Текст книги "Врата «Грейвз»"
Автор книги: Деннис Берджес
Жанр:
Триллеры
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 24 страниц)
К половине пятого я покинул библиотеку и сквозь туман возвращался к своему рабочему месту. Я не узнал о докторе Гассмане ничего, что могло бы пролить свет на таинственное письмо, которое этот человек, умерший двенадцать лет назад, якобы написал сэру Артуру Конан Дойлу неделю назад. Была одна краткая любопытная статья о докторе Таунби, написанная в 1914 году, когда он вошел в штат «Мортон Грейвз». Основной ее пафос состоял в том, что бывший пациент, теперь врач, специализирующийся на нервных расстройствах, блестяще окончил медицинскую школу в Эдинбурге. Он, по его словам, был рад, что его допустили работать в том самом заведении, где его так успешно исцелили.
Когда я вошел в офис, меня ожидало сообщение, что меня приглашают на встречу с ответственным редактором. Это чаще всего бывало неприятной процедурой, но на этот раз я сам попросил о встрече. Я досрочно закончил мои традиционные колонки и высвободил время. По такому случаю я хотел спросить его, нельзя ли мне отлучиться на неделю.
Встреча прошла на удивление гладко. В результат я получил даже две недели.
К пяти часам я уже был у себя и набирал номер Конан Дойла. Он сам взял трубку.
– Это Чарльз Бейкер.
– Значит, вы получили сообщение, – сказал он.
– Нет. Я не получал никаких сообщений, но меня весь день не было дома. Однако у меня есть хорошие новости: я отпросился с работы на некоторое время и смогу целиком сосредоточиться на вашем таинственном письме.
– Хорошо. Кстати, предприняты приготовления для вашей встречи с Уикем завтра. Далее, что касается других людей, указанных в списке. Я думаю, это потребует вашего полного внимания, по крайней мере на неделю.
– А что за приготовления для посещения Холлоуэй?
– Узнаю позже вечером, но, кажется, единственная возможность представится завтра ранним утром. Если так, то сможем ли мы привести нашу Хопсон?
– Никаких сомнений. Дайте мне знать, как только получите известия. Я буду дома весь вечер, но иногда телефон может быть занят. Я собираю информацию о благотворительной больнице «Мортон Грейвз». Надеюсь, что там мы сможем найти ответы на многие вопросы, – сказал я.
– Я тоже на это надеюсь. А каковы ваши связи в этой больнице?
Я задумался, что же ему ответить.
– Миссис Уоллес была медсестрой-добровольцем, – сказал я. – Ее подруга работает в «Мортон Грейвз». – Я ждал ответа, но он молчал. – Я думаю, что ее помощь очень пригодится, – добавил я.
Наконец он ответил:
– Видимо, вы совершенно уверены, Чарльз, что ей можно доверять. Я сам не стал бы вовлекать ее в это дело, но что сделано, то сделано. – Он помолчал еще секунд десять. – Не пристало мне такое говорить, мой мальчик, но боюсь, что вы немного легкомысленны, учитывая ее положение в обществе. Впрочем, я уверен, что вы внушили ей, сколь серьезно я отношусь к своей анонимности. – Он помедлил и добавил: – Я теперь освобожу телефон, буду ждать известий из Холлоуэй. До свидания, Чарльз. Я еще позвоню. – Он повесил трубку. Я только-только переоделся в домашний костюм и кипятил воду для чая, как зазвонил телефон. Это была Адриана.
– Чарли, у меня всего пара минут, пока Фредди не вернулся. Послушайте, догадайтесь, у кого назначена встреча с главным врачом «Мортон Грейвз»?
– У меня? Адриана, вы восхитительны!
– Нет же, дурачок. С чего бы это вам назначать встречу, чтобы поговорить о совместном владении моего дяди? А вот я завтра встречусь с ним. И они очень хотят со мной поговорить. Доктор Доддс, так его зовут, надеется, что я сумею пролить свет на дела Гассмана. Не знаю, что мне придется соврать, но ведь, в конце концов, я не говорила, что сама знала Гассмана, только мой дядя. – Адриана произнесла это на одном дыхании, а потом помедлила, чтобы вдохнуть. – Мне надо узнать побольше о Гассмане, и побыстрее, Чарльз.
