Текст книги "Больше чем любовь(другой перевод)"
Автор книги: Дениз Робинс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 14 страниц)
Глава 6
В начале марта следующего года, сразу после моего дня рождения, я покинула Хоули-Уэй. Я никогда не забуду этот день. Ночью выпал снег и покрыл белым, сверкающим одеялом уродливую асфальтовую площадку перед входом в монастырь, небольшую лужайку и дорожку. Даже черные деревья с обрубленными ветвями под снегом вдруг преобразились, сделавшись похожими на карнавальных персонажей, участников какого-то величественного действа.
Сняв с себя эту ненавистную униформу, я чуть не задохнулась от восторга – никогда в жизни мне не нужно будет надевать ее снова. И вот я стою в блекло-коричневом пиджаке, синей юбке с заплатками. На голове – уродливая, поношенная желто-коричневая шляпка из фетра. К этому добавлены вытертые перчатки, тоже коричневого цвета, и сумочка из египетской кожи с кисточками (полагаю, монашки считали это верхом изящества). В сумочке лежит хрустящий банкнот в один фунт и немного серебра. Именно эту сумму выдавали воспитанницам перед выходом из монастыря.
Плюс к этим сокровищам – коричневое твидовое пальто. Одним словом – нищая девчонка, которая только что вышла из благотворительной школы. И еще нужна работа. Монашки подыскали, конечно, кое-что. Мне предстояло начать карьеру машинистки в большом офисе на Фарингтон-стрит за тридцать шиллингов в неделю. Должность эта считалась хорошо оплачиваемой, да и у фирмы была достойная репутация. Комнату для меня нашли в Эрлз-Корт, не так далеко от места службы. Моя хозяйка оказалась выпускницей той же самой благотворительной монастырской школы, которую закончила я. Мать настоятельница считала, что мне в столь нежном возрасте нужна рядом женщина постарше, что-то вроде опекунши.
Старый друг и адвокат моего отца вдруг написал письмо в монастырь и передал с ним для меня матери настоятельнице двадцать фунтов, чтобы та передала мне эти деньги по первому моему требованию.
Мать настоятельница поцеловала меня на прощание, затем сказала:
– Надеюсь, ты сможешь стать счастливой, Розалинда.
– Благодарю вас, – ответила я.
Наконец я оказалась за воротами Хоули-Уэй. Мать настоятельница вызвала такси и лично заплатила водителю. Машина повезла меня в Эрлз-Корт.
Под снегом Лондон выглядел белым, нарядным и веселым. Несмотря на мой нищенский наряд, отсутствие денег и понимание того, что в этом мире нет ни одного человека, который любил бы меня и ждал, я просто задыхалась от ощущения невероятного счастья. У меня был… портрет Бетховена, который лежал рядом с фотографиями моих отца и матери. И еще немного денег. Теперь я могла пойти и навестить Энсонов в любой день. Моя дорогая подруга Маргарет тоже иногда писала мне. Из Найроби от нее регулярно приходили письма. Она и ее мать никогда не забывали поздравить меня с днем рождения или с Рождеством.
Поэтому я была все-таки не одна… И еще у меня были замечательные планы… Я собиралась сделать столько всего… Но сначала было необходимо заработать хотя бы немного денег. Я начну писать и посылать свои рассказы в разные газеты и журналы, чтобы сделать то, чего мне очень хотелось. Прежде всего я куплю себе билет на какой-нибудь концерт или балет.
Такой я была в марте 1925 года, когда мне только что исполнилось семнадцать, и я собиралась жить в «большом мире». Но стоит ли жалеть человека, который ни в малейшей степени не испытывал жалости к себе? И был при этом счастлив. Иллюзии питали меня, и я верила, что свободна.
Еще придет время, и я сделаю горькое открытие, пойму, что мы никогда не свободны… Мы только переходим из одного состояния несвободы в другое.
Дом миссис Коулз был частью большого и убогого полукруга зданий, плотно прилепившихся друг к другу недалеко от Кромвель-роуд. Черный дымоход, засыпанный золой, и единственное дерево – липа, пышно называемая «садиком», темный и грязный подвал – вот нехитрое обиталище, где мне предстояло поселиться. Окна не мылись так давно, что их уже покрывала тонкая пленка сажи, грязи и пыли. На стенах, оклеенных выцветшими голубоватыми обоями, в некоторых местах виднелись пятна сырости и плесени. Над камином висело изображение пышногрудой и розовощекой красотки, вероятно, с какой-нибудь коробки конфет или нижнего белья, томно закатившей глаза к небу. В руках она держала букетик лилий, перехваченный ядовито-розовой ленточкой. На кровати лежала отпечатанная на серой бумаге инструкция для жильцов.
