Текст книги "Явочная квартира"

Автор книги: Дерек Картун

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 11 страниц)

Он давал своему заместителю возможность высказаться, выдвинуть свою теорию, но долгий опыт общения с шефом подсказывал Алламбо, что его теория вряд ли окажется желанной – просто Баум таким методом проверяет собственные логические построения. Поэтому Алламбо промолчал, пришлось Бауму продолжать самому:

– Очевидно, цель – скрыть все следы провалившегося заговора против Антуана Лашома, защитить его организаторов, залатать, образно говоря, дыры, вымести пыль из-под ковров, – Сделав паузу, он закурил, – Для нас, контрразведчиков, главный вопрос: все это натворили Советы или кто-то другой? Мы должны ответить, типичны ли для русских такие методы, были ли прецеденты, а если нет – то можно ли полагать, что КГБ обновил свои методы и собирается использовать их впредь? Смею предположить, что этого не произошло, поскольку это не отвечает их характеру и, по-моему, русские просто не потянут в смысле реорганизации своего дела.

Он докурил сигарету, уставился на окурок тяжелым взглядом, перевел глаза на Алламбо:

– А твое мнение?

– Согласен, – ответил тот.

– Хорошо. Что же нам остается, раз уж делом занялась полиция?

– Я по крайней мере избавлюсь от расследования убийств в метро.

– Конечно, теперь за них взялись полицейские, и помогай им Бог.

– С другой стороны, сам Котов...

– Вот-вот. Котов, несчастный наш перебежчик. Никаких следов. Молчит а какой был разговорчивый. Прячется в тихом месте. Или ударился в бега. Может, он уже в Москве – кто его знает?

– Русские требовали возможности с ним пообщаться?

– Да. Из Лондона сообщили, что такие требования поступали трижды, и нам задавали вопрос, у нас ли Котов. А мы отвечали, что нет его здесь, и пусть газеты читают: было же сообщение, что он улетел в Штаты.

– А они?

– Ответили, что газеты читают, но не верят, будто Котов отбыл в США. Считают, что он все ещё в Париже, – Баум снова затянулся сигаретой, – Они неплохо информированы.

– Если пока сделано все, что следовало, могу я вернуться к прежним обязанностям? – спросил Алламбо.

– Боюсь, что нет. Премьер-министр желает получить отчет, да побыстрее, а то головы полетят.

– А утечка важной информации его не касается?

– Думаю, нет.

– Утечка шла через Антуана Лашома.

– Или через кого-то из его персонала.

– Персонал мы не проверяли.

– Нет, проверяли, – Баум усмехнулся.

– Я не знал.

– Потому что я тебе не сказал.

– Что-нибудь прояснилось?

– Возможно. Посидишь побольше в архиве – что-нибудь да нароешь. Я там по данному случаю несколько часов копался, – он снова улыбнулся, – Всегда говорю: в архиве можно найти все, что нужно, если только искать с умом. Правда, картотеки тогда только хороши, когда с ними работают постоянно: вносят новые данные, снабжают перекрестными ссылками. Иначе много времени зря пропадает.

Алламбо промолчал, ожидая разъяснений.

– У нас не только лаборатория Алибера – слабое звено. Архивы тоже не в порядке. Вот они у меня где! – Баум как бы ввинтил палец в крышку стола. Вот и все, чего дождался его заместитель.

Глава 17

Журналисту Морану позвонили от Ашара:

– Анри хочет тебя повидать.

– Сейчас не могу. И лучше бы мне пока не звонили.

– Ты что, не расслышал? Анри хочет видеть тебя. Сегодня.

– Но...

– В три в кафе "Паризьен" на углу улицы Миди.

Трубку бросили. Тот, кто прослушивал телефон Морана, тут же отправил запись разговора Бауму.

– Может, наконец, повезло, – сказал тот, передавая листок Алламбо, Пошли в "Паризьен" своих людей. Узнай, что сможешь. Пусть Моран сочтет, будто по пути ему удалось избавиться от твоих ищеек.