– Что ж, у меня есть несколько фактов, которые могут вам помочь. Позвольте, я возьму свои записи.
Я положил трубку и пошел к письменному столу.
Вернувшись к телефону, я услышал только прощальный крик:
– Машина подъехала, Чарли! Слишком поздно.
Разговор прервался.
Как я выяснил, чай, печенье и консервированный суп плохо сочетаются с остатками бургундского, но другого все равно не было. Я прочитал вечернюю газету и обнаружил на третьей странице заметку, сообщавшую, что Хелен Уикем должна умереть в пятницу. В статье кратко приводились обстоятельства дела, но не сообщалось ничего нового. Я прочитал все хоть сколько-то интересное, когда раздался звонок.
– Чарльз, – без промедления начал Конан Дойл – вы можете туда войти, но только на очень короткое время и только в пять утра. Вы можете позвонить Хопсон?
– У нее нет телефона. А который сейчас час?
– Почти девять, – ответил он. – Я пошлю за вами машину. Боюсь, вам придется поехать к ней.
– У меня есть своя машина, сэр Артур. Спасибо за предложение. Я отправлюсь и поговорю с ней прямо сейчас.
– Когда договоритесь, пожалуйста, перезвоните мне, – сказал он.
– Хорошо. Позвоню, когда все выясню.
Поездка в Северный Шин на встречу с Мэри Хопсон прошла успешно. Как я и ожидал, она изъявила готовность, хоть и не без волнения. Я договорился заехать к ней в половине пятого.
Только в половине двенадцатого я смог сообщить сэру Артуру, что приготовления закончены.
Глава 8
Ранним утром во вторник я припарковал свой «моррис-оксфорд» у тротуара в квартале от тюрьмы Холлоуэй. Рядом со мной сидела, дрожа, Мэри Хопсон. Моя машина была. открытой моделью, но даже с опущенной крышей она пропускала холод. В итоге мы оба замерзли.
Я взглянул на свои Карманные часы: 4.55 – и повернулся к своей угрюмой спутнице.
– Нам как раз хватит времени, чтобы дойти до двери, в которую нас впустят. Как вы себя чувствуете, Мэри? – спросил я у напуганной портнихи.
Она окинула взглядом улицу, всматриваясь во тьму:
– Нормально, капитан Бейкер, но я все еще не уверена, что поступаю правильно. Вы уверены, что это не вызовет никаких неприятностей?
– Неприятностей не будет. Просто это единственный способ устроить свидание с Хелен Уикем, не привлекая внимания прессы. Я вам это уже объяснял. Мы же не можем допустить, чтобы общественность сочла нас чересчур мягкосердечными?
Я попытался усмехнуться, но слишком замерз и волновался сам, и у меня плоховато получилось. В конце концов, мне не казалось маловероятным, что тревога Мэри Хопсон всего лишь притворство. Ее имя стояло первым в списке лиц, которых можно было привезти сюда. Я был вполне убежден, что она знает, зачем мы здесь, гораздо лучше, чем я. Несмотря на это, я продолжал играть свою роль.
Она твердо взялась своей рукой в перчатке за ручку дверцы.
– Тогда давайте пойдем. Я не хочу задерживаться здесь дольше, чем это необходимо.
Она открыла дверцу машины с матерчатым верхом и шагнула на улицу. Я распахнул дверцу со своей стороны и быстро подошел к ней, предлагая ей руку и надеясь, что выгляжу галантным.
Через несколько мгновений я тихонько стучался в. стальную дверь, выходящую на служебный проход прямо за Паркхерст-роуд, Ее немедленно открыл смотритель в форме, с явным выражением обеспокоенности на лице. Не говоря ни слова, он кивнул и провел нас прямо к плохо освещенной лестнице и по ней на два этажа вверх до второй стальной двери. Он открыл ее одним из множества имевшихся у него ключей и ввел нас в тускло освещенный зал. Сделав нам знак подождать, он не оглядываясь пошел по узкому коридору.
