Текст книги "Сердце Ворона"

Автор книги: Дэвид Геммел

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 25 страниц)

К этим чувствам примешивалось и чувство вины, потому что иногда Чара ловила себя на том, что желает старушке легкой смерти взамен мучений. Тогда по крайней мере Ранга осталась бы в ее памяти прежней, яркой и энергичной.

Здесь, в горах, обступивших озеро Птицы Печали, дул свежий, холодный ветер, а воздух был полон ароматов, как сладкое вино. На деревьях распевали птицы/ а по синим волнам прыгали солнечные блики.

Чара вздохнула. Отсюда, с вершины холма, она не видела, стоит ли на месте, у острова, маленькая лодчонка Обитательницы Леса, а идти дальше ей не хотелось. Девушка надеялась, что целительница призовет на помощь магические силы и вернет Райге здоровье, хотя в глубине души понимала, сколь безосновательна эта надежда, ведь бабушке было уже за восемьдесят.

Чара опустилась на траву, вспоминая тот день, почти десять лет назад, когда Ранга впервые привела ее на берег озера.

– Почему оно так называется? – спросила девочка.

– Это случилось давным-давно, – сказала Ранга, – еще в те времена, когда рядом с людьми жили сидхи. Здесь, в горах, обитало одно племя, восставшее против богов. Во главе его стояла женщина. Высокая, капризная, честолюбивая и дерзкая, она стремилась подчинить себе другие племена и шла к цели, используя войны и ложь, убийства и двуличие. Однажды старый шаман призвал на помощь Морригу, богиню силы. Морригу наслала на мятежное племя страшную чуму. Болезнь погубила всех, мужчин, женщин и детей. Все умерли. Осталась только предводительница. Несчастная, лишенная всего, бродила она меж умерших. И тут ей явилась Морригу. «Убей меня, – сказала женщина, чьи честолюбивые замыслы обратились в пепел. – Убей меня, потому что мой народ мертв, а сердце разбито». – «Нет, – ответила Морригу. – Ты будешь жить». И богиня превратила ее в сову. Много лет эта сова жила на острове. По ночам ее стоны разносились по округе. Поэтому и остров назвали так – остров Птицы Печали.

– Грустная история, – сказала Чара.

– Каждое деяние имеет последствия, дитя мое, – ответила Ранга.

– А та сова еще жива?

– Возможно. А может быть, богиня простила ее. Не знаю.

Два образа бабушки всплыли в памяти Чары: живая и веселая, с сияющими глазами и доброй улыбкой женщина и изможденная, неподвижная, с вытекающей меж губ струйкой слюны беспомощная старуха. Слезы подступили к глазам Чары и пролились, чистые и соленые.

Как все несправедливо, подумала она, когда слезы иссякли. Почему жизнь так жестока? Если бы Райга умерла сразу, все запомнили бы ее такой, какой она была всегда, веселой, полной жизни и мудрой. Теперь к этим воспоминаниям будут примешиваться другие, напоминающие о безмолвном и жалком, ходящем под себя существе.

Чара смахнула со щеки слезинку и посмотрела на свои руки с юной, здоровой кожей. У Райги руки высохли и покрылись коричневыми пятнами. А ведь когда-то тоже были молодые и красивые. Она поежилась, представив, как когда-нибудь ее внучка будет сидеть у постели умирающей, пускающей слюни Чары.

Прогнав мрачные мысли, она еще раз окинула взглядом озеро Птицы Печали: сияющую, искрящуюся воду и далекие, залитые солнцем горы.

У берега возникло какое-то движение: из леса появились двое мужчин, направившихся к воде. Сердце девушки забилось – в одном из них она узнала Кэлина Ринга. Вскочив на ноги, Чара стала поспешно спускаться по склону, но затем остановилась. Радость уступила место злости. Он ушел из племени в бурю, не утешив в трудное время, не дождавшись ее возвращения. Чара снова села, не зная, что делать. Противоречивые чувства боролись в ее груди. Каждый день на протяжении последнего месяца она думала о нем, вспоминала их прогулку по лесу, купание в озере, поцелуй на перевале. Каждую ночь его лицо вставало перед ней. Ей хотелось сбежать по склону и дать ему по физиономии,

«Я спущусь, – сказала себе Чара. – Я буду холодна и неприступна. Он не узнает, какую боль причинил мне».

