Текст книги "Врата «Грейвз»"
Автор книги: Деннис Берджес
Жанр:
Триллеры
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 24 страниц)
Глава 19
Я проснулся во вторник и снова увидел, что остался в одиночестве. Я понял, что могу встать и пройти по комнате. Боль превратилась из, я бы сказал, интенсивно неприятной в смутно мучительную. Кровь больше не выступала на бинтах, и я ходил приличным прогулочным шагом. В зеркале отразился взлохмаченный, небритый, очень бледный человек, который выглядел на несколько лет старше меня. Он стоял сгорбившись. Я рылся в поисках бритвы, когда вернулась рыжеволосая Адриана.
– Вы голодны, Чарли? – спросила она, войдя. – Я принесла вам два стакана свежего молока. – Она подошла к раковине, над которой я склонился. – Как мило видеть вас на ногах, но вы плохо выглядите, мистер Бейкер. Давайте я найду вам бритву: у нас она должна быть. Я вас побрею. Потом мы приготовим вам ванну. Как вы думаете, вы на это способны?
– Сначала молоко, – сказал я. – Потом посмотрим, как далеко я смогу зайти. Полагаю, вы как следует позавтракали.
– Да. И купила утреннюю газету. За завтраком я прочитала маленькое сообщение на десятой странице о жертве нападения, исчезнувшей из Королевской больницы в Челси. Сомневаюсь, что вы на это обратили бы внимание, но именно этот пациент был той самой жертвой, о которой газеты писали в пятницу. Что вы об этом думаете Чарли? Вы снова попали в новости.
– Полагаю, полиция за мной охотится.
– Я позвонила Фредди, и он сказал, что главный инспектор Уиллис преследует его расспросами о моем местонахождении. Он неглуп.
– И что Фредди сказал ему? – спросил я.
– Что я сказала ему, что собираюсь поехать за покупками в Париж.
– И Уиллис проглотил эту пилюлю? – спросил я.
– Кстати говоря, я планировала эту поездку, пока не началась эта история. Некоторые мои друзья знали об этом.
Наверное, я посмотрел очень скептически, потому что она продолжила, как бы защищаясь:
– Мы ходим к кутюрье, назначаем примерки, пьем шампанское – это очень фривольно, но мы так поступаем.
– И для нас это очень кстати, – сказал я со всей признательностью, на какую только был способен. – Как долго вы обычно отсутствуете?
– Бывает, что и две недели. У нас небольшая квартирка на берегу Сены, и Фредди сказал консьержу, что я приеду, но предупредил, чтобы меня не беспокоили.
Адриана повела меня к кровати, усадила и набрала в таз горячей воды. Я пил молоко, а она нашла бритву, безопасную, со сменными лезвиями. Через десять минут я был накормлен и чисто выбрит без единой царапины. Потом она отправила меня в ванную, наказав помыться. Когда мне удалось приобрести более или менее представительный вид, она помогла мне надеть новые предметы гардероба, которые принесла. К тому времени, как это закончилось, я так устал, что вынужден был прилечь, но за все эти дни впервые чувствовал себя и выглядел по-человечески. Адриана нетерпеливо ходила по комнате, а я уснул.
Когда я открыл глаза в следующий раз, она расстегивала на мне рубашку, чтобы осмотреть повязки.
– Видимо, я задремал, – сказал я.
– Да, примерно на пять часов, Чарли. Я уже сходила на ленч. А вы даже не пошевелились. Однако вы быстро поправляетесь. – Она закончила ощупывать мой живот и помогла сесть, чтобы осмотреть спину. – Хотите еще молока?
– Когда я получу настоящую еду?
– Через несколько дней, вероятно в четверг, вы получите овсянку. А сегодня можете подналечь на бульон, если хотите. А если желаете выйти, я отвезу вас куда-нибудь, где подают легкий суп. Как вы думаете, вы сможете так много ходить?
Я сел, правда довольно кособоко, проверяя уровень неприятных ощущений, прежде чем ответить.