Через пятнадцать секунд на расстоянии десяти футов открылась третья стальная дверь, и оттуда показалась рука, подзывавшая нас. Мы попали в широкий светлый зал, где столкнулись со смотрительницей.
– Вы уверены, что хотите это сделать, мистер Бейкер? – прошептала она. – У Хелен сейчас не самое лучшее время.
– А разве у нас будет другая возможность? – приглушенно ответил я вопросом на вопрос.
– Нет. Сегодня последний раз, когда вы можете ее видеть, – прошептала тюремщица. – Но, сэр, ей это не будет во благо. Она в таком состоянии…
– В каком?
– Ну, в настоящий момент она наконец-то уснула, но у нее сильно не в порядке с головой. Разве вам не сказали?
Глаза Мэри Хопсон расширились, и она отступила от меня на шаг.
– Что вы имеете в виду? – громко вопросила она, в ее голосе отчетливо слышалась тревога.
– Тише, мисс, – прошептала смотрительница. – Вы не должны здесь находиться, вы же понимаете. В этот зал выходят другие камеры. Нельзя так кричать. – Она повернулась ко мне и продолжала шепотом: – Хелен свихнулась вчера днем, сэр. Полагаю, волнение ее все-таки сгубило. А ведь когда ее сюда привезли, она была такой спокойной. Теперь же буйствует. Нет, не будет проку будить ее и пытаться с ней поговорить.
Мэри стояла, охваченная ужасом, и смотрела на меня, не произнося ни звука.
– Мы должны ее увидеть, – прошептал я. – Ей сказали, что мы придем?
– Да, и это странно, сэр. В последнее время она ожидала кого-то увидеть, хоть никого сюда и не пускают, – ответила смотрительница. – Но когда прошлой ночью я попыталась успокоить ее, сказав, что вы приедете, она это как будто не услышала. Она в ужасном отчаянии. До нее ничегошеньки не доходит.
– Она успокоится, когда увидит нас, – прошептал я. – Как вы сказали, она ожидала этого посещения. – Я попытался произнести это так, словно знаю, о чем говорю.
Женщина взглянула на меня скептически:
– Она не говорила, что ждет мужчину и женщину, хотя и не говорила, что не ждет. Так вы уверены, что хотите ее увидеть?
Я ответил, не глядя на Мэри Хопсон:
– Да, разбудите ее. Как вы сами сказали, сейчас или никогда. Она нас ждет…
Я нежно взял Мэри под руку и повел ее за тюремщицей.
Женщина в форме подошла к железной двери с маленьким окошечком и выбрала ключ.
– Дверь открывается только снаружи, учтите. Та что подержите дверь открытой, пока я ее бужу. Потом я подожду вас в коридоре.
В центре комнаты, которую она открыла, находилась клетка из металлических прутьев. Расстояние между решеткой и соседними бетонными стенами составляло примерно восемь футов с каждой стороны. Площадь самой клетки была примерно восемь квадратных футов. Внутри виднелись встроенная койка, унитаз, железный шкафчик и железная скамья напротив железной полки, которая выдвигалась за решетку, чтобы передавать еду.
– Я подожду, но только пятнадцать минут, понятно? – сказала смотрительница, прежде чем войти в камеру.
– Спасибо. Нам вполне хватит времени, – прошептал я, придерживая дверь.
Тюремщица подошла к клетке со стороны койки, просунула руку между прутьями и нежно потрясла Хелен Уикем.
– Хелен, – сказала она совсем тихо. – Хелен, просыпайся. К тебе гости.
Уикем открыла глаза и секунду лежала неподвижно. Затем она, казалось, поняла, где находится, резко скинула ноги с койки и встала.
