Текст книги "Буддизм: основы пути"

Автор книги: Деннис) Сангхаракшита (Лингвуд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 20 страниц)

Подводя итог, повторю, что мы должны, во-первых, подходить к буддизму именно как к буддизму – как к пути к Просветлению, как к инструменту высшей эволюции, а не как к чему-то еще, в противном случае, вероятнее всего, нам не удастся понять его или даже приблизиться к нему. Во-вторых, необходимо подходить к буддизму как к целому, а не только как к тхераваде или дзену, или школе син. Нам следует взять все это и постараться воспринять лучшее из всех традиций. И, в-третьих, необходимо принять буддизм уравновешенно, не только умом или сердцем, но в равной мере всем своим существом. (Выдержки из лекции №19 «Подход к буддизму », 1966).

БУДДА

КТО ТАКОЙ БУДЦА?

Учение или традиция, называемые теперь на Западе буддизмом, восходят к переживанию Просветления, достигнутого Буддой под деревом бодхи две с половиной тысячи лет назад. Итак, буддизм начинается с Будды. Но сразу возникает вопрос: «Кем же был Будда? » Этот вопрос никоим образом не излишен даже для тех, кто причисляет себя к буддистам уже достаточно долгое время; о нем стоит поразмыслить.

Вот первое, во что нужно внести ясность: Будда – это не собственное имя, а титул. Означает он «знающего», «постигающего», а также и «пробудившегося», то есть того, кто как бы восстал ото сна жизни, ибо видит истину и реальность. Впервые этот титул был приложен к человеку, чье личное имя было Сиддхартха, а родовое или фамильное имя – Гаутама; жил он в VI веке до н.э. в области, которая частично находится в Южном Непале, а частично в Северной Индии. Нам посчастливилось знать достаточно много о первых десятилетиях его жизни. Известно, что происходил он из преуспевающей аристократической семьи. Традиция часто утверждает, будто его отец был царем клана или племени шакьев. Правдоподобнее, что он был не то чтобы царем, а скорее избранным главой племенного собрания со сроком полномочий в 12 лет и наделенным титулом раджа. Как раз в это время у него родился сын Сиддхартха Гаутама, которому предстояло стать Буддой{11}11
  Существует множество жизнеописаний Будды. Полезно познакомиться с биографией, составленной преимущественно на фрагментах палийского канона, связанных единой нитью авторского повествования: The Life of the Buddha /Trans. & arr. by Bhikkhu Nanamoli. Ceylon: Buddhist Publication Society, 1978. Поэтическое описание жизни, вплоть до и включая Просветление, можно найти в книге Ашвагхоши The Buddhacarita or Acts of the Buddha /Ed. E.H. Johnston. New Deli: Oriental Books Reprint Corporation, 1972. Сравнительно недавно написанное жизнеописание: The Life of the Buddha /Saddhatissa H. Mandala Books. London: Unwin Paperbacks, 1976.


[Закрыть].

Сиддхартха получил превосходное воспитание по понятиям того времени; в школу он, конечно, не ходил, и достоверно неизвестно, умел ли он читать и писать, но мы знаем, что он был превосходно натренирован во всех видах воинских искусств и упражнений. Некоторые из этих искусств популярны в более буддийской форме на Дальнем Востоке и по сей день. Будущего Будду легче представить себе в образе воина, а не сосредоточившегося над книгами. Из уст мудрых старцев своего рода он выучил различные древние традиции, родословные, верования и суеверия. Сиддхартха вел весьма беспечный образ жизни, ни за что особенно не отвечая. Его отец, до слепоты привязанный к сыну, женил его в совсем молодом возрасте – по некоторым версиям, когда Сиддхартхе было шестнадцать лет (в Индии тех времен, да и по сей день, женитьба была исключительно родительской заботой, это считалось не личным делом, а было связано с интересами всей большой семьи). Его женили на двоюродной сестре, и в свое время у них родился сын.

Можно было бы подумать, что Сиддхартха Гаутама вел весьма счастливую жизнь, но из биографических свидетельств ясно, что, несмотря на внешнее преуспевание, он был крайне недоволен. Герберт Уэллс метко охарактеризовал состояние Будды в тот период: «Это было несчастье светлого разума, искавшего себе применения»{12}12
  An Outline of History /Wells H.G. London: The Waverly Book Co. Ltd, 1920. Section XXVI.


