Текст книги "Ярмарка коррупции"

Автор книги: Дэвид Лисс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 26 страниц)

Глава 7

Когда я попросил комнату на ночь в «Турке и солнце», на меня посмотрели с любопытством. Из-за моей ливреи, должно быть, заключили, что я сбежал от злого хозяина, но, поскольку я заплатил вперед и наличными, мне не стали задавать никаких вопросов и провели в комнату относительно дружелюбно.

Я не собирался использовать медикаменты Элиаса, но долго не мог успокоиться и все-таки решил их испробовать. Признаюсь, промучившись около часа или чуть больше, я почувствовал необыкновенную легкость и сразу уснул. Сон был более долгим и глубоким, чем я мог надеяться, хотя во сне меня мучили кошмары – чудовищная смесь из тюрем, виселиц и побегов. После очистки организма я попросил приготовить мне горячую ванну, чтобы смыть с тела тюремных паразитов, однако довольно скоро их сменили местные собратья.

После медицинских процедур я был неимоверно голоден и утром с большим аппетитом съел завтрак, состоявший из хлеба и теплого молока. После этого, не снимая ливреи, я отправился к мистеру Аффорду, надеясь, что он сможет пролить хоть какой-то свет на мои проблемы. Идя по улицам при свете дня, я испытывал странное ощущение. Я был на свободе, но не был свободен. Мне надо было скрываться, пока… Собственно, я и сам не знал, до каких пор. Мне казалось, что я должен доказать свою невиновность, но я уже это сделал.

Я был не способен обдумывать все эти затруднения сразу, мои мысли путались. Но нужно было занять себя делом, а Аффорд, как мне казалось, мог знать что-то, что могло бы мне помочь. Когда слуга священника открыл дверь, я понял, что впускать меня в дом не собираются. Со стороны мы были похожи на собак, оценивающих друг друга. Оба противника были готовы перегрызть друг другу глотку в борьбе за расположение хозяина.

– Мне нужно поговорить с мистером Аффордом, – сказал я.

– А кто ты такой, что тебе надо с ним поговорить?

Этого я, естественно, сказать не мог.

– Это не имеет значения, – сказал я. – Дай мне с ним поговорить. Обещаю, твой хозяин скажет, что ты сделал правильно.

– Я не стану впускать в дом незнакомого человека только потому, что он раздает обещания, – сказал он. – Назови свое имя или проваливай. Думаю, тебе придется сделать и то и другое.

Я не мог допустить, чтобы важная для меня встреча не состоялась из-за этого парня, который слишком серьезно относился к своим обязанностям.

– Мне не придется делать ни того ни другого, – сказал я и, грубо оттолкнув его, прошел в дом.

До этого я был только в кухне и понятия не имел, в какой из комнат можно найти мистера Аффорда, но услышал голоса в коридоре и направился туда. Слуга шел следом, пытаясь ухватить меня за руку, как неопытная комнатная собачка, подкусывающая хозяина.

Я ворвался в комнату, где Аффорд сидел и пил вино с молодым человеком – на вид не старше двадцати пяти лет. Молодой человек тоже был одет в строгое черное платье священника, но было видно, что одежда дешевая. Оба посмотрели с удивлением, когда я распахнул двери. Кроме удивления на лице Аффорда был страх. Он вскочил со стула, расплескав вино, и попятился.

– В чем дело? – спросил он.

– Прошу прощения, сэр, – сказал слуга. – Этот негодяй оттолкнул меня и ворвался в дом прежде, чем я смог его остановить.

– Извините, но это было вызвано необходимостью, – сказал я Аффорду. – Я должен срочно поговорить с вами, а обычные средства мне в данный момент недоступны.

Аффорд смотрел на меня в полном недоумении, пока что-то не встало на место у него в мозгах и он не узнал меня, несмотря на мой костюм.

– А, да, конечно. – Он откашлялся, как актер на сцене, и стал оттирать пятно у себя на бриджах. – Прошу прощения, мистер Норт, – сказал он, обращаясь к своему гостю. – Мы продолжим разговор в другой раз. Я свяжусь с вами, может быть, завтра.

