Текст книги "Врата «Грейвз»"
Автор книги: Деннис Берджес
Жанр:
Триллеры
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 24 страниц)
Глава 22
Адриане удалось разбудить меня лишь в полдень. Когда она поняла, что я читал всю ночь, она устроила мне строгий сестринский выговор, присовокупив несколько замечаний о мужчинах и их несерьезном отношении к здоровью. Она уже успела выйти и приготовить для меня суп и не желала слышать ни слова о том, что я прочитал, пока я не съел его и не выпил молока с хлебом.
– Итак, теперь вы хотите знать, что мог делать Гассман? – спросил я, когда мне позволили говорить.
– Теперь хочу, Чарли. И что же он мог делать?
– Он мог проникать в чужие тела, ходить и разговаривать, – с энтузиазмом сказал я.
– А как сильно вы устали к тому моменту, когда сделали такой вывод, Чарли? Думаю, вам лучше перечитать, – предупредила она…
– Это не шутка, Адриана. Да, я устал, но я не ошибаюсь насчет того, что он писал. Этот дневник – описание его экспериментов с гипнозом, в котором он зашел гораздо дальше всего, о чем мы знаем Гассман назвал этот вид транса субгностической одержимостью.Этим он хотел сказать, что мог переселяться в тело объекта без какого бы то ни было осознания со стороны объекта. И в самом конце он мог смотреть их глазами, ходить и осязать их руками.
– В их телах? – спросила Адриана. – А где в то время было его собственное тело? И его разум?
– Его тело находилось в той же комнате на расстоянии нескольких футов. Вернее, чаще всего, хотя иногда он выходил из кабинета в их «точке зрения», а его тело оставалось, полагаю, неподвижным.
– В точке зрения? – спросила она.
– Он называл их тела «точкой зрения», поскольку испытывал их ощущения. К концу дневника он мог уходить на порядочное расстояние от самого себя в чужой точке зрения. Его сознание находилось в голове пациента!
– И он мог проделывать это со всеми пациентами, с любым?
– Только с четырьмя, и мы всех их знаем: Таунби, Хопсон, Уикем и Моррелл.
– А вы уверены, что этот дневник не был написан Жюлем Верном? – спросила Адриана, присаживаясь, чтобы послушать меня. – И что потом?
– А потом ничего. Он умер. В последние недели своей жизни он редко делал записи в дневнике. Последние записи касались не только экспериментов, но и религии. Он знал, что серьезно болен.
– Как это – религии? – спросила она.
– Он планировал паломничество в Иерусалим.
– А он был евреем?
– Я бы так и подумал, раз он собирался в Иерусалим, но ведь и христиане тоже совершают туда религиозные путешествия.
– И кстати, некоторые мусульмане.
– Интересно, что делали в тысяча девятьсот девятом году сионисты? Если бы я не увидел тело Гассмана в могиле, я бы решил по дневнику, что он отправился в Палестину.
– Ах да! Могила! Чарли, я собиралась сказать вам, что о вас пишут. В «Таймс» есть заметка – небольшая заметка на десятой странице о том, что в среду выкопали тело Гассмана. Поймали одного из гробокопателей, и он сказал, что его наняли вы. Он также сказал, что вы что-то взяли из гроба.
Как это возможно? Я не называл тем людям моего имени.
– Чарли, когда в вас стреляли, в газетах опубликовали вашу фотографию. И этот человек сказал полиции, что опознал в вас репортера, в которого стреляли на прошлой неделе в Лондоне. В заметке также сообщалось, что в понедельник вы сбежали из Королевской больницы в Челси. К счастью, ни я, ни Фредди в этой заметке не упоминались. Очевидно, вы очень интересный персонаж.
– И снова на десятой странице? Это, в общем, не место для интересных персонажей. И я не попал на первую страницу ни когда меня подстрелили, ни когда сбежал из больницы.
Я мог только вообразить шутки, которые мне предстоит выслушивать, когда я вернусь в Пресс. Впрочем, скорее всего такой возможности у меня уже не будет. Репортеры должны писать о новостях, а не попадать в них.