[Закрыть]. Легенды, которые находим мы в буддийских источниках, повествуют о своего рода духовном кризисе, переломном этапе в жизни молодого аристократа, когда произошло то, что называется «четырьмя знамениями»{13}13
  См.: Asvaghosha. The Buddhacarita or Acts of the Buddha / Ed. E.H. Johnston. New Delhi: Oriental Books Reprint Corporation, 1972. Canto iii; also: The Mahavastu. Trans. ].]. Jones. London: Luzac&Co.Ltd, 1952. Vol. II, section 150.


[Закрыть]. Исследователи не единодушны во мнении, действительно ли знамения были реальными встречами на улицах Капилавасту или же они представляют собой лишь внешнюю проекцию внутреннего духовного переживания. Скорее всего, эти встречи – суть психологический и духовный опыт, который традиция уже затем преобразила в захватывающее повествование и превратила в известную нам легенду о четырех знамениях. Как бы то ни было, в этих четырех знамениях выкристаллизовались в мощно воздействующей форме некоторые основные положения буддийского учения и они замечательно проясняют истоки духовного развития Будды.

Легенда повествует, что одним прекрасным утром Сиддхартхе захотелось прокатиться на своей колеснице. Он приказал колесничему запрягать и выезжать. Проезжая по улицам города, Сиддхартха получил первое знамение: он увидел старика. Согласно легенде, прежде он стариков не видывал. Если понять это буквально, то это означает, что Сиддхартха жил во дворце взаперти, мало что знал о других людях и не понимал, что бывает старость. Но можно объяснить это и иначе. Иногда мы видим нечто, словно впервые. На самом-то деле это было уже видано-перевидано сотни и тысячи раз, но однажды можно увидеть это так, словно бы мы никогда не видели этого прежде. Сиддхартха пережил, похоже, нечто подобное, и это потрясло его. Обращаясь к колесничему, он воскликнул: «Это кто ж такой?» И, как нам сообщает легенда, колесничий ответил: «Это старик>>. – «Почему он так немощен и сгорблен?» – «Да он просто стар!» И Сиддхартха спросил: «Но как же он стал таким? » – «Все без исключения старятся, рано или поздно. Так уж все устроено».– «А со мною тоже так будет?» Колесничему, конечно, оставалось ответить: «Да, хоть ты и молод, это непременно произойдет и с тобою. Рано или поздно ты состаришься». Эти слова колесничего поразили будущего Будду, подобно удару молнии. Он воскликнул: «Чего же тогда стоит молодость, какова же цена жизни и крепости тела, если таков конец этого!» И, больной душою, он возвратился в свой прекрасный дворец.

Второе знамение он получил при виде болезни. Он словно никогда прежде не видал ни одного больного, а теперь вдруг осознал, что все люди подвержены различным недугам. Лицом к лицу он встретился с тем обстоятельством, что даже такой сильный и здоровый человек, каким был он сам, в любое время может быть свален болезнью.

Третье знамение случилось, когда он увидел труп, который несли на погребальных носилках к месту кремации. В Индии всякий может ежедневно встретить подобное. Это на Западе умершего запрятывают подальше от посторонних глаз в тесный ящик. И когда вы умрете, никто не сможет увидеть ни части вашего тела. Тело покойного рассматривается у нас как нечистое, отвратительное и даже страшное, на которое смотреть боязно. Его стараются поскорее бросить в печь или закопать в яме. Но в Индии все совсем не так. Когда кто-нибудь умирает, его кладут на обозрение в лучшей комнате дома и все друзья и родственники усопшего заходят туда, чтобы хорошенько все рассмотреть. Затем труп с непокрытым лицом поднимают на свои плечи четверо крепких мужчин и проносят по всем улицам. Следом шествует толпа сопровождающих тело к месту кремации. Как раз такую процессию и встретил Сиддхартха. Он спросил возницу: «Что это там такое?» – «Просто покойника несут». – «Покойника? Что же с ним стряслось?» – «Да видишь, он закоченел и недвижим, не дышит, не видит, не слышит. Он, стало быть, – покойник». Сиддхартха вздрогнул и переспросил: «Смерть приходит к каждому?» Колесничий тяжело вздохнул и ответил: «Увы, да». Сиддхартха осознал, что однажды это случится и с ним. Это открытие поразило его в самое сердце, как громовой удар. Он осознал, как мы живем: стареть не хочется, а ничего с этим не сделаешь. И болеть не хочется, да тоже ничего не поделаешь. Тогда начинаешь спрашивать себя: «Как я попал сюда? Вот здесь я с моим стремлением жить и жить, а придется умереть. Почему? В чем смысл этого? Что это за загадка, что за тайна? Почему я был создан таким? Кто отвечает за все это – Бог, судьба или рок? Или же это просто случается само собой? Есть ли вообще какое-нибудь объяснение всему этому? »