После ухода Алламбо Баум вызвал секретаршу:

– Будьте добры, мадемуазель Пино, позвоните от моего имени начальнику отдела кадров института ядерных исследований в Уази. Поблагодарите за списки, которые он прислал вчера, и скажите, что нас интересует Марк Фабьен из планового отдела. Хотелось бы по факсу получить его личное дело, рекомендации и полные данные проверки. Да, прямо сейчас. Скажите, что это связано с текущим расследованием, которое ДСТ проводит в институте в связи с утечкой информации. Передайте господину директору, что буду признателен, если он выполнит мою просьбу лично. Спасибо.

Кафе"Паризьен" было собственностью Анри Ашара. В его скромный кабинет на втором этаже можно было попасть через стеклянную дверь возле туалетов. Самое обычное парижское кафе, каких много. Оцинкованная стойка вдоль стены. Столики и стулья отражаются в зеркалах на стенах, которые украшены ещё и дешевыми рекламными плакатами, посвященными давно прошедшим спортивным событиям. В углу, рядом с автоматом, продающим сигареты, проигрыватель. Резкий свет, пахнет пивом. Грязновато, неуютно. Крупные сделки с наркотиками заключаются наверху, в кабинете хозяина, изредка – за одним из столиков у стойки. Здесь всегда людно – представители андерграунда рассчитывают встретить своих, купить дозу наркотика. В Париже таких баров и кафе пруд пруди, – особенно в таких местах, как Монмартр, Менильмонтан, Бельвиль. Полиция прекрасно о них осведомлена, а в заведениях знают о полиции все, что о ней следует знать – вот такой симбиоз.

Оперативная группа, отправленная сюда Алламбо, состояла из трех человек в штатском. Им надлежало придти в "Паризьен" порознь – двоим около трех пополудни, ещё одному – попозже. Расположиться за столиками, заказать выпивку, читать газеты и всякое такое. Один из них принесет с собой зонт, маскирующий телескопическое устройство. У другого будет при себе неприметный ранец, у третьего – набор инструментов – пилу и короткую металлическую трубку, не уместившиеся в рабочем ящике, он положит прямо на стол прежде, чем заказать пиво. Зонт тоже будет лежать на стуле. В эти предметы вмонтированы микрофоны – троим сыщикам останется только молиться, чтобы никто из посетителей не воспылал желанием послушать последнюю пластинку Сильви Вартан – и без неё полно помех, микрофонам трудно будет справиться с задачей.

Около трех в кафе появился Моран, заказал у стойки рюмку перно и пошептался с барменом – тот незамедлительно скрылся за стеклянной дверью. Моран отнес свое питье за столик, сел и огляделся с видом человека, который до сих пор не верит, что удалось избавиться от слежки. Минут пять он то и дело пригубливал рюмку, пытался читать газету и тут же отодвигал её в сторону. Человек с рюкзаком как бы невзначай подвинул стул так, чтобы микрофон оказался прямо перед Мораном. Тот, что с зонтом, повернул его на сорок пять градусов, – скрытый объектив уставился на Морана. Третий, с инструментами, не двинулся с места: его столик был слишком далеко.

– Покамест его Ашар наверх не позвал, – сказал он тихо и как бы погрузился в чтение.

Спустя пять минут стеклянная дверь снова отворилась и в зал вошел Анри Ашар. Огляделся, кивнул двоим, сидевшим у дверей, и направился к столику Морана. Тот улыбнулся нервно, поспешно сложил газету.

– Как поживаете, мсье Анри?

– За тобой следили?

– Нет.

– С полковником встречался?

– Собираюсь.

– Скажешь ему, что есть кое-что насчет Антуана Лашома. Он ходит в дом 22 на улице Фонтен. Раньше каждую неделю ходил, теперь перестал. Мои люди часто его там видели по ночам. Остановит такси за два квартала и шлепает пешком.

– А кого он навещает, могу я узнать?

– Скажи, принадлежит квартира некоему Транше. Но там никто не живет. Это просто место для свиданий. В те ночи, когда там Лашом, приходит женщина.

– А женщину знаете?

– Лора Фабьен. У него работает.

Моран переменил позу, сделал знак бармену: ещё рюмку.

– Это все?

– Что касается новостей для полковника – все. Но есть ещё кое-что. Слушай внимательно.

– Слушаю, мсье Анри.

– У меня неприятности с полицией из-за ребят с улицы Пернели. Полковник наверняка уже в курсе, мое имя в газетах так и треплют.