– Шесть с половиной баллов, – сказала она, улыбнувшись. – А чего вы хотите, янки? Но все же на вашем месте я не стала бы особо часто выходить на улицу. Возможно, вам придется позаимствовать мой рыжий парик.
– Самое смешное то, что сэр Артур хотел, чтобы я расследовал это дело, потому что предположил, что я смогу быть незаметным. Кажется, мне это не слишком удается, – сказал я.
– По крайней мере его имя пока еще не всплыло.
– И я также пока еще не выяснил, кто сфабриковал письмо от призрака, но я нашел вот это. – Я протянул Адриане рисунок. – Это тот самый рисунок, о котором писалось в письме. Я не знаю, что отсюда заключить. Конан Дойл придет в возбуждение и уверится в том, что получил письмо от мертвого Гассмана.
Адриана минуту помолчала и немного походила по комнате. Наконец она села на кровать и посмотрела мне в лицо.
– А вы знаете старую притчу о говорящем медведе, Чарли?
– Нет.
– Это старая история, должно быть русская, – по крайней мере она о России, из времен еврейских погромов.
– Я кое-что об этом знаю.
– Так вот, рассказ о еврейском местечке, которому предоставили выбор. Казаки привезли им медведя в клетке и сказали, что они могут либо сразу собрать вещи и уходить, либо выучить медведя разговаривать. Им дается на это десять лет, но в случае неудачи местечку грозит погром.
– Выбор, где выбирать нечего.
– Да, конечно. Итак, собрались старейшины. И раввин сказал, что надо оставить медведя. Когда остальные спросили его, почему он предложил такое странное решение, он сказал, что у них есть три возможности спастись. Он напомнил, что десять лет – очень большой срок. Во-первых, царь может умереть. Во-вторых, сказал он, медведь может умереть. А в-третьих«. Чарли, как вы думаете, что в-третьих?
– Конец света? – предположил я.
– А в-третьих, Чарли, медведь может заговорить.
Я понял. Самая невероятная возможность все равно остается возможностью. Нечто в этом роде мог бы сказать Шерлок Холмс. Но я не хотел поддаваться подобному направлению мысли и удивился, что Адриана его предложила.
– Я бы поставил против медведя.
Адриана кивнула и продолжила:
– Я тоже, и я не рассчитываю увидеть говорящего медведя, но многие люди верят, что духи могут писать письма. Конечно, в это верит Артур, но помимо него и другие образованные люди. Нам надо принять любую теорию, пока не найдется подходящего объяснения. Разве в дневнике не написано, что Гассман мог заставить Таунби, Хопсон и других делать то, что хотел? Если соотнести эти факты…
– Прекратите! Доктор Гассман не управляет этими людьми из мира духов, Адриана. Я не буду даже обдумывать эту версию. Кто-то – и теперь я знаю, что это не доктор Гассман, – просто знает об альбоме отца Конан Дойла. Этим знанием пользуются, чтобы манипулировать сэром Артуром. Не забудьте, что двое из трех людей в списке не знали Гассмана. Когда мы поймем почему, мы поймем кто.
– Или?… – с ожиданием сказала она.
– Или что?
– Или, Чарли? Или?…
– Или медведь заговорит, – признал я.
– Давайте вернемся к вопросу «почему», Чарли. Почему кто-то захотел, чтобы Конан Дойл доставил Мэри Хопсон или остальных двоих на встречу с Хелен Уикем, перед тем как ее повесят? – спросила Адриана, убирая мою чашку и миску.
– Теперь мы знаем больше, чем знали два дня назад, – сказал я. – Хопсон и Уикем – одного поля ягоды. Они поддавались субгностической одержимости.А теперь мы знаем, с какой легкостью Гассман вредил своим пациентам, чтобы продолжить исследование. Поэтому один бог знает, что общего было у этих двоих в прошлом.
Она секунду подумала и сказала:
– Есть две проблемы. Во-первых, Роберт Стэнтон и Лиза Анатоль не были пациентами Гассмана, ни особыми, ни какими-то еще. Во-вторых, ничего не произошло, когда вы привели Мэри Хопсон в камеру. Вы не обратили внимания, имел место гипноз или нет. Мэри же не стала одержимой, когда вы уходили?