Таким образом Сиддхартха столкнулся с этими экзистенциальными ситуациями и стал глубоко размышлять о них. Тогда случилось четвертое знамение. Он встретился с тем, кого в Индии зовут садху, святым, который шел с чашей для сбора подаяния вдоль по улице. И он выглядел таким спокойным, таким тихим и таким умиротворенным, что будущий Будда подумал: «Может быть, он знает. Может быть, это и есть путь. Может быть, я должен сделать то же самое, – порвать все путы, все связи с миром и идти вперед, как сделал этот бездомный скиталец в оранжевом одеянии. Тогда, быть может, на этом пути я отыщу ответы на мучающие меня вопросы».

А далее прекрасная, почти романтическая история повествует о том, как однажды ночью, когда все застыло в покое и на небе светила полная луна, Сиддхартха попрощался со своей спящей женой и маленьким сыном. Он не был рад тому, что покидает их, но ему нужно было идти. Он проехал большое расстояние в ту ночь, пока ни достиг реки – границы земли племени шакья. Здесь он оставил своего коня, знаки княжеского отличия, обрезал свои длинные волосы и бороду и стал бездомным странником в поисках истины.

Этот «уход из мира» очень важен психологически. Это не просто принятие монашества, но нечто гораздо большее. Это означало полный разрыв со всем, что Эрих Фромм называет «кровосмесительными узами крови, земли и родства». Сиддхартха отрекся от мира и смог свободно трудиться как отдельный индивидуум ради своего спасения и своего духовного предназначения. Его более не устраивала никакая мирская жизнь. Он изведал ее достаточно, он окунулся в жизнь, а теперь ушел на поиски истины, чтобы увидеть ее самому. Эти поиски продлились шесть лет.

В те времена по Индии бродило множество людей, которые учили или пытались учить путям, ведущим к осуществлению в себе истины. Одним из наиболее распространенных путей считалось самоистязание. В современной Англии мы не можем воспринимать такого рода вещи серьезно. За исключением отшельников Египетской пустыни во II-III вв. нашей эры и монахов аскетов в православном христианстве, умерщвление плоти никто не причислял на Западе к действенным методам саморазвития, и уж конечно оно не является частью нашего повседневного образа жизни. По пути на работу мы не встретим человека, лежащего на ложе из гвоздей, но в Индии подобная практика широко распространена, и даже теперь многие индусы уверены, что самоистязание ведет на небеса или даже – путь к самосознанию и Просветлению. Во времена Будды сторонники этого мощного движения учили, что тот, кто хочет достигнуть истины, должен умертвить свою плоть. Этим-то и занялся Сиддхартха. В течение шести лет он практиковал строжайший аскетизм, ограничивал себя в пище и во сне, не мылся и ходил без одежды. Обо всем этом Будда сам рассказывал, и его рассказ можно найти в буддийских текстах. Как там говорится: «Слава о его суровом подвиге распространялась вокруг, подобно звуку гигантского колокола, повисшему в шатре небес»{14}14
  The Middle Length Sayings (Majjhima-Nikaya) Vol.1, №12: Mahasihanada-sutta. Trans. I.B.Horner. London: Pali Text Society, 1976.


[Закрыть]. Впоследствии Будда говорил, что никто в Индии не смог превзойти его в самоистязании и умерщвлении плоти. Но он также сказал, что это не привело его никуда. Он стал известным великим аскетом, и несколько учеников следовали за ним. Но, когда он осознал, что этот путь не ведет к истине, он имел мужество отказаться от него. Он снова начал есть, и ученики покинули его с отвращением. И это тоже знаменательно. Будда оставил свою семью, своих друзей, покинул свое племя, и даже ученики отвернулись от него. Его оставили совершенно одного, наедине с самим собой. Он странствовал от одного места к другому и как-то раз, по преданию, он пришел на красивый берег прозрачной быстро текущей реки. Он сел в тени огромного дерева, приняв решение: «Я не встану с этого места, пока ни достигну Просветления ».