Анри Ашар замолчал и окинул зал пристальным взглядом. Прямо перед ним сидел молодой человек, на столике лежал зонтик. А дождя никакого нет, день ветреный, небо ясное. Но до Ашара не дошло – он снова повернулся к собеседнику:

– Передай полковнику, пусть уберет полицейских ищеек с моего следа. Мне наплевать, как он это устроит, важен результат.

– Отлично, мсье Анри.

– Судебного следователя зовут Птижан. Слух есть, будто в этом деле особый интерес имеет министерство внутренних дел. С чего и зачем, не знаю.

– Это все?

– Да. Ступай.

Моран поднялся, неуверенно протянул Ашару руку и вышел, на ходу застегивая плащ. Человек с зонтиком записал весь разговор. На улице Нелатон качество записи одобрили.

Данные на Макса Фабьена из института в Уази дошли до Альфреда Баума как раз в тот момент, когда Алламбо принес запись разговора в кафе "Паризьен".

– Вот это удача! – восхитился Баум, – Чем мы заслужили такую радость, а?

– Трудолюбием, – невозмутимо ответствовал Алламбо, – И тем, что не жались с деньгами на дорогое оборудование.

Даже больше, чем магнитофонная запись, Баума заинтересовала информация института. Но Алламбо захватил с собой плейер, заправил кассету и нажал кнопку. Раздался скрипучий голос Анри Ашара, перекрывающий гомон других голосов. Алламбо заметил, что Баум косит глазом на листки, полученные по факсу. Да слушает ли он?

Запись закончилась, Баум, ничего не сказав, уткнулся в бумажные полосы.

– Вы все хорошо слышали, шеф?

Баум не ответил, продолжая изучать присланную информацию. Пальцы левой руки барабанили по столу.

– Не перестаю удивляться тому, насколько полезны архивы, – произнес он, наконец.

И больше ничего. Алламбо попытался вернуть его к записи беседы в кафе.

– Звук неплохого качества, правда?

Баум продолжал читать. По всей видимости, он не слышал вопроса. Это же надо – в кои веки тщательно спланированное наружное наблюдение позволило глубоко вторгнуться на вражескую территорию, принесло значительные результаты, и ни тебе одобрения, ни просто даже внимания! Алламбо зашел с другого конца:

– Скажу Жан-Пьеру, что вы им довольны. Это ведь он ухитрился записать такой важный разговор.

И снова никакого ответа, шеф делает себе пометки на полях.

– Довольны вы результатом? Или считаете, что записан разговор не тех людей и не в том месте?

– Что? Ах да, действительно неплохо получилось. Прости, отвлекся, – он улыбнулся, как бы не заметив, что собеседник раздражен и разочарован. Роешься в архиве, питая слабую надежду на успех – иной раз и вовсе её нет, – вдруг в старых документах находишь нужный ответ, секреты раскрыты... Представляешь, Алламбо?

Тот только плечами пожал, не находя слов.

– Берешь ящик с карточками – и там, в этих карточках, обнаруживаешь спрятанный ключ к тайне, – Баум просиял счастливой улыбкой, – Это высшая награда, самое глубокое удовлетворение, которое приносит наша, в общем, странная профессия.

И снова Алламбо не нашелся, что ответить. Только однажды слышал он от шефа подобную восторженную чепуху, когда на морской базе в Тулоне было раскрыто дело о шпионаже, после целого года фальстартов, ошибок и просчетов. Но в тот раз эйфория была общей, а восторги посдержаннее.

– Понимаешь, в картотеке содержатся данные, которые сами по себе ничего не значат, – не унимался Баум, – И в то же время в деле, которым мы занимаемся, есть куча как бы случайных фактов, которые истолковать можно, если только владеешь ключом. Тогда все становится на свои места, обретает форму. Как бы новая жизнь зарождается – как при сексуальном контакте.

– Очень жаль, но я не совсем понимаю, куда вы клоните, – возразил Алламбо, – То есть, аналогию я понимаю, насчет сексуального контакта и всякого такого. Только какая тут связь с делом Антуана Лашома и агентом в правительственных кругах?

– Связь, безусловно, есть. Извини, я не нарисовал полную картину, конечно, тебе пока не понять. Мы ещё поговорим – а пока я поработаю.

