получает от него взятки. Когда его суда заходят в порт, эти парни выгружают значительную часть содержимого трюмов до того, как является настоящий инспектор, который оценивает стоимость товара. Они называют все это «утряской». Таким образом, Догмилл платит пошлину лишь с малой толики своего товара.

– Давать небольшие взятки – это одно дело, но использовать вооруженных людей с таможни – совсем другое. Где гарантии, что за каждым моим шагом не будут следить?

Мендес пожал плечами:

– Это дерзко, но не удивительно. У Догмилла достаточно средств, чтобы подкупить, кого он пожелает, включая многих членов палаты общин, жадных до денег. Его рабы в парламенте недавно протолкнули закон, предусматривающий значительное снижение пошлин для купцов, торгующих табаком, если те выплачиваются в течение шести месяцев. А это в первую очередь означает, что богачи будут платить гораздо меньше по сравнению с купцами, которым приходится брать деньги в долг и продавать свой товар прежде, чем они смогут заплатить пошлину. Таким образом, он обманывает государство дважды.

– Ты не находишь, что Уайльд лицемерит, осуждая подобный обман?

– Я бы не сказал, что он его осуждает. Думаю, он им скорее восхищен. Я просто хотел, чтобы ты знал, с каким врагом имеешь дело. Будь уверен, Уивер, Догмилл – настоящий мерзавец. Найдется не много негодяев, перед которыми спасует Уайльд. Заметь, Уайльд пасует не перед его могуществом – он боится его ярости. Этого человека исключили из Кембриджа за то, что он издевался над своим преподавателем. Однажды Догмиллу надоело, что преподаватель заставлял его зубрить латынь или какую-то подобную глупость, и он высек его плетью, как простого слугу. Я слышал о трех случаях, когда он забил человека насмерть просто кулаками. И каждый раз мировой судья расценивал происшествие как самооборону, поскольку Догмилл утверждал, что на него напали. Но мне известно от надежного свидетеля, что одной из жертв Догмилла был нищий, просивший подаяние на хлеб. Догмилл набросился на беднягу и бил до тех пор, пока не расколол ему череп.

– Полагаю, я смогу справиться с человеком, который нападает на нищих.

– Я в этом не сомневаюсь. Я лишь предупреждаю тебя, что он злобен и непредсказуем. Достаточная причина, чтобы Уайльд желал от него избавиться.

– Ну, поскольку Уайльд владеет целой контрабандистской флотилией, он хочет избавиться от Догмилла и для того, чтобы получить больший контроль над доками.

– Это точно. Несколько лет назад по просьбе Уайльда я переговорил с несколькими наиболее влиятельными членами приходских советов, после чего стало ясно, что никто не осмеливается противостоять Догмиллу. Кроме того, он недвусмысленно дал нам понять, что, если мы вздумаем вмешиваться в его дела, нам не поздоровится.

– И Уайльд выступил в мою защиту, поскольку мог при этом делать вид, что ему ничего не известно об участии Догмилла в смерти Йейта.

– Точно.

– И поэтому он послал женщину с отмычкой.

Мендес насторожился:

– Уайльд говорил мне о женщине. Он сказал, что это ты все устроил. Он сказал, что она действовала грубо, но профессионально.

– Полно, Мендес. Думаешь, я поверю, что эту женщину послали не вы с вашим хозяином?

– Уайльд любит похвалиться, и я один из немногих, перед кем он может хвалиться не стеснясь. Если он не хвалился, что организовал это, можешь быть уверен, что это не его рук дело.

– Я тебе не верю, – сказал я.

Он пожал плечами:

– Хочешь – верь, хочешь – не верь. Я не стану тебя переубеждать, но признай: если Уайльд оказал тебе эту услугу, ему нет никакого смысла это отрицать.

Бесспорно, в его рассуждении была логика.

– Тогда кто это сделал?

– Я не знаю. Но полагаю, что, найдя эту женщину или того, кто ее послал, ты сможешь узнать, чего так боится Догмилл.

Я задумался над его словами.

– Что тебе известно о человеке по имени Джонсон? Один из лжесвидетелей на суде сказал, будто я работаю на него.

