Текст книги "Больше чем любовь(другой перевод)"
Автор книги: Дениз Робинс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 14 страниц)
– Это моя дочь, – сказал он, и я услышала, как его голос наполнился гордостью.
Я посмотрела на снимок. Роберта Коррингтон-Эш в возрасте одиннадцати лет. Две смешные косички, на американский манер свернутые в бублики. Очаровательное лицо, крупные глаза, такие же темные, как и у Ричарда. Широкий рот и прямой аккуратный носик.
– Она очень милая, – сказала я и отдала снимок обратно.
– Да, она такая, – подтвердил он. – И о музыке знает столько же всего, сколько и ты.
Я вдруг почувствовала укол совершенно глупой, необъяснимой ревности.
– Думаю, это она переняла от тебя, – предположила я.
– М-м-м-м. – Он кивнул, убрал фотографию обратно в записную книжку и слабо улыбнулся. – Подозреваю, что со стороны матери этому неоткуда взяться. В них во всех нет и намека на подобную любовь.
Больше мы не говорили на эту тему, но уже и этого было достаточно, чтобы понять, что Ричарда не слишком-то радовала его семейная жизнь. У них было не так много общих точек соприкосновения. Возможно, это очень плохо с моей стороны, но втайне я радовалась тому, что жизнь этих двух людей не являла собой гармонии. Мне было хорошо с Ричардом. И тем не менее внутренний голос говорил мне, что все это следует немедленно выбросить из головы. Кто он для меня? Случайный знакомый. Он только лишь на мгновение вынырнул из мира, который никак не пересекался с моим. Мне вообще не стоило идти с ним в этот ресторан.
Но так же хорошо я знала и другое. Очень трудно будет избавиться от воспоминаний о том, как мы смотрели друг на друга, сидя за столиком, забыть чувства, которые мы оба испытали на «Лебедином озере».
«Роллс-ройс» благополучно доставил меня на Уимпол-стрит. Пока мы ехали, Ричард развлекал меня ничего незначащей беседой. Похоже, заметил он, на улице несколько потеплело. И снег в этом году вряд ли еще выпадет. Во время оттепели Лондон становится грязным и хмурым. Такой период лучше всего пережидать за городом. Например, в Суссексе. Бывала ли я когда-нибудь в Суссексе? Собираюсь ли я посмотреть в следующий раз «Жизель»? Нравится ли мне «Петрушка»?
Когда автомобиль подъехал к дому Диксон-Родов, Ричард Коррингтон-Эш повернулся ко мне и медленно, тщательно подбирая слова, проговорил:
– Мне будет очень жаль, если мы больше не встретимся с тобой. У нас так много общего. Знаешь, я ведь часто хожу на всякие концерты и на балет. Был бы рад такому компаньону, как ты. Конечно, во время каникул я могу брать с собой и Роберту, но…
Я тихо сказала:
– Да, конечно, разумеется.
И снова между нами мелькнула хрупкая тень Роберты.
Он продолжал:
– Но ведь ты же не всегда работаешь, Розалинда? Ты не откажешься как-нибудь вечером… скажем, на следующей неделе… сходить со мной куда-нибудь? Могу я позвонить тебе? Раз я знаю, где ты живешь, я легко найду номер телефона в справочнике. Или мне лучше зайти и познакомиться с Диксон-Родами?
Я смотрела ему в глаза и видела, как в них отражается свет фонаря. Всего за несколько секунд веселый, полный жизни мужчина превратился в уставшего, измученного человека. Тогда я еще не могла его понять, не могла осознать, в чем заключается причина столь резкой перемены в его настроениях.
– Да, конечно, мне можно позвонить по телефону.
– Хорошо, – сказал он. – Я обязательно позвоню. Большое спасибо за чудесный вечер. Спокойной ночи, Розалинда.
– Спокойной ночи, Ричард.
Глава 13
Я ждала его звонка целую неделю, мучаясь от беспокойства. Каждый вечер, отправляясь в свою комнату спать, я испытывала разочарование. И именно в эти дни я почувствовала, как сильно мне хочется видеть Ричарда снова.
Я мучилась от желания услышать его голос. Пришлось признаться себе, что я влюбилась в Ричарда Коррингтон-Эша с первого взгляда.