– Я хочу познакомиться с Алисой Таппер, – сказал я. – Я совершенно уверен, что смогу это сделать, к тому же нам надо продолжать расследование. Кроме того, она может быть в опасности, если кто-то следил за вами и Фредди, когда вы к ней ездили. Как думаете, я выдержу такую поездку?
– Не думаю, что для вас это самое лучшее, но я готова В конце концов, это вам станет хуже, а не мне, – сказала Адриана и принесла мне стакан молока. – Если серьезно, то вам было бы полезно выйти из комнаты и немного пройтись. Давайте наденем на вас галстук и пиджак. Мы спустимся по черной лестнице и будем осторожны.
– Надо позвать сэра Артура, – сказал я. – Думаю, пора поставить его в известность, где я нахожусь, особенно после того, как это попало в газеты.
Спустя два часа мы уже насладились супом в тихом ресторанчике и встретились с Конан Дойлом в холле дома престарелых.
И вот мы уже сидели у другой кровати и смотрели в лицо очень больной женщине. Алиса Таппер, однако, была рада обществу и готова поддержать разговор.
– А где мужчина, с которым вы были на днях, миссис Уоллес? Этот помоложе, так ведь? – спросила она Адриану. Не успела та ответить, как она повернулась ко мне. – Молодой человек, вы выглядите слишком плохо для своих лет.
– Это Чарльз Бейкер, Алиса. Я говорила о нем в прошлый раз. Это он пишет о докторе Гассмане, – сказала Адриана. – А это наш друг Артур.
Я сказал:
– Вы правы, мисс Таппер, я был нездоров. Попал в аварию, но уже поправляюсь. Как вы себя чувствуете сегодня? Вы хотите с нами побеседовать?
– В отличие от вас, мистер Бейкер, я не поправляюсь. Но я рада вашему приходу. Я теперь не часто вижусь с кем-то. А почему вас интересует Бернард? Он умер так много лет назад, что я удивлена, что к нему еще проявляют интерес.
Обращаясь ко мне, она смотрела на Конан Дойла.
– Я пишу о гипнозе как о методе терапии, мисс Таппер. А ведь он был одним из его пионеров?
Слегка нахмурившись, она ответила:
– О да гно он так и не получил того признания, которого заслуживал, потому что не опубликовал свою последнюю работу – результаты исследований в «Мор-тон Грейвз». Я думаю, опубликуй он ее, он получил бы мировую известность. Полагаю, он значительно опередил всех своих современников. – Она выпрямилась и пронзительно взглянула на меня. В ее слабом голосе зазвучала сила, когда она потребовала: – А что именно вы пишете о докторе Гассмане?
– Ну, я только начал, но я уже понимаю, что он вел интересную работу с Уильямом Таунби, Мэри Хопсон и другими.
Я внимательно наблюдал за ее реакцией на имена. Похоже, ей приятно было слышать их; упоминание этих имен, казалось, уверило ее в том, что я делаю серьезную работу.
Она улыбнулась:
– О да, с ними, с Томми Морреллом и с другими особыми пациентами. Он использовал гипноз для лечения всех пациентов – в той или иной степени. Бернард мог избавить большинство больных от депрессии и беспокойства – любого, кто поддавался гипнозу. Но некоторых людей просто нельзя загипнотизировать.
– А вы помните Хелен Уикем? Она также была особой пациенткой, мисс Таппер? – спросил сэр Артур.
Она внимательно посмотрела на него:
– Вы ведь кто-то… известный. Я видела вас в газетах.
– Я писатель, – просто ответил он. – Наверное, вам попадалась моя фотография, мисс Таппер.
– Пожалуйста, называйте меня Алиса. Да, Хелен была одной из его особых пациенток, – ответила она с легкой гримасой, – раз уж вы о ней заговорили.
– А что особенного было в этих особых пациентах, Алиса? – спросила Адриана.