Но для меня ничего этого не существовало, не имело значения. Ведь был кран с холодной и даже горячей водой – невероятное удовольствие.
Мрачное жилище, похожее на склеп, казалось невиданной роскошью для меня. А миссис Коулз настоящим ангелом доброты. Она и в самом деле была очень доброй женщиной, и мне очень повезло, что я попала именно к ней.
Уинифред Коулз была старше меня на двадцать лет, происходила из очень бедной семьи, и в монастыре ее обучили работе горничной и кухарки. В моем возрасте она прислуживала на кухне в большом доме на Гросвенор-сквер. Вскоре она научилась очень хорошо готовить, стала поваром в том же доме, и ее зарплата значительно выросла. На эти деньги можно было совсем неплохо жить. Через несколько лет она вышла замуж за дворецкого. Вместе они смогли купить несколько квартир, которые стали сдавать внаем. Но мистер Коулз очень быстро умер, а его жена решила продолжить их дело.
Ее грудная клетка то и дело сотрясалась от приступов бронхиального кашля, и маленькие добрые голубые глаза мгновенно увлажнялись слезами. Она никогда не заглядывала в далекое будущее. В то же время благодаря своей практичности и наличию здравого смысла Уинифред копила деньги на старость. В своих мечтах она видела себя владелицей небольшого хорошенького домика. И никаких жильцов. Только большой серый кот и розы.
– Тогда ты сможешь поселиться со мной навсегда, Рози… – приговаривала Уин и добродушно посмеивалась.
Она всегда называла меня только Рози. В сознании Уин я заняла место ее ребенка, которого она так никогда и не родила.
Глава 7
В течение нескольких первых месяцев нашего знакомства Уин порой сердилась на меня, считая, что я слишком боюсь людей, чувствую излишнюю неловкость при общении с ними. Иногда она просто выпихивала меня из дому, пытаясь заставить пойти на прогулку с каким-нибудь молодым человеком. Внушала мне мысль, что надо наслаждаться жизнью.
Иногда в Уинифред, смешной, милой Уин, просыпались струнки настоящего сноба – она просила меня снова и снова рассказывать о тех «замечательных днях» моего существования. Представляя меня своим друзьям, она с гордостью говорила:
– А это малышка Рози – настоящая леди! Вы только посмотрите, что она читает. Старая Уин не понимает даже названия этих книг!
Боже, сколько же я прочитала в эти дни! Жизнь в офисе для меня не имела никакого значения. Вся она слилась в скучнейшую череду однообразных, монотонных заданий, печатание текстов. Ни с кем из сотрудников я так и не подружилась. Разумеется, там было много молодых мужчин, которые, так же как и Гарри Энсон, находили мою внешность привлекательной, пытались ухаживать за мной и оказывать всяческие знаки внимания к зависти других женщин, но ни один из них не тронул моего сердца.
– Странная ты. Неужели ты не хочешь выйти за кого-нибудь замуж? – озабоченно говорила мне старушка Уини.
– Я хочу, Уини, но только не за кого-нибудь. Если я найду того, кто мне нужен…
Она трясла головой и вытирала передником глаза.
– Тебе будет очень трудно, Рози. Ты слишком разборчива. А кроме того, ты можешь никогда и не встретить такого человека. Ты, вероятно, хочешь богатого жениха.
Я смеялась и целовала ее в щеку.
– Дело вовсе не в деньгах. Я должна быть разборчивой, если речь идет о муже, Уин. А кроме того, мне только восемнадцать. У меня еще много времени.
Она нехотя со мной соглашалась, хотя и не разделяла моего видения и понимания мира и представлений о жизни и любви.
И я продолжала жить своими мечтами. Продолжала читать. В любую погоду посещала библиотеку. Один старик, работавший там уже много лет, отнесся с большим сочувствием ко мне и стал руководить моим чтением и выбором книг. Я обожала Шекспира. Рыдала над Бронте. Ее героиня Джейн Эйр была такой же сиротой, как и я. Смеялась до слез над шутками Джейн Остин, восхищалась ее блестящим умом и наблюдательностью. А Теккерей! Сколько мыслей, какой непревзойденный юмор и ирония. Диккенс и его глубокое понимание жизни. Затем последовали Голсуорси, Бернард Шоу, Ибсен.