Ночью я металась в кровати без сна, беспокоилась, что могу просто не услышать телефон, если он позвонит. Потом, внезапно бросая взгляд на часы, я обнаруживала, что уже почти утро и вряд ли Ричард станет звонить в такое время. Тогда я позволяла себе расслабиться и наконец начинала впадать в странное оцепенение, похожее на дремоту, сквозь которую до меня доносились звуки музыки из «Лебединого озера».
Днем же, пытаясь подчинить все логике, я говорила себе:
– Послушай, Розалинда Браун, он просто дал тебе понять, что хорошо провел с тобой время и больше не нуждается в твоем обществе.
Последний день февраля был необыкновенно спокойным. На прием к мистеру Диксон-Роду пришло всего два человека. Я не знала, чем занять себя. К тому же доктор покинул свой кабинет уже около часа назад и не отдал мне никаких распоряжений. Я подошла к книжному шкафу и достала с полки справочную книгу «Кто есть кто». Я открыла страницу на букве «К» и прочитала:
«Коррингтон-Эш, Ричард, родился в Лондоне в 1891 году, женат на Марион Франкес Гаррисон. Местожительство: Парк-Лейн-Корт, 1, а также Ракесли-Холл, Суссекс. Посещает клуб „Джуниор Карлтон“».
Я прочитала много раз эту запись, в который раз с горечью понимая, что мы с Ричардом принадлежим к разным мирам, которые ни в каких точках не пересекаются. Затем мои глаза уперлись в строчку «женат на Марион Франкес Гаррисон». Воображение против моей воли стало рисовать картину. Интересно, как она выглядит? Откуда она происходит? Перед моими глазами появлялся образ незнакомой мне женщины. Наверное, окончила такой же престижный колледж, в каком сейчас учится и Роберта. Без сомнения, красивая, ухоженная светская дама. Со светлыми волосами. Кажется, Ричард сказал, что у Роберты такие же светлые волосы, как и у ее матери. Разумеется, она хорошо одевается, элегантно, стильно. Совсем не так, как маленькая секретарша из офиса окулиста.
Я с силой захлопнула книгу. Все, достаточно, сказала я себе. Забудь этого человека, Роза.
Зазвонил телефон.
– Приемная мистера Диксон-Рода. Вас слушает секретарь, – совершенно бесстрастным, профессиональным голосом ответила я.
И вдруг услышала его голос!
– А! – воскликнул он. – Вы-то как раз мне и нужны. Ведь это вы, мисс Браун?
– Да, – ответила я, чувствуя, как тяжело ухнуло у меня в груди сердце, а щеки вмиг налились краской.
– Вы можете сейчас говорить или я выбрал не самое удачное время для звонка?
– О нет, нет, все в порядке! – стараясь говорить как можно спокойнее, ответила я.
– На этой неделе было много работы?
– О да, достаточно…
– И у меня тоже. Просто черт знает что такое. Именно поэтому у меня не было времени позвонить.
– Да? – глупо переспросила я, очень радуясь тому, что все дело оказалось только в работе. Ведь это очень серьезная причина. Он просто был занят. Ведь Ричард – глава такой крупной фирмы.
Повисла небольшая пауза, после чего он спросил:
– Ты все еще здесь?
– Да, я слушаю.
– Еще я боялся, что если позвоню тебе, то обязательно застану во время процесса исследования глазного дна тети Оливии.
Я засмеялась:
– Нет, она уже давно не показывалась.
– Ну, тогда мне придется доставить ее в клинику и специально позвонить в это время.
– Нет, только не это, – сказала я. – Это будет просто ужасно, если я начну хохотать в самый ответственный момент.
– О, мне бы очень хотелось услышать, как ты хохочешь, – мягко сказал Ричард.
Мне вдруг стало так смешно, что я еле сдерживалась, чтобы не рассмеяться прямо сейчас. Затем он добавил:
– Знаешь, в ближайшее воскресенье я не смогу попасть в Ракесли, так как приезжают американские представители нашей компании и мне нужно быть здесь. Может, сходим в «Альберт-Холл»? Кажется, будет Чайковский.
Я почувствовала, как от удовольствия у меня краснеют щеки.
– О, это здорово! – выдохнула я.
– Значит, согласна?
– Да… Я с удовольствием пойду, – ответила я.
