Текст книги "Сердце Ворона"

Автор книги: Дэвид Геммел

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 25 страниц)

В душе шевельнулся страх. Из глубины памяти всплыли страшные рассказы о жутких ночных тварях, демонах и кровопийцах. Гэз заставил себя отбросить рожденные воображением видения. За окном был человек. Всего лишь человек. Возможно, кто-то из слуг вернулся после свидания с одной из служанок. Юноша подошел к лестнице и, сделав паузу, начал подниматься. Ведро оттягивало руку, и без того болевшую после занятий фехтованием.

Он был на середине лестницы, когда услышал крик, эхом разнесшийся по галерее. Потом что-то с "грохотом упало, а на площадке появилась бледная фигура. Света не хватало, но Гэз все же узнал резкие черты своего отца. Мойдарт был в белой рубашке с непонятным темным пятном возле плеча. В следующее мгновение кто-то в черном набросился на хозяина дома, и оба, сцепившись, упали на пол. В поле зрения возник еще один незнакомец. Блеснуло лезвие.

Гэз сделал еще один шаг и, собрав все силы, запустил в незваного гостя ведром. Человек с ножом пошатнулся и отступил. Юноша бросился наверх.

– Убийцы! Убийцы! – закричал Мойдарт, но никто из стражников не спешил прийти на помощь.

Гэз кинулся к человеку с кинжалом. Незнакомец отмахнулся, едва не задев его длинным лезвием. Юноша успел увернуться. Убийца действовал быстро. Еще один удар. Гэз выставил руку, и клинок лишь скользнул по предплечью, разрезав рукав и оставив неглубокую царапину. Гэз прыгнул на противника, выставив вперед локоть, и резко нагнул голову. Удар пришелся незнакомцу в нос. Убийца вскрикнул и отшатнулся. Гэз не успел воспользоваться его замешательством, почувствовав опасность за спиной. Он отскочил в сторону и тут же ощутил резкую боль в шее. Похоже, его ударили чем-то тяжелым. Юноша упал. Третий, размахивая железной дубинкой, метнулся к нему, но зацепился за ведро и тоже грохнулся на пол. Гэз ловко вскочил и ударил врага ногой в лицо. Противник попытался схватить его, но промахнулся.

Юноша побежал к стене галереи, которую украшали старинные щиты и оружие: пики и копья, палаши и луки. Он попытался сорвать меч, но тот не поддавался. Пришлось довольствоваться охотничьим копьем, вырвав его из металлических скоб. Третий нападавший уже устремился к нему. Понимая, что развернуть копье острием к врагу уже не удастся, Гэз повернулся на каблуках, и древко попало точно в висок незнакомцу. Тот вскрикнул и свалился. Взяв копье как следует, юноша оттолкнул ногой лежащего и всадил острие в горло человека, боровшегося с Мойдартом. Хозяин дома отпихнул обмякшее тело и поднялся на ноги.

Последний из убийц замахнулся мечом.

– Я все равно убью тебя, мерзкий ублюдок! – завопил он и бросился на Мойдарта.

Прогремел выстрел. Мужчина пошатнулся. Из дыры в горле ударила кровь. Раненый ухватился за перила и попытался сделать шаг к Мойдарту, но в этот момент прозвучал второй выстрел. Голова убийцы дернулась. Пуля попала ему прямо в правый глаз. Гэз повернулся – по галерее шел Мулграв, держа в руках два длинноствольных дуэльных пистолета. Юноша подбежал к окну и отбросил штору. Сразу же стало светлее.

Положив пистолеты на стоящий у окна столик, Мулграв подошел к Мойдарту:

– Вы ранены, господин.

– Ерунда, – холодно ответил Мойдарт и, повернувшись, указал на неподвижно лежащего мужчину, которого Гэз ударил копьем в висок. – Вижу, один еще жив. Уберите его в подвал. Я сам буду присутствовать при допросе.

– Да, господин, – Мулграв взглянул на Гэза. – Вы отлично сражались, сир.

Юноша поклонился в знак признательности и посмотрел на отца. Однако Мойдарт не удостоил его не только словом, но и взглядом. Хозяин дома повернулся и направился к своей комнате.

– Пришлите миг врача, – бросил он на ходу телохранителю и, заметив что-то, остановился.