Я стала читать еще больше. Уже и по ночам. Я просто была не в состоянии закрыть книгу. У меня начали болеть глаза. Не выдержав, Уин прямо-таки за руку отвела меня к врачу, который тут же выписал мне очки. Я довольно забавно выглядела с двумя тяжелыми роговыми кругами вокруг глаз.
Иногда ко мне приезжал мистер Хилтон. Он водил меня в рестораны, где заказывал множество дорогих блюд, которые я была просто не в состоянии съесть. Во время расставания он скромно засовывал мне пятифунтовый банкнот в карман. Но вскоре его визиты прекратились, и я больше не виделась с ним. Полагаю, дело было в том, что он стал слишком старым. К тому же не отпускала служба и проблемы с собственным семейством. Теперь, видя, что я уже определилась в жизни, он потихонечку самоустранился, посчитав, что обо мне можно уже не беспокоиться. Собственно говоря, он никогда и не чувствовал никакой ответственности передо мной. Но я была благодарна ему за поддержку и за ту заботу, которую он мог мне подарить.
И вот прошел целый год в «большом мире». Снова наступил мой день рождения. Мне исполнялось восемнадцать. Как-то я уже научилась общаться с этими «ужасными мужчинами», которыми так меня пугали монашки и которые только и хотели, чтобы войти в мою жизнь и уничтожить ее.
Свой день рождения я встретила с Энсонами. Я постоянно поддерживала с ними отношения и часто заходила к ним на ужин.
Рут обручилась и привела на праздник своего жениха. Это был флегматичный молодой человек в очках, торговавший чаем. Его звали Джордж Прайер. Все, что он делал, – так это сидел в одном углу с Рут, держал ее за руки и смотрел на нее влюбленными глазами. Будущий спутник жизни Рут наскучил мне через пять минут. Она же выглядела счастливой, и я немного завидовала ей. Завидовала в том смысле, что она жила в ладу с собой, что ей хватало такого мужа и ее работы для счастья.
Вдруг миссис Энсон улыбнулась мне и сказала:
– Роза очень изменилась со своего последнего дня рождения. Наш Гарри не ошибся, ведь он первый сказал, что ты превратишься в настоящую красавицу.
– Да, она потрясающе выглядит! – подтвердила слова своей тети Рут. – Видел бы ее сейчас Гарри!
Я рассмеялась и спросила, не слышно ли каких-либо новостей о Дереке. Мне ответили, что он почти ничего не пишет, но, кажется, старший сын миссис Энсон собрался жениться на какой-то канадской девушке. Я почувствовала нечто вроде ревности и поинтересовалась, не музыкант ли она.
Лили сделала гримасу и засмеялась:
– Слава богу, нет. Нам вполне хватает одного Дерека. Говорят, она первоклассный повар и еще увлекается лыжами. Местный чемпион. Дерек теперь тоже решил вплотную заняться ими. Будут теперь на пару…
Я была крайне разочарована. Дерек, который показал мне, кто такой Бетховен, который говорил, что нет ничего прекраснее музыки, вдруг женится на девушке, умеющей только готовить и кататься на лыжах!
Рут и миссис Энсон стали расспрашивать меня, не появился ли у меня какой-нибудь знакомый парень. Когда я ответила, что пока еще нет, моя подруга сжала руку Джорджу и сказала:
– По-моему, она упускает нечто очень важное, да, Джорджи?
Он робко посмотрел ей в глаза и ласково промычал:
– М-м-м-м…
Я едва сдержала приступ смеха. Ну уж нет! Я подожду. Я умею ждать. Меня этому научила жизнь. Не стоит кидаться на первое попавшееся тебе под руку. Главное – это понять, какой же человек тебе нужен.
Но потом, так иногда случается у молодых… К тому же у меня слишком часто менялось настроение… В общем, после страстного порыва самообразования я вдруг почувствовала какое-то опустошение и разочарование. Я устала от всего этого… Так же как и Дерек. И поступила вопреки своим глубинным инстинктам. Ради ощущения мнимого душевного комфорта я отошла как бы немного в сторону с той дороги, на которую встала. Я вдруг решила, что, возможно, Уин и Рут правы: необходимо оглянуться вокруг и начать жить так, как и положено нормальной девушке.