Полную драматизма фразу вложил в уста Будды один из ранних редакторов его проповедей: «Пусть плоть усохнет и высохнет кровь, но до тех пор, пока я ни достигну Просветления, с места не сдвинусь». Он сидел там день за днем, ночь за ночью. Он контролировал и концентрировал свое внимание, очищал свой ум, подавляя помехи, создаваемые мыслями. И тогда в ночь Весах майского полнолуния, как только поднялась утренняя звезда и он сосредоточил свой взор на этой звезде, сверкнувшей над горизонтом, пришло полное озарение, Просветление.

Очень трудно объяснить подобное состояние. Мы можем определить его как полноту мудрости, полноту сострадания, видения лицом к лицу истины. Но это только слова, которые мало что отражают. Поэтому скажем просто, что в тот момент произошло озарение и Сиддхартха Гаутама стал Буддой. Этот момент явился как бы завершением его поисков. Он стал Буддой – «знающим», – нашел решение к загадке бытия, – стал просветленным, – пробудился. Но, в сущности, это послужило лишь началом его миссии. Он решил поведать человечеству истину, которую обрел. Он покинул то место, которое теперь называется Бодх-Гая, и пришел в Сарнатх, расположенный на расстоянии почти двухсот километров оттуда. Там он собрал учеников, оставивших было его, когда он прекратил аскетизм, и поведал им о своем великом открытии. Согласно некоторым источникам, он проповедовал им сутту, которую на Западе иногда называют «Первой проповедью »{15}15
  Some Sayings of Buddha. Trans. F.L. WooBward. London: The Buddhist Society, 1974, pp. 7-9; Samyutta-Nikaya. vv.421-3, London: Pali Text Society, 1930.


[Закрыть](мне слово «проповедь» не нравится; «сутта» означает рассуждение, последовательность идей или тем, связанных единой нитью).

Постепенно вокруг Будды образовалось духовное сообщество. Он не останавливался надолго в каком-либо одном месте, а странствовал по всему северо-востоку Индии. Будда прожил долгую жизнь, восемьдесят лет, достигнув Просветления в тридцать пять. Таким образом, сорок пять лет жизни он деятельно распространял свое учение. Обычно девять месяцев в году он, проповедуя, путешествовал, а затем на три месяца, в период проливных муссонных дождей, находил себе где-нибудь постоянное пристанище. В какое бы селение он ни заходил, когда приходило время его единственной за день трапезы, Будда доставал свою чашу для подаяния и в молчании становился у дверей людских жилищ. Взяв столько еды, сколько ему было потребно, он удалялся в манговую рощу (и по сей день за околицей каждой индийской деревни вы найдете такую рощу) и садился под дерево. Когда Будда завершал трапезу, деревенские жители окружали его, чтобы послушать. Приходили брахманы, преуспевающие землевладельцы, крестьяне, торговцы, подметальщики, проститутки. Будда учил всех. А иногда в больших городах он проповедовал перед царями и князьями. Он собирал вокруг себя великое множество последователей и сделался в те дни величайшим и самым известным духовным учителем Индии. И когда Будда умер и достиг паринирваны, его уход оплакивали тысячи и даже десятки тысяч последователей, среди которых были монахи и миряне, мужчины и женщины.

Такова вкратце традиционная биографическая канва жизни Сиддхартхи Гаутамы, индийского царевича, ставшего Буддой, то есть прозревшим, пробудившимся, основателем великого духовного учения, называемого буддизмом. Но разве это ответ на вопрос: «Кто такой Будда?» Разве может биография, хотя бы и прекрасно документированная, реально объяснить нам, кем был Будда? Из жизнеописания Сиддхартхи Гаутамы мы не узнаем, кто же такой Будда, – если подчеркнуть слово «узнаем». Что же на самом деле это означает – знать Будду? Обычно, даже если мы наслышаны о чьих-либо симпатиях и антипатиях, мнениях и убеждениях, разве знаем мы реально данного человека? Иногда даже ближайшие наши друзья совершают поступки, которые им не свойственны и не укладываются в наше представление о них. Это лишний раз показывает, насколько мало мы знаем других людей. Мы не в состоянии понять истинные причины, заставляющие их совершать поступки, их глубинную мотивацию. Как правило, чем ближе к нам человек, тем меньше мы его знаем. Есть старинное высказывание: «мудро то дитя, которое знает своего отца». Это также относится к родственной и духовной близости. Вдруг мы обнаруживаем, что тот, кого знаем и с кем общаемся, в действительности не знакомое лицо, но наши собственные представления и проекция ума, выражающиеся в крайне предвзятом отношении к другому человеку. Иными словами, это все происходит от «эго». Для того, чтобы понять по-настоящему другого человека, необходимо перейти с ним на более глубокий уровень отношений по сравнению с тем обычным уровнем, который вообще не является действительным взаимообщением.