Когда гость и слуга ушли, Аффорд подошел ко мне на цыпочках, словно этого требовала секретность встречи. Он осторожно взял мою руку и наклонился ко мне.

– Бенджамин, – сказал он шепотом, – я рад вас видеть.

– Не думаю, что разговаривать шепотом так уж необходимо, – сказал я тише, чем говорю обычно, словно заразившись от Аффорда, – если только слуга не подслушивает под дверью.

– Сомневаюсь, – сказал Аффорд теперь очень громко и на цыпочках направился к двери, расправив руки, словно птица крылья. – Я знаю, можно рассчитывать, что Барбер будет вести себя как подобает его положению. Можно даже не проверять. – Сказав это, он резко открыл дверь, но в коридоре никого не было. – Ну вот, – сказал он, снова затворив дверь. – Видите? Все тихо. Нет необходимости беспокоиться. Хотя причин для беспокойства, как я понимаю, у вас немало. Но давайте на время забудем тревоги. Выпейте бокал вина, оно укрепит ваш дух. Вы ведь пьете вино, я надеюсь? Многие люди из низшего сословия не пьют вина.

– Я пью вино, – заверил его я, подумав, что мне понадобится выпить довольно много, чтобы вынести эту беседу.

Взяв у него из рук бокал, я сел (он не предложил мне сесть и, похоже, был не очень доволен, когда я сел без приглашения, но мне сейчас было не до таких мелочей) и, кивнув на дверь, спросил:

– Кто это был?

– А, это мистер Норт. Викарий моего прихода в Уоппинге. После того как я стал получать угрожающие письма, проповеди снова читает он. И что, удалось вам выяснить автора этих писем?

Я посмотрел на него с изумлением:

– Надеюсь, вы понимаете, сэр, что я был занят вещами иного рода.

– Да, конечно. Понимаю. Но я также понимаю, что вы дали мне обещание. И обещание остается в силе, несмотря на то, что его исполнение оказалось труднее, чем мы предполагали. Как можно продвинуться по службе, если уклоняться от исполнения задания, которое взяли на себя?

– В данный момент меня больше волнует, как не оказаться на виселице, а не мое продвижение по службе. Однако я как раз намерен заняться вашим делом, поскольку уверен, что, если найду автора этих писем, я лучше пойму причину моего собственного затруднительного положения.

– Едва ли это подходящая причина для выполнения работы, за которую я вам заплатил. Разве удовлетворение от самого труда – недостаточный стимул? В любом случае я бы хотел узнать, о каком затруднительном положении вы говорите?

– Мое затруднительное положение заключается в том, что меня признали виновным в убийстве, которого я не совершал, – сказал я очень медленно, словно так он мог лучше меня понять. – Подозреваю, что меня судили за убийство этого человека из-за того, что я попытался выяснить, кто написал эти письма.

– О нет! – воскликнул он. – Очень хорошо, сэр. Очень хорошо. Убийство, которого вы не совершали. Мы поиграем в эту игру, если вам так хочется. Можете на меня в этом положиться.

– Никакой игры нет, сэр. Я не причинял Уолтеру Йейту ни малейшего вреда и не имею представления, кто это сделал.

– Может быть, он – автор этих ужасных писем? Может быть, какой-то неизвестный – это ведь мог быть кто угодно – проломил ему череп, совершив таким образом акт возмездия?

– Насколько мне известно, мистер Аффорд, Уолтер Йейт не имел никакого отношения к этим письмам.

– Почему тогда вы обошлись с ним так жестоко?

– Я уже говорил вам, что это не я. Но если я узнаю, кто его убил, то узнаю и кто посылал вам эти письма.

Аффорд в задумчивости почесал подбородок:

– Ну, раз вы полагаете, что ваше расследование поможет найти моего недоброжелателя, думаю, такой расход вашего времени будет разумным. Хорошо, можете этим заниматься, если не будете упускать из виду ваши истинные цели.

К этому моменту я успел осознать, что реагировать на слова Аффорда – пустая трата времени, и решил действовать по своему плану, всяко будет больше толку.