– По крайней мере я этого не заметил, – ответил я. – И еще одно: Стэнтон и Анатоль связаны с этим делом так же тесно, как и Хопсон. Их имена в одном списке, Лиза стреляла в меня, а Стэнтон выслеживал меня в больнице.
– Как, впрочем, и Хопсон. Что еще вы узнали из дневника, Чарльз? – спросила Адриана. – Там есть какое-то объяснение тому, что мы увидели?
– Лиза могла быть в трансе, ею мог кто-то управлять, когда она стреляла в меня или преследовала вас. Гассман все время пытался добиться того, чтобы иметь возможность влиять на своих пациентов в течение максимального периода времени на максимальном расстоянии. Если кто-то прочел его дневник до того, как доктор Гассман умер и дневник похоронили вместе с ним, этот кто-то смог начать с той точки, где смерть Гассмана прервала его изыскания. А это значит, что Лизу могли послать, чтобы она нашла и убила меня.
– Полагаю, доктор Доддс мог прочитать дневники, но, с другой стороны, его больше интересуют деньги Гассмана, чем его исследования, – размышляла Адриана.
– Может, Таунби, – сказал я. – Впоследствии ведь он занял место Гассмана. Может, Гассман успел его посвятить в тайны гипноза.
– Возможно, но он не произвел впечатление человека огромной психической силы, – сказала Адриана. – Что еще вы узнали?
– Гассман собирался в путешествие. Собирался упаковать вещи и отправиться в путь.
– А точнее? Он писал о деньгах, делах, которые необходимо завершить, или что-нибудь в этом духе?
– Подождите секунду, я вам прочитаю. – Я открыл тетрадь на последней странице и стал переводить слово в слово. – Сначала он пишет: «Я начинаю думать, что пришло время для поездки в Иерусалим. Возможно, это решение проблемы, если только это достижимо». Потом он снова говорит об этом в последней записи: «Настало время для поездки в Иерусалим, несмотря на опасности. Я должен раздобыть коробки и упаковать кое-какие вещи как можно быстрее». Его слова. По-моему, странный способ изъясняться.
– А я все поняла.
– Дословный перевод на английский звучит вполне нормально. Просто обычно так не говорят по-немецки.
– Что вы имеете в виду, Чарльз? Объясните.
Я внимательно посмотрел на текст:
– В обеих записях читаем: «Jetzt ist es Zeit für die Reise nach Jerusalem». Если перевести дословно, получится: «Пришло время для поездки в Иерусалим», но немец сказал бы по-другому. Немец сказал бы: «Jetzt ist es Zeit, die Reise nach Jerusalem zu machen». То есть: «Пришло время поехать в Иерусалим». А он пишет об этом как о предмете, а не как о действии. Он дважды это написал, и оба раза неправильно. Такую ошибку немец бы не сделал.
– Но он много лет говорил только по-английски, Чарльз. Он просто неправильно перевел, – предположила Адриана.
– Нет. Человек, писавший этот дневник, не переводил на немецкий. Он думал по-немецки. Здесь полно выражений, которые используют носители языка. Я не думаю, что он мог совершить подобную ошибку. Но так странно – оба раза одно и то же: «für die Reise nach Jerusalem», а не «zu machen».
Адриана помолчала, явно подбирая слова, и наконец сказала:
– Не хочу вас обидеть, Чарльз, но вы уверены в своем немецком? Вы уверены, что знаете, как правильно говорить?
– Это элементарно, Адриана. Этому учат в самом начале, – ответил я.
– Но вы ведь сказали, что он писал на старонемецком?
– Не на старонемецком, а старым шрифтом, но на вполне современном языке. Словарный запас и синтаксис вполне современные.
Судя по выражению лица, я ее не убедил.
– Чарльз, может, необходимо обратиться к кому-нибудь насчет немецкого? Чтобы нас проконсультировали касательно тех частей, с которыми у вас возникли проблемы, – осторожно спросила Адриана, Она не хотела меня обидеть, но прозвучало это так, будто я не справлюсь.
В себе я был уверен, но понимал, что ее привилегированное частное британское образование всегда будет с подозрением относиться к моему американскому государственному. Я решил сменить тему:
– Думаю, что надо проверить всех известных подозреваемых.