То же самое относится к вопросу о знании Будды. Этот вопрос в своем глубинном смысле ставился еще на заре буддизма. Очевидно, вопрос «кто ты такой?» был задан Будде вскоре после его Просветления.

На большой дороге Будда встретил брахмана по имени Дона{16}16
  Anguttara-Nikaya II, 37-9, quoted in Buddhist Texts Through the Ages. Ed. E.Conze, I.B. Horner, etc. New York: Harper&Row, 1954. Pp. 104-5.


[Закрыть], искусного в чтении знаков на теле. Дона увидел знак колеса с тысячью спицами на отпечатках босых стоп Будды в дорожной пыли и отправился по этому следу, пока ни настиг Будду, сидевшего под деревом. Будда, будучи просветленным, излучал всем своим существом сияние. Традиция передает, что его лицо светилось счастьем, безмятежностью и радостью. Его внешний вид произвел на Дону глубокое впечатление, он понял, что это необычный человек, – может, и вообще не человек... Присев невдалеке, он затем приблизился к Будде так, как того требовал религиозный ритуал индуизма, и спросил: «Кто ты такой? »

Древние индусы представляли себе Вселенную в виде многоэтажного мироздания, населенного не только людьми и животными, но и богами, духами, якшами, гандхарвами и другими мифическими созданиями. Человечество занимало лишь один этаж среди множества других. Так что Дона спросил: «Не якша ли ты? » (якша – достаточно устрашающего вида дух, обитающий в лесу). Но Будда ответил: «Нет». Просто «нет». Дона попробовал еще раз: «Может быть, ты гандхарва? » (небесный музыкант, ангелоподобный образ с красивым голосом). Дона задал вопрос снова: «Ты, должно быть, дэва?» (божество, божественное существо, как архангел). – «Нет». Дона подумал: «Это странно, значит, он – человек!» И спросил Будду еще раз уже об этом, но тот опять ответил ему: «Нет». На этот раз Дона совсем смешался и вновь спросил: «Если ты никто из них, тогда кто же ты?» Будда отвечал: «Все эти условности ума, благодаря которым меня можно было бы назвать якшей, гандхарвой, дэвой или человеком, – разрушены. Так что я – Будда ».

Слово, переведенное здесь выражением «обусловленность ума», – это санскара, что означает любого типа обусловленные установки ума. Именно эти обусловленные установки ума, волевые импульсы, или, как их иногда называют, кармические образования, предопределяют, согласно буддизму, да и вообще индийским верованиям, природу наших последующих рождений. Будда был от всего этого свободен, и не было ничего, что бы могло стать причиной его рождения в виде якши, гандхарвы, бога или же человека, и даже здесь и сейчас он был уже вне всех них. Он достиг необусловленного сознания (то есть не вызывающего никаких последствий в виде кармы и необходимости рождаться вновь), хотя его тело казалось по-прежнему человеческим. Таким образом, он стал называться Буддой, как бы воплотившимся Буддой, олицетворением необусловленного ума.

Человеческий ум движется постепенно, от известного к неизвестному; именно так и старался поступать Дона. Увидев преславный облик Будды, он постарался приложить к нему все ярлыки, имевшиеся в его распоряжении: названия якши, гандхарвы и тому подобные, но ни одно из них не подошло. Это подобно и нашему образу мыслей: так, две предложенные Доной категории отражают наши обычные ошибки, когда мы пытаемся понять, кем был и есть Будда.