– Вы не получали больше подобных угроз?

– Нет, но я ведь больше не выступал с проповедями и этой уловкой убедил автора записок, будто он добился свой цели.

Я вряд ли мог отличить уловку от правды, но, возможно, виной тому была моя собственная невосприимчивость.

– Мистер Аффорд, у вас были какие-нибудь особые отношения с Уолтером Йейтом? Нет ли у вас оснований полагать, что между этим человеком и записками, которые вы получали, может быть какая-нибудь связь?

– Йейт был самым приятным из этих парней. Знаете, я встречался с ним раз или два, и, хотя его восхищало мое великодушное участие в судьбе грузчиков, он, похоже, не верил, что мои речи могут ему помочь. Видите ли, эти люди не имеют представления о силе слова. Для них риторика – все равно что магия: абстрактная вещь, которую нельзя потрогать руками. Но между нами никогда не было близких отношений, если вас это интересует.

– А как насчет Билли Гринбилла?

– Этот далеко не такой приятный. Он не хотел со мной встречаться, а когда я посылал к нему своего человека, он его оскорблял.

– Расскажите мне, – сказал я наконец, – о вашем отношении к предстоящим выборам.

Он посмотрел на меня с любопытством:

– Я и не предполагал, что вас это может интересовать. У евреев нет права голоса, как вы знаете.

– Я знаю, что у евреев нет права голоса, а тем более у сбежавших уголовных преступников. Я спрашиваю о вашем отношении, а не о моем.

– Я большой поклонник тори. Этим все сказано. Я верю, что грузчики будут жить лучше при тори, чем при вигах, так как виги заинтересованы только в том, чтобы выжать из людей все соки и выбросить их как тряпки, когда они больше ни на что не годятся.

– И вы хотите, чтобы грузчики это поняли и поддержали мистера Мелбери?

– Именно так. Мелбери хороший человек. Он верит в сильную Церковь и власть землевладельцев.

– Но какой ему толк от поддержки грузчиков Уоппинга? Они не могут голосовать. И даже если бы могли, Уоппинг находится далеко от Вестминстера, на противоположном конце города.

Он улыбнулся:

– Им не надо голосовать, сэр, чтобы их присутствие чувствовалось. Если я настрою этих парней в пользу Мелбери, я не только окажу услугу тори, но и лишу вигов их оружия.

Теперь я все понял. Грузчики должны были стать громилами для Мелбери. По крайней мере, этого добивался Аффорд. Они могли устрашать людей на избирательном участке, а если будет необходимо, то и устроить бунт. Желание Аффорда помочь им объяснялось лишь необходимостью сделать так, что если докеров и станут использовать, пусть это будут тори.

Я был нелестного мнения об этом плане, но не имел желания ни читать Аффорду нотации на этические темы, ни рассказывать о том, как эти самые грузчики скандировали лозунги против якобитов, папистов и тори, что доказывало: усилия его пока пропадают втуне. Вместо этого я вернулся к более насущным вопросам.

– Сэр, вам не приходило в голову, что письма, которые вы получали, исходили от Денниса Догмилла? В конце концов, этот торговец табаком выигрывает больше всех, если объединения рабочих развалятся. Я встречался с ним только один раз, и это была короткая встреча, но мне показалось, что он вполне способен на угрозы.

Аффорд захихикал:

– Мне не нравится мистер Догмилл. Общеизвестно, что он виг, но должен обратить ваше внимание на то, что он также иоанновец.

Я понятия не имел, о чем он.

– Иоанновец?

– Это значит, что он посещал колледж Святого Иоанна в Кембридже, где учился и я, только в более ранние годы. Возможно, когда я показывал вам письмо, вы не обратили внимания на многочисленные ошибки, но мне его безграмотность, естественно, бросилась в глаза, поэтому, поверьте мне, человек из колледжа Святого Иоанна не мог написать такого.

Я вздохнул:

– Очень может быть, что он написал так специально, дабы обмануть вас, или письмо написал для него человек, который не имел чести посещать ваш колледж.