Неожиданно для всех я вдруг перестала ходить на концерты классической музыки и читать книги. Вместо этого я увлеклась просмотром фильмов с участием Греты Гарбо и Джорджа Брента. И стала принимать приглашения различных мужчин, работавших в нашем офисе.
Однажды начальник нашего отдела попросил меня сходить с ним в кино. Я не отказалась. Потом мы пошли с ним в ресторан и на танцы. Я даже заставила себя поверить, что немного влюблена в него. Он был на пару дюймов выше меня, широкоплечий, довольно плотный мужчина, отличался умом, и еще была в нем какая-то мягкость, которая и подкупила меня.
Старая Уин с удовольствием выслушала все мои признания и сказала, что мне нужно пригласить его к ней в комнату. Там мы могли бы спокойно посидеть и поговорить. Фрэнк с удовольствием откликнулся на мое предложение, и в пятницу после работы мы отправились к Уин. По дороге он купил огромную коробку шоколадных конфет. Придя домой, мы сразу же пошли в комнату моей хозяйки. Я устроилась в кресле около камина, а Фрэнк сел на пол около меня. Он улыбнулся и протянул мне конфету, я осторожно взяла ее. Вторую Фрэнк положил мне сам в рот. Я погладила рукой его жесткие черные волосы. Через минуту он оказался рядом со мной на кресле и плотно прижался ко мне. Еще через минуту Фрэнк был уже на улице.
Когда вернулась Уин, то обнаружила меня в полном одиночестве. Она с беспокойством стала расспрашивать меня о том, что же все-таки случилось. В ответ я могла сказать только следующее:
– Он меня трогал. Больше я никогда ни с кем никуда не пойду.
Бедняжка Уин смотрела на меня так, будто я сошла с ума. Но я точно знала, что именно произошло. Я просто не любила этого человека и не могла изображать какие-либо чувства тогда, когда их нет.
Я снова вернулась к тому, что было мне хорошо знакомым, привычным и с чем я чувствовала себя почти счастливой. Начинался новый балетный и музыкальный сезон. Разумеется, неудачная попытка заставила меня несколько острее почувствовать свое одиночество, но, по большому счету, к своему состоянию я уже настолько привыкла, что этот случай не мог слишком сильно поменять мою жизнь.
И снова все было по-прежнему. Мне уже исполнилось двадцать, в офисе я стала зарабатывать три фунта в неделю. В свободное от работы время писала короткие рассказы и периодически относила их в разные журналы, где их благополучно возвращали назад. Мои амбиции не были удовлетворены, и у меня возникало ощущение, что я трачу время напрасно. Теперь, оглядываясь на свое прошлое, я поняла, в чем заключалась моя основная ошибка. С одной стороны, я пыталась писать интеллектуальную прозу, а с другой – я старалась сделать эту самую прозу популярной. Хотела усидеть на двух стульях, а ведь из этого никогда не выходит ничего хорошего. В момент отчаяния я бросила писать на какое-то время, так как решила, что у меня не хватает таланта, чтобы создать что-либо самой. Мне казалось, что я могу только ценить то, что написали другие. О, в этом я прекрасно разбиралась. В таком приложении мой вкус и внутренний инстинкт работали безошибочно.
Но вот пришел август, жаркий и пыльный, и в моей жизни произошли перемены. Совершенно неожиданно вдруг разорвались крепкие связи, объединявшие меня с Уин и ее домом.
В это утро Уинифред не спустилась, как обычно, в кухню, чтобы приготовить завтрак для постояльцев. Ее молоденькая девочка-помощница вбежала ко мне в комнату с испуганным лицом и сказала, что миссис Коулз нашли в постели мертвой. Позже мы узнали, что, оказывается, у Уин случился инсульт. Оторвавшийся кусочек тромба закупорил просвет сосуда головного мозга. Я потеряла своего лучшего друга.
Я скучаю по ней и по сей день. Интересно, что бы она сказала о Ричарде. Думаю, он бы очень понравился ей, если бы она, конечно, одобрила подобный союз. Ведь те знакомые, с которыми общалась Уин, такое поведение не одобряли. У простых людей свои взгляды на жизнь.
Уин умерла, и Эрлз-Корт перестал существовать для меня как дом. Подошел к концу еще один период жизни Розалинды Браун.