Две эти категории – «бог» и «человек» – единственные оставшиеся у нас на Западе. Одна школа мысли утверждает: «Будда был прекрасный человек, даже святой, но только человек и не более того». Этого взгляда на буддизм придерживаются, например, католические авторы. Их подход весьма коварен. Хотя они могут и похвалить Будду за его замечательные любовь, сострадание, мудрость и так далее, они не преминут добавить, что он был только человеком, тогда как Иисус Христос был Сыном Бога. Другая школа говорит: «Нет, Будда для буддистов своего рода Бог. Изначально он был, конечно, человеком, но после смерти был обожествлен своими последователями, так как они нуждались в объекте поклонения». Обе эти точки зрения неверны. Да, Будда был человеком, он начинал, как начинают все другие люди, но он не был обыкновенным человеком, он был пробудившимся, и такое существо, Будда, это, согласно буддийской традиции, высшее существо во Вселенной, даже выше, чем так называемые боги. В буддийском искусстве богов изображали в позах смирения по одну или по другую сторону от Будды, приветствующими его и внимающими ему.

Доля непонимания и путаницы на Западе по поводу того, не один ли из богов Будда – или он сам Бог, – возникла потому, что можно видеть служение ему – буддисты подносят цветы к алтарю, зажигают свечи, кланяются... А если вы служите кому-то, то остальные думают, что для вас этот некто – Бог. Но это совсем неправильно. Не только у буддистов, но и вообще на Востоке служение понимают совсем не так. В Индии, скажем, одно и то же слово пуджа используется в случае изъявления уважения к Будде, к родителям, к старшему брату или сестре, школьному или духовному учителю или к любому другому старшему и уважаемому лицу. Таким образом, поднося цветы изображению Будды, буддисты чествуют в нем просветленного, а вовсе не почитают как Бога.

Но вернемся к нашей главной теме – знанию Будды. Мы уже видели, что «будда» означает «необусловленный» или «просветленный ум». Таким образом, знание Будды означает постижение ума в его необусловленном состоянии. Если вас на этом уровне спросят: «Кто такой Будда? », – вы сами сможете только ответить: «Ты сам Будда – в возможности». Мы можем прийти к знанию Будды лишь в процессе осуществления нашей потенциальной Буддовости, – своею духовной жизнью, медитацией и так далее. Только после этого мы можем ответить, кто же такой Будда, с уровня своего понимания и своего опыта.

Но нам не выполнить всего этого сразу. Нам необходимо для начала установить живой контакт с буддизмом. И следует прийти к чему-то большему, чем простое знание фактов о Гаутаме Будде или подробностей его земной жизни, пусть этого далеко не достаточно для знания необусловленного ума и истинного знания Будды. То, что находится между простой осведомленностью и реальным знанием Будды, называется «нахождением прибежища у Будды». Это не означает просто повторять палийские слова «Buddham saranam gacchami», хотя и не исключает этого. Это означает поставить своей окончательной целью и духовным идеалом достижение Буддовости, Просветление и стремиться сделать все, от нас зависящее, для ее достижения.

Иными словами, только принятием в традиционном смысле прибежища в Будде мы сможем поистине узнать, кто такой Будда. Это одно из оснований, почему мы в организации «Друзья западной буддийской общины» придаем такое большое значение прибежищам – не только Будде, но также Дхарме и Сангхе.

Сделаю вывод: только путем принятия прибежища у Будды и всего, что этим подразумевается, мы сможем правдиво и истинно ответить на вопрос: «Кто такой Будда?» – сердцем, разумом, всей своей духовной жизнью. (Выдержки из лекции №1 «Кто такой Будда? », 1968).

СИМВОЛИКА АРХЕТИПОВ В ЖИЗНЕОПИСАНИИ БУДДЫ

Если бы мы могли заглянуть под рассудочную, понятийную поверхность человеческого ума, нам бы открылись неизведанные глубины того, что называется бессознательным. Психика в своей совокупности состоит из осознанного и неосознанного вместе. Бессознательная, нерациональная часть человека, без сомнения, составляет большую часть всей его природы, и значимость ее намного превосходит наши обычные представления о ней. Осознаваемое – это светлая пена, играющая и сверкающая на поверхности, в то время как бессознательное подобно бездонным океанским глубинам – темным, неисследованным, существующим далеко внизу. И для того, чтобы обратиться к человеку во всей его полноте, недостаточно апеллировать только к его сознательному, плавающему на поверхности рассудочному пониманию. Нам необходимо обратиться к чему-то большему, а это означает, что придется говорить на совершенно новом языке, – не на языке понятий и абстрактной мысли. Необходимо заговорить языком образов, конкретных форм. Мы пользуемся языком поэзии, мифов и легенд, желая воздействовать на нерациональную часть человеческой психики.