Он покачал головой:

– Я точно слышал, что Догмилл – иоанновец, поэтому то, о чем вы говорите, непостижимо. – Он поднял руку. – Подождите! Сейчас я припоминаю, что его исключили из колледжа Святого Иоанна. Да, точно. Его исключили за какую-то жестокую выходку. Может быть, вы и правы насчет него.

– Что за жестокая выходка?

– Точно не знаю. Насколько я понял, он жестоко поступил с одним из своих преподавателей.

– Человек, который жестоко поступил с преподавателем, определенно может написать угрожающее письмо с массой ошибок, – уверенно сказал я.

– Да, это, конечно же, возможно.

– И поскольку, на мой взгляд, он не станет пачкать свои руки такими вещами, как убийство грузчика, не знаете ли вы, кто мог служить его орудием? Нет ли у него связи с каким-нибудь бандитом? С человеком, который был бы всегда при нем?

– Я едва ли способен ответить на этот вопрос, так как недостаточно хорошо знаю Догмилла. Как вы думаете, может ли закон покарать меня за то, что я впустил вас в дом?

Я видел, что он начинает беспокоиться, и решил сменить тему.

– А кто такой этот ваш мистер Норт? – спросил я, как бы подводя итог беседе.

– О, он тоже иоанновец. Именно по этой причине я взял его к себе викарием. На иоанновца всегда можно положиться.

– Я имел в виду совсем иное. Как вы думаете, он знает, кто я? И можно ли рассчитывать на его молчание?

– Что касается того, знает ли он вас, трудно сказать. Он был знаком с вами до того, как начались ваши проблемы? Я сначала не узнал вас в этом новом наряде. Но про другого человека сказать трудно. Будет ли он держать язык за зубами? Я велю ему, и он, естественно, выполнит приказ. Не зря же я плачу ему тридцать пять фунтов в год, а человек, у которого четверо детей, не станет рисковать источником своего дохода.

– Я должен задать вам еще один вопрос. Во время процесса один из лжесвидетелей, дававших показания против меня, упомянул некоего мистера Джонсона. Вы не знаете человека с таким именем?

Он резко замотал головой:

– Никогда о нем не слышал. На самом деле никогда. Это же очень распространенное имя, так зовут тысячи людей.

– Я надеялся, что вы знаете какого-нибудь мистера Джонсона, имеющего отношение к вашим письмам или к мистеру Йейту.

Он снова мотнул головой:

– Нет, не знаю. Я ведь уже сказал вам.

Не могу сказать с определенностью, что он лгал, но и полной уверенности, что он говорит правду, у меня тоже не было. Поэтому я решил, как говорится, не сжигать мосты. Эта загадка пока ничего для меня не значила. У меня не было ни малейшего представления, какую роль мог играть мистер Джонсон в этих событиях. Я встал и поблагодарил священника за уделенное мне время.

– Если у меня будут новости или возникнут вопросы, я вас навещу. Попросите своего слугу быть помягче со мной в следующий раз.

– Не думаю, что моя гостиная – лучшее место для наших встреч, – сказал он. – Что касается слуг, было бы нелепо, если бы я не велел им охранять меня от нежелательных посетителей.

– Тогда придется сделать исключение, – сказал я.

Что касается мистера Норта, викария на службе у Аффорда, я подумал, что будет полезно поговорить с ним немедля. Аффорд полагал, что достаточно выступать с проповедями в церкви своего прихода в Уоппинге, но Норт там жил и, следовательно, мог лучше знать, что происходило в среде докеров. Поэтому я нанял экипаж и отправился туда, рассчитывая, что он вскоре появится дома. Чтобы узнать, где он живет, мне пришлось спросить у нескольких человек, но вскоре я получил нужные сведения и отыскал его дом.

Дорога была не самая приятная. Улицы здесь были не мощеные, и помои текли широкой бурой рекой. Стояла невыносимая вонь от гниющих отходов и фекалий, что не мешало резвиться на улице ребятишкам. Пьяные мужчины едва стояли на ногах. Попадались и едва стоявшие на ногах женщины, у некоторых на руках были грудные дети. Если младенец плакал, он получал от мамаши несколько капель джина для успокоения.