Выработав план, девушка успокоилась, поднялась и неспешно пошла к озеру. Приблизившись к берегу, она заметила, что лодка Обитательницы Леса все-таки стоит в маленькой бухточке. Кэлин я Райстер разговаривали о чем-то у кромки воды. Услышав шаги, Кэлин обернулся, и Чара с удовлетворением отметила, как радостно вспыхнули его глаза.

Не обращая внимания на южанина, она подошла к Райстеру и взяла его под руку:

– Что привело тебя к Обитательнице Леса? Он взял ее за руку:

– Твой отец ранен… не очень опасно. На него напали в лесу, когда он навещал… э…

– Я знаю. Он навещал Магру, – легко сказала она, получая удовольствие от смущения Райстера. – Что случилось?

Бросив искоса взгляд на Кэлина, девушка заметила, что радости в его глазах как не бывало, а лицо потемнело от гнева. «Вот и хорошо, так тебе и надо», – подумала Чара.

– Магра мертва. Убита, – сообщил Райстер.

Ей понадобилось несколько секунд, чтобы осознать смысл услышанного.

– Они убили женщину?

– Да. У твоего отца перебита рука, а пуля от мушкета вошла в плечо. Он убил нескольких из нападавших, но тоже погиб бы, если бы его не спас Кэлин.

Она слушала его, но не слышала, пораженная известием о смерти Магры.

– Почему ее убили? Что она им сделала?

– Кто может понять сердце злодеев? – Райстер пожал плечами. – Как твоя бабушка?

– Она умирает, – ответила Чара.

Кэлин отошел на несколько шагов. В какой-то момент девушкой овладел страх, ей показалось, что он может уйти совсем, но Кэлин остановился у груды камней. Райстер, похоже, понял ее тревогу.

– Он пришел извиниться перед тобой. Если ты дорожишь им, то сделай шаг к примирению. Он гордый человек, и если уйдет сейчас, то, боюсь, уже не вернется.

– У меня тоже есть гордость, – бросила Чара. – И я не собираюсь пресмыкаться перед мужчиной.

– Тогда хотя бы поблагодари его за то, что он спас твоего отца, – сказал Райстер, и только теперь она вспомнила, о чем он говорил.

Кэлин Ринг спас Колла Джаса.

Повернувшись налево, девушка увидела, что южанин поднялся и снова уходит.

– Кэлин, – окликнула она.

Он остановился и обернулся, не глядя на нее. Чара шагнула к нему:

– Хочу поблагодарить тебя за все, что ты сделал.

– Что ж, считай, что ты это сделала, – сердито ответил юноша. – А потому прощай.

– Хочешь попрощаться? – вспыхнула Чара. – Ладно, если так, то прощай.

– Какое ты имеешь право злиться? Я сказал тебе о своих чувствах, а ты взяла и ушла, не дав никакого ответа. Оставила одного в доме своего отца, ничего не объяснив.

– Моя бабушка заболела и…

– И это помешало хотя бы написать записку? Я попросил твоей руки. Ты вышла из комнаты. Все. Ты не выказала мне ни малейшего уважения, а теперь еще и сердишься!

– Вон она! – воскликнул Райстер.

Чара и Кэлин повернулись к озеру. Седая женщина в поношенном платье медленно гребла, направляя крохотную лодку к берегу.

Сбежав к воде, Кэлин вытащил ветхое суденышко на камни и, подняв Обитательницу Леса, перенес ее на сухое место.

– Рад снова видеть тебя, Ведунья. Женщина выпрямилась и покачала головой:

– В этих краях меня зовут Обитательницей Леса, но я тоже рада видеть тебя, мой дорогой. И тебя, Чара, – добавила она, обращаясь к рыжеволосой девушке.

– А меня? – спросил, подходя ближе, Райстер. – Неужели никто не рад видеть меня?

Обитательница Леса улыбнулась:

– И тебя тоже, горец. Пойдемте, посидим в Священной Лощине. Это тихое, спокойное место, и оно излучает гармонию. Не хочу чувствовать злость и недоверие.

Вслед за седоволосой женщиной они поднялись по пологому склону и углубились в лес. Чара шла рядом с Обитательницей Леса. Кэлин и Райстер шли за ними.