– Вижу, ты воруешь мой уголь. – Отец сурово посмотрел на сына. – Поговорим об этом в другой раз.

В тридцать один год Мэв Ринг была красивой женщиной, высокой, статной, с зелеными глазами. В ее все еще отливающих медью волосах уже мелькали серебряные нити. Многие горцы считали Мэв холодной и надменной, объясняя это тем, что она так и не вышла замуж после случившейся десять лет назад смерти мужа, хотя многие делали ей вполне недвусмысленные предложения. Она отказала всем.

Мэв вышла замуж в шестнадцать лет, когда встретила молодого воина Калофара. Все в клане соглашались с тем, что лучшей пары не найти в целой округе. Многие молодые люди завидовали удаче Калофара. Мэв была не только красивой девушкой, но и сестрой Лановара, вождя клана, и все мужчины знали, что этот умный, смелый и одаренный предводитель приведет племя к процветанию. Его усилиями, как надеялись люди, имя ригантов будет восстановлено в Списке Кланов, а украденные чужаками земли вернутся законным владельцам. То было время больших ожиданий.

Но потом Лановар пал от руки Мойдарта, в деревню пришли солдаты, неся смерть и разрушение. В последующие годы ригантам пришлось уйти из городов и селений и обживать мрачные горы. Они выживали за счет нападений на поселки варлийцев, угоняя скот, забирая все, что попадалось под руку и могло найти хоть какое-то применение. Жизнь снова стала сурова к горцам.

Мэв Ринг вспоминала об этом без особых сожалений: убогие, крытые дерном лачуги, болезни и смерть, косившие старых и слабых. Сидя на кухне у окна в своем просторном доме, она вновь подумала о Калофаре, лежавшем на топчане с незаживающей, воспаленной раной в груди, худевшем у нее на глазах от лихорадки. В конце он уже не мог говорить, и лишь в глазах теплился огонек жизни. Мэв сидела рядом, держа мужа за руку. А потом свет жизни померк, и она поцеловала его в лоб. Ей хотелось схватить нож и вскрыть вены на руке, чтобы уйти от тягот окружающего мира и воссоединиться с духом Калофара. Сейчас, вспомнив об этом, Мэв поежилась. Тогда к ней подошел четырехлетний Кэлин. В глазах мальчика застыли слезы.

– Дядя поправится, тетя Мэв?

Был летний вечер, и последние лучи уходящего солнца проникали в комнату через грубо вырубленную дверь хижины. В их свете двадцатилетняя Мэв видела красные пятнышки блошиных укусов на ногах и руках племянника. Лицо у него было худое и серое. Мэв обняла мальчика за плечи и прижала к себе.

– Ему уже лучше, – сказала она. – Он идет по зеленым холмам с друзьями, которых не видел много лет. Высокий и гордый, в одежде цветов нашего клана.

– Но ведь он в постели, тетя Мэв.

– Нет, малыш, – тихо ответила она. – То, что в постели, это плоть, телесное облачение, которое носил Калофар. И мы с тобой должны похоронить эту плоть.

С тех пор прошло десять лет, но даже и теперь на глазах выступили слезы. Мэв сердито смахнула их и поднялась. Она оглядела кухню: сосновую мебель, железную плиту, установленную на шиферном помосте, окна с прозрачным, чистым стеклом, вымощенный аккуратно подогнанными каменными плитами пол. Над столом на медных крючьях висели сковородки и горшки, а в шкафу было полным-полно продуктов.

Кэлин зашел в кухню и сел на скамейку у стола.

– Шула спит. С ней Банни.

– Ей надо поскорее прийти ко мне, – твердо сказала Мэв.

– Да, надо, – согласился он. – Банни сказал, что она ходила в Элвдакр, в дом для бедных, просила пищи. Ее выставили оттуда.

– Откуда у нее синяки и царапины?

– Банни говорит, это Морин, жена Галлиота. Она и еще несколько женщин избили ее, когда Шула возвращалась домой.

– Сколько же злобы в этой женщине. – Мэв покачала головой. – Просто стыдно, что в Морин течет кровь ригантов.

– Тетя Мэв, а мама Банни поправится?

– Мы сделаем для нее все, что сможем. Накормим, и согреем. Тот чайлин, что дал Жэм, все еще у тебя?

– Да.