– Всё еще в тюрьме, – слабо проговорила она, поворачиваясь к тюремщице. – И снова вы.
– Снова я, Хелен, но теперь еще и гости, – сказала та и пошла к двери, где ждали мы с Мэри Хопсон.
Она вышла и жестом велела нам заходить.
Там внутри можете разговаривать нормально, сэр. Там вас никто не услышит. Пятнадцать минут. Я буду стоять прямо за дверью.
Когда мы вошли, она закрыла за нами железную дверь и стала смотреть через толстое стекло на высоте пяти футов от пола.
Хелен Уикем молча посмотрела сначала на меня, затем на Мэри Хопсон, которая стояла на значительном расстоянии от клетки, ближе к двери. На лице Хопсон читалось сочувствие, слеза побежала по щеке. Я стоял неподвижно, прислонившись к стене, и молча наблюдал. Я был потрясен внешностью заключенной. Даже после сна, в мешковатой тюремной робе, растрепанная, она казалась исключительно красивой. Через минуту я узнаю, что происходит. Каковы бы ни были замыслы автора письма, именно сейчас они осуществятся.
– Я вас знаю? – спросила Уикем, переводя взгляд с меня на мою спутницу.
Тут Мэри ответила:
– Я Мэри Хопсон, Хелен. Помните меня? Вы хотели меня видеть.
Уикем стояла молча и изучала женщину в нескольких футах от нее. Наконец она кивнула, покраснела и отвернулась.
– У доктора Таунби, в «Мортон Грейвз». Верно?
– Да, – мягко ответила та, – у доктора Таунби. Вы хотели видеть меня, Хелен. – Она кивнула в мою сторону, и я заметил, что она тоже покраснела. – Так мне сказали они.
Уикем сузила глаза:
– Почему я здесь? Это, по-моему, тюремная камера, а не палата в «Мортон Грейвз». – Она повернулась ко мне. – А вы кто?
– Я привез сюда Мэри на встречу с вами.
– Зачем? И что значит «сюда»? – Ее вопрос, хотя и смешной в данной ситуации, прозвучал удивительно искренне.
Когда я промолчал, Мэри начала было отвечать, но осеклась.
– Так вы хотели меня видеть, Хелен? – спросила она. Заключенная мгновение посмотрела на нее, затем заговорила:
– Не думаю. Я не уверена. Я ничего не помню. Они мне ничего не говорят. Я кричала и кричала на них, но они все равно ничего не говорят. Одна сказала, что я не в зале суда, – мол, нет смысла продолжать. Не знаю, что это значило, – говорила Хелен, а ее взгляд перебегал с одного из нас на другого. – Тюремщица сказала прошлой ночью, что сейчас январь тысяча девятьсот двадцать второго года. Это правда?
Я был потрясен услышанным. Передо мной стояла убийца, которую повесят через неделю. И в то же время она, казалось, хотела убедить меня, что не знает, где находится. Ни я, ни Мэри не произнесли ни слова.
– Это из-за той леди в моей квартире? – шепотом спросила Хелен Уикем. – Она ведь умерла, да?
– Да, Хелен, – ответила Мэри. – Вы разве не помните? – Потом она повернулась ко мне. – Она не помнит, капитан. Они не могут так поступить! Это неправильно, это незаконно! Она не знает, говорю же вам.
– Как поступить? – громко спросила Уикем. – Как не могут поступить?
Я сохранял молчание и наблюдал.
Мэри снова повернулась к заключенной, опустила голову, и ее глаза наполнились слезами.
– Как вы себя чувствуете, Хелен? Вы здоровы?
– Меня собираются повесить, – скорее заключила, чем спросила та. – Из-за леди, которая пришла ко мне в квартиру. У меня есть адвокаты? У меня есть поверенный? Меня судили, Мэри?
Та снова отвернулась от Уикем и посмотрела на меня:
– Вы не можете позволить им так поступить, капитан Бейкер! Вы ведь видите, в каком она состоянии. Это незаконно! Это незаконно, черт возьми! Вы видите, в каком она состоянии?