Алиса помедлила, очевидно прикидывая, как много она готова рассказать о работе Гассмана. Слова были произнесены с явно фальшивой рассеянностью, призванной изобразить, как мало она в этом понимает:
– Не знаю, как оценить это с медицинской точки зрения. Он работал с ними гораздо чаще и вносил в дневник подробные записи – в свой личный дневник, а не в официальные отчеты, которые я печатала для него. Он был очень скрытным в отношении своих особых пациентов. Думаю, переживал, чтобы кто-нибудь не украл его идеи. Однако в итоге он нашел способ хранить свои идеи в полной безопасности.
– Он прятал свои записи в тайнике? – подсказал я.
Таппер выглядела удивленной. Потом она расслабилась и нахмурилась:
– Нет, это уже потом. Я имею в виду шифр. Он хранил свой дневник в кабинете среди книг, но он писал его шифром – немецким шифром.
– Вы хотите сказать, что он вел дневник по-немецки? – спросил я.
– Нет. Он родился в Австрии и свободно владел немецким, но никто в «Мортон Грейвз», кроме меня немецкого языка не знал. Я же изучала язык в школе Но записи в дневнике он делал не просто по-немецки.
– Как так? – спросил Конан Дойл.
– Это был шифр на немецкой основе. Однажды я заглянула в дневник. Понимаете, меня разбирало любопытство. И, кроме того, я хотела посмотреть, не пишет ли он что-нибудь обо мне, – сказала она с озабоченным лицом. – Я смогла разобрать некоторые слова – достаточно для того, чтобы понять, что в основе шифра – немецкий. Но я не могла прочитать всего. Так он хранил свои исследования в тайне, пока не пришло время рассказать о них миру: думал по-немецки и писал шифром. – Она снова посмотрела на меня и кивнула.
Мое сердце упало. Начинало казаться, что этот дневник не поможет нам, даже если мы его найдем. С исчезающей надеждой я спросил:
– Вы хотите сказать, что слова, которые он писал, были вам неизвестны: вы не понимали их смысла?
– Нет, большинство слов были неузнаваемы, а те единственные, которые я смогла разобрать, были немецкими. Но и они выглядели как-то странно. Само написание было шифром. Да, у него был ужасный почерк, но тут дело не в этом. К концу своей жизни – конечно, тогда я не знала, что это конец его жизни, – он стал еще более скрытным и начал прятать дневник за фальшивой стеной в кабинете. Он был таким ребенком! Мне понадобилась всего неделя, чтобы узнать, где он его прячет, но это не имело значения. Я все равно не могла его прочитать. – Она вздохнула.
– И вы думаете, что этот дневник содержал записи о Мэри Хопсон, Уильяме Таунби и некоторых других. Почему вы выделили их? – спросил Артур.
Из-за того, что он почти ничего не писал об этих пациентах в официальных бумагах. Он вызывал Таунби, Хопсон и Моррелла гораздо чаще, чем кого бы то ни было. Но когда он передавал мне отчеты о сеансе, то это были лишь резюме. А ведь он был очень дотошен. О большинстве пациентов, если он проводил с ними хотя бы час, он давал мне не меньше страницы на перепечатку.
– Но не об этих пациентах? – спросила Адриана.
– А с этой троицей он проводил за закрытой дверью по два-три часа, а я получала в итоге три строчки: «Состояние пациента улучшается. Делает существенные успехи. Необходимы дальнейшие сеансы». Я знала, что это не были настоящие записи, потому и заглядывала в его личный дневник. И вот там после каждого сеанса появлялась целая страница зашифрованных записей.
– А Клэр Томас была его пациенткой? – спросил я. Она сердито посмотрела на меня.
– Это ерунда, будто бы он ее убил, – отрезала она. – Он не мог этого сделать, хотя бы потому, что был недостаточно силен.
– Я не это имел в виду, – сказал я. – Я просто хочу узнать о самых важных его делах.
Это, казалось, ее успокоило.
– О да, она была особой пациенткой. Он работал с ней по нескольку часов в неделю. Поэтому следовало бы прислушаться к его словам о том, что она еще не готова к выписке. Он знал ее гораздо лучше, чем другие врачи. У нее все еще бывали провалы в памяти, но они об этом не знали.