– С Таунби, Морреллом и Анатоль все просто. Они все заперты в «Мортон Грейвз», – сказала Адриана.
– Теперь, когда Уикем мертва, опасность для нас представляют только Стэнтон и Хопсон.
– Из тех, кого мы знаем. Возможно, есть и другие, но мы, по крайней мере, можем проследить за этими двумя. Они даже не превосходят нас численно.
– И теперь мы знаем, что надо ходить вооруженными, – сказал я. – Я тоже могу изменить внешность. Вас до сих пор никто так и не узнал.
– Предпочитаете костюм пирата или доспехи, Чарли? – посмеиваясь, спросила Адриана.
– Я подумывал о том, чтобы позаимствовать ваш парик и раздобыть платье, но, полагаю, усы меня выдадут.
– Я могу вам их сбрить, Чарли. Станете гладеньким. Можем еще припудрить сверху.
– Нет, спасибо. Я за то, чтобы добавить растительности на лице, а не избавляться от нее, – сказал я. Мысль о том, чтобы сбрить усы, даже в шутку, вызвала во мне протест.
– Однако я серьезно, Чарли. Вас ведь разыскивают. Если только вы не планируете распутать эту таинственную историю одной силой своего ума, не выходя из номера, придется изменить внешность. Что для этого нужно?
Я поразмышлял:
– Например, борода, но я не имею представления о том, как сделать фальшивую бороду. Как жаль, что я не отпустил ее в больнице. А вы знаете что-нибудь о театральном гриме?
– Ничего, к тому же нам нельзя привлекать кого-то со стороны, – ответила она.
Я вспомнил о наших гробокопателях:
– Пока что привлечение помощи извне оказалось не слишком успешным.
Адриана возразила:
– Вовсе нет, Чарльз: благодаря ему мы достали дневник, не так ли? Не будьте неблагодарным.
Я похлопал ее по плечу и сказал:
– Да-да, конечно, вы правы. Но, как говорила одна старая ирландская хозяйка: «Пошли мне добра без худа». Как, по-вашему, мне скрыть свою внешность?
Адриана открыла рот, словно собираясь заговорить, потом закрыла. Наконец глубоко вздохнула и сказала: – Лучший вариант – уменьшить растительность, Чарли. Могу побрить вас наголо, не оставить ни волоска на всей голове.
Я удивленно уставился на нее, понимая, что она на самом деле права. Несмотря на залысины на лбу, у меня были густые, зачесанные назад волосы чуть длиннее принятого. И никто в Англии не видел меня без усов.
– Совершенно лысый человек привлекает внимание, а плешивый сойдет. И без усов. Вы сможете осветлить мне волосы?
– Смогу, но аккуратно не получится. Лучше отказаться от этой затеи. Я просто укорочу волосы по бокам и зачешу вниз. Можно добавить очки с простыми стеклами для пущего эффекта. Вы обычно носите деловую одежду. Переоденем вас в рабочую. Давайте-ка возьмемся за бритву, пока вы не передумали.
Я снял рубашку, а она приготовила пену и вставила новое лезвие в станок безопасной бритвы. Сначала она сбрила мне усы, потом подравняла бакенбарды под нижний край ушей. Я все чувствовал, хотя она не поставила передо мной зеркало. Она стригла меня маникюрными ножницами, оставляя по бокам примерно по дюйму. Потом, начиная со лба, начала прореживать волосы.
Несколько минут спустя от лба до макушки протянулась плешь. Придав ей нужную форму, Адриана снова взялась за бритву и придала ей гладкость и блеск. Она не позволяла мне взглянуть на результат, пока аккуратно не расчесала волосы и не заставила меня надеть рубашку. Потом достала свои собственные затемненные очки в стальной оправе, надела на меня и разрешила посмотреть.
Результат меня потряс. Я бы сам себя не узнал, при этом я выглядел не ужасно. Хотя плешь и состарила меня, сбритые усы отчасти компенсировали эффект, и в результате я выглядел лет на сорок.