Я напрягся и молча встретил ее взгляд. Какова бы ни была их игра, я не собирался в ней участвовать.
Мэри шагнула ко мне и подняла сжатый кулак:
– Что ж, клянусь Богом, я-то вижу, в каком она состоянии! И черт возьми, я не собираюсь молчать! Будь я проклята, если буду молчать! Вы не можете повесить эту женщину, капитан Бейкер, она безу… – Она понизила голос до еле слышного шепота: – Она нездорова! Вы же знаете! Это нарушение закона, и вы, черт возьми, знаете, что это нарушение закона!
Хелен Уикем задрожала и снова села на койку. Потом она подобрала ноги и уткнулась лицом в подушку. Мэри повернулась к заключенной:
– Я не позволю им это сделать, Хелен. Господи помоги, я расскажу газетчикам, пока есть время.
Она резко обернулась ко мне, но, увидев мое бесстрастное лицо, выпрямилась и замерла, словно ей в голову пришла новая мысль. Ярость на ее лице сменилась страхом.
Я молчал.
Итак, вот что я должен был увидеть. Они даже сейчас пытаются ухватиться за эту идею с безумием. Каким-то образом все они заинтересованы в этом деле: эти двое и еще кто-то. Каким-то образом они узнали, что смогут привести кого-нибудь, чтобы увидеть все это, – кого-то уважаемого. Но конечно, они рассчитывали, что приведут сюда самого Конан Дойла. Но кто эти люди? Безусловно, они знают, что уже слишком поздно. Тогда на что они рассчитывают?
Тут Мэри Хопсон снова заговорила, и ее слова не соответствовали сценарию, который я только что набросал в уме.
– Что теперь сомной будет, капитан? Теперь, когда я это увидела и… – Ее лицо выказывало все признаки подлинного страха. – Я могу идти?
Я снова ничего не сказал. Ничего не произошло. Чего мне не удалось заметить? Я пришел, ожидая увидеть нечто, что объяснит… но нет. Я внимательно осмотрел камеру и клетку. Хопсон и Уикем были друг от друга на расстоянии шести футов. В поле моего зрения находилось все пространство между ними, до моих ушей долетало каждое слово. Или же я, вернее, Конан Дойл нужен им в качестве свидетеля?Я повернулся, подошел к двери и легонько постучал.
Смотрительница снаружи поднесла ключ к замочной скважине, и я кивнул. Через несколько секунд мы стояли в коридоре. Мэри Хопсон не поднимала головы и молчала.
– Что, вы закончили? – спросила тюремщица.
– Да, – ответил я, – мы уходим. – Я повернулся к Мэри Хопсон. – Если только вы больше ничего не хотите сказать… или сделать.
Она озадаченно посмотрела на меня:
– Это вы знаете, что мы делаем, капитан Бейкер, а не я. Я более чем готова уйти.
Тюремщица кивнула и сказала:
– Подождите здесь минутку. Мой приятель проводит вас обратно. – Она поспешила по коридору прочь от нас.
– Что теперь со мной будет, капитан? шепотом спросила Мэри.
Я снова воздержался от ответа. Во-первых, я его не знал, кроме того, мне казалось, что его знает как раз она.
– Я никому ничего не расскажу, капитан, клянусь Богом, – продолжала она уже несколько громче. Ее глаза беспокойно бегали по моему лицу.
У нее хорошо получается. Я наверняка обнаружу, когда все расследую (а я расследую!), что она актриса, а не портниха. Времени мало – мне позвонят уже в течение дня. Теперь надо ожидать звонков от адвокатов, последний раз молящих о спасении жизни Хелен Уикем. Возможно, позвонят из газет. Возможно, и те и другие.
К тому времени, как смотрительница вернулась, чтобы выпустить нас на лестницу, Мэри плакала в открытую. Ее всхлипывания эхом отдавались в колодце лестницы, пока мы спускались на два этажа к входной двери. Охранник грустно посмотрел на меня, выпуская нас на улицу. Когда Мэри Хопсон вышла и пошла к машине, он положил мне руку на рукав.