Уже гораздо позже, когда мы знали друг друга очень хорошо, Ричард сказал, что ему всегда нравилось во мне отсутствие жеманства и кокетства. Я не стала притворяться, что занята или что мне не хочется идти на концерт. Я с радостью согласилась на его предложение и дала это ему почувствовать.
– Значит, решено, – сказал он, и я услышала в его голосе нотки возбуждения и удовольствия. – Я заберу тебя около двух. Буду на машине или на такси. Нет, подожди… А почему бы нам не отправиться вместе на ленч? Куда бы ты хотела сходить?
Я чуть не задохнулась от радости и снова без колебаний согласилась.
– Отлично, Розалинда, я что-нибудь придумаю, – ответил он. – Тогда пока, до встречи.
– До свидания, – попрощалась я.
Затем я медленно опустила руку с трубкой и осторожно положила ее на рычажки, словно не желая отпускать ее от себя.
Потом я встала со своего места и начала расхаживать из угла в угол по приемной мистера Диксон-Рода, повторяя про себя: «Воскресенье, воскресенье, воскресенье. Еще два дня. Сорок восемь часов. Как замечательно! Он хочет видеть меня опять. Как замечательно!»
После обеда к Китс пришли гости на партию бриджа. Я, как обычно, стала заниматься составлением цветочных композиций, а потом вместе с Бенсон мне предстояло приготовить все для чаепития. Милая старушка Китс! Для нее бридж был половиной ее жизни. Она без конца пыталась и меня научить играть в эту игру, но мне это занятие казалось довольно скучным, и было просто жаль тратить на него время и силы.
В ответ она обычно махала на меня своей пухлой рукой, унизанной кольцами и браслетами, и говорила:
– Уф, ты такая же испорченная, как и Дикс. Он никогда не понимал моей любви к бриджу.
В тот же день она как-то по-особенному посмотрела на меня:
– Что с тобой, Розалинда? Ты выглядишь подозрительно счастливой. Твое милое личико лишилось обычного унылого выражения. Ты что, слушала, как его там, своего Бульховина?
Я отрицательно покачала головой в ответ на ее насмешку. Китс постоянно дразнила меня из-за моего пристрастия к музыке. Больше всего доставалось Бетховену. Она никогда не слушала музыку и не способна была даже отличить Бетховена от Баха, но это не мешало мне ее любить. Если бы все в мире были одинаковыми, то это был бы очень скучный мир. Я сказала:
– Нет, просто сегодня я чувствую себя счастливой. Наконец наступил «великий» день нашей встречи.
Я надела свой черный костюм, но, взглянув на себя в зеркало, решила, что выгляжу в нем слишком мрачно, и сняла его. Затем примерила серый. Он шел мне еще меньше. В нем я казалась слишком бледной и какой-то бесцветной. Я перемерила почти все вещи из своего гардероба и снова вернулась к черному костюму. В конце концов, на улице был март и дул очень холодный ветер. Немного поразмыслив, я пришла к выводу – что бы я ни надела, Ричарду все равно будет стыдно за меня.
С отчаянием я бросила последний взгляд на свое отражение в зеркале. Стройная фигурка в черном костюме и синей блузке с отложным воротничком. Перебрав несколько шляпок, я выбрала маленькую черную с синей вуалью, доходившей мне до подбородка. И эта маленькая деталь вдруг изменила весь мой облик. Вместо скромного секретаря на меня смотрела соблазнительная таинственная незнакомка.
Дрожащими руками я добавила немного румян на щеки, подкрасила красной помадой губы. Затем бросила взгляд на свои ногти. Уход за ногтями всегда наводил на меня скуку, но ради встречи с Ричардом я весь вчерашний вечер обрабатывала их и покрывала лаком. Затем я подушилась духами, подаренными мне Китс на Рождество. Довершила картину новая пара кожаных перчаток.
Взяв черное пальто, я спустилась вниз, чтобы подождать Ричарда в гостиной. Я так нервничала и смущалась, что даже подумала, что мне не стоило соглашаться на его предложение.
Стоя у окна и выглядывая из-за шторы, я увидела, как к дому подъехало такси. Из машины вынырнул стройный мужчина в сером элегантном костюме. В одной руке он держал зонтик. Ричард. О, как он красив! Как ослепительно красив! Какая-то непонятная внутренняя сила толкала меня к нему. Никогда раньше я не испытывала ничего подобного ни к одному живому существу.