Дневная прогулка в универмаг вылилась в пару приличных фланелевых рубашек, толстую шерстяную куртку и крепкие ботинки. Я нашел пару очков в стальной оправе по сходной цене. Адриана отыскала косметическое средство для осветления волос. Через час мы вернулись в номер и сделали мне несколько седых прядей. Теперь я выглядел уже на пятьдесят, а не сорок и мог сохранить инкогнито в присутствии любого хорошего знакомого.
Мы решили, что следующим шагом должна быть проверка Хопсон и Стэнтона. Мы решили, что я поеду в Хэм и наведаюсь к Стэнтону, а Адриана поедет на такси в Северный Шин, чтобы последить за Мэри Хопсон. Единственная цель этого вечера состояла в том, чтобы найти этих двоих, если возможно, и попытаться раздобыть информацию об их текущих занятиях. Потом мы встретимся в номере не позднее девяти и хорошенько передохнем.
Я направил «моррис» прямиком в Хэм и около шести оставил его на стоянке в квартале от лодочной мастерской Роберта Стэнтона. Перепроверив люгер и положив его в карман пальто, я пошел к мастерской. Горел свет, передняя дверь была не заперта. Судя по всему Стэнтон был занят работой. Когда я зашел в мастерскую, Стэнтон возился с досками у верстака. Очевидно отбирал материал для новой лодки, осматривая края досок и раскладывая их на две стопки. Сперва он, казалось, не заметил меня, но через минуту-другую поднял глаза к входной двери. Он отложил доску и подошел ко мне.
– Чем могу вам помочь, сэр? – спросил он.
Хоть я и был уверен, что Стэнтон меня не узнает, я еле подавил волнение и отвечал нарочито высоким голосом.
– На вывеске написано «Лодки». Вы делаете их на заказ? – спросил я, помня его слова о том, что он не работает под заказ.
– Никогда, сэр. Я строю маленькие лодки собственной конструкции. И не тороплюсь. Потом продаю их прямо здесь, в мастерской. – С любезной улыбкой он подошел к прилавку, у которого стоял я, – Сейчас мне даже нечего вам показать. А что бы вы хотели построить, могу я осведомиться, сэр? Может, я вам кого и порекомендую.
– Мне нужна прогулочная лодка – скорее ялик, а не баржа, – сказал я, вспоминая некоторые модели лодок, виденные мной на местных каналах.
– Что-то, чтобы можно было поспать на борту и поплавать по окрестностям?
– Именно. Ничего вычурного, что-нибудь удобное для меня и моей хозяйки.
– Понимаю, понимаю. Сам-то я никогда ни за что такое грандиозное не брался. Вот парень-грек по имени Никое, живет у Темзы близ Теддингтон-лок, он делает такие. – Стентон указал направление. – Сойдете на маленькую дорогу с Риверсайда, там табличка «Никос. Постройка судов». Конечно, никаких настоящих судов он не делает. Идти тут недалеко, но сегодня уж поздно, вы его вряд ли застанете. У него неплохо выходит; не знаю, правда, сколько он берет. – Он вытащил из ящика обрывок бумаги и набросал план. – И еще один парень, Гудзон, тоже такие делает. Живет в миле, или около того, по направлению к Кингстону. Если заглянете завтра до полудня, любого застанете. Я вам и вторую карту нарисую. – Стэнтон перевернул листок и сделал другой набросок.
– Спасибо, – сказал я, когда он передал мне листок. – Гляжу, вы новую начинаете. И что это будет?
– О, думаю, водное такси. Они живо распродаются, видите ли. А еще я продаю эти американские моторы «Эвинруд» – те, которые на корме крепятся. Я могу сделать лодку с мотором.
– А сколько нужно времени, чтобы построить такую лодку? – как бы между прочим спросил я. – И вы делаете по одной или можете сразу несколько?
Когда как. В последнее время паршиво себя чувствую. Никогда не знаешь, сколько уйдет на одну лодку. Поэтому-то и не беру заказов – работаю тогда, когда могу.
– Вот как, – сочувственно сказал я. – Жаль, что вы себя плохо чувствуете. Надеюсь, ничего серьезного?
– Привык уже. У меня бывает такое состояние: то находит, то проходит. Справляюсь, как могу.
– Тогда не буду вас отрывать. Еще раз спасибо за карты. Зайду к этим ребятам. – Я протянул руку, а он с улыбкой пожал ее.