– Что делать с Ашаром? Он, как выяснилось, связан с Виссаком из ДГСЕ.

– Ах, да... Наверняка Виссак выкрутит кому-нибудь руки и избавит этого мерзавца от заслуженного наказания.

– Но...

– Никаких "но", дружище – мы занимаемся контрразведкой, а все остальное оставим полиции. Они это дело сумеют провалить и без нашей помощи.

– А визиты Лашома на улицу Фонтен?

– Ну и что? Знаем теперь номер дома, где он встречается тайком с некоей дамой. Я об этом и так догадался, точный адрес ни к чему. Тем более, что они наверняка в своем любовном гнездышке больше не появляются. Можешь, конечно, заглянуть туда, если хочешь. Обнаружишь несколько окурков, помаду на бокале из-под шампанского, испачканное полотенце – неделикатно с моей стороны его упоминать, но таков набор во всех детективных романах, – он вяло отмахнулся:

– Пустая трата времени, старина.

– А дама... Эта дама...

– Эта дама – очаровательная Лора Фабьен. По логике вещей.

– Эх, жалко! Такая женщина...

– Вот именно, ты точно выразился, – Баум покачал головой, – Очень, очень жаль, настоящая красавица.

– Из всего этого следует, что за Мораном больше следить не надо. Я отпускаю своих людей – пусть возвращаются на рабочие места.

– Правильно. Мы уже на верном пути к разгадке нашей маленькой тайны.

Больше Баум ничего не сказал.

В тот же вечер в Шавиле – южном пригороде Парижа случилось дорожно-транспортное происшествие: новенький "Мерседес", летевший с бешеной скоростью, врезался в фонарный столб. Передняя часть машины смялась в лепешку, водитель приложился головой о ветровое стекло. Свидетель рассказал прибывшим на место аварии полицейским, что "мерседес" вильнул, пытаясь объехать собаку, оказавшуюся на шоссе, и угодил прямо в столб. Позже, когда незадачливого водителя отвезли в больницу, а содержимое его карманов легло на стол инспектора местной полиции, выяснилось, что машина угнана накануне из Вирофле, и нет никаких документов, по которым можно было бы установить личность молодого человека. При обыске в машине нашли смятую бумажку с парижским телефонным номером. Описание пострадавшего и номер передали в полицию седьмого округа Парижа, там навели справки и молодой полицейский отправился по адресу, установленному с помощью телефонного номера. Это оказалась квартира стриптизерши, работавшей на Монмартре в одном из ночных клубов.

– Похоже, это Жерар, – сказала она, выслушав рассказ полицейского, Этот псих всегда носился как идиот. Настоящий маньяк за рулем. Нет, я его неделю как не видела. Где работал? Ну, последнее время шофером у господина Анри. Да, у Анри Ашара, у кого же еще? Черт его знает, зачем ему понадобилось ехать в Шавиль. Какие у меня с ним отношения? А вот это уж никого не касается. – И захлопнула дверь перед носом полицейского.

На следующий день Жерара, со сломанным носом и жуткой головной болью, отправили после выполнения всех формальностей из Шавиля в Париж, в тамошний полицейский госпиталь. Допрос начался тут же.

– Нам известно, что это ты убил двух парнишек на улице Пернели, сказали ему. – Давай договоримся: ты под присягой делаешь заявление, что только привез Анри Ашара к отелю, он вошел внутрь и сделал все сам. Портье подтвердит твои показания, опознает Ашара. И мы забудем, что ты гадкий мальчик, который стреляет в гомиков и ворует чужие машины.

– Мсье Анри меня на куски разрежет. Если вы думаете, что я такое могу сделать, значит, вы не в своем уме.

– Тогда, лапочка, получишь полных пятнадцать лет тюрьмы, и мы уж позаботимся, чтобы тебе мало не показалось.

– Люди Ашара ужас что вытворяют. Вы видели труп Маццини, видели, что с ним сделали? А я слышал, как он вопил, его не сразу прикончили, несколько часов терзали. Не дай Бог такое услышать. Кошмар, мне потом ещё и описали подробно, как это было. А с портье вашим уже побеседовали, он теперь маму родную не опознает.