Многие современные люди совсем забыли тот другой, не менее важный язык, или они знают его только в немногих искаженных обломках. Но буддизм говорит на этом языке самым определенным образом и пользуется им не менее выразительно, чем языком понятий. С помощью этого языка мы и примемся за нашу тему, заменяя понятийный подход непонятийным, перейдя от сознательного ума к бессознательному. Итак, мы начнем погружаться в этот язык и столкнемся там с тем, что я бы назвал «символикой архетипов в жизнеописании Будды». Чтобы это произошло, нам нужно сделаться восприимчивыми, открыться этим архетипическим символам, вслушаться в них и позволить им, обращаясь к глубинам подсознания, говорить с нами. Мы не должны распознавать их только умом, но переживать их и впитывать в себя, даже позволить преобразить всю нашу жизнь.

Но, прежде чем во всеоружии двинуться вперед, нам следует устранить одно серьезное недоразумение. Я сказал, что Будда использовал язык образов, поэзии, мифов и легенд. Некоторые, однако, полагают, что буддизм изъясняется только понятийным языком разума, что это сугубо рациональная система, даже особого рода рационализм. И когда такие люди слышат слово «буддизм», они ожидают чего-то совсем безжизненного и абстрактного – это похоже на сухой стук костей. Для людей Запада такое превратное понимание вполне естественно. Так или иначе, а девяносто, если не все девяносто девять, процентов наших знаний почерпнуто из книг, журналов, лекций, и потому – хоть мы того можем и не осознавать – подход у нас рассудочный, головной. Он обращен к нашему рациональному пониманию, к способности порождать понятия. Таким образом получается очень однобокое представление о буддизме. Зато на Востоке встречаешь совершенно иную картину. Можно даже сказать, что в странах буддийского Востока тяготеют к противоположной крайности. На верующих глубоко воздействуют образы божеств, находящиеся рядом с ними, повсюду, однако людям нелегко сформулировать умом, во что же они, собственно, верят. Когда я первый раз пожил в Гималаях, в Калимпонге, меня поначалу удивляло, что многие из моих тибетских, сиккимских, бутанских добрых знакомых, будучи ревностно практикующими буддистами, о самом Будде и не слыхивали! Если имя его и упоминалось, то как имя малореального персонажа из исторического прошлого. Архетипические образы Падмасамбхавы и «пяти джин» – вот что было реальным для них, а вовсе не исторические факты или личности.

Что же касается буддизма на Западе, то гораздо больше внимания придавалось понятийному, аналитическому, интеллектуальному подходу. Поэтому теперь нам следует уделить большее место подходу другого типа и постараться объединить оба этих подхода – понятийный с непонятийным. Иными словами, нам нужна уравновешенность в духовной жизни, при которой играют свою роль и сознательный ум и бессознательный.

Определим ключевые термины. Что мы подразумеваем под архетипическим символизмом? Что такое архетип? В широком смысле слова можно сказать, следуя в этом словарю, что архетип есть прообраз, оригинал, по которому вещь созидается или изготовляется. В психологии Карла Густава Юнга – а именно благодаря ему этот термин стал обычным в современной психологической литературе – он употребляется в гораздо более специальном смысле{17}17
  Введение в теорию Юнга об архетипах коллективного бессознательного см.: Jolande Jacobi. The Psychology of C.G. Jung. London: Routledge&Kegan Paul, 1962; also, Frieda Fordham. An introduction to Jung's Psychology. London: Penguin, 1964.


[Закрыть]. Должен признаться, что прояснить точный смысл, в котором Юнг понимает это слово, довольно трудно. Словоупотребление его весьма текуче и не закреплено. Понятийный смысл слова не всегда ясен; Юнг в большей степени опирается на примеры. Их он приводит в изобилии и, без сомнения, делает это намеренно. Быть может, стоит ему в этом последовать и прояснить смысл этого термина несколькими примерами.