Я открыла входную дверь и поприветствовала его:
– Добрый день.
Ричард, стоя на верхней ступеньке, снял шляпу и ответил:
– Здравствуй.
И мы на мгновение застыли, не зная, что сказать дальше, и просто смотрели друг другу в глаза и улыбались. Его мягкая, дружеская улыбка наполнила мое сердце теплом и спокойствием. Через минуту мы уже ехали в «Ла Конкордию».
– Надеюсь, тебе понравится там, – сказал он. – Это небольшой испанский ресторанчик. Там чудесная обстановка и все очень по-домашнему.
Я улыбнулась и сказала, что звучит заманчиво.
Вдруг я заметила, что его карие глаза внимательно рассматривают меня. Я немного смутилась, сразу решив про себя, что, вероятно, моя вуаль выглядит несколько театрально и глупо. Но он развеял все мои сомнения.
– Ты сегодня похожа на весну, – сказал Ричард, улыбнувшись. – От этой вуали и воротничка твои глаза становятся такими синими, как альпийские горечавки весной, Розалинда.
Я с благодарностью посмотрела на него, чувствуя себя совершенно счастливой.
– Ты когда-нибудь была за границей?
– Нет, никогда.
Он вздохнул и покрутил в руках зонт.
– Жаль! Ты умеешь ценить красоту, то, что вокруг тебя. Многие женщины ограничиваются времяпровождением в барах за бокалом вина и банальными разговорами. – Он резко отвернулся в сторону и стал смотреть в окно.
Я промолчала. Имеет ли он в виду свою жену? Он хотел сказать, что это ее ничто не интересует, кроме светского времяпровождения? Я внезапно снова почувствовала зависть к этой женщине. Она могла, она имела право находиться с Ричардом каждый день, делить с ним его жизнь, его увлечения.
Он снова повернулся ко мне:
– Что ты обычно делаешь в выходные?
– О, много чего, – ответила я. – Иногда я езжу вместе со своими хозяевами на реку, но чаще провожу время на Уимпол-стрит.
– Тебя не тяготит одиночество?
– Я не могу сказать, что мне нравится такое состояние, – призналась я, – но временами это предпочтительнее, чем кое-что другое…
– И что же это другое?
– Ну, например, поддерживать разговор с неинтересными тебе людьми или принимать участие в светских развлечениях, вместо того чтобы просто полежать и почитать. Также с удовольствием я хожу и на концерты, даже если у меня и нет компаньона. Хорошая музыка доставляет точно такое же удовольствие, если ты слушаешь ее в одиночестве, а не с кем-нибудь.
– Да, ты права, – сказал Ричард. – Я вполне тебя понимаю и тоже иногда предпочитаю ограничиваться обществом своей персоны, вместо того чтобы развлекать пустых людишек. Но мне кажется, для женщины это не совсем обычная точка зрения. Многие девушки твоего возраста, и даже старше, стремятся просто хорошо проводить время в компании своих сверстников.
– Полагаю, что так. Но все люди по-разному понимают, что значит хорошо проводить время, – со смехом ответила я.
Он тоже засмеялся:
– Ты права. И ты совершенно необыкновенная молодая женщина, Розалинда. Я был просто потрясен, когда впервые тебя увидел.
И вот мы наконец в «Ла Конкордии». Этот ресторанчик действительно оказался очаровательным и уютным. Белые стены с фресками на испанские мотивы, маленькие столики с белыми скатертями, в зале кое-где украшения в виде изящных кованых решеток.
Мне очень понравилась кухня, но, разумеется, все мое внимание было сосредоточено на моем спутнике. Он рассказывал мне об Испании. Ему часто приходилось по делам бывать в Малаге и Мадриде…
У меня вдруг возникло ощущение, что я только что побывала в этой чудесной стране.
– Как там здорово! Ты очень счастливый, потому что мог видеть все это собственными глазами!
– Да ты права, но все это радует только тогда, когда с тобой близкий тебе по духу человек, – сказал Ричард.