– Слушай ты, дерьмо, – прервал его начальник отдела по расследованию убийств, – мы на этот раз Ашара точно посадим и особо церемониться не будем насчет тонкостей правосудия. Что нам в тебе нравится – это твоя готовность помочь. И по этой причине дадим шанс выпутаться: получишь приговор полегче, только за соучастие. Тебе сейчас двадцать два... – к тридцати на волю выйдешь, успеешь ещё баб потрахать.

– Нечего меня пугать. Мсье Анри со мной расправится почище вас.

– Тогда пришьем тебе ещё парочку убийств, представим суду как общественно опасного преступника, патологического маньяка – минимум двадцать пять лет тебе обеспечены. Это просто. И от тебя надолго избавимся – тоже неплохо.

Жерар изнемогал от жажды, голова раскалывалась, болело все тело. Он был измучен, сбит с толку, до смерти напуган. Но одно он знал твердо – чем бы полицейские ему не угрожали, это все ничто по сравнению с тем, что сделают с ним Жожо и Франц по приказу мсье Анри.

– Здорово растянули удовольствие, – хвастался Жожо, – продержали малыша Маццини живым всю ночь, окачурился только когда нам завтракать было пора. Не достался бедняжке утренний кофе. – И хихикнул. Он псих, этот Жожо.

– Дайте попить, – попросил Жерар.

– Успеется, – ответил полицейский, – Сначала закончим деловой разговор. Так ты согласен?

– Дайте хоть аспирин, – взмолился Жерар.

– Нету аспирина, кончился. Давай ближе к делу. Решил что-нибудь?

Больше всего на свете Жерару хотелось, чтобы его оставили в покое: в виски будто гвозди забивали, в глазах плыло. Но Жожо и Франц – это ещё хуже, об этом он помнил, это в его жизни было сейчас главным.

– Ни за что, – упрямился он, – Ни за что.

Начальник отдела повернулся к коллеге:

– Вот скотина. Покажи ему, где раки зимуют.

– А может, не надо? Он уже свое получил...

Жерар смутно понимал, что перед ним разыгрывают старый сценарий "злой следователь – добрый следователь".

– Сейчас начнем.

– Сбегаю в уборную – и возьмусь за тебя, – сказал "злой" и вышел.

– Ты бы лучше уступил, парень, – посоветовал "добрый", – Он знаешь, каков, если его разозлить! У тебя и так голова разбита, а он начнет по ней колотить. И ничего не докажешь – все шишки на аварию спишутся. Послушайся меня, помоги нам, а я тебе помогу – сделаю все, что в моих силах.

Жерар молчал, ему даже говорить было больно. Любое движение головой и боль пронзала череп, отдавалась в глазах. Он зажмурился – не помогло.

– Дай воды, ради Бога.

– Не имею права. Если договоримся, то придет врач. Один укол – и все будет о'кей. Но сначала тебе придется развязать язык, иначе мой товарищ башку твою разнесет. Давай говори, а то он сейчас вернется.

Умом Жерар не блистал. В машинах разбирается лучше некуда, нервы крепкие, умеет деньгу зашибить, ходок по бабам – для всего этого особого ума не требуется. В криминальном мире полно изворотливых, но тупых Жераров и Жожо. В разбитой голове созрел хитроумный план, как стряхнуть со спины проклятых полицейских, а заодно и стакан воды получить, и укол, и передышку.

– Если я вам кое-что скажу насчет мсье Анри, чего вы не знаете? Не про этих гомиков, тут-то сразу след ко мне приведет. А про другое убийство – он сам убил человека, своими руками, я точно знаю. Годится?

Он отводил внимание от двойного убийства на улице Пернели, как бы забыв, что это сам дважды спустил курок. Он и окажется на скамье подсудимых, если полицейские не сумеют переложить вину на Анри Ашара. Зависит от портье – какие он даст показания. Без его показаний в суде у полиции ничего не выйдет, так мсье Ашар сказал, когда велел ему свалить куда-нибудь в провинцию и носа не показывать. А он, дурак, запал на этот "мерс". Еще гордился собой: полминуты потребовалось, чтобы его угнать. Устоять не мог, идиот.

– О чем ты говоришь? – спросил полицейский.