Старуха опустилась на землю у громадного валуна.

– Колл Джас не нуждается в моей помощи, – сказала она. – Его раны заживут, хотя левая рука будет слабой, а плечо станет болеть с наступлением холодов. – Ее взгляд перешел на Чару. – Райга умерла сегодня утром, когда ты шла сюда. Она ушла тихо, не испытывая боли. Я была с ней, когда началось ее путешествие, и она передала вам свою любовь.

Слезы покатились по щекам дочери вождя.

– Райга прожила хорошую жизнь, – продолжала Обитательница Леса. – Она добавила магии этой земле. Оплакивайте ее, но знайте, что умерло только тело. Ее дух жив и преисполнен великой радости.

Женщина взглянула на Калина:

– О чем ты хочешь спросить меня?

– Как Гримо? Сказал ли он тете Мэв о своей любви?

– Нет. Но скажет. Я видела это.

– И она выйдет за него замуж?

– Он заключит ее в объятия, и она будет любить его, – ответила Ведунья. – А теперь, Сердце Ворона, давай поговорим о тебе. И о тебе, Пламя-на-Воде. Чего вы желаете? Кричать друг на друга, злиться и ругаться?

– Нет, – сказал Кэлин.

Девушка покачала головой, но промолчала.

– Возьмитесь за руки, – приказала Обитательница Леса. Кэлин и Чара посмотрели друг на друга, и юноша протянул руку. Девушка подала свою. – Жизнь приносит много бед и много печали, Этому мы можем противопоставить только любовь. Только любовь дает силы идти по жизненному пути. Вы любите друг друга?

За прямым вопросом последовало молчание, потом Чара почувствовала, как Кэлин расслабился, и его пальцы сжали ее ладонь. Он уже открыл рот, чтобы сказать что-то, но Ведунья остановила юношу:

– Не говори мне. Скажи ей. Кэлин посмотрел на Чару:

– Я люблю тебя.

– И я тебя.

– Тогда вам надо идти к дереву, – сказала Обитательница Леса. – Но примете ли вы мой совет, который я вам предложу, каким бы тяжелым он вам ни показался?

– Я приму, – ответила Чара. – Из всех нас вы самая мудрая.

– А ты, Сердце Ворона?

– Тогда подождите с этим два года.

– Два года? – удивленно переспросил Кэлин. – Это же целая вечность!

– Только для молодых. Знаю, вы сгораете от желания. Этот жар – хорошее чувство, в нем жизнь и страсть. Но чтобы пройти через десятилетия, нужно и кое-что еще. Вам нужно стать не только любовниками, но и друзьями. Нужно научиться доверять друг другу и понимать друг друга. Если пламя переживет два года, то будет гореть до самого конца. Таков мой совет. А теперь мне надо вернуться на остров. У меня много дел.

Кэлин и Райстер стащили лодку на воду, а потом все трое еще какое-то время стояли на берегу, провожая взглядами Обитательницу Леса. Достигнув острова, она сошла на землю и, не оглянувшись, исчезла в лесу.

Кэлин поднес к губам руку Чары. Увидев это, Райстер усмехнулся и сказал:

– Увидимся в доме. Я что-то начинаю чувствовать себя третьим голубем на ветке.

Когда он ушел, Кэлин посмотрел девушке в глаза:

– Ты сможешь ждать два года?

– Я не хочу ждать. Я хочу поскорее сбросить с себя одежду и любить тебя здесь, прямо на земле.

– И я тоже. – Он протянул руку. Она отступила:

– Обитательница Леса никогда не ошибается. Я хочу, чтобы наше пламя не угасло никогда. Я хочу жить с тобой и состариться с тобой. Хочу любить тебя, пока не погаснут звезды. Если ожидание принесет нам эту радость, то нужно подождать.

– Это будут очень долгие два года, – сказал Кэлин.