Выходя из мастерской, я подумал, что сейчас в этом человеке не было решительно ничего зловещего. Он был дружелюбен и говорлив, совсем не такой, как в прошлый раз, и совсем не тот, который искал меня в больнице. Когда я ушел, Стэнтон закрыл за мной дверь.
Когда я вернулся к «моррису», мальчик из магазина напротив, которого я встречал раньше, стоял у машины и осматривал ее. Когда я подошел, он уставился на меня. Наверняка узнал машину, на которой ездил, но я не походил на человека, которого он помнил.
– Ваша машина? – подозрительно спросил он, вглядываясь в меня в поздних сумерках.
– Младшего брата, – ответил я. – Он дал ее мне на сегодня. – Я начал открывать дверь.
– Я его видел, – сказал мальчик. – Он меня прокатил. А вы здесь, чтобы повидать Боба? Могли остановиться прямо у его мастерской.
– Я не знал» застану ли его. Просто решил прогуляться, – ответил я, внезапно ощутив, что необходимость постоянно лгать уже порядком измотала меня.
– А вы здесь по поводу лодки, которую хотел ваш брат? – спросил он. – Боб одну уже продал. Между нами говоря, я бы не советовал вашему брату нацеливаться на лодку Боба.
Я закрыл дверцу и «прислонился к машине.
– Почему?
– Ну, если торопитесь, то лучше с ним не связывайтесь. В последнее время Боба часто не бывает – чаще, чем обычно. Он почти не работает. Мне не пристало ничего говорить, но ваш брат хороший человек. Посоветуйте ему поискать кого-нибудь другого, если он спешит с лодкой. Никому не говорите, что это я сказал.
– Я не понимаю насчет мистера Стэнтона. Почему это он не может постоянно работать? – закинул я удочку, надеясь узнать побольше о человеке, который несколько дней назад охотился за мной как за дичью.
Мальчик помялся и огляделся, словно кто-то мог нас услышать.
– Мне не пристало говорить, но это все выпивка. У него теперь эти провалы в памяти. Бродит по округе, а потом не помнит, где был. Он неопасен и ничего такого, просто у него с головой не в порядке. Папа говорит, что он такой уже много лет, но, думаю, дело ухудшается.
– Так ему часто бывает плохо?
– Теперь почти каждый день. Не каждый, но почти. А неделю назад он вообще пропал на два дня. И я думаю, что у него появилась какая-то чокнутая подружка, – сказал мальчик, оглядываясь, будто заговорщик. »
– Правда? А как она выглядит? – спросил я. – Симпатичная?
– Блондиночка, вполне штучка, но тоже с придурью. Папа говорит, на прошлой неделе ее арестовали. Всю ночь у реки бродила. Ему констебль Миллер рассказал. Сказал, та самая девица, что на прошлой неделе шаталась с Бобом. С тех пор мы ее не видели. А Боб ведет себя так, словно ее и не знает, – никому о ней не говорит.
– Во что только не впутываются люди – просто удивительно! – сказал я с понимающим смешком. – А когда вы их видели?
Мальчик нервно оглянулся на магазин:
– Не могу точно сказать, может, в прошлую пятницу. Нет, днем в четверг. Они вместе пошли к реке. Я решил, что они собираются покататься на лодке. Он перед всеми хвастается своей новой моторкой. – Он помолчал, явно сожалея, что проговорился. – Ему просто становится хуже, вот и все. Не пристало мне об этом сплетничать. Просто скажите брату, чтобы не рассчитывал на быструю работу от Боба. А мне пора, сэр.
Он побрел к магазину, а я остался делать из полученной информации какие угодно выводы.
К тому времени, как я вернулся в номер, у меня не было никаких конкретных идей. Очевидно, Лиза Анатоль навещала Роберта Стэнтона. Без сомнения, новая информация. Он мог подвезти ее до Лондона и обратно на моторной лодке. Я попытался прикинуть, сколько бы времени заняла туда дорога из Хэма. Я с нетерпением ждал, надеясь, что Адриана долго не задержится, но до нашей встречи оставалось еще полтора часа.
Когда к полуночи она еще не вернулась, я спустился в холл и позвонил Фредди, но никто не ответил.