– Было дельце одно – видать, важное. Покойника какого-то тайком закопали в лесу, под Медоном. Жожо сам его в машине вез – от него я знаю, он мне рассказал, мы тогда с ним приятелями были.

Тут вернулся "злой" следователь.

– Не стоит на него сильно давить, – сообщил "добрый", – Похоже, он готов кое-что рассказать.

– Развяжет язык, как миленький, если как следует по черепу вломить. Эти вонючки только такой язык и понимают.

Однако, выслушав предложение Жерара, смягчился:

– Ладно, излагай. Если мне твой рассказ по душе придется, то получишь аспирин, а не понравится – пеняй на себя.

– Жожо сказал, что они его закопали на выезде из Сан-Лежер, в рощице, прямо у дороги. Пока яму рыли – там корни всякие, ветки, – мсье Ашар ругался на чем свет стоит, велел копать поглубже. Наконец кое-как сунули покойника в яму, только все равно неглубоко. Жожо считает, что лисицы его вмиг откопают.

– Как он был убит?

– Пулей в затылок. Сзади. Как обычно.

– И это сделал Ашар?

– Так Жожо сказал. Он даже удивился. Не часто мсье Анри руки пачкает.

– А оружие?

– Мсье Анри сунул пистолет в карман. Жожо ещё спросил, не лучше ли его выбросить, а мсье Анри велел ему заткнуться. С ним особо не поговоришь.

– Когда это было?

Жерар сделал усилие, вспоминая, и лицо его сразу исказилось от боли.

– Месяц примерно назад. Может, чуть пораньше.

– Как выглядел покойник?

– Да я что, допрашивал, что ли, Жожо? Он только и сказал, что вроде иностранец. И пикнуть не успел – запихнули в багажник, рот скочем заклеили. Но Жожо подумал, что иностранец. А подробно не описывал.

Через полчаса в камеру явился полицейский врач.

Глава 18

Труп отыскали через два дня. Жерар не ошибся насчет лисиц: они-таки учуяли мертвое тело. Прочесывая молодой еловый лес вдоль шоссе, полицейская поисковая группа наткнулась на груду рыхлой земли, из которой торчало что-то белое – добела обглоданная человеческая стопа, как выяснилось.

– Еще неплохо сохранилось, принимая во внимание все обстоятельства, вынес свое суждение медсудэксперт, обозревая тело.

– А как смердит! – поморщился инспектор, прибывший из Парижа, – Запах иногда и формальдегидом не перешибешь. Но к этому привыкаешь.

– Так что мы имеем?

– Мужчина, белый, рост сто семьдесят пять, примерно сорока лет, золотые коронки на зубах – дантист у него никуда не годный, убит одним единственным выстрелом в затылок, умер на месте, наверно, и не понял ничего.

– Когда он умер?

– Так сразу не скажешь. Проверим, какая на нем живность. Чем старше труп, тем богаче фауна. Пять видов червей, они сменяют друг друга, от свежатинки до скелета. Кроме того, имеет значение тип почвы, температура воздуха, влажность и т. д. Пока все это не определено, своего мнения высказывать не стану, не хочу вводить вас в заблуждение.

– А когда сможете сказать?

– Результаты из лаборатории получу через пару дней.

– Что ещё вы заметили?

Судмедэксперт взглянул на зеленый пластиковый мешок, лежащий на столе.

– Убийцы спешили или что-то им помешало. Верхнюю одежду сняли, остальное на нем. На пиджаке метка – кириллица, то ли российское производство, то ли болгарское. Кольцо с печаткой тоже забыли снять – вот, взгляните.

– Обувь?

– Отсутствует.

Полицейский бросил взгляд на мертвое лицо – все в пятнах, изъедено, но все же узнаваемое.

– Пришлю фотографа, специалиста, он может сделать приличные снимки с помощью грима: пудра, румяна, помада губная, всякое такое. Сам иногда удивляюсь, как у него получается. Понадобится немножко шпаклевки.

– Ну да, чтобы нос приподнять.

– И глаза. Они раньше всего проваливаются. У него целый набор искусственных глаз. Вы только цвет назовете, он подберет.

– Ладно, присылайте.