Алтерит Шаддлер сидел на шаткой кровати в своей крохотной комнатушке, глядя на падающий за окном снег. Было холодно, а скудный запас топлива иссяк. Плечи учителя укрывало тонкое одеяло. В жизни Алтерита случались спады, но сейчас все выглядело как никогда мрачно и беспросветно. Он осмотрел комнату: четыре книжные полки, прогибающиеся под тяжестью исторических фолиантов, древний потрескавшийся от времени сундук с кое-какой одеждой, грамотами и призами, полученными в далекие студенческие, годы. На крышке сундука белый парик из конского волоса, заношенный и поредевший, с проступающей на висках холщовой подкладкой. Западная стена пустовала, В бледном свете на ней поблескивали капли стекающей из-под потолка воды, над полом темнело пятно плесени.

Комната располагалась на верхнем этаже старого пансионата, непосредственно под дырявой крышей. В прошлом году он погубил свой лучший сюртук, беспечно оставив его на всю ночь у этой вот стены. Летние дожди размыли смолу и глину, влага просочилась сквозь потолок, и когда пришла осень и Шаддлеру понадобился сюртук, он обнаружил его покрытым серым пушком плесени.

Алтерит всегда ненавидел эту комнату, но теперь, когда перед ним появилась перспектива потерять и ее, учителя переполняло отчаяние.

Минувший год был едва не самым лучшим для него как учителя. Разговор с Мулгравом о великом вожде Коннаваре заставил его пересмотреть исторические источники. Он обнаружил множество свидетельств, противоречащих официальной точке зрения. Весной, сэкономив нужную сумму, Шаддлер подписался на «Варлийский научный вестник», издававшийся в Варингасе, и попросил прислать предыдущие номера, затрагивавшие вопросы войн между варами и горцами. Некоторые из попавшихся статей оказались весьма любопытны, особенно посвященные сражениям Бэйна. В них, в частности, описывались устройство и природа общества ригантов в годы после смерти Коннавара.

Алтерит невольно проникся уважением к древнему народу и его жизненным устоям. Он даже попытался вселить это уважение в души учеников. Результат обнадеживал и радовал: прогулы прекратились, класс всегда был полон. Дети старательно выполняли домашние задания, дисциплина на уроках заметно улучшилась.

Лето выдалось по-настоящему золотым. В конце учебного года ученики сделали ему подарок, преподнеся небольшую коробочку с ванильными конфетами, купленными у аптекаря Рамуса. Алтерит был тронут, хотя конфеты отличались необыкновенной твердостью, и он, опасаясь за свои зубы, поделился ими с классом.

Добившись от детей внимания, Шаддлер расширил список изучаемых предметов, в который помимо истории, чтения и письма входили также арифметика и математика. К немалому удивлению, он обнаружил, что некоторые из подопечных прекрасно схватывают новые концепции, а один вообще проявил исключительную одаренность. Арлебан Ахбайн быстро научился выполнять сложные арифметические действия в уме.

Кто бы мог подумать, что такой талант станет причиной тяжелых последствий.

Банни работал много и упорно, зачастую оставаясь после уроков, чтобы поговорить с Алтеритом о цифрах и их магии.

Мрачное настроение рассеялось, когда учитель вспомнил о разговоре с мальчиком по поводу цифры «9».

– Это чистая цифра.

– Как это, Банни?

– На какое бы число мы ни умножили девять, результат всегда возвращается к девяти.

– Объясни.

– Например, пятью девять сорок пять. Четыре плюс пять получается девять. Умножим шестнадцать на девять. Получим сто сорок четыре. Сложим две четверки и единицу. Опять девять. И так во всех случаях. Удивительно, да?

Алтерит улыбнулся. Успехи Банни произвели на него такое впечатление, что он записал мальчика в список сдающих школьный экзамен по арифметике. Ему было отказано. Дальше – больше. Шаддлеру запретили расширять перечень изучаемых предметов и тем, все уроки, кроме чтения и письма, были отменены. Но на этом дело вовсе не окончилось. В конце зимней четверти директор школы, престарелый доктор Мелдан побывал на одном из уроков Алтерита, незаметно усевшись в заднем ряду.

Урок стал подлинным триумфом Алтерита Шаддлера, ученики работали внимательно, а один из них в заключение прочел собственное сочинение, посвященное Бендегиту Брану, одному из сподвижников Бэйна.

Учителя распирала гордость.

Спустя два дня доктор Мелдан вызвал Алтерита в свой кабинет, расположенный на первом этаже школы. Сесть Шаддлеру предложено не было.