Ливрейные лакеи попадали в этот район не часто, и мое появление вызвало немалое любопытство. Дети в рваной одежде таращили на меня глаза, а женщины поджимали губы и бросали косые взгляды. Но, как надменный ливрейный лакей, я не обращал на них никакого внимания и продолжал свой путь, стряхивая грязь и навоз, которые летели в меня.

Однако, проходя по этим улицам, я узнал и кое-что более интересное. Мой побег из Ньюгейта стал широко известен и оброс невероятными подробностями. Едва ли у дневных газет было достаточно времени, чтобы написать об этом событии, но бродячие торговцы предлагали самодельные листовки и горланили баллады о моих приключениях. Я узнал о них самым неимоверным образом, а именно услышав балладу «Старина Бен Уивер сбежал», исполняемую на мотив «Молодая красотка к монаху пришла». Я тотчас взял у торговца листок и прочитал текст, представляющий собой полную чепуху. Там был еще и рисунок, изображающий человека, сходство которого со мной сводилось к тому, что у него были руки, ноги и голова и он сигал нагишом с крыши Ньюгейта, будто огромная кошка, способная спрыгнуть с любой высоты и остаться невредимой. Как стало известно, что я сбежал голым? На этот вопрос я не мог ответить, но знал, что слухи в Лондоне распространяются по каким-то своим особым каналам и остановить их распространение невозможно.

О моей встрече с мистером Роули тоже было написано, но в этих листовках, предназначенных для бедняков из низших слоев общества, мое поведение преподносилось как акт возмездия угнетенного по отношению к угнетателю. Мне это, несомненно, понравилось, так же как и описание моего побега, в котором звучали восхищение и удивление. В листовке говорилось, что Бенджамин Уивер взломал две дюжины дверей, победил целое полчище стражников, несмотря на то, что сам был безоружен, а у стражников были ружья и шпаги. Он прыгал с огромной высоты (и взбирался тоже!). Никакие замки не были для него помехой. Ни один констебль не мог с ним справиться. Он обладал недюжинной силой, был акробатом и мог совершить побег откуда угодно. Иногда фантазия автора заходила слишком далеко. Меня изображали сражающимся с армиями злостных вигов и продажных парламентариев, не говоря уж о неистовых папистах, подстрекаемых Римом.

И хотя мои приключения описывались в чудовищно преувеличенном виде, я льщу себя надеждой, что, если бы немногим позднее не появился некий Джек Шеппард, прославившийся тем, что сбегал из тюрьмы полдюжины раз и самыми невероятными способами, о моих подвигах вспоминали бы и по сей день.

Мне было, безусловно, приятно, что обо мне говорят с восхищением, но моя радость омрачалась одним обстоятельством. Слава стоила дорого, поскольку торговец балладами сообщил, даже не подозревая, с кем говорит, что за мою голову объявлено вознаграждение – сто пятьдесят фунтов. Мне было лестно, что меня оценивают столь дорого, но я чувствовал бы себя намного счастливее, если бы мог надеяться, что меня оставят в покое.

Мистер Норт жил в одном из лучших домов на Куин-стрит, хотя даже самый лучший дом на Куин-стрит выглядел плачевно. Здание потрескалось и разваливалось. Крыльцо наполовину разрушилось, и пользоваться им было небезопасно. Большая часть окон, выходящих на улицу, была заделана кирпичом, чтобы не платить налог на окна. Домовладелица указала мне его комнаты. Он занимал две комнаты на третьем этаже этого шаткого строения. Я застал его дома вместе с женой и четырьмя детьми, издающими самые ужасающие звуки. Мистер Норт встретил меня у дверей. Теперь я мог рассмотреть его более внимательно, чем прежде, и увидел, что его черный камзол ветхий и весь в заплатках, белый галстук в пятнах, а парик не напудрен и не расчесан. Короче говоря, он был жалким представителем своей церкви.

– Не вы ли были сейчас у Аффорда? Что вам надо? – спросил он довольно неприветливо, видимо, из-за моей ливреи.