– Тогда иди к торговцу и купи дюжину яиц и три баночки меда. Потом сходи к мяснику и скажи, что мне надо вдвое больше говядины к Святому Дню. Потом… – Она остановилась. – А ты запомнишь все это, Кэлин?

– Конечно, дюжина яиц, три баночки меда, вдвое больше говядины. Что еще?

– Зайди к аптекарю Рамусу и скажи, что мне нужен порошок от лихорадки и отвар для очищения крови. Если у него есть куриный жир, я тоже возьму. У женщины воспаленная рана на спине. Так ему и скажи.

– Все?

– Да. Жэм еще здесь?

– Да, тетя.

– Пришли его ко мне и отправляйся.

Кэлин улыбнулся и вышел из кухни. Мэв открыла дверцу буфета и сняла с полки кувшин с молоком. Она налила себе чашку и отпила несколько глотков.

– Я тебе нужен, Мэв? – спросил, остановившись в дверях, Гримо.

Она допила молоко, не обращая на одноглазого великана никакого внимания, потом повернулась и посмотрела на него. Жэм, обычно излучавший уверенность и почти стихийную физическую силу, под ее взглядом заметно занервничал.

Когда Мэв наконец заговорила, ее голос звучал жестко и холодно.

– Говорят, один из людей Мойдарта погиб, когда два каких-то вора увели у него призового быка.

– Чушь, женщина! Никто не погиб. Это ложь.

– Также говорят, что Мойдарт пообещал пять фунтов тому, кто назовет преступников.

– Пять фунтов? Это большие деньги, – с ухмылкой сказал Жэм. – Клянусь небом, я бы сдал самого себя, чтобы получить такую награду.

– Убери эту дурацкую ухмылку! – сердито бросила Мэв. – Или ты так же будешь ухмыляться, когда солдаты схватят Кэлина, а потом накинут веревку ему на шею?

Гримо инстинктивно приложил к губам два пальца, потом постучал ими по груди, изображая знак Жертвы.

– Не говори так. Даже в шутку. Кэлина никто не видел. Когда я отводил быка Пинансу, мальчик оставался в лесу. – Он шагнул к женщине. – А теперь скажи-ка мне правду. Ты сердишься на меня за то, что я увел быка, или за то, что принес в твой дом больную?

Мэв посмотрела на него, как на сумасшедшего:

– Неужели ты такого мнения обо мне? То, что ты принес ее сюда, делает тебе честь. Нет, я сержусь из-за твоей непроходимой глупости. – Она вздохнула. – Дело ведь не только в быке, Гримо. По-моему, ты хочешь умереть. Не стану притворяться, что понимаю это, но тебя так и тянет плюнуть в глаз дьяволу. Если бы я только знала, что ты задумал увести быка из загона Мойдарта, ни за что бы не позволила Кэлину идти с тобой. Все скотовладельцы знают, что какая-то часть стада теряется. И почти все мирятся с таким положением. Но только не Мойдарт. Он не успокоится, пока не найдет воров и не повесит их. Больше Кэлин с тобой не пойдет. Понятно?

– Послушай, Мэв. Через год он станет мужчиной. Ему никто не запретит сделать собственный выбор.

– Да, через год Кэлин будет все решать сам. Но до тех пор никаких совместных предприятий. Поклянись мне в этом.

Гримо сдвинул черную повязку и потер шрамы на пустой глазнице.

– Никак не проходит. Веришь?

Мэв осталась непреклонной.

– Поклянись.

– Ладно, женщина, пусть будет по-твоему, – бросил он. – Никаких вылазок, пока он не станет мужчиной.

Только не удивляйся, если потом у него ничего не получится, и ты пристроишь его куда-нибудь пресмыкаться перед варлийцами.

Она шагнула к нему, обжигая гневным взглядом. Но голос остался спокойным и сдержанным.

– А чему ты его научишь, Жэм Гримо? Портить воздух, набравшись эля? Ломать кости незнакомым людям? Прятаться в зарослях вереска, когда другие выращивают хлеб или пасут скот? Где твой дом, Жэм? Где твоя жена? Где твои дети? Их нет. У тебя никого нет. Кто ты такой? – Мэв подошла еще ближе, почти вплотную. – Ты – зернышко на ветру, Ты не можешь обустроиться, не умеешь меняться, не умеешь расти. Когда ты умрешь, Жэм Гримо, никто и не вспомнит, что ты был. От тебя не останется и следа. Твои песни забудутся через пару лет. Пресмыкаться перед варлийцами, говоришь? А сколько времени им понадобилось бы, чтобы победить нас, если бы все мужчины были такими, как ты? Одно поколение, Жэм. Потом всех нас не стало бы.