– Я ломаю голову, – заявил директор, – над тем, почему столь компетентному учителю вздумалось переписывать историю. Возможно, вы объясните мне это.

– Я ничего не переписывал, сир, – ответил Алтерит. – На уроках мною используются материалы из опубликованных и широко известных источников, в том числе из тех, что напечатал «Варлийский научный вестник».

– Не старайтесь подавить меня авторитетом названий, сир, – оборвал его доктор Мелдан. – Мне пришлось выслушать абсурдное сочинение, из которого следует, что горцы были великим народом, благородным и справедливым. И вы не выступили против этого… измышления.

– А против чего выступать, сир? Все, что рассказывал мальчик, истинная правда. Армия Бэйна сокрушила Камень в зените его славы и мощи. Он учреждал справедливые законы. Люди были счастливы под его правлением. Где же здесь ошибка?

Директор покачал головой:

– Бэйн был сыном Коннавара, варлийского короля. Следовательно, он и сам был варлийцем, по крайней мере наполовину. Сами по себе кельтоны ничего примечательного не достигли. Если их отличали благородство и ум, то где же их империя? Где их ученые и философы? Нет, Шаддлер, они – низшая раса. Это известно всем.

– Возможно, сир, – сказал Алтерит, – именно благородство и ум удержали их от того, чтобы создавать империю. Возможно, они решили, что уничтожение других народов и завоевание чужих земель является деянием варварским и бесчеловечным.

– Разговор окончен, – объявил доктор Мелдан. – Эксперимент по обучению горских детей провалился. После зимнего перерыва занятия возобновлены не будут. И следовательно, в ваших услугах мы более не нуждаемся.

– Вы меня увольняете? Директор покраснел:

– Вам предложили это место, мастер Шаддлер, потому что считали вас человеком здравомыслящим. Короче говоря, таким, кто понимает, что предназначение варлийцев – слава. Я не стал обращать внимания на ваше низкое происхождение и незавидное социальное положение. Но вы, сир, предали свой народ. Я не допущу, чтобы такие, как вы, оскверняли мою школу. Будьте добры удалиться с моих глаз.

Это случилось три недели назад. Запас дэнов постепенно растаял, и Алтериту нечем было платить за жилье, а между тем день оплаты незаметно, но неумолимо приближался. Собственно, в распоряжении учителя оставались сутки. Несколько раз он предпринимал попытки устроиться куда-нибудь хотя бы писарем. Но по городу уже ходили слухи, называвшие его «предателем», «подозрительным» и другими еще более сильными именами. Никто из варлийских предпринимателей не удостоил его даже приема. Зима выдалась снежная и суровая, и дороги на юг занесло

Без денег, без сбережении, без работы Алтерита ждало мрачное будущее. Возможно, продав книги, он смог бы оплатить проезд до Баракума, но что дальше? Там у него знакомых не было.

Да, год удался, несмотря на отъезд в столицу весной юного Гэза Макона и потерю дополнительного приработка. Теперь Шаддлеру пришлось платить за былое счастье.

Отбросив одеяло, учитель поднялся, надел ботинки, закрыл за собой дверь и, спустившись на три пролета, вошел в столовую. Десять других жильцов уже сидели за столом. На занявшего свое место Шаддлера старались не смотреть. Он ел молча, вслушиваясь в обычные разговоры о гражданской войне на юге, об аресте легендарного Лудена Макса за государственную измену и его оправдании народным судом. Правда, затем его арестовали еще раз по приказу короля, и теперь уже судьбу мятежника решил тайный суд. Казнь генерала должна была состояться через месяц. Кто-то из сидевших за столом упомянул о волнениях на севере. Похоже, «черные» риганты убили полковника Линакса и Мойдарт собирал войска, чтобы двинуться против горцев уже весной.

Съев то, что было в тарелке, Алтерит вымакал остатки соуса кусочком хлеба.

Когда он уже поднялся из-за стола, к нему приблизилась хозяйка пансионата, вечно всем недовольная вдова по имени Эдла Оркомб. Обычно она оставалась в границах вежливости, хотя и никогда не выказывала признаков дружелюбия. Впрочем, в последние недели ее вежливость все более отдавала холодком.