Я подумал, что смотреть с презрением на, как он полагал, лакея с его стороны было свинством. Но я пришел не для того, чтобы завязывать с ним дружеские отношения.

– Я прошу вас уделить мне немного времени, – сказал я. – Если возможно, я бы хотел поговорить с вами наедине.

– По какому делу?

Его раздражительность делала его старше, чем он был в действительности. Он хмурил брови и скалил зубы, как кусачая собака.

– По неотложному и важному делу, о котором я могу говорить только наедине, так, чтобы ваша хозяйка не пряталась по углам, подслушивая нас. – Я улыбнулся в ту сторону, откуда доносилось ее шарканье.

– Если желаете, чтобы я уделил вам время, – не унимался он, – я должен знать больше.

– Это касается мистера Аффорда и его причастности к серьезному преступлению.

Вряд ли что-либо иное произвело бы больший эффект. Он тотчас проводил меня в заднюю крошечную комнату, служившую, по-видимому, спальней ему и всем его домочадцам. В комнате ничего не было, кроме большого матраса на полу, разбросанной повсюду одежды и нескольких стульев, сколоченных из разрозненных деталей. Он вышел, сказал что-то жене – что именно, я не расслышал, – снова вошел и закрыл за собой дверь. При закрытых дверях я почувствовал себя неловко в этой тускло освещенной комнате, где стоял запах пота и усталости.

– Ну, теперь говорите.

– Что вам известно о связи мистера Аффорда с Уолтером Йейтом и табачным коммерсантом Деннисом Догмиллом?

– А это при чем? – сощурился он.

– Вы можете ответить на вопрос?

Он пристально посмотрел на меня, а потом у него глаза полезли на лоб:

– Да вы – Уивер!

– Мое имя не имеет значения. Ответьте на мой вопрос, пожалуйста.

Он попятился, словно испугался, что я могу его ударить. Я его понимал, учитывая то, что писали газеты о моем побеге из тюрьмы и про обрезание уха.

– Аффорд сказал мне, что нанял вас, чтобы вы нашли того, кто посылал ему эти письма. Должно быть, вы очень заинтересованы в продолжении расследования, если готовы искать автора угроз и дальше, хотя и прячетесь от правосудия.

– Я прячусь от правосудия из-за этого расследования, – сказал я. – Я никого не убивал и убежден, что, если смогу найти того, кто посылал эти записки, я выйду на настоящего убийцу и восстановлю свое доброе имя.

– Боюсь, мне нечем вам помочь. Меня не посвящали в дела мистера Аффорда, да я никогда и желания не имел в них участвовать, поскольку нахожу его проекты нереальными, а взгляды нелепыми. Уверен, он внушал вам, будто помогает рабочему люду из одного христианского милосердия, однако мистер Аффорд делает это исключительно потому, что полагает: если бедняки довольны, ими легче управлять.

– И вы с ним не согласны.

– У меня не такое положение, чтобы соглашаться или не соглашаться, – сказал он, – поскольку я сам бедняк. Образование, полученное в одном из наших университетов, дает знания, но не приносит богатства, а тем более мудрости. – Он задумался. – Могу я предложить вам что-нибудь выпить? У меня нет ничего особенного, но человека, чья жизнь висит на волоске, должно быть, мучит жажда.

Я отказался от предложения, предпочтя продолжить беседу.

Он прочистил горло:

– Тогда позвольте, я сам что-нибудь выпью. Этот разговор меня взволновал, и у меня пересохло в горле.

Он вышел из комнаты, взял у жены оловянную кружку с элем, при этом поцеловав ее в щеку и прошептав ей что-то нежное на ушко. Потом он улыбнулся, вернулся в спальню и закрыл дверь.

– Не знаете ли вы, – спросил я, – были ли у мистера Аффорда дела с Гриффином Мелбери?

– С Мелбери? – повторил он, отпивая из кружки. – Кандидатом тори в парламент? Вполне возможно. Они оба тори, поэтому неудивительно, если у них есть общие дела, но ничего конкретного сказать не могу. Однако могу с уверенностью заявить, что, насколько я понимаю, у мистера Мелбери весьма достойные намерения, если понимаете, что я имею в виду, а это может не нравиться мистеру Аффорду.