Она повернулась, подошла к буфету и поставила на место кувшин с молоком.

– Может, так было бы и лучше, – тихо сказал он. – Когда-то мы были волками, а стали собачками на услужении у варлийцев. Посмотри на себя, Мэв. Ты умная и способная. Да, еще и богатая. Но ты носишь старые платья, а Кэлин бегает в драной рубашке. А почему? Потому что мы не можем позволить себе блистать перед ними. Они готовы примириться с тем, что кто-то из горцев разбогател, но только при условии, что он не высовывается, не выделяется. Не учи меня, женщина. И не упрекай в том, что у меня нет жены и детей. Ты забыла мою жену и двух сыновей? Солдаты убили ее и утопили детей. А теперь скажи мне, Мэв, где твои сыновья? Что ты оставишь будущему нашего племени?

– Мужчина, которого я любила, умер, – сказала она. – И тебе это известно.

– Да, он умер. Но ведь ты предпочла уйти в себя и превратилась в старую каргу.

Мэв Ринг резко повернулась и быстро пересекла комнату. Рука взлетела… Жэм даже не попытался уклониться или остановить женщину. Пощечина получилась звонкая.

– Ну что ж, девочка, немного огоньку в тебе еще осталось, – сказал он.

И вышел из кухни.

Арлебан Ахбайн сидел у кровати матери. То, что он видел, пугало его. Глаза у Шулы ввалились, кожа на скулах натянулась, дыхание стало неглубоким и частым. На правой щеке большой синяк, губы разбиты. Банни не мог понять, почему Морин и другие женщины так ополчились против его матери, но, впрочем, он никогда не понимал, почему его дразнят и мучают как свои, так и варлийские подростки. Правда, ему не раз говорили об этом, но Банни не хватало понимания. Его мать влюбилась в горца. Союзы между варлийцами и паннонами не считались чем-то незаконным, но случались крайне редко, а в результате страдали обе стороны. Клан повернулся спиной к его отцу, а горожане, по большей части варлийцы, сторонились его матери. Но даже и в таких обстоятельствах их любовь выстояла несколько лет.

Тем не менее неослабевающая ненависть год за годом размывала чувство. Банни было семь лет, когда отец ушел из дома и уже не вернулся. Он отправился далеко на север, туда, где никто не знал о том, какая кровь течет в жилах его жены. Уходя, отец пообещал, что вернется за ними, когда освоится на новом месте. С тех пор о нем никто не слышал.

Оставшись вдвоем, Банни и его мать вели нелегкую борьбу за существование. В теплое время года они собирали горные травы для аптекаря Старых Холмов, Рамуса. Каждую неделю женщина, собрав заработанные медяки, закупала на рынке продукты и несла их домой, в землянку. При этом она каждый раз откладывала хотя бы по фартингу, что позволяло матери и сыну переживать суровые зимние месяцы. Прошлое лето выдалось довольно бедным, и трава росла плохо. Несколько недель назад у них кончились последние деньги.

Шула открыла рот, и Банни увидел, что у матери не хватает двух верхних зубов с правой стороны. У него самого зубы шатались уже давно.

Солнце светило ярко, и впервые за несколько месяцев его лучи несли настоящее тепло. Банни хотелось выйти на улицу, согреться. Но его одолевала усталость, а ослабшие ноги не желали нести изможденное тело.

Он услышал какой-то звук и обернулся. В комнату вошла тетя Кэлина. Представительная женщина, высокая, со строгим, пронзительным взглядом. Банни немного побаивался ее. Однажды летом, когда они с Кэлином ворвались в дом, она схватила его за плечи и вывела на улицу. «Поиграй здесь, – строго сказала Мэв Ринг. – Мне в доме блохи не нужны». Тогда Банни едва не сгорел от стыда.