Я вдруг поняла, что у Ричарда нет близкого человека. В своих рассказах он ни разу не упомянул о жене, но было и без того понятно, что она не из тех, кто может получить удовольствие от жизни в простой андалузской деревне. Огромные сверкающие отели, казино и всякие «шикарные» места – вот где любила бывать Марион.
После этого ужина мне показалось, что я чуть лучше знаю Ричарда, немного лучше его понимаю. И теперь нам вместе предстояло отправиться в «Альберт-Холл».
Музыку этого балета мы оба знали очень хорошо и любили. Когда звучали какие-нибудь особенно красивые пассажи, мы инстинктивно поворачивались друг к другу и улыбались. Когда все было позади и мы вышли на улицу, Ричард взял меня за руку и горячо произнес:
– Это действительно было замечательно!
Я ответила, с трудом переводя дыхание:
– Да, правда.
– Ты очень хорошо разбираешься в музыке, Розалинда. Гораздо лучше многих, – заметил он.
Я вдруг почувствовала, что впадаю в какое-то состояние забытья, завороженная его близостью, улыбкой; я ощущала его пальцы на своей руке. Теперь я уже ни капли не сомневалась в том, что уже влюблена в этого мужчину. И с каждым часом я почти физически ощущала это, мое чувство усиливалось.
«Не забывай, этот человек женат», – снова и снова предупреждал меня мой внутренний голос. Но мне было так хорошо с ним!
Выйдя из «Альберт-Холл», мы вдруг обнаружили, что ветер утих и выглянуло солнце. В воздухе чувствовалась какая-то особенная мягкость.
Ричард посмотрел в сторону парка:
– Не хочешь немного прогуляться? Сейчас такое яркое солнце… Или ты хотела бы выпить чаю? А может, возьмем такси и отправимся в Гайд-парк?
Я ответила, что я бы предпочла прогуляться пешком. О, это казалось мне таким восхитительным – вот так просто идти рядом с ним по залитому солнцем парку, вдыхать свежий весенний воздух.
Он улыбнулся мне:
– Вот здорово! Очень многие женщины просто ненавидят это…
Мы шли по парку, и он снова стал расспрашивать о моей жизни, потом напомнил, что хочет познакомить меня с женщиной-издателем.
– Ведь ты хочешь, чтобы что-то из твоих рассказов опубликовали?
– О, это очень любезно с твоей стороны. Мне всегда казалось, что я могу писать.
– Я не сомневаюсь в этом. Похоже, ты много чего можешь. Ты очень странная и… необыкновенная, – добродушно усмехнулся он.
Я почувствовала себя оскорбленной, услышав слова Ричарда. «Странная»!
– Что же во мне странного? – запротестовала я.
Он нашел мою руку и, засмеявшись, слегка сжал ее.
– Не нужно понимать все так буквально, Розалинда. Странная – значит, не такая, как все. Ты так сильно отличаешься от всех тех женщин, которые попадались мне в жизни. Ты очень серьезная, у тебя есть идеалы и страстный интерес к жизни. Многие же люди в силу слабости характера лишь прячутся за маской цинизма. Ведь так легче – это путь наименьшего сопротивления. А ты сильная, в тебе хватает стойкости, чтобы идти против течения и отстаивать то, во что ты веришь.
Я была очень удивлена такому мнению о себе. Неужели он на самом деле так думает? В глубине души мне было приятно, к тому же Ричард был первым человеком, который смог разглядеть все это во мне.
– Ты расстроилась из-за того, что я назвал тебя странной? – ворвался в мои мысли голос Ричарда.
Я засмеялась:
– Ну конечно же нет.
– Отлично, – сказал он, улыбаясь. – И о чем же ты хочешь писать, Розалинда? – задал он следующий вопрос.
– О жизни и о людях, – ответила я после паузы.
– А, женские романы! Романтические любовные истории, – предположил он.
Я покачала головой.
– Нет, только не это, – засмеялась я. – Разумеется, если любовная история вплетается в канву романа, это вполне допустимо. Но мой интерес составляет психологическое исследование человека. Это, пожалуй, всегда меня интересовало в жизни. Больше, чем что-либо другое.
Ричард искоса посмотрел на меня. Пожалуй, я сказала лишнее. Не нужно быть столь откровенной. Слишком откровенно. Мои щеки покрылись румянцем.