– Погодите-ка, – сказал он. – Позвольте сказать вам словечко. Не позволяйте себя одурачить сценой наверх. Все совсем не так, как кажется.
– А как же? – спросил я, возвращаясь вместе с ни в здание.
– Это просто ее последний трюк, хозяин. У нее их полным-полно, так-то. И мы все их видали.
Например, какие? – спросил я. – И в чем состоит этот?
– Ну. например, как она представляется безумной, это вы уже видели. Думаю, что-то наподобие этого она выделывала и в суде. Но у нее есть другие. Если бы вы вдруг вернулись туда – только вы. без дамочки, понимаете, вы бы увидели и другие. – Он подмигнул мне и дотронулся пальнем до нижнего века.
– Что вы хотите сказать?
– Вы человек светский, хозяин, вы могли заплатить, чтобы сюда войти. Вы меня понимаете. У нее есть трюки вполне известные, говорю я вам, и она испытывает их на каждом.
– То есть на смотрителях.
На смотрителях и на других мужчинах. И на женщинах, даже на священнике.
Я выразил неподдельный интерес:
– Неужели? Вы хотите сказать… Но, друг мой, что она может сделать в этой камере?
– Она снимала с себя белье и прятала под матрасом, когда приходил священник. И находила способ на это намекнуть, так-то. Смотрительница там, наверху, видела в окошечко, как она это проделывает, когда кто-то приходил, гак сказать. Говорят, запугала этого священника до смерти. И липнет к любому мужчине, который здесь работает. Говорит низкие вещи. Даже пыталась проделать это над старшей надзирательницей, – сказал он, подмигнув. – Черт меня побери, если я не думаю, что ей это удалось. Но вы не позволяйте водить себя за нос, хозяин. Эти последние два дня – просто еще одна попытка. Не знаю, кто вы и что намерены делать, но она быстро оставит вас в дураках, если позволите. Имеющий уши да услышит. Вы мне здорово помогли этими штучками в конверте. Я просто пытаюсь вам отплатить.
– Я понял, что вы говорите. Спасибо, – ответил я. – Хотя, кажется, ей это не поможет – никто не пришел чтобы вытащить ее отсюда.
– Все, что ей осталось, – это сочувствие, думаю, особенно со стороны молодого священника. Он в последние дни повадился подолгу сидеть с нашей Уикем.
– Я бы хотел с ним поговорить. Как его зовут?
– Отец Келли, молодой парень из местного прихода.
– Вы полагаете, его визиты помогли ей?
– Я так думал до вчерашнего дня. Но после его ухода она стала такой дикой. Так что, думаю, не так уж он ей и помог.
Я кивнул и снова вышел на холод, чувствуя себя виноватым за то, что заставил Мэри ждать.
На протяжении нашего долгого пути в Западный Лондон ни я, ни Мэри не сказали ни слова, она даже прекратила всхлипывать. Когда мы подъехали к тротуару рядом с ее маленькой мастерской в морозной предрассветной дымке, она открыла дверцу и вышла, не взглянув на меня. Она стояла и смотрела на свой дом, положив руку на дверцу «морриса». Потом медленно повернулась и, наклонившись, заглянула под полотняную крышу. Она опять плакала, на этот раз беззвучно, и ее бледные глаза казались огромными на обеспокоенном, посеревшем лице. Она проговорила отчаянным шепотом, отчетливым, словно церковный колокол:
– Прошу вас, во имя Господа, капитан. Я не скажу ничего. Ничего!
Я протянул Мэри Хопсон свернутую десятифунтовую банкноту, кивнул, как бы соглашаясь на ее просьбу, и отъехал.
Я размышлял о том, что же происходит и кто эти люди. Как они узнали об альбоме Дойла? Сколько пройдет часов, прежде чем начнется шумиха вокруг попыток спасти Хелен Уикем? И что же в ней такого важного для того, кто затеял это дело?