– Боюсь, я вовсе не понимаю, что вы имеете в виду.

– Я имел в виду, что Аффорд… как бы это сказать… разочарован нынешним монархом.

Признаюсь, я не был столь сведущ в политике, чтобы полностью понять намеки Норта.

– Прошу вас, сэр, не надо стесняться. Говорите прямо, иначе мне трудно вас понять.

Он усмехнулся:

– Не знаю, как сказать еще более ясно. Мистер Аффорд скорее всего якобит. Он поддерживает старого короля. Теперь понятно?

– Это неудивительно, так как он тори. Мне казалось, что тори и якобиты одно и то же.

– Ба, – сказал он, – это как раз то, в чем пытаются убедить нас виги. На самом деле это разные вещи. Тори желают реставрации власти Церкви, как в прежние времена. Они представляют старые деньги, былую власть, привилегии и все такое. По сути, они противоположны вигам, которые выступают за ограничение власти Церкви и всякие свободы. С другой стороны, якобиты хотят реставрации на троне сына Якова Второго. Вы знаете, что Яков Второй был вынужден покинуть страну, спасая свою жизнь, лет тридцать пять назад?

– Я что-то слышал об этом, – сказал я скромно.

– Да, Яков был католиком, а парламент не допустил бы, чтобы католик занял трон. Поэтому Яков бежал, а теперь есть люди, которые хотят, чтобы этот род вернулся к власти. Очень вероятно, что мистер Аффорд среди этих людей.

– Но если Аффорд – якобит, а якобиты не являются тори, почему он поддерживает Мелбери, кандидата тори?

– Эти якобиты, как правило, маскируются под тори. И если тори выиграют на предстоящих выборах, якобиты будут определенно рассматривать это как знак того, что людям надоели виги и наш нынешний король. Вестминстер имеет на выборах особое значение – из тамошних жителей самая большая доля по всей стране имеет право голоса. Результаты выборов в Вестминстере могут определить судьбу всего королевства, и поэтому Аффорд так стремится повлиять на их исход.

– И это как-то связано с его интересом к судьбе грузчиков?

– Думаю, он понял, что эти бедняки продают себя кучке бессердечных вигов. Потому он решил, что их гнев можно обратить против этих самых вигов и на пользу якобитскому вторжению. Он подумал, что этих грузчиков можно превратить в солдат Претендента.

– А если бы якобитские планы мистера Аффорда были раскрыты, – заметил я, – пришлось бы назначать в этот приход нового священника.

Норт пожал плечами:

– Это правда. Но я не собираюсь становиться предателем ради маловероятной перспективы занять место Аффорда. Если бы его арестовали, я скорее всего вовсе остался бы без работы. Я лишь говорю то, что считаю правдой, а именно, что Аффорд хочет использовать грузчиков в интересах Претендента.

– Судя по тому, что я видел, они настроены против папистов и тори и вовсе не проявляют никаких якобитских симпатий.

– Думаю, Аффорду пока не удалось завоевать их доверие, чтобы выявить их политические симпатии или узнать, до какой степени они могут быть податливы. Уверен, вы прекрасно знаете, что бедные, несчастные и отчаявшиеся склонны проявлять симпатию к якобитам не потому, что они надеются, что Шевалье будет лучшим королем, чем Георг, а потому, что они несчастны при нынешнем короле Георге. Поэтому им, естественно, кажется, что при новом монархе будет лучше. Думаю, именно это обстоятельство и собирается использовать мистер Аффорд. Буду признателен, если вы умолчите, что слышали все это от меня.

– Полно. Разве можно бояться этих людей. Они пытаются получить престол уже почти тридцать пять лет, а результатов никаких. Насколько они опасны?

– Пусть они и не получили престол, но за тридцать пять лет, поверьте мне, кое-чему научились, а именно как действовать в подполье и как себя защитить. Знайте: они повсюду – скрытые от глаз, со своими шифрами, паролями и тайными знаками. И не забывайте, что за свои убеждения все они могут угодить на виселицу. Они до сих пор живы только благодаря своему умению скрываться от любопытных глаз. Послушайте моего совета, Уивер: держитесь от них подальше.