– Я навела справки относительно ваших комнат, господин Шаддлер. Намерены ли вы сохранить их за собой по истечении нынешнего месяца?

– Мы поговорим об этом завтра, – ответил Алтерит, сознавая, что все остальные жильцы притихли, вслушиваясь в их разговор.

– Без сомнения, – сказала она. – Между прочим, сегодня сюда забегал какой-то мальчишка из горских. Имел наглость стучать в переднюю дверь. Он оставил вам записку. Она на столе у двери.

Шаддлер поблагодарил хозяйку и вышел в коридор. Записка находилась там, где и сказала вдова Оркомб. Восковая печать была сломана, очевидно, кто-то уже успел ознакомиться с содержанием письма. Учитель вздохнул, но от более явного выражения недовольства воздержался. Развернув лист, он увидел написанный черными чернилами текст, подписанный некоей Мэв Ринг. Имя было смутно знакомо. Горская женщина, занимавшаяся пошивом одежды. И похоже, мать непоседливого и дерзкого Калина Ринга. Само письмо было коротким и деловым. Мэв Ринг приглашала Алтерита Шаддлера нанести ей визит за два часа до полудня следующего дня.

В обычных обстоятельствах Алтерит вежливо отказался бы от приглашения. Он неуютно чувствовал себя в присутствии женщин. Однако в данном случае приглашение давало возможность уйти на какое-то время из пансионата и избежать разговора с Эдлой Оркомб, в ходе которого ему пришлось бы признать свою полную финансовую несостоятельность.

Спал Алтерит плохо: ветер бил в дребезжащее окно, на внутренней стороне стекла уже начал образовываться лед. Утро встретило его низким серым небом и такой же низкой температурой. Учитель поднялся и оделся. Его колотило от холода, пальцы посинели и сгибались с неохотой. Он спустился в столовую. В камине уже пылал огонь, постояльцы завтракали. Алтерит налил себе чашку" ячменного отвара и сел поближе к теплу.

Чтобы дойти до дома Мэв Ринг, понадобится около часа, и учитель знал, что превратится за это время в сосульку.

В столовую вошла Эдла Оркомб и, обведя глазами помещение, нацелилась маленькими глазками на Шаддлера. Он почувствовал, как замерло в груди сердце.

– Доброе утро, господин Шаддлер.

– И вам того же, госпожа Оркомб.

– Вы будете обедать сегодня?

– Буду.

– Тогда нам нужно обсудить кое-какие вопросы, потому как я не занимаюсь благотворительностью.

В обычной ситуации сталкиваясь с женщинами, Шаддлер начинал нервничать, терялся и с трудом выражал мысли. Но сейчас в нем что-то защелкнуло.

– Конечно, нет, О благотворительности не может быть и речи в заведении, которым управляет женщина, прославившаяся как своим бессердечием, так и невниманием к постояльцам.

Хозяйка удивленно уставилась на него:

– Как… как вы смеете? Алтерит поднялся:

– Я бы продолжил этот разговор, если бы он не был столь раздражающе скучен. Пожалуйста, приготовьте мои вещи. По возвращении я намерен покинуть эту помойку.

Гордо прошествовав мимо нее, он вернулся в свою комнату, обернул шею толстым шарфом, надел потрепанный, с облезшей меховой подкладкой плащ и вышел из пансионата.

Холодный ветер ударил в лицо, Алтерит поскользнулся на обледеневшей мостовой и едва не упал.

Он шел уже минут двадцать, когда его догнала открытая двуколка, запряженная пони. На козлах восседал Банки Ахбайн. Увидев учителя, мальчик приветственно помахал рукой и натянул поводья:

– Меня послали за вами, сир. На сиденье есть одеяла. Алтерит с облегчением открыл дверцу коляски и забрался внутрь. Он слишком замерз, чтобы разговаривать, а потому молча, сцепив зубы, набросил на плечи одно одеяло и укрыл другим дрожащие колени.

– Ты не знаешь, зачем я нужен госпоже Ринг?

– Нет, сир.

– А какая она из себя?

– Я ее боюсь, – ответил Банни.