– Это имя ни о чем мне не говорит, – покачал головой Мендес.

– А что ты знаешь о молодчиках Догмилла? Ведь не станет же могущественный табачный купец убивать докеров своими руками. У него должны быть подручные для такой черной работы.

Мендес снова покачал головой:

– Я и сам так думаю, но никогда не слышал о таких людях. Это покажется странным, но, похоже, он действительно убивает докеров собственными руками. Догмилла не страшит насилие. Он получает от него удовольствие, и, если ему было не доверить свои преступления какому-то громиле, он вполне мог убить Йейта собственными руками.

– А мог и не убивать, – заметил я.

– Это правда, – усмехнулся он. – Выходит, я мало что знаю.

Мы замолчали. Похоже, нам не о чем было больше говорить.

– Ну хорошо. – Я допил вино и поднялся. – Спасибо, что уделил мне время.

– Спасибо, что покормил моих зверей, – сказал он.

– Еще один вопрос. – Я повернулся к нему лицом. – Город кишит людьми, желающими получить вознаграждение за мою голову. Не мог бы Уайльд как-то приструнить своих?..

– Вряд ли, – сказал он. – Уайльд не станет поддерживать тебя открыто. Вот имей ты сведения, которые могли бы помочь уничтожить Догмилла, тогда он, не исключено, и пошел бы на это. Он не хочет оказаться между двух огней – представителями закона – с одной стороны и Догмиллом – с другой. Достаточно того, что он не будет тебя активно разыскивать. А с громилами, которые будут стараться тебя перехитрить, ты и сам как-нибудь справишься, я уверен.

– Можно предположить, что если мне удастся уничтожить злостного врага Уайльда, он будет у меня в долгу.

– Ты уже у него в долгу.

– Это почему?

– Потому что он отказался ловить тебя за вознаграждение.

– А ты считаешь, он бы меня действительно поймал?

– Я бы поймал, – сказал Мендес без намека на добродушную шутку. – Но ты не бойся. И вот еще что… я готов пойти дальше Уайльда. Это должно остаться между нами, но, если тебе понадобится помощь, можешь на меня рассчитывать.

Я вгляделся в его глубоко посаженные глаза.

– С какой это стати?

Он вздохнул:

– Я тебе говорил: когда мы только начали копаться в делах Догмилла, я отправился на разведку, чем навлек на себя его гнев. У меня была тогда собака, прекрасный пес по кличке Блэки. Не пойми меня неправильно, эти две – отличные собаки. – Он прервал свой рассказ, чтобы погладить псов, дабы они не чувствовали себя забытыми. – Да, это отличные собаки, но Блэки был настоящим другом. Я брал его с собой в таверны. Он ходил со мной повсюду. Несмотря на то, что у него было сердце ягненка, один его вид наводил страх на всех наших врагов. И вот однажды он исчез.

– Думаешь, он попал к Догмиллу?

– Я точно это знаю. Неделю спустя я получил анонимную записку, автор которой описывал в деталях, как плохо Блэки выступил на ринге для собачьих боев в Смитфилде. Имя Догмилла не упоминалось, но известно, что он любит кровавые схватки, и смысл послания был ясен. Догмилл давал понять, чтобы мы держались от него и его дел подальше. Он потрудился навести о нас справки и узнал, что я привязан к своей собаке. Уайльду потребовалось все его красноречие – ну и вдобавок меня держала дюжина человек, – чтобы убедить меня не убивать этого подонка. Но он пообещал, что час Догмилла настанет, поэтому, Уивер, я сделаю все, что в моих силах, дабы этот час настал как можно скорее.

– Как ему удалось увести собаку у тебя из-под носа?

– Помнишь парня, который разъезжал повсюду с Уайльдом, смешного такого ирландца О'Нейла по кличке Луковка?

– С ярко-оранжевыми бакенбардами? И что с ним стало? – спросил я, понимая, что с ним не стало ничего хорошего.

– За несколько шиллингов Луковка сдал беззащитное животное Догмиллу. Я его не пощадил. Не стану щадить и Догмилла. Если тебе понадобится моя помощь, Уивер, только дай знать.