Мэв наклонилась над кроватью и положила ладонь на лоб Шулы. Банни тоже повернулся к матери. Она не умрет, решил он про себя. Это было бы несправедливо. Внутри у него что-то напряглось и задрожало. Горло перехватило, а на глаза навернулись слезы. Пытаясь сдержать их, Банни замер, сжался, не произнося ни звука. А потом еще и зажмурился. Рука Мэв легла на его плечо.

– Сон ей на пользу. Сон лечит, – сказала женщина. – А ты пойдешь со мной. Тебе необходимо поесть и вымыться. У тебя и вши, и блохи, а в моем доме ни тем ни другим места нет. Пошли.

Банни поднялся на дрожащих ногах и последовал за ней в кухню. Дом казался двенадцатилетнему мальчику настоящим дворцом. Он сел за сосновый стол и уставился на чудесное, отливающее золотом дерево. Тетя Мэв поставила перед ним глубокую миску с густым говяжьим супом и положила изрядный ломоть хлеба.

– Не жуй хлеб, – предупредила она. – Зубы у тебя расшатались, не хватало еще, чтобы ты их лишился. Просто обмакивай его в суп.

– Она ведь не умрет? – прошептал Банни.

– Если тебя интересует мое мнение, то нет, – сказала тетя Мэв. – А теперь ешь суп. Только не торопись.

С тех пор как Банни держал во рту что-то похожее на пищу, прошла целая неделя, да и пища была каким-то скрюченным корешком, выкопанным матерью на краю леса. Корень имел горький вкус, и мальчика едва не стошнило. Сейчас желудок заурчал, а когда Банни посмотрел на суп, голова у него закружилась, и к горлу подкатился противный кисловатый комок.

– Держись, – сказала тетя Мэв, тут же оказавшаяся рядом. Она отломила кусочек хлеба и обмакнула его в теплый суп. – Вот. Просто положи в рот и соси.

Банни послушно открыл рот, позволив обращаться с собой, как с ребенком. Вкус мяса растекся по языку, пробуждая голод. Желудок снова заурчал, и мальчик едва не подавился хлебом. Он осторожно прожевал мякиш и проглотил. Вкус показался ему божественным.

– Хорошо, Банни, – прошептала Мэв. – Ты молодец. Возьми еще немного.

Банни сидел неподвижно, уставившись в миску. Она была глиняная, золотисто-коричневая снаружи и покрытая белой эмалью изнутри. Чудесная миска, успел подумать он и почувствовал, что падает. Впрочем, ему было уже все равно. Мэв удержала его, обняв за плечи, и когда мальчик открыл глаза, то обнаружил, к немалому своему удивлению, что по-прежнему сидит за столом. Ему почему-то показалось, что он упал, провалился из этого мира и полетел, кружась, в некую благословенную тьму, где нет ни голода, ни боли. Ни страха. Ничего.

– Извините, – прошептал. – У меня блохи.

Мэв промолчала, но обмакнула еще один кусок хлеба в уже остывший суп и поднесла к его губам. Банни ел и ел, пока не съел все – и суп, и хлеб.

– Думаю, помыться нам сегодня не удастся, – сказала Мэв. – Давай-ка ляжем спать.

Ноги у мальчика подгибались, но женщина помогла ему подняться по лестнице и дойти до маленькой комнаты. Оконные ставни были закрыты, но в щели все же проникали тонкие золотые лучики. Они тянулись прямо к пестрому лоскутному одеялу, покрывавшему одну-единственную кровать у дальней стены. Мэв достала покрывало и еще два толстых одеяла.

– Вылезай из этой одежды.

Женщина взялась за его грязную, прохудившуюся рубашку, и Банни покорно поднял руки. Его короткие клетчатые штаны держались на веревке. Он попробовал развязать узел, но пальцы превратились в неуклюжие обрубки. Мэв мягко отвела его руки и сама сделала все, что надо. Банни шагнул в сторону, слишком усталый, чтобы испытывать стыд из-за того, что оказался голым перед женщиной.

Он сел на белую простыню и только теперь увидел въевшуюся в кожу рук и ног грязь и красные следы блошиных укусов на животе и бедрах.

– Мне надо помыться.

– Потом, Банни. Ложись на подушку. Тебе надо поспать. Вот так, молодец.

Сопротивляться не было сил. Его голова утонула в мягкой и чистой подушке. А потом он почувствовал на себе тепло одеял, заботливо натянутых кем-то на худые плечи.