Глава 8
Смерть Уин стала для меня новым испытанием. И если бы я осталась жить в ее доме, то вряд ли когда-нибудь привыкла к ее отсутствию. Никогда бы я не оставила и свой офис, в который меня пристроили монашки и в котором так мало платили за тяжелую работу. Конечно, зарплата там повышалась, но очень, очень медленно… Слишком медленно.
Через две недели после того, как я покинула Эрлз-Корт, со мной произошел очень неприятный инцидент. Найдя по объявлению в газете новое пристанище и переселившись туда, я обнаружила, что меблированные комнаты, которые сдавала некая мисс Пардью, очень грязные, а пища скудна и плохо приготовлена. Я сразу же решила, что оттуда необходимо съехать и чем быстрее, тем лучше. Дом мисс Пардью очень сильно отличался от жилища Уин. Хотя коттедж прежней моей хозяйки и был очень старым, Уинифред поддерживала в нем чистоту, заботливо относилась к постояльцам и отлично готовила. И атмосфера там была какая-то дружелюбная. Здесь же меня поразили в первую очередь жильцы. В основном ими оказались мужчины. Все какие-то звероподобные, грязные. Они пытались весьма грубыми и примитивными способами привлечь к себе мое внимание: хищно улыбались, подмигивали, пытались схватить за руку, чем только сильно пугали меня.
Однажды, когда я обратилась к мисс Пардью с просьбой навести порядок в доме, эта очень неопрятная женщина с маленьким и злобным лицом, похожим на мордочку хорька, спросила:
– Ха! Ты думаешь, что слишком хороша для моего дома?
Я ответила спокойно и с достоинством:
– Да, мисс Пардью, именно так я и думаю. Меня не пугает бедность, но вот грязь – это совершенно невыносимо.
После этого она разразилась длинной тирадой, состоявшей из пронзительных междометий. Я молча собрала вещи и ушла из ее дома.
Тем утром я отправилась в офис в расстроенных чувствах. В этот день я особенно остро чувствовала свое одиночество. И отсутствие каких-либо перспектив в будущем.
Большой офис страховой компании встретил меня холодно и враждебно. Он вдруг почему-то напомнил мне мой сиротский приют. Но очень скоро я убедилась в правдивости старой испанской поговорки: «Когда закрывается одна дверь, открывается другая»…
Одна из моих коллег – девушка, несколькими годами старше меня, заметила, что сегодня я неважно выгляжу. Я и вправду в любой момент была готова разрыдаться.
И эта девушка, Кетлин Уолкер, вдруг пригласила меня на ленч в кафе «Эй-би-си», куда мы, машинистки, обычно ходили на обед. Я поблагодарила ее и приняла приглашение. Мне было так плохо, что не имело значения куда и с кем идти. Но потом, после нашего разговора, я уже не жалела, что согласилась отправиться с Кетлин на ленч.
Когда она появилась в нашем офисе, я не слишком-то обращала на нее внимание. Но позже, после нашего похода в «Эй-би-си», я увидела, как она привлекательна. Кетлин было двадцать четыре года, ее голубые глаза просто-таки искрились жизнерадостностью. Она рассказала о том, что живет с матерью, которую очень любит. Ее младший брат в данный момент находился в другом городе. А младшая сестра, всеобщая любимица, жила вместе с Кетлин и матерью. Собственно говоря, у Кетлин не было необходимости работать – после смерти ее отца, преуспевающего дантиста, у семейства осталась приличная сумма, которой вполне хватало для спокойной, размеренной жизни, просто она не любила бездельничать.
И эта работа была для нее временной. Она просто дожидалась места личного секретаря у одного писателя. Предполагалось, что Кетлин приступит к своим обязанностям в конце месяца, когда писатель вернется из Египта.
Неожиданно в моей груди проснулась надежда.
– Кетлин, скажи, смогла бы и я работать личным секретарем? – осторожно поинтересовалась я.
Она покровительственно улыбнулась:
– Легко. Просто покупай газеты с объявлениями о работе, сходи в крупные агентства по найму персонала.
– О, я бы очень хотела работать секретарем писателя, – призналась я. И скромно добавила: – Знаешь, я ведь немного пишу и сама.
Ясные глаза Кетлин засветились неподдельным интересом.
– Ты совсем не похожа на тех, кто работает в нашем офисе. Я это вижу, – сказала она.
– Думаю, ты ошибаешься. Я всего лишь сирота из Уимблдона без гроша в кармане.
– Ерунда! – горячо воскликнула Кетлин, хотя, собственно говоря, ничего обо мне не знала. – Где ты живешь, дорогая?