Адриана спросила:
– В прошлый раз вы сказали, что и у вас иногда случались провалы в памяти. Вы сказали, что доктор Гассман вас от них избавил. Поэтому он мог писать и о вас в своем дневнике?
Алиса Таппер мгновение молчала, казалось обдумывая ответ. Наконец она нахмурилась и сказала:
– Теперь это уже не имеет значения. Я могу рассказать вам об этом, не нанеся никому вреда, – Она замолчала и глубоко вздохнула. – Да, я начала читать его дневник именно поэтому. Хотела посмотреть, что он пишет обо мне.
– А что, по-вашему, вы могли там обнаружить? – сочувственно спросила Адриана.
Алиса взглянула сначала на Дойла, потом на меня. Наконец она пожала своими хрупкими плечами и ответила:
– Мы были близки. Но позже это переросло в нечто большее. Мы не только поддерживали интимную связь – в больнице и у него дома, но он еще экспериментировал надо мной в плане гипноза. Он попросил, и я разрешила. Я не знала, что он со мной делает. Это немного меня волновало: в то время я верила, что он меня любит, и была уверена в том, что он не причинит мне вреда. Но как раз в это время у меня начались провалы в памяти – после сеансов. Иногда, когда я приходила в сознание, я находила у себя небольшую травму, синяк, маленький ожог… боль… в отдельных местах. Тогда-то я и начала беспокоиться о том, что он обо мне пишет.
– Но ведь и у некоторых других его пациентов были провалы в памяти? – спросил Конан Дойл.
Она медленно кивнула, словно ее мысли были очень далеко.
– Да, – сказала она тихо, – но только у тех, о которых он писал в своем личном дневнике, вот почему мне так хотелось его прочитать. Я начала пытаться, как только представлялась возможность. Все, что я узнала: он делал записи и в те дни, когда мы с ним работали и он меня гипнотизировал, и в те, когда у меня случались провалы.
– Но ведь они прекратились, вы сказали? – спросила Адриана.
– Я рассказала ему, как беспокоюсь из-за провалов в памяти и что больше не хочу гипноза. Бернард понял, что я очень сердита, а он не мог позволить себе ссориться со мной. Он перестал меня гипнотизировать, и провалы прекратились. И все остальное, – сказала она с мрачным видом.
– А как вы думаете, он продолжал записывать о вас? – спросил я.
– Нет, не думаю. Во всяком случае, не в личном дневнике. То, о чем он писал, должно быть, имело отношение к гипнозу, а не… к другому. Я почувствовала облегчение. Я обычно доверяла ему, понимаете ли, но мужчины иногда бывают такими детьми. Никогда не знаешь, чем им придет в голову похвастаться. Об этом-то я и беспокоилась. Что, если дневник кто-то сумеет прочитать? Но теперь я уверена, что его никто никогда не прочитает, – добавила она, кивнув.
– А дневник у вас, Алиса? – мягко спросила Адриана.
Глаза маленькой женщины вспыхнули, и она отрезала:
– Конечно нет! – Потом она слегка расслабилась и добавила: – Он принадлежит Бернарду. Очень жаль, что он не закончил того, что изучал, и не опубликовал его. Я уверена, это было бы блестяще – с медицинской точки зрения. Но теперь ни у кого нет права видеть его.
– И вы не желаете, чтобы кто-то попытался его найти? – сказала Адриана. – Я думаю, что на вашем месте я бы уничтожила его.
Алиса долго смотрела на Адриану.
– А я не уничтожила. Нельзя уничтожить вещь, которая так много значила для небезразличного вам человека. Этот дневник со всеми своими секретами был для Бернарда всем. Я просто не могла его уничтожить. Он принадлежал Бернарду, да упокоится он с миром. И что бы он ни написал там обо мне или любой другой женщине, никто не должен был прочитать его, чтобы и я могла обрести покой.
– Другие женщины? – сказала Адриана. – Вы подозревали Бернарда в связи с другими женщинами? – Она спрашивала тоном, в котором звучало дружеское участие, и совсем отвернулась от меня и Дойла. Это ее небольшое движение должно было исключить нас из разговора, чтобы, как я предположил, вызвать откровенность Алисы в столь деликатном вопросе. Я откинулся назад, чтобы видеть глаза мисс Таппер за плечом Адрианы.