Инспектор расписался за пластиковый мешок, вымыл руки и удалился с чувством легкой тошноты. Его интерес к мертвым телам иссяк давным – давно. Этот труп ужасен. Если это русский, то с ним ещё хлопот не оберешься, во всех отделах засели бюрократы. Но дело того стоит – кто сказал, что Анри Ашара легко поймать? Это тебе не фунт изюма.

Дурные предчувствия инспектора имели под собой почву. Начальник отдела убийств сам дотошно соблюдал все существующие правила, но своим инспекторам разрешал нарушать все на свете. "Только мне не говорите" – к этой часто употребляемой фразе сотрудники привыкли. Но зато уж если удавалось что-то прояснить, начальник брался за свод правил. Так и тут.

– Передадим эти фотографии вместе с подробным описанием находки русскому отделу министерства иностранных дел и контрразведке, – заявил он.

– Но это же помешает нам прижать Ашара! Такой шанс один на миллион.

– Ну и что? Делайте, как велено.

– Неужели нельзя немного с этим помедлить?

– Чтобы с меня оба министерства шкуру спустили? Ни минуты промедления!

И часом позже все материалы, доставленные спецкурьером, были вручены Бауму.

– Я почти надеялся, что наш русский где-то всплыл, – признался он мадемуазель Пино, разглядывая содержимое тонкого темно-желтого конверта, Но это не он. Этот тип меня не интересует. Пусть в архиве поищут – может, удастся опознать беднягу.

И мадемуазель Пино, деликатно, двумя пальчиками, взяв снимки, сунула их обратно в конверт вместе с полицейским отчетом, и, держа его на отлете, как бы не желая с ним соприкасаться, удалилась из кабинета.

Вскоре позвонили из МИДа.

– Насчет этого покойника, надо бы поговорить с их посольством, сказал чиновник из русского отдела, – Если на нем русские трусы, то это не эмигрант. Вы видели когда-нибудь эмигранта в отечественных трусах?

– Никогда.

– Сами с ними поговорите или нам это сделать?

– Рад любой возможности включиться в диалог "Восток – Запад". Могу позвонить Леонидову.

– У них там никто не пропадал?

– Не слыхал о таком.

– Держите нас в курсе.

Это была давняя практика. Первый секретарь советского посольства Дмитрий Леонидов был заодно кагэбэшником номер два во Франции. Альфреду Бауму это было известно, а Леонидов знал, что Баум знает. Знал ли Баум, в свою очередь, что... Впрочем, это уже неважно. "Сколько на самом деле кукол упрятано в самой большой русской матрешке, не имеет значения, – говаривал Баум. – Человеческий разум на каждом этапе не в состоянии проникнуть дальше третьего круга. А Дмитрия я знаю уже года три, может, чуть больше или чуть меньше, он вполне порядочный человек – насколько это возможно, работая в КГБ. Как, впрочем, и в ДСТ".

– Не знаю, – сказал Леонидов, глядя на жуткую фотографию, грим не сильно помог мертвецу. – Наведу справки среди здешних русских. Можно взять снимки?

– Боюсь, не смогу их отдать, – сказал Баум.

Они сидели в баре на Итальянском бульваре, на мраморном столике перед ними красовались рюмки с водкой. Баум считал вполне возможным обмен маленькими любезностями между теми, кого история и высокая политика развела по разные стороны баррикад.

– Ну и оставьте себе, – отозвался Леонидов, – А почему вы решили, что он русский?

– На нем белье отечественного производства.

– Других признаков нет?

– Нет.

– Говорите, его застрелили?

– Да. Вполне профессионально.

– Мотивы?

– Полиция пока ничего не может сказать.

– В любом случае этот человек не из персонала посольства или торгпредства. И о пропавших туристах или коммерсантах тоже не слышно. Но я все же наведу справки.

Собеседники допили водку, Баум заказал еще.

– Из тех, кто исчез в последнее время, меня интересует Алексей Котов, тот, что сбежал в Лондоне, – сказал Леонидов.

Баум поднял брови насколько мог высоко:

– Дмитрий, он же в Америке!

– Боюсь, что нет, Альфред. У нас есть надежная информация, что он во Франции. Где-то вы его спрятали, в каком-нибудь безопасном месте.

– У нас его нет, – Баум испытал даже некоторое удовольствие от того, что лишний раз врать не пришлось.