Когда моя собеседница узнала правду, то пришла в ужас.
– Сегодня же ты отправляешься со мной к нам домой и будешь там жить до тех пор, пока мы не подыщем тебе место, – улыбнулась мне Кетлин. – Сейчас позвоню маме и предупрежу ее. У нас есть свободная комната. Мы живем на Гледхоу-Гарденс недалеко от Бромптон-роуд. Занимаем два верхних этажа. Уверена, тебе там понравится.
– Но ведь ты почти не знаешь меня, – сказала я, чувствуя, как к горлу подкатил комок, а глаза предательски защипало. Я едва сдерживала слезы.
Она просунула мою руку себе под локоть.
– Не беспокойся. Того, что я о тебе знаю, уже достаточно, – уверила она меня. – И ты такая грустная, бедняжка. Не волнуйся. Это так ужасно – быть одной. В жизни всегда кто-то должен помочь.
Это положило начало нашей дружбе. И небольшой светлой полосе в существовании Розалинды Браун. Уолкеры оказались приятной и интеллигентной семьей. Миссис Уолкер, невысокая, такая же ясноглазая женщина, как и Кетлин, являла собой образец доброты и щедрости. Она сразу же напомнила мне старушку Уин. Младшая ее дочь еще ходила в школу, и все называли ее Пом… Пом недавно исполнилось пятнадцать, и ее заразительный смех то и дело слышался в разных частях дома.
Я почувствовала, что здесь, в этом доме, постепенно освобождаюсь от мрачной раковины, в которой пребывала все последнее время. Их коттедж в целом трудно было назвать богатым или шикарным. Эти слова не слишком подходили дому. Но изящество и отменный вкус ощущались во всем, и особенно во всяких мелочах. Некоторые из этих мелочей, по всей видимости, достались им по наследству, другие были куплены в небольших магазинчиках на Кингз-роуд или Черч-стрит. Миссис Уолкер не могла равнодушно пройти мимо таких лавчонок, не приобретя там что-нибудь красивое и интересное.
После первой ночи, проведенной у Уолкеров, миссис Уолкер наотрез отказалась отпускать меня из своего дома. Она сказала, что я останусь с ними как минимум на месяц. Комната будет в моем распоряжении до возвращения Патрика из Эдинбурга, где он сейчас изучал медицину.
– Он скоро получит диплом врача и вернется в Лондон. Будет работать в госпитале хирургом, – сообщила миссис Уолкер. – А пока, дорогая, дом в твоем распоряжении.
Месяц, который я провела в доме Уолкеров, стал самым счастливым периодом моей жизни за те несколько лет, что прошли с момента смерти моих родителей. Миссис Уолкер многому научила меня. Так, например, запросто очень скоро я могла отличить современную мебель от антикварной.
Мать и дочери обожали Патрика. Вся каминная доска в комнате миссис Уолкер была уставлена фотографиями сына. Одна из них мне особенно понравилась.
Этот портрет Патрик сделал в студии в Эдинбурге. Такие же голубые сияющие глаза, как у его матери и Кетлин, такие же красивые и ровные зубы. Мне показалась, что он обладал отличным чувством юмора. Я спросила об этом, и миссис Уолкер подтвердила мою догадку.
– Он обязательно понравится тебе, а ты ему, – заметила однажды мать Патрика.
А Кетлин добавила с хитрой улыбкой:
– Мягко сказано, мам. Посмотри-ка на нее. Ты когда-нибудь видела такие глаза? А волосы?
Миссис Уолкер и Кетлин стали для меня настоящими друзьями и дали мне не просто крышу над головой, но, что гораздо важнее, чувство дома. Меня переполняла благодарность. В то счастливое время никто и предположить не мог, что наша дружба неожиданно оборвется самым трагическим образом.
Кетлин вскоре подыскала для меня работу, которая оказалась куда более привлекательной, чем печатание на машинке в офисе: мне предложили место секретаря в доме окулиста, проживающего на Уимпол-стрит.
– У вас приятные манеры, вы образованная девушка. Это именно то, что хотел мистер Диксон-Род, – заявила мне женщина из агентства по найму. – Он предлагает зарплату четыре фунта еженедельно и проживание в его доме. Миссис Диксон очень милая женщина, и думаю, рядом с ней вы будете чувствовать себя счастливо и комфортно. Единственный минус – это то, что вы слишком молоды.