– Тебе смешно? – немного испуганно спросила я.
Ричард снова взял мою руку и нежно прижал ее к груди.
– Совсем нет, моя дорогая. Но ты мне кажешься еще такой молодой, такой хрупкой, чтобы интересоваться психологией и философией. Временами ты напоминаешь мне мою дочь… Это и приятно, и немного пугает. Я не понимаю, как это все уживается в твоей голове. Глядя на тебя, этого никогда не подумаешь.
Мне понравилось, что он сравнил меня со своей дочерью. Я сказала:
– Твоя дочь слушает хорошую музыку, знает в ней толк, увлекается серьезной литературой. Она не похожа на многих своих сверстниц. Разве ты хотел бы, чтобы она была другой?
– Нет, я хотел бы, чтобы она была именно такой… такой, как ты. Но все дело в том, что она воспитывается по другим правилам.
– Но я слышала, Бронзон-Касл весьма прогрессивная школа.
– Да, все так и есть. Гертруда Холт, глава школы, старается сделать так, чтобы в обучении сочетались положительный опыт прошлого и передовой настоящего. Но ведь для ребенка имеет огромное значение воспитание дома…
– Твоей дочери очень повезло, что у нее такой отец, – проговорила я.
Ричард ответил мне улыбкой, сквозь которую проступили грусть и сожаление.
– Ты очень добра, но, боюсь, дело обстоит не совсем так. Я постоянно занят, у меня много работы, поэтому Марион оказывает на Роберту куда большее влияние, чем я.
Внезапно он снова перевел разговор на меня:
– Какие у тебя планы на будущее? Как долго ты еще собираешься работать секретарем? Тебе это интересно? Думаю, что вряд ли… Одна и та же рутина каждый день.
Я объяснила Ричарду, что по сравнению с той монотонной работой, которую мне приходилось выполнять в офисе, помогать мистеру Диксон-Роду не так уж плохо.
– Я благодарна Диксон-Родам. Это очень великодушные люди. Они дали мне не только работу, но и дом. Рядом с ними я не чувствую себя нищей наемной секретаршей. Они стали для меня на самом деле друзьями.
Его большие мягкие глаза снова смотрели на меня с симпатией и нежностью. Затем Ричард проговорил:
– Думаю, они оценили по достоинству такого секретаря. Им в общем-то тоже повезло.
Я вспыхнула, услышав его слова.
– О, я не могу с тобой согласиться. Временами со мной бывает невыносимо трудно. Мистер Диксон-Род сам мне говорил об этом. Я иногда раздражаю его и других тем, что «прячусь в свою раковину». Он так называет это.
– Бедная девочка, – вздохнул Ричард. – Окружающий мир не может позволить, чтобы кто-то взял и спрятался от него в раковину. Он пытается настигнуть и наказать этих отшельников.
Я вдруг почувствовала в его словах горечь, и мне показалось, что они относятся и к нему самому тоже. Немного помолчав, Ричард сказал:
– Я думаю, что тебе необходим свой собственный дом, Розалинда. Каждый человек должен иметь место, где он мог бы укрыться от внешнего мира, прийти и просто отдохнуть, оставить все проблемы за дверью. Это особенно важно для таких чувствительных натур, как ты.
С этим, разумеется, трудно было не согласиться. Он хорошо понимал меня. А вот Китс Диксон-Род, добрейшая душа, считала по-другому. Ей казалось, что мне, наоборот, не следует оставаться в одиночестве, что мне просто необходимо постоянно находиться среди людей.
– Какой бы дом мог тебе понравиться? – продолжал Ричард с воодушевлением. – Догадываюсь, что не современная фешенебельная квартира или большой особняк! Наверное, какая-нибудь одинокая хижина в Альпах или избушка где-нибудь у реки, а может, полуразвалившийся старинный замок в Испании. Я прав?
– Совершенно верно. – Я рассмеялась. – Но я бы не стала возражать даже против комнаты где-нибудь. Там бы я могла поставить на полки все свои книги, повесить картины, и еще мне бы хотелось иметь хороший граммофон и мои любимые записи.