Мэв Ринг знала – время истекает. По Эльдакру уже ходили слухи о необычайно богатой горской женщине. Эти слухи доходили до нее через рабочих и знакомых, их подтверждали и предупреждения, переданные двумя из ее партнеров, Гилламом Пирсом и Парсисом Фельдом. Она знала: еще немного – и жестокие глаза Мойдарта обратятся в ее сторону. Сколько ей осталось? Может быть, месяц. Может, год. Все было бы проще, будь она бедной. Беднякам вообще легче. Но что делать, если все, за что бралась Мэв Ринг, начинало тут же приносить прибыль, и ей, в отсутствие возможности тратить деньги на недвижимость и драгоценности, не оставалось ничего другого, как вкладывать их опять-таки во все свои предприятия, большие и маленькие.

Прошлой ночью Мэв приснился сон. Она оказалась на спине огромного и страшного медведя. В любую секунду зверь мог сбросить ее и сожрать. Чтобы не допустить этого, Мэв кормила его медовыми булочками, от которых медведь становился все больше и больше. Вскоре он стал величиной с дом, и его когти напоминали сабли. Слезть со спины зверя она не могла, потому что просто разбилась бы при падении, а булочки постепенно кончались.

В кухне Шула Ахбайн готовила завтрак для Жэма. Мэв слышала их дружескую болтовню и улыбалась. Обычно Шула вела себя очень застенчиво в любой компании, но Гримо сумел расположить ее к себе, и теперь она поддразнивала его и смеялась вместе с ним. Мэв нравилось слушать, как смеется горец. В его смехе звучала жизнь. Гримо только что вернулся с севера и принес тревожные известия. Полковник, командовавший «жуками», был убит, предположительно, во время встречи с вождем ригантов Коллом Джасом. По словам Жэма, сам Джас ничего об этом убийстве не знал. Место полковника занял его бывший заместитель, капитан, теперь полковник Рено, известный своей ненавистью к горцам.

А вот у Кэлина на ферме дела шли удачно. Он влюбился в девушку по имени Чара Джас и планировал, если все пойдет хорошо, жениться на ней по достижении семнадцати лет, то есть в следующем году.

Время летит, подумала Мэв, подходя к висящему на стене зеркалу. В ее рыжих волосах появилось еще больше седых нитей, у глаз пролегли морщинки.

– Стареешь, – сказала она, обращаясь к собственному отражению.

– Да, стареешь, но все равно остаешься самой красивой женщиной в горах, – раздался голос Гримо.

– Ты не должен подкрадываться к людям, – резко бросила Мэв. – Такой большой, а ходишь бесшумно. Что тебе надо?

Он ухмыльнулся:

– Приятно видеть, как ты краснеешь, Мэв.

– А ты меня раздражаешь, Гримо. Сама не знаю, почему только терплю твое присутствие.

– К тебе пришли. Мужчина в белом парике. Хотя он больше похож на сосульку,

– Ну, так иди и прими его как гостя. Предложи позавтракать.

– Говорят, дела у него совсем плохи.

– Слышала. Все, иди.

Жэм усмехнулся, покачал головой, но подчинился, как делал всегда. Мэв опустилась в уютное широкое кресло и постаралась собраться с мыслями. Из прихожей донеслись шаги школьного учителя.

– Это Шула, – услышала Мэв голос Гримо. – Самая лучшая стряпуха в этих краях и красавица, каких поискать. Что будете? Мясо, яйца, горячая овсянка, свежий хлеб и сыр?

– Немного воды, пожалуйста.

– Клянусь Жертвой, старина, вы же совсем исхудали. Кожа да кости. Вам надо поесть. Поможет согреться. Шула, поджарь-ка бекон и сделай яичницу для нашего гостя. И отрежь хлеба.

– Извините, мне не хотелось бы утруждать вас, – сказал Алтерит. – Не могли бы вы сообщить госпоже Ринг, что я здесь?

– Она уже знает, сир, и это она приказала накормить вас, так что садитесь.

– Я знаю вас, сир?

– Меня зовут Жэм Гримо.

– Вот как. Похоже, я слышал это имя.

– Его многие слышали. Я прославился многими добрыми делами. Некоторые даже говорят, что когда я умру, то меня причислят к святым.

– Да, конечно, – донесся до Мэв ответ учителя.

Она улыбнулась. В голосе варлийца сквозила нервозность.

– Как вам поджарить яичницу, сир? – спросила Шула.