Мир снова завертелся, и подхваченное этим водоворотом сознание мальчика вскрикнуло от радости.

* * *

Аптекарь Рамус был маленьким человечком. Съежившийся, с круглыми покатыми плечами, он почти никогда не смотрел в глаза своим клиентам. Слушая их просьбы, аптекарь только кивал, а когда посетители умолкали, бормотал неизменное: «Хорошо, да, очень хорошо», – словно делал тем самым комплимент. Двигался он быстро и уверенно, а вес умел определять с необыкновенной точностью. Насыпая порошок или толченые листья в сшитый из муслина мешочек, Рамус очень редко его взвешивал. Время от времени клиент-новичок просил положить отпускаемый продукт" на крошечные латунные весы, и тогда аптекарь кивал, улыбался и говорил: «Хорошо, да, очень хорошо». И весы указывали точный вес в унциях, всегда соответствовавший тому, что требовался покупателю.

Что ж, удивительного здесь было мало, ведь Рамус проработал аптекарем двадцать девять лет. Уметь определять на глаз вес в четверть унции не такое уж большое искусство, чтобы не овладеть им почти за три десятилетия, и, конечно, не причина для гордости.

Рамус не считал себя богатым, но не был и бедняком. Он жил в небольшом домике с крытой шифером крышей и имел в своем распоряжении пол-акра земли, на которой выращивал всякие травы. Другие растения и грибы приносили ему женщины, жившие на каменистых бесплодных холмах.

У аптекаря Рамуса не было ни друзей, ни жены, потому что любого вида интимность выбивала его из равновесия, лишала ощущения покоя и благополучия. По этой же причине не было у него и врагов. Варлийцев, живущих среди горцев, обычно ненавидели или по крайней мере недолюбливали; к Рамусу это не относилось. Он был одинаково учтив и вежлив со всеми, варлийцами и горцами, и никогда не высказывал мнения по вопросам, не имеющим отношения к травам и настоям. Он ни с кем не вступал в споры, никому ничего не доказывал.

Давным-давно Рамус решил, что так жить намного безопаснее.

Аптекарь бросил быстрый, беспокойный взгляд на стоявшего у прилавка черноволосого мальчика. Сам не зная почему, он нервничал в присутствии юного Кэлина Ринга.

– Лихорадка, говорите? А какова природа этой лихорадки, мастер Ринг?

Он внимательно выслушал рассказ молодого человека, поведавшего о том, как Шулу Ахбайн и ее сына нашли в состоянии крайнего истощения, замерзших и едва живых.

– Тетя Мэв попросила, чтобы вы выбрали нужные травы. И еще она просила прислать куриный жир и что-нибудь от гнойной раны.

– Хорошо, да, очень хорошо, – пробормотал едва слышно Рамус, – Пожалуйста, садитесь и подождите, пока я приготовлю необходимые ингредиенты.

Аптекарю хотелось угодить Мэв Ринг. В Старых Холмах, да и, сказать по правде, в самом Эльдакре вдова пользовалась немалым влиянием. Сейчас на нее работали более шестидесяти женщин, которые шили платья, рубашки, блузы и прочую одежду. Поговаривали, что ей принадлежит немалая доля еще в трех предприятиях, хотя сам Рамус знал только о двух. Мэв Ринг имела свой интерес в деле Гиллама Пирса, сапожника, и Парсиса Фельда, владельца кузницы и оружейной мастерской в Эльдакре. Оба эти господина находились на грани банкротства, им грозила долговая тюрьма, но Мэв Ринг урегулировала проблемы с заемщиками. Стоило ей приобрести долю в обоих предприятиях, как их дела немедленно, словно по волшебству, пошли в гору. Со всех сторон посыпались заказы, а вслед за этим наступило и процветание. Другие торговцы объясняли все удачливостью Мэв.

Что ж, объяснять чужой успех легче всего расположением судьбы, но Рамус не позволял себе впадать в подобные заблуждения. Удача может улыбнуться один раз, но не два. Нет, причина успеха заключалась в остром, проницательном уме Мэв и ее деловой сметке.

Аптекарь задумчиво глядел на свои запасы: дюжины глиняных горшков, стоящих на полках его заведения. Каждый горшочек был помечен каким-либо символом или серией букв. На первом из выбранных им стояли буквы «КЖ». Вытащив пробку, он зачерпнул необходимую долю содержимого, а левой рукой открыл небольшой муслиновый мешочек, в который и высыпал порошок.