Она нахмурилась:
– Некоторые его пациентки были молоды и красивы. Я знала, что он мог загипнотизировать некоторых из них. У некоторых бывали провалы в памяти. Мы говорили об этом: я обвиняла его в том, что он пользуется их положением, но он всегда такое отрицал. – Она помедлила, обдумывая, продолжать ли. Адриана ободряюще подалась к ней, и Алиса продолжила: – Я была уверена, что он злоупотреблял их положением. У них обнаруживались признаки незначительных повреждений. В последние пару лет своей жизни он не мог… мы больше не были близки. Часто он очень плохо себя чувствовал. Тогда другие женщины перестали меня волновать. Но все же мне было интересно, что он о них пишет.
– Я хорошо знаю немецкий, – сказал я, наклоняясь над плечом Адрианы. Она снова подвинулась, впуская меня в разговор. – Я уверен, что смог бы показать, каким он был новатором, если бы сумел расшифровать записи.
Лицо Алисы приобрело чопорное выражение.
– Я не уверена, что хотела бы, чтобы его читал мужчина, даже если бы дневник был доступен. Но его нет. Они обыскали всю «Мортон Грейвз», но никогда его не найдут.
– Но, возможно, с вашей помощью мы могли бы поискать… – попытался Конан Дойл.
Она резко сменила тему:
– Вы ведь знаете о деньгах, завещанных им? Я получила не так уж много, но руководство больницы рассердилось даже из-за этого. Доктор Доддс знал, что не которые документы доктора Гассмана пропали, и он перевернул все здание в поисках чего-нибудь, что могло бы принести больнице выгоду. Они ходили к Бернарду и обыскали его домашнюю лабораторию. Пустая трата времени. Через какое-то время они сдались. Я отошла от дел и уехала. После смерти Бернарда я посетила больницу только несколько раз: там для меня ничего не осталось.
Адриана сказала:
– Можно спросить вас о провалах в памяти, Алиса? Я разговаривала с Уильямом Таунби. Он тоже через них прошел. Иногда он приходил в сознание и совершенно не помнил, как попал в то место, где находился. А с вами бывало нечто похожее?
– Иногда я просыпалась в крыле пациентов – в каком-то месте, куда должна была пойти, но не помнила, как вышла из кабинета. Однажды я была у Бернарда дома. Мы разговаривали, а потом я очнулась на улице. Десять – пятнадцать минут совершенно исчезли. Я испугалась. Бернард говорил, что это пустяки, но я заставила его это прекратить.
– Вы заставили его это прекратить? – уточнила Адриана. – А как он это делал, Алиса?
– Не спрашивайте меня как, я просто знала. Я велела ему прекратить, и он прекратил. И я уверена, что с остальными он тоже это делал.
– А что, по-вашему, это было? – спросил я.
– Однажды он при мне проговорил – в какой-то рассеянности, словно меня там не было: «Богом клянусь, Месмер был прав!» Вы знаете о Месмере? – спросила она.
Я кивнул.
– Гипнотизер, работал довольно давно и был скорее артистом, чем врачом.
– Боже мой! «Месмер был прав!» Это фантастика! – Конан Дойл широко улыбался.
– Мне пришлось навести о нем справки, – продолжала она. – Месмер говорил, что гипнотизер овладевает умом того, кого гипнотизирует. Я полагаю, что Бернард это и делал. По крайней мере он так думал. Видимо, он заставлял меня выходить из кабинета и идти в другую часть больницы, чтобы проверить, удастся ли ему это.
– А вы помните, как он с вами работал: что говорил перед тем, как загипнотизировать? – спросил Дойл.
– Обычно это было нечто удручающее. Мы говорили о чем-то, о чем мне обычно не нравилось говорить Просто говорили. Бернард был очень похож на меня. Он пережил в жизни то же, и его огорчали те же вещи. Мы просто разговаривали о них. Несколько раз я вспоминала что-нибудь приятное из детства. Это было все равно что оказаться там на мгновение, – сказала Алиса с улыбкой.