– Чтобы желток не растекался, – ответил Шаддлер.

– Мой племянник Кэлин просил передать вам наилучшие пожелания.

– Неужели? Сомневаюсь, что он вспоминает меня с большой теплотой. Мне не раз приходилось призывать его к порядку и применять жесткие меры. Однако один случай вызывает у меня сожаление.

– Почему же?

– Он спорил со мной по поводу национальности Коннавара, и я пустил в ход палку. Впоследствии я узнал, что мальчик был прав, а я ошибался. Коннавар, несомненно, был ригантом.

– Только настоящий мужчина способен признать свою ошибку, – сказал Жэм, и Мэв услышала в его голосе уважительную нотку. – Обязательно передам Кэлину, когда увижу его в следующий раз. А, Банни, заходи и набей чем-нибудь живот.

Мэв услышала скрип стула.

– Ну, малыш, сколько будет двадцать семь на двадцать пять?

– Шестьсот семьдесят пять, – моментально ответил Банни. Гримо рассмеялся:

– Ты уже знал, да? Слишком быстро.

– Это же легко, Гримо.

– Нет, парень, никто не может умножать так быстро. Разве я не прав, господин учитель?

– Прав Банни, – сказал Шаддлер. – Так уж устроена у него голова. Это талант.

Шула стала расставлять тарелки, и разговор скоро прекратился, потому что собравшиеся на кухне занялись более важным делом.

Мэв догадалась, что Жэм садится за стол уже во второй раз. Поднявшись из кресла, она подбросила угля в камин. Разговор позволил составить определенное представление о школьном учителе, и ей понравилось то, что она услышала. Алтерит Шаддлер оказался более откровенным и умным человеком, чем можно было предположить. Он с явной симпатией относился к Банни. Кроме того, Мэв почувствовала, что гость понравился и Гримо, а горец, несмотря на свои многочисленные недостатки, умел разбираться в людях.

Когда завтрак закончился, Жэм вошел в комнату:

– Готова принять гостя?

– Да, пусть заходит.

Гримо ввел Алтерита Шаддлера и, не говоря ни слова, вышел, плотно закрыв за собой дверь. Учитель был без парика. Короткие поседевшие волосы заметно поредели на висках. Худой как палка. Одежда скорее заслуживала называться лохмотьями.

– Благодарю вас за то, что так быстро отозвались на мою просьбу, – сказала Мэв Ринг. Алтерит поклонился и промолчал. – Я хочу сделать вам предложение. Пожалуйста, садитесь. – Учитель осторожно опустился на край стула. Было заметно, что ему ужасно неудобно. – Я собираюсь открыть, школу для горских детей.

– Школу?

– Да. У меня есть здание, вполне, на мой взгляд, подходящее, и я заказала пятьдесят столов и стульев. Теперь мне нужен человек, который управлял бы ею.

– Боюсь, власти этого не допустят.

– Помешать они не могут. Пять лет назад король издал указ, согласно которому дети горцев должны получать школьное образование. Доктор Мелдан ничего не может предпринять против.

– Я имею в виду не только доктора Мелдана. Возражения представят гражданские власти.

– Мойдарт верный сторонник короля, и все занятия будут начинаться с молитвы за его здоровье. Насколько мне известно, так было и у вас.

– Вы правы, госпожа. И все же я боюсь, что трудностей будет немало.

– Я справлюсь.

– Как насчет учебников и письменных принадлежностей? – спросил Алтерит.

– В распоряжении управляющего будет бюджет для закупки всего необходимого.

– Что будут преподавать?

– Вначале? Чтение и письмо, арифметику и историю. Потом посмотрим, как пойдут дела.

Воцарилось неловкое молчание.

Алтерит Шаддлер сидел уставившись в пол. Мэв внимательно наблюдала за ним, чувствуя его беспокойство. Ее гость, как она уже успела понять, был человеком по природе консервативным. В нем отсутствовали мятежность и бунтарство. Судя по рассказам Кэлина, он гордился тем, что является варлийцем. Вероятно, сама перспектива прослыть защитником горцев пугала этого сугубо миролюбивого человека. Это злило ее, но Мэв сохраняла бесстрастное выражение. Возможно, она допустила ошибку, пригласив этого тощего варлийца в свой дом.