– А что может со мной случиться? Чего еще мне бояться в моем положении?

Он засмеялся:

– Я вас понимаю.

– А что насчет Мелбери? Вы говорите, он ничего не знает об этом плане?

– Не могу сказать, что он знает и чего не знает. Я даже не могу с определенностью сказать, что Аффорд – якобит. Может быть, это просто устойчивый слух. Зная о Мелбери не много, скажу только, что он вряд ли поддержал бы подобный план. Мне он кажется превосходным образчиком оппозиционного политика, но не человеком, замышляющим измену. Естественно, это лишь мои предположения, основанные на небольшом опыте знакомства с Мелбери, но он представляется мне ярым защитником Англиканской церкви, которому вряд ли понравится, если страна попадет в руки папистов.

– Естественно. А вы сам – тори?

– Я не принадлежу ни к одной из партий, – сказал он. – Политика предназначена либо для тех, кто зарабатывает себе на жизнь подобной деятельностью, либо для тех, кому не надо зарабатывать себе на жизнь. К сожалению, я не отношусь ни к одной из этих категорий. Я служу священником в большом приходе и получаю за это тридцать пять фунтов в год. У меня нет времени на размышления о том, кто в парламенте, а кто в оппозиции королю. И помимо прочего, у меня нет права голоса, поэтому мое мнение ничего не весит. Тем не менее я считаю, что Церковь должна быть сильной, и, следовательно, мне близка позиция тори.

– Вы знаете человека по имени Джонсон? – спросил я. – Может быть, он как-то связан с Аффордом, а может быть, и нет.

– Когда я был мальчиком и жил в Кенте, у нас был сосед Джонсон, но он погиб во время пожара лет пятнадцать назад.

– Думаю, мне нужен другой Джонсон.

Он пожал плечами:

– Это распространенная фамилия, но мне она ни о чем не говорит. И в окружении Аффорда никакого Джонсона я тоже не припомню… Вы уверены, что не желаете выпить?

– Уверен, – сказал я.

– Может быть, вы голодны? Насколько я понимаю, в вашем нынешнем положении нелегко найти время, чтобы утолить голод. У нас с женой нет ничего особенного, но мы будем рады поделиться с вами тем немногим, что у нас есть.

– Не хотелось бы злоупотреблять вашим гостеприимством, – сказал я. И задумался.

Я не мог понять, почему человек такого скудного достатка столь настойчиво и совершенно бескорыстно предлагает еду и питье незнакомцу, за которым охотится правосудие. Впрочем, корысть могла быть. Мне неожиданно пришло в голову, что, может быть, он шептал жене на ушко вовсе не нежные слова.

Меня так и подмывало ударить Норта в лицо за его предательство, но что толку? Более того, с его стороны никакого предательства не было. Он меня не знал и ничем мне не был обязан. Для него я был лишь сбежавший убийца, и если человек с четырьмя детьми и мизерным жалованьем может, лишь исполнив свой гражданский долг, получить сумму, вчетверо превышающую его годовой доход, нельзя его за это осуждать. Так поступил бы любой на его месте.

Я отвернулся от него, распахнул дверь и бросился со всех ног через переднюю комнату, напугав супругу мистера Норта и его детей. Вероятно, супруга знала, в чем дело, так как попыталась преградить путь спешному исчезновению из ее дома ста пятидесяти фунтов, обещанных за беглого преступника. У меня не было времени церемониться с представительницей слабого пола, и, оттолкнув ее, я устремился вниз по лестнице, перепрыгивая сразу через две или три ступени.

С лестничной площадки я заметил двоих констеблей, входящих в дом, с пистолетами наготове. Они едва успели взглянуть вверх, как я спрыгнул прямо на них, разметав в стороны, как кегли. Где-то неподалеку вскрикнула домовладелица, но я не обратил на это внимания, надеясь, что она не станет совершать никаких геройских поступков – например, бить меня по голове ковшиком.