– Это просто стыдно, что вам приходится отрицать очевидное, посочувствовал Леонидов, – Времена не те. Можем позволить себе выпить вдвоем. Сидим себе в баре, в центре Парижа. У нас – гласность. И все же...

– Но вы ведь не скажите мне, откуда получили информацию, что Котов у нас?

– Нет, не скажу.

– Выходит, и гласность имеет предел...

– Может, со временем...

Они чокнулись и выпили.

– Оба мы несколько устарели, правда, Альфред?

– Грустно об этом говорить, но так оно и есть.

– У наших хозяев теперь есть спутники-шпионы, электронное наблюдение, высокие технологии. Привычные процедуры вышли из моды.

– Конечно, я тоже чувствую, что устарел, но предпочитаю думать, что это проблема медицинская. Стареем – вот и все.

– Не согласен. Как мы привыкли работать? Маневрируем, обманываем, рискуем жизнью подчиненных, сами унижаемся – и ради чего? Чтобы добыть секретный отчет, технические условия, точные данные. Со спутника все и так видно. А хозяев наших тошнит от тех сведений, которые мы им предоставляем, они их переварить не могут, не знают, как использовать.

– У меня, по совести сказать, тоже вечное несварение желудка – нервная реакция на те проблемы, которые вы нам создаете.

– А у меня? – подхватил Леонидов, – Мне-то что делать, когда велено отыскать Алексея Константиновича Котова, а вы говорите, будто его во Франции нет? – И разразился оглушительным смехом, испугавшим бармена.

Баум решил, что настала его очередь пошутить:

– Все устарело, вы считаете? Мы рабы привычки, потому и продолжаем играть в "кошки-мышки".

Он с удовольствием бы добавил: "Знаю, что Котов уже у вас, к чему это глупое притворство?", но воздержался: "кошки-мышки", как всякая игра, имеет свои правила.

– Знаете, дружище Альфред, игра изменилась, – Леонидов вдруг стал серьезным, понизил голос, обвел глазами соседние столики, – Между двумя блоками – Востоком и Западом – отношения другие. Нет противостояния, борьбы за превосходство, за влияние на страны третьего мира. Кто у нас теперь главный герой? – он не дождался ответа и продолжал:

– Гласность – стремление к открытости, к компромиссу, к согласию – вот чем мы теперь руководствуемся. В нашей стране из-за этого возникли конфликты и смуты. Многим просто необходимы прежние постоянные конфликты их глотки прямо-таки извергают антикапиталистические лозунги, а мозги прилипли к прошлому. И у вас такие есть.

– Это верно.

– Вот эти люди, и на Западе, и на Востоке, они являют собой третью силу, которая норовит повернуть историю вспять...

– Но тот же конфликт происходит и в наших службах.

– Разумеется, разумеется, – согласился Леонидов, – Это замечательно. Но в то же время и опасно. Когда история сворачивает с проторенной дороги, люди, которым это не нравится, становятся опасными. Стремятся создать новую идеологию И в вашей стане, и в нашей настал период шатания в умах и делах, в политике – это всегда тревожит.

Баум заметил у собеседника неприятную привычку: стремится создать впечатление, будто он знает больше о предмете разговора, чем ему по статусу положено. относятся ли эти общие рассуждения к делу Котова, или просто отражают внутреннее смятение, которое наверняка испытывают многие сотрудники КГБ, которое царит сейчас там в коридорах и секретных кабинетах?

– Приходится быть настороже, – произнес он отчужденно.

Собеседники разошлись, обменявшись улыбками.

"Расскажу Жоржу Вавру об этой беседе, – решил про себя Баум, – а то, если кто-то меня в эдаком обществе видел, доверять перестанут, проверки начнутся".

Возобновить контакт с Леонидовым было, как всегда, полезно, не зря Баум оторвался на целый час от любимых картотек. После того, как были получены по факсу сведения из научного института в Уази, он много времени проводил, роясь в архивах, и даже заходил на набережную Орфевр проверить какой-то пункт в дипломатических отчетах. Заглянул и к начальнику архива, обратил его внимание на необходимость постоянно обновлять данные и снабжать картотеки перекрестными ссылками. Начальник архива вынужден был проглотить этот справедливый упрек.