– Ты снова напомнила мне о моей дочери! – засмеялся он. – Я просто слышал ее голос, когда ты говорила о «хороших записях». Думаю, Розалинда, тебе бы очень понравилась наша музыкальная комната в Ракесли… Там у меня отличный электрический граммофон и концертный рояль «Стейнвэй». Мне еще не встречался инструмент с лучшим звучанием, чем этот.
Я поинтересовалась, кто же играет на этом замечательном «Стейнвэе». Ричард ответил, что играет он сам и Роберта тоже берет уроки музыки.
После его слов я замолчала, и вот так же, не проронив ни одного слова, мы медленно прошли через Кенсингтон-Гарденс и миновали Альберт-Гейт. Постепенно начинало темнеть. Опять все кончалось. Мне нельзя больше с ним встречаться. Мне не следует с ним больше встречаться. Он всегда будет принадлежать своей дочери, о которой он говорил с такой любовью и нежностью, он всегда будет принадлежать своей жене, имя которой ему даже не хотелось произносить.
Потом на углу улицы он поднял руку, чтобы остановить такси. Когда оно подъехало, Ричард сказал:
– Я отвезу тебя на Уимпол-стрит, а потом поеду в клуб, у меня там назначена встреча.
Я села на заднее сиденье машины, чувствуя себя совсем маленькой и несчастной, какой-то совсем другой, не такой как раньше. Ричард посмотрел на меня, его брови озабоченно сомкнулись на переносице, какие-то мысли явно не давали ему покоя. Затем он сказал:
– Спасибо тебе за этот чудесный день. Ты даже не представляешь, как для меня это много значило.
– Мне тоже все очень понравилось, – спокойно ответила я. – И большое спасибо за все.
Наконец такси подъехало к особняку Диксон-Родов. Мы вышли из машины. Как мрачно и одиноко мне будет сегодня в этом доме. Я повернулась к Ричарду и, стараясь не выдать своих чувств, спокойно сказала:
– Что ж, огромное спасибо. До свидания.
Он приподнял свою шляпу, а затем вдруг протянул руку и быстро схватил меня за кисть. Я внезапно ощутила, как его пальцы крепко сжимают мое запястье. Мне показалось, что меня поразил удар тока. Думаю, мое лицо сделалось смертельно бледным, но в сгустившихся сумерках Ричард вряд ли заметил это. Улицы Лондона уже погрузились в фиолетово-желтый полумрак. Но мне вдруг стало понятно, что та проблема, которая беспокоила его всю дорогу от Кенсингтона, как-то разрешилась в его голове. Лицо Ричарда вдруг просветлело, и он сказал:
– Завтра я уезжаю по делам в Париж, но через день-два вернусь. Мне можно снова позвонить тебе? Возможно, тебе захочется сходить еще на какой-нибудь концерт или балет. А хочешь, мы сходим в театр? Если ты, конечно, не возражаешь против общества старого измученного бизнесмена.
Последние слова он произнес со смехом.
И вдруг я почувствовала, как мое настроение поднялось. И не просто поднялось, взметнулось вверх, на самый пик. Более счастливой ощущать себя было просто невозможно. Все снова хорошо. Я весело ответила:
– Отлично. Мне совсем не скучно ходить с тобой куда-нибудь. Как ты можешь сомневаться в этом?
– Эти слова будут расценены как подкуп и лесть, – усмехнулся он.
– Нет, в самом деле! Ты совсем не старый. Ты ведь точно такой же, как и я.
– Десять лет в возрасте – большая разница. Это ведь прежде всего разница в жизненном опыте, – продолжал хитро улыбаться Ричард.
Я улыбнулась в ответ. Мы смотрели друг на друга, чувствуя необыкновенную близость. Это казалось таким естественным, мы понимали друг друга без слов, без долгих и нудных объяснений, убеждений, внушений. Мы одинаково ощущали и мыслили. И ничто, ни разница в возрасте, ни различие в социальном положении, ни что-либо другое, не мешало нам.
– До свидания, – проговорила я, – и… и еще раз спасибо, Ричард.
Я с трудом проговорила его имя, внезапно охваченная приступом робости. Затем вдруг осознала, что он все еще крепко сжимает мою руку. Осторожно высвободившись, я сделала шаг назад. Он сказал:
– До свидания, Розалинда. Береги себя. Я скоро вернусь.
Он уехал, но я знала, что снова увижу его. Ричард сам хотел видеть меня.