Что мы подразумеваем под символизмом? Символ в целом определяют как зримый знак чего-то незримого. Но с философской и религиозной точек зрения он есть нечто большее: это нечто, существующее на низшем уровне, находящееся в соответствии с чем-то, существующим на высшем уровне. Приведу расхожий пример. В различных теистических традициях солнце есть символ Бога, потому что в физической Вселенной солнце выполняет те же функции, что и Бог, согласно этим религиозным системам, выполняет в духовной вселенной. Как солнце проливает свет, распространяет тепло, так и Бог проливает свет знания и тепло любви в духовной вселенной. Поэтому говорят, что солнце – это Бог материального мира, а равно и Бог – это солнце духовного мира. Это одно и то же начало, проявляющее себя различным образом, на различных уровнях. Конечно, это и древнее герметическое положение: «как наверху, так и внизу»{18}18
  В известной цитате из «Изумрудных скрижалей», приписываемой Гермесу Трисмегисту, утверждается «герметическое соответствие» между высшим и низшим уровнями реальности: «Как вверху, так и внизу, как внизу, так и наверху: так осуществляется чудо одной вещи». Более подробно о Гермесе Трисмегисте и его работах см.: E.J. Holmyard. Alchemy, London: Penguin, 1957.


[Закрыть].

Перейдем к жизнеописанию Будды. Многие современные западные исследователи пытались написать полную подробную биографию Будды{19}19
  См. прим. 10.


[Закрыть]. Доступных традиционных первоисточников вполне достаточно. Целый ряд жизнеописаний был написан и в Древней Индии, например «Махавасту» («Великое повествование»). В основе это жизнеописание Будды, хотя содержит и множество иных материалов, особенно джатаки и аваданы{20}20
  Джатаки (буквально «принадлежащие или связанные с тем, что произошло») и аваданы (прославленные или героические деяния) – истории, иллюстрирующие работу кармы, показывающие то, каким образом качества Будды и его учеников зависят от их искусных действий в прежних жизнях. Джатаки главным образом посвящены предыдущим жизням Будды, в которых Бодхисаттва практикует Совершенства. Они включают много материала из индийского фольклора – басни, сказки и т.д. В канонических джатаках Будда неизменно предстает мудрым правителем или выдающимся учителем; в неканонических историях он также изображается животным. Аваданы главным образом дают жизнеописание учеников Будды и известных буддийских деятелей. См.: Sangharakshita. The Eternal Legacy, London: Tharpa, 1985, pp. 55-6.


[Закрыть]. Это пространный труд – три тома в английском переводе, всего 1500 страниц, – но в нем содержится кое-какой очень древний материал и по-настоящему интересные сведения. Есть, далее, две махаянские сутры – «Лалитавистара» и «Абхинишкрамана-сутра». «Лалитавистара» – высокопоэтичное произведение с большим религиозным звучанием и высокой литературной ценностью. Известная поэма Эдвина Арнольда «Свет Азии » главным образом основывается на нем. Эти произведения написаны на санскрите. До нас дошла также «Нидана» на языке пали – введение Буддхагхоши к его собственному комментарию на джатаки. Кроме того, есть творение Ашвагхоши «Буддхачарита» (деяния Будды) – прекрасная эпическая поэма на классическом санскрите. Западные ученые весьма обстоятельно исследовали весь этот богатый материал. Различные эпизоды и случаи классифицируют по двум разрядам. К одному они отнесли то, что сочли историческими фактами, – например то, что Будда родился в такой-то семье, разговаривал на таком-то языке, покинул дом в таком-то возрасте и так далее. В другой разряд вошло то, что было сочтено мифами и легендами. Пока что все верно, но вот дальше большинство исследователей делают следующий шаг и позволяют себе ценностные суждения, утверждая, что лишь исторические факты – или то, что они таковыми сочли – имеют ценность и относятся к делу. Что же до мифов, легенд, всей поэзии повествования, то в ней обычно видят простой вымысел, а потому ее следует отбросить как не имеющую никакой ценности. Это, на мой взгляд, поистине очень большая ошибка, ведь мы можем сказать, что существует два вида истины: то, что называется научной истиной, истиной понятий, рассудочных доводов, и – в дополнение к этому, даже, пожалуй, пребывающее над этим – то, что называется поэтической истиной, истиной воображения, интуиции. Оба вида, по меньшей мере одинаково важны. Последний вид истины проявляется в легендах и мифах, произведениях искусства, символических ритуалах, а также, что весьма важно, во снах. Ко второму виду как раз и относится то, что мы назвали символикой архетипов в жизнеописании Будды. Она не претендует на историческую истинность как информация о фактах, но она – поэтическая, и более того, духовная истина. Жизнеописание Будды, или часть жизнеописания, выраженная архетипическими символами, не относится к внешним событиям его жизни. Однако как раз она дает нам возможность догадаться о чем-то из его внутреннего, духовного опыта и таким образом пролить свет на духовную жизнь для всех нас.