– Что это? – спросил Кэлин.

Рамус вздрогнул. Он даже не заметил, как молодой человек поднялся со своего места и снова подошел к прилавку. Ему стало немного не по себе. Будь это кто-то другой, он вежливо попросил бы его вернуться на скамью. Но мальчик приходился племянником Мэв Ринг, а посему заслуживал большего уважения.

– Лист карликовой жимолости, – ответил Рамус. – Я дам вам четыре мешочка по пол-унции в каждом. Порошок следует сварить с сахаром, чтобы получилось желе. Оно поможет унять лихорадку. Для загноившейся раны я приготовлю настой с шафраном и медом. Ваша тетя знает, как его применять. На ранних стадиях выздоровления могут наблюдаться значительные выделения из кишечника. Для смягчения этого эффекта я обычно рекомендую экстракт из ягод мирта. Но он очень дорогой. Шесть дэнов за пузырек, а вам понадобится два пузырька.

– Целый чайлин? – удивился Кэлин.

– Да, мастер Ринг. Мирт в наших краях не произрастает. По эту сторону моря еще никому не удавалось получить плоды этого дерева. Экстракт доставляют из Гориазы, а потом уже привозят сюда. Но он не только дорог, но и эффективен.

– Возьму один пузырек, – сказал Кэлин. – Но только в долг, сейчас у меня нет денег.

– Не беспокойтесь, мастер Ринг. Я полностью вам доверяю.

Рамус осторожно собрал все травы и порошки, затем взял лебединое перо и обмакнул его в маленькую чернильницу. Почерк у него был безукоризненно каллиграфический. Записав все сделанные покупки, он вывел внизу сумму, промокнул готовый рецепт сухим песком и, убедившись, что чернила высохли, свернул лист вдвое и вручил Кэлину. Юноша спрятал бумагу в карман и положил на прилавок большую холщовую сумку. Она уже наполовину была полна. Рамус бережно уложил свои порошки и настои поверх прочих покупок. Пузырек с экстрактом мирта он поместил в деревянную коробочку, выложенную пером.

– Поаккуратнее с этим, мастер Ринг.

– Хорошо, сир.

С улицы донесся шум, громкие возбужденные голоса. Дверь аптеки распахнулась, и через порог шагнул молодой еще парень с раскрасневшимся лицом и лихорадочно горящими глазами.

– Слышали? Кто-то покушался на жизнь Мойдарта. Прошлой ночью убийцы ворвались в его дом. Весь Эльдакр запружен солдатами. Уже проведены аресты.

– Мойдарт пострадал? – осведомился Рамус.

– Никто ничего не говорит, сир.

– Спасибо, мастер Лан. Премного благодарен за то, что известили меня об этом несчастье.

Молодой человек несколько раз кивнул, вышел на улицу и направился к соседней булочной. Через мгновение его громкий голос пронзил тонкие стены, хотя различить можно было только отдельные слова. «Мойдарт… убийцы… аресты…»

– К сожалению, мы живем в опасные времена, мастер Ринг, – заметил со вздохом Рамус.

Кэлин ничего не сказал, а лишь поклонился аптекарю и, повесив сумку с лекарствами через плечо, вышел на мощенную булыжником улицу.

Увидев собравшуюся возбужденную толпу, Рамус поспешно закрыл дверь и, вернувшись в хранилище, сел в старое плетеное кресло. Откинувшись на мягкую вышитую подушку, он закрыл глаза, думая о том, как же много стало в мире насилия.

На столе рядом с креслом стоял пакет с травами и мазями, приготовленными им всего лишь этим утром для того же самого Мойдарта. Они предназначались для лечения старых ожогов на руках и шее властителя. Раны были результатом еще одного акта насилия, когда подосланные кем-то убийцы подожгли Зимний Дом. В пожаре тогда погибло одиннадцать человек, все – слуги. А еще раньше, примерно четырнадцать лет назад, во время нападения погибла жена Мойдарта – ее задушили, – а сам он получил ранение в пах, когда пытался спасти ее. Тогда его жизнь висела на волоске, и все могло бы закончиться совсем плохо, если бы кто-то не догадался позвать аптекаря. Рамус обнаружил сильное внутреннее кровотечение, но сумел остановить его и предотвратить начало инфекции. Но даже при всем этом прошло полных четыре месяца, прежде чем раненый поправился и окреп настолько, чтобы ходить без посторонней помощи. По прошествии многих лет старые раны время от времени нагнаивались, и тогда Мойдарта сваливал приступ лихорадки.