Я обдумал ее слова. Допустим – только допустим, что Гассман экспериментировал с тем, как далеко он может заставить человека зайти по его велению и на какой период времени? Что, если он симулировал свою смерть в 1909 году? Что, если он до сих пор жив и гипнотизирует своих особых пациентов? Где он может жить? Возможно, где-нибудь поблизости от Ричмонд-парка. Не видел ли я его на прошлой неделе? Я вздрогнул, представив Гассмана, теперь совсем дряхлого и помешанного, манипулирующим людьми, которые не в силах противостоять его власти.
– А вы присутствовали при том, когда Гассман впал в кому, Алиса? – спросил Дойл.
Казалось, она снова ушла в себя.
– Нет, – сказала она почти беззвучно, – нет, я обнаружила его лежащим у письменного стола.
– А вы присутствовали при его смерти? – продолжал он.
Прошло много времени, прежде чем она ответила, но на этот раз ответ был четок, и в нем звучало раздражение:
– Нет, это случилось поздно ночью. Я нахожу ваши вопросы странными, если мне позволено высказать свое мнение. Миссис Уоллес задавала те же вопросы в прошлый раз и тем же странным образом. Неужели вы сомневаетесь, что Бернард умер в тысяча девятьсот девятом году? Уверяю вас, он умер. Он скончался более двенадцати лет назад. Когда я увидела его в гробу, я убедилась, что он очень стар и имел проблемы со здоровьем! – Она прервалась на секунду. – Прошу прощения, но я больше не хочу разговаривать. Я бодрствую уже слишком долго. Мне нужны лекарства и отдых. Возможно, мы могли бы поговорить в другой раз. Мне бы этого хотелось. – Она повернулась ко мне. – Если честно, молодой человеку вы и сами сейчас совсем плохо выглядите.
Насчет меня она была права. Я еще больше сгорбился, просидев так долго, и чувствовал каждый миллиметр своей раны. Мы попрощались и договорились вскоре снова ее навестить. Затем я заковылял к машине с помощью Адрианы.
Пока я отдыхал на пассажирском сиденье, сэр Артур и Адриана стояли возле открытой дверцы рядом со мной.
Адриана сказала:
– Давайте выроем его, джентльмены.
– Что, теперь вы согласны, что Гассман наверняка еще жив? – сказал я.
– Конечно нет, Чарли. Это безумие, но мы в любом случае должны его вырыть. Разве вы не обратили внимания?
– Обратил, но она ничего не говорила о могиле Гассмана. Мы не найдем в этой могиле никакого Гассмана, говорю вам.
– Разве? – сказала Адриана.
Я не мог понять ее интонации.
Конан Дойл кивнул с отсутствующим видом.
– Согласен, взглянуть надо, – сказал он, но я понимал, что он уже предвкушает свое торжество в случае, если я ошибаюсь и могила не пуста.
– Тот факт, что она клянется, будто Гассман мертв, отнюдь не значит, что он непременно мертв, – напомнил я им обоим. – Она находилась под его влиянием – и, возможно, находится до сих пор.
Сэр Артур ответил:
– Что ж, тогда договорились. Мы его выкопаем. Начинайте, как только сможете, мой мальчик. А я пока поеду домой.
С этим мы уехали и вернулись в гостиницу. Пока Адриана вела машину, мне было слишком больно, чтобы по-настоящему сосредоточиться на Гассмане. Когда мы вернулись в номер, Адриана сделала мне укол морфия и держала меня за руки, пока он не подействовал. – Может, вы и правы, – сказал я, как только смог разжать зубы. – Вы замечательно умны – замечательны и умны. – Я сжал ее руки, чтобы передать свои чувства.
– Чарльз, раненые всегда влюбляются в медсестер. Уверена, с вами это не раз бывало во Франции.
– А что в этих случаях делают медсестры, Адриана?
– Они учатся не влюбляться в пациентов.
– А вы выучили этот урок?
– Не слишком хорошо, Чарли. Не слишком хорошо.