Рамус вздохнул. Он не понимал насилия и никогда в жизни не желал причинить кому-то вред.

Последнее покушение на жизнь Мойдарта может обозлить многих варлийцев. Вполне вероятно, что Эльдакр ожидают непорядки и кровопролития, за которыми непременно последуют новые аресты и казни.

Бремя печали почти физически легло на его плечи.

Тридцать два года назад его собственного отца повесили за кражу овцы. Овцу он не крал, а истинного преступника установили некоторое время спустя. В качестве компенсации ущерба и извинения за ошибку правитель Гориазы прислал пять фунтов золотыми монетами. Часть денег семья потратила на то, чтобы оплатить обучение Рамуса в аптекарском училище. Все оставшиеся годы мать ненавидела правителя, горе и возмущение разъедали ей душу. Брат Рамуса, Аборайн, ушел в горы, выбрав жизнь разбойника и убийцы, а закончил ее на той же виселице, на которой когда-то погиб отец.

В ночь казни Аборайна за Рамусом пришли солдаты и проводили его к правителю.

– Ты жаждешь мести? – спросил повелитель Гориазы.

– Нет, сир.

– Но ты ненавидишь меня?

– Я ни к кому не испытываю этого чувства, сир. Мой брат заслужил смерть своей грешной жизнью. Мой отец умер незаслуженно. Но его смерть была ошибкой, а не чьим-то злым умыслом.

– Знаешь, почему ты здесь?

– Вы стараетесь решить, не будет ли благоразумно убить и меня, сир.

– Ты очень спокоен, молодой человек.

– Я не могу помешать вам убить меня, если вы того пожелаете.

Какое-то время правитель сидел молча, задумчиво глядя на юного аптекаря. Потом он глубоко вздохнул:

– Я не убью тебя. Но я не могу допустить, чтобы ты жил в моих пределах. Возможно, когда-нибудь ты откроешь ненависть в своем сердце, а если нет, то я все равно буду думать об этом. Я дам тебе денег, и ты уедешь отсюда. Итак, куда ты направишься?

– Мне всегда нравились горы, сир.

– Тогда пересеките море, мастер Рамус, поезжайте на север и найдите себе дом в горах Друаха. Мне говорили, что там очень красиво.

– Я так и сделаю, сир. Благодарю вас.

– Не надо благодарить человека за то, что он противостоит злу. Желаю всего хорошего, мастер Рамус.

– А я вам.

Громкий крик прервал воспоминания старика. Рамус поднялся с кресла и закрыл дверь хранилища.

Наступила тишина.

Мулграв натянул поводья и повернулся к озеру Старых Холмов. Вода поблескивала в лучах послеполуденного солнца, острые пики западных гор, как в зеркале, отражались в неподвижной глади. Созерцание озера успокоило его.

– Наша жизнь такая короткая, – сказал он, обращаясь к Гэзу Макону. – Мы приходим в этот мир всего лишь на мгновение и исчезаем навсегда.

– Почему вы говорите об этом с улыбкой? – спросил юноша, останавливая своего прекрасного золотисто-пегого мерина рядом с гнедым учителя фехтования.

– Человеческое зло легче переносить, зная, что оно недолговечно, – ответил Мулграв.

– Если это так, то получается, что и человеческое добро тоже недолговечно.

Мулграв усмехнулся:

– Что ж, это уже предмет для диспута, сир.

Улыбка исчезла с его лица. Подувший с озера холодный ветер взметнул полу серого плаща всадника. Конь Гэза нервно попятился, и юноша поспешно успокоил его. Менее умелый наездник, наверное, свалился бы на землю.

– Хорошо управились, сир.

– Он немного норовистый.

Гэз наклонился и погладил мерина по золотистой шее. Некоторое время оба всадника молчали. Мулграв снова перевел взгляд на сияющее озеро.

– Почему вы хотели, чтобы я поехал с вами к аптекарю? – спросил